Текст книги "Коглин (ЛП)"
Автор книги: Деннис Лихэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 81 страниц)
Первое, чем Лютеру следовало заняться в доме на Шомат-авеню, это сделать так, чтоб непогода этому строению была нипочем. Получалось, начинать надо с крыши. Сущая шиферная красавица сильно пострадала от ударов судьбы и отсутствия заботы.
Как-то раз, в погожее холодное утречко, Лютер работал на коньке, в воздухе пахло заводским дымом, а небо было ясное и синее-синее. Он собрал обломки шифера, которые пожарники в свое время скинули в желоба баграми, и добавил их к тем, которые подобрал с пола. Ободрал с крыши прогнившую или обгоревшую деревянную обшивку, заменил ее новой, дубовой, и покрыл ее спасенными кусками шифера, а когда те кончились, стал брать шифер, который миссис Жидро как-то исхитрилась добыть у одной кливлендской фирмы. Он начал в субботу, на рассвете, а закончил в воскресенье, уже перед самым вечером. Сидя на крыше, весь скользкий от пота, в такую-то холодину, он вытер лоб и глянул вверх, в чистое небо. Потом стал смотреть на город, который раскинулся вокруг. В воздухе пахло близкими сумерками, хотя никаких зримых признаков их наступления его глаз не улавливал. И надо сказать, мало было запахов, которые бы он вдыхал с бо́льшим удовольствием.
В будни у Лютера складывалось такое расписание, что к тому времени, как семья усаживалась обедать, он, накрыв на стол и успев помочь Норе с готовкой, уже уходил. Но воскресные обеды считались главным событием всего дня. Чем-то они Лютеру порой напоминали трапезы у тети Марты и дяди Джеймса. Он подметил, что утренние походы в церковь и праздничность обстановки пробуждали и в белых и в неграх потребность проповедовать.
Иногда, подавая напитки в капитанском кабинете, он чувствовал, что хозяйские гости словно читают наставления ему. Он ловил взгляды, которые бросал на него один из капитановых коллег, разглагольствуя о научно доказанном интеллектуальном неравенстве рас или еще какой-то хрени, обсуждать которую хватает времени только у отъявленных лентяев.
Меньше всех говорил, но больше всех сверкал глазами как раз тот, о ком в своем письме предупреждал Эйвери Уоллис: лейтенант Эдди Маккенна, правая рука капитана. Толстый, то и дело сопящий, а улыбка – что ясное солнышко, эдакий громогласный живчик, из тех, которым, как считал Лютер, доверять нельзя. Такие всегда поглубже прячут неулыбчивую часть себя, и прячут так глубоко, что она делается все голодней, как медведь в спячке, а потом вылезает из берлоги, и уж тогда держись.
Из всех, кто собирался по воскресеньям у капитана в кабинете – а состав их всякую неделю менялся, – больше всего обращал внимание на Лютера как раз Маккенна. Поначалу могло показаться, что этот самый Маккенна к нему относится вполне по-доброму. Всегда благодарит, когда Лютер подносит ему питье или наполняет опустевшую рюмку, в то время как остальные принимают его услуги как должное и вообще редко показывают, что его замечают. Войдя в кабинет, Маккенна обычно расспрашивал Лютера о здоровье, о том, как он провел неделю, как приспосабливается к холодной погоде. «Если тебе понадобится еще одно пальто, сынок, так ты сразу дай нам знать. У нас всегда есть ненужные запасные шинели в участке. Хоть и не могу обещать, что они так уж благоухают». И хлопал по спине.
Похоже, он считал, что Лютер с Юга, и Лютеру не хотелось разрушать это его впечатление, пока однажды тема не всплыла на одном воскресном обеде.
– Кентукки? – спросил Маккенна.
Сначала Лютер не понял, что обращаются к нему. Он стоял у буфета, насыпая кусочки сахара в вазочку.
– По-моему, город Луисвилл. Я угадал? – Маккенна посмотрел прямо на него, отправляя в рот кусок свиной отбивной.
– Вы про то, где я вырос, сэр?
Глаза у Маккенны блеснули.
– Да, я об этом и спрашиваю, сынок.
Капитан глотнул вина:
– Наш лейтенант гордится своим знанием акцентов.
– Только вот от своего все никак не избавится, а? – заметил Дэнни.
Коннор и Джо расхохотались. Маккенна погрозил Дэнни вилкой:
– Он у нас с пеленок большой умник. – Повернул голову: – Так откуда ты, Лютер?
Не успел Лютер открыть рот, как капитан Коглин предостерегающе поднял ладонь:
– Пусть он сам догадается, мистер Лоуренс.
