Текст книги "Коглин (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 81 страниц)

– Если хотите, чтоб я начал упрашивать, то никогда в жизни не…

Джо выстрелил ему в лицо, из выходного отверстия на папоротники брызнуло розовым, и аллигаторы зашевелились в предвкушении.

Грасиэла невольно вскрикнула, и Джо тоже едва сдержался. Эстебан поймал его взгляд и кивнул. Джо понял: это в благодарность. Он сделал то, что, как все они знали, было необходимо, только вот никто из них делать этого не хотел. Черт побери, еще слыша звук выстрела, чуя запах пороховой гари, глядя на дымок, вьющийся из дула «тридцать второго», такой же как от его папирос, Джо не мог поверить, что он и правда это сделал.

У его ног лежал мертвый человек. Который по большому счету умер лишь потому, что когда-то родился Джо.

Не говоря больше ни слова, они забрались в патрульную машину. И, словно получив долгожданное разрешение, два аллигатора одновременно приблизились к телу: один вышел из мангровых зарослей, равномерно шлепая по воде, словно толстенный пес, а другой приплыл по воде, по кувшинкам, покачивающимся позади их шин.

Эстебан отъехал; обе рептилии добрались до трупа в один и тот же миг. Одна отхватила руку, другая предпочла ногу.

А в соснах Эстебан ехал на юго-восток вдоль края болота, параллельно дороге, но пока на нее не сворачивая.

Джо и Грасиэла расположились на заднем сиденье. Аллигаторы и люди оказались сегодня не единственными хищниками на болоте: у кромки воды стояла пума, лакая медно-красную воду. Зверюга была того же коричневатого оттенка, что и некоторые деревья, и Джо мог бы ее не заметить, если бы она не подняла голову, когда они проехали в двадцати ярдах от нее. Длиной не меньше пяти футов, воплощение силы и изящества. Подбрюшье и горло у нее были кремово-белые, и от ее влажного меха поднимался пар. Она внимательно смотрела на машину. Нет, не на машину, а на него. Джо встретился взглядом с ее влажно блестящими глазами, древними, желтыми и безжалостными – как солнце. В измождении он вдруг словно бы услышал у себя в голове чей-то голос:

От этого ты не убежишь.

От чего – от этого? Ему хотелось задать вопрос вслух, но тут Эстебан повернул руль, и они отъехали от края болота, машина запрыгала по корням упавшего дерева, и, когда Джо снова посмотрел в ту сторону, животного уже не было. Он обвел взглядом деревья, но так и не увидел ее.

– Заметили эту кошечку?

Грасиэла непонимающе воззрилась на него.

– Пуму, – пояснил он, широко разведя руки.

Она прищурилась, словно опасалась, что с ним приключился солнечный удар. И покачала головой. Она была в ужасающем виде – вся исцарапанная, с лицом, распухшим от его ударов, искусанная москитами и слепнями. Платье разорвано на плече и на левом бедре, подол разодран. Туфли исчезли.

– Можешь его убрать, – проговорила она.

Джо проследил за ее взглядом и увидел, что до сих пор держит в правой руке пистолет. Большим пальцем он поставил его на предохранитель и сунул в кобуру за спиной.

Эстебан выехал на Сорок первое и вдавил газ так сильно, что машина сначала затряслась на месте, а потом уже рванулась по дороге. Джо сидел и смотрел на засыпанную толченым ракушечником мостовую, убегавшую от них, на безжалостное солнце в безжалостном небе.

– Он бы меня убил. – Мокрые волосы плескали ей в лицо и в шею.

– Я знаю.

– Он охотился на меня, словно я – белка ему на обед. Он все твердил: «Крошка, крошка, я всажу одну тебе в ногу, крошка, а потом вставлю тебе». «Вставлю тебе» – это значит?..

Джо кивнул.

– И если бы ты оставил его жить, – добавила она, – меня бы арестовали. И потом тебя бы тоже арестовали.

Он кивнул. Он рассматривал укусы насекомых на ее лодыжках и потом поднял глаза на ее голени, выше, выше, вверх по платью – и встретился с ней глазами. Она спокойно выдержала его взгляд. И через какое-то время перестала смотреть ему в лицо. Она поглядела на апельсиновую рощу, мимо которой они неслись. А уже потом, не сразу, снова посмотрела на него.

