Текст книги "Осколки вечности (СИ)"

Автор книги: Александра Верёвкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 63 страниц)

Впрочем, вскоре личное участие в истязании Мердоку наскучили. Он передал клещи лапусе и в предвкушении следующей порции обоюдной боли сладкой парочки уселся в 'портере'. Астрид рухнула на пол перед ногами своей второй половинки, уцепилась свободной от инструмента ладошкой за изуродованную кисть и с воем обезумевшей тигрицы примерилась кусачками к ногтю среднего пальца. Кульминацию и развязку сего ужаса я предпочел пропустить, поэтому скосил взгляд вниз и сосредоточенно уставился на клинки, обрамляющие шею. И как умудрился позабыть о том, что их слегка расслабили? Видимо, для того, чтобы я, пребывая в затяжной стадии прострации после приема внутрь гадливого пойла, нечаянно не срезал себе голову по доброй воле. Хитроумный механизм из двух перекрещенных между собой сабель внушительной остроты претерпел следующие изменения. Если в прошлом я пробовал разжать их спереди – они сходились сзади, и наоборот. Теперь же передние основания лезвий просто лежали друг на друге, а жестко связывающая их пружина исчезла. Получается, вероятность выскользнуть из этих поистине смертельных объятий невредимым резко возрастет, коли я умудрюсь исполнить молниеносный финт с рывком вперед.

Остается подсчитать скудные шансы и проверить слаженность работы мышц. Пошевелил пальцами на ногах. Украдкой сжал немеющие пальцы в кулак. Незаметно для увлеченного пытками Охотника согнул ногу в колене и тут же распрямил обратно. Вышло, хоть и несколько медленнее обычного. На сантиметр продвинул голову вперед, на что лезвия похвально среагировали. На шее появились две дополнительные и уже незаживающие отметины. И хрен бы с ними, вот только боль доконала меня до такой степени, что вспыхнувший приступ лютой злобы быстро купировать не удалось. Я психанул, излишне заметно дернулся, чем привлек к себе чуткое внимание старика.

Фатальная угроза в лице принявшего боевую стойку нациста принесла свои плоды. Я врубил на полную мощь третью космическую скорость, оттолкнулся кроссовками от пола и в считанные доли секунды покинул пределы опостылевшей ловушки. Гортань при этом пострадала еще больше, однако мозг запретил телу реагировать на какие бы то ни было ощущения. Мердок офанарел от подобной наглости и ринулся на меня с прытью подстреленного при случке кабана.

В моем плане, которого, собственно, и вовсе не имелось, существовал один весомый недостаток: отсутствие оружия. Голыми руками брать чересчур опытного вампира, вроде дедульки, соотносимо с лазаньем по горам без страховки. Постоянно гадаешь, а повезет ли на сей раз, и только когда срываешься, понимаешь, что, блин, удача-то отвернулась. И я наивно позволил себе ошибиться. Обернулся на миг назад, схватил один из клинков, намереваясь выдрать его из стены, и яростно взвыл, когда расторопный пенсионер воткнул мне в спину зверски жгучую штуковину. Комментарий, которым сопроводил Волмонд свой прыткий выпад, мог бы не на шутку обеспокоить мое злобно мечущееся в теле сознание. Вот только я его почти не расслышал.

– Северин просил передать привет, – кажется, прозвучало это так, хотя за точность воспроизведения звуков я не в ответе.

Удар ножом, как выяснилось позже, пришелся в область поясницы, пробив тем самым позвоночник. О-о, священные олимпийские свистульки, мне круто повезло, потому что невзрачному смертному такой кун-фу выписывал путевку в трамвайные места для инвалидов. Этот гнусный прием был изобретен вьетнамскими солдатами для допросов военнопленных и назван офигенно поэтично: 'голова на палке'. После такой экзотичной манипуляции передвигаться можно только в кресле с колесами.

Для проформы освежив в памяти академические знания в области медицины, я из последних сил заглушил адски пламенную боль, молниеносным взмахом руки выдернул из стены проклятущую саблю, в призрачное мгновение обернулся лицом к генералу и…

– Добить меня решил, хм? – замахиваясь для карательного выпада, я дал волю ехидству. – А вот это тебе слабó, козлина немощная!

