Текст книги "Набат"
Автор книги: Александр Гера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)
4 – 24
В субботу с утра Судских выехал в Сорокапятку.
Вез Марье печальную весть о смерти Чары. Самое время освобождать девчонку от опеки, и тут – на тебе… Неловко в такой момент затевать разговор о переезде, будто предательство. А другие заботы навалились скопом, давят, передохнуть не дают…
Судских ощущал на своих плечах усталость последних пяти лет. Ни один отпуск не использовал, толком поспать не удавалось, стремительный водоворот событий кружил голову. С год назад был у врачей на обследовании. Сказали: красная лампочка зажглась, живет на подсосе. А что сделано, ради чего самоуничтожение? Собрать в кучу все его дела «во благо», и стыдно – суета сует.
«Может быть, хоть это зачтется», – оправдывал он себя, ощупывая ладонью в кармане пакет с двумя дискетами. На них полная расшифровка текста Библии, периодика катастроф, земных превращений. И все же этого мало: рецепта пресечения бедствий пока не нашли, «формула красоты» не выстраивается.
Дискеты он решил спрятать в тайнике на территории Со-рокапятки. На всякий случай, никому ничего не сказав, кроме Лаптева, – кто же другой сделает копии…
Вечером надо быть у Гречаного. И ладно бы водку пить – от другого голова болеть станет…
Порой ему казалось, что никогда он не сможет быть прежним, самим собой, в этом бесконечном карнавале бытия, где никто уже не знает, маска на нем или обычное лицо.
Он анализировал свою встречу с капитаном Смольниковым и устыдился неуместного раздражения. Прежде он не позволял себе выказывать неуважение к подчиненным. Да, он смягчил его позже, стал прежним обходительным шефом, но песчинка перебора корябнула Смольникова, и кто знает, какие травмы пойдут от нее, что не позволит Смольникову прожить жизнь полно.
«Худые сообщества развращают добрые нравы, сказано в Писании, – размышлял Судских, – но почему-то нет в мире добрых сообществ, одни утопии, и так ли уж велика проделанная ими работа? Наступит другой виток развития – от доброго начала к худому концу, от искры к затуханию».
Нет в Библии рецепта вселюбия и вседобра – обычные лекари пробуют на больных одни лекарства, заменяют их другими, если нет результата, в случае смерти подопечного обвиняют его самого в небрежении здоровья. К такому выводу пришел усталый Судских.
Происшествие на квартире Мотвийчук не укладывалось в обычное представление об убийстве. Хладнокровное уничтожение безвинных, три трупа, и сам убийца, один из элиты власти. Ради чего? В квартире буквально все просеяли, обработали в инфракрасных лучах, и безрезультатно. Явно отсечена ниточка, ведущая к чему-то важному. Единственный след обрывался: экспертиза показала, что на шее Мотвийчука до самой смерти была тонкая серебряная цепочка и предмет из тугоплавкого металла. Возможно, крестик. Но какой? Почему он исчез? А установлено, что сорвал его Шумайло.
Вновь пересмотрели дело об убийстве Мотвийчук, которое вызвало другие убийства. Версию о причастности Басягина Синцов опроверг сразу. Тот сознался с перепугу, а точнее, подручные Христюка вышибли из него признание. Перепроверили и нашли то, чего не обнаружили по горячим следам: в квартире гадалки в злополучный вечер накануне убийства находились еще двое, которые могли стать убийцами. Да, Басягин невиновен, его алиби подтвердилось. Да, за полчаса до убийства он побывал у Мотвийчук, поссорились, ушел. Консьерж в доме напротив подтвердил. И не так уж важно лично для генерала Судских, кто является убийцей, – след, такой нужный, обрывался.
«Впрочем, почему не важно? – поймал себя на фальши Судских. – Причина всех убийств одна, и не ревность привела убийцу в этот дом. Что они все искали? Работы Трифа? Если человек способен на убийство, значит, есть особая причина и, значит, не сработали прочие методы убеждения бескровно заполучить искомое, а работы Трифа лежали практически на поверхности, и не такая уж это оказалась тайна…»
Вместе с Синцовым перебрали возможный круг причастных и сошлись в одном: из подозреваемых изначально выпал Георгий Момот, который, если внимательно присмотреться, всегда находился в центре. События раскручивались вокруг него, и вряд ли он был обычным зрителем. Умен, осторожен, уехал из горячей точки загодя.
Иван Бурмистров вторично выехал в Литву. Напутствие было лаконичным: как хочешь, но результат должен быть.
Проехав кордон с охраной, Судских удивился, не увидев среди встречающих Левицкого. Дежурный офицер смущенно переминался перед ним с ноги на ногу.
– Понимаете, Игорь Петрович, суббота ведь, вы не предупредили, и майор решил отдохнуть маленько.
– А стоять перед старшим по званию разучились? Тоже маленько отдыхаете? – не сдержался Судских. – Какой отдых?
– Дельтаплан, товарищ генерал-лейтенант. Сейчас свяжемся.
– Сюда и спланирует прямо? – еще больше закипел Судских.
– Зачем сюда?.. Там джип и мобильная связь.
С горем пополам выяснилось: Левицкий пристрастился к дельтапланеризму, втянул Марью; чтобы разгоняться на ровном месте, брали служебный джип. Раньше они выбирались на возвышение, там сарай старый под ангар оборудовали, оттуда летали, но дельтаплан, какой он ни воздушный, а таскать в гору тяжело, вот и придумали от лени джипом разгоняться. Итого, еще трое подчиненных приобщились к пернатым. Весело живут! В стране раскардак, людей убивают среди бела дня, бунты, забастовки, шеф отоспаться не может, а здесь эпоха Крякутного процветает! Звонкий колокольчик мечты спецназ убаюкивает! Небо их манит! Простор зовет!
Судских рассыпал громы и молнии до самого возвращения отдыхающих, а после этого над всеми обитателями Со-рокапятки сгустились мрак и неизвестность.
Марья скромно отсиживалась у поленницы, ожидая конца нахлобучки, а ее похорошевшее розовое личико того больше распаляло Судских.
– А ты, красавица, собирайся домой, каникулы кончились! – резко приказал он и получил тотчас вразумительный ответ:
– А я к вам отдыхать не нанималась.
Поднялась спокойно и удалилась в терем.
Судских, не видевший Марью почти три месяца, буквально прикусил язык. Не поведение шустрячки срезало его, а ее пропорции: что-то не так было в ее фигуре.
– Как это понимать, Левицкий?
– Не понял, Игорь Петрович?
– Не валяй дурака, – прошипел Судских. – Она беременна!
– Как беременна? – затвердел на месте Аркадий.
– Прежним способом! В беспорочное зачатие я не верю! Ты за кого меня принимаешь? – взорвался Судских.
– Клянусь, Игорь Петрович, ни пальцем!
– А кто тогда не пальцем? Дядька Триф? Святой дух?
Аркадий пришел в норму раньше Судских. Вдох, два выдоха.
– Игорь Петрович, за себя, за ребят я ручаюсь твердо. И за Илью Натановича, пока он здесь жил. Это все.
– А ты сам впервые, что ли, увидел? – недоумевал Судских.
– Да не замечаю я таких вещей! Кушает человек, отдыхает, дельтаплан ее держит нормально… – сказал и прикусил язык. Зря. Про дельтаплан не надо бы, шеф почти отошел…
– Еще раз услышу… – начал и осекся Судских. Когда-то и он мечтал освоить эту штуковину. Кому полетать не хочется!
– Понял, товарищ генерал-лейтенант!
– Так я тебе и поверил.
В терем он зашел успокоившимся. Поднимаясь к себе, сказал:
– Позови Марью.
Куртки не успел снять, Марья уже возникла на пороге:
– Вызывали, гражданин товарищ начальник?
– Вызывал, – спокойно ответил Судских и внимательно оглядел Марью. Сомнений нет, беременна.
– И кой месяц миновал?
– Пятый, вестимо.
– Аборт не получится.
– А я не собираюсь.