– Думаешь, мне сейчас скверно? – спросил он.

– Не могу сказать.

– Совсем не скверно, – сообщил он.

– И не должно быть.

– Хотя ничего хорошего я не чувствую.

– И не должен.

– Но и ничего плохого – тоже.

Пожалуй, это исчерпывающе описывало все.

Я теперь не просто живу вне закона, подумал он. Я гангстер. А это – моя шайка.

На заднем сиденье открытой патрульной машины, среди резкого запаха цитрусовых, который снова уступал место вони болотного газа, она целую милю выдерживала его взгляд, и никто из них не сказал больше ни слова, пока они не доехали до Западной Тампы.

Глава семнадцатая
Насчет сегодняшнего

Когда они вернулись в Айбор, Эстебан высадил Грасиэлу и Джо возле дома, где у Грасиэлы имелась комната над кафе. Джо отправился провожать ее наверх, а Эстебан с Сэлом Урсо поехали в Южную Тампу, чтобы бросить там угнанную машину.

Комнатка у Грасиэлы оказалась очень маленькая и очень опрятная. Здесь стояла кровать из кованого железа, выкрашенная белым и не уступающая белизной фарфоровому умывальному тазу под овальным зеркалом, подходящим к нему по стилю. Ее одежда висела в стареньком сосновом гардеробе, который, судя по всему, был старше этого здания, однако она содержала тот в порядке, оберегая от пыли и плесени, что, по мнению Джо, было почти невозможным в здешнем климате. Единственное окно комнатушки смотрело на Одиннадцатую улицу; штору она оставляла опущенной, чтобы сохранить прохладу. В комнате имелась ширма из того же узорчатого дерева, что и гардероб, и она жестом велела Джо отвернуться к окну, скрываясь за ней.

– Теперь ты король, – произнесла она, когда он поднял штору и стал смотреть на улицу.

– Извини?

– Ты заполучил рынок рома. Станешь королем.

– Принцем – может быть, – признал он. – Но мне еще нужно разобраться с Альбертом Уайтом.

– Почему мне кажется, что ты уже решил, как это сделать?

Он закурил папиросу, присел на край подоконника.

– Планы – это всего лишь мечты, пока они не исполнены.

– Это то, чего ты всегда хотел?

– Да, – ответил он.

– Ну что ж, тогда поздравляю.

Он обернулся на нее. Замызганное платье висело на ширме, из-за нее виднелись ее обнаженные плечи.

– По-моему, ты как-то неискренне это сказала.

Она ткнула пальцем в сторону окна, чтобы он отвернулся:

– Искренне. Это то, чего ты хотел. Ты этого добился. В каком-то смысле достойно восхищения.

Он хмыкнул:

– В каком-то смысле.

– Но как ты удержишь власть? Теперь, после того как ты ее получил? Мне кажется, это интересный вопрос.

– Думаешь, я недостаточно сильный? – Он снова оглянулся на нее, и на этот раз она позволила ему на себя смотреть, потому что успела надеть белую блузку.

– Я не знаю, достаточно ли ты жесток. – Ее темные глаза были ясными-ясными. – А если жесток, то это печально.

– Тем, у кого есть власть, не нужно быть жестокими.

– Но обычно они жестоки. – Ее голова нырнула вниз, скрываясь за ширмой: Грасиэла надевала юбку. – Ну что ж, ты видел, как я одеваюсь, а я видела, как ты застрелил человека. Можно теперь задать тебе личный вопрос?

– Ну конечно.

– Кто она?

– Кто?

Ее голова снова показалась над ширмой.

– Та, кого ты любишь.

– Кто сказал, что я кого-то люблю?

– Это сказала я. – Она пожала плечами. – Женщины знают такие вещи. Она во Флориде?

Он улыбнулся, покачал головой:

– Ее уже нет.

– Она тебя бросила?

– Она умерла.

Грасиэла поморгала, внимательно посмотрела на него – убедиться, что он ее не разыгрывает. Поняв, что нет, она произнесла:

– Прости.

Он сменил тему:

– Ты довольна, что вы получили пушки?

Она облокотилась на верхушку ширмы.

– Очень. Когда придет день, чтобы покончить с режимом Мачадо, а такой день обязательно наступит, у нас уже будет свой… – Она щелкнула пальцами, посмотрела на него. – Как это?..

