Текст книги "Набат"
Автор книги: Александр Гера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)
2 – 7
Густой ельник окружал Карпово с трех сторон, с четвертой к нему выходили корпуса ведомственного санатория. Десятка два добротных особняков вперемешку с обветшалыми домишками вдоль дороги составляли всю деревню. Двухэтажный коттедж Портнова стоял крайним у леса, тыльной стороной к картофельному полю, а за ним шла трасса параллельно дороге внутри деревни.
Джип с группой Михаила Зверева проехал по трассе, по деревенской дороге, для обитателей особняка он не остался незамеченным. Связавшись с Судских, Михаил получил указание действовать напрямую, ведя переговоры с Портновым. Портнов согласился до приезда Судских Трифа не будоражить, категорически отказавшись впустить группу во двор. На том и разошлись: Портнов ушел в дом, группа Зверева дожидалась приезда Судских в джипе у калитки.
Группа Бехтеренко, подъехав, осталась на въезде в деревню; его джип просто стоял в колее – не объехать, не обойти, благо пока никто не покушался; другой джип занял позицию с другой стороны деревни, там, где трасса смыкалась с деревенской дорогой.
И Звереву, и Бехтеренко операция казалась слишком сырой, непонятной: брать – не брать Трифа, а если ждать, то зачем так нахально. Успокаивали себя одним: вот приедет барин, барин нас рассудит. Блокировали подъезды – ждем.
В доме Портнова также царило томительное ожидание. Без взрывных эмоций обсуждали вмешательство всемогущего УСИ и сходились во мнении, что из западни не вырваться и тягаться с генералом Судских резона нет. Сам Портнов надеялся кое-что выторговать для себя при обмене, вот только на что менять Трифа, он пока не определился.
Виновник суеты ни о чем не догадывался. Едва приехали, он изъявил желание приготовить еду, а чтобы дочь Чары не путалась под ногами, ее сплавили на кухню, чему она была вполне довольна: всех приехавших она знала, с ними было неинтересно, а дед Илья, как она сразу окрестила Трифа, сгодился ей для точки зубок, беззащитный и вежливый, да еще окруженный какой-то тайной, – это она поняла по поведению взрослых.
Лениво грызя морковку, она сидела на кухонном столе, качала ногой, ничуть не смущаясь, что кусок мяса рядом, а уж что Триф и картошку чистил, и овощи мыл, и у плиты шурует кастрюлями-сковородками – тем более. Она пребывала в том возрасте, когда занятия взрослых кажутся несусветной глупостью и куда лучше употребить время на ничегонеделание. А времени не меряно, но очень хочется побыстрее стать взрослой и показать всем этим «пенькам облезлым и драным кошкам», как надо жить. Старость в ее понятии начиналась с двадцати пяти годов.
– Дед, а дед, ты ведь шпион, а? – настырничала она.
– Шпион так шпион, – соглашался Триф, шинкуя морковку.
– Тогда тебя посадят, – утвердила приговор девчонка.
– Раньше посадят, Маруся, раньше выпустят, – не огорчался Триф, берясь за чистку лука.
– Я не Маруся, а Марья, а вообще-то правильно по метрикам – Мара, ты запомни.
– Запомнил: Мара Хайт, и оба мы шпионы.
– Какая Хайт, какие шпионы! – играла в возмущение Марья. – Ну, даешь, дед! Ты меня не подставляй. Сам садись!
– А вот смотри: я шпион, меня не взяли, и ты на свободе, значит, и ты шпионка. Логично?
– Ни фигашечки логика! – будто бы озадачилась Марья. – Так ты меня, может, в блудницы запишешь?
– Чего нет, того нет, – вел беспредметный разговор Триф, сосредоточенно нарезая мясо. – Профессия эта древняя, а вы, мамзель, еще неощипанный цыпленок.
Марье развитие беседы нравилось, особенно в такой близости к щепетильной теме.
– А блудниц что, ощипывают?
– Жизнь это делает.
– А как это?
– Постепенно. Сначала волосы линяют, тело дрябнет, потом мозги…
– А потом?
– Потом женщина становится кандидатом в депутаты.
– А это зачем?
– А куда ж ей податься? Жизнь не сложилась, осталось в политику идти, – вертелся Илья у трех сковородок сразу.
– Ага, дед, теперь понятно, чего ради тебя ищут. Ты диссидент. Или ботало по-нашему. Ты устои государства подрываешь.
– Ботало так ботало, – съел и это Илья, полагая, что его сговорчивость утомит нахальную девицу от расспросов. Как же!
– А ты вроде и Святой церкви насолил, а?
– Ни в жисть.
– Насолил, насолил, – напирала Марья. – Я слышала, Чара Светке чего-то там про это говорила.
«А еще Чара говорила, что Марья – ужасная христианка», – вспомнил Триф.
– Пусть будет по-твоему, – искал мировую Триф, не ведая, что тинэйджеры не признают победы по очкам – только нокаут.
– Ты крамольничал, – заявила Марья.
– Согласен, крамольничал. Каюсь.
– Нет, так не пойдет. Ты должен получить наказание сполна, а то легко отделаться хочешь. Я тебе допрос учиню.
– Мария, а не очень ли ты палку перегибаешь? – решил защищаться Триф.
– Хочешь сказать, я наезжаю на тебя? Какие наезды, дед? Ты меня оскорбил!
– Чем это я тебя оскорбил?
– Сначала сам наехал на меня ложными обвинениями, а во-вторых, я – истинная христианка и крамольников не потерплю, а в-третьих, я здесь хозяйка, а ты неизвестно кто и хамишь мне.
– Т-а-а-к, – призадумался Триф. Нахальное дитя загнало его в угол.
– И как? – наблюдала за ним Марья, как боксер за поверженным соперником. – Ты давай-давай, отчитывайся.
– Это нечестно, – не успевал Триф со сковородками, не мог оттого сосредоточиться для отпора.
– Нечестно? – округлила глаза Марья и тяжелым ударом добила лежачего: – А вести с ребенком разговоры о проституции честно?
Триф дрожащими руками выключил газ, снял передник и сел, понуря голову, на табурет. Его часто били, но так нагло никто. Он, болезненно щурясь, смотрел на злорадное лицо Марьи, силясь найти в нем хоть капельку сочувствия.
«Если я сейчас не соберусь, не дам сдачи этой беззастенчивой нахалке, быть большому скандалу», – понял он.
– И ты считаешь себя истинной христианкой? – начал новый раунд Триф.
– Сомневаешься? Вот крест, – предъявила она из-под свитера нательный крестик.
– Этого мало. А знаешь ли ты Святое Писание?
– Дед, кончай приколы, лучше мясо жарь. И раскаивайся как следует. Стану я тебе рассказывать, что знаю, чего не знаю, – отрезала Марья.
«На козе не подъедешь», – еще раз убедился Триф.
– Беззаветная, так сказать, преданность?
– Хотя бы и так, – уклончиво ответила Марья, старясь угадать, откуда последует каверза.
– Одним словом, Библии ты не читала, христианских истин не знаешь, а считаешь себя истинной христианкой. А тебе не кажется, что именно тупого повиновения добиваются от людей как Церковь, так и коммунисты?
– Да чхать я хотела на коммуняк! Они были нужны для того, чтобы Святая церковь пришла к власти. Посмотришь через год. Им припомнят и снятие крестов, и осквернение храмов, все припомнят! И кара будет страшной.
– Это каким же образом? – натурально удивился Триф. – У коммунистов власть, армия, милиция.
– Это только кажется, дед, – отмахнулась Марья. – Мы, молодые, поможем Церкви. Коммуняк передавим, иноверцев и жидов из России выгоним. И тебя заодно. Ты ведь еврей, дед? – потирала свои ладошки Марья.
– Это уже проходили! – огрызнулся Илья, заново поджигая газ. – Еврейские погромы, черные сотни, поиски виновных. Было.
– Нет, так еще не было. Еще молодые своего слова не говорили. Мы вас, старперов, уму-разуму научим.
«А это не плоды собственных раздумий юной нахалки», – оценил сказанное Триф.
– Кто это вам напел, мамзель?
– Кто надо, – отрезала Марья. – А ты лично у меня на заметке, и лично я спрошу с тебя за скверну на Церковь.
«Вот и персональная угроза…»
– Понял, Христова молодежь святых отцов в обиду не даст?
– А ты как думал? – ухмыльнулась Марья, обнажив остренькие зубки.
– А истина как таковая молодежь не интересует, да? – плел свои силки Триф, вполне спокойно управляясь теперь с готовкой. – Была бы драчка, было бы кого бить, на кого укажет учитель. «Юрарэ ин вэрба магистри».
– Переведи.
– Буквально: «Слепо следовать словам учителя».
– Верно мыслишь, дед. Учитель знает, кого бить. Наше дело не промазать. Так что готовься, дед.
Марья не успела отпраздновать победу.
– Кого это ты бить собралась, лахудра? – спросила вошедшая Чара. – Не очень ли ты распоясалась? Марш со стола!
– О, родное кумыкало пришло, – ворчливо огрызнулась Марья, слезая со стола. – Так и знала: только с умным человеком разговоришься, маманя вмешается…
Триф хмыкнул, отвернувшись к мойке. Они, выходит, были милыми собеседниками.
– Лапшу на уши вешай другим, – отрезала Чара. – Плела, небось, про юных воителей Святой церкви? Да, Илья Натанович?
– Ну что вы, – во весь рот улыбнулся Триф. – Мы все больше о пользе каротина говорили.
– Вот видишь? – понравилась отговорка Марье. – А ты во всем только плохое выискиваешь.
– Я тебя слишком хорошо знаю, – не поверила Чара. – Нагловатенькое и подловатое чадо. Пользуешься тем, что жалею тебя, не могу по-матерински всыпать.
Марья, вспыхнув, покинула кухню.
– Доставала? – участливо спросила она Трифа.
– Не без того.
– Заметно… Понимаете, Илья Натанович, Машка с полгода назад вступила в отряд «юных христиан». Я сначала обрадовалась, не по улицам болтается девчонка, жить учится по законам христианской морали. А послушала ее – ужаснулась: подростки, сведенные кем-то в банды. Я очень сомневаюсь, что за всем этим стоит Церковь. Под видом святой истины им вдалбливают в головы кодекс насилия и бесчестия!
– А почему вы не воспротивитесь? – выслушав, удивленно спросил Триф. – Так и до беды недалеко…
– Сложный вопрос, Илья Натанович, – стало печальным лицо Чары. – Я ведь Машке не родная мать, двоюродная тетка. Ее родители погибли три года назад, она досталась мне вполне сложившимся эгоистом. Девочка все принимает в штыки, и я в замешательстве, кое-как справляюсь с ней. Запретить ей посещать сходки, а что вместо? Я не сильна убеждать, а она не очень воспринимает нотации. Вы бы не взялись направить ее?
– В моем положении? – грустно усмехнулся Триф. – А что там, к слову сказать, происходит? Я ведь чувствую. Машина какая-то у калитки, вы все скованны…
– Врать не могу, Илья Натанович. К тому лее Виктор попросил подготовить вас. Какой-то важный туз из органов прибыл за вами.
– Охо-хох! – так и сел на табурет ошарашенный Триф, прямо на пучок укропа.
– Только не ударствуйте! – успокаивала Чара. – Намерения у них мирные, будто хотят вас от Церкви уберечь.
– Час от часу не легче!
– Не могу судить, Илья Натанович, но что им всем от вас надо?
– Как вам сказать… – ушел в размышления Триф, задумчиво теребя передник. – Все беды на земле от дерзких. Как сказано в притчах Соломоновых: «Поучающий кощунника наживет себе бесславие и обличающий нечестивого – пятно себе. Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя, обличай мудрого, и он возлюбит тебя. Дай наставление мудрому, и он будет еще мудрее, научи правдивого, и он приумножит знание». Я попробовал передать часть своих познаний мудрецам, оказалось: без умных обойтись можно, без послушных никогда.
– Я вас поняла. Однако власть не может обойтись без умных. Неужели вам не нашлось места среди советников?
– Это разные вещи, Чара. Если я стану подсказывать плотникам, какой высоты порог делать, – это одно, а говорить им, что дом, ими возведенный, плох, – это другое. Это – посягательство на приоритет. Проще говоря, я толковал Библию иначе принятых норм.
– Не поняла, Илья Натанович: по-моему, Библия – книга книг, где сокрыта величайшая мудрость.
– Вот именно – сокрыта. Бьюсь об заклад, вы не читали ее, как не читали Библию наши вожди – светские и святские.
– А верно! – засмеялась Чара. – Не читала. Так, слышала кое-что, цитатки кое-какие… А что вам в Библии не по нраву?
Триф вздохнул. Беседовать на эту тему не хотелось.