Завершающий аккорд. Послушный клинок булата врезался в морщинистую фашистскую шею. Умудренная сединами прожитых веков скорость добавила действу оттенок изящества. Алчно чавкнули перебитые артерии. Брызги крови по инерции разлетелись по внушительному радиусу. Срезанная голова отделилась от плеч с хрящевым треском и с высоты славного роста солдафона грохнулась на пол, совершив эстетичный откат в сторону. Оставшаяся часть туловища глупо застыла на месте, похвально продержалась на ногах еще секунду и навозным мешком припала к моим ногам. В общем, Коннор Маклауд завистливо ковыряет в носу от восхищения.

Жаль мне не дали почувствовать себя героем. Не успел я опустить 'джедайский меч' и расслабиться, в мозг впился гортанный ор такого диапазона, что все святые вымелись из ванной своим ходом. Визжала, понятное дело, Астрид, которой попросту сорвало крышу. Наверняка от облегчения, хотя поди разбери этих чрезмерно впечатлительных барышень.

Я уже собрался было приструнить истеричку не менее громогласным криком, когда мимолетный проблеск безумия в ее глазах сменился решимостью. Не меняя тональности воплей, она выбросила ранее используемые не по назначению щипцы и обеими руками уцепилась за скальпель, чтобы затем направить его острие на меня.

– И что дальше? – невозмутимо поинтересовался я, медленно перешагивая через труп нациста и скопившуюся лужицу черно-бордовой крови. Взгляд упрямо направлен на свихнувшуюся малышку. – Поиграем в больничку?

Она подавилась собственным хрипом севших голосовых связок. Заревела. Сокрушенно помотала головой. И к моему несказанно огромному ужасу согнула локти, чтобы упереть лезвие себе в горло. Лишь тогда я осознал размеры внепланового стихийного бедствия. Ее перегруженный зверствами мозг отныне работал в психоделичном режиме, воспринимая ближайшее окружение в штыки. Под термин 'угроза' попадал и я, и она сама, и бесчувственно болтающийся на стояке Габсбург, и мир в целом. Четкие границы между хорошим и плохим, добром и злом, чаем и кофе стерлись лавиной временного помешательства.

– Полегче, булочка, – заговорил во мне Фрейд, – не дергайся. Все хорошо, видишь? – я в обезоруживающем жесте задрал лапки кверху и чутка повертел ими в воздухе. – Я тебя не обижу. И ты себя тоже, верно?

Вместо согласия она замычала нечто поистине идиотическое, зарыдала еще громче и попыталась проткнуть свою нежную шейку хирургическим лезвием. Возможно, в наказание за то, что сотворила с Верджем. Копаться в причинах не имело никакого смысла. Я просто рванул вперед и заломил ей руки.

– Выбрось каку, детка, – на всякий случай прибег я к помощи слов прежде, чем насильно отнял у нее опасную игрушку. Холодные, как мрамор, пальчики разжались отнюдь не сразу. Впавшая в дебилизм лапуся отчаянно билась со мной секунды три: агрессивно шипела, кусалась, брыкалась и всячески вырывалась, притом без оглядки на два тысячелетия цивилизации. С тем же успехом я мог усмирять одичавшую самку шимпанзе.

В итоге путем бесчисленных ругательств все же удалось скрутить обессилевшую дикарку. С воплем отъявленной феминистки она в последний раз вонзила зубы в мое плечо и затихла до размеренного сапа. Отбивающее непоседливый ритм сердце вошло в норму. Мышцы тела расслабились. Я вдохнул полной грудью, поморщился от только замеченной боли в пояснице, поднял измученную глупышку на руки и вернулся к подвигам.

Теперь на очереди Верджил, мой растерзанный в клочья товарищ, которому везение изменило еще при встрече с акушеркой. Вырвать с корнем толстенные цепи и подхватить подвластную ньютоновской физике тушку – занятие из числа привычных, поэтому уже через минуту я в некотором изумлении застыл на месте. Правое плечо оттягивает пусть и не совсем спящая, но абсолютно не держащаяся на ногах конфетка, левое занято тяжеловесным набором желейных костей приятеля. Ни продохнуть, ни, извините, слово вымолвить, тем более что мне усилено досаждала взявшаяся словно из ниоткуда адская боль в пояснице (дедуля там свой ножичек забыл, что ли?). С горем пополам отволок на собственном горбу хлипкую парочку в угол, свалил их в груду возле стены, оттер пот со здоровой половины лба и в отупении шлепнулся рядом на задницу, устало выпрямляя мелко дрожащие от натуги колени.

Астрид, как я и предполагал, не спала, предпочитая буравить пустым взглядом пространство впереди себя. Спустя миг к безликому взору наркоманки на стадии жесточайшей ломки добавилось раздражающее круговое покачивание. Она будто выписывала силуэтом глубинно драматичные эллипсы и, по ощущениям, начисто выпала из реальности. Габсбург на фоне своей обоже выглядел куда как оптимистичнее, даже не смотря на торчащую из брюшины заточку, которую я попросту трухнул вытаскивать.

– Кто первым раскупорит глазки и поддержит мои антисемитские* настроения, – шутливо пригрозил я, изнемогая от переизбытка тишины, – тот не получит в ухо, обещаю. Итак?

Глухо, как в бронетранспортере. Вердж дышал через два разá и полировал коньки, дабы поскорее их отбросить. Его подружка радовала очи лихо освоенной ролью шизофренички. И чего мне так везет с компаниями в последнее время?

– Ладно, сатира не удалась, – заохал я, хватаясь за нещадно ноющую спину. – Выбираться отсюда кто-нибудь вообще собирается или вся надежда на мои слабые силы?

Пускающая псевдо слюни девица, позабывшая о нормах доступной человеческой речи, жалобно уцепилась пальчиками за мою голень и трижды сжала ее. Я со злости проделал то же самое и сурово воззрился на отсутствующее выражение лица. Наконец очухался старичуля Верджил, потребовавший от моего слуха титанических трудов по части изъятия крупиц смысла в его мертвенно бесцветном шепоте.

– Увези ее, – с радостью выделил я почти единственное четкое словосочетание из числа жутких хрипов. – Подальше отсюда…дальше я…я…я сам.

– Как говорится, флаг тебе в руки и копье в известное место, – легко согласился я из нежелания заводить полемику на героическую тему. Бросить его в подобном состоянии мне не позволила бы совесть вкупе с искренними представлениями о кособокой дружбе. Так что проще поддакивать и делать все по-своему. Больше нервов сберегу.

Заручившись моей покорностью, сородич по кровососущим пристрастиям облегченно завалился набок и страдальчески засипел. Я сострадательно помог ему улечься на пол, с сомнением покосился на древко отвертки, торчащее из живота, все так же не решился прикоснуться к нему и, ползком подобравшись к голове мученика, сорвал с плеч способную пригодиться плащ-накидку Бэтмена. Ткани на нее ушло немерено, посему мне хватило и на обертывание вяло кровоточащих ран, и на платок для продрогшей Астрид. Последний широкий кусок пошел на погребальный саван генералу. С изрядной долей отвращения я доплелся до уродливо срезанного 'котелка', что пристроился под раковиной. Метким ударом кроссовка выпнул мерзость из-под скрещения ржавых труб. Мастерски

_________________________

*Антисемитизм – разновидность ксенофобии, неприязнь к евреям.

докатил это убожество до сиротливого трупа. По пути 'потерял' гадкий кислотно-зеленый парик, а после с небывалым удовольствием прикрыл сей натюрморт бархатной материей. Не из чувства прекрасного, разумеется. Мне не хотелось, чтобы кошечка еще хоть раз в жизни наткнулась очаровательными глазками на сие ничтожество.

Затем я вернулся обратно к тихо стонущему Габсбургу и его полоумной красотке, которая, к огромному моему изумлению, охотно поднялась и безропотно позволила себя увести. Жаль, не в светлое завтра. Всего лишь в кошмарное сегодня.

