Текст книги "Набат"

Автор книги: Александр Гера

Гера А. Набат

 
Мне в жизни выпал странный лот:
По осевой идти вперед,
Налево совесть не дает,
Направо Бог не подает.
 
 
Иди, – сказал мне Бог, —
Бодливым нету рог.
 
 
Тогда я вынес барабан
И дробью зарядил.
Не генерал и не драбант,
Но всех разбередил.
 
 
Я шел один по осевой
И всех будил мой дробный бой.
 
 
Одних он раздражал,
Другим, как шило был в заду,
Для третьих – правый фланг в ряду,
Четвертым был песком на льду,
А пятым пятки жал.
 
 
А кто вослед за мной идет?
Не оглянись! – сказал мне Лот.
 

Часть первая
Ключ архангела Михаила

Униженная и оскорбленная Россия стояла нищенкой на пороге третьего тысячелетия; от былого величия императрицы остались лохмотья горностаевой мантии, скрывавшей тело в язвах, державный скипетр в оспинах, в которых некогда гнездились драгоценные каменья, она прижимала одной рукой к впалой груди, другая вытянулась за подаянием. Выцвели орлы в ее глазах, чистый лоб морщили думы о бедственной своей участи.

Врата отворились, из малой щели пахнуло холодом вечности.

Всего лишь ключ был положен в ее протянутую длань, и вновь сомкнулись створы.

– У тебя есть полчаса, – произнес невидимый за вратами. – Уж пятый ангел вострубил…

1 – 1

Кто дерзнет назвать Дитя его настоящим именем? Немногие, знавшие об этом что-нибудь, которые не остереглись безумно раскрыть перед чернью свое переполненное сердце, обнаружить свой взгляд, тех распинали и сжигали.

«Фауст», Гете

Рождество Христово, как никогда прежде, отмечалось в России пышно и величественно, в сиянии прожекторов и мириад лампочек, в треске петард, в разноцветье салютов, в торжественном прохождении оркестров музыки военной и хоровыми выступлениями, в ликующем славословии Христа и проникновенном песнопении, на улицах, площадях, в чопорных ресторанах и концертных залах; в храмах, церквушках, часовенках толпился праздный люд, колебалось пламя свечей и лампадок, высвечивая бликами неясные тени на ликах святых и лицах живущих ныне, вкушающих хлеб присно, и всяк настраивал себя творить добро всегда, везде, вспоминал обрывки забытых молитв, чтобы нести свет в сердце, а в руках благое дело, дающее и свет и добро. С Рождеством Христовым, миряне! Две тысячи лет тому! Подавали старушкам, сирым и убогим, дающие и принимающие милость умиленно скороговорили: во имя Отца Небесного, да святится Имя Господне!

Падал тихий снежок, искрясь в ярком свете. Наступала благая ночь, за которой пряталось неизведанное.

«Кажется, празднества удались», – удовлетворенно подумал президент и лидер партии коммунистов-христиан. Через громадное окно своего кабинета он глядел па гуляющих по кремлевской брусчатке, заглядывающих в кремлевские церкви и залы, открытые в этот вечер всем, наметанным взглядом выделяя одетых в штатское работников милиции, разведки, контрразведки, национальных дружинников, президентских гвардейцев, офицеров корпуса безопасности – и как же иначе! – не дай бог случится что-либо, мало ли кощунников, смущающих простой люд кривдами о власть предержащих. Всегда так было, а в первопрестольную в кои-то веки понаехало зарубежных гостей, прессы, телевидения, готовых по любому поводу растрезвонить на весь мир о том, что новые коммунисты ничем не отличаются от прежних большевиков, тот же террор к инакомыслящим, сыск, слежка, и не стоит эта власть громадных кредитов и прочей помощи, а давно пора отдать должное последнему доводу…

«Как бы не так! – злорадно хмыкнул своим мыслям президент. – Кишка тонка, господа хорