Текст книги "Эстетика однополой любви в древней Греции"

Автор книги: Антон Сватковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 74 страниц)

Итак, они (я имею в виду прекрасное и благо) скрыто и единовидно присутствуют в первом, а затем в различных чинах обретают такой облик, который свойствен каждому из них. Таким образом, нет ничего удивительного в существовании следующих чинов прекрасного: [1] познаваемого при посредстве лишь ощущения, [2] воспринимаемого во мнении, [3] видимого для рассудка, [4] постигаемого мышлением с рассуждением [Тимей 28а1], [5] доступного для чистого мышления, и, наконец, [6] непознаваемого, совершенно обособленного и существующего самостоятельно, которое может быть постигнуто только благодаря свету, излучаемому им». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 950, 40-951, 19 [Прокл 2006, с.344-345])

(№ 2006). «[ Комм. к 135а7- b 2] «Во-вторых, <Парменид> описывает то, каким должен быть человек, преподающий теорию эйдосов: одаренным и склонным к изысканию новых подходов к обучению. И впрямь, одни способны достигнуть лишь такого уровня понимания данной теории, который достаточен только для них самих, напротив, другие в состоянии пробудить воспоминания об истине действительных предметов и у других людей. Как раз поэтому <Парменид> называет дар такого человека еще более удивительным. Ведь он занимает положение, аналогичное Поросу, обучающийся же подобен Пении; следовательно, между ними располагается Эрот, приводящий несовершенное в соприкосновение с совершенным [Пир 203b1]». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 976, 14-26 [Прокл 2006, с.371])

(№ 2007). «[ Комм. к 135с8- d 2] …Сократ в своих беседах всегда стремился выяснить, чт оесть каждая вещь, имея при этом в виду душевные логосы. Например, изучая само прекрасное, в согласии с которым существуют зримые прекрасные вещи, он говорит о логосе прекрасных предметов, изначально располагающемся в душе: знание о них сущностным образом заключено в душах и не является ни умным, ни умопостигаемым. Причиной такого его поведения является неспособность собеседников обратиться к умопостигаемой сущности.

Напротив, когда <Сократ> исследует умопостигаемую красоту, он приходит в состояние божественной одержимости и не занимается майевтикой или пейрастикой. Как раз по причине сказанного при том, что красоте посвящены и «Гиппий» [Гиппий больший 287b4 сл.], и «Федр» [250с8 сл.], нет ничего удивительного в том, что в первом диалоге рассматривается прекрасное-в-себе в душах, а не умная красота, благодаря которой все прекрасные предметы оказываются прекрасными – ведь этот диалог входит в число пейрастических». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 987, 10-26 [Прокл 2006, с.383-384])

(№ 2008). «[ Комм. к 135 d 2-6] Прекрасным же рвение <Сократа> оказывается потому, что оно ведет к созерцанию подлинной красоты, которая заключается отнюдь не в практических действиях, как позднее будут считать стоики, а в умных энергиях; более того, его рвение оказывается проявлением истинной любви. В самом деле, жизнь под знаком любви по преимуществу и проходит в созерцании прекрасного и красоты, располагающихся среди богов.

Итак, вот по каким причинам <Парменид> вполне справедливо приветствует рвение <Сократа> и именует его божественным и прекрасным, поскольку оно влечет того к уму и единому (ведь божественное рвение всегда обращено к единому, а прекрасное – к уму, в котором заключено первое прекрасное), просветляет око его души и пробуждает наибожественнейшее в ней. Предлагает он и путь для реализации такого его рвения, основанный на диалектике – безошибочной и самой полезной, родственной действительным предметам, опирающейся на многочисленные силы, способствующие постижению истины, подражающей уму и воспринимающей от него свои начала, по ступеням, образующим строгий порядок, прекрасным образом возводящей к сущему и останавливающей любое блуждание вокруг чувственно воспринимаемого, а также при посредстве неопровержимых методов внимательно изучающей отдельные вещи до тех пор, пока занимающийся ею не достигнет наблюд а тельного пункта[Политик 272е5] единого и блага». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 988, 18-40 [Прокл 2006, с.384-385])