Без проблем одолели до сих пор открытый проем в стене. Глотнули пропащий воздух изъеденного сыростью предбанника. Я напряг зрение, чтобы немного ориентироваться в угольной темноте, различил невдалеке размеренно покатую бетонную лестницу. Ступени оказались узкими, неудобными и, что неизменно огорчало, бесконечными. Поначалу девчонка пыталась идти самостоятельно, изредка оступаясь и ища поддержки у стен. На середине нешуточного препятствия упорство ей отказало, и мне выпала честь безотказно работающего лифта. И все бы ничего, вот только рана в позвоночнике, нанесенная дедулей Волмондом, с каждым проделанным шагом становилась глубже и явственнее. Мне с трудом удавалось дышать. Обезображенное лицо взмокло от чрезмерной нагрузки. Руки заходили ходуном, точно у алкоголика со стажем. Мышцы свело судорогой. В горло воткнулась жажда. Желудок скрутило голодным спазмом. А рядом она, такая мягкая, теплая и бьющаяся яремная вена. Соблазняет. Дразнится. Рушит бесхребетные моральные барьеры. Ей нет дела до того, что испытывает душа по отношению к этой девушке. Ей плевать, какое похвальное число раз я готов умереть за это создание.

Но я сдержался, потому что в черепную коробку забрались совсем уж глупые сравнения. Им удалось купировать вожделение яркими образами. Вот, к примеру, я, обычный смертный, видящий кровь лишь на экране телевизора или на службе (давнишняя мечта – выучиться на патологоанатома, ведь здорово всю смену возиться с кишками!), приобретаю, значит, в булочной бублик на последние медные гроши. В животе урчит, есть охота до отключки безусловных рефлексов и так далее. И вдруг, о, боже, влюбляюсь в ватрушку! Приношу домой, обустраиваю мучное изделие в хлебнице, периодически сую его в холодильник для лучшей сохранности, читаю стихи, пою серенады…Ох, и почему у вампиров все не как у людей? Описанный выше случай в цивилизованном обществе находится за гранью фантастики. У нас же это в порядке вещей. Ну и похабщина, честное слово! А истоки меж тем таятся в статистике. Среди моих нестареющих знакомых насчитывается всего одна женщина, да и та с легкостью потянет на бравого мужика, за исключением, разве что, половых признаков. В остальном бой-баба и плохой пример для подражания. Процесс обращения отбирает сильнейших. Душевная тонкость ему не по нраву.

За нравственными препонами поиски выхода пронеслись незаметно. Синдром Габсбурга, так я называю приступы повышенной задумчивости, не дал мне разобрать шепота внезапно оживившейся крошки. Ее невнятное бормотание о родителях, надобностях и 'Лео, пожалуйста' я оставил без внимания, как и попытки вырваться из рук. Слезы тоже не возымели эффекта. Воспринимать ее затянувшуюся истерику всерьез никто не собирался. Куда важнее мне было поскорее достать машину, запереть в ней потерявшую всякий разум девицу и возвратиться к другу. Желательно с литром свежей донорской кровушки, которая в считанные мгновения подымет его самовлюбленную королевскую персону на ноги.

К дверям я вышел методом научного тыка, вдоволь нашлявшись по бескрайнему лабиринту из лестниц и этажей, а на улицу выбрел и вовсе с осознанием пьянящей свободы. Мол, все закончилось. Лео вновь спас кучу неблагодарных нахлебников. Ай да умница! Ай да Человечище! Ну или Вампирище, если брать за основу факты.

На горизонте алела заря, пожалуй, самая живописная на моей памяти. Тусклый черный небосклон прорезало оранжевое марево восходящего солнца. Клубы сливочных облаков окружали безлюдный пустырь, простирающийся на сотни ярдов вокруг. Жухлая трава блистала инеем. Редкие камни на глинистой почве утробно хрустели под натиском подошв. Виднеющиеся вдалеке деревья с обнаженными остовами веток лениво покачивались в такт беспорядочных вихрей ветра. Одним словом, красотища.