– Арсенал, – подсказал он.

– Да, арсенал.

– Значит, у вас это не единственное оружие.

Она помотала головой:

– Не первое и не последнее. Когда придет время, мы будем готовы. – Она вышла из-за ширмы в типичном наряде работницы сигарной фабрики: белая блузка, галстук-ленточка, желтовато-коричневая юбка. – А по-твоему, я делаю глупость.

– Вовсе нет. По-моему, это достойное дело. Просто оно не мое.

– А твое какое?

– Ром.

– И ты не хочешь быть достойным человеком? – Она свела большой палец с указательным, оставив между ними узкий просвет. – Совсем не хочешь, даже чуть-чуть?

Он покачал головой:

– Я ничего не имею против достойных людей. Я просто заметил, что они редко живут дольше сорока лет.

– Как и гангстеры.

– Верно, – согласился он, – но мы ходим в более дорогие рестораны.

Из гардероба она извлекла туфли без каблуков, того же цвета, что и юбка, и села на кровать, чтобы их надеть.

Он продолжал стоять у окна.

– Ну, допустим, в один прекрасный день вы устроите эту свою революцию, – произнес он.

– Да.

– Что-нибудь изменится?

– Люди могут измениться. – Она надела одну туфлю.

Он покачал головой:

– Мир может измениться, а люди – нет. Люди всегда почти одни и те же. Так что даже если вы сместите Мачадо, есть большая вероятность, что вы его замените кем-нибудь похуже. За это время вас могут искалечить, могут…

– Я могу умереть. – Она изогнулась, чтобы надеть другую туфлю. – Я знаю, как это обычно кончается, Джозеф.

– Джо.

– Джозеф, – повторила она. – Я могу умереть, потому что один из товарищей предаст меня за деньги. Меня могут захватить садисты вроде сегодняшнего или даже хуже, и они станут пытать меня, и наступит время, когда мое тело больше не сможет этого вынести. И ничего достойного в моей смерти не будет, потому что в смерти никогда не бывает достоинства. Ты хнычешь, умоляешь о пощаде, и жидкое дерьмо течет из твоей задницы, когда ты наконец помираешь. И те, кто тебя убивает, смеются и плюют на твой труп. И меня быстро забудут. Словно… – она щелкнула пальцами, – словно меня никогда и не было. Я все это знаю.

– Зачем же тогда это делать?

Она встала и разгладила юбку.

– Я люблю свою страну.

– Я свою тоже люблю, но…

– Никаких «но», – отрезала она. – В этом разница между нами. Твоя страна – то, что ты видишь из этого окна. Верно?

Он кивнул:

– В общем-то, да.

– А моя страна – вот здесь. – Она постучала по груди, по виску. – И я знаю, что она меня не поблагодарит за мои усилия. Она не собирается отвечать взаимностью на мою любовь. Да это и невозможно, ведь я люблю не просто ее людей, ее здания, ее запах. Я люблю саму ее идею. А идея – то, что я сочинила сама. Получается, я люблю то, чего нет. Как ты любишь свою мертвую девушку.

Он не мог сообразить, что на это ответить, и просто смотрел, как она пересекает комнату и стаскивает с ширмы платье, в котором была на болоте. Когда они выходили из комнаты, она отдала платье ему:

– Сожги его, ладно?

Оружие направляли в провинцию Пинар-дель-Рио, к западу от Гаваны. В три часа дня его вывезли из бухты Бока-Сиега, близ Сент-Питерсберга, на пяти рыболовных баркасах. Дион, Джо, Эстебан и Грасиэла проводили их в путь. Джо успел сменить костюм, который он безвозвратно изгваздал в болоте, на самый легкий из всех, какие у него имелись. Грасиэла пронаблюдала, как он сжигает его вместе с ее платьем, но теперь в ней уже почти ничего не осталось от той дичи, на которую охотились среди кипарисовой трясины. Они сидели на скамье под портовым фонарем, и она то и дело начинала клевать носом, но упорно отвергала все предложения пересесть в одну из машин или позволить кому-нибудь отвезти ее обратно в Айбор.