(№ 2009). «[ Комм. к 135е8-136а2] Действительно, Зенона никак не могли бы обидеть поправки, внесенные в его учение его любовником и вождем. Кроме того, и припадать к истинной генаде сущих более всего подобает тому, кто, будучи моложе, способен замечать действительные предметы, а созерцать их – тому, кто устремит взор своей души ввысь[Государство VII 540а7], к подлинной причине, как <Сократ> говорит в «Государстве»». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 997, 24-30 [Прокл 2006, с.394])

(№ 2010). « Тогда Парменид сказал:

– Необходимо согласиться, хотя, мне кажется, я нахожусь в положении Ивикова коня, с которым, пожилым бойцом, намеревающимся принять участие в состязании колесниц и дрожащим в предвидении будущего, поэт сравнивает себя и говорит, что и сам он на ст а рости лет против своей воли вынужден выступать на поприще любви.[Парменид. 136е8-137а4]

…

Впрочем, дабы вновь указать присутствующим, сколь великая борьба и трудное состязание предстоят ему, <Парменид> подчеркивает, что сам он слишком слаб для проведения подобного рассмотрения и что он чувствует себя, как Ивик, который не решается предаться любовным битвам из-за своей старости, но оказывается вынужденным вступить в них. Мелический поэт описывает эту необходимость, уподобив себя старому коню, уже много раз выступавшему на состязаниях и при всей своей опытности трепещущему в ожидании предстоящего. Он говорит примерно так [Ивик, фр.2]:

Эрос влажномерцающим взглядом очей своих черных глядит из-под век на меня

И чарами разными в сети Киприды

Крепкие вновь меня ввергает.

Дрожу и боюсь я прихода его.

Так на бегах отличившийся конь неохотно под старость

С колесницами быстрыми на состязанье идет.

Именно эти строки из поэмы «Колесница» необходимо вспомнить, дабы понять смысл слов Парменида.

Помимо сказанного, на основании комментируемого пассажа ты мог бы, пожалуй, прийти и вот к какому выводу: более совершенное всегда словно посылает собственные образы в чины, располагающиеся ниже него. В самом деле, Парменид, в образной форме описывая свое состояние, вспоминает об Ивике, а тот в свой черед сравнивал себя с конем. Действительно, благодаря уму в разумной душе появляются изображения эйдосов, при ее посредстве привходящие в природу, которая по преимуществу и властвует над неразумными живыми существами. И состязания коней, и любовные битвы имеют какое-то отношение к душам, совершающим восхождение в горний мир, ибо в них конь, причастный злу[Федр 247b3], чувствует себя отягощенным, не получая достаточного пропитания от возничих, в то время как, получив его, он с легкостью устремится к сущему, поскольку способен состязаться на этом поприще. Восхождение же и спасение для душ осуществляется при помощи любви, ибо душевные колесницы наделены крыльями, для того чтобы в любовном безумии они смогли взлететь ввысь, к умопостигаемой красоте, и предаться созерцанию подлинных сущих.

Вот что необходимо сказать по поводу действительных предметов, аналогия с которыми проводится в комментируемом пассаже. Напротив, фактическая сторона дела – что Ивик был мелическим поэтом, что он в молодости с воодушевлением предавался любовным баталиям и что, когда он был весьма пожилым и его побуждали к написанию любовных стихов, в одной из своих песен он говорил, что медлит с подобным делом по причине того напряжения, которое необходимо для участия в любовных играх, – никак не может быть неизвестной тем, кто когда-либо слушал его сочинения». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 1028, 27-1029, 28 [Прокл 2006, с.432-434])

(№ 2011). «[ Комм. к 137а4-7] Точно так же и Сократ в «Федре», будучи принужден к этому собеседником, исследует физическую красоту и ту, которая усматривается в промежуточных видах [237b7 сл.], а затем, оставив в стороне <красоту этого вида, возносит хвалу> божественному Эроту и описывает восхождение душ ввысь, к умопостигаемой красоте [ Федр 247а8 сл.]. Напротив, отпадение от высшего, воплощение в последующем и ослабление мышления о первой красоте он называет дерзостью, нечестием и грехом.

… Именно таким и должно быть нисхождение божественных душ за пределы умопостигаемого: они непосредственно соседствуют с божественным и хорошо представляют себе то зло, в которое могут впасть, предпринимая подобное странствие, – и тем не менее они его совершают во благо другим, но никак не для удовлетворения своей любви к становлению. Поэтому они не погрязнут в пучинах последнего и не предпочтут неопределенные виды жизни». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 1030, 14-36 [Прокл 2006, с.434-435])

(№ 2012). «[ Введение к кн.6 комментария] Таким первым началом остается быть единому, причине наличного бытия, словно цвету ума[Халдейские оракулы, фр.1.1]. Именно таким и будет подлинное солнце, царствующее среди зримого[Государство VI 509d2-3], потомок блага[Государство VI 507а3]» (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 1044, 28-31 [Прокл 2006, с.450])

«Халдейский термин άνθος («цвет», «цветок») часто использовался Проклом в его построениях. Ср. «Комментарий к Тимею» I 419.9, III 118.26, «Комментарий к Кратилу» 47.15сл., «Платоновская теология» I.3 стр.15.3 сл.». (Л.Ю.Лукомский. Комм. 5 к кн.6 // [Прокл 2006, с.817])

«…цветение (άνθος) чего-либо, например ума, в действительности принадлежит более высокому онтологическому уровню, чем то, цветением чего άνθος является» (Дж.М.Рист [Рист 2005, с.74])

(№ 2013). «[ Комм. к 142а3-4] Имена могут быть человеческими, демоническими, ангельскими или божественными (ибо существуют и божественные имена – те, при помощи которых, согласно «Кратилу», боги обращаются друг к другу [Кратил 400d8-9]). В «Федре» Сократ, пребывая в состоянии божественной одержимости, говорит: «…Зевс, влюбленный в Ганимеда, назвал его Гимером [Федр 255с1-2]». (Прокл. Комментарий к «Пармениду» Платона 51k, пер. с лат. [Прокл 2006, с.672]) (Часть комментария Прокла сохранилась лишь в латинском переводе Вильгельма де Мёрбеке [Прокл 2006, с.660-690])

Комментарий к «Кратилу»

(№ 2014). «Опровергающие его [ Демокрита] доводы говорят [следующее] [1]. Против первого [ довода из омонимии], что ничего удивительного, если одним именем воизображается во многие вещи, поскольку, например, «эрос» указывает на различные [вещи, происходя] от слов «сила» [ ρόμη] и «крыло» [ πτέρος]». (Прокл. Комментарий к «Кратилу» XVI, 7 [Прокл 2003, с.318])

(№ 2015). «Однако в каждом из сущих, вплоть до самых последних, имеется знак этой невыразимой и запредельной мыслимым [вещам] причины, с помощью которого все вещи восходят к ней … и это [как] движущее все [вещи] к желанию Блага и к неугасимой любви, доставляющей его существующим [вещам], [как] неведомого основания … лучшее, чем жизнь…» (Прокл. Комментарий к «Кратилу» LXXI, 30 [Прокл 2003, с.332])

(№ 2016). «От божественных имен, являющихся изваяниями богов, Сократ аналитически переходит к их силам и действиям, тогда как их сущности, неизреченные и неведомые, оставляет рассматривать лишь цветку ума».

(Прокл. Комментарий к «Кратилу» XCVI, 47 [Прокл 2003, с.343])

См. также Прокл. Комментарий к «Кратилу» CLIX, 89 [Прокл 2003, с.355]

Разное

(№ 2017). «…общими для всех математических дисциплин являются красота и упорядоченность, восхождение от известного к искомому и обратный переход, что называется анализом и синтезом» (Прокл. Комментарий к кн. 1 «Начал» Евклида I 3 [Прокл 1994, с.51-53])

Цитата из «Федра» 255с о Зевсе и Ганимеде. (Прокл. Комментарий к «Кратилу» LI, 20 [Прокл 2003, с.329]).