– К нам идут, – сказал он, выглянув в окно. На крыльцо поднимались Портнов и двое незнакомых людей.
Чара слегка поправила прическу и открыла дверь кухни.
Первым вошел высокий мужчина, худощавый, с приятным, не колющим, но проницательным взглядом.
– День добрый, – сказал он и представился: – Генерал Судских.
Он посмотрел внимательно на Чару и остановил взгляд на Трифе, уверенный и располагающий.
– Илья Натанович, вам надо срочно покинуть это гостеприимное убежище.
– А обед я приготовил, не убрано тут, – засуетился, морща лицо, Триф. – Как-то некстати…
– Отобедаем в другом месте, – мягко настаивал Судских. – Я вызвал вертолет – это говорит о чем-то?
– А в Южном порту меня ожидает атомная субмарина, – грустно сострил Триф.
– Фарватер мелковат, – принял шутку Судских. – Благодарите хозяев за приют – ив путь.
В прихожей, вздыхая горестно, Триф надел куртку, мокроступы, попрощался со всеми разом и с Марьей отдельно:
– Прощай, дитя. И будь аккуратнее в выборе учителей. В Писании сказано: «Мудрость лучше силы, и однако же мудрость бедняка пренебрегается и слов его не слушают».
По личику Марьи, смазливому и озленному, отчего оно казалось мелким, читалось, что за словом в карман она бы не полезла, не будь здесь взрослых, особенно Чары, настороженной, как капкан.
– Да пребудет с нами Иисус наш, брат мой, – не удержалась Марья от ерничества. – Я провожу вас, – и первой выскочила из дома, опережая наставления Чары.
Портнов повел всех не к калитке, а к забору. Он шел впереди, за ним – Судских, Триф, замыкали шествие двое оперативников в камуфляже и Назаров. Поодаль, будто нехотя, пробиралась Марья.
– Боже мой, Боже мой! – хватался за голову Триф, поспешая за Судских. – Объясните, что происходит?
– Пока ничего, – отвечал Судских, – но по вашу головушку сюда прибыло несколько милицейских машин, да едут два грузовика с юнцами, непонятно кем ведомые. Я побаиваюсь провокаций.
– A-а, это вы не знаете, а меня Марья просветила: это «юные христиане», защитники веры, – торопился Триф.
– Потом разберемся, – не вдавался в подробности Судских.
Об этих молодежных формированиях он знал и до поры до времени не придавал им серьезного внимания. Отнюдь не в церковных кругах родилась идея их создания, но ее подняли на щит сразу многие и демократы, и националы, чтобы, дескать, отвлечь молодежь от наркомании, хулиганства. Их поддержали коммунисты, нашлись средства на воскресные школы и летние лагеря. Первые тревожные сигналы стали поступать недавно: молодежь учат обращаться с оружием, отряды «юных христиан» принимают участие в облавах на бомжей вместе с «милицией нравов».
– Веселей, веселей, – поторапливал Трифа Судских.
– В пору веселье, – с придыханием отвечал Триф. Путь по глубокому снегу давался ему с трудом.
– Идет! – оповестил всех Зверев, и все сразу разом услышали стрекот вертолета.
Они выбрались на картофельное поле, туда же снижался вертолет. И тут, обернувшись, Судских приметил Марью.
– А ты куда? Марш назад!
– Что вы, что вы! – замахала она руками. – Чешите себе по холодку! – И побежала прочь, но не к дому, а наискосок, к трассе, где у обочины стояли две «раковые шейки» и красная «Нива», толпились люди в защитной милицейской одежде. Но самое неприятное – два крытых армейских грузовика только что подъехали, перегородив трассу, из кузовов сыпались горохом горланящие что-то подростки.
– Веселей! – скомандовал Судских и потянул за собой Трифа. – Миша, вызывай Бехтеренко, прикрывай! Не стрелять!
Он подтолкнул к открытому вертолетному люку Трифа, помог ему забраться внутрь, влез сам. Вертолет тут же стал набирать высоту, оставив под собой оперативников, Портнова, Назарова, бегущих к ним людей в милицейской одежде, вперемешку с подростками, среди них скакала Марья.
– Улетели, гады, ушли, сволочи! – кричала она. – Дайте мне автомат! – почти визжала она.
Кто-то в защитной форме сунул ей автомат под руку:
– Палить-то умеешь?
– А то! – резко передернула затвор Марья.
