Текст книги "Эстетика однополой любви в древней Греции"

Автор книги: Антон Сватковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 74 страниц)

А некоторые из них, – народ самый жалкий, – надругавшись над славой мужчин, извратили члены и вместе с ними извратили само естество.

Это мужеобразные женщины, женоподобные мужчины; сказать же по правде – ни мужчины, ни женщины, ибо одним не остались, а другим не сделались: тем, чем являлись, не остались из-за извращенной воли, а тем, чем извращенно желают быть, не могут стать по природе.

Это загадка распутства, загадка страстей – мужчины словно женщины и женщины словно мужчины». (Амфилохий Иконийский. К Селевку. Прозаич.пер. под ред. Илариона (Алфеева). [Отцы IV века 1998-99, т.2, с.411])

Немесий Эмесский

(№ 1947). «[ Критика точки зрения Галена] …симметрия же членов [тела] в соединении с приятностью цвета производит красоту тела. Следовательно, если гармония здоровья, силы и красоты есть душа, то необходимо, чтобы человек, пока живет, никогда не был ни больным, ни слабым, ни безобразным…» (Немесий Эмесский. О природе человека, гл.2 [Немесий 1996, с.48])

(№ 1948). «Из так называемых телесных удовольствий одни суть естественные и вместе с тем необходимые, без которых невозможно жить, каковы: пища, восполняющая недостаток, и необходимые одежды; другие же хотя естественны, но не необходимы, как, например, совокупления, согласные с природой и с законом». (Немесий Эмесский. О природе человека, гл.18 [Немесий 1996, с.116])

Иоанн Златоуст

(№ 1949). «Нужен добросовестный воспитатель, который наставлял бы ребенка, а не золото. И волосы ему отпускаешь сзади, на манер девочки делая мальчика женоподобным и ослабляя его природную крепость, с самого начала превращая его в любителя излишеств и убеждая стремиться к неразумному. Зачем устраиваешь ты против него сильнейший заговор, зачем заставляешь пленяться телесным? «Если муж растит волосы, то это бесчестье для него» [ 1 Кор. 11, 14]. Противно это природе, не позволил этого Бог, запрещено это дело и к эллинскому относится суеверию». (Иоанн Златоуст. О том, как должно родителям воспитывать своих детей 16, пер. Л.С.Бликштейна [Педагогическая мысль 1994, т.1, с.178])

(№ 1950). «Не говори мне, что так бывает лишь с невеликими грешниками – нет, пусть даже человек будет исполнен всякого порока и сделает все, что затворяет для него вход в царствие, и притом не из неверных от начала, но из верных и благоугождавших прежде Богу, пусть такой сделается впоследствии блудником, прелюбодеем, сластолюбцем, хищником, пьяницею, мужеложником, сквернословцем и т.п. – и такого я не похвалю, если он будет отчаиваться в себе, хотя бы он до самой глубокой старости провел такую несказанно порочную жизнь». (Иоанн Златоуст. К Феодору падшему 1-е увещание 4 [Отцы IV века 1998-99, т.3, с.45])

(№ 1951). «Когда любящий, получив множество оскорблений от любимых, не погасит в себе любви, тогда он, если и старается обнаружить эти оскорбления, то не для чего иного, как для того, чтобы, показав всю силу своей любви, склонить их к большей и сильнейшей любви». (Иоанн Златоуст. К Феодору падшему 1-е увещание 15 [Отцы IV века 1998-99, т.3, с.66])

Евсевий

(№ 1952). Клевета на епископа Наркисса. «Каким-то гнусным и ничтожным людям невыносима была его строгая, упорядоченная жизнь; зная за собой множество мерзостей, боясь обличения и суда, они, забегая вперед, измыслили и возвели на него клевету страшную. … Несмотря на их клятвы, никто из верующих не принял в расчет их слова: все воочию видели трезвую и безупречную чистую жизнь Наркисса». (Евсевий. Церковная история VI 9, 4-5 [Евсевий 2005, с.246])

Цитата из Татиана про Крискента. (Евсевий. Церковная история IV 16, 8 [Евсевий 2005, с.165])

(№ 1953). «…Богом почитается у них [ язычников] рождение тел, другим же, противоположным Ему, называют они разрушение и разложение их. Первый, как бы начальник рождения, чествуется у них оргиями Афродиты; а второй, как бы обильный богатством и имеющий власть над смертным родом, именуется Ганимедом – смертью, ибо тогдашние люди, не зная никакой другой жизни, кроме той, которая получается посредством рождения, провозглашали Богом само это рождение и причину его, равным образом, не надеясь существовать после смерти, победительницей всего и великим Богом объявляли самую эту смерть». (Евсевий. Похвальное слово Константину 7 [Евсевий 1998, с.230])

(№ 1954). «Отсюда … – любодейные оргии Эрота и Афродиты, отсюда сам Зевс исполнен неистовой любви к женщинам и Ганимеду…» (Евсевий. Похвальное слово Константину 7 [Евсевий 1998, с.231])

(№ 1955). «А что еще удивительнее – признавая своих богов нарушителями целомудрия, мужеложниками, похитителями жен, поклонники их, тем не менее, наполняли все города, селения и деревни храмами, статуями и жертвенниками и, подражая примеру богов, губили свои души». (Евсевий. Похвальное слово Константину 13 [Евсевий 1998, с.251])

(№ 1956). «И этого мало, преступив уставы природы, они простерлись за пределы невыразимой срамоты, и совершали над собой дела, до невероятности бесстыдные: « мужи на м у жех студ содевающе, и возмездее, еже подобаше прелести их [жен ], в себе восприемлюще» [ Рим. 1, 27], как говорит священное Писание». (Евсевий. Похвальное слово Константину 13 [Евсевий 1998, с.253])

(№ 1957). «Как яснозоркий поднебесный орел с высоты видит отдаленнейшие земные предметы, так и он [ Константин], обитая в царском жилище прекрасного [ с.130] своего города, издали увидел некую гибельную сеть для уловления душ, скрывавшуюся в стране финикийской. Это были роща и капище – не в середине города … то и другое находились в месте пустынном, вдали от распутий и больших дорог, на одной из высот Ливана, в Афаке, и посвящено было бесстыдной богине Афродите. Там существовало училище злодейства для всех распутных, с великой охотой растлевавших свое тело, там некоторые женоподобные люди, мужчины – не мужчины, отрекшись от почетного своего пола, умилостивляли демона женской страстью, а женщины в том храме, как в незаконном и отступническом месте, имели противоестественные сношения, тайно соединялись браком, и совершали дела невыразимо постыдные и отвратительные. Над совершавшимися там поступками наблюдателей не было, потому что ни один честный человек не решался войти туда: однако же от великого василевса они укрыться не могли. Узнав о них силой собственной царской прозорливости, он счел самое то капище недостойным солнечного света и повелел истребить его до основания со всеми находившимися в нем вещами. Итак, по мановению василевса тотчас разрушены были все вымыслы распутства и заблуждения, воинский отряд занялся очищением того места, и люди, дотоле развратные, грозной волей василевса научены воздержанию…» (Евсевий. Жизнь Константина III 55 [Евсевий 1998, с.129-130]) То же ср. Евсевий. Похвальное слово Константину 8.

(№ 1958). «Так как живущие в Египте и самой Александрии имели обычай для служения своей реке назначать мужеложцев, то к ним послано было также повеление: истребить весь род подобных людей, как скверну, чтобы страдающих таким недугом разврата и глаза не видели. Суеверные жители полагали, что после сего Нил не будет по обыкновению орошать их полей, не благоприятствуя закону василевса, Бог сделал совершенно противное тому, чего они опасались…» (Евсевий. Жизнь Константина IV 25 [Евсевий 1998, с.152])

История конца III-IV века

(№ 1959). «Напротив, Фалласий, известный своим распутством и невоздержанием, увлекший собственную дочь в студодеяние, находился в большом почете у царя [ Юлиана], как утробогадатель; он жил в Антиохии подле самого дворца. Дом его обрушился, но при падении этом погиб только он с евнухом, с которым нашли его обнявшимся, все же прочие домашние его, бывшие христианами, уцелели до одного…» (Феофан, под 354 (362) г. [Феофан 2005, с.51-52])

(№ 1960). «Между тем Лукий в Александрии, опираясь на ариан, много производил зла: они пели демонские песни в церкви Феоны, приводили в нее плясавиц, обнажали девиц, и, ругаясь над ними, водили их по городу, и производили все неистовства, причем некоторые поплатились жизнью, а огорченным родителям отказано было в самом погребении их. Даже ввели в самый алтарь отрока для мерзейшего студодеяния». (Феофан, под 366 (374) г. [Феофан 2005, с.60-61])

