Текст книги "Осколки вечности (СИ)"

Автор книги: Александра Верёвкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 63 страниц)

Я моргнуть не успела, как потерявший самообладание Майнер пулей выскочил в коридор, из которого тут же послышались глухие звуки отчаянных ударов, сотрясающие стены. Не в силах усидеть на месте, я тихонечко скользнула за дверь вслед за парнем и застала его у входа в кухню, поддавшегося сосредоточенному занятию по разбиванию в кровь костяшек пальцев о гипсокартонные перегородки.

– Джей, – слабо зашелестел мой голос, – пожалуйста, не надо. Я понимаю, что…

– Астрид, – скрипучим от ненависти тоном перебил он меня, – оставь эти попытки душевных сеансов на более подходящее время. Я хочу побыть один. Пожалуйста, – для галочки добавил Джей, не желая скатываться до уровня базарного грубияна.

И я послушно вернулась обратно в зал, по возможности забившись в самый неприметный уголок просторной комнаты. Ущемленная гордость яро требовала от меня невозможного: натянуть заботливо принесенную одежду из дома и гордо удалиться восвояси, предварительно отходив наглеца по щекам. В принципе, какое мне дело до его прошлого? Почему я должна спокойно слушать грустные байки о предыдущей девушке и делать вид, будто меня это совсем не задевает? Он мой, черт возьми! И принадлежит мне, а не какой-то крашеной кошке, отъехавшей к праотцам задолго до становления Римской империи!

– Знаешь, солнышко, милые бранятся – только тешатся, – решил подбодрить Лео, отрываясь от тщательного изучения всего содержимого папки. – Не дуйся на него, только себе хуже сделаешь. Он не понимает всей истории, оттого и бесится. Айрис не любила его, и сия мысль посетила наш королевский ум только сейчас. Хочешь правду? Так сказать, в качестве извинений.

Непонятно, почему, но я вдруг отчаянно возжелала истины, пусть и от источника, которому вряд ли следовало доверять. Поэтому неуверенно кивнула и с опаской вжалась в мягкую спинку кресла, когда вампир лениво изобразил несколько тягучих шагов и уселся на корточки в непосредственной близости с моими ногами.

– Странная штука жизнь, – философски изрек он, вальяжно опираясь локтем и подлокотник и складывая поверх огромной ладони голову. – Ею правит множество факторов, не последним из которых является злодейка-судьба. Много лет назад я встретил женщину, счастливую обладательницу нежно любимых мной достоинств. Красива, умна, неприступна, горделива, заносчива и чертовски обаятельна. Ее можно было назвать роковой, потому что с тех самых пор мое существование изменилось до неузнаваемости. Вампир, изголодавшийся охотник за плотскими утехами, неутомимый приверженец головокружительных приключений…все это перестало иметь ко мне хоть какое-то отношение. Я в буквальном смысле потерял разум от любви. Не поверишь, даже стихи писал! А затем признался ей во всем, поведал о чувствах, своих гастрономических пристрастиях, свидетельством о рождении потряс. Не буду утомлять тебя подробностями, в итоге меня послали по известному адресу. Что, по-твоему, нестандартная реакция? Это сейчас с экранов благостно улыбаются ослепительные зубастики, мечта всех романтически настроенных барышень. В прошлом столетии вампиров боялись, их презирали, ненавидели, олицетворяли с Сатаной. Редкие энтузиасты пытались истребить нашу отнюдь не многочисленную популяцию, грезя о лаврах Ван Хельсинга. Никто не жаждал стать подружкой клыкастого, хоть у нас и нет этого бессменного атрибута фильмов ужасов пятидесятых. К чему я веду? Айрис была ее дочерью. Да-да, меня угораздило полюбить Одиллию, ее мать. Мы познакомились задолго до ее встречи с Мердоком, в одном из моих путешествий по Европе. Именно я впоследствии похлопотал об удачном замужестве будущей фрау Волмонд. С чванливым немцем меня свела жизнь еще в разгар Первой мировой, тогда я спас десятилетнего мальчишку, вытащив его из-под обломков взорванного дома. Его семья погибла при бомбежке, а сам он получил тяжелое осколочное ранение. На беду я выходил его и отправил в приют для детей-сирот. Если бы я только мог предугадать, кому выпадет честь жениться на Одиллии! Но прошлого не воротишь. И вот, спустя тридцать пять лет, я узнаю о ее смерти от запущенного рака легких. Все эти годы я жил одной лишь надеждой о ее счастье, безбедной старости в окружении детей, тогда как со мной она никогда бы не познала блаженства материнства. И вдруг выясняется, что Мердок не дал ей самого главного – внимания, заботы и любви, способных перебороть любую болезнь. Я написал ему письмо, представившись сыном того самого самаритянина, спасшего ничтожную жизнь, и попросил встречи, на которой собирался растерзать негодяя голыми руками. И он, воистину работа провидцев в действии, явился в указанные место и время с дочерью. Обезумевший от горя, растеряно прижимающий к груди рыжеволосую голову пятнадцатилетней девчонки. Я выглядел ничуть не лучше и окончательно лишился разума при виде глаз. Огромных, испуганных, затравленных очей неповторимого оттенка благоухающей осенней листвы. Та же сеточка едва различимых веснушек, тот же дикий огонь внутри, та же обезоруживающая улыбка и идентичные носогубные складочки. Айрис родилась точной копией своей матери.

Дальнейшие события тебе известны из дневника. Я помог им перебраться в Америку, пошептался с чиновниками в посольстве, выбил им обоим двойное гражданство и приготовился к торжественному выходу на сцену. Мне необходимо было дождаться совершеннолетия девицы, играть на детских чувствах не позволяла совесть. И тут мои планы рушит появление Верджила. Становится ясно, что он пришелся по вкусу Айрис. Ее папаша бьет тревогу: размеренному будущему грозит нешуточная угроза. Никто кроме меня не знал о беспросветном банкротстве старика. Со своей затяжной депрессией он ушел в запой, пристрастился к карточным играм и просадил внушительное состояние в одночасье. По закладной на дом платить нечем, горячо любимых парнокопытных содержать не на что. Да он лишнюю рюмашку в пабе не мог себе позволить! Я предложил сделку, посоветовал выгодно выдать дочь замуж, но о себе для приличия умолчал. Вероятно, тебе интересно, любил ли я ее? Со стопроцентной уверенностью отвечаю – ничуть. Внешне как две капли воды похожая на мать, характер она унаследовала от отца. Жестокая, временами беспринципная, злопамятная, наглая и бесконечно высокомерная. Айрис делила людей на два класса: челядь и господа, притом у вторых существовала еще и каста арийцев. Абсолютно захламленная бредовыми Гитлеровскими идеями головка работала по принципу 'А что я получу взамен?'. Другое дело, что окружающие знали ее другой. Милой, тихой, доброй, ранимой, светлой девочкой, осиротевшей в столь юном возрасте. Ее жалели, ей восхищались, ее любили. Увлечение цветами, страсть к лошадям – она казалась девушкой-весной, той, в широте чьей души не возникало сомнений. Тогда к чему спектакль с замужеством? Уж не уповал ли я на изменения в мерзком характере? Разумеется, нет. Наивность умерла во мне в момент обращения. Я хотел обладать ей, дабы утереть нос Мердоку. Попросту вынудить его продать мне дочь, а затем беспомощно наблюдать за ее душевными мучениями. О физических и речи быть не могло, я не настолько подл. Он не сохранил то, чем я дорожил.

Однако с участием Габсбурга мой сценарий потерял продуманность и пошаговую значимость. Я навел о нем некоторые справки, выяснил правду о побеге из Австрии, обнаружил монаршие корни и бросился в атаку, так сказать. Втереться в доверие было сложно, как и все опытные охотники, он чуял ложь за версту, отлично владел знаниями о людской психологии и остерегался подпускать кого-то ближе, демонстративно соблюдая дистанцию. Айрис постигла та же участь, что несколько воодушевляло. Я наблюдал за их ежевечерними прогулками, дотошно приглядывался к Верджилу, силясь рассмотреть в нем толику живых эмоций, и расслабился в самый критический момент. Нежданно-негаданно он признался ей в любви, мелодраматично припал на одно колено и попросил руки, сердца и селезенки на закуску. Вот это я называю обстрел по всем фронтам! Парнишка оказался не промах, живо слепил слезливый рассказик о непомерных мечтаниях о шестерых детках, растолстевшей женушке и взращенном деревце, вкратце описал свою довоенную жизнь и предложил подумать до завтра. Отцовским требованиям новоявленный кандидат соответствовал. В меру богат, знатен, безукоризненно честен. В общем, рыцарь слюнявого ордена за честь и отвагу. У меня оставалось ровно два варианта: прибить вспомнившего о чувствах австрийца или махнуть на все рукой и уехать из города. Я предпочел пойти по пути наименьшего сопротивления и ночью забрался к Айрис в комнату. Хочу напомнить тебе, что приличные девушки тех времен к подобным трюкачествам питали вящую неприязнь. Все. За исключением этой девицы. Ее не смутили ни спящий в соседней комнате отец, ни моя развязность, ни наличие странных привычек по части вспарывания пары-тройки вен. Наверное, я посчитал бы ее потаскухой, если бы не два спорных аспекта. Во-первых, она досталась мне невинной. Во-вторых, заездила мозг душещипательными речами о том, что, мол, любит давно и безгранично, готова ради меня на все и прочий исконно девчачий репертуар. Утром я понял, какого дурака свалял, но изменить уже ничего не мог. Теперь на помост ступила эта ополоумевшая на почве любви мадемуазель. Все ее экзерсисы я опишу вкратце. Она клещами тянула из Габсбурга правду, в которой хотела отыскать повод для произнесения сакраментальной фразы: 'Вам, сударь, отказано от дома!'. И нашла ведь! Придралась к такой мелочи, как война против своей же нации. Должен сказать, ее это и впрямь задевало по непонятным для меня причинам. Даже больше, с того нелегкого для одураченного парня разговора она на дух его не переносила, говорила, что безумно устает от занудного нытья. Помнится, в тот вечер мое отношение к ней исказилось окончательно. Я устал быть аттракционом в парке развлечений. Любовь в понимании Айрис сводилась к постоянному веселью. Она полагала, будто я создан для исполнения ее прихотей. Новые платья, украшения и сплошные капризы. Возможно, я сейчас придираюсь, но тогда шанс утолить весьма насущные потребности в сексе и крови обходились мне очень дорого. А затем в ее буйной голове созрел план, как избавиться от Верджила и отца разом. Первого она успела возненавидеть со страшной силой, второй же, по ее мнению, испортил ей жизнь своими солдафонскими замашками. Мисс Волмонд возжелала стать вампиром. Боже, что я только не придумывал, дабы от нее отвязаться, однако завидное упорство передавалось в этой семейке из поколения в поколение. Разумеется, я мог уехать из города в любую минуту, но жгучее желание отомстить Мердоку не отпускало меня ни под каким предлогом. Видя мое, мягко говоря, явное промедление, Айрис взяла инициативу в свои руки и вдохновенно приступила к исполнению собственноручно написанной роли. Наябедничала герцогу о моих якобы приставаниях, попутно обрисовала асоциальный психологический портрет Видрича отцу, громогласно заявила, что пойдет с ним под венец только на пороге скоропостижной кончины, ту же лапшу, но в несколько ином ключе, навесила на уши жениху, а после представила ему свой план побега. Ты спросишь, к чему такие сложности? Хм, ей просто нравилось играть с людьми и их чувствами. Она получала какой-то особый восторг, ночами описывая мне ярость Габсбурга или чудовищный гнев отца. В итоге ей удалось добиться невозможного, оба мужчины уехали из города. Верджил отправился воплощать ее сумасбродную идею с уходом из дома, Мердок отчалил по каким-то своим делам. Мы впервые остались наедине, чего я отчаянно боялся. Понимаю, звучит странно, но девчонка действительно пугала меня своей двуличностью. И тогда я решил рассказать ей все. О своей мести, неприязни к ней, нежелании обращать…Я был слишком несдержан и говорил ужасные вещи, которые, вероятно, не следовало произносить вслух. По самым скромным подсчетам мы повздорили, и я чинно удалился, совершенно забыв о еще одном неблаговидном поступке. Перед отъездом старика я подложил в его сумку с вещами письмо, живописно повествующее о планах на будущее. Рассказал, кем являюсь на самом деле, в доказательство припомнил момент нашего знакомства с парочкой деталей, о которых могли знать только мы двое. И в мельчайших подробностях описал, зачем и с какой целью вернулся в их жизнь, что сделал с его обожаемой дочуркой и что только порываюсь совершить. Последняя строка запомнилась мне на долгие годы.