– Пали по этим, – подсказали Марье из-за спины.
– Стоять! – крикнул в сторону набегающей толпы Зверев. – Я майор УСИ Зверев!
– Мент поганый! – взвилась Марья. – Получай!..
Резкий треск прошил воздух, пули натолкнулись на преграду, оставшиеся на картофельном поле попадали в снег.
– Остановите эту сучку! – орал со снега Назаров. – А то не ручаюсь за себя, всех перемолочу!
– Что ж ты наделала, девонька? – отобрал у Марьи автомат подскочивший милицейский майор.
– Как что? – еще не остыла от горячки Марья. – Началось! Мне выдали оружие, я в отступников стреляла!
– Кто приказал? – обвел хмурым взглядом толпу майор. Он где-то потерял головной убор и прятал то одно, то другое ухо в воротник шинели.
– Мы христово воинство, ты нам не приказчик! – крикнул кто-то из подростков по-петушиному. Загомонили остальные.
– А ну заткнись, сопляки! – осадил всех подошедший от трассы коренастый мужчина в шлеме и камуфляже спецназа. – Жопу намять? – И выписал крикуну крепкого пинка. – С вами, желторотые, позже. Кто дал девчонке оружие?
В молчании слышен был только хруст наста: к лежащим на снегу спешили спецназовцы.
– Оружие к осмотру! – приказал коренастый.
– А кто вы такой? – спросил милицейский майор.
– Полковник УСИ Бехтеренко! Достаточно полномочий, сукин ты сын?
– По машинам! – фальцетом крикнул кто-то из толпы.
– Стоять! – передернул затвор полковник. – Больше повторять не буду: оружие к осмотру!
– Она вырвала у меня автомат! – протиснулся сквозь толпу милицейский сержант, судя по лычкам на защитной куртке.
– Чей это? – насупился полковник.
– Мой… Наш, – сдавленно ответил милицейский майор.
– Каплев, Запашной, взять мерзавца!
– Не имеете права! – встрепенулся майор. – Я вам не подчиняюсь!
– А я тебя спрашивать не буду, понял? А если бы не пацаны здесь, у нас с тобой другой бы разговор получился, понял?
– Вам придется отвечать за вмешательство в действия милиции по пресечению беспорядка, – не испугался угроз майор.
– Тебе, майор, погоны явно не по размеру, если беспорядок порядком называешь. Я тебя лично в порошок сотру, – прохрипел полковник. Старая вражда выплеснулась наружу.
– Не имеете права! – заорал с опозданием и сержант, выкручиваясь в руках спецназовцев. – Товарищ майор, вы скажите ему, скажите, как вон тот бородатый настаивал пацанам оружие дать! А вы еще сказали: «Не торопись», а бородатый взял у меня автомат, а вы промолчали, ну что ж вы, товарищ майор!
– Молчи, дурак! Что несешь? – спохватился майор, ища глазами за спинами подростков бородатого в застегнутой наглухо стеганой куртке и шапке с опущенными ушами.
– Ясен расклад, – процедил полковник, проследив направление взгляда майора. – Иди сюда, подстрекатель сраный!
Подростки заволновались. Раздались крики: «Учителя не отдадим! Убивайте, гады!»
– Цыц, щенки! – зычно крикнул полковник и дал короткую очередь вверх.
К нему подбежал спецназовец.
– Зверева насмерть, двоих тяжело, вызвали санитарный вертолет! – кратко сообщил он.
– Все слышали? – обвел взглядом разношерстную толпу полковник. – Доигрались?
Подвели бородатого.
– Тобой лич-ч-но заниматься буду. Чтобы пацанов не растлевал.
– Я Богу служу, перед Богом и отвечу, – с нагловатым форсом сказал бородатый. По виду, если не считать бороды, ему было лет двадцать пять.
– Ив каком же сане пребываешь, охламон? – не стеснялся на выражения полковник. Бородатый не ответил. Сплюнул.
– Майора, сержанта и этого в мою машину, – распорядился полковник. – Глаз не спускать!
– Не имеете права, не отдадим учителя! – загомонили подростки.
– Да пошли вы!.. – прекратил разговоры полковник и первым двинулся через расступающуюся толпу. На его пути оказалась Марья. Средь бледного личика алел пухлый ротик, потрескавшиеся губы подрагивали.
