Текст книги "Осколки вечности (СИ)"

Автор книги: Александра Верёвкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 63 страниц)

Я никогда никого не искал, потому что сердце уже заполнено любовью до отказа, но если бы оно пустовало, если бы только был шанс впустить кого-то в свою душу…

Что-то я расчувствовался, черт подери! Сентиментализм и романтичность – неуместные на данном этапе составляющие.

Тихо позвав девочку по имени, я легко коснулся рукой ее плеча и с улыбкой принялся дожидаться пробуждения. Да, милая, у нас очень плотный график, потому что до твоего возвращения в родные пенаты осталось не больше восьми часов, а мне безумно хочется провести их вдали от цивилизации.

– Божечки, я уснула! – с сожалением констатировала она, сладко потягиваясь. – Прости, пожалуйста. Похоже, недостаток сна сказывается. Зато я теперь примерно представляю, как ты видишь при свете дня.

Хитро улыбнувшись, девушка кивнула головой на работающий телевизор и пояснила (специально для меня, разумеется), что он выдает черно-белую картинку, после чего с присущей только ей непосредственностью посыпалось множество уточняющих вопросов.

– Я учился этому очень долго, – охотно поддержал я разговор, бесстрастно разглядывая серый экран, – каждый цвет имеет свою насыщенность. Мне достаточно помнить ту или иную яркость, чтобы безошибочно указать название. Взять, например, белых медведей, тех самых, что живут на северном полюсе. Они в сто раз лучше людей определяют всевозможные оттенки серого. Им это необходимо для выживания. По тому, как меняется цвет при таянии, можно попытаться сделать вывод, проломится льдина или нет, если на нее наступить, а когда вокруг все преимущественно белое, такая особенность приходится как нельзя кстати. Вот и у меня схожие мотивы.

– А кровь? – заворожено поинтересовалась Астрид, не слишком понятно формулируя вопрос, ответ на который у меня вырвался непроизвольно: 'Она черная'.

Уже позже, когда мы выходили из кабинета, мне в голову закралась мысль о том, что она знает. Знает абсолютно все, но при этом боится спросить. Ее страшат правда и необходимость как-то реагировать. Однако желания лично затрагивать больную по всем показателям тему во мне не чувствовалось, поэтому обратный путь до машины прошел в тягостном молчании, что только пошло на пользу. Выводя девушку из массивных стеклянных дверей и кивая в знак приветствия бдительному охраннику, я на клеточном уровне ощутил изменения в раскаленном летнем воздухе. Над стоянкой кружила непривычная тишина, негромким насвистыванием впивающаяся под кожу.

– Постой здесь, – настороженно попросил я, рукой отодвигая девочку вглубь вальяжной тени от козырька, а сам сделал пару стремительных шагов вперед и напряг хищнический слух. Протяжный свист…с таким пуля рассекает атмосферные слои, дабы поскорее вонзиться в выбранную цель. Однако этот звук был несколько другим. Он приближался откуда-то сверху. Стоило мне резко задрать голову вверх, как в миллиметре от моего виска пролетела отделенная от туловища человеческая голова и с тошнотворным хлюпаньем ударилась об асфальт.

– Мама, – вмиг побелевшими губами проблеяла Астрид.

– Внутрь, – жестко велел я, вспоминая о ее чрезмерной впечатлительности. – Живо! И позови охрану.

Черт его знает, чем она мне поможет, однако среднестатистические американцы поступают именно так.

Удостоверившись, что девочка выполняет мои указания, я все же опустил взгляд вниз и скривился от отвращения при взгляде на безобразный шейный срез, хотя тут уместнее употребить слово 'срыв', потому как столь нужную часть тела попросту оторвали. Заляпанное кровью лицо, пропитанные ею же длинные волосы, застывшая гримаса ужаса и почти выкатившиеся из орбит глаза – уточнять подробности мне тут же расхотелось. Я много раз сталкивался с трупами, но они определенно выглядели более цельно.

– Сэр, что произошло? Нам сказали…Господи, тудыть его, Иисусе!

Не слишком расторопные бодигарды окружили присланный мне свыше презент и застыли с раскрытыми ртами над тем, что некогда являлось миловидной рыжеволосой особой лет двадцати пяти.

– Ничего не трогать! Расступитесь, это же место преступления, мать вашу! Джей, вы в порядке? Пострадавшие есть? Знакомы с жертвой? – в поле зрения появилось потное краснощекое лицо начальника охраны. Полковник в отставке, человек, прошедший все ужасы войны в Гаити, в том числе и отряды смерти 'Таун-Тод-Макуд'. Страшилы, как иногда называли выходцев гаитянских отрядов, убивали людей: заставляли матерей нести отрезанные головы своих сыновей, отцов принуждали насиловать дочерей, привязывали к шее жертв бетонные блоки, а затем топили их в океане. Изуродованные тела у них принято было развешивать на деревьях и столбах вдоль улицы, дабы потом убивать всякого, кто осмелится к ним прикоснуться. Обо всем этом я узнал из уст полковника, которому чудом удалось вырваться из сущего ада. Пожалуй, он единственный, кого я уважаю по-настоящему и в некотором роде считаю другом.

– Я в норме, старина, – с трудом оторвался я от созерцания остекленевших глаз несчастной. – Проследи тут за всем, я подожду приезда полиции внутри. Со мной была девчонка, журналистка, не в курсе, как она?

– Нет, не до этого было, – по-военному четко отрапортовал Брайан. – Какая сволочь могла сотворить такое? По всей видимости, убийца пользовался чем-то наподобие тисков, видишь, какие рваные края у сухожилий?

О, да! Физическая сила трехсотлетнего вампира – к чему инструменты? Кстати, я знаю имя сволочи, вот только с общественностью им поделиться не могу. Хотя сейчас меня гораздо больше интересует состояние Астрид и то, насколько много подробностей она успела заметить.

На бегу выдумывая абсолютно неправдоподобную историю об отрезанной у манекена голове, я вихрем ворвался в источающий прохладу холл и угодил прямиком в объятия доведенной до истерики девушки, озаглавленные криками невероятной силы, в которых основной эмоцией числилась паника.

– Все хорошо, сладкая, – лживо заверил я, легко отрывая перепуганную особу от пола. Плевать на переполненный 'зрительный зал' и нарушение трудового распорядка, не каждый день мне на голову сыплются, вот уж каламбур, головы. – Со мной ничего не случилось, это просто дурацкая шутка. Подумай о чем-нибудь приятном, например, о размерено пульсирующем золотом шаре. Он большой и теплый, а свет, льющийся из него, успокаивает. Коряво получилось, правда?

Она тихонечко засмеялась, щекоча мне носом шею, и перестала трястись, словно борющийся с дикими порывами ветра осенний листок.

– На нас все смотрят, – шепотом просветила меня малышка, – поэтому, может, опустишь? Я не хотела ставить тебя в неловкое положение, просто безумно испугалась. Все так быстро произошло…

– Джей, можно вас на секунду? – перебил ее мягкий голосок грубый бас полковника.

Быстро кивнув, я отошел в сторону вместе с поджарым мужчиной и получил-таки ответ на свой главный вопрос: 'К чему такая театральность?'.

– Памятуя о наших хороших отношениях, – издалека начал Брайан, нерешительно протягивая мне пропитавшийся кровью клочок бумаги с рваными краями, – я подумал, что будет не лишним осмотреть…В общем, это было во рту.

'От прошлого не скрыться – оно догонит. Не повторяй своих ошибок, равк, лучше займись коллекционированием. На твоей совести уже две головы. Бывать ли третьей?'.

Леандр! – неоновой вывеской вспыхнуло в подсознании ненавистное имя, давно ставшее олицетворением былых кошмаров.

В то время, как душу заполоняло черным мраком ненависти, мозг машинально анализировал полученное послание. Равк…помнится, так саамы* называли вампиров. Конечно же, конспирация, будь ты проклят, кровососущий мерзавец! Две головы? Рыжие волосы…нет, черт возьми, этого просто не может быть. Неужели я когда-нибудь давал понять, будто нуждаюсь в напоминаниях? Я знаю, дьявол вездесущий, знаю, что смерть Айрис и на моей совести! Третья? АСТРИД?

Не поблагодарив друга за неоценимую услугу, я в мгновение ока оказался рядом с успокоившейся

_______________

*Саамы – народность, живущая на Кольском полуострове России, а также на севере Финляндии, Швеции, Норвегии.

девочкой, грубо схватил ее за руку чуть повыше локтя и поволок к черному выходу сквозь слишком медленно расступающуюся толпу. Пора вернуть моему существованию здравый смысл, а заодно избавиться от иллюзий: никаких невинных агнцев ближайшие лет сто.

– Я не смогу придти к тебе во вторник, – без всякого сожаления заявил я, настороженно добираясь до припаркованного в тени Кадиллака. – Мне нужно уехать из города на две недели. Сейчас я отвезу тебя домой, и ты пообещаешь, что и шагу со двора не сделаешь. Ну же, Астрид, залезай в машину!

Оказавшись в салоне рядом с ошарашенной последними новостями малышкой, я вдруг отчетливо ощутил разливающиеся холодными волнами вдоль позвоночника разочарование и…боль. Тупую и безжалостную, от которой щиплет в уголках глаз и хочется волком выть на протяжении многих часов. Я солгал, когда говорил о мечте. Избавление от серого цвета ничто по сравнению с невероятной тягой начать новую жизнь, с нуля. Чистый лист так много обещает…

Глава 10. По волнам истории

POV Астрид

Час назад мне казалось, будто у нас с Джеем и впрямь нет ничего общего, между нами гигантская непролазная пропасть, за которую невозможно шагнуть, исходя из одного желания стать чуточку ближе. А сейчас, когда все краски потеряли значимость, когда глаза застилает физически ощутимая пелена серости, я как будто поняла его по-настоящему, обогнула овраг и смело прошествовала вдоль хлипкого деревянного мостика на другой берег, названный беспросветной тоской.

Откуда во мне такое количество пессимизма? Кажется, все дело в последнем поцелуе.

Я не знаю, что там произошло снаружи. Было ли это чьей-то неуместной шуткой, или плодом моего отлично работающего воображения, или же пугающим предупреждением? Теперь уже неважно, потому что в любом случае оно все разрушило. Я видела, сколь сильно разозлился Майнер, чувствовала сквозь крепкие объятия его ярость, а затем была представлена испуганным серо-голубым глазам. Определенно, то, что услышал он от начальника охраны, сурового мужчины лет сорока с военной выправкой и подчиняющим басовитым голосом, заставило его изменить планы и вернуть меня домой.

Дорога до родительского очага прошла в удушающем молчании, сопровождаемом отчаянным скрипом зубов – Джей был в бешенстве, и я вряд ли могла его за это винить, поэтому молча сносила зашкаливающую стрелку спидометра, крепко сжимающие руль кулаки и обвиняющие взгляды, преисполненные концентрированным осуждением.

– Обстоятельства, – отрывисто бросил парень, легко выводя автомобиль из заноса на очередном повороте. – У меня нет выбора, лишь необходимость. Я должен уехать.

Я попыталась изобразить на лице понимание и титаническим усилием воли зарыла поглубже в душе подкатывающие к горлу рыдания. Что-то внутри подсказывало: это наша последняя встреча, и единственное, что я могу сделать, так это сохранить достоинство и не сесть в унизительную лужу неуместных упреков и просьб.

– На заднем сиденье пакет, возьми его, пожалуйста.

Извернувшись под натиском ремня безопасности, я неловко перекинулась через кресло и выполнила просьбу Майнера. В руках у меня оказался тот самый непрозрачный сверток из отдела нижнего белья.

– Джей, – не зная наперед, что собираюсь сказать, я непроизвольно покраснела и одним глазком заглянула внутрь, – не стоило тратиться.