Когда последний из капитанов баркасов пожал им руки и отбыл, они какое-то время просто стояли, глядя друг на друга. Джо вдруг осознал: у них нет ни малейшего представления, что делать дальше. Чем увенчать эти два дня? Небо стало алым. Где-то вдали, на иззубренной линии берега, за купой мангровых деревьев, полоскался на горячем ветру парус или кусок брезента. Джо посмотрел на Эстебана. Потом на Грасиэлу, которая прислонилась к фонарному столбу, закрыв глаза. Он посмотрел на Диона. Над головой пролетел пеликан, клюв больше брюха. Джо посмотрел на баркасы, которые отошли уже далеко, с такого расстояния они казались не больше бумажных колпаков, какие надевают нерадивым ученикам в виде наказания. И начал смеяться. Ничего не мог с собой поделать. Дион с Эстебаном стояли позади него, совсем рядом, и вскоре они уже хохотали втроем. Грасиэла на секунду закрыла лицо руками и потом тоже стала смеяться, смеяться и плакать одновременно, подглядывая сквозь пальцы, словно девчонка. Она смеялась, и плакала, и ерошила волосы, а потом вытерла лицо воротником блузки. Они подошли к краю причала, смех превратился в хихиканье и постепенно стих, и они смотрели на воду, лиловевшую под алым небом. Баркасы исчезли за горизонтом. Один за другим.

Джо толком не помнил, как провел остаток дня. Они отправились в один из нелегальных баров Мазо, за ветеринарной клиникой, на углу Пятнадцатой и Небраски. Эстебан заранее договорился, чтобы сюда прислали ящик темного рома, выдержанного в бочонках вишневого дерева, и слух об этом быстро разлетелся среди всех, кто участвовал в ограблении. Вскоре обормоты Пескаторе уже смешались с революционерами Эстебана. А потом явились женщины в своих шелковых платьях и в шляпах с блестками. На сцену поднялся оркестр. И скоро все заведение отплясывало так, что казалось, еще чуть-чуть – и по каменной кладке пойдут трещины.

Дион танцевал с тремя женщинами одновременно, с неожиданной ловкостью раскачивая их за своей широкой спиной и у своих ног-тумб. Однако главным танцором во всей компании оказался Эстебан. Он двигался легко, словно кошка на высокой ветке, однако так властно, что скоро оркестр стал подлаживаться к ритму его движений. Он напомнил Джо артиста Валентино в одном фильме, где тот играл матадора: та же отточенная мужская грация. Вскоре половина женщин в заведении пыталась танцевать в унисон с ним или уговорить его провести вместе ночку.

– Никогда не видел, чтобы человек так двигался, – сказал Джо, обращаясь к Грасиэле.

Она сидела в углу отдельной кабинки, а он на полу перед ней. Она склонилась к его уху:

– Он это делал, когда сюда только приехал.

– В каком смысле?

– Это была его работа, – объяснила она. – Он был профессиональным танцевальным партнером, работал в самом центре города.

– Да ты шутишь. – Он приподнял голову, глядя на нее. – А чего этот парень не умеет делать хорошо?

– В Гаване он был профессиональным танцором, – сказала она. – Очень хорошим. Он так зарабатывал, пока учился на юриста.

Джо чуть не поперхнулся ромом:

– Он юрист?

– Был им в Гаване.

– А он мне говорил, что вырос на ферме.

– Так и есть. Моя семья работала у его семьи. Мы были… – Она глянула на него.

– Сезонные работники?

– Так это называется? – Она сморщилась, глядя на него, – похоже, она была не меньше пьяна, чем он. – Нет-нет, мы были фермеры-арендаторы.

– То есть твой отец арендовал землю у его отца и платил ему долей урожая?

– Нет.

– Но именно это называется «фермер-арендатор». Мой дед таким был. В Ирландии. – Он пытался выглядеть трезвым и эрудированным, но получалось это плохо. – А сезонный работник каждый сезон перемещается с фермы на ферму, в зависимости от того, где какую культуру выращивают.

– А-а, – произнесла она, явно недовольная, что вопрос прояснился. – Ты такой умный, Джозеф. Ты знаешь все-все.

– Ты сама спросила, chica.[121]121
  Девочка (исп.).


[Закрыть]

– Ты меня только что назвал «chica»?

– Вроде бы да.

– У тебя ужасное произношение.

– Как твое ирландское.

– Что?

Он отмахнулся:

– Я просто еще не выучил испанский.

