Текст книги "Убить героя (СИ)"

Автор книги: Александра Крикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 45 страниц)

Глава 1.2

Управиться действительно получилось еще до заката. Добравшись до речки, Шун с удовольствием скинул с себя верхние одежды, медленно вошел в воду и, раскинув в стороны руки и ноги, устроился на поверхности, словно морская королевская звезда. Он любил вот так расслабиться после продолжительного трудового дня, погрузиться в воду, представляя, что это и не речка никакая, а Западное море, на которое выходит окнами его просторная, богато убранная спальня. Что его ждет не разбитая лачуга где-то у черта на куличках, а дворцовые покои; и стоит лишь открыть глаза – этот самый дворец предстанет во всем своем великолепии, заблестит в лучах заходящего солнца. И не будет последнего года его жизни, наполненного голодом, стыдом да чужим презрением…

– Эй, ты!

Шун вздрогнул и потерял равновесие, на мгновение скрывшись под водой. Глубина в речушке была небольшой, взрослому мужчине уровень не доходил и до груди, а потому сориентироваться получилось быстро, и Шун поднялся на ноги, неприветливо окидывая взглядом троих незнакомцев.

– Я же говорил, что это он! – хвастливо заметил тот, что стоял ближе всего к Шуну, – высокий и широкоплечий детина в потертом костюме селянина. – Рожа у него больно смазливая, девчачья почти. Такую не забудешь.

– Ру… – неуверенно протянул второй незнакомец. – Ру, идем. Опоздаем же!

Короткая стрижка, старый мужской костюм явно с чужого плеча, мешковатый и растянутый, худощавые руки и ноги, плоская грудь… Лишь по голосу Шун понял, что это девушка.

– Ой, да брось! – хмыкнул детина, довольно болезненно ткнув подругу локтем в бок. Потом резко дернул ее ближе к воде. – Когда еще тебе такой шанс выпадет? Самого принца увидеть. Хоть и позорного. – И он довольно расхохотался.

Третий человек стоял чуть поодаль, почти за спиной детины. Невысокий, бледный, словно смерть, он сверлил Шуна взглядом огромных блеклых глаз и казался самым опасным в этой троице.

– Ру, я серьезно! – выпалила девушка громче и уверенней. – Прекрати, ты…

– Что? – повысил голос детина. – Я – что? Давай, договаривай!

Он махнул рукой, словно хотел сгрести девчонку в охапку, но та неожиданно прытко отскочила, зло сверкнув глазами.

– Хотите продолжать? Да пожалуйста! Только не плачься мне потом, что опять получил взыскание за опоздание! – почти выкрикнула она, отворачиваясь. – Идиоты!

Молодые люди никак не отреагировали на ее тираду, даже не посмотрели в ее сторону, продолжая разглядывать позорного принца. Когда девушка скрылась из виду, бледнолицый недобро улыбнулся и спросил, вставая рядом с детиной:

– Развлечься хочешь?

Тот лишь неопределенно мотнул головой и, не разуваясь, шагнул в воду.

Не считая дворцовых тренировок, в которых любой спарринг шел по четко установленным правилам, Шун никогда не дрался. Да, в свое время он отлично управлялся с мечом и заклинаниями, но вот с кулаками… Его боевых знаний хватило лишь на первые пару минут, а потом превосходящая сила вытащила его на берег, опрокинула и прижала лицом к земле. Его долго и монотонно пинали ногами, затем перевернули на спину.

– Какая же рвань, а, – брезгливо сказал бледнолицый, подняв верхнюю одежду Шуна. Ухватился за края, дернул, разрывая старенькую ткань. – Даже смотреть противно.

Шун попытался подняться, сплевывая кровь с разбитых губ, но его тут же пнули ботинком в грудь, заставляя снова распластаться на земле.

– Хочешь прикончить его? – как-то совершенно обыденно спросил бледнолицый, и детина довольно осклабился, грохнулся на колени рядом с Шуном, замахнулся, видимо намереваясь выбить из него остатки духа.

“Что ж, – подумал Шун, пытаясь рассмотреть своего палача сквозь розоватую пелену, застилавшую глаза, – я все же не переживу этот день. Дурацкие вороны, действительно накаркали, сукины дети, а!”

Он и сам не смог бы объяснить почему, но страха Шун не испытывал. Возможно, виной тому была встреча с непроявленным, вытянувшая из него последние силы, и на новые переживания их просто не осталось. А может, так было бы даже лучше…

– Эй.

Шун с трудом сфокусировал взгляд – и брови его чуть не взметнулись вверх от изумления, потому что детина неожиданно застыл, все так же держа занесенную для удара руку высоко над головой. Лицо его не выражало никаких эмоций, а глаза рассеянно что-то рассматривали впереди.

– Эй! – снова окликнул его бледнолицый.

Детина вздрогнул, а потом медленно поднялся, бросив:

– Поздно уже. Надо вернуться, пока не хватились.

Он вразвалочку пошел в сторону поселения, ни разу не обернувшись, бледнолицый посмотрел ему вслед, поцокал языком. Потом присел рядом с Шуном на корточки и тихо сказал:

– Забавно, забавно… хе-хе. – Он склонился чуть ниже, с интересом изучая лицо Шуна, и добавил: – Не пора ли нам сбросить карты?

“Какие еще карты?” – хотел спросить Шун, но разбитые губы не хотели его слушаться, выпуская из глотки лишь нечленораздельное мычание.

Когда бледное лицо исчезло из поля зрения, на Шуна накатила большая темная волна, унося его в лишенное боли беспамятство…

Он пришел в себя уже за полночь, судя по розоватому оттенку Сателлита. Его мягкое свечение позволяло ориентироваться в темноте, Шун без труда отыскал разорванную верхнюю одежду, еще раз сполоснулся в реке, смывая кровь с кожи и штанов. Ему повезло отделаться синяками, ссадинами да парой сломанных ребер, на такую мелочь хватило даже его скромных остатков исцеляющего зелья. Опустошив бутылек, Шун проверил свой пространственный карман и с облегчением вздохнул, когда понял, что все его добро на месте. Вряд ли напавшие были потрошителями, конечно, но раз уж с тобой начали случаться невероятные вещи, то стоит ждать чего угодно от кого угодно.

Небольшой артефакт, отпугивающий нечисть, растратился лишь наполовину и все еще хорошо защищал, так что можно было не спешить особо. Шун поднял разорванный халат, повздыхал и медленным тяжелым шагом поковылял в сторону дома.

Черные гроздья вороньих тушек хорошо просматривались на фоне синеватого неба, и сомневаться в их присутствии не приходилось. Однако, как и утром, птицы словно проглотили свои острые языки. Чем ближе Шун подходил к лачуге, тем сильнее было ощущение, что вороны прислушивались к чему-то. Или кому-то.

Дошагав под их пристальным взглядом до самой двери, Шун потянул на себя хлипкую ручку и замер на пороге, судорожно сглотнув подступивший к горлу комок. Ну конечно… разве мог этот дурацкий день закончиться как-то по-иному?

За расшатанным столом, занимавшим почти половину комнатушки, восседала черная фигура с бледным замыленным пятном вместо лица. Руки непроявленного покоились на столешнице, пальцы мелко подрагивали, выбивая по деревянной поверхности едва слышную дробь. Одежда его уже не походила на лохмотья, но и приличным костюмом назвать ее было нельзя.

Шун машинально прикрыл за собой дверцу, пытаясь отделаться от ощущения, что вороны навязчиво заглядывают через его плечо, рассматривая визитера. Неведомая сила скрутила внутренности Шуна, свела судорогой, посылая по телу неконтролируемую дрожь. Он выдохнул, рвано и обреченно, готовый попрощаться с жизнью, а дрожь волной прокатилась до горла, неожиданно переходя в тихий, клокочущий смех.

Шун дошел до стола и грузно уселся напротив гостя, кинув свою разорванную одежду под ноги. Его смех становился все громче, справиться с ним никак не получалось. И вскоре хозяин дома уже распластался по столешнице, смахивая с глаз постоянно выступающие слезы. “Господи, я даже умереть по-человечески не могу, – думал Шун, пытаясь побороть истерику. – Стыдоба-то какая”.

Он не знал, когда и как нападают непроявленные. Возможно, им требовалось некоторое время, чтобы адаптироваться в этом мире и увидеть свою жертву. А может, дело было еще в чем-то, но гость все сидел и сидел, не предпринимая абсолютно ничего. Лишь пальцы его все так же играли на столешнице замысловатую мелодию, а по поверхности лица медленно гуляли бугры, словно искали место, где наметить будущие черты. В конце концов Шуну удалось перевести дыхание, он медленно выпрямился, содрогаясь от остатков смеха, и, устало вздохнув, сказал:

– И кто мог додуматься подослать тебя именно сейчас, а? Нет, я понимаю, если бы ты пришел года полтора назад. Или год. Я бы понял… Но сейчас? Мое положение немногим лучше смерти, уж поверь. Или… или тебя подослали из жалости?