– Я уже догадался, Том.
– Но неправильно.
– А-а. – Эдди Маккенна промокнул губы салфеткой. – Значит, не Луисвилл?
Лютер покачал головой:
– Нет, сэр.
– Лексингтон?
Он снова покачал головой, на него теперь смотрела вся семья, он это чувствовал.
Маккенна откинулся на спинку стула, поглаживая рукой живот.
– Ну-с, разберемся. Для Миссисипи у тебя не хватает растяжки, э-это уж то-очно. И щтат Джуорджья тоже отметаем. Для Виргинии ты говоришь чересчур гортанно, для Алабамы – слишком быстро.
– По-моему, Бермуды, – изрек Дэнни.
Лютер поймал его взгляд и улыбнулся. Из всех Коглинов он меньше всего пока успел узнать Дэнни, но Эйвери, похоже, оказался прав: этот парень не обманет.
– Куба, – ответил он Дэнни.
– Слишком далеко на юг, – возразил тот.
Оба хихикнули.
Веселый огонек в глазах у Маккенны погас. Лицо покраснело.
– А, ребята развлекаются. – Он улыбнулся Эллен Коглин, сидевшей напротив него. – Развлекаются, – повторил он и вонзил нож в отбивную.
– И какова же твоя версия, Эдди? – Капитан Коглин насадил на вилку кусок картофелины.
Эдди Маккенна поднял глаза:
– Мне придется тщательнее обдумать вопрос о мистере Лоуренсе, прежде чем высказывать новые ошибочные предположения на сей счет.
Лютер опять повернулся к подносу для кофе, но успел поймать еще один взгляд Дэнни. Не совсем приятный взгляд: сквозила в нем какая-то жалость.
Лютер надел пальто, вышел на крыльцо и увидел, что Дэнни стоит, опершись на капот коричневого «окленда-49». Дэнни поднял какую-то бутылку, и когда Лютер перешел улицу, то увидел, что это виски, хороший, довоенный.
– Выпьете, мистер Лоуренс?
Лютер взял у него бутылку и поднес к губам. Помедлил, глянул на него, чтобы удостовериться – правда ли тот хочет разделить бутылочку с негром. Дэнни в ответ недоуменно поднял бровь, и Лютер отхлебнул.
Когда Лютер передал бутылку обратно, высокий коп не стал вытирать горлышко рукавом, а сразу приложил ко рту и выдул изрядную порцию.
– Неплохое пойло, а?
Лютер припомнил слова Эйвери Уоллиса насчет того, что этот Коглин – особь статья, своенравный. Он кивнул.
– Отличный вечерок, – добавил тот.
– Ага.
Погода была свежая, но безветренная, в воздухе веяло пылью с опавших листьев.
– Еще? – Дэнни протянул ему бутылку.
Лютер глотнул, изучая этого большого белого, его открытое, приятное лицо. Погибель всем бабам, решил Лютер, но парень не из тех, для кого это дело всей жизни. Что-то у него пряталось в глазах такое, что Лютер решил: этот слышит музыку, какую не слышат другие, и выбирает себе путь по бог знает чьим указаниям.
– Вам нравится здесь работать?
Лютер кивнул:
– Ага, нравится. У вас славная семья, сэр.
Дэнни округлил глаза и сделал еще глоток:
– Как по-вашему, сможете вы со мной забыть про эту хренотень с «сэрами», мистер Лоуренс? Как думаете, такое возможно?
Лютер даже отступил назад:
– А как же вы хотите, чтоб я вас называл?
– Здесь, на улице? Дэнни будет в самый раз. А там, внутри… – Он кивнул в сторону дома. – Там, видимо, мистер Коглин.
– А чем вам не угодил «сэр»?
Дэнни пожал плечами:
– Ублюдочно звучит.
– Что верно, то верно. Но тогда вы меня зовите Лютер.
Дэнни кивнул:
– Выпьем за это.
Лютер усмехнулся, поднимая бутылку:
– Эйвери меня предупреждал, что вы особенный.
– Эйвери специально восстал из гроба, чтобы тебе это сообщить?
Лютер покачал головой:
– Оставил записку своему преемнику.
– Вот как. – Дэнни взял у него виски. – Ну а что ты думаешь насчет моего дядюшки Эдди?
– Вроде бы тоже славный.
– Ничего подобного, – тихо возразил тот.
Лютер прислонился к машине рядом с Дэнни и повторил вслед за ним:
– Ничего подобного.
– Ты почувствовал, как он возле тебя кружил?
– Еще бы.
– У тебя безупречно чистое прошлое, Лютер?
– По мне, так чистое, как почти у всех.
– Значит, не очень.
Лютер улыбнулся:
– Что верно, то верно.
Дэнни снова передал ему бутылку.
– Мой дядя Эдди… Он понимает людей. Видит человека насквозь. Если не удается расколоть подозреваемого, вызывают моего дядюшку. И он добивается признания. Каждый раз. Правда, он для этого использует любые способы.
Лютер покатал бутылку между ладоней.
– Почему вы мне это говорите?
– Он почуял в тебе что-то, что ему не понравилось, я по его глазам вижу. А мы там, за столом, еще и завели эту шутку слишком далеко. Он подумал, что мы смеемся над ним, а это не очень хорошо.
– Питье отменное. – Лютер отошел от машины. – Никогда раньше не пил из одной бутылки с белым. – Он пожал плечами. – Но пойду-ка я лучше домой.
– Я к тебе не подкапываюсь.
– Ага, не подкапываетесь? – Лютер глянул на него. – Откуда мне знать наверняка?
Дэнни развел руками:
– В этом мире имеет смысл говорить только о двух типах людей – о тех, кто в точности такой, каким кажется, и о противоположных. По-твоему, я из каких?
Лютер чувствовал, как в жилах у него бродит виски.
– Вы из самых странных, каких я только встречал.
Дэнни сделал глоток, посмотрел вверх, на звезды:
– Эдди может следить за тобой год, а то и два. Не пожалеет на это времени, можешь быть уверен. Но когда он решит, что ты в его руках… Он не даст тебе убежать. – Дэнни посмотрел Лютеру в глаза. – Когда Эдди с отцом проделывают свои штуки с мошенниками и бандитами – ладно, я согласен. Но мне совсем не нравится, когда они охотятся на нормальных граждан. Понимаешь?
Лютер сунул руки в карманы: холодало.
– Стало быть, вы к тому, что можете эту охоту остановить, ежели понадобится? – на всякий случай уточнил он.
Дэнни пожал плечами:
– Может быть.
Лютер кивнул:
– А ваш-то какой интерес?
– Мой интерес? – улыбнулся Дэнни.
Лютер обнаружил, что и сам в ответ улыбается.
– В этот мире нет ничего бесплатного, кроме невезения.
– Нора, – произнес Дэнни.
Лютер снова взял у Дэнни бутылку.
– А что с ней такое?
– Хочу знать, как у нее с моим братом.
Лютер глотнул, поглядывая на Дэнни, а потом рассмеялся.
– Что такое? – удивился Дэнни.
– Парень влюблен в девчонку своего брата и еще спрашивает «что».
Лютер все хохотал, не мог остановиться.
Дэнни тоже засмеялся:
– У меня с Норой есть, так сказать, кое-какое общее прошлое.
– Тоже мне новость, – отозвался Лютер. – Даже мой покойный слепой дядюшка это бы заметил.
– Настолько очевидно, да?
– Почти что для всех. Уж не знаю, почему мистер Коннор не видит. Хоть он и много чего не видит, ежели уж речь про нее.
– Верно, не видит.
– А вы просто возьмите да и сделайте ей предложение. Она мигом уцепится.
– Не уцепится, поверь.
– Еще как. Такой случай прошляпить? Черта с два. Это ж любовь.
Дэнни покачал головой:
– Видел ты когда-нибудь, чтобы женщина поступала логично, когда дело касается любви?
– Не-а.
– Ну вот. И я никогда не могу понять, что они думают в ту или эту минуту.
Лютер улыбнулся и помотал головой:
– Сдается мне, у вас и без того с ними все в порядке.
Дэнни поднял бутылку:
– По последнему?
– Не откажусь. – Лютер отхлебнул, вернул бутылку, посмотрел, как Дэнни ее осушил. – Ладно, я просто не стану закрывать глаза и затыкать уши. Годится?
– Уговор. И держи меня в курсе, если Эдди будет на тебя давить.
Лютер протянул руку:
– Идет.
Дэнни обменялся с ним рукопожатием:
– Рад, что мы смогли узнать друг друга получше, Лютер.
– Взаимно, Дэнни.
Лютер перво-наперво проверил, как в доме на Шомат-авеню обстоит дело с протечками. Но с потолков не капало, и сырости на стенах не было. Он ободрал оставшуюся штукатурку и увидел, что досочки под ней, если отнестись к ним без излишней придирчивости, еще вполне сгодятся в работу. То же самое с полами и лестницей. Обычно такой дом, чертовски запущенный, да еще и пострадавший от пожара и воды, первым делом следует выпотрошить. Но с учетом ограниченных финансов и сложности со стройматериалами тут оставалось одно решение – использовать все, что здесь имеется под рукой, вплоть до старых гвоздей. Они с Клейтоном Томсом, служившим у Вагенфельдов, работали у своих южнобостонских хозяев почти в одни и те же часы, и даже выходной им давали в один и тот же день. Как-то раз, после обеда с Иветтой Жидро, бедняга Клейтон согласился подсобить с ремонтом, еще не зная, что его ожидает, так что Лютер получил наконец какого-никакого помощника. Они целый день таскали годное дерево, металл, латунные детали на третий этаж, чтобы на следующей неделе можно было уже начать тянуть водопровод и электричество.
Работенка выпала трудная, чего уж там. Пыль, пот, штукатурка. То отдираешь старые доски руками, то рвешь на себя лапчатый ломик, то выдергиваешь гвозди раздвоенным зубцом молотка. На такой работе плечи немеют, а хребет аж горит. На такой работе человек, бывает, плюхается прямо посреди грязного пола на задницу, свешивает голову к коленям и шепчет: «Ого» – и какое-то время сидит так с закрытыми глазами.
Но Лютер не променял бы эту работу на безделье в доме Коглинов. Ни на что бы не променял. Это была работа, после которой от тебя остается след; даже после того, как сам ты уже уйдешь. Мастерство, как-то раз сказал ему дядюшка Корнелиус, – это то, что бывает, когда встречаются труд и любовь.
– Черт. – Клейтон, лежа на спине в прихожей, смотрел на потолок, просматривавшийся на высоте двух этажей. – Ты хоть понимаешь, что если ей нужны удобства в доме, то только одну водопроводную трубу придется вести от подвала до крыши? Считай, четыре этажа, парень.
– Да и труба толщиной пять дюймов, – заметил Лютер. – Чугунная.
– И нам еще придется тянуть от нее отводы на каждый этаж? – Глаза у Клейтона стали как плошки. – Лютер, это ж бред.
– Точно.
– Чего ж ты тогда улыбаешься?
– А ты? – спросил Лютер.
– Ну а Дэнни что? – однажды спросил Лютер у Норы, когда они шли по Хеймаркетскому рынку.
– А что такое?
– Сдается мне, он не очень-то подходит к этой семье.
– Я не уверена, что Эйден вообще к чему-нибудь подходит.
– А почему вы все его зовете то Дэнни, то Эйден?
Она пожала плечами:
– Так уж сложилось. Я заметила, ты его не называешь «мистер Дэнни».
– И что?
– А Коннора зовешь мистером. И даже Джо.
– Дэнни сам меня попросил, чтоб я обходился без «мистера», когда мы с ним одни.
– Значит, вы подружились?
Вот черт. Лютер надеялся, что все-таки себя не выдал.
– Уж не знаю, друзья мы с ним или нет…
– Но он тебе нравится. У тебя это на лице написано.
– Он особенный. Навряд ли когда встречал белых мужчин вроде него. Да и белых женщин вроде тебя.
– Я не белая, Лютер. Я ирландка.
– Да ну? И какого ж ирландцы цвета?
Она улыбнулась:
– Цвета мерзлой картошки.
Лютер засмеялся и указал на себя пальцем:
– А я цвета размокшей глины. Рад познакомиться.
Нора слегка присела в реверансе:
– Очень приятно, сэр.
После одного из воскресных обедов Маккенна стал очень уж настаивать, чтоб подвезти Лютера до дому, а Лютер не сумел вовремя придумать отговорку.
– Холод страшный, – объявил Маккенна, – а я обещал Мэри Пэт, что вернусь засветло. – Он поднялся из-за стола, поцеловал миссис Коглин в щеку. – Не подашь мне пальто, Лютер?.. Молодчина.
Дэнни на этом обеде не было, и Лютер, оглядев комнату, увидел, что больше никто на него особого внимания не обращает.
– Ну, до скорого, ребята, – попрощался Маккенна.
– Доброй ночи, Эдди, – проговорил Томас Коглин. – Доброй ночи, Лютер.
– Доброй ночи, сэр, – отозвался Лютер.
Они сели в машину и покатили по Ист-Бродвею, затем свернули на Вест-Бродвей, где даже в стылый воскресный вечер обстановочка была не дай господи, точно в Гринвуде пятничным вечерком. Тут играли в кости прямо на улице, из окон высовывались шлюхи, навалившись грудью на подоконник, из каждого бара орала музыка, и баров этих было не сосчитать. Продвигались вперед они медленно, даже в этом огромном, тяжелом авто.
– Огайо? – произнес Маккенна.
Лютер улыбнулся:
– Да, сэр. Вы почти угадали, когда сказали – Кентукки. Я уж тогда решил, вы вот-вот назовете, да только…
– А-а, так я и знал. – Маккенна щелкнул пальцами. – Просто на другом берегу реки. А город какой?
Снаружи машину со всех сторон осаждали звуки Вест-Бродвея, его огни плавились на ветровом стекле, точно тающее мороженое.
– Жил у самого Колумбуса, на окраине, сэр.
– Бывал когда-нибудь раньше в полицейской машине?
– Никогда, сэр.
Маккенна громко фыркнул, словно выплевывал камушки:
– Ах, Лютер, может быть, тебе трудно будет в это поверить, но до того, как мы с Томом Коглином стали собратьями по дубинке, мы немало времени провели по ту сторону закона. И в полицейских фургонах посидели, и в вытрезвителях. – Он махнул рукой. – Так уж водится у иммигрантов, в молодости положено перебеситься. Вот я и подумал, может, и ты прошел через это.
– Я не иммигрант, сэр.
Маккенна глянул на него:
– Что-что?
– Я тут и родился, сэр.
– На что ты намекаешь?
– Ни на что, сэр. Просто… вы говорили, что это заведено у иммигрантов, а я сказал…
– Ты сказал, что так оно и есть, что по иммигрантам тюрьма плачет.
– Нет, сэр, я такого не говорил.
Маккенна потянул себя за мочку уха:
– Значит, у меня уши залиты воском.
Лютер ничего не ответил, просто пялился в ветровое стекло; они остановились перед светофором, на углу Ди-стрит и Вест-Бродвея.
– Ты что-то имеешь против иммигрантов? – спросил Эдди Маккенна.
– Нет, сэр. Ничего.
– Думаешь, мы еще не заработали себе место за общим столом?
– Не думаю я ничего такого.
– И мы должны подождать, пока наши внуки заслужат эту честь, так?
– Сэр, я сроду не имел в виду…
Маккенна погрозил ему пальцем и громко расхохотался:
– Вот я тебя и поймал, Лютер. С ручками и с ножками, уж поверь мне.
Он хлопнул Лютера по колену; на светофоре зажегся зеленый, и Маккенна снова от души рассмеялся.
– Славно, сэр. Вот уж точно, поймали.
– Еще как! – Маккенна хлопнул по приборной доске. Они въехали на Бродвейский мост. – Нравится тебе работать у Коглинов?
– Да, сэр, нравится.
– А у Жидро?
– Сэр?..
– У Жидро, сынок. По-твоему, я про них не знаю? Исайя в наших краях прямо-таки негритянская знаменитость, черная-пречерная. Говорят, он главный советчик у Дюбуа. Мечтает установить в нашем богоспасаемом городе расовое равенство, не что-нибудь. Вот выйдет штука, а?
– Да, сэр.
– О, это будет просто великолепно. – Он задушевно улыбнулся. – Конечно, кое-кто станет утверждать, что эти Жидро – никакие не друзья твоему народу. Более того, что они ему враги. Что их мечта о равенстве будет иметь пагубные последствия, что кровь представителей вашей расы зальет здешние улицы. Так скажут некоторые. – Он приложил ладонь к груди. – Кое-кто. Не все, не все. Какая жалость, что в этом мире никуда не деться от разногласий, ты не находишь?
– Да, сэр.
– Какая жалость. – Маккенна покачал головой и сокрушенно поцыкал, сворачивая на Сент-Ботольф-стрит. – А твоя семья?
– Сэр?..
Маккенна посматривал по сторонам, пока они медленно катились по улице.
– Семья у тебя осталась там, в Кантоне? [58]58
Кантон – город в штате Огайо, центр округа Старк.
[Закрыть]
– В Колумбусе, сэр.
– Да-да, в Колумбусе.
– Нет, сэр. Я один.
– Что же тебя тогда занесло в такую даль, в Бостон?
– Вот он.
– Что?
– Дом Жидро, сэр, вы его только что проехали.
Маккенна нажал на тормоз.
– Ну ладно, – проговорил он. – До следующего раза.
– Буду с нетерпением ждать, сэр.
– Не мерзни, Лютер! Закутывайся потеплее!
– Обязательно. Спасибо, сэр.
Лютер вылез из машины. Он обогнул ее и подошел к тротуару, но тут услышал, как Маккенна опускает стекло.
– Ты о нем прочел, – сказал Маккенна.
Лютер повернулся:
– О чем это, сэр?
– О Бостоне! – Маккенна смотрел на него, радостно подняв брови.
– Не совсем так, сэр.
Маккенна кивнул, точно для него все это было понятно и логично.
– Восемьсот миль.
– Что?
– Расстояние, – пояснил Маккенна. – От Бостона до Колумбуса. Спокойной ночи, Лютер.
– Спокойной ночи, сэр.
Стоя на тротуаре, Лютер смотрел, как отъезжает Маккенна. Он посмотрел на свои руки. Дрожат, но не очень-то. Совсем слабо. Особенно ежели учесть обстоятельства.
Глава семнадцатаяДэнни в воскресенье встретился со Стивом Койлом в таверне «Заповедник» с намерением пропустить стаканчик. Стив отпустил несколько шуточек насчет его бороды и все расспрашивал о деле, которое Дэнни ведет. Тому приходилось, извиняясь, повторять, что он не имеет права обсуждать незавершенное расследование с частным лицом.
– Но это же я, не кто-нибудь, – проговорил Стив, но тут же поднял ладонь: – Шучу, шучу. Я понимаю. – Он улыбнулся Дэнни широкой беспомощной улыбкой. – Понимаю.
Так что они просто поболтали о старых делах и старых деньках. Пока Дэнни выпивал одну кружку, Стив успевал осушить три. Стив жил сейчас в Вест-Энде, в подвале доходного дома, разбитом на шесть закутков без окон.
– Внутри, между прочим, никаких удобств, – рассказывал Стив. – Представляешь? Всё во дворе в сарайчике, как в десятом году. Словно мы в негритянской лачуге. – Он покачал головой. – А если не явишься до одиннадцати, старый хрыч запирает двери, и ты ночуешь на улице. Хорошенькая жизнь. – Снова такая же широкая и робкая улыбка; он отхлебнул из кружки. – Но как только я раздобуду себе тележку… Тогда все изменится, вот увидишь.
Очередной план Стива по собственному трудоустройству заключался в установке фруктовой тележки-лотка на рыночной площади у Фэнл-холла. Его пыл не охлаждало даже то, что там уже имелось около дюжины подобных лотков, принадлежавших весьма злобным, а то и откровенно свирепым владельцам. А то, что оптовики с недоверием косились на новых торговцев и первые полгода отпускали им товар по непомерно высоким «пробным» ценам, Стив пренебрежительно называл «басней». Не тревожился он и о том, что городской совет уже два года как перестал выдавать торговые лицензии в этом районе. «Да я, между прочим, столько народу знаю в совете, – говорил он Дэнни. – Черт побери, да они мне еще приплатят, лишь бы я открыл лавочку».
Дэнни не стал напоминать, как две недели назад Стив признался ему, что он, Дэнни, – единственный человек из старых добрых времен, кто поддерживает с ним отношения. Он просто кивнул и улыбнулся. Что оставалось делать?
– Еще по одной? – спросил Стив.
Дэнни посмотрел на часы. В семь обедать с Натаном Бишопом. Он покачал головой:
– Не могу.
Стив, уже махнувший бармену, скрыл разочарование, мелькнувшее у него в глазах, за своей широкой улыбкой и лающим смешком:
– Мы всё, Кевин.
Бармен нахмурился и убрал руку с крана:
– Ты мне задолжал доллар двадцать, Койл. Лучше будет, если на этот раз деньги у тебя найдутся, пьянчуга.
Стив захлопал по карманам, но Дэнни остановил его:
– У меня есть.
– Точно?
– Еще бы. – Дэнни вылез из кабинки и подошел к стойке. – Эй, Кевин. На минутку!
Бармен подошел с таким видом, словно делал ему великое одолжение.
– Чего там?
Дэнни положил на стойку доллар и четыре пятицентовые монетки.
– Держи.
– У меня сегодня прямо праздник.
Когда он потянулся к деньгам, Дэнни схватил его за запястье и дернул на себя:
– Улыбайся, а то сломаю.
– Чего?
– Улыбайся, как будто мы треплемся про «Сокс», а то переломлю, на хрен.
Бармен улыбнулся, стиснув зубы.
– Еще раз услышу, что ты называешь моего друга пьянчугой, вышибу все зубы и засуну тебе же в задницу.
– Я…
Дэнни чуть крутанул ему сустав:
– А ну кивни, черт дери, больше от тебя ничего не надо.
Кевин прикусил нижнюю губу и кивнул четыре раза подряд.
– Следующий его заказ – за счет заведения, – сказал Дэнни и отпустил бармена.
Они брели по Хановер-стрит под гаснущим светом дня. Дэнни рассчитывал заглянуть к себе и взять кое-какую теплую одежду, которой не было у него на конспиративной квартире, а Стив заявил, что ему просто хочется пройтись по старым местам. У дома Дэнни они увидели толпу людей, окружившую черный шестицилиндровый «гудзон-супер».
– Полисмен Дэнни! Полисмен Дэнни! – Миссис ди Масси отчаянно махала ему с крыльца.
Дэнни опустил голову. Недели агентурной работы пошли насмарку: старушка его узнала – в бороде и во всем прочем, с расстояния двадцать ярдов. Через просветы между людскими телами Дэнни разглядел водителя и пассажира – в соломенных шляпах.
– Они хотят увозить мою племянницу, – сообщила миссис ди Масси, когда они со Стивом до нее добрались. – Они хотят увозить Арабеллу.
Дэнни увидел, что за рулем сидит не кто иной, как Рейм Финч. Агент гудел в клаксон, но ему не давали отъехать. Люди вопили, воздевали стиснутые кулаки, выкрикивали проклятия по-итальянски. С краю толпы Дэнни заметил двух бандитов из «Черной руки».
– Она в машине? – спросил Дэнни.
– Сзади, – плакала миссис ди Масси. – Они ее брали.
Дэнни, ободряя старушку, слегка потянул ее за руку, потом отпустил и стал прокладывать себе дорогу к машине. Финч встретился с ним взглядом, глаза у агента сузились, а секунд через десять на его лице появилось выражение узнавания. Он не глушил мотор, упрямо пытаясь двигаться вперед.
Кто-то толкнул Дэнни, и он едва не упал, но две бабищи средних лет пихнули его в обратном направлении. На фонарь вскарабкался мальчишка, в руке он держал апельсин. Если у парня меткая рука, тут быстро начнется заварушка.
Дэнни долез до машины, и Финч чуть опустил стекло. Арабелла свернулась на заднем сиденье: глаза широко распахнуты, пальцы сжимают крестик, губы шевелятся, неслышно бормоча молитву.
– Выпустите ее, – сказал Дэнни.
– Отгоните толпу, – ответил Финч.
– Вы хотите, чтобы тут началось восстание?
– А вы хотите, чтобы на улице валялись мертвые итальянцы? – Финч стукнул по кнопке гудка кулаком. – Уберите их, на хрен, с дороги, Коглин.
– Девушка ничего не знает об анархистах, – произнес Дэнни.
– Ее видели с Федерико Фикарой.
Дэнни заглянул в машину, посмотрел на Арабеллу. Она ответила ему взглядом, в котором не отражалось ничего, кроме нарастающей ярости толпы. Кто-то задел Дэнни локтем по пояснице, и его плотно прижали к машине.
– Стив! – крикнул он. – Ты там, сзади?
– Футах в десяти от тебя.
– Можешь мне расчистить немного места?
– Придется тростью.
– В самый раз.
Дэнни прижал лицо к окну.
– Вы ее видели с Федерико?
– Да.
– Когда?
– С полчаса назад. У хлебозавода.
– Лично вы?
– Нет. Другой агент. Федерико от него ушел, но мы точно опознали девушку.
Чей-то лоб врезался Дэнни в спину. Он не глядя двинул локтем и угодил в невидимый подбородок.
– Финч, если вы с ней уедете, а потом привезете обратно в этот район… Ее растерзают. Слышите? Вы ее убиваете. Отпустите ее. Предоставьте это мне. – Еще кто-то пихнул его в спину, какой-то мужчина залез на капот. – Я тут едва дышу.
– Назад пути нет, – произнес Финч.
На капот забрался еще один человек, и машина стала раскачиваться.
– Финч! Вы уже бросили на нее тень, посадив к себе в машину. Решат, что она ваш информатор, и разбираться не будут. Но мы сможем поправить дело, если вы ее сейчас выпустите. Иначе… – На Дэнни опять навалились сзади. – Господи, Финч! Да откройте эту чертову дверь!
– Нам с вами еще придется поговорить.
– Отлично. Поговорим. Открывайте.
Финч одарил его долгим взглядом, дающим понять, что этим все не кончится, потом протянул руку и отпер заднюю дверцу. Дэнни обернулся к толпе:
– Это была ошибка. Ci è stato un errore. Отойдите. Sostegno! Sostegno! Она выходит. Sta uscendo. Назад. Sostegno!
К его удивлению, толпа подалась назад, и Дэнни вытащил трясущуюся девушку. Некоторые заулюлюкали, некоторые захлопали, и Дэнни покрепче обнял Арабеллу и пошел с ней к тротуару. Ладони она прижимала к груди, и Дэнни почувствовал под ее руками что-то твердое и четырехугольное. Он заглянул ей в глаза, но увидел в них только страх.
Дэнни шагал, притянув к себе Арабеллу и признательно кивая людям, расступавшимся перед ними. Он послал Финчу прощальный взгляд и мотнул головой в сторону верхней части улицы.
Толпа вокруг машины начала редеть. Автомобиль Финча прополз несколько футов, люди отступили еще, колеса буксовали. Тут в машину попал первый апельсин. Фрукт был подмерзший, и звук получился как от камня. Вслед за ним полетело яблоко, картофелина, и вот уже машину всю забросали фруктами и овощами. Но она все-таки неуклонно ползла по Салем-стрит. Уличные мальчишки с воплями бежали рядом с ней, на их лицах сияли улыбки, а в издевательских выкриках толпы слышалось что-то залихватски-праздничное.
Дэнни добрался до тротуара, миссис ди Масси приняла у него свою племянницу и повела ее к лестнице. Он наблюдал, как удаляются габаритные огни «гудзона» Финча. Стив Койл стоял рядом с ним, вытирая лоб платком и озирая улицу, всю усеянную мерзлыми фруктами.
– Между прочим, самое время подкрепиться, а? – Он протянул Дэнни фляжку.
Дэнни глотнул, но ничего не ответил. Он смотрел на Арабеллу Моску, съежившуюся в объятиях тети. И размышлял, на чьей же он теперь стороне.
– Мне надо с ней поговорить, миссис ди Масси.
Миссис ди Масси подняла на него взгляд.
– Сейчас же, – добавил он.
Арабелла Моска была хрупкая, с большими миндалевидными глазами и коротко подстриженными иссиня-черными волосами. По-английски она могла сказать разве что «привет», «до свидания» и «спасибо». Она сидела на диване в гостиной, не снимая пальто.
Дэнни обратился к миссис ди Масси:
– Не могли бы вы у нее спросить, что она прячет под пальто?
Миссис ди Масси нахмурилась. Указала пальцем на пальто племянницы, попросила расстегнуть.
Однако Арабелла прижала подбородок к груди и отчаянно замотала головой.
– Пожалуйста, – произнес Дэнни.
Но миссис ди Масси была не из тех, кто говорит «пожалуйста» молодым родственницам. Она просто отвесила племяннице пощечину. Арабелла на это почти никак не отреагировала. Она лишь опустила голову еще ниже и снова ею помотала. Миссис ди Масси откинулась назад и снова замахнулась.
Дэнни успел втиснуть между ними плечо.
– Арабелла, – произнес на ломаном итальянском, – они вышлют вашего мужа.
Она оторвала подбородок от груди.
Он кивнул:
– Эти люди в соломенных шляпах. Вышлют.
Изо рта Арабеллы потоком хлынули итальянские слова: девушка тараторила так быстро, что даже тете, судя по всему, почти не удавалось ее понять. Она повернулась к Дэнни:
– Говорит, они так делать не могут. Он имеет работу.
– Он нелегал, – возразил Дэнни.
– Чепуха, – заявила она. – Здесь половина округи нелегальные. Они вышлют всех?
Дэнни покачал головой:
– Только тех, кто им мешает. Скажите ей.
Миссис ди Масси взяла Арабеллу за подбородок:
– Dammi quel che tieni sotto il cappotto, o tuo marito passerà’ il prossimo Natale a Palermo .[59]59
Отдай-ка мне, что ты там прячешь под пальто, а то твой муж будет встречать Рождество в Палермо (ит.).
[Закрыть]
– Нет, нет, нет, – отозвалась Арабелла.
Миссис ди Масси заговорила быстро, как сама Арабелла:
– Questi Americani ci trattano come cani. Non ti permetteròdi umiliarmi dinanzi ad uno di loro. Apri il cappotto, o te lo strappo di dosso! [60]60
Эти американцы относятся к нам, как к собакам. Не позорь меня перед одним из них. Расстегни пальто, а то я его разорву на кусочки! (ит.).
[Закрыть]
Что бы она ни сказала (Дэнни разобрал только «американские собаки» и «не позорь меня»), это подействовало. Арабелла расстегнула пальто и вынула из-под него белый бумажный пакет. Передала его миссис ди Масси, а та передала пакет Дэнни.