– Его отец был потрясающий человек. – Глаза у нее загорелись. – Он взял меня к себе в дом, выделил мне отдельную спальню с чистым постельным бельем. Мне наняли частного учителя по английскому. Мне, деревенской девчонке.

– И что его отец просил взамен?

Она прочла его мысли по глазам:

– Ты отвратительный тип.

– Вопрос-то напрашивается.

– Он ничего не просил. Может, он немного загордился, что столько всего делает для обычной деревенской девочки. Только и всего.

Он поднял ладонь:

– Прости, прости.

– Ты видишь худшее в лучших людях, – произнесла она, качая головой, – и лучшее в худших.

Он не мог придумать, что на это ответить, поэтому лишь пожал плечами: пускай молчание и выпивка смягчат настроение.

– Пошли. – Она выскользнула из его кабинки. – Потанцуем. – Она потянула его за руки.

– Я не танцую.

– Сегодня вечером, – возразила она, – танцуют все.

Он позволил ей поднять себя на ноги, хотя и понимал, что это, черт побери, просто кощунство – танцевать рядом с Эстебаном или даже с Дионом.

Ну конечно, Дион над ним открыло потешался, но Джо слишком много выпил, чтобы об этом переживать. Он позволил Грасиэле вести, следовал за ее движениями и скоро поймал ритм, которому мог худо-бедно соответствовать. Они довольно долго оставались на площадке для танцев, передавая друг другу бутылку черного рома «Суарес». В какой-то миг он обнаружил, что в его мозгу разные ее образы накладываются друг на друга: вот она бежит по кипарисовому болоту, словно загнанная дичь, вот танцует в нескольких футах от него, подергивая бедрами, покачивая плечами, запрокидывая голову, чтобы поднести бутылку к губам.

Он убил ради этой женщины. И ради себя самого. Но если и существовал какой-то вопрос, на который он весь день не мог найти ответ, то это был вопрос, почему он выстрелил этому матросу в лицо. Такое делаешь с человеком лишь от гнева. Обычно стреляешь в грудь. Но Джо разнес ему лицо. Тут было что-то личное. Зачарованно глядя на ее покачивания, Джо понял – он сделал это, потому что ясно увидел в глазах матроса: тот относится к Грасиэле с презрением. Она коричневая, и изнасиловать ее – не грех. Во всяком случае, в военных передрягах такой грех легко отпускают. И Сайрусу было почти все равно, будет она живой или мертвой, когда он станет с ней это делать.

Грасиэла подняла руки над головой, а вместе с ними и бутылку. Кривая улыбка блуждала по ее лицу в синяках, глаза смотрели вверх.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– О сегодняшнем.

– А что там насчет сегодняшнего? – спросила она, но тут же прочла ответ в его взгляде. Она опустила руки, протянула ему бутылку, и они снова направились к своему столику.

– Мне плевать на этого типа, – произнес Джо. – Мне просто жаль, что не нашлось другого способа.

– Его и не было.

Он кивнул:

– Вот почему я не жалею о том, что сделал. Я просто жалею, что это вообще случилось.

Она взяла у него бутылку.

– Как благодарят мужчину после того, как он спас твою жизнь, которую сам же подверг в опасность?

– Подверг опасности?

Она вытерла рот костяшками пальцев.

– Да. Как?

Он поглядел на нее, чуть склонив голову набок.

Она снова прочла его взгляд. Засмеялась:

– Не тем способом, о котором ты подумал, chico.[122]122
  Парень (исп.).


[Закрыть]

– Просто говорят «спасибо». – Он забрал у нее бутылку и отхлебнул.

– Тогда спасибо.

Он сделал широкий жест, поклонился и, не удержав равновесия, свалился прямо на нее. Она взвизгнула, хлопнула его по макушке и помогла выпрямиться. До столика они доковыляли, хохоча и задыхаясь.

– Мы с тобой никогда не станем любовниками, – объявила она.

– Почему это?

– Мы любим других людей.

– Ну, моя-то умерла.

– Мой, наверное, тоже.

– А-а.

Она несколько раз пьяно помотала головой.

– Значит, мы любим призраков, – заключила она.

– Да.

– Получается, мы и сами – призраки.

– Ты набралась, – заметил он.

Она рассмеялась и ткнула пальцем в его сторону:

– Это ты набрался.

– Не спорю.

– Мы не будем любовниками.

– Ты уже говорила.