– А кто папа? – спросил Судских и затаил дыхание, боясь неожиданного ответа.
– Не знаю.
– Напрягись. Это не шуточки.
– А че напрягаться? Ну, обкурилась в отряде… Я не помню. Так и запишите: я от солнышка сыночка родила.
– Ты хочешь сказать, до нашего знакомства это случилось? – перевел дыхание Судских.
– А вы че, на Аркашу подумали? – спросила Марья и захохотала. Сквозь смех добавила: – Куда ему, он весь такой правильный!
«Все просто у детишек, – не знал, как поступить, Судских. – И как теперь о Чаре сказать? Совсем с толку сбила».
Отсмеявшись, Марья с любопытством ждала продолжения. На любой вопрос у нее готов любой ответ.
В интересном своем положении она действительно похорошела и расцвела. Даже шуточки отпускала с весомостью женщины, а не вздорной девчонки.
– Мария, – решился наконец Судских. – Я привез тебе нехорошую весть…
– Ой, дядь Игорь, не надо, – сразу испугалась Марья.
Увидев ее разом побелевшее лицо, Судских испугался сам того больше, но слово не воробей… Он нашел выход:
– Есть и другая новость: твои родители живы.
– Ой, что же мне делать? Живы?
– Да, Маша. А Чару не вернешь.
Он подошел к ней, взял за плечи, усадил на диван, сел рядом, говорил что-то успокаивающее, обещал помощь.
– А где папа с мамой? Это вы нарочно? – спросила Марья, отплакавшись вволю. Глаза покраснели. Уже глаза не девчушки.
– Они остались в закрытой Зоне. Это подтверждено. Не думали, что выживут. Вот фото, посмотри сама, может, найдешь.
– Это папка, – указала Марья на мужчину в плавках после тщательного разглядывания фотографии. – Это его плавки, мы с мамой ему выбирали на день рождения… А волосатый стал! Не может быть: у папки волосы! Но это он. Точно он!
И стала целовать фотографию.
– Давай тогда так поступим: сейчас собирайся, поедешь вместе с Левицким на похороны, он поможет дела уладить, а потом вместе сюда вернетесь. Хочешь остаться?
– Хочу, дядь Игорь, очень хочу! Тут все такие хорошие, а я готовлю им, не жалуются, а Аркаша вообще мой дружочек. Я ж не виновата, что со мной такое случилось…
– Да, никто не виноват, – сказал Судских без иронии, но Марья вспыхнула:
– Ладно вам! Каяться не буду!
И отвернулась. Выждав, спросила тихо:
– Я родителей увижу?
– Думаю, увидишь. Только время нужно. Пока в Зону ни один смертный не прошел. Я обещаю тебе.
– А как же они там выжили, как все это – на фотке?
– Это загадка, Маша. Мы хотим разгадать. Свяжемся с ними, может, все так станут жить. Они, видно, открыли новый закон физики. Жизни… Собирайся, встретимся внизу.
– Все в порядке, – сказал он Левицкому, с нетерпением ждавшего Судских. – Я пойду до ручейка прогуляюсь…
Ручеек по-прежнему колотился между корней дуба. На низеньком помосте возле стояла кружка. Старая, солдатская, из алюминия. Она почернела от времени, была во вмятинах, но именно она казалась Судских тем предметом, который имел право оставаться здесь, не нарушая гармонии.
Он зачерпнул влаги и с наслаждением выпил мелкими глотками. Бодрость перелилась в тело. Ополоснул лицо и с сожалением заставил себя вернуться. Тропинка пролегала мимо тайника.
– Поедешь с нами, – сказал он Аркадию, – а сюда едет со сменой Смольников. Усиливаем наряд.
Аркадий перекрутил в голове варианты и спросил:
– Что-то не так?
– Не так, Аркаша, – прямо ответил Судских. – В Москве готовится переворот, а на Сорокапятку нападение.
– Дожили, – оценил сообщение Левицкий. – Напрочь у россиян мозги отшибло. Разрешите остаться?