'…Я обращу ее, позволю примкнуть к лику бессмертных, питающихся свежей человеческой кровью. Она станет убийцей еще до заката и с рассветом откроет сезон охоты на таких тварей, как ты. Да восторжествует справедливость! Ты забрал мою душу, взамен я похищу жизнь твоего чада. Чаши весов обретут равновесие!'.

Фортуна раздала карты, и дальнейшие события оказались мне неподвластны. Терзаясь муками совести, я вернулся в поместье лишь к вечеру. Я чувствовал, что своими словами оскорбил достоинство, пусть и несколько аморальной, девушки и хотел извиниться за грубость, резкость и непозволительность подобного обхождения. А заодно и попрощаться. Равновесие было достигнуто, по-моему. Я вывернул наизнанку душу Айрис, растоптал их с отцом жизнь и получил должное удовольствие.

Но я опоздал, за что продолжаю винить себя день ото дня. Глупая, эксцентричная девчонка отыскала в домике привратника банку с крысиным ядом и…Я ничего не смог сделать! Наша кровь не исцеляет, а для обращения, которое, к слову, я проводить не умею, необходимо бьющееся сердце. И когда вернулся Габсбург, я просто…

Плавное течение слов Лео перебило появление в гостиной Джея. Молча, не позволяя мускулам на лице отражать эмоции, он схватил меня за руку и потянул за собой в коридор. Каждое движение сопровождалось прерывистым выдохом такой интенсивности, что на мгновение я всерьез озаботилась его состоянием и уже собралась было спросить, все ли в порядке (черта с два, конечно же!), когда парень почти грубо втолкнул меня в спальню, зашел следом, с грохотом захлопнул за собой дверь и в изнеможении прислонился к ней спиной.

– Ты меня любишь? – сухим, скрипучим, напрочь лишенным былых тягучих интонаций голосом спросил он, делая акцент на личном местоимении. – Я спрашиваю, Астрид, ТЫ меня любишь? Или только думаешь, будто…

– Люблю! – набросилась я на него с жаркими объятиями, не давая закончить очередную мысль из разряда надуманных и не имеющих место в действительности. – Я безумно люблю тебя, Джей! Больше жизни, себя и чего бы то ни было! Ты мой единственный, самый дорогой, близкий, родной и…

– Достаточно, – прижал Майнер указательный палец к моим губам, торжественно срывая с себя непроницаемую маску отчужденности, за которой скрывались самые неожиданные проявления.

Я понимала, что он слышал каждое отдельно взятое предложение из обстоятельного рассказа Леандра, более того, не усомнился ни в одной воспетой им истине, и знала, какую неимоверную боль привнесла за собой правда. Он любил ее и свято верил во взаимность своего светлого, лишенного эгоизма чувства. А сейчас вдруг выясняется, что все, абсолютно все было ложью. Им пользовались, играли, манипулировали, над ним потешались. Для мужчины это унизительно, для Джея же в особенности.

Однако увиденные мною 'коктейли' не имели ничего общего с болью. Злость, ярость, неприятие, гнев, разочарование и недовольство, в первую очередь собой. Представляю, что сейчас происходило у него в голове! Какими проклятиями он осыпал собственную недальновидность, неразборчивость и глупость.

Томительных пять минут между нами сохранялось гробовое молчание, с каждым мгновением натягивающее все сильнее мои оголенные нервы. Я растеряно переминалась на месте, не находя достойного выхода из зловонной ситуации. Мне ясен его страх, как и неожиданно объявившиеся сомнения относительно моей преданности, но что делать дальше решительно непонятно.

Подсказку подал парень, принявшийся мягко разминать мои губы. Он отделился наконец от двери, неистово сжал мои ладони, закинул их себе на плечи и легко, почти не касаясь, скользнул руками вдоль позвоночника. Короткий миг, пропущенный удар сердца, и я ощутила мерное тепло его рельефной груди, сбивчивое дыхание, путающееся в волосах, и трепетные, сводящие с ума поглаживая в области бедер.

– Я не хочу, чтобы ты думала, будто эта история меня задела, – колеблясь, заговорил он. – Все эти месяцы для меня существовала лишь одна девушка – ты. Я не искал замену этой стерве, не пытался получить с твоей помощью какой-то особый вид удовольствия. Просто наслаждался проведенным временем. И как-то очень незаметно для себя самого влюбился. По-настоящему. Я думаю о тебе, мечтаю опять же о тебе и скучаю, когда нет возможности быть рядом. Ты замечательная, понимающая, чуткая и порой непозволительно идеальная, но именно такой ты мне и нравишься. Я редко тебя о чем-то прошу, но сейчас вынужден настаивать. Не упоминай при мне ее имя. Никогда! Не заводи разговоров о ней. Не проси поделиться эмоциями. Прах к праху, тлен к тлену. Она умерла, а я словно родился заново. Чистый, непорочный и принадлежащий себе. Если хочешь, могу и с тобой поделиться! – захохотал Джей, расслабленно расправляя сгорбленные плечи, вновь зажигая тот нежно любимый мной бесовский огонек в глазах, привычным жестом взлохмачивая волосы.

Я не успела в очередной раз удивиться его способности к самоконтролю, безоговорочно поддаваясь власти сильных рук, настойчиво сокращающих расстояние между нашими лицами. Игривая улыбка яркими лучами отразилась в моих глазах и овладела губами. Тело резко взлетело вверх, пальцы машинально запутались в угольно-черных прядях на затылке, а ноги неистово сжались на талии Майнера. И в поцелуе я ощутила все, что вампир прежде благополучно держал под семью замками. Нежность, малая толика страсти и быстро гаснущий костер желания, наглядно демонстрируемые ранее, сменились безотчетностью, жадной потребностью и многочисленными уступками. Мораль отпала за ненадобностью. Теперь я знала, что любима. О взаимности и говорить нечего. Ради этого мужчины я согласилась бы сваривать в кипятке годовалого младенца.

Минуту спустя Джей переместился вглубь комнаты, усадил меня на спинку дивана, чтобы освободить руки, и с тягучей неохотой оторвался от моих губ для некоторых пояснений.

– Я остановлюсь сразу же, стоит тебе только попросить, – аккуратно сдавил он мою челюсть двумя пальцами, заставляя смотреть себе в глаза, от одного блеска которых я в буквальном смысле сходила с ума без вероятности дальнейшего излечения. – И будь естественной. Не прячь от меня ничего, ни боли, ни стонов, ни криков, ни фантазий. Хорошо? А главное, не бойся. Между нами ничто не изменится в любом случае.

Я покивала, соглашаясь с каждым пунктом наставлений, и шаловливо лизнула прижатую к лицу ладонь. Парень выдохнул сквозь зубы и с утроенной силой накинулся на меня с дразнящими поцелуями, пересекающими границу обычных ласк. Только судорожно вцепившись ногтями в бугристые предплечья, я сумела сохранить равновесие и не шмякнуться с высокой спинки. Влажный язык помогал справиться с многолетней засухой во рту, блуждающие вдоль тела ладони унимали дрожь, а жаркое, обжигающее горло дыхание насыщало дурманящим кислородом легкие. Я умудрилась первой сорвать с него майку, а через мгновение почувствовала, как края пижамной рубашки скользнули с плеч. Джей вручил мне на некоторое время инициативу и благородно позволил упиваться гладкостью кожи на шее и невероятно красивой груди. Чарующий запах его одеколона с примесью ненавязчивого аромата бальзама после бритья довел меня до головокружения. Если бы не элементарные правила приличия, я всерьез озаботилась бы мыслью съесть этот эталон сексуальности и демонической похоти.