Внезапная догадка огрела словно обухом по голове, и на душе у Шуна стало совсем гадко. Уж чего он не любил до отвращения – так это когда его жалели. Неужели действительно…

– Эх! – Шун громко стукнул кулаками по столу, отчего непроявленный вздрогнул, мгновенно прекратив бурную деятельность на поверхности своего лица. Бугры остановились на привычных человеческому глазу местах, обозначив нос, рот и глазницы. – Стыдно-то как, господи Боже мой! Лучший духовный боец Столицы… И как я до такого докатился, а?

Коротким взмахом руки он активировал пространственный карман и достал маленькую пузатую бутылку с портвейном. Он долго копил на нее и хотел раскупорить алкоголь, когда дела пойдут на лад. Ну или наоборот, когда положение его окажется хуже некуда. Сделав первый большой глоток и отдышавшись, Шун продолжил, стыдливо опустив глаза:

– Уж простите за столь неприглядную картину. Хотя вряд ли люди вообще показывают свои лучшие черты, когда вы приходите по их душу, так что… – Он выпил еще, чувствуя, как тело потихоньку расслабляется, а все еще влажная нижняя одежда раздражает чуточку меньше. Гость напротив сидел совершенно неподвижно, словно внимал каждому слову. – Эх, дурацкая какая-то вышла жизнь. Короткая и абсолютно бестолковая. А какие были планы…

На мгновение перед глазами всплыло красивое мужское лицо, обрамленное длинными серебристыми волосами, но Шун уверенно мотнул головой, избавляясь от наваждения. За последний год он хорошо усвоил, что от обид и бессильных обвинений нет абсолютно никакого проку, только лишние расстройства.

– А знаешь, ведь раньше у меня было достаточно влиятельных врагов, – усмехнулся Шун. Портвейн жарко растекся по голодному желудку и подернул окружающее пространство размытой пеленой. – И должен сказать без ложной скромности, что… хм, хм…

Мысли спутались, возвращая его в прошлое, под широкие сводчатые потолки столичного дворца. Длинный коридор, устланный красным ковром, символизирующим стремление к победе, рев толпы в конце коридора. Лучшие бойцы, выстроившиеся в ряд, и внимательные серые глаза, цепко рассматривающие каждого претендента на одиночную битву.

– Ох, простите, – вздохнул Шун. – Вам, наверно, совершенно неинтересно слушать весь этот лепет… Я бы предложил вам выпить или накормил ужином, но, боюсь, у нас с этим могут возникнуть некоторые проблемы, да? К тому же, я обычно не ужинаю и лишней еды при себе не держу. Поэтому…

Шун тяжело вздохнул и в один глоток осушил бутылку. Неизбалованный большими дозами алкоголя организм тут же окончательно размяк, и пришлось приложить усилия, чтобы вернуть себе над ним контроль. Шун сел ровнее, выпрямил спину и сосредоточился, собираясь продолжить беседу, но минут через пять понял, что сидит, как истукан, а зрение сфокусировалось на госте, размыв все окружение в один темный фон.

– Эээ… – еще раз попытался Шун, но почти сразу же сдался, потому что язык его неожиданно словно распух и зажил своей жизнью, выписывая в полости рта замысловатые пируэты.

Он успел подумать, насколько оскорбительно с его стороны будет сейчас отправиться спать, а потом тело само приподнялось и крутанулось в пространстве, сменяя табурет на узкую деревянную кровать. В голове у Шуна еще промелькнули отдельные вспышки-мысли, как то: “нужно бы встать пораньше, еще одежду латать”, “не комильфо ее конечно оставлять на полу”, “успею ли я высохнуть до утра?”, “а может ли непроявленный забрать меня прямо во сне?” Но все эти вспышки были короткими и размытыми и благополучно прошли мимо сознания Шуна. Он уснул, растворяясь в пьяной сладкой пелене.