См. также Прокл. Комментарий к «Государству» 72 [Прокл 2003, с.292]

Об Афродите. (Прокл. Комментарий к «Тимею» p.34, 15-17 [Прокл 2003, с.252-253]

«Платоновская теология»(пер. Л.Ю.Лукомского)

(№ 2018). «Вслед за сказанным давайте рассмотрим, что такое красотабогов и почему она располагается среди них в самом первом смысле. Итак, [Плотин] говорит [Эннеады I.6.6.18-32], что существует красота, имеющая облик блага, умопостигаемая, стоящая выше умн ой, красота-в-себе, а также причина, дарующая красоту всем сущим, и так далее, причем подобные рассуждения совершенно правильны. Самая же первая и единичная красота отличается не только от видимых прекрасных тел, обладающих объемом, от присущей им соразмерности, душевной слаженности или умн ого света, но и от той, которая проявляется в самих вторых или третьих выходах богов за свои пределы. Она располагается как однородная [«Пир» 211e4] в выси умопостигаемого и уже оттуда приходит ко всем божественным родам и освещает как их сверхсущностные генады, так равным образом и те, которые соотносятся с сущностью, вплоть до своих зримых вместилищ. Стало быть, подобно тому как вследствие самой первой благости все боги имеют облик блага, а благодаря умопостигаемой мудрости владеют неизреченным знанием, стоящим выше ума, точно так же, как я полагаю, все божественное эротично благодарясвоей высшей красоте[«Федр» 250d6-7]. В самом деле, вследствие нее красота разливается[«Федр» 251е3] среди всех богов; будучи полны ею, они в свой черед наполняют ею последующее, пробуждаявсе, приводя в вакхическое исступление[«Федр» 245а2] своей любовью и изливая[«Федр» 253а7] свыше на все боговдохновенный поток красоты[«Федр» 251b1-2].

Итак, вообще говоря, божественная красота именно такова – она словно бы хорег божественной радости, близости и дружбы, ибо именно при ее посредстве боги соединяются между собой, радуются друг другу и восхищаются друг другом, находят удовольствие в создании неких собственных общностей и образований и не покидают того чина, к которому они извечно принадлежат среди собственных устроений. Платон также сообщает о трех собственных признаках этой красоты.

В «Пире» речь идет о нежности. В самом деле, совершенное и наиблаженнейшее в силу своего участия в благости становится прекрасным. [Платон] говорит об этом так: « Но по д линно прекрасное нежно, совершенно и блаженно» [«Пир» 204с4-5].

Таким образом, нежность есть первый признак красоты, второй же, о котором мы узнаем из «Федра» [«Федр» 256d8], – это зримость. Действительно, [Платон] говорит о красоте вот как: « Сияющую красоту можно было видеть тогда…» [«Федр» 250b6], далее: « Как мы и говорили, красота сияет среди этого» [«Федр» 250с8-d1], чуть ниже: « Когда мы прибыли сюда, мы стали воспринимать ее сияние всего отчетливее посредством самого отчетлив о го из ощущений» [«Федр» 250d1-3], и наконец: « Ныне же только одной красоте выпало на долю быть более всего зримой и эротичной» [«Федр» 250d7-8].

Пусть эти два признака красоты будут приняты во внимание. Третий же – это ее эроти ч ность, на которую, как мне кажется, [Платон] указал, назвав красоту в только что приведенном отрывке более всего эротичной[«Пир» 204с4]; во многих других местах он также соотносит с красотой любовное безумие, а саму любовь ставит в зависимость от монады красоты: « Ибо Эрот – это любовь к прекрасному» [«Федр» 265b2-с3].

Итак, поскольку красота обращает все к себе, приводит его в движение, возбуждает божественную одержимость и призывается при помощи Эрота, она эротична, так как возглавляет всю любовную последовательность; она словно подкрадывается на цыпочках[Еврипид. «Ион» 1166] и вызывает у всего вожделение и изумление. Поскольку она насыщает последующее радостью и божественной легкостью, очаровывая и прельщая все и возвышая вед омое и сопровождаемое ею своими высшими сияниями, она нежна[«Пир» 204с5], и так о ней и говорит Платон. Далее, поскольку красота завершает рассматриваемую триаду собственных признаков, словно бы склоняется перед неизреченным единством богов и в умопостигаемом сиянии освещает таинственную благость и сообщает о ней, она также именуется сияющей[«Федр» 250b6], блистающей[«Федр» 250d3] и зримой[«Федр» 250d8]. В самом деле, благо богов оказывается высшим и более всего похожим на единое, а мудрость уже в некотором отношении испытывает муки рождения умопостигаемого света и самых первых видов; в свой черед, красота располагается на вершине всех видов, сияет божественным светом и первой открывается идущим вверх: она блистательнее, чем любой источник света, ее приятнее видеть и обнимать и со страстью воспринимать ее проявления» (Прокл. Платоновская теология I 24 [Прокл 2001, с.81-83])

(№ 2019). «Стихии красоты, в свой черед, являются идиомами третьей триады умопостигаемого: это, как мы сказали выше [I 24], эротичность, нежность[«Пир» 204с4] и зримость[«Федр» 250b5-6]. Так вот, эротичность, которая занимает положение, аналогичное вожделенности, соответствует генаде – пределу, нежность, относящаяся к предметам того же ряда, что и самодовление, – беспредельной силе, заключенной в прекрасном, а зримость – умн ому своеобразию» (Прокл. Платоновская теология III 22 [Прокл 2001, с.213])

(№ 2020). «[ Характеристика двенадцати свободных богов] Наконец, что касается последней, возвышающей, триады, то Гермесесть хорег философии; при ее посредстве он возводит души ввысь и благодаря диалектическим силам сближает как всеобщие, так и частные души с самим благом.

Афродита– это первая действующая причина эротического дыхания, пронизывающего всё; она сближает те души, которые ведет ввысь, с прекрасным.

Аполлонпосредством музыки доводит до совершенства и преображает, все совместно вращая[«Кратил» 405d4], как говорит Сократ, а также возводит к умн ой истине и к высшему свету при помощи гармонии и ритма» (Прокл. Платоновская теология VI 23 [Прокл 2001, с.494-495])

Дамаский

(№ 2021). «Соразмерность предоставляет от себя всему порядок, красота – слияние между собой в сопереживании, а истина – подлинное наличное бытие; единое же таинственно созидает все вместе». (Дамаский. О первых началах (33) I 66, 1-3 [Дамаский 2000, с.72])

О «цвете ума». (Дамаский. О первых началах (70) I 151, 20 [Дамаский 2000, с.169])

(№ 2022). «…прекрасному соответствует любовный ум, справедливому – ум Дике, благу – ум благого демона и, вообще говоря, каждому из видов – собственный для него». (Дамаский. О первых началах (95а) I 238, 21-23 [Дамаский 2000, с.268])

(№ 2023). «…если Эрос рождается от Афродиты … то выход за свои пределы оказывается неединовидным, поскольку Эрос покинул Афродитовы пределы … и тем не менее, конечно же … Эрос [обладает чем-то] Афродитовым, почему они и владеют чем-то, принадлежащим к тому же виду, что и породившие их. … Ведь соответствующие общие состояния сопутствуют тому, что принадлежит к одному виду, например когда речь идет о многих Афродитах, поскольку демиургическими среди них оказываются все те, которые являются всенародными, и все они – тоже умы и богини». (Дамаский. О первых началах (97а) I 247, 3-12 [Дамаский 2000, с.278])

(№ 2024). «…объединенное есть сверхумозрительный образ [метаноэма] всех подобных умозрительных представлений … это даже и не эйдос … [ с.336] … а само единое, которое является цветом эйдоса. Однако ведь это не то единое, которое в согласии с природой, расцветает подле одного из эйдосов, например подле триады, и, конечно же, не то, которое связано со всеми эйдосами, вместе взятыми». (Дамаский. О первых началах (117) I 299, 23-300, 3 [Дамаский 2000, с.335-336])