Он хмыкнул, на мгновение опуская веки, и заговорил уже совершенно другим тоном.

– Позволь решать это мне. Пусть сия безделица послужит гарантом моего возвращения.

Я пропустила несколько отчаянных толчков сердца, когда теплая ладонь мягко вплелась в волосы, спустилась к шее, ласкающими движениями огибая гиперчувствительный участочек кожи за ушком, и замерла на ключице. Одновременно с тем шикарный Кадиллак остановился у обочины, не доезжая до нашей подъездной аллеи каких-то сто метров.

– Я хочу увидеть тебя в нем, – доверительно сообщил парень, взглядом указывая на судорожно зажатый во вспотевших руках пакет, – когда-нибудь. А сейчас, – предостерегающе протянул он, попеременно избавляясь сначала от моей спасительной ленты, затем от своей, – иди ко мне.

Может, в последней фразе я расслышала невысказанный намек, вроде: 'Забудь о правилах приличия', или нечто похожее, хотя вероятнее всего по привычке забыла включить мозговую активность, потому что через две секунды моя пятая точка, она же искательница сомнительных приключений, очутилась на коленях у Джея.

Правы были конструкторы небезызвестной Дженерал Моторс, когда проектировали салон автомобиля, – даже с моей отсутствующей грацией непростое действие вышло в итоге чуть ли не привлекательным. А лучшей наградой мне послужил нежный, уверенный и очень сдержанный поцелуй, заставивший вновь вспомнить о том, что это наша последняя встреча. Не в силах спорить с собственным внутренним голосом, я крепче впилась пальцами в бугристые предплечья и робко провела кончиком языка по горячим губам, методично добираясь до клыков. Они ведь должны быть, так?

Майнер выдохнул щекочущий смешок, теснее прижимая меня к своей груди, и слегка зажал зубами тоненькую кожицу на верхней губе.

Очень неправильно истолковав его желания, я с тихим стоном разочарования оторвалась от опьяняющего занятия и после недолгих колебаний подставила шею.

– То, что ты догадалась о том, кто я, еще не значит, будто ты все обо мне знаешь, – хриплым низким голосом заявил он, доводя меня до безумия короткими чувственными поцелуями. Я даже не поняла, что секунду назад он подтвердил мои догадки категоричным согласием, полностью отдаваясь магии изучающих прикосновений и сбившегося дыхания. – Никогда и никому не позволяй причинять себе боль, особенно ради интереса. Тебе пора, Астрид.

– Да, я знаю, – уверила я, забираясь пальчиками под лацканы его пиджака, – всего одну минуту.

– Не искушай меня, – опасно сверкнули глаза цвета ледяных вод Антарктики, столь выразительно контрастирующие с обжигающими поглаживаниями на моей спине. – Тебе нужно идти, я позвоню вечером.

– Разумеется, позвонишь, – словно в бреду повторила я, жадно отыскивая влажные губы в кромешной темноте, затмившей собой сознание. – И мы поговорим. Потом.

Джей глухо зарычал, поддаваясь моим лишенным опыта ласкам, и позволил мне довольствоваться лаврами умелой обольстительницы, правда, совсем недолго. Стоило стянуть с него галстук и решительно приступить к мелким пуговицам на рубашке, как на запястьях сомкнулись поразительно жесткие пальцы.

– Ты жадина, сладкая, – звонко расхохотался парень, сглаживая тем самым отразившийся во взгляде упрек. – Хочешь всего и сразу. А как же родство душ, проверка отношений на прочность, доверие, истинность чувств? О, я знаю, можешь не отвечать. Все дело в моей исключительной сексуальности.

Я застыла с неприлично раскрытым ртом, пытаясь угадать по интонациям, он серьезно вообще? Нет, последнее заявление, конечно, не лишено львиной доли правдивости, но вот так огорошить человека выпячиванием самовлюбленности…

– Да, ты великолепен, – с хитрой улыбкой на устах согласилась я. – И я согласна лелеять твою эгоцентричную натуру до наступления темноты, если пообещаешь одну мелочь.

– Какую? – настороженно спросил Майнер, наконец отпуская мои руки.

– Расскажи мне о вас, – с намеком выделила я последнее слово. – На это у тебя будет две недели телефонной болтовни. И я обещаю, что ничего не стану уточнять.

– А тебя не пугает это самое 'вас'? – неодобрительно фыркнул он, в который раз уходя от необходимости давать мне хоть призрачную, но надежду на ответ.

– Пугало бы, если бы я имела хоть отдаленное представление о том, кто же они, или вы, такие, – без всяких раздумий ляпнула я, чуть было не запутавшись в скверной формулировке. – И я боялась тебя первые два дня, до того, как увидела лицо. Есть в твоих глазах что-то успокаивающее, вселяющее веру и надежность, а все потому что они красивые. Да-да, не спорь! Значит, и душа у тебя прекрасная.

Не удержавшись, я наклонилась ближе к любимому лицу и поочередно поцеловала сначала одно лавандовое веко с веером густых, черных и туго закрученных ресниц, больше подходящих отчаянной кокетке, а затем и второе. Очертила кончиками пальцев соболиные брови, избавляя их от тоненьких хмурых сгибов, с умилением поправила хаотично вьющиеся на висках прядки и безрассудно прижалась носом к гладко выбритой щеке. Будь у меня подобная внешность, пришлось бы горевать всю жизнь в одиночестве, потому что второго такого идеала на нашей планете попросту не существует.

– Я люблю тебя, – поддавшись моменту, прошептала я и тут же припомнила его смехотворное: 'Спасибо', прозвучавшее с такой искренностью и самоотдачей, что на глазах проступили сентиментальные слезы.

Джей сделал вид, что не расслышал, но по тому, как дрогнули длинные пальцы, прижимающие мои ладони к абсолютно безмолвной из-за небьющегося сердца груди, я поняла насколько ему приятно.

Наверное, мне никогда не удастся забыть горечь оставленного им поцелуя. Соленый на вкус, он больше походил на отчаянные действия заблудшего путника, пытающегося пробиться сквозь непролазную вековую чащу.

– Будь осторожна, Астрид, – на прощание попросил парень, помогая мне выбраться из машины, после чего протянул врученный ранее подарок, резко захлопнул дверцу и сдал назад, дабы избавиться от необходимости произносить еще что-то.

Я же понуро поплелась к дому, до боли сжимая двумя пальцами переносицу.

– Цветочек, давай немного посекретничаем, – вырвал меня из воспоминаний родной голос папы, решившего проведать свою непутевую дочь-лгунишку.

Якобы сладко потянувшись, я села на кровати, подложила под спину несколько подушек и незаметно спихнула ногой заветный сверток с комплектом нижнего белья на пол.

– Вся во внимании, – самоотверженно провозгласила я, не сводя честного взгляда с обеспокоенного лица старшего Уоррена.

– Тема та же, родная, мальчик, с которым ты встречаешься.

Так, Астрид, спокойно, не нужно ржать, коли не желаешь угодить в психушку! Однако назвать Джея мальчиком…Ладно, пойдем по пути наименьшего сопротивления.

– Пап, ему вообще-то двадцать пять, – зябко поежившись, прошептала я и настороженно отнеслась к изумленно взлетевшим вверх бровям. – Знаю, немного несуразная разница в возрасте, но, поверь, он хороший. И ничего такого, мы просто общаемся.

– Хотелось бы надеяться, – крякнул отец, благоразумно присаживаясь рядом со мной. – Ты ведь понимаешь, что мир состоит не только из хороших людей? И не все смотрят на жизнь так, как это делаешь ты. Люди лгут, притворяются, пытаясь втереться в доверие, но преследуют при этом только низменные цели. Помнишь, о чем говорил психолог? Тебе надо изредка закрываться ото всех, разграничивать пространство на личное и общественное, иначе нам не избежать рецидива…

– Ну папа! – заканючила я, не желая смешивать одну больную тему с другой. – Все в прошлом. Мне тогда было пять лет, я почти ничего не помню, так что и говорить не о чем. Я понимаю ваше с мамой беспокойство. Просто доверьтесь мне и не разочаруетесь. Джей вам понравится, – подбодрила я сникшего родителя, игриво стукая кулачком по мускулистому плечу. Задушевные беседы явно не его конек.

– Тогда расскажи мне о нем для начала, – лихо подмигнул мне мужчина и, как в детстве, усадил к себе на колени, радушно позволяя уткнуться носом в остро пахнущую одеколоном грудь и ощутить то безбрежное спокойствие, без которого моя жизнь была бы пустой и невзрачной.

Прочистив горло, я неуверенно раскрыла рот и обрушила на отца океан самых хвалебных речей, щедро присыпанный прилагательными в превосходной степени.

Думаю, со стороны я выглядела влюбленной по уши простушкой, однако папа ни одним взглядом не дал понять, будто согласен с моим наблюдением. Он очень внимательно выслушал мою сбивчивую речь, а после ласково потрепал по щеке и предложил пригласить моего парня на ужин. Я с сожалением поведала об отъезде Майнера и пообещала представить его справедливому родительскому суду чуть позже.

Следующие два дня пролетели для меня незаметно. Большую часть времени я проводила у себя в комнате в обнимку с планшетом, пытаясь вытянуть из себя хоть одну мало-мальски глубокую картинку будущего графического романа, но так и не смогла избавиться от стоящего перед глазами сверхреалистичного образа темноволосого красавца с грустной и щемящей сердце улыбкой. Вероятно, мешал еще и тот факт, что я практически не оставляла телефон в покое, пересчитывая дробные палочки сети вверху экрана через каждые пять минут. Джей так ни разу и не позвонил с воскресенья, и я места себе не находила от беспокойства.

Рейчел уехала в последний день выходных, но хоть мы и пробыли под одной крышей почти целую неделю, нам так и не удалось толком поговорить. Сначала ее отпугнула моя апатия, развившаяся вследствие отъезда Майнера, потом железобетонной стеной между нами возник Лео, устраивающий свидания длинною в световой день на Марсе. Чейз убегала из дома в районе десяти, а возвращалась порой глубоко за полночь, подчас в абсолютно невменяемом состоянии: пища от восторга, она забиралась ко мне под одеяло и тараторила без умолку, описывая несравненные достоинства своего нового ухажера, которого я по доброте душевной прозвала обезьянкой. Уж и не знаю, с чего вдруг в мою голову забрело подобное сравнение, но при одном взгляде на лихо торчащие мелированные прядки мне хотелось протянуть ему банан и попросить улыбнуться.

В понедельник вечером подруге все же удалось вытянуть меня наружу под благовидным предлогом подышать свежим воздухом, обернувшимся в итоге просмотром занимательной сценки 'Целующаяся парочка'. Именно тогда я поняла, сколь безосновательно мне не нравится этот забавный молодой человек. Его шутки количеством двести штук в минуту казались скабрезными и пошлыми, улыбки неестественными и наигранными, а взгляд темных, красиво очерченных длинными ресницами глаз ввергал в панику. Лео пугал меня и одновременно с тем раздражал до зубного скрежета, чего я не могу сказать ни об одном знакомом человеке. Единственная выгода, которую мне удалось извлечь из нашей совместной прогулки, заключалась в скупом ответе на десяток вопросов о Джее. Выяснилось, что знакомы они давно (на последнем слове я бы сделала основной акцент, однако ни одно из моих подозрений относительно принадлежности Лео к вампирам не подтвердилось), некогда очень крепко дружили, окончили одну школу – ту самую, которую мне предстоит посетить завтра, – после чего их пути разошлись, а приятельские отношения рухнули как бы сами по себе. Об Айрис я спросить не решилась из боязни навредить своему парню.

Кстати, пользуясь свободным временем, я все же дочитала ее дневник до конца и еще долго старалась осмыслить путанную вереницу описанных событий и разговоров. Начать хотя бы с того, что она должна была выйти замуж за Верджила, чуть ли не через строчку упоминала о том, какой он весь из себя непревзойденный, чуткий, понимающий, страдающий и остро чувствующий, но вдруг появляется какой-то д`Авалос (странную фамилию я запомнила на долгие годы) и принцеподобный молодой человек отходит на двадцатый план. Вероятно, во мне взыграла обида и идущие вразнобой жизненные принципы, однако метаний фрейлейн Волмонд я не понимала. К чему клясться в вечной любви мужчине, если по прошествии энного количества времени напрочь забываешь о его существовании? Или в середине двадцатого века вошла в моду полигамия?

К тому же меня до глубины души тронул изложенный девушкой разговор с Видричем и, чего уж греха таить, я даже расплакалась, когда он поведал своей возлюбленной о погибшей семье и службе в армии.

'…Я попытаюсь воспроизвести на этих страницах наше необычное интервью, чтобы еще раз осмыслить страшную истину. Верджил, мой дорогой жених и самая огромная любовь, когда-либо встречающаяся на пути смертного человека, бекас. И само это слово ужаснее любого из озвученных им злодеяний, потому что не несет за собой и сотой части выпавших на эти мужественные плечи переживаний.

– Первая мировая война привела к падению дома Габсбургов, правящих родной мне Австрией на протяжении девяти веков. Государственный переворот сверг монархов с престола, и отец счел необходимым бежать с наследственных земель. Мне тогда едва исполнилось три года, и единственное, что отложилось в памяти, так это испуганное лицо матери, влажное от слез. Она боялась, что нас сумеют отыскать даже за океаном, поэтому недрогнувшей рукой уничтожила наши свидетельства о рождении, оставив лишь метрики с католическими именами. Так пропал Вергилий Георг Хельмут фон Видрич-Габсбург, остался лишь его измененный дотошными канадцами вариант Верджил, вроде как для простоты произношения. Леверна родилась уже в Ньюфаундленде и никогда не подозревала о текущей в венах голубой крови. Я и сам с улыбкой воспринимал мамины рассказы о былом величии, а со временем превратил их в сказки на ночь для младшей сестренки. Знаешь, она была очень похожа на тебя, Айрис, и я любил ее так же сильно.

О моей жизни в Канаде ты слышала. Я окончил местную школу, получил возможность вырваться из плена сельской глуши и воплотить в жизнь мечты о поступлении в Калифорнийский университет. Изредка я навещал родителей, неохотно возился с подрастающей сестрой и жил исключительно ради одной цели – выздороветь. Я жаждал избавиться от своего уродства, бездумно тратил дни и ночи на поиски несуществующего лекарства, но не достиг успеха.

И грянула война. Канадское правительство заняло почетные ряды в строю антигитлеровской коалиции, а в 1942 году меня, амбициозного семнадцатилетнего юношу, забрали на фронт. Дома мама всегда говорила с нами только на немецком, полагая, что нам не следует забывать родной язык, поэтому изначально я по распределению попал в штаб и на протяжении шести месяцев принимал участие в самых жестоких и бесчеловечных допросах в роли переводчика. Сколько искалеченных душ мне пришлось выслушать, о каких только тайнах не рассказывали несчастные пленники перед смертью… Я терпел все это ради моей семьи. Улыбался погрязшим в насилии командирам и каждую ночь молился за жизни родителей, сестры и любимой девушки. А затем мне пришло письмо, из дома, в котором сообщалось, что мои близкие погибли. Оказались на том проклятом железнодорожном пароме Ньюфаундленда, подбитом немецкой подлодкой! И это стало последней каплей, той самой точкой отсчета, началом конца. Я вызвался в ряды добровольцев и очутился на передовой. Без навыков ведения боя, но со своими особенными способностями. Меня обучили всему, за короткое время я из добычи стал прирожденным охотником, научился переносить голод, холод, боль, неподвижность. Чувствовал природу и малейшие изменения в ней, развил звериное чутье, познал полный самоконтроль и забыл об эмоциях. Мною правила ненависть, желание отучить противника ходить в полный рост. Я вселял в людские сердца страх и считал свою профессию искусством. Мне доверяли другие, потому что я был беспощаден. Конечная цель всегда знаменовалась одинаково: победа, и я справлялся!