Сон его был светлым и наполненным приятными образами. Лазурное небо мешалось с морем, выплескивая в окно его комнаты теплые ленивые волны, пронизанные солнечным светом. Шун парил под самым потолком, поводя руками, словно плавниками. Иногда он опускался ниже, подплывал к стенам, изучая любимые, врезавшиеся в память детали. Такие, как его детский рисунок поверх тисненых шелковых обоев. Когда-то мама настояла на том, чтобы оставить “это милое творение”, и годы спустя, потеряв родителей, Шун подолгу сидел перед этим рисунком. Ни дорогие портреты в холле, ни фотографии не могли передать то ощущение тепла и родительской заботы, которое сохранилось в этой его детской малявке. Шун провел пальцами по рисунку и вдруг увидел, как на обоях выступило строгое лицо отца. Оно приближалось, и Шун было обрадовался, но отцовские черты вдруг заострились и словно подернулись льдом, а волосы поседели и вытянулись, покрывая плечи и грудь. Серые глаза посмотрели с интересом и некоторой озадаченностью, а когда Шун отшатнулся, холодная рука скользнула по его шее, нырнула под волосы, притягивая ближе, посылая по коже волну мурашек. На мгновение показалось, что рука Стального Пса срастается с его шеей, добирается до сосудов и нервных окончаний, впивается пальцами в позвоночный столб, вытягивая все силы и жизненные соки…

Шун понял, что не может дышать, и резко проснулся. Ему понадобилось несколько мучительных секунд, чтобы прокашляться, изгоняя из тела наваждение, и восстановить дыхание. Все еще судорожно сжимая ладонью горло, он огляделся. Утро было ранним, рассвет только зарождался, окрашивая заоконную панораму в розовые тона. Вороны тихонько переговаривались, посмеиваясь время от времени. Расслышать их слова было крайне затруднительно, но складывалось впечатление, что птицы этим утром пребывали в хорошем расположении духа.

Шун медленно скосил глаза, вспоминая все, что произошло накануне, и выдавил тихое:

– Здрассьте.

Незваный гость все так же восседал на табуретке, удобно распластав верхнюю часть тела на столешнице. Лицо его было обращено к хозяину дома. И хотя остальные черты лица еще не проявились до конца, глаза уже вполне можно было назвать нормальными, человеческими.

Шун потер ноющие виски, тихонько сполз с кровати, подобрал свои лохмотья и, достав нитки с иголкой, принялся штопать. В паре мест нижняя одежда была еще немного влажной, это добавляло дискомфорта, и Шун недовольно цокал языком. Непроявленный следил за его работой, не шевелясь.

Закончив со штопкой и одевшись, Шун оглядел себя и горестно вздохнул. Он надеялся, что одежда прослужит ему еще несколько месяцев, но появляться в таком безобразии на людях было совсем уж совестно. Он выгреб из припрятанного под кроватью кошелька монеты, пересчитал, убедился, что на новый костюм не хватает, и расстроился еще больше. Потом на всякий случай попросил у непроявленного прощения за то, что придется отлучиться в пекарню, потому как смерть смертью, а работа и обед – по расписанию. Гость неожиданно оживился, приподнялся на табурете и сердито сощурил глаза, словно не хотел отпускать. Шун поспешил уверить его, что обязательно вернется к вечеру, чтобы непроявленный смог довести до конца все, зачем явился, и вышел на улицу, аккуратно прикрыв дверь.

Увидев его, вороны оживились. Однако, пошумев немного, снова провалились в гробовое молчание. Дубовую рощу Шун покидал с каким-то смешанным ощущением. Ему вдруг показалось, что сегодня молчание ворон было не злобным и саркастичным, а каким-то… благоговейным?

Окинув взглядом наряд Шуна, Анхель понимающе вздохнул и даже не стал уточнять, кто привязался к позорному принцу на этот раз. Он знал, что желающих было немало. Когда с утренней партией выпечки было покончено, Анхель протянул Шуну целых пять монет, а стоило тому запротестовать – властно пресек поток застенчивых отговорок и сунул монеты прямо в карман помощника, сказав:

– Потом отработаешь. Негоже тебе тут ходить совсем уж в лохмотьях, всю клиентуру мне распугаешь.

Шун таки принял завышенную оплату, но спросил:

– А если со мной что-то случится? И я не смогу вернуть или отработать этот долг?

– Помирать что ли собрался? – весело хохотнул Анхель.

Шун, конечно, его веселья не разделял. За это утро он уже чего только не передумал: от грандиозных планов по побегу до смиренного признания того факта, что бежать ему не на что и, собственно, некуда. Да и смысла в этом побеге особого не имелось, ведь даже жажда жизни за последние полгода у Шуна заметно поубавилась. А если вспомнить прошлый вечер, так и вообще…

– Не то, чтобы… – пробубнил он наконец. – Просто, думаю, Митрушка вот тоже не собирался покидать нас.

– А ты решил, что непроявленный может прийти и за тобой? – Хохот Анхеля стал громче. – Уж прости, но…

– Это вообще-то обидно, знаете.