(№ 2025). «…даже если он [ Гесиод] не считает Хаос вторым среди двух начал, то уж Гея-то, Тартар и Эрос оказываются триадическим умопостигаемым, при том, что Эрос занимает третье место, поскольку рассматривается в возвращении (в самом деле, такие имена им дает также Орфей в «Эпических песнях»), Гея – первое … а Тартар – промежуточное…

Акусилай, мне кажется, считает первым началом Хаос, поскольку он совершенно непознаваем, а двумя следующими за единым – Эреба в качестве мужского начала, а Ночь в качестве женского; последнее начало замещает у него беспредельность, а первое – предел. От их соития, как он говорит, появляются Эфир, Эрос и Мудрый – а это три умопостигаемые ипостаси; первым он ставит Эфир, промежуточным – в силу его природной срединности – Эроса, а третьим – Мудрого в качестве уже самого досточтимого ума». (Дамаский. О первых началах (124) I 320, 3-16 [Дамаский 2000, с.356])

(№ 2026). «…предметы, созданные Отцом, по своей природе еще не могут быть восприняты ясным и привычным ощущением; напротив, чувственно воспринимаемы они лишь по своей сущности. Данные же боги изукрасили изображение красками, фигурами и всеми остальными чувственно воспринимаемыми признаками, словно некими нарисованными цветками; пример такого изображения – это предшествующий человеку человек, явленный вовне». (Дамаский. Комментарий к «Пармениду» (341) II 202, 26-30 [Дамаский 2000, с.606] )

О женоненавистничестве и времени (Дамаский. Комментарий к «Пармениду» 388 [Дамаский 2000, с.644])

Псевдо-Дионисий Ареопагит

(№ 2027). «(11) И да не подумает кто-нибудь, что мы вопреки Речениям почитаем имя Любовь [έρως]. Ведь, в самом деле, неразумно и глупо, мне кажется, обращать внимание на букву, а не на смысл речи. Это не свойственно людям, желающим уразуметь божественное, но присуще лишь тем, кто воспринимает одни звуки, а их смысл в свои уши для восприятия извне не допускает и знать не желает, что такое-то выражение означает и как его можно прояснить с помощью других равнозначных и более выразительных выражений – людям, пристрастным к бессмысленным знакам и буками, непонятным слогам и словам, не доходящим до разума их душ, но лишь звучащим снаружи, в пространстве между губами и ушами. …

Чтобы не показалось, однако же, что мы говорим это, отступая от божественных Речений, пусть те, кому не нравится имя Любовь, послушают следующее: «полюби [ έρασθητι] ее, и она сохранит тебя», «огради ее, и она вознесет тебя; почти ее, чтобы она обняла тебя» [ Притч. 4: 6, 8], и прочее, что богословие поет, используя образ любви.

(12) Ведь и некоторым нашим священнословам даже более божественным представляется имя Любовь, нежели имя Приязнь [ άγάπη]. Пишет ведь и божественный Игнатий: «Моя любовь распялась» [ К Римлянам 7: 2]. И во введениях к Речениям ты найдешь, как кто-то говорит о божественной Премудрости: «Я был влюбленным [ эраст] в Ее красоту» [ Прем. 8, 2]. Так что не будем бояться имени Любовь, и да не смутит нас никакое касающееся этого устрашающее слово. Ибо мне кажется, что богословы почитают одинаковыми имена Приязнь и Любовь, но к божественному применяют главным образом [имя] Истинная Любовь [ онтос эрота] – из-за нелепого предрассудка определенного рода людей.

Хотя не только нами, но и самими Речениями Истинная Любовь воспевается подобающим божественному образом, большинство, не вмещая единовидность именования Бога Любовью, соскользнуло к сообразному им самим частичному, имеющему в виду тело, раздельному пониманию любви, являющейся на деле не любовью, но ее образом, или скорее отпадением от Истинной Любви. Ибо большинство не может вместить объединяющей силы божественной единой Любви. Почему многим и кажется совершенно неприменимым имя, прилагаемое к божественной Премудрости для того, чтобы возвести их и устремить к познанию Истинной Любви и таким образом прекратить возмущение им.