– А первую заповедь «Не убий» забыла? – спросил он и крепко взял Марью за рукав куртки. – Пошли, сучонка…
Марья в забытьи повиновалась.
Толпа стала рассасываться. Милицейские рассаживались в свои «раковые шейки», молодняк полез в грузовики. Безучастные ко всему сидели в кабинах грузовиков водители. Отхаркиваясь, заработали моторы. На посадку среди картофельного поля заходил белый санитарный вертолет. В ранних сумерках он казался искрой уходящего дня.
2 – 8
Это было самым трудным – сообщить семье Миши Зверева о его смерти. Считалось, что в элитном УСИ практически исключены потери личного состава. Да, гак было. Но железный обруч обстоятельств туже и туже стягивал привычный уклад понятий, чаще и чаще оперативники Управления сталкивались с сопротивлением и применяли оружие. Один убитый, двое тяжелораненых – это уже ЧП для плановой операции. Случайность?
– Нет, друзья мои, – завершал подведение итогов операции Судских. – Мы элементарно не готовы к экстремальным событиям. В стране уже десять лет экстремальность стала нормой жизни, а мы полагаем наивно, что магическое «Я – работник УСИ» убирает автоматически все преграды. Люди разозлены и разобщены, прежние ценности и табу мало кого волнуют, и только случайность по-прежнему является доминантой поведения. Каждый надеется выбраться из критической ситуации благодаря случайности, верит только в случай, в знаменитое русское «авось» и ни перед чем не остановится, чтобы из грязи попасть в князи. Сегодняшнее печальное событие – не случайность, это закономерное проведение плана дальнейшего развала страны. Имена проводников этой политики мы пока не знаем. Наша задача – пресекать в зародыше любое вовлечение масс в беспорядки. Стандартных подходов нет.
Заместители и начальники отделов расходились молча. Как правило, вопросов никто не задавал. Подчиненных Судских приучал с самого начала работать самостоятельно. Остался полковник Бехтеренко.
– Что с девчонкой делать? – спросил он, едва все вышли. – Несовершеннолетняя, убийство при отягчающих обстоятельствах…
– Портнов очень просил за нее, – опустив голову, отвечал Судских. – Девчонка сирота.
– Этого к делу не пришьешь. На всю катушку дадут.
– Овца заблудшая! – отвернулся к окну Судских. – Да-вай-ка, Святослав Павлович, не опережать события. Все подследственные остаются у нас. Готовь документы в Генпрокуратуру, начинай следствие. – Он не знал, что еще сказать, попросту не хотел и закончил неожиданно: – Поехал я к Зверевым.
Первым к себе Бехтеренко вызвал майора милиции:
– Ну давай, майор, выкладывай, что-где-когда. Пой мне, одним словом: «Как ты очутился там, где я живу?»
– Ни на какие вопросы я отвечать не буду, – упрямо ответил майор. – Я выполнял приказ своего начальства.
– Использовал, так сказать, дорогу сюда на время для обдумывания. Так чей, говоришь, приказ ты выполнял? Генерала Христюка?
– Да, и говорить буду только в его присутствии, – выработал тактику майор.
– Ну, это мания величия, майор. А вот приказ говорить я тебе сейчас спроворю, – угрюмо усмехнулся Бехтеренко и набрал номер: – Генерала Христюка. Кто спрашивает? Полковник Бехтеренко, он в курсе, – и развел руками, показывая майору: нет никаких проблем. – Здравствуйте, генерал. У нас маленькая заминка, подопечный ваш кочевряжится. Даю трубку…
Майор взял трубку и по мере высказываний на том конце провода тянулся, как худосочный росток, вверх. Молча он вернул трубку, оттер испарину со лба.
– Тяжело младшим стрелочником? Так тебе и надо, раз мозгами шевелить не хочешь. Да ты садись, садись, в ногах правды нет, – милостиво предложил Бехтеренко.
– А где она, правда? – смотрел на него майор невидящим взглядом. – Христюк сказал, что это я из обычного рейда устроил чрезвычайную акцию, действовал вопреки оперативным данным.
– И каковы они были на десять часов утра?
– Я получил личные указания Мастачного, заместителя Христюка, в его присутствии, обезвредить разыскиваемого Трифа. Данные о его местонахождении по рации сообщил лично Христюк. Тогда я выехал в деревню Карпово. Попутно мне придали еще восемь человек из дивизиона «милиции нравов».