(№ 1961). «[ О готах, события 376 г.] Царь из Антиохии предписал римским военачальникам принять прежде всего невзрослых скифов, препроводить их в римские владения и держать бережно в залоге … Но из получивших такое приказание одному полюбился белый и красивый мальчик, другой был тронут жалостью к хорошенькой женщине … Короче сказать, всякий думал только о том, чтобы наполнить дом рабами, поместья – пастухами и удовлетворить своему неистовому сладострастию». (Евнапий, фр.43 [Византийские историки 2003, с.108]) То же: «Из получивших такое приказание один влюбился в белого и красивого мальчика из переправившихся. … Коротко говоря, каждый из них думал [только о том, чтобы] пополнить дом рабами, поместья пастухами и удовлетворить свое сладострастие». (Евнапий, фр.42 [Латышев 1947-52, с.598 (1948, № 3, с.273)])

(№ 1962). «Начальники отрядов и низшие военные чины, переправившись [за] Истр с тем, чтобы препроводить варваров без оружия в римские пределы, занялись исключительно выбором красивых женщин, охотой на взрослых мальчиков для гнусных целей и приобретением рабов и земледельцев…» (Зосим. Новая история IV 20, 6 [Латышев 1947-52, с.714 (1948, № 4, с.283)])

(№ 1963). «Когда же ни рабов, ни утвари не стало, жадный купец, побежденный [чужой] нуждой, потребовал их сыновей». (Иордан. Гетика 135 [Иордан, с.87])

(№ 1964). «…Об этих скифах и Геродот рассказывает, и мы [сами] видим, что они все одержимы женской болезнью. Это те, из которых повсюду [приобретаются] рабы [ речь о г о тах], которые еще не владеют землей, из-за которых вошла в поговорку «скифская пустыня», которые всегда бегут из родной [земли]». (Синесий. О царской власти (p.1096) [Латышев 1947-52, с.609 (1948, № 3, с.284)])

(№ 1965). «…язычники не стыдятся боготворить многих людей, и если бы, по крайней мере, обоготворяли они добронравных, праведных или мудрых, а то именем бога украшают бесстыдных, нечестивых и преданных пьянству, как-то: Гераклов, Дионисов, Эскулапов, которыми Ливаний без стыда то и дело клянется в своих сочинениях, и сладострастие которых с мужчинами и женщинами если бы стал я подробно описывать, то у нас вышло бы длинное отступление от предмета речи. Для желающих знать это – достаточно сочинений – «Пеплоса» Аристотеля, «Стефаноса» Дионисия, «Полимнимона» Регина и множества поэтов, которые в своих писаниях показывают, как смешно и поистине нелепо языческое учение о богах». (Сократ Схоластик III 23 [Сократ 1996, с.161])

(№ 1966). «Увидев Юстину, когда та мылась, Севира пленилась красотой девицы и сказала о ней царю [ Валентиниану I], что девица, дочь Юста, дивно красива, и что сама она, хотя женщина, пленилась ее благообразием». (Сократ Схоластик IV 31 [Сократ 1996, с.200])

Эпос и гимны IV века

Ахиллес оплакивает Пентесилею:

«…И горько рыдал Пелея наследник,

Девушки нежное тело увидя лежащим во прахе.

Сердце его пожирала тоска и тяжелое горе,

Словно опять расставался он с другом любимым, с Патроклом»

(№ 1967). (Квинт Смирнский. После Гомера I 718-721,

пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Памятники 1964, т.1, с.45])

«Хаос я древний тогда воспевал и Закон непреложный,

Крона, которым рожден из его беспредельного лона

Светлый Эфир и Эрот двуприродный, всесильный и славный,

Ночи извечной отец: стал позже зваться «Фанэтом»

Он меж людей потому, что некогда первым явился…»

(№ 1968). (Орфическая Аргонавтика 12-16,

пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Памятники 1964, т.1, с.86])

«Был первозданный Эрот мной воспет, кто мудрым решеньем

Все порожденья земли отделил одно от другого…»

(№ 1969). (Орфическая Аргонавтика 424-425,

пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Памятники 1964, т.1, с.89])

« Эроту(фимиам, ароматы)

Кличу великого, чистого, милого бога Эрота!

Меткий, крылатый стрелок, огневой, летучий, проворный.

Ты и людьми, забавляясь, играешь, и даже богами,

Хитрый затейник, двусущий, имущий ключи, что отверзнут

Равно и недра, и море, небесный эфир, дуновенья

Ветров, – их Рея, родившая все, выпасает для смертных, -

Все, что и Тартар широкий хранит, и шумливое море.

Все это – дом твой, Эрот, и всем этим ты управляешь.

Ныне, блаженный, гряди же на помыслы чистые мистов,

Все побужденья дурные, ненужные, прочь отсылая!»

(№ 1970). (Орфический гимн 58, пер. О.В.Смыки [Гимны 1988, с.238])

Книги Сивилл

Древнейшая часть КС – III песня (со ст.97) (2 в. до н.э.) [Сивиллы 1996, с.18] V песнь создана в нач. 2 в., VIII песнь – в нач.3 в.

«Смертные много тогда претерпят, но в наказанье

Низко падут нечестивцы надменные, мерзостью жуткой

Жизнь их наполнится вся, мужчина с мужчиною станут

Здесь предаваться разврату, а малых детей на продажу

Будут в позорных домах выставлять…»

(№ 1971). (Книги Сивилл III 182-186, пер. В.Е.Витковского [Сивиллы 1996, с.53])

«Чтут одного лишь владыку – бессмертного, вечного Бога,

Мать и отца вслед за ним; и больше, чем прочие люди,

В мысли имеют они сохранять целомудрие ложа,

С детями пола мужского не водят позорную дружбу,

Как Египтяне и как Финикийцы, а также Латины,

Эллины разных племен и множество прочих народов:

Персы, Галаты и целая Азия – все, кто забыли

И преступили священный закон бессмертного Бога».

(№ 1972). (Книги Сивилл III 593-600, пер. В.Е.Витковского [Сивиллы 1996, с.65])

«Те, кто на ложе свое нечестиво детей возводили

И превращали в блудниц под кровом своим непорочных

Силой и страхом расправы, разнузданным наглым бесстыдством…»

(№ 1973). (Книги Сивилл V 387-389, пер. М.Г.Витковской [Сивиллы 1996, с.89])

«Злу среди рода людского отныне места не будет:

В браке изменам, с детьми не дозволенным Богом сношеньям,

Смертоубийству, вражде – лишь законному единоборству.

Праведных время придет в конце, тогда и исполнит

Все это Бог-Громовержец, Строитель великого храма».

(№ 1974). (Книги Сивилл V 429-433, пер. М.Г.Витковской [Сивиллы 1996, с.90])

4.4. Ранневизантийский период (395-527)

Синесий Киренский

«Моя звонкая форминга!

После песенки теосской

И лесбосского напева

Для торжественного гимна

Зазвучи дорийским ладом!

Не о девушках прелестных

С их улыбкой сладострастной,

Не о юношах цветущих,

Чья краса чарует очи,

Нет, рожденная от бога

Мудрость чистая, святая

Побуждает к песне божьей

Натянуть кифары струны

И бежать от сладких бедствий,

От земной любовной страсти»

(№ 1975). (Синезий. Гимн IX 1-15, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Гимны 1988, с.296])

Нонн из Панополя

Родом из города Хмим в Египте (греч.Панополь). Ок.400-ок.470. Автор сохранившихся поэм «Дионисиака» (в рус.пер. «Деяния Диониса» [Нонн 1997]) в 48 песнях (около 21300 строк) и «Переложение св.Евангелия от Иоанна» (в рус.пер. «Деяния Иисуса» [Нонн 2002]) (около 4 тыс. строк).

«Деяния Иисуса»

«Вот Моего завета предел незаблудший и мудрый,

Чтобы друг друга навек полюбили вы братской любовью

(Узы хранили любви нерушимой и верной друг к другу)

Так, как Я вас люблю, а лучшего Я и не знаю,

Чем испытывать чувство великой любви и доверья,

Словно бы кто за другов как выкуп милую душу

Собственную отдаёт, как защитницу, всем дорогую».

(№ 1976). (Нонн. Деяния Иисуса XV 45-51 [Нонн 2002, с.185])

«Деяния Диониса»

Рождение Эроса.

«Встретила первой Бероя Киприду, и на прибрежье

Стали травы тянуться и заросли на луговинах

Сами собою повсюду, на побережье песчаном

Распустилися розы, венчиками алея,

В пене соленой утесы, винною влагой излились

Из каменистого лона как из-под давильного камня,

Брызнул сок пурпуровый ливнем, на солнце блистая…

Речка там зажурчала, струями млека белея,

Благовонным дыханьем ветерок вдруг повеял,

Сладостнейшим бальзамом и маслом воздух наполнив,

И всемогущий Эрос, начало сего мирозданья,

Жизнеподатель, возница, связь и крепитель вселенной,

Тут у богини родился при появленье на бреге,

Резвоногий мальчишка, забил как мужчина ногами

И без подмоги извне нашел он дорогу из лона…

Сильно стучал он в тело зачавшей без мужа богини,

Страстно желая родиться; крылья затрепетали –

И единым порывом врата он рожденья покинул,

Кинулся на руки, быстрый, блестящие матери милой,

Эрос, к высокой груди прильнув Афродиты-богини,

Стал высасывать млеко, зная, как сладостной пищей

Глад утолить, неученый… Стал сжимать он губами

Эти перси, что ране не ведали прикосновенья,

Ненасытно впивая млеко из груди округлой!»

(№ 1977). (Нонн. Деяния Диониса XLI 118-141 [Нонн 1997, с.400-401])

Описание щита Диониса.

«Есть на щите круговидном, где ходят хоры созвездий, (434)

И другие картины: изображен там отпрыск

Троса в Зевесовом доме с невероятным искусством,

Коего птица уносит, кравчего, в небо восхитив!

Мнится, вот-вот сей орел перехватит когтями красавца –

Только Дий осторожен, летя в высоком эфире,

Держит он мальчика крепко и нежно его обхвативши,

Мягко крылом помавает, бурный полет умеряя:

Как бы в зыбях пурпурных моря любимый не сгинул,

Ганимед, с высоты устремившись вниз головою!

О, как он Мойры трепещет! А вдруг преждевременно имя

Даст этот юный красавец проливу соседнему, почесть

Геллы и славу похитив, в будущем данные деве!

Далее был изваян за трапезою Бессмертных

Юноша как живой, в сосуды льющий напиток,

Будто бы он крат еры н ектаром сладостным полнил,

Пировавшему Дию протягивал будто бы чашу!

Будто бы гневалась Гера, лицо ее отражало

Гордую, властную душу! Деве Палладе богиня

Знак перстом подавала – как же сей нектар небесный

Смеет лить быкопас Ганимед, взнесенный к Олимпу,

Предназначенных Гере смеет касаться крат еров?»

(№ 1978). (Нонн. Деяния Диониса XXV 434-455 [Нонн 1997, с.252])

«И средь богов всеблаженных, питье размешавши в кратере,

Ганимед благокудрый разносит сладостный нектар…»

(№ 1979). (Нонн. Деяния Диониса XXVII 240-241 [Нонн 1997, с.270])

Песнь X

(№ 1980). Ст.175-430 [Нонн 1997, с.105-111]

Вот однажды охотясь у сени отвесной деревьев,

Юношей Вакх пленился с ликом румяным и нежным.

Ибо в отрогах фригийских юноша Ампелос вырос

И возмужал, сей отпрыск цветущий страстных эротов.

Нежный пушок подбородка, юности цвет золотистый

Не препоясал ланиты округлые, снега белее (180)

Горного, пряди густые свободно падали сзади,

Вились вольно по белым плечам без всякой повязки

И под дыханием ветра они едва колыхались,

Трепеща и вздымаясь, шею его обнажая

(Ибо волною волос она была скрыта от взоров).

Шея как будто сияла, белая, тени развеяв –

Так Селена сквозь тучи влажное сеет сиянье.

С уст, словно роза цветущих, медовые речи лилися,

Словно весна, его тело цвело. От стоп его белых

Розы алели на травах зеленых приречного луга. (190)

Взоры когда он бросает глаз огромноокруглых –

Мнится, в полном сиянье блеск разгорелся Селены!

Отрок взят Дионисом в сопутники для забавы,

И божество, уподобив смертному голос и речи,

Лик божественный спрятав, искусно его вопрошает:

«Кто же отец твой родимый? Зачат ты не чревом небесным?

Уж не Харита ли матерь? Не Аполлон ли родитель?

Молви, милый, и рода не скрывай! Не бескрылый

Эрос ли вновь появился без лука и без колчана?

Кто из бессмертных на ложе тебя породил Афродиты? (200)

Нет, и я не сказал бы, что мать твоя Кипрогенейя,

Я не назвал бы отцом Арея или Гефеста.

Если тебя называют Гермесом, с неба слетевшим,

Где же легкие крылья, плесницы пернатые бога?

А нестрижены кудри, вьющиеся за спиною?

Разве что сам появился, без лука и без кифары

Феб, чьи волосы вольной волною за плечи струятся!

Хоть и Кронид мой родитель, а ты от семени смертных,

Сатиров быкорогих кровь в твоем сердце играет!

Вместе побудь со мною, о богоравный, ведь крови (210)

Олимпийской Лиэя твоя красота не постыдна!

Что ж говорю я со смертным, чьи лета столь краткосрочны?

Чую твою породу, хоть ты и пытаешься скрыться!

Гелию породила, соложница бога, Селена

Юношу, что Нарциссу равен прекрасному, дивный

И небесный твой облик – лик Селены рогатой!»

Так он измолвил, и отрок чудною речью пленился,

Гордый тем, что прекрасней он многих ровесников юных,

Затмевая их блеском красы. Когда же в чащобах

Отрок наигрывал песню – ею Вакх наслаждался. (220)

Юноша уходил – угасала бога улыбка.

Если ж за пиром, где можно пылко резвиться, Сатир

Бил в тимпан, порождая отзвук далекий и гулкий,

А в это время отрок охотился на оленя,

Не появляясь на пире – то бог останавливал пляску.

Если ж у вод Пактола, на брег цветущий и пышный,

Юноша не являлся, желая к вечернему пиру

Собственноручно владыке подать сладчайшую воду,

Отрока подле не видя, Вакх тоскою томился.

Если из флейты щемящей, либистидской работы, (230)

Эхо он выдувает, слабый звук и неверный,

Вакху тут виделся Марсий, родил которого дивный

Хиагнис, Марсий мигдонский, что на беду свою с Фебом

Состязался, на флейте двойной играя Афины.

Если же только единый отрок сидел с ним в застолье,

Слушал он отрока речи, что сладостны слуху бывали;

Только умолкнет мальчик – бог печалится тут же…

Если вдруг обуянный желанием пляскою взвиться,

Ампелос вдруг принимался резвиться в пляске веселой

С дланью сатира длань резвящегося соплетая, (240)

Ставя поочередно стопу за стопой в хороводе,

Вакх, за ним наблюдая, тяжко от ревности страждет.

Хочет ли отрок резвиться с силенами иль на охоту

С юным погодком каким пойти за быстрою дичью,

Бог Дионис, ревнуя, удерживает любимца,

Дабы раненный жалом таким же, служка эротов

Не заронил желанья в душе переменчивой легкой,

Как бы новою страстью томимый, не бросил Лиэя –

К юноше юноша быстро влечется, юностью милый!

Даже когда и тирсом медведицы ярость смиряет, (250)

Или же тяжким жезлом свергает свирепую львицу,

Смотрит на запад со страхом, блуждает по небу взором:

Вдруг там Зефир повеет снова, ветр смертоносный

(Некогда легким дыханьем этого ветра повёрнут

Был метательный диск, что наземь поверг Гиакинфа!)

Он и Кронида страшился, птицы эротов с крылами

Страсти неумолимой – вдруг взмоет над склонами Тмола,

С неба взыскуя любимца своими похитить когтями,

Словно Тросова сына, что кубок ему наполняет.

Он боится и страсти неистовой моря владыки (260)

(Тот принудил Танталида взойти на златую повозку),

Как бы тот колесницы пернатой не бросил по небу,

Ампелоса похитить, безумный в любви Эносихтон!

Сладостное сновиденье он зрит на сновидческом ложе:

Мальчик речи лепечет, полные лести любовной,

Видя призрачный облик мнимого лика любимца!

Если же мнимый образ изъяном каким отличался,

Сладостным мнилось и это влюбленному Дионису,

Милой плоти милее! А если любовным томимый

Пылом, слабел он в внезапном полном изнеможенье, (270)

Сладостней сладкого мёда казался возлюбленный Вакху,

Даже и жирный волос кудрей неухоженных больше

По сердцу часто бывал больному от страсти любовной.

День они проводили вместе, и бог недоволен

Был, если ночь приходила, ведь очарованным слухом

Более не внимал речам и милым и нежным,

Спавшего в Рейи пещере, матери мощного сына.

Ампелоса узревший, влюблен и сатир в сей облик

Дивный и прячась, лепечет украдкой любовные речи:

«Ключница сердца людского, Пейто, божество, что милее (280)

Всех, пусть этот вот мальчик станет ко мне благосклонен!

Если как Вакх я буду с ним – то не надо мне дома

Поднебесного в высях эфирных и быть не хочу я

Богом и Фаэтонтом сияющим смертным… Не надо

Нектара мне с амвросией, ничто меня не заботит!