Низкого ума люди часто думают также, что речь идет о чем-то нашем и непристойном в кем-то сказанных заслуживающих лучшей оценки словах: «Напала на меня приязнь к тебе, как приязнь к женщинам» [ Давид об Ионафане – комм. Максима] [ 2 Цар. 1, 26]. А те, кто правильно слышит божественное, увидят, что, изъясняя божественное, священные богословы в имена Приязнь и Любовь вкладывают один и тот же смысл.

Это является свойством единотворящей, соединяющей и особым образом смешивающей в Прекрасном и Добре силы, ради Прекрасного и Добра возникшей, от Прекрасного и Добра ради Прекрасного и Добра исходящей и содержащей явления одного порядка во взаимосвязи друг с другом, подвигающей первенствующих к попечительству о меньших и утверждающей тех, кто ниже, обращением к тем, кто выше.

(13) Кроме того, божественная любовь направлена вовне: она побуждает любящих принадлежать не самим себе, но возлюбленным. Высшие показывают это своей заботой о нуждающихся, те, кто на одном уровне – связью друг с другом, а низшие – более божественным обращением к первенствующим. Почему и великий Павел, будучи одержим божественной Любовью, приобщившись Ее устремляющей вовне силы, сказал божественными устами: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» [ Гал. 2, 20]. [Сказал он это] как поистине любящий [ алетес эрастес], исступив из себя, как он сам говорит, к Богу и живя не своей жизнью, но жизнью Возлюбленного как весьма желанной.

Истины ради осмелимся также сказать и то, что и Сам являющийся Причиной всего благодаря любви к прекрасному и добру во всем, по избытку любовной благости оказывается за пределами Себя, будучи привлекаем ко всему сущему Промыслом, словно благостью, влечением и любовью, и из состояния запредельно все превышающего низводится сверхсущественной неотделимой от Него выводящей вовне силой. Почему и называют Его опытные в божественном люди Ревнителем [ Зелот] – как испытывающего сильную и добрую любовь к сущему, как побуждаемого Своим любовным влечением к ревности, как обнаруживающего Себя Ревнивцем, ревнующим Им вожделенное, и как ревностным в заботе о сущем. Одни словом, влечение и любовь принадлежат Прекрасному и Добру, в Прекрасном и Добре имеют основание и благодаря Прекрасному и Добру существуют и возникают.

(14) Почему же все-таки богословы иногда предпочитают назвать его Любовью и Приязнью, а иногда Любимым и Желанным? Потому что одного Он причина, так сказать, Производитель и По-родитель, другое же Он есть. Одним Он движим, другое же Он движет, то есть как бы Сам Себя с Собою сводит и к Себе двигает. Так что Желанным и Любимым Его зовут как Прекрасное и Добро, Любовью же и Приязнью – поскольку он является Силой, движущей и притом возводящей к Себе, единственному Самому по Себе Прекрасному и Добру, представляющему Собой как бы изъяснение Себя через Себя, благой выход из запредельного единства, простое, непроизвольное, импульсивное движение любви, предсуществующее в Добре, из Добра изливающееся сущему и вновь в Добро возвращающееся. В чем преимущественно и проявляется Его бесконечная и безначальная божественная Любовь, как некий вечный круг, по которому посредством Добра, из Добра, в Добре и в Добро совершается неуклонное движение, в одном и том же одним и тем же образом всегда происходящее, пребывающее и возобновляющееся. Это и наш славный посвятитель в таинства боговдохновенно изложил в гимнах о любви, каковые не неуместно здесь вспомнить и словно некую священную главу включить в наше слово о Любви.

Из гимнов о Любви святейшего Иерофея

(15) Назовем ли мы Эрос божественным, либо ангельским, либо умственным, либо душевным, либо физическим, давайте представим Его себе как некую соединяющую и связывающую Силу, подвигающую высших заботиться о низших, равных общаться друг с другом, а до предела опустившихся вниз обращаться к лучшим, пребывающим выше.