В первый раз они занялись любовью в ее комнате над кафе, и это было как автомобильная катастрофа. Они сокрушали друг другу кости, они падали с кровати, они перевернули кресло, и, когда он вошел в нее, она прокусила ему плечо до крови. Все кончилось быстро – примерно столько времени нужно, чтобы вытереть тарелку.

Во второй раз, полчаса спустя, она лила ром ему на грудь и слизывала его, и он делал с ней то же самое, и они не спешили, усваивая ритм друг друга. Она заранее предупредила: «Никаких поцелуев», но это было как ее «Мы никогда не будем любовниками». Они пробовали медленные лобзания, и жесткие поцелуи, и легкие клевки в губы, и соприкосновения одними языками, без участия губ.

Его изумляло, как им весело и радостно. За всю жизнь у Джо было семь женщин, но по-настоящему занимался любовью он только с Эммой – в том смысле, какой он вкладывал в это выражение. И хотя секс у них с Эммой был безудержный, а иногда и вдохновенный, Эмма всегда как будто таила что-то. Иногда ему казалось, что она со стороны наблюдает за тем, как они занимаются сексом. А после этого она еще глубже замыкалась в себе.

А вот Грасиэла ничего не таила и не сдерживала. Она таскала его за волосы, она сжимала его шею своими крепкими руками, так что он опасался, как бы она ее не сломала, она вонзала зубы в его плоть. Она доводила само действо до края, за которым начиналось исчезновение: словно он проснется утром один, а она окажется растворенной в его теле. Или наоборот – утром он будет растворен в ней.

Проснувшись, он с улыбкой вспомнил об этой дурацкой мысли. Она спала на боку, повернувшись к нему спиной, волосы ее разметались по подушке и изголовью. Он подумал: может быть, стоило бы выскользнуть из постели, схватить в охапку одежду и удрать до начала неизбежной дискуссии о чрезмерном употреблении спиртного и необдуманных поступках. Но он слегка поцеловал ее в плечо, и она тут же перекатилась к нему. Она мгновенно оказалась сверху. А сожаление и раскаяние, решил он, подождут до другого дня.

– Это будет деловая договоренность, – объяснила она ему в кафе внизу, когда они сели завтракать.

– То есть как? – Он ел тост. И не мог подавить идиотскую улыбку.

– Мы будем удовлетворять эту… – подыскивая слово, она тоже заулыбалась, – эту потребность друг в друге, пока не наступит таковое время, когда…

– «Таковое время»? – переспросил он. – У тебя был отличный учитель.

Она откинулась на спинку стула.

– У меня очень хороший английский.

– Согласен, согласен. Почти безупречный, ты только один раз сказала «подверг в опасность» вместо «подверг опасности».

Она выпрямилась:

– Спасибо.

Он продолжал улыбаться как дурак.

– Не за что, – отозвался он. – И до каких пор, значит, мы будет удовлетворять эту… потребность?

– Пока я не вернусь на Кубу, чтобы там быть со своим мужем.

– А я?

– Ты? – Она подхватила вилкой кусок яичницы.

– Ну да! Ты собираешься обратно к мужу. А мне что останется?

– Ты станешь королем Тампы.

– Принцем, – поправил он.

– Принц Джозеф, – проговорила она. – Неплохо звучит. Только, боюсь, это не совсем для тебя. И потом, ведь принц должен быть великодушным?

– В отличие от кого?

– От гангстера, который все делает только ради себя.

– И ради своей шайки.

– И ради своей шайки.

– В чем и проявляется великодушие.

Она взглянула на него со смесью разочарования и отвращения:

– А ты принц или гангстер?

– Я не знаю. Мне нравится думать, что я просто вне закона, но сейчас это, может быть, уже не больше чем фантазия.

– Тогда ты будешь моим беззаконным принцем, пока я не вернусь домой. Как тебе?

– Я с радостью стану твоим беззаконным принцем. Каковы мои обязанности?

– Ты обязан отдавать долги.

– Идет. – Сейчас она могла бы попросить его отдать ей свою печень, и он бы ответил: «Хорошо». Он посмотрел на нее через столик. – С чего начнем?

– С Мэнни. – Она смотрела на него своими темными глазами, которые вдруг посерьезнели.

– У него осталась семья, – произнес Джо. – Жена и три дочки.

– Ты помнишь.

– Ну конечно помню.

