Текст книги "Коглин (ЛП)"
Автор книги: Деннис Лихэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 81 страниц)
Он отпустил Лютера и отступил назад.
– Поняли?
Лютер кивнул.
– Сразу видно – хороший негр. – Маккенна кивнул в ответ. – А теперь вот что. Мы с полисменом Гамильтоном и полисменом Темплом собираемся побыть с тобой до… Ты меня слушаешь?
Тело Клейтона упало с бака. Теперь оно лежало на полу, вытянутая рука указывала на дверь. Лютер отвернулся.
– Мы собираемся побыть с тобой до сумерек. Скажи: я понимаю.
– Я понимаю, – отозвался Лютер.
– Ну не умничка? – Маккенна обнял его за талию. – Ну не молодчина? – Он подвел Лютера к телу Клейтона. – Мы зароем его на заднем дворе. А этот ящик для инструментов мы поместим в погреб. А еще мы сочиним правдоподобную историю, чтобы ты поведал ее мисс Эми Вагенфельд, когда мисс Эми Вагенфельд напустит на тебя следователя, что она непременно сделает, ибо ты окажешься последним, кто видел мистера Томса перед тем, как он скрылся из нашего богоспасаемого города, вероятнее всего – с несовершеннолетней белой девочкой. А когда мы все это закончим, мы станем ждать, когда у вас состоится торжественное открытие и разрежут ленточку. И ты мне позвонишь сразу же, как только узнаешь точную дату этой церемонии, иначе я?..
– Вы… вы?..
– Иначе я убью негра. Нужно что-нибудь повторить?
Лютер посмотрел ему в глаза:
– Нет.
– Великолепно. – Он выпустил Лютера и снял китель. – Парни, скидывайте форму, вы оба. Давайте-ка, подсобим Лютеру с этой штукатуркой. Не все же человеку делать одному.
Глава тридцатаяДом на Кей-стрит словно съежился, усох. Казалось, все комнаты сузились, потолки провисли, и на месте Норы образовалась пустота и какая-то недобрая тишина. Так было всю весну, и стало чувствоваться еще сильнее, когда до Коглинов дошли слухи, что Дэнни взял Нору в жены. Мать то и дело мучилась мигренью. В тех редких случаях, когда Коннор не работал – а работал он в последнее время прямо-таки круглые сутки, – от него пахло спиртным и настроение у него было такое скверное, что Джо предпочитал держаться от него подальше. С отцом было еще хуже: пялится и пялится на кого-нибудь, а вроде и не видит. Однажды Джо не выдержал и спросил:
– Чего-нибудь от меня нужно, пап?
Веки отца взметнулись вверх.
– Что-что, сынок?
– Вы на меня смотрите, сэр.
– Не смей мне дерзить, мальчик.
Джо опустил глаза. Он, похоже, никогда еще не решался так долго выдерживать отцовский взгляд.
– Хорошо, сэр.
– А ты совсем как он, – изрек отец и развернул утреннюю газету, громко хрустнув страницами.
Джо не стал спрашивать, о ком это: и так ясно. После свадьбы Дэнни он сам, вслед за Норой, попал в список предметов, о которых запрещается говорить. В свои двенадцать лет Джо уже отлично понимал, что этот список возник задолго до его рождения и содержит много тайн рода Коглинов: в него входило все, что могло скомпрометировать семью. Например, родственники, которые неоднократно прилюдно напивались (дядя Майк), которые женились без церковного обряда (кузен Эд), совершили преступление (кузен Оуин, где-то в Калифорнии), покончили с собой (он же), прижили внебрачных детей (тетя в Ванкувере; ее так прочно отлучили от семьи, что Джо даже не знал ее имени; она существовала, точно крошечная струйка дыма, которая пробивается в комнату, прежде чем кто-нибудь догадается закрыть дверь поплотнее). Блуд, насколько понимал Джо, был пропечатан в самом верху этого списка жирными буквами. Все, что с ним связано. Любой намек на мысль о нем.
Деньги никогда не обсуждались. То же самое касалось всяких причуд общественного мнения и современных нравов, то и другое без долгих размышлений объявлялось антикатолическим и неирландским. В списке имелись десятки других пунктов, но о них можно было узнать, только если случайно о чем-то упомянешь – и тогда-то с первого взгляда поймешь, что вступил на минное поле.