– Кто распорядился послать туда пацанов?
– Не знаю. Я честно говорю.
– Вот тебе раз! Тогда откуда вы знакомы с отцом Мотви-ем, или судимым дважды Александром Мотвийчуком?
– Я его не знаю, – отрицательно замотал головой майор.
– Брось, майор, – жестко приказал Бехтеренко. – Запел, пой дальше.
– Но…
– Без но. Уверяю тебя. Мотвийчук расколется быстро, не бери грех на душу, на тебе первом кровь наших ребят.
– С ним меня знакомил тот же Мастачный за неделю до Рождества. Сказал, что Мотвийчук руководит отрядом «юных христиан», неплохо бы приобщать ребят к серьезной работе.
– Слушай, майор, ты что, полный придурок, не знал о розыске Мотвийчука? – заскрипел на стуле Бехтеренко.
– Знал.
– И не заявил об этом Христюку?
– Начальство и без меня об этом знало.
– И ты решил спеться со своим врагом заклятым, с тем, кого тебе отлавливать надо и днем и ночью, в пургу и вёдро, пока в тебе хоть кровинка полощется?
– Не валите на меня все! – вскинул голову майор. – Мне было сказано, что Мотвийчук искупил свою вину работой с подростками.
– Какие моралисты в «милиции нравов»! – всплеснул руками Бехтеренко. – Этот охламон полгода назад замочил невинную старушку, а его в святцы вносят! Где логика, майор?
– Я выполнял приказ, – опустил голову майор.
– И рассчитывал, с рук сойдет. Навалитесь на бедного Илюшку, оттузите по печени, по почкам, остальное вас не касается. Так вас, ментов поганых, учат нынче служить народу?
– Меня этому не учили.
– На каникулах был? Врешь. Слушай, я тебе одну бумаженцию зачитаю для осветления памяти. – Бехтеренко поискал в папках и вынул листок. – Слушай, стенограмма выступления замполита Мастачпого перед офицерским составом в годовщину создания «милиции нравов»: «… и я вам, товарищи, не советую миндальничать с нечистью. Хватайте всех подозрительных, нормальный человек по улицам не шастает, по вокзалам не ночует. При малейшем намеке на сопротивление – палочками по жизненно важным органам, чтоб долго не жил. Народ вас поддержит, хватит мириться с отребьем!» Аплодисменты. А ты там был, ладошки бил. А если человек в беду попал, как Триф этот? Кому он навредил? Мозги отшибло? Козлы вы вонючие, а не «милиция нравов», лимита сраная. Я по твоей харе вижу, что онучи на милицейские сапоги сменил. Или москвич, скажешь?
– Я тамбовский, – тихо ответил майор.
– Город-то исконно русский… И не волк ты тамбовский, а хорек! Еще и пацанов в беспредел тащите.
– Это не мы, – вовсе сник майор.
Бехтеренко резко выгнул шею, набычился, но сдержался. Вид майора был ему неприятен. Он вызвал охрану, а майору сказал:
– Ничего ты не понял, служивый. Вот тебе карандаш, бумага, в камере подробно все опиши в числах и лицах. Ведите его, – кивнул он охранникам. Старший показал глазами на майора: отобрать лишнее?
– Ведите, как есть, – распорядился Бехтеренко. – Трус. Но я думаю, совесть к нему вернется. Давай, майор, у тебя есть шанс стать порядочным человеком. Или просто человеком, а не козлом в мундире.
Закурив, выпив газировки из холодильника, Бехтеренко велел вести Мотвийчука.
– Отец Мотвий? – дурашливо осведомился он. – Или сразу по фене начнем?
– Лучше сразу по закону, полковник, – с наглецой ответил Мотвийчук. Борода не делала его старше, она лишь прятала отдельные участки лица. Видимыми оставались ныряющие в сторону рыжие глаза, острый и длинный нос с горбинкой, не переломанный пока за нахальство.
– По-людски хочешь? – притушил сигарету Бехтеренко, прищурился от дыма.
– А ты меня незаконно взял. Меня милиция ищет, понял?
Без комментариев Бехтеренко отвесил ему добрую оплеуху.
– Ты! Ты! – скособочился Мотвийчук. – Не имеешь права!
– Имею, – спокойно ответствовал Бехтеренко, примериваясь, как бы выровнить наглеца оплеухой с другой стороны. – И вот почему. То, что ты с пацанами вытворяешь, грех куда более тяжкий, чем убийство старушки.