– Особой нужды нет. Марье ты нужнее, а через неделю вернетесь. Чтобы девчонка не натворила глупостей. Впрочем, какая девчонка… А так я тебя женить хотел на Марье.
– А я не вижу помехи, – сказал Аркадий и засмущался. – Позавтракайте, Игорь Петрович, у нас…
– А не стыдно начальника голодным в обратную дорогу отправлять? – спросил Судских и рассмеялся. – Посмотрим, чем вас Марья потчует…
Он не торопился уезжать. Во-первых, утром только стакан кефиру выпил, но важнее дождаться Смольникова, проверить экипировку, проинструктировать.
Они допивали чай, когда на территорию въехали два крытых грузовика. Прибыло до тридцати человек. Ребята выгружались молча и сосредоточенно. Левицкий приметил тяжелое вооружение, броники на всех, присвистнул.
– Не свисти, удачу спугнешь, – одернул Судских.
Смольников доложил о готовности. Втроем уточнили особенности профиля.
– Особенно учти, – напомнил Левицкий, – болотина еще мерзлая.
– А ключ жив? – спросил наконец Смольников. – Давненько не был здесь…
– Не плачься, жив твой ключ, – урезонил Судских, хотя укор понял: действительно, Смольников бывал здесь редко. Чтобы сгладить неловкость, он сказал:
– Леня, объясни свою версию Аркадию. Он с Трифом постоянно общался и может знать то, чего мы не заметили.
От того, что Судских назвал его по имени, Смольников приятно смутился. Поковырял носком сапога землю и вкратце пересказал версию о происхождении знаменитой фразы Достоевского. Левицкий молчал, домысливая.
– Ну как, Аркадий, впечатляет? – спросил Судских.
– От Трифа в данном случае я ничего не почерпнул, – неторопливо отвечал Левицкий, – но версия шикарная. Хотя нет: Триф часто повторял, что после всех потрясений на земле воцарится единоверие, так завещал Господь Бог, а завет этот привез с собой легендарный Ной. Он хранился в ковчеге Завета и дожидался чистоты веры. Иначе в ковчег заглянуть невозможно. А вот физическая сторона вопроса упрятана глубже. Древние греки вкладывали в понятие красоты законы физики на уровне макрокосма, не случайно космос и кос-метика одного корня. Тут ядерщики нужны.
– Есть уже ядерщики, Аркадий. Двурогой оказалась проблема, – разоткровенничался Судских. Достаточно разговоров.
– Ну что, по коням? – сказал он, оглядев на прощание терем. – У меня еще тайная вечеря сегодня.
5 – 25
Судских решил на званый вечер у атамана Гречаного надеть штатский костюм попроще. Выбрал серый, с бутылочной искрой, нашел себя в нем неброским и респектабельным. Кто будет среди гостей, он не знал, но военных и чинов из Управления Воливача явно с избытком.
Резиденция атамана располагалась в бывшем Политехническом институте. Это само за себя говорило о крепкой позиции казацкого куреня в Москве, и порядок, надо сказать, казачки доглядывали строго. Для них не было ни красных, ни белых, ни званий, ни заслуг: нарушил – получай. Протокол прежний – казацкая нагайка, а уж за вызывающее поведение не стеснялись намять бока. Одни хвалили казаков, другие побаивались и сходились в главном: шпана в столице перевелась.
Картинный есаул в бурке и папахе встретил Судских у входа и проводйл в небольшой залец на втором этаже.
– Генерал-лейтенант Судских! – провозгласил он от двери.
Приглашенные повернулись к нему, и Судских стоило усилий, чтобы скрыть подлинное изумление. Такого подбора лиц он не ожидал встретить.
«Гуртовой! Христюк! Бывший министр обороны! Обер-патриот Ракшин! Мама моя, ну и компания!»
– А, добро пожаловать, дорогой друг! – заспешил к нему Гречаный и чуть поодаль Воливач.
Почему-то Судских ожидал увидеть здесь обилие звезд на погонах, цацек, аксельбантов и ошибся: по своему положению знаки различия носили многие, практическое большинство, но одеты были в штатское. Ему повезло угадать униформу.
С атаманом обменялись троекратным обниманием с поцелуями, после чего хозяин сделал широкий жест руки в сторону стола:
– У нас все просто: кто хочет выпить – пьет, закусить – пожалуйста, поговорить – с кем захочет…
– Набить морду – в комнату отдыха, – вставил, склонившись к уху Гречаного, Судских, и тот взорвался хохотом, ткнув Судских кулаком под бок.
– Чертяка! Молодец! Люблю прямых!
Стол был заставлен отменной выпивкой на выбор и подобающей закуской на любой вкус. Даже четверть самогона маячила по середине стола, и поросенок красовался в стиле «лайон коучант».
– Первое и второе он всегда успеет, – перехватил Судских Воливач, – а чтобы не дошло до четвертого, я ему предложу сначала третье.
Гречаный сделал полупоклон, щелкнул каблуками и оставил Судских на попечении Воливача.
– Состав приглашенных удивил? – с усмешкой спросил Воливач.
Судских хотелось ответить словами Писания: «Как много званых, как мало избранных», но риторику придержал.
– Не то слово, – ответил тот. – Присутствие Христюка еще могу как-то предположить, а как сюда попал из-под ареста Гуртовой – выше понимания.
– Душа моя Игорь Петрович, – заговорил ласково Воливач, а смотрел с придиркой, – поскольку вы здесь, значит, все эти люди вам доверяют и вы им должны доверять, поскольку они здесь. Я бы сказал, что Гуртовой больше остальных имеет право возглавить список приглашенных. Это наш человек в звании генерал-майора, это он сделал все возможное и невозможное, чтобы награбленные в России миллиарды на семьдесят процентов вернулись назад. На эти деньги мы восстанем из пепла.
Судских поразился услышанному, но выяснить сомнения хотел обязательно.
– Виктор Вилорович, а отставной министр обороны чем прославился? Насколько знаю, ратных подвигов за ним не водилось.
– Дорогой мой Игорь Петрович, – терпеливо объяснял Воливач, – несимпатичный тебе отставник столько припрятал ядерных запасов, что мир содрогнется трижды, узнав это.
– Однако…
– Это метафора, Игорь Петрович. Мы едины в одном; наше признание поднять Россию с колен без насилия и угроз, но добро должно быть с кулаками. Кто еще тебя смущает? – быстро переключился он, опасаясь дискуссии.
– Но Христюк – записной уголовник, только по нашим сведениям, ему набегает срок до конца этого века, – пытал его Судских.
– А ты прости его, прости, – снисходительно сказал Воливач. – Тебе ведь не предъявляли обвинений за превышение власти? А кто возглавит милицию в нужный день, чтобы без переполоха обуздать эту орду? Потом замена будет, а пока – лучше с умным потерять, чем с глупым найти.
– А кто гарантирует, что он Мастачного не предупредит в этот день?
– А мы речей не ведем с трибун, попирать законы не призываем, Притирка, Игорь Петрович, – наставительно сказал Воливач. – Здесь собрались выпить и закусить. И покончим с этим. Подходи к любому, и каждый заговорит с тобой уважительно потому, что генерал Судских своего положения достиг упорством в служении стране и захочет он развеять свои сомнения, ему помогут.
– Тогда, если Гуртовой здесь, президент лишний в этой колоде? – не спешил ставить точку Судских.
– Ты правильно понял. Попы, студенты, президенты – не в счет. Достаточно? И еще раз повторю: здесь не будет пылких речей и плача по бедной матушке России. Здесь каждый знает, чем ему заниматься в судный день.
– Кроме меня, Виктор Вилорович, – нашел нужную форму вопроса Судских.
– Резонно. Послезавтра будешь знать лично от меня. А пока знакомься со всеми наново и отдыхай.
Воливач хлопнул его по плечу и отошел. Судских неторопливо двинулся к столу.
«Сто против одного, первым со мной заговорит Гуртовой», – загадал Судских.