– Ты говорил, что тебе плевать, жив он или мертв.

– Я немного преувеличил.

– Ты будешь заботиться о его семье?

– Сколько? Долго?

– Всю жизнь, – произнесла она, словно это был совершенно логичный ответ. – Он же отдал свою жизнь за тебя.

Он покачал головой:

– Извини, пожалуйста, но он отдал жизнь за тебя. И за твое дело.

– Значит… – Ее рука с тостом застыла в воздухе.

– Значит, – подхватил он, – от имени твоих сподвижников я с удовольствием отошлю семейству Бустаменте мешок денег – как только у меня будет такой мешок. Тебя это устраивает?

Она улыбнулась ему, откусывая от тоста:

– Меня это устраивает.

– Считай – сделано. Кстати, тебя кто-нибудь зовет не Грасиэлой, а покороче?

– Как, например?

– Ну не знаю. Граси?

Она скорчила гримасу, точно села на раскаленный камень.

– Граци?

Еще одна недовольная гримаска.

– Элла? – попытал он счастья.

– Да зачем? Родители меня назвали Грасиэлой.

– Мои родители тоже дали мне имя.

– Но ты его разрезал пополам.

– Меня зовут Джо, – произнес он. – Это как Хосе.

– Я знаю, что это за имя, – отозвалась она, доедая. – Но Хосе и означает – Джозеф. А не Джо. Тебя надо звать Джозеф.

– Ты как мой отец. Только он меня звал Джозефом.

– Потому что это твое имя, – ответила она. – Ты ешь очень медленно. Как птичка.

– Мне уже говорили.

Она подняла глаза на что-то за его спиной. Он повернулся на стуле и увидел, как в заднюю дверь входит Альберт Уайт. Не постарел ни на день, хотя и несколько расплылся по сравнению с тем, каким его запомнил Джо: над его поясом нависало банкирское брюшко. Он по-прежнему предпочитал белые костюмы, белые шляпы и белые короткие гетры. И он по-прежнему шагал не спеша, с уверенностью человека, полагающего, что весь мир – игровая площадка для его увеселения. С ним вошли Бонс и Бренни Лумис. По пути он прихватил стул, и его парни сделали то же самое. Они поставили стулья за столик Джо и уселись – Альберт рядом с Джо, а Лумис и Бонс – по бокам от Грасиэлы, глядя на Джо бесстрастными глазами.

– Сколько прошло времени? – осведомился Альберт. – Два года с небольшим?

– Два с половиной, – поправил Джо и отхлебнул кофе.

– Тебе виднее, – отозвался Альберт. – В тюрьму-то попал ты, а про заключенных я твердо знаю одно: все они очень внимательно считают дни. – Он протянул руку, взял сосиску с тарелки Джо и стал глодать ее, словно куриную ногу. – Почему ты не полез за своей пушкой?

– Может, я ее не ношу.

– Нет, правда, – настаивал Альберт.

– Ты бизнесмен, а это место – чересчур людное для перестрелки.

– Не соглашусь. – Альберт огляделся. – Мне оно представляется более чем приемлемым. Хорошее освещение, свободные линии обстрела, не слишком шумно.

Судя по всему, хозяйка кафе, нервная кубинка лет пятидесяти с лишним, занервничала сильнее обыкновенного. Она ощущала напряжение между этими мужчинами и хотела, чтобы это напряжение поскорее перенеслось за пределы ее заведения. За стойкой перед ней сидела пожилая пара, не обращая никакого внимания на происходящее: они спорили, пойти сегодня вечером в кинотеатр «Тампа» или же на шоу Тито Броки в «Тропикале».

Больше в зале никого не было.

Джо покосился на Грасиэлу. Ее глаза чуть расширились, на горле у нее проступила бьющаяся жилка, которой он никогда раньше не замечал, но в остальном она казалась спокойной. Руки у нее не дрожали, и дышала она по-прежнему ровно.

Альберт еще раз откусил от сосиски и наклонился в ее сторону:

– Как тебя зовут, крошка?

– Грасиэла.

– Ты светлая негритоска или темная латиноска? Никак не пойму.

Она улыбнулась ему:

– Я из Австрии. Разве не видно?

Альберт захохотал. Он хлопнул себя по ляжке, хлопнул по столу, и даже ничего не замечавшая пожилая пара покосилась на него.