Любопытно узнать, в какой стороне находится шоссе? В столь ранний час по звукам мне вряд ли удастся определить расположение автострады, да и таланта, если честно, не хватит. Помимо постылого сердцебиения Астрид, ее же нескончаемого шепота и собственных немых жалоб о возрастающем аппетите я не различал ничего, поэтому бодро почапал напрямки через сонную степь. Боль в хребте не отпускала. Скорее наоборот, с каждым проделанным шагом становилась все яростнее. Я постарался забыть о ней. Крепче сжал в тисках объятий свою хныкающую ношу. Краешком рта прижался к спутанным волосам и перешел на реактивный бег. Лапусик наконец умолк, что позволило мне собраться с мыслями и быстрее добраться до будто вымершей трассы. Первого встречного автомобиля ждали, небось, целый час. Не обращая внимания на властительный холод поздней осени, я развалился у обочины под облупившимся дорожным указателем, устроил девушку у себя на коленях и осчастливлено смежил веки. Покой. Радость, потому что она рядом. Живая, не совсем здоровая, полувменяемая и такая незатыкаемая. Совсем как я в лучшие времена. И колющая тревога, взявшаяся из ниоткуда.

Бурчание на ладан дышащего мотора я расслышал еще до того, как груда металлолома рывками вкатила в поле зрения. В качестве водителя выступал унылый и заспанный мужчина лет сорока-пятидесяти. Не самый опрятный вариант завтрака, конечно, но не в моем положении кочевряжиться. Снял с себя бормочущую куколку, с натяжкой выпрямился, поборол чертов позвоночник, которому вдруг взбрело вспомнить о почтенном трехсотлетнем возрасте. Невозмутимо встал посреди проезжей части. Поза, спору нет, соответствующая. Руки на ширине плеч, грудь вперед, челюсть квадратиком и так далее. Эталон решимости и воинственных помыслов. Обглоданный молью шофер заприметил меня в последний момент. В панике утопил педаль тормоза и неумело вильнул в сторону, силясь объехать неподвижное препятствие. Драндулет экстремальную ситуацию оценил по-своему. Фыркнул, снимая с себя полномочия, чихнул, пустил через капот струю едкого сизого дыма и гордо замер. Я, со стороны смахивающий на ожившего протагониста фильма ужасов (чего только стоила изувеченная физиономия, не говоря уж о заляпанной кровью одежде), спокойно приблизился к колымаге, воспитанно побарабанил в окно, приветствуя вопящего человечишку уродливой улыбкой. Дернул водительскую дверцу на себя. 'Везунчик' попытался ее заблокировать, да не учел двух фактов. Во-первых, я гораздо быстрее. Во-вторых, злить меня голодного очень и очень неумный поступок. Так что весьма упитанного дядечку ожидала незавидная участь. Я не дал ему и пискнуть, как выволок из машины, прислонил к кузову и споро отыскал указательным пальцем восходящее ответвление аорты. Должен признаться, все эти пижонские замашки Верджила со скальпелями, ножами и лезвиями мне не по душе. Еще на стадии 'молодо-зелено' я понял, что от укусов получаю ни с чем не сравнимое удовольствие. Другие называют этот вполне естественный процесс животной кормежкой, кривят носы и сетуют на моветон, а мне всё равно нравится.

Вот и сегодняшнее утро не обзавелось исключением. В глотку хлынул водопад обжигающе горячей крови. Мертвое сердце с упоением подхватило ритм пока еще здравого кроветворного органа жертвы. Желудок расправил плечи и прекратил скулеж. В голове прояснилось. Тело налилось легкостью и силой. Я мгновенно приободрился и походя затянул свежей кожей самые назойливые раны – на лице и шее. На спину, увы, не нашлось терпения.

Умертвив мужичка незатейливым удушьем (пусть дружище побалует себя кровью с переизбытком углекислого газа, бодрит), я оттащил упитанную тушу к багажнику и перевел взгляд на Астрид. В принципе, психоз за истекший час никуда не исчез. Взгляд по-прежнему дикий, движения резкие и отрывистые, дыхание потрясающе частое.

'Опустевшая кормушка, блин, тоскует без кукушки', – подобрал я точную рифму ко всему увиденному, осторожно подходя к еле держащейся на ногах лапусе. Руки приходилось держать на виду, ведь только Папе Римскому известен ход ее мыслей.

Дошел, остановился. Хотелось бы послушать советы внутреннего психолога. Впрочем, обошлись собственными силами.

– Садись в машину, котик, – неуверенно воззвал я к удалившемуся в заоблачные дали разуму. – И дождись нас, окей? В смысле меня и Верджа.

– Ты приведешь его? – с хрипотцой поинтересовалась она, поднимая на меня удивленный взгляд. – И моих родителей тоже?

Ага, и отряд бойскаутов в придачу. Я пообещал на аркане приволочь всех, кого только встречу, уложил это болезненное несчастье на заднее сиденье, укрыл ей ноги сорванным с кресла вязаным чехлом из верблюжьей шерсти. Сел за руль, отогнал автомобиль с трассы, оставив его под сенью раскидистого дуба с облысевшей кроной. Вернулся за 'свежатинкой' для товарища, взвалил это ожиревшее от отечественных гамбургеров убожество на плечо и рысью помчался на выручку приятелю. Какие бы кошки между нами не носились, какие бы боевые действия не происходили, я всегда буду воспринимать его как брата. Потому что он – моя семья. Своенравная, временами отвратительная, эгоистичная, сволочная по характеру и…родная, в общем. Я не знаю, почему отношусь к Габсбургу именно так. Мы никогда не были закадычными корешами, не трещали на личные темы, да и вообще ладили не лучшим образом. И всё же, всё же…

Эх, порой и мне трудно выразить словами свои чувства, поэтому вернемся к действию. До заброшенного здания (судя по облупленной табличке, красующейся у дверей главного входа, нацист держал нас в психиатрической лечебнице имени Роберта Шелкиса) я добрался без проблем, если не считать за таковые мучительные спазмы в позвоночнике. А вот отыскать ранее покинутый подвал, где остался Вердж, вышло куда более мудреной задачей. В итоге с остывающим трупом на плече я бесцельно прошлялся по цокольному этажу целых десять минут и лишь затем наткнулся на неприметную лестницу длиной в добрых полмили. Изнуренный Бэтмен попался мне на половине пути. В полубезумном состоянии, истекающий кровью он, потеряв ориентацию в пространстве, похвально карабкался вверх по бетонным ступенькам. Ползком, на четвереньках, по-пластунски – как угодно, только бы поскорее вырваться из плена той смердящей ванной. И это его желание мне было очень близко.

– Кушай, сына, от пуза, – с притворной слезой проголосил я, сваливая ношу у ног измотанного вампира.

Тот посмотрел на меня с недоверием, молча пощупал прокушенную шею, убеждаясь в теплоте доставленной крови, и с детским восторгом в глазах принялся восстанавливать жизненные потери. Пил жадно, без продыху и оглядки на воспитание втягивал в себя сладчайший нектар и по-звериному щурился от удовольствия.

– Спасибо, – искренне поблагодарил он, когда, насытившись, сумел оторваться от почти неотделимого от плеч горла. – За все спасибо, Лео.

– Да чего там, – якобы смущенно потупился я, исподлобья стреляя хитрыми глазками в сторону розовеющей физиономии. – Я же не за бесплатно старался.

Вердж нахмурился, заслышав окончание моей реплики, предосудительно помотал башкой с грязными волосами, но от комментариев воздержался. Видно, поберег нервы для следующего раза.

– А теперь увози отсюда Астрид, – по всем признакам насильственно выдрал он из себя нежелательную фразу, медленно и 'по стеночке' поднимаясь с облупленных ступенек. – К себе или в гостиницу, мне без разницы, лишь бы подальше. Я приеду как только…черт, – яростно ухватился дружище за травмированную грудь, которая заживлению поддавалась с большой неохотой. При этом старина умудрился сжать ладонь с одним сохранившимся ногтем, отчего разверстые раны на пальцах закровоточили с утроенным рвением. Да-а, недурно пообтрепал его дедуля Волмонд, совсем недурно.

– Слушай, – внезапно вспомнил я о своих увечьях и повернулся к Верджилу спиной, попутно задирая края куртки и футболки, – глянь чего там, а? Жжет, не переставая.

– Где? – не сразу сориентировался счастливый обладатель встроенного в кору головного мозга прожектора. – А-а, вижу…

Мне не пришлись по вкусу его мгновенно угасшие интонации, так, будто некто невидимый ловко выкрутил рычажок изъяснений приятеля до минимума. После чего округу охватила полуденная кладбищенская тишина. Габсбург минуты три любовался саднящим увечьем, зачем-то лапал жутко зудящие участки и затравлено молчал до тех пор, пока я не выдержал.

– Ну? Жить буду? – тупо вопросил мой панически настроенный голос, обращенный к наклонному потолку. – Герр доктор, объявите диагноз!

– Лео, а что сказал Мердок перед тем как… – впервые слышу заикающегося снайпера с позывным Дебилятинка (для простоты обращения). Совсем нехорошо мне стало от воспоминаний о предсмертной реплике фашиста, на личное озвучивание которой банально не хватило духу. – Привет от Северина, верно?

Я сглотнул, 'зашторил' спину и плавно, словно ступал по тягучей болотной трясине, обернулся лицом к старику Верджу. В его отведенном взгляде и дергающейся нижней губе я отыскал ответ на свой безобидный вопрос: 'Что за хворь со мной приключилась?'. И понял, какой пердимоноколь распознал его востренький солдатский радар.

– Сколько? – сухо обратился я к цифрам, немея до самых подтяжек. – Двадцать дней? Десять? Сколько мне осталось?!

– Неделя, – практически пропищал мой убеленный сединами знаний товарищ, – до полного разложения. В сознании ты пробудешь не больше трех дней.

Три дня? ТРИ ДНЯ! Мать вашу за ногу!

Я круто развернулся на носках кроссовок и сломя голову ринулся вверх. Чтобы сбежать от треклятых сочувственных вздохов. Скрыться от ненавистной жалости. Дать волю эмоциям, доселе неизвестным моей безнравственной натуре. И осмыслить вынесенный вердикт. Я умру. Через три дня. В процессе обратного обращения. Неотвратимого. Болезненного. Страшного. От той гниющей раны на спине, оставленной немцем. По просьбе моего дражайшего папика.

Овации в студию! Месть двухметрового блондинчика удалась на славу. Я и предположить не мог, что до такой безбожной степени обозлил батеньку недавней фишкой с шантажом. А он, значит, паскуда, решился на крайние меры. С его-то хвостиком в семь столетий отыскать Волмонда дело плевое, как и снабдить генерала толикой важных стратегических сведений, ведь в суть моего обращения были посвящены всего два существа. Мистер сволочь Гудман и Астрид, но ей известно отнюдь не все. Вампиры не настолько глупы, чтобы трепать языком на опасные темы. Вот и я уберег ее нежные ушки от основополагающих подробностей.

'Я тебя породил, я тебя и убью!' – вот она, сучья жизненная правда.

– И что мне делать? – по-детски обиженно осведомился я у ближайшей стены, зло врезаясь кулаком в обветшалую кирпичную кладку. Хрустнули костяшки пальцев. В месте их соприкосновения с перегородкой возникла дыра. Вторая. Третья. Пятая. Девятая. Я бы с радостью проделывал отверстия головой, потому что стоящий под черепом гул и гомон убивал меня раньше срока. – Я не хочу! – криком здесь не поможешь. – Я не хочу умирать!

– Я знаю, – прервал мой ор раздавшийся сзади фальцет, позорный обладатель которого усмиряюще повис на моих плечах. – Мы что-нибудь придумаем, обещаю, брат.

Без понятия, что повлияло на меня сильнее. Его пустой треп о несбыточном или скупое родственное обращение, произнесенное сердцем, ставшее моей отдушиной на следующий десяток минут. Кажется, всё и сразу. На глаза навернулась позабытая издревле соленая жидкость. Грудную клетку стянул недостаток кислорода. Я шумно прочистил нос, замаскировав это грехопадение кашлем. И жадно обнял друга.

Хорошо, что тот момент обошелся без участия свидетелей. Истерика двух взрослых мужчин – зрелище не для слабонервных.