Боевым крещением стала операция 'Хаски' на острове Сицилия. Я был в составе первой канадской дивизии, включенной в союз американских и британских войск. В ночь с 9 на 10 июля 1943 года мы десантировались у деревни Пачино на восточном побережье.

В тот день дул сильный ветер, что несколько нарушило планы нашего командира – генерал-майора Гая Симондса – и в то же время обеспечило эффект неожиданности. Несмотря на неудачи, нам удалось максимально воспользоваться преимуществом внезапности, нападая на вражеские патрули и приводя противника в замешательство.

Те сутки явились для меня воплощением самых пугающих кошмаров. Отовсюду слышались крики, над головами свистели пули, лица товарищей покрывало брызгами крови. Это был ад на Земле, о существовании которого я не догадывался. Ни одна тренировка, пусть и приближенная к условиям боя, не готовила меня к такому. Я до сих пор не могу поверить в то, что остался жив. Каким образом мне удавалось нажимать на спусковой крючок, когда пальцы отчаянно дрожали и не слушались? Как в яростной какофонии из взрывов и воплей раненых друзей я умудрялся слышать хоть что-то? Вероятно, лишь страх потерять кого-то еще гнал меня вперед и постепенно глушил все человеческое. Приказ-выполнение-приказ – единственные принципы, коими я руководствовался.

Через неделю я оказался у ворот Сицилийской столицы – города Палермо. И то, что происходило внутри, будто выпало из памяти. Резня, настоящая кровавая бойня. Женщины, дети, старики…Никто не испытывал жалости к ним, и я в том числе, хоть они и не были моей целью.

То шестинедельное сражение целиком поглотило прежнего меня, оставив пустую внешнюю оболочку, бессердечного воина, борца чужих политических взглядов. Сильные мира сего отняли у меня все самое ценное, а взамен поручили считать: ранения товарищей, трупы врагов, гильзы и собственные скупые слезы по каждому из умерших друзей, падающие на дно фляжки со спиртом.

Первый десяток жертв снял с моих плеч груз вины за несправедливо прерванную жизнь Леверны, второй почтил память отца, казненного нацистами в лагере смерти Дахау, третий избавил меня от ответственностью перед матерью, которая учила при любых обстоятельствах быть рядом с семьей, защищать и оберегать покой близких. После сотни я перестал считать, потерял связь со всем человеческим, что когда-то теплилось в сердце.

Сейчас перед тобой сидит хладнокровный убийца, на руках которого кровь двухсот двадцати трех солдат фашисткой армии. Каждое имя незримыми символами выгравировано вот на этом кресте*! 'За исключительную храбрость, проявленную в боевой обстановке'. Душегуб, получивший одобрение дружественного государства! Герой, воевавший против своей же нации! Сын, брат и жених, не пошевеливший и пальцем ради спасения близких людей! Един в трех лицах.

Я не знаю, понимаешь, не знаю, как мне жить с этим дальше! Как избавиться от ночных кошмаров! Как заглушить громко воющую в груди боль и выдернуть оттуда ядовитое жало жестокости! Там, в горячке боя, я не задумывался над тем, что отнимаю у кого-то сына-отца-брата-мужа, я выполнял свой долг, прикрывал товарищей. Но имел ли я право выбирать, кому жить, а кому отправляться…Господи, Айрис, это невыносимо! Избавь меня от подобных разговоров, я больше не могу!'.

Я так и не поняла, кем же был Верджил, поэтому обратилась за помощью к всемогущему Интернету. Правда, особых успехов не достигла.

Бекас – маленькая и быстрая птица, охота на которую сложна тем, что траектория полета пернатой непредсказуема и выстрел должен производиться 'навскидку'.

________________________