Гречаный предложил тост за всех присутствующих. Раздались возгласы одобрения, хлопанье пробок и звон хрусталя. Судских выбрал стакан с тяжелым дном и налил себе джина. После всего услышанного хотелось надраться, но джин легко топить в тонике, а голову надо бы иметь ясную: нет повода расслабляться.
– Игорь Петрович, – услышал он за спиной, – хочу с вами чокнуться.
«Не угадал – проиграл», – мелькнула мысль, когда он повернулся к Христюку. С ним-то никак выпивать не хотелось.
– С удовольствием, Федор Семенович.
– Да шо вы эту водычку пьетэ, – по-хохлацки укорял Христюк. – Горилки! Та ще найкраще – самогону!
– Дак спытайтэ, – протянул ему свой, пока не разбавленный тоником, джин. – Мабудь цэ гарно?
– О, ридну мову разумитэ? – «подивывся» Христюк, взял протянутый стакан, а Судских под шумок налил себе чистого тоника.
– Пьемо?
– А хиба ж! – попался на удочку Христюк и махом выпил джин.
Видя его округляющиеся глаза, Судских понял, что больше его проверять не станут. Джин, он и в Африке джин.
Со стороны они выглядели, будто Христюк с Мастачным, други не разлей вода, и мало-помалу Судских взялся потрошить бывшего начальника «милиции нравов». Глядишь, с миру по нитке, и прояснится и час Икс, и его задачи.
– Не дружили мы с тобой, Игорь Петрович, из-за ведомственных свар, зато теперь на нас обоих лежит основная задача, – первым гладко заговорил Христюк, полагая, что Судских поболее осведомлен о задачах, и Судских понимающе кивал.
«Какие задачи вообще надлежит выполнить? – слушал он Христюка и обдумывал его слова. – Взятие власти, соответственно – почты, телеграфы, телефоны, так сказать. На кого может положиться президент? На армию: министр обороны верен ему. Блокировать воинские части и есть совместная с Христюком задача».
– Да, да, – кивал Судских, выказывая осведомленность. – Это согласовано заранее.
– Так я и думал, – с оттенком обиды сказал Христюк. – Всегда так, Игорь Петрович, нам черновая работа, а вам жнивье. А я бы этого фанфарона, который пороха не нюхал, загодя к стеночке прислонил. Только водку с президентом жрет, а армия бедствует, мальчишки голодают.
– Не будем кровожадны, – успокоил его Судских, а сам подумал: «Интересно, нападение на Сорокапятку они вместе планировали или Мастачный один додумался? А вот спросить его в лоб…»
– Федор Семенович, а что за слух прошел, будто в вашем бывшем ведомстве есть намерение пощекотать меня?
– Тю! – заиграл глазками Христюк. – Да то когда было? То Васька Мастачный поиграться надумал, а я ему такого навтыкал, на век зарекся!
«Дай Бог, чтоб остерегся после этого разговора, – отметил про себя Судских. Он не поверил Христюку. Подлючая натура и Мастачный, и Христюк. – Зато как мило беседуем!»
К ним приближался известный в прошлом артист и бизнесмен. Каким бизнесом занимался тот в пору минувшей вольницы, простой люд не ведал, но разбогател сказочно. Судских ли не знать подноготную этого проходимца! Подпольное производство наркотиков, ввоз и продажа просроченных и сертифицированных лекарств, отмывка грязных денег. Только его собирались брать, он возникал на телеэкране и жаловался, как вечный жид, на клевету: и такой он весь честный и заслуженный, и недосыпает, и недоедает, и мафия его тюкает, и органы, и день, когда его убьют, он знает, и заплачет вся Россия, лишившись своего верного слуги… За жульничество среди своих у него взорвали квартиру, набитую раритетами и редкостями. Думали, смолчит. Ошиблись. В тот же день появился на экране и объявил: вот, люди добрые, лишили меня прибежища и пищи, помогите, кто сколько может. Артист!.. И всякий раз, когда органы предъявляли веские доказательства его преступлений, сверху поступала команда: не обижайте хорошего человека, не так велик его грех, коли не мал вклад. Такого проходимца даже нарочно не придумаешь. Вот уж воистину Иосиф, выводящий своих братьев в Египет, вкупе с ними грабивший потом богатую страну!