Джо больше всего скучал по Дэнни именно потому, что брату на этот список было наплевать. Брат в него не верил. Он заговаривал за обеденным столом о женском равноправии, о дебатах относительно длины женских юбок, спрашивал у отца его мнение насчет участившихся линчеваний негров на Юге и почему, мол, Католической церкви потребовалось восемнадцать веков на признание того факта, что Дева Мария и вправду была девой.
– Немедленно прекрати! – крикнула как-то на него мать, и глаза у нее наполнились слезами.
– Посмотри, что ты натворил, – сказал отец.
Ну ничего себе: одним махом накрыть два самых опасных пункта из списка – погрешимость церкви и блуд.
– Извини, ма, – отозвался Дэнни и подмигнул Джо.
Боже ты мой, как Джо не хватало этого подмигивания.
Дэнни появился у школы прихода Врат Небесных через два дня после свадьбы. Джо увидел его, выходя после уроков с одноклассниками. Дэнни был без формы и стоял, прислонившись к кованой железной ограде. Джо постарался внешне сохранить хладнокровие, хотя от горла до самых лодыжек прокатилась волна жара. Он вышел за ворота вместе с друзьями и как можно непринужденнее повернулся к Дэнни.
– Купить тебе франкфуртер, брат?
Никогда раньше Дэнни его не называл «брат». Всегда только «братишка». Джо почувствовал себя так, словно в одну секунду вырос на целый фут, хотя что-то в нем тут же захотело, чтобы все оставалось как раньше.
– Еще спрашиваешь.
Они пошли к «Закусочной Сола». Сол только недавно вернул франкфуртеры в меню. Всю войну он отказывался это делать, потому что название звучало чересчур по-германски, и, как и в других заведениях общепита, франкфуртеры у Сола стали «сосисками свободы». Но теперь, когда немцев побили, никто в Южном Бостоне не возражал против немецкого и большинство кафе старались угнаться за этой новой модой, запущенной с подачи «Джо и Немо», хотя в свое время тех и обвиняли в антипатриотизме.
Дэнни взял по два, и они уселись на каменную скамейку перед закусочной. Ели, запивая коричневым пивом из бутылочек и поглядывая по сторонам. В воздухе уже вовсю пахло летом.
– Ты уже слышал, – проговорил Дэнни.
Джо кивнул:
– Ты женился на Норе.
– Еще как. – Он откусил кусочек сосиски, поднял брови и вдруг засмеялся, даже не начав жевать. – Жалко, тебя не было.
– Правда?
– Нам обоим тебя не хватало.
– Ага.
– Но наши никогда бы не позволили.
– Я знаю.
– Вот как?
Джо пожал плечами:
– Да ничего, они смирятся.
Дэнни покачал головой:
– Не смирятся, брат. Нет.
Джо хотелось плакать, но он улыбнулся, отхлебнул пива.
– Смирятся. Вот увидишь.
Дэнни прикоснулся ладонью к его щеке. Джо не знал, как ему поступить: такого никогда раньше не было. По плечу хлопнешь, это бывает. Или слегка ткнешь под ребра. Но такого никогда не делаешь. Дэнни смотрел на него ласковыми глазами.
– Пока, брат, ты какое-то время будешь в этом доме сам по себе.
– А можно мне к вам в гости? – Джо сам услышал: голос у него сорвался. Он опустил взгляд на франкфуртер, но, к счастью, слез на нем не было. – К тебе с Норой?
– Конечно. Только если наши узнают, тебе здорово влетит.
– Они и так все время собачатся, – заметил Джо. – Того и гляди, лаять начнут.
Дэнни рассмеялся – смехом, который тоже походил на лай.
– Ты потрясающий парень, Джо.
Джо почувствовал, что лицо у него вспыхнуло.
– Тогда почему ты меня бросил?
Дэнни поднял ему подбородок пальцем:
– Я тебя не бросил. Ты можешь к нам заходить, когда пожелаешь.
– Ага, конечно.
– Джо, Джо, я серьезно говорю. Ты мой брат. Я не бросал семью. Это семья меня бросила. Из-за Норы.