– Докажи сначала! – крутился вокруг оси Мотвийчук, прикрываясь обеими руками от кружащего полковника.
– Бережешь личико? Зеки тебе его пока не испортили… Не хочешь назад, да? Маманька, надеешься, вызволит?
– Не убивал я никого! – всхлипывал Мотвийчук. – Требую адвоката и передачи дела в руки милиции.
– Адвоката, говоришь? Есть у тебя адвокат: Зверев Михаил Иванович. Знаешь такого?
– Не знаю.
– Я подскажу: майор органов, которого сегодня глупая девчонка убила, а автомат в ее руки ты вложил.
– Это еще доказать надо, – упрямился Мотвийчук.
– И я о том же, – согласился Бехтеренко. – А пока суд да дело, будешь ты обычным подследственным. Идет?
– Так бы сразу, – распрямился Мотвийчук.
– А сидеть будешь в обычном предзаке. Идет?
– Нормально.
– Ас тобой в камере будет еще человек двадцать стоящей братвы, которая будет знать, кто ты такой. Идет?
– Переживем. Бог терпел и нам велел.
Бехтеренко засмеялся откровенно, будто со щенком забавлялся.
– Слушай, Сонечка, так кажется, тебя мама в детстве звала? Блатным станет известно не только про старушку, но и про девятилетнюю девчушку, которую ты изнасиловал.
– Зачем наговариваете? – сменил тон и обращение Мотвийчук. – Не было такого!
– Али запамятовал? – Бехтеренко взял папку и держал ее на весу перед ним. – Здесь все. Ты садись, садись, – кивнул на стул Бехтеренко, перелистывая страницы. – И не удивляйся, что у нас твое дело. Неспроста, значит… Послушай, если в памяти стерлось: 1996 год, дело номер двадцать два тридцать один по факту изнасилования Мотвийчуком Александром Витальевичем несовершеннолетней Бальтер-манц Ирины Семеновны 1987 года рождения. Вспомнил?
– Так доказано, что не доказано! – вскочил Мотвийчук.
– Оклеветали, что ли? Нет, Сонечка, маманя тебя откупила за десять тысяч баксов. Может, и это наговоры?
– Як делам матери отношения не имею.
– Ой ли? Тогда я тебе документик зачту: «Расписка. Дана настоящая Мотвийчук Н. В. Бальтерманц Ольге Давыдовне в том, что она обязуется выплатить Бальтерманц Ольге Давыдовне десять тысяч долларов за прекращение следствия об изнасиловании ее дочери Бальтерманц И. С. Подпись: Мотвийчук Н. В». И ниже: «Деньги в размере десяти тысяч долларов переданы мною Бальтерманц О. Д.». Что скажешь, кум мой окаянный? Умный народ евреи?
– Жиды проклятые! – заиграл скулами Мотвийчук. – Вот бы и судили их за вымогательство.
– Не получится, – вздохнул Бехтеренко. – В Израиль укатили.
– Это она специально дочь свою подставила, чтоб баксы сорвать, тварь!
– А ты наивный и слепой, да? На ребенка полез… Ладно, что ты со всех сторон урод, везде хочешь правым остаться, только учти: уркам объяснять свою правоту не советую. Они хоть и уроды, но до маразма не опускаются.
– Все беды от жидов, – вздохнул Мотвийчук, будто и не было уничижающей тирады полковника.
– Интересная тема, – согласился Бехтеренко. – Развивай…
– Религию подкинули – раз, гражданскую войну развязали – два, – загибал пальцы Мотвийчук, – при коммуняках грабили страну, а потом к себе свалили. – Он победоносно глянул на полковника, как бы призывая его: ты же русский, согласись.
– Не соглашусь, – сказал полковник. – Ты главное забыл: сволочи ойстрахи на скрипочках поигрывают, а мы на днеп-рогэсах надрываемся, сволочи Эйнштейны науку двигают, Лившицы в правительствах заседают, и вообще они первыми у кассы, а нас, русских, оттесняют. И это еще не все: еврей еврею ручку протягивает, наверх тащит, а русский русскому ножку подставляет. Оттого они, приплясывая «Семь сорок», у кассы встречаются, а мы в лучшем случае в центре ГУМа у фонтана с песней «Чому я не сокил, чому не летаю». Так?