– Извини. Просто… ну… ты понимаешь.

Шун понимал. Он сгреб в кармане монеты, побренькал ими и вдруг спросил:

– А как вы думаете, непроявленный… он… как он вообще забирает жертву? Я имею в виду… не знаю… сколько ему требуется времени? Он нападает сразу или сначала преследует ее?

Анхель смахнул с рук муку, хлопнул Шуна по плечу и уточнил с серьезным видом:

– Преследует? Преследует сколько? Час? День? Неделю?

– А это имеет значение?

– Конечно, имеет. Когда я был совсем зеленым, у нас в деревушке байки ходили… не знаю, насколько им можно верить, но… если уж ты поднял этот вопрос…

И Анхель повесил в воздухе многозначительную паузу.

– …И?

– Знаешь, не думаю, что непроявленный преследовал Митрушку. Иначе наш дурачок носился бы по городу ни один час, прежде чем испустить дух. Но! В моей деревушке лет сорок назад был такой случай: к одному из жителей тоже пришел непроявленный. Вот только он не стал его забирать, а ходил несколько дней за своей жертвой, преследовал, словно призрак. Ясное дело, никто кроме непосредственной жертвы этого призрака не видел. И никто не верил его словам. Однако прошло время, и этот житель вдруг стал крайне удачливым. Всего за три года он дорос до главы одного из секторов Столицы, представляешь? Тогда-то и поползли слухи, что к нему действительно прикипела какая-то невидимая нечисть, которая стала ему всячески помогать. Такие дела.

Дослушав до конца, Шун неожиданно понял – он так сильно сжал кулак в кармане, что ребра монет больно впились в кожу.

– Помогать, значит? Хм, хм… интересно… чем вообще может помочь такое существо? Я думал, оно только убивать способно.

– А вот еще такой вопрос, – оживился Анхель, ткнув пальцем в грудь помощника. – Ты видел картины в Главном зале Столицы?

– Конечно видел, – хмыкнул Шун.

– Помнишь картину “Тайный советник”?

– Ну… помню, – протянул Шун, воскрешая в памяти грандиозное полотно, занимавшее две трети стены зала. На нем были изображены все правители Королевства, вплоть до нынешней королевы Анны. Со всеми придворными, советниками, жрецами и шутами. Шун сразу понял, на что намекает Анхель. – Вы имеете в виду советника Тиана?

– Именно.

На самом деле официальное название картины было: ”Двадцать две династии”, а “Тайным советником” ее прозвали с тех времен, как в ней прописали этого самого Тиана. Правителей на полотне располагали слева направо, вместе с их окружением. И в конце полотна было пустое пространство для еще одного правителя. Короли и королевы не наследовали власть, а постоянно избирались посредством сложнейшего мистического ритуала, проводимого жрецами. Существовала легенда, что с приходом двадцать второго короля наступит полное процветание. Или конец света. Но последнее время мало кто верил и в то, и в другое.

Советник Тиан был тайным, он вел свою политику из-за кулис, умело направляя предыдущего короля Александра. Лишь после смерти последнего стало известно о некоем “сером кардинале”, но к тому времени выяснить его местоположение не представлялось возможным. Никто не знал, что с ним случилось; полагали даже, что он отправился за своим королем в мир иной. Однако придворные художники решили увековечить его на главной картине. Но так как они уже принялись наносить на нее королеву Анну с окружением, места при короле Александре больше не осталось. Поэтому Тиана нарисовали прямо поверх кого-то из свиты прежнего короля. Возможно, краски легли не очень хорошо, или художники побоялись портить картину и дальше, но при взгляде на нарисованного Тиана у зрителя складывалось ощущение, будто за советником кто-то стоит. Кто-то размытый, эфемерный. Когда это было замечено, и в народе поползли слухи, художники признались, что им пришлось замазать сразу две фигуры, так как Тиан был довольно крупным и грузным. Но слухи было не остановить. Людская молва сошлась во мнении, что у самого тайного советника тоже был свой невидимый советник, также пожелавший отразиться на картине. Через какое-то время королеве Анне надоело опровергать глупые слухи, к тому же, заимевшая свою легенду картина вполне логично стала приобретать все большую и большую популярность. Дошло до того, что посещение Главного зала сделали платным. И хотя цена была не особо высокой, данное обстоятельство довольно неплохо пополнило королевскую казну.