– Папа с Коном говорят, ты большевик.
– Что? Тебе говорят?
Джо помотал головой:
– Я один раз вечером их подслушал. – Он улыбнулся. – Дом-то старый, все слышно. Они сказали, что ты одичал. Что ты обожаешь макаронников и ниггеров, что ты сбился с пути. Они были жутко пьяные.
– Откуда ты знаешь?
– Потом они стали петь.
– Да ну? «Парня Дэнни»?
Джо кивнул:
– И «Гору Килгари», и еще «Она по ярмарке идет» .[76]76
«Парень Дэнни» – баллада Фредерика Уэзерли (1913), особенно популярная среди американских ирландцев. «Гора Килгари» («Глоточек виски в бутыли») и «Она по ярмарке идет» – знаменитые ирландские народные песни.
[Закрыть]
– Эту редко можно услышать.
– Разве что когда папа по-настоящему наберется.
Дэнни рассмеялся, обхватил его рукой, и Джо покачался, опираясь на нее.
– Ты правда одичал?
Дэнни поцеловал братишку в лоб. Честное слово, поцеловал. Джо подумал, а не пьян ли еще и он тоже.
– Похоже, что так, брат, – ответил Дэнни.
– И ты любишь итальянцев?
Дэнни пожал плечами:
– Ничего против них не имею. А ты?
– Они мне нравятся. И Норт-Энд нравится. Как тебе.
Дэнни слегка стукнул его кулаком по колену:
– Вот и славно.
– А Кон их ненавидит.
– Ну да, в Коне вообще много ненависти.
Джо доел остатки второго франкфуртера.
– Почему?
Дэнни пожал плечами:
– Кона что-то всегда грызло изнутри, с самого рождения.
Они посидели, помолчали; Джо болтал ногами. Уличный торговец остановил свою телегу у тротуара. Слез, устало сопя, поднял лошади ногу. Лошадь фыркала и подрагивала, отгоняя мух; торговец успокаивал ее, вытаскивая камешек из подковы, а потом опустил ее ногу, погладил ей ухо и что-то в него прошептал. Она еще пофыркала, пока тот снова забирался на телегу; глаза у лошади были темные и сонные. Седок негромко свистнул, и она снова зацокала по улице. Когда она, двинув боками, уронила на мостовую огромную навозную бомбу и гордо вскинула голову, Джо почувствовал, что по лицу у него расползается улыбка, которую он и сам бы не смог объяснить.
Дэнни, тоже смотревший вслед лошади, произнес:
– Черт. Размером со шляпу.
– С хлебную корзину, – заметил Джо.
– Пожалуй, ты прав, – ответил Дэнни, и оба расхохотались.
Они сидели, и небо за доходными домами, стоявшими вдоль канала Форт-Пойнт, багровело, в воздухе висели запахи моря, и вонь от Американской сахарной компании, и испарения от Бостонской пивной компании. Люди шли домой, одни через Бродвейский мост, другие выходили из здания «Жилетта» и с Бостонского хладокомбината, и большинство сразу устремлялось в бары. С того берега канала донесся гудок: кончился еще один рабочий день. Джо хотелось остаться тут навсегда, пускай даже в школьной форме. Рядом с братом, на каменной скамье возле Вест-Бродвея, в сумерках гаснущего дня.
Дэнни сказал:
– В жизни можно иметь две семьи, Джо: одна – в которой ты родился, а другая – которую ты построишь сам.
– Две семьи, – повторил Джо, внимательно на него глядя.
Тот кивнул:
– Первая – твоя семья по крови, и ты всегда ей остаешься верен. Это что-нибудь да значит. Но есть другая семья, та, которую ты сам находишь. Может быть, даже иногда случайно. И твои новые родные тебе иногда даже ближе, потому что они не обязаны о тебе заботиться и не обязаны тебя любить. Это их выбор.
– Значит, вы с Лютером друг друга выбрали?
– Я скорее думал о нас с Норой, но раз ты сказал – да, думаю, мы с Лютером тоже.
– Две семьи, – произнес Джо.
– Если повезет.
Джо немного подумал и почувствовал, как у него что-то словно бы плещется внутри, будто он потерял точку опоры и вот-вот куда-то уплывет.