Не успела сия каннибальская перспектива посетить сознание, как все внутри свело волной судороги, отозвавшейся в нервных окончаниях кончиков пальцев пульсацией крови. Я вскрикнула от неожиданности и сильнее сжала ногами любопытную ладонь, порхающую над тканью штанов в самом чувственном местечке. Майнер одарил меня лисьей улыбкой и оттянул волосы, заставляя запрокинуть голову назад, а затем с ярко выраженным безрассудством набросился на меня с поцелуями. Каким-то чудным образом он умудрялся одновременно покусывать, посасывать, пощипывать и сдавливать губами каждый сантиметр моего тела, снедаемого изнутри безжалостным огнем. Жалкие стоны набирали оборот и постепенно слились в неистовый крик: 'Мамочки!'. Не знаю, к чему я вдруг вспомнила о родительнице, да это и неважно, если честно.

Гораздо большее значение имел тот факт, что вдоволь насладившись моей реакцией, Джей решил видоизменить характер сиплых криков, лихо справившись с немудреной завязкой штанов, перенес меня на кровать и впервые дал ощутить неимоверную мощь своего возбуждения. Я буквально задыхалась от восторга, каждой клеточкой организма чувствуя прижатую к внутренней стороне бедра выпуклость на брюках, и, отчаянно зажмурив глаза, слепо потянулась дрожащей от смущения ладошкой вперед. Было и страшно, и смешно, и нелепо, но мне во что бы то ни стало хотелось его потрогать. И именно в тот момент, когда я собралась с духом и робко коснулась двумя пальцами хлопковой ткани, чертовой двери зачем-то понадобилось открыться, да еще с таким шумом, который не мог ни привлечь наше внимание.

– Слушайте, мальчики и девочки, я понимаю, вам… – начал было хохмить появившийся в проеме Лео, о существовании которого я в принципе умудрилась позабыть, не говоря уж о его присутствии в квартире, но, увидев наши недвусмысленно переплетенные на кровати тела разной степени раздетости, замолчал, а после расцвел ехидой улыбкой. – Ребятки! – всплеснул он руками. – Что же вы сразу не ввели меня в курс дела? Обожаю участвовать в оргиях! Габсбург, гомосексуальными замашками не обладаешь? Ну слава богу, тогда подвиньтесь!

Я потеряла дар речи от возмущения и, чего уж там, неимоверной стыдливости, тогда как мой парень, согласно старым привычкам, живо слетел с катушек и на исконно немецком (думается, еще и матершинном) живо поставил выскочку на место.

– Was glotzest du? Halt die schnauze! Zieh leine!*

Последний желчный то ли вопрос, то адрес, по которому следует изредка наведываться неугомонному шутнику, сопровождался уничижительным взглядом.

Шумно спустив пар, Джей донельзя очаровательно потерся носом о мою щеку, накрыл нас обоих с головой одеялом и прошептал в самое ушко:

– Ты лучшая! Запомни, на чем мы остановились. Вечером обязательно продолжим. А сейчас спокойно одевайся и приходи на кухню, должен же я когда-то тебя покормить!

Напоследок сладко чмокнув мои раздосадовано поджатые губки, Майнер выбрался из-под перины и чуть ли не пинками вытолкал за дверь глумливо похихикивающего недруга, которому лично я оторвала не только голову. Вот же гад! Лишил меня такого удовольствия!

___________________________

*Was glotzest du? Halt die Schnauze! Zieh Leine! – Чего (дословно, конечно, звучит иначе) вылупился? Закрой свой вафельник! Текай отсюда! (нем.).