«Уникум» изъявил желание лично познакомиться со своим прежним обидчиком, раз довелось попасть в одну лодку.
– Наслышан о вас много, – почтительно сказал он и поклон сделал неторопливый, как принято было в старые времена на званых раутах. Судских померещился даже скрип туфлей с пряжками. – Очень рад, что мы вместе. Это просто необходимо честным людям объединиться перед лицом грозящей опасности.
Судских диву давался, но форму держал:
– Я о вас тем более наслышан.
– И не сомневаюсь, любезнейший Игорь Петрович, – отвечал собеседник умиленно. – Вы для меня выше духовника. Знаете, анекдот есть такой о том, кому больше всего доверяют женщины? Нет? Я расскажу, Женщины делят всех мужчин на категории доверия: отец, кому ничего не показывают и ничего не рассказывают; муж, ему кое-что рассказывают и кое-что показывают; любовник, кому все показывают и ничего не рассказывают; духовник, кому все рассказывают и ничего не показывают, а вот гинекологу все показывают и все рассказывают. Это вы для меня.
– Но на откровенную дамочку в позе аливаш на гинекологическом кресле вы не похожи.
За словом в карман собеседник не полез:
– А вы не мальчик, пределы возможного знаете.
– По-моему, для вас таких пределов нет, – не стал обострять разговор Судских.
– А по-дружески, во многом могу помочь, – понизил голос собеседник.
– Помогите.
– Отдайте Трифа Дейлу.
– Забирайте, – беспечно ответил Судских.
Собеседник пытливо уставился на него: что это – блеф или примирение?
– А что взамен? – не дал ему опомниться Судских.
– Злато и любовь красавиц, как я знаю, вас мало волнуют, а вот нечто о контрмерах могу поведать.
– Вы могли бы сделать это другим, а не мне.
– Зачем? Выигрывает поспешающий медленно. И вы из таких…
Глядя в лицо собеседника, Судских размышлял, как этот человек всю жизнь пил-ел с русского стола и тут же гадил. Хотелось смачно плюнуть в его гладкую физиономию. Не принято.
«Он и аресты, выходит, может отменять».
Трифа он, конечно, так сразу не отдаст. Вообще не станет торопиться. В этом собеседник прав.
«А Гуртовой так и не спешит…» – отметил Судских, исподволь наблюдая за бывшим помощником президента, который переходил от одного гостя к другому, беседовал недолго и, казалось, не замечал Судских. Что особенно отметил он: не было здесь ни одного представителя духовного сана. Стало быть, новая власть полагает отлучить святых отцов от кормила. Оно и лучше: представления хороши в нерабочее время.
– Не заскучал? – услышал он голос хозяина.
– Вполне все интересно, – ответил Судских.
– Зови меня Семеном, Игорь, – перешел на ты Гречаный. – Слышал, с попиком каким-то возишься.
– Был грех, – с легким сердцем ответил Судских.
– А на кой ляд? Пойми, я в твои дела не лезу и мог бы у Воливача прознать. Но мне твое мнение интереснее.
– Скажи мне правду, атаман, зачем тебе моя любовь? – с веселой улыбкой продекламировал Судских.
– А затем, – принял все на полном серьезе Гречаный, – что время поповских россказней ушло и подымать Россию надо без поповской блажи.
Говорил он грубовато, но в речи его угадывались эрудиция и приличный запас слов.
– Тогда и у меня вопрос напрямую, – сказал Судских. – : Почему казак, истый христианин, как повелось, ратует за атеизм?
– Истово можно париться или водку пить, но истово верить в нереальное могут только больные или ущербные люди. С чего вдруг комиссары возлюбили Христа? Для них и поп союзник и черт, лишь бы вернуть утраченную власть. Это элементарная шайка, все они бредят временами былого разбоя, когда любая пакость с рук сходила, а казачество верит в устои, и при царе христианская вера была одним из столпов. Прошлого не воротишь, другая вода, на миф не обопрешься. Вот ты мне и ответь, что раскопал твой попик в Библии?