– А мы с тобой какая семья? – спросил он.
– Нам лучше всего. – Дэнни улыбнулся. – Мы с тобой – и та и другая, Джо.
А дома становилось все хуже. Коннор талдычил только об анархистах, о большевиках, о каких-то галлеанистах. Евреи, говорил он, их финансируют, а славяне и итальяшки делают всю грязную работу. Они мутят ниггеров на Юге и отравляют умы белых рабочих на Восточном побережье. Они пытались убить его шефа, генерального прокурора Соединенных Штатов Америки. Они болтают о профсоюзах и правах трудящихся, но на самом деле хотят развязать насилие. И он просто готов был взорваться, когда разговор касался возможности полицейской стачки. Все лето в доме Коглинов говорили о ней, и, хоть имени Дэнни не произносили, Джо знал: тот как-то в этом участвует. Отец говорил Коннору, что Бостонский клуб ведет переговоры с АФТ и с Сэмюэлом Гомперсом о предстоящем вступлении в их ряды. Они станут первыми полицейскими в стране, у которых будет связь с профсоюзными движениями на общегосударственном уровне. Они смогут изменить ход истории, сказал отец и провел рукой по глазам.
Отец за это лето постарел лет на пять. Под глазами у него залегли мешки черно-синего цвета. Волосы поседели.
Джо знал, что его лишили некоторых полномочий и что виноват тут комиссар Кёртис, чье имя отец произносил с сарказмом и безнадежностью. Он видел, что отец, судя по всему, устал и что уход Дэнни из семьи его сильно подкосил, хотя он и старается этого не показывать.
В последний день учебы Джо пришел домой и нашел отца с Коннором на кухне. Коннор только что вернулся из Вашингтона и уже успел хорошенько нагрузиться: на столе стояла бутылка виски.
– Это настоящее подстрекательство к мятежу, – говорил он.
– Брось, парень, давай не будем сгущать краски.
– Они – блюстители закона, папа, они – первая линия обороны государства. Если они хотя бы просто заговорят о том, чтобы не выйти на работу, это уже будет государственная измена. Как дезертирство с поля боя.
– Существует некоторая разница. – Голос отца звучал совсем устало.
Джо вошел в кухню. Обычно на этом кончались такие разговоры, но на сей раз Коннор не унялся, глаза у него беспокойно бегали.
– Их всех надо арестовать. Прямо сейчас. Явиться на ближайшее собрание БК и арестовать.
– И что дальше? Казнить их? – Тут к отцу на секунду вернулась его улыбка, такая редкая в последнее время. Но она получилась слабенькая.
Коннор пожал плечами и налил себе еще виски.
– Мы же расстреливаем дезертиров, – заметил Коннор.
Отец пристально посмотрел на бутылку виски, но не потянулся к ней.
– Я могу не соглашаться с их планами, но их жалобы обоснованны. Они получают недостаточное жалованье…
– Тогда пусть увольняются и ищут себе другую работу.
– …помещения у них, мягко говоря, негигиеничные, к тому же они чудовищно перерабатывают.
– Ты им сочувствуешь.
– Я понимаю их позицию.
– Они не какие-нибудь белошвейки, – произнес Коннор. – Они – служба экстренной помощи.
– Среди них твой брат.
– Он мне больше не брат. Он большевик и предатель.
– Господи боже ты мой, – сказал отец. – Что за ерунду ты городишь.
– Если Дэнни – вожак одной из этих групп и если они действительно забастуют… тогда он заслуживает чего угодно. Сам виноват.
При этих словах он глянул на Джо и набулькал себе еще виски.
– Тебе есть что заявить, крутой парень? – Коннор сделал изрядный глоток.
Джо задумался. Ему хотелось сказать что-нибудь в защиту Дэнни. Что-нибудь красивое. Что-нибудь запоминающееся. Но таких слов он не нашел, поэтому наконец выпалил те, которые отыскались:
– Ты дерьмо собачье.
Все замерли. Они словно уподобились кухонному фарфору.
А потом Коннор бросил рюмку в раковину и кинулся на Джо. Джо вывернулся, упал на пол, и Коннор успел-таки разок пнуть брата, прежде чем его оттолкнул отец.
– Ты слышал, как он меня назвал? – Коннор указал на него пальцем. – Ты, гаденыш! Марш спать!
Джо поднялся с пола. Он понял, что не боится.
– Ты считаешь, Дэнни надо казнить? – спросил он.
– Заткнись, Джо, – сказал отец.
– Ты правда так думаешь, Кон?
– Я сказал – заткнись!
– Послушайся отца, мальчик. – Коннор уже начал улыбаться.
– Иди в жопу! – ответил Джо.
Джо успел увидеть, как округляются глаза Коннора, но он так и не увидел, как отец разворачивается к нему – отец всегда умел двигаться молниеносно, быстрей, чем Дэнни, быстрей, чем Кон, и в тысячу раз быстрей, чем сам Джо. Отцовская рука ухватила его за подбородок, повалила навзничь. Отец навис над ним, сжал руками его плечи. Оторвал от пола и притиснул к стене так, чтобы быть с ним лицом к лицу. Башмаки Джо болтались футах в двух от половиц.
Джо заметил, какие у отца красные выпученные глаза. Отец скрипел зубами, тяжело сопел, пальцы его впились Джо в плечи.
– Ты произнес это слово в моем доме?
Джо знал, что лучше не отвечать.
– Я тебя кормил, я тебя одевал, я отдал тебя в хорошую школу, и теперь ты здесь разговариваешь так, словно вырос на помойке? – Он стукнул его о стену. – Мне надо бы вырезать тебе язык.
– Папа, – проговорил Коннор. – Папа.
– В доме твоей матери?
– Папа, – повторил Коннор.
Отец дернул головой, сверля Джо красными глазами. Он выпустил одно плечо Джо и схватил его за горло.
– Господи, папа.
Отец поднял Джо выше, и тому пришлось смотреть на побагровевшее лицо сверху вниз.
– Ты до конца жизни будешь отмывать рот хозяйственным мылом, – пообещал отец, – но сначала уясни себе одну вещь, Джозеф. Я привел тебя в этот мир, и я, черт побери, могу тебя из него увести. Скажи «да, сэр».
Трудно говорить, когда сжимают рукой горло, но Джо выдавил из себя:
– Да, сэр.
Коннор потянулся к отцовскому плечу, но потом замер, рука его повисла в воздухе. Глядя отцу в глаза, Джо знал: тот ощущает руку за спиной, и Джо взмолился, чтобы Коннор отступил назад. Неизвестно, что учудит отец, когда на его плечо опустится эта рука.
Коннор опустил руку. Не на плечо отца. Он сунул ее в карман и сделал шаг назад.
Отец прищурился, сильно втянул воздух носом.
– А ты, – проговорил отец, оборачиваясь через плечо к Коннору, – избавь меня от своей болтовни об измене, которая якобы таится в моем управлении полиции. Избавь раз и навсегда. Раз и навсегда. Я понятно выражаюсь?
– Да, сэр. – Коннор смотрел на свои ботинки.
– Тоже мне… юрист. – Он снова повернулся к Джо: – Как дыхание, мой мальчик?
Джо почувствовал, как по лицу у него полились слезы, и прохрипел:
– Отлично, сэр.
Наконец отец приопустил его, и они снова оказались лицом к лицу.
– Если ты еще раз употребишь грубое слово в моем доме, тебе это так легко не сойдет с рук. В следующий раз так легко не отделаешься, Джозеф. Ты хорошо меня понял, сынок?
– Да, сэр.
Отец поднял руку, сжал пальцы, и Джо увидел кулак в шести дюймах от лица. Отец дал ему полюбоваться на кольцо, на поблекшие белые шрамы, на изуродованную костяшку. Потом кивнул и позволил ему сползти на пол.
– Меня тошнит от вас обоих, – произнес он.
Взял бутылку и, зажав ее под мышкой, вышел.
Во рту у Джо оставался вкус бурого мыла, а задница еще ныла от хладнокровной порки (которую ему устроил отец, вернувшись из своего кабинета через полчаса), когда он вылез из окна своей спальни с кое-какой одежкой в наволочке и двинулся прочь, в южнобостонскую тьму. Было тепло, и он чувствовал запах океана; фонари светились тускло-желтым светом. Он никогда так поздно не ходил по улице один. Стояла такая тишина, что Джо слышал собственные шаги и представлял себе, что их отголоски – тоже живые существа, которые тоже улизнули из родительского дома.
– Что значит – исчез? – спросил Дэнни. – Сколько его уже нет?
– Со вчерашнего вечера, – сказал отец. – Удрал… Не знаю во сколько.
Когда Дэнни возвращался к себе, отец ждал его на крыльце. Сначала Дэнни заметил, что отец похудел, а потом – что волосы у него седые.
– Ты больше не появляешься в своем участке?
– У меня сейчас толком нет участка, папа. Кёртис запихивает меня в каждую дыру, где кто-то бастует. Я провел день в Молдене.
– У сапожников?
Дэнни кивнул.
Коглин-старший печально улыбнулся:
– Интересно, есть ли еще места, где не бастуют?
– У тебя ведь нет оснований думать, что его похитили или что-нибудь в этом роде, – проговорил Дэнни.
– Нет-нет.
– Значит, у него были причины убежать.
Отец пожал плечами:
– Видимо, были. В его представлении.
Дэнни поставил ногу на ступеньку и расстегнул китель. Он парился в нем весь день.
– Не высек ли ты его?
Отец снизу вверх посмотрел на сына, щурясь на заходящее солнце:
– Тебя я сек, и ты вырос вполне ничего.
Дэнни ждал.
– Готов признать, я немного погорячился.
– А что он натворил?
– Посмел сказать «жопа».
– При маме?
Отец покачал головой:
– При мне.
Дэнни тоже покачал головой:
– Это обычное слово, папа.
– Грубое слово, Эйден. Уличное, бедняцкое. Человек строит свой дом как святилище, и никто, черт побери, не хочет, чтобы в его святилище тащили уличные нравы.
Дэнни вздохнул.
– Я знаю, твой брат где-то здесь, на этих улицах. Я бросил на это дело своих ребят, но летом, видишь ли, на улице много мальчишек, их трудно отличить одного от другого.
– А зачем было приходить ко мне?
– Ты, черт побери, знаешь зачем, – сказал отец. – Парень тебя боготворит. Я подозреваю, что он мог явиться сюда.
Дэнни покачал головой:
– Если и приходил, меня не было. Я работал семьдесят два часа подряд. Только что освободился.
– А если она?..
– Кто?
– Сам знаешь кто.
– Назови имя.
– Не будь ребенком.
– Назови имя.
– Нора! Доволен? Нора его видела?
– Пойдем спросим у нее.
Отец окаменел и не шевельнулся, пока Дэнни поднимался по ступенькам и шагал к двери подъезда. Он повернул ключ в замке и оглянулся на своего старика:
– Мы собираемся найти Джо или как?
Отец, сидевший на ступеньке, встал, отряхнул брюки. Повернулся к нему, держа под мышкой свою капитанскую фуражку.
– Это ничего не меняет в наших отношениях, – заявил он.
– Страшно и подумать.
Дэнни толкнул дверь в вестибюль. Ступеньки были прямо-таки липкие от жары, и, пока они медленно взбирались по ним наверх, Дэнни чувствовал, что мог бы запросто улечься на одну из ступенек и немного подремать после трех суток непрерывного патрулирования.
– Финч с тобой выходил на связь? – спросил он.
– Иногда. Он вернулся в Вашингтон.
– Ты ему сказал, что я видел Тессу?
– Упомянул. Мне показалось, он не очень-то заинтересовался. Ему нужен Галлеани, а у старого макаронника хватает ума натаскивать своих щенят здесь, а потом посылать за пределы штата, где они и творят свои главные безобразия.
– Но она террористка. Она делает бомбы здесь, в нашем городе. А им сразу подавай крупную рыбу?
Отец пожал плечами:
– Такова жизнь, мой мальчик. Если бы они не обвинили в паточном взрыве террористов, все могло бы сложиться по-другому. Но они обвинили и сильно себя этим замарали. Про Бостон им теперь думать неприятно, а ты со своими парнями из БК еще подливаешь масла в огонь.
– Ну конечно. Это мы во всем виноваты.
– Не строй из себя козла отпущения. Я не сказал, что это всё вы. Я сказал лишь, что в некоторых властных структурах наше управление пользуется дурной славой. В частности, из-за того, что вы грозите устроить забастовку.
– Никто пока не говорит о забастовке, папа.
– Пока. – Отец остановился на площадке третьего этажа. – Бог ты мой, ну и жара. – Он посмотрел в высокое окно, заляпанное сажей и жирной грязью. – Поднялся на три этажа, но все никак не могу увидеть мой город.
– Твой город. – Дэнни фыркнул.
Отец мягко улыбнулся:
– Это мой город, Эйден. И наше управление создали мы, такие люди, как я и Эдди. Не комиссары, не О’Мира, как бы я его ни уважал, и, конечно, никакой не Кёртис. Видишь ли, что будет с полицией, то будет и с городом. – Он вытер лоб платком. – Твой старик малость сбился с аллюра, но ничего, у меня откроется второе дыхание, мой мальчик. Даже не сомневайся.
Молча они поднялись еще на два пролета. Подошли к комнате Дэнни, отец несколько раз вздохнул, и Дэнни вставил ключ в замок.
Не успел он повернуть ключ, как Нора уже открыла. Она улыбнулась. Потом увидела, кто стоит рядом, и ее светлые глаза словно подернулись пеплом.
– Это еще что? – спросила она.
– Я ищу Джо, – сказал отец.
Она, как будто не слыша его, не сводила глаз с Дэнни:
– Ты его привел?
– Он сам пришел, – ответил Дэнни.
Отец произнес:
– Я не больше вашего хочу здесь находиться, потому что…
– «Шлюха», – произнесла Нора, обращаясь к Дэнни. – Последнее слово, которое я слышала от этого человека.
– Джо пропал, – сообщил ей Дэнни.
Она глядела на Дэнни с холодной яростью, которая, хоть и была обращена главным образом на его отца, относилась и к нему самому: ведь именно он привел этого человека на их порог. Она перевела взгляд с его лица на лицо Томаса.
– А его вы как обозвали, что он сбежал от вас? – поинтересовалась она.
– Я только хочу знать, не заходил ли сюда мальчик.
– А я хочу знать, почему он убежал.
– У нас вышла небольшая размолвка.
– Вот оно что! – Нора откинула голову. – Я прекрасно знаю, как вы улаживаете свои небольшие размолвки с Джо. Палку тоже использовали?
Отец повернулся к Дэнни:
– У моего терпения есть пределы.
– Господи, – сказал Дэнни. – Оба вы хороши. Джо пропал. Нора…
Она посторонилась, чтобы дать им войти. Дэнни стянул китель и сбросил с плеч подтяжки. Отец оглядывал комнату: свежие занавески, новое покрывало на кровати, а на столе у окна – цветы в вазе.
Нора была в своей фабричной одежде: полосатый комбинезон, под ним – бежевая блузка. Она обхватила правой рукой левое запястье. Дэнни налил три рюмки виски и раздал всем; брови у отца поднялись, когда он увидел, как Нора пьет крепкое.
– Я еще и курю, – заметила она.
Дэнни увидел, как губы у отца напряглись, и понял: тот сдерживает улыбку.
Нора и его отец выпили, снова протянули ему рюмки, и Дэнни наполнил их опять. Отец отнес свою рюмку к столу у окна, положил рядом фуражку, сел, и тут Нора сообщила:
– Миссис ди Масси говорила, что видела днем какого-то мальчика.
– Что? – вскинулся отец.
– Он не назвался. Сказала, он позвонил в парадную дверь, посмотрел вверх, в сторону нашего окна, а когда она вышла на крыльцо, убежал.
– Еще что-нибудь?
– А еще она сказала, что он – вылитый Дэнни.
Отец отхлебнул виски, и Дэнни увидел, как у него расслабляются плечи. Наконец Коглин-старший прочистил горло.
– Спасибо, Нора.
– Вам не за что меня благодарить, мистер Коглин. Я люблю мальчика. Но вы могли бы в ответ оказать мне одну услугу.
Отец потянулся за платком, достал его из кармана кителя.
– Разумеется. Я слушаю.
– Будьте добры, допивайте свою рюмку и ступайте.