Пусть и Кронид ненавидит, коль Ампелос нежит и любит!»

Так говорил он, пронзенный под сердце стрелою эротов,

Тайно и тяжко страдая и мучаясь ревностью жгучей,

Пылкую страсть с восхищеньем чувствуя рядом, но даже

Эвий, умеченный жалом медовым и вожделея, (290)

Улыбаясь, Крониду любвеобильному молвил:

«Ты ко влюбленному будь благосклонен, Зевесе Фригийский!

Я от матери Рейи, дитя неразумное, слышал:

Дал ты зарницу Загрею, предшественнику-Дионису,

Гукающему младенцу – всесожигающий пламень,

Громы небесных перунов, горних дождей водопады,

Стал он, этот ребенок, вторым ливненосным Зевесом!

Вовсе я не желаю присваивать пламень эфирный,

Тут не надо и грома, а если ты милостив, отче,

Огненному Гефесту дай от искры перуна, (300)

Пусть Арееву грудь окутает облачный панцирь,

Хочешь – Гермаону даруй с небес излетающий ливень;

Пусть Аполлон поиграет зарницей родителя вволю!

Но лишь единого друга довольно мне, Дионису.

Честь мне – малой зарницей играл я, Семела видала!

Пламень, спаливший матерь, мне ненавистен, и вырос

Я в Меонии… Что меж небом и Дионисом

Общего? Сатиров норов добрый милей мне Олимпа.

Молви, отец, не скрывай, поклянись мне новой любовью:

Юноша, коего ты со склонов Иды Тевкридской, (310)

Ставши орлом, на небо вознёс в объятиях нежных,

Так ли прекрасен, что стоил (пастух этот!) места на пире

Горнем… Поди, ведь хлевом несло от этого парня!

Отче пространнокрылый! Смилуйся Зевс, не о кравчем,

Сыне Троса реку я, что чашу твою наполняет!

Пообольстительней пламя в челе и лике сияет

Ампелоса моего, Ганимеда блеск затмевая…

Тмола отпрыск милее отпрыска Иды… Ведь много

Есть и других в этом мире! Возьми их, владей ими всеми –

Этого же красавца оставь, отец мой, Лиэю!» (320)

Молвил он слово истерзанный страсти стрекалом!

Даже когда и в чащобах густых лесов магнесидских,

Стадо царя Адмета гнал Аполлон-быкопасец,

Так не безумствовал страсти пронзенный жалом нежнейшим,

Как безумствовал Вакх, забавляясь с юным любимцем.

Оба по чащам бродили, друг с другом беспечно играя:

То они тирс бросают, ловя налету его ловко

Средь густолиственной сени или на солнечном бреге;

То охотятся в скалах на львят в их логове горном;

То, одни оставшись на бреге потока пустынном, (330)

На песке предаются крепкозернистом и чистом

Состязанью в борьбе шутливому для развлеченья.

Далее Нонн близко к тексту Гомера обыгрывает строки «Илиады» XXIII 700-739

Не был наградой треножник, победы их не отмечали

Чашей чеканной, с лугов кобылиц им не приводили,

Ставка у них – звонкогласый авлос двуствольный эротов.

Это для них лишь страсти игра. Меж ними могучий

Эрос, новый Гермес, пернатый судья состязаний,

Страсти венец он явил, сплетая нарцисс с гиакинфом.

Оба в борьбу вступили, потщась награды эротов.

Вот друг друга руками за поясницу схватили, (340)

Каждый другого дланью стискивает поясницу,

Попеременно пытаясь ребра стиснуть друг другу,

Поочередно друг друга они от земли отрывают,

Переплетаясь руками… Небесное наслажденье

Вакх испытал в этой сладкой борьбе, ибо он похищаем

Тут, и он же похитчик – влюбленному радость двойная!

Бромия пясти захват проводит Ампелос быстро,

Пальцами крепко сжимает, усиливая давленье,

С силой удвоенной дальше крепкие пальцы разводит,

Диониса десницу одолевая помалу! (350)

Тут, сведя свои длани у юноши на пояснице,

Сжал его тело Вакх от любви ослабевшей рукою,

Ампелоса приподняв, а тот у Бромия сразу

Подколенок подсек, и со смехом сладостным Эвий

От подсечки внезапной ровесника, милого друга,

Валится, перевернувшись на прах песчаный спиною.

Только навзничь простерся Вакх почти добровольно,

Юноша тут же на торсе нагом его оказался;

Тот же, руки раскинув, выгнувшись и напрягшись,

Милую тяжесть подъемлет. О землю стопы опирая, (360)

Дабы не сдвинуться боле, он все сильней выгибался,

Не извернулся спиною пока… Не являя всей силы,

Перевернулся и быстро движеньем могучей десницы

Наземь играючи сбросил с торса тяжесть эротов!

На бок упав, на песок тот локтем успел опереться,

Юноша ловкий, искусный, и спину противника жарко

Обхватил, сжав ребра, и попытался подсечку

С внутренней стороны провести стопы и лодыжки,

Одновременно захватом двойным замкнув поясницу,

Ребра стиснул, ударил своей стопой под колена (370)

И навалился: по брегу песчаному покатились

Оба, и пот заструился, усталости вестник, обильный!

Вот наконец побежденный (хоть был он непобедимым),

Подражая Зевесу-родителю в состязанье,

Дионис уступает. И сам Зевес величайший

На берегах Алфея вступивший в борьбу, ниспровержен

Был, уступив добровольно, склонил пред Гераклом колена!

Так борьба у влюбленных окончилась. Юноша принял

За победу авлос двуствольный в нежные длани.

Тело усталое после в потоке от пота и грязи (380)

Юноша омывает, песок счищая липучий,

И засияло снова влагой омытое тело.

После того как отдал победу ему в состязанье

Силы, Вакх своих игр и забав отнюдь не оставил.

И предложил состязаться в беге, быстром как ветер!

Дабы и пыл пробудился у соискателей быстрых,

Он учредил как награду. Рейи благой Кибелиды,

Медный кимвал и шкурку пеструю олененка.

А наградой второю стала сопутница Пана,

Сладкоречивая флейта, и барабан гулкозвучный, (390)

Медью окованный. Третьей наградой была Диониса –

Россыпи брега златые, намытые бурным потоком!

Вот отмеряет Бромий для бега пригодный участок,

И две меты кладет меж концом и началом дорожки,

В десять локтей высотою пару жердей, чтоб бегущим

Виден был знак для начала бега, вбивает, а дальше

Тирс в песке укрепляет, мету конечную бега.

Сатиров пригласили также соревноваться.

Плясолюбивый Бромий кличет звонко начало:

Первым Леней быстроногий место свое занимает, (400)

И резвостопый Киссос и милый Ампелос рядом.

Так, быстроте доверяя ног на ровной дорожке,

Встали друг с другом рядом и вот, от земли оторвавшись,

Будто на воздух взвился – летит не касаясь ногами

Почвы Киссос, порывом резвым вперед унесенный.

Сразу за ним – след в след! – обжигая дыханием спину,

Мчится бегун Леней, подобный бурному ветру.

Так он близок к тому, кто немного опережает,

Что наступает стопою в песчаный след неглубокий.

И оставался меж ними всего такой промежуток, (410)

Что остается меж тканью на ткацком станке и ткачихой,

Коли над ней наклонится та и грудью коснется!

Ампелос мчался третьим и был среди них последним.

Оком ревнивым смотрел Дионис на бегущих, терзался:

Вдруг те двое быстрее окажутся у пределов,

Ампелоса опередят, позорно оставят последним!

Кинулся бог на помощь любимцу, дал ему силы,

Так что пустился любимый быстрее бурного вихря!

Вот из бегущих первый, что алчно жаждал награды,

Вдруг споткнулся о холмик песчаный, колена ослабли (420)

Киссоса, и он в скользкий кубарем ил покатился!

Сатир Леней покачнулся, замешкался, быстроногий,

И замедлил движенье. Так оба атлета остались

Далеко позади и Ампелос вырвал победу!

Ярый вопль испускают силены, внезапной победе

Радуясь юноши в беге. Ведь мальчик пышноволосый

Первую получает награду, Леней же – вторую,

В сердце досадуя, ибо заметил он хитрость Лиэя,

От ревнивой любви изошедшую… Глядя стыдливо

И огорченно, принял третью Киссос награду… (430)

Песнь XI

(№ 1981). [Нонн 1997, с.112-123]

Так состязанье окончилось. Гордый победою отрок

В пляс пускается вместе с верным сопутником-Вакхом,

Неутомимо сплетая стопы в этой пляске по кругу,

Белоснежной десницей касаясь плеча Диониса.

Видя двойную победу, бог Иовакх веселился