– Думаю, непроявленные – это не просто убийцы, которые убирают неугодных или слишком удачливых, – подытожил Анхель. – Я даже сомневаюсь, что они как-то связаны с высшими или с просветленными. Как по мне, это просто бестелесные мудрые духи, которые развлекаются тем, что привязываются к кому-нибудь из смертных. А дальше уж как карта ляжет. Будет он помогать смертному или сотрет его в порошок… Ты… вот что. – Анхель отсыпал еще монет. – Купи себе новый костюм, ладно? Совсем новый. И постригись. Чтобы кончали уже постоянно измываться над тобой. Короче, приведи уже себя в нормальный вид, а?

Никогда еще Шун не бегал с такой скоростью. Даже если ему приходилось уносить ноги, легкие не жгло с такой силой, а пот не разъедал глаза. Он остановился лишь раз, у речушки, чтобы наспех умыться, а в голове вертелось одно и то же: ему дали монет. Просто так. Исходя из этого факта, можно ли считать, что он, Шун, стал хоть чуточку удачливее? А если стал, то связано ли это обстоятельство с незваным гостем, прописавшимся в его хижине? Что еще непроявленный может сделать для него? Какие такие секреты нашептать в его ухо? На какую вершину вознести?

Далекий птичий гул Шун расслышал, когда до лачуги оставалась пара километров. Вороны драли глотки, как никогда до этого. Шун поначалу даже обрадовался и злорадно представил, как непроявленный разгоняет стаю, решив начать благоустройство жизни своего нового подопечного. Но пробежав еще немного, Шун заметил белесый дым, поднимающийся над пригорком впереди. Отчего-то подумалось, что его старенькая, иссушенная лачуга будет гореть именно так – не особо задымляя рощу.

Шун остановился и хотел выругаться, но дыхания на ругательства не хватало, и он просто стоял несколько минут, согнувшись в три погибели и плюясь обрывками гневных фраз. Потом немного успокоился и проделал оставшийся путь быстрым шагом.

Лачуга горела задорно, высокий столб огня подкоптил ближайшие дубы. Вороны галдели испуганно и радостно одновременно, черной воронкой кружа над пожаром. А прямо перед лачугой, на фоне огненной стены стояла одинокая темная фигура. Человек смотрел на пожираемое пламенем жилище и словно не замечал подошедшего. Только когда Шун, поколебавшись немного, все же двинулся в сторону лачуги, чтобы спасти хоть что-то из вещей, человек перехватил его, больно сжал пальцы на запястье Шуна и злобно рявкнул:

– И какого ж черта ты творишь, а?!

Шун даже оторопел от подобной бестактности и не сразу нашелся, что ответить.

– Кааа… какого вообще?! Ты… вы… там же мои вещи!

Незнакомец выхватил из-за пазухи небольшой сверток, швырнул его к ногам Шуна. Тот быстро проверил, все ли на месте, и поместил сверток в свой пространственный карман. Потом, сидя на земле, запрокинул голову и внимательно всмотрелся в лицо человека, но, как и ожидалось, ничего знакомого, кроме глаз, в нем не обнаружил. Да, судя по глазам, это действительно был тот самый непроявленный. Только теперь он обзавелся носом, ртом, ушами, слепив из всего этого невзрачное, какое-то “средненькое” лицо. А еще его темный костюм немного посветлел, принял сероватый оттенок и покроем теперь походил на обычное одеяние путешественника.

– Вы… – неуверенно пробубнил Шун. – Вы кто вообще?

Незнакомец долго смотрел на него молча, а потом что-то произошло, какое-то движение на его лице, глаза немного разъехались в стороны и стали больше, нос словно пообтесался, а на левой скуле появилась родинка. Шун не очень разбирался в мужской привлекательности, но, кажется, незнакомец был красивым.

Шун продолжал сидеть на земле и непонимающе пялиться на оппонента, отчего последний лишь вздохнул и драматично закатил глаза, заявив:

– Ладно, ты забрался так глубоко, что и мать родную, поди, позабыл. Но это лицо! – Он ткнул в себя указательными пальцами. – Как ты мог забыть это лицо?!

– Простите… – только и смог ответить Шун, потому что до сих пор не понимал, с кем же имеет дело. Возможно, Стальной Пес тогда лишил его не только силы, но и каких-то воспоминаний? – Мы… мы были знакомы, пока я жил в Столице?

– В Столице, в Столице, ага, – хмыкнул незнакомец. – И в Столице, и в Даоне, и в реальности. – Он протянул руку, то ли здороваясь, то ли помогая подняться. – Я Миро. Твой оператор.