– Он не попик, – отвечал Судских. – Атеист почище нас. Он развенчал христианство, корни которого в иудаизме.
– Как раз это нам и надо, все стало на свои места! – с особым удовольствием подчеркнул Гречаный. – И это на самом деле серьезное исследование?
– Я наслышан о нем лет тридцать, читал его работы еще тогда и могу уверенно заявить: это серьезное исследование.
– Хай буде грец, как говорит наш хохол Христюк. Игорь, он нужен всем нам, чтобы откреститься от Церкви, дать народу такую возможность.
– Это не простая задача, – покачал головой Судских.
– А сплотить Россию легко? Без посулов? Без обмана? Русский человек горы свернет, только дай ему уверенность, что не завалит его этими камнями, что польза есть от этого труда. Мы не будем врать людям, скажем все, как есть, их послушаем; где надо, власть употребим, а прохвостов гайдаров-ельциных будем искоренять нещадно. Нам разумные нужны. И я рад, Игорь, что мы вместе. Люб ты мне.
Он взял Судских за плечи и обнял крепко. Судских смутила такая прямота чувств и ласка.
– Мы еще не выпили, – сказал он, чтобы как-то разрядить это прилюдное откровение. – Сдается мне, атаман не только бурку носил?
– Вот чертяка! – засмеялся Гречаный, наливая по стакану водки. – Мало кто говорит со мной не языком оперетты. Ты прав. Я потомственный казак и росич, но Высшее Бауманское закончил с отличием, в Штатах стажировался, и выпить хочу за росичей, за нас с тобой. Тут хватает примазавшихся, но костяк наш из чистого металла. И вера нужна нам единая, коль скоро без веры жить нельзя. Она должна быть реальной, силы мифического Христа уже не хватает. Вот что объединит Россию, вот что принесет она всему миру. Выпьем за это!
Водка была горькой, как всегда. И правда оставалась горькой. Сладкими оставались надежды. Да, соглашался с Гречаным Судских, при таком разбросе вероучений все разговоры о веротерпимости несут малый прок, каждый верующий обихаживает свой закуток. Но как же все зыбко, как далеко и нереально!
– А как все это будет выглядеть? – спросил Судских, дождавшись, когда Гречаный закусит грибком.
– Что все? – переспросил Гречаный.
– Приход новой веры.
– Единственным путем. Сначала берется власть.
«Ничто не ново под луной», – подумал Судских и добавил, провоцируя на откровенность:
– Сначала портфели делят.
Гречаный засмеялся:
– А ты, Игорь, не промах. Воливач на тебя не зря ставит. Так оно и лучше. А посему соображай: у Воливача дивизия, у тебя дивизия, у меня дивизия, у Гуртового деньги, у остальных присутствующих новая вера. По рукам?
Судских протянул руку и спросил:
– А остальные согласны?
– А это тебе Воливач расскажет…
«Вот и папа появился, – подытожил Судских. – Хотя все до смерти знакомо… Но кому-то надо начинать!»
К ним присоединился Воливач. Поговорили о том о сем отвлеченном, будто откровенничать можно было только вдвоем.
Вскоре, сославшись на занятость, Судских стал прощаться. Гречаный пытался удержать, но Воливач согласился:
– Игорь Петрович делает сейчас один больше, чем все мы.
– Как он тебе? – спросил Воливач Гречаного, когда Судских покинул залец.
– Стоящий мужик, Витя. Нравится мне, но… Неинтересно ему все это, другие барабаны слышит, в ногу с нами ему тяжко.
– Как поступим?
– А никак. Время есть, пусть обкатывается. Главное, весь этот бардак ему дико противен. Он нужен нам позарез, без него колода не сложится. Он, Витя, думающий, нас охолонит, если что…
Покидая Гречаного, Судских не решил, чем дальше займется в этот субботний вечер. Дел, как всегда, невпроворот, в голове разброд.
«А поеду-ка я домой! Высплюсь, отдохну под скрип родной тележки, дома и стены помогают».
Утомил его воз.