– Вот славно-то, – произнес он, обращаясь к Лумису и Бонсу. – Австрия.

Они не поняли юмора.

– Австрия! – Он всплеснул руками, в одной все еще болталась сосиска. Он вздохнул. – Ладно, проехали. – Он снова повернулся к ней. – Ну что ж, Грасиэла из Австрии, как твое полное имя?

– Грасиэла Доминга Маэла Корралес.

Альберт присвистнул:

– В рот не влезет. Но сдается мне, у тебя по этой части большой опыт, крошка. По части пихания в рот, а?

– Не надо, – вмешался Джо. – Не стоит, Альберт. Не впутывай ее в это.

Альберт повернулся к Джо, дожевывая сосиску:

– Прошлый опыт показывает, что мне такие вещи не очень хорошо удаются, Джо.

Джо кивнул:

– Что тебе надо?

– Мне надо узнать, почему ты ничему не выучился в тюрьме. Был слишком занят, все время подставлял задницу? Выходишь, приезжаешь сюда и думаешь, что за два дня меня одолеешь? Они тебя там совсем, на хрен, лишили мозгов, Джо?

– Возможно, я лишь пытался привлечь твое внимание, – проговорил Джо.

– В таком случае ты достиг феноменального успеха, – процедил Альберт. – Сегодня к нам стали поступать сообщения из моих баров, из моих ресторанов, из моих бильярдных, из всех забегаловок, которые я разместил на всем пространстве отсюда до Сарасоты. Они сообщают, что больше не платят мне. Что теперь они платят тебе. Разумеется, я отправился потолковать с Эстебаном Суаресом, и вдруг оказалось, что у него больше вооруженной охраны, чем у Монетного двора США. Он не дал себе труда со мной встретиться. Думаешь, ты вместе с шайкой итальяшек и… кажется, еще и негритосов?

– Кубинцев.

Альберт угостился куском тоста Джо.

– И тебе кажется, ты меня вытеснишь?

Джо кивнул:

– Мне кажется, я уже это сделал, Альберт.

Альберт покачал головой:

– Как только ты помрешь, Суаресы снова встанут в мой строй. И будь уверен, перекупщики – тоже.

– Если бы ты хотел, чтобы я помер, ты бы давно меня убил. Ты пришел вести переговоры.

Альберт снова покачал головой:

– Я и правда хочу, чтобы ты был мертв. Никаких переговоров. Я лишь хотел, чтобы ты увидел, как я переменился. Я сделался мягче. Мы выйдем задним ходом, а эту девчонку оставим. Никто и волоска на ее голове не тронет, хотя, Господь свидетель, у нее их хватает. – Альберт встал. Застегнул пиджак над своим недавно приобретенным брюшком. Поправил шляпу. – Если поднимешь шум, мы прихватим и ее. И убьем вас обоих.

– Таковы твои условия?

– Именно таковы.

Джо кивнул. Он вынул из кармана пиджака листок бумаги и положил его на стол. Разгладил. Поднял глаза на Альберта и стал зачитывать имена:

– Пит Маккаферти, Дейв Керриган, Джерард Мюлер, Дик Киппер, Фергюс Демпси, Арчибальд…

Альберт выхватил листок у него из пальцев и дочитал сам.

– Ты их не можешь найти, правда, Альберт? Всех своих лучших бойцов. Они не отвечают на телефонные звонки, не подходят к дверям. Ты все уверяешь себя, что здесь просто совпадение, но сам знаешь, что это чушь. Мы добрались до них. До каждого из них. Мне очень не хочется тебе это говорить, Альберт, но они к тебе больше не вернутся.

Альберт фыркнул, но его румяное лицо уже приобрело цвет слоновой кости. Он посмотрел на Бонса и Лумиса, фыркнул еще раз. Бонс последовал его примеру, но у Лумиса сделался больной вид.

– Кстати, о людях из твоей организации, – проговорил Джо. – Как ты узнал, где меня найти?

Альберт покосился на Грасиэлу, немного румянца вернулось на его щеки.

– Ты парень немудреный, Джо. Правило простое: следуй за девкой.

Подбородок Грасиэлы напрягся, но она промолчала.

– Неплохое правило, – одобрил Джо. – Но ты бы не сумел выследить меня здесь, если бы не знал, где искать меня ночью. А этого не знал никто.