Из тех же его гимнов о Любви

(16) Мы назвали многие, из единого Эроса происходящие Его виды, перечислив [их] по порядку, как-то: знания и силы пребывающих в мире и надмирных любовей, где превосходствуют, в соответствии с предложенной разумом точкой зрения, чины и порядки разумных и умственных видов эроса, вслед за которыми умственные-в-собственном-смысле-слова и божественные стоят выше других поистине прекрасных тамошних видов эроса. Они подобающим образом у нас и воспеты. Теперь, вновь собрав их все в единый свернутый Эрос, давайте соберем и сведем из многих и их общего Отца, сначала слив в две из них все вообще любовные силы, которыми повелевает и предводительствует совершенно для всего запредельная неудержимая Причина всякого эроса, к каковой и простирается соответствующим каждому из сущего образом общая для всего сущего Любовь» (Псевдо-Дионисий Ареопагит. О божественных именах 4, 11-16 [Дионисий Ареопагит 2002, с.327-341])

См. также [Дионисий Ареопагит 2002, с.313] и древнерусский перевод [Библиотека литературы Древней Руси. В 20 т. Т.8, с.299].

4.5. Эпоха Юстиниана и его преемников (527-602)

Историки VI века

(№ 2028). «В сем году [ 529 г.] император жестоко наказал Исаию, епископа Родосского, и Александра, епископа Диоспольского во Фракии, обвиненных в мужеложстве, именно: низложив их, велел отсечь им детородные уды, водить по городу и кричать глашатаю: «Вы, епископы, не бесчестите своего сана!» Кроме того, издал строгие законы против распутных, из коих многие были казнены». (Феофан, под 521 (529) г. [Феофан 2005, с.162])

(№ 2029). «[ 540 г.]…император Юстиниан сместил этого Павла с его поста [ патриарха Александрии], ибо выяснилось, что он совершил отвратительное преступление содомии с одним диаконом в бане, и назначил на его место монаха по имени Зоил из города Аксения» (Иоанн Никиусский. Хроника, гл.92 [Евагрий 2006, с.569])

(№ 2030). «[ 567 г.] Немного спустя [ Юстин] предал суду по обвинению в оскорблении величества Этерия и Аддея, членов сената, занимавших высшие посты при Юстиниане. … Что касается меня, то я не могу сказать, так ли это было, тем не менее оба они являлись преступниками – Аддей имел противоестественную страсть к мальчикам, а Этерий пользовался любой клеветой и захватывал имущество как живых, так и мертвых от имени царского дома…» (Евагрий V 3 [Евагрий 2006, с.343-344])

(№ 2031). «…даже тот, кто ими [ язычниками] почитается верховным отцом мужей и богов, бесстыдно похитил фригийского юношу, превратившись в птицу, и дал [ему] в награду за позорное деяние чашу, побудив пить за здоровье, чтобы с нектаром совместно испить стыд» (Евагрий I 11 [Евагрий 2006, с.83])

Толкование снов

(№ 2032). «совокупление с самим собой увидеть – женитьбу означает». (Псевдо-Даниил. Толкование снов… 108 [Даниил 1999, с.242])

(№ 2033). «С мертвым совокупляться – имущества гибель означает». (Псевдо-Даниил. Толкование снов… 346 [Даниил 1999, с.247])

(№ 2034). «С мужчиной совокупляться – быть порабощенным кем-либо означает». (Псевдо-Даниил. Толкование снов… 353 [Даниил 1999, с.247])

Прокопий

(№ 2035). «(34) Далее, он [ Юстиниан] запретил законом мужеложество, подвергая дознанию случаи, имевшие место не после издания закона, но касающиеся тех лиц, которые были замечены в этом пороке задолго до него. (35) Обвинение их осуществлялось неподобающим образом, поскольку приговор выносился даже без обвинителя, и слово одного человека или мальчика, а случалось, и раба, принужденного против его воли давать показания против своего господина, оказывалось достаточной уликой. (36) Изобличенных таким образом лишали их срамных членов и так водили по городу. Поначалу, однако, это несчастье обрушивалось не на всех, а лишь на тех, кто являлся прасином, либо обладал большими деньгами, либо как-то иначе досадил тиранам». (Прокопий. Тайная история 11, 34-36 [Прокопий 1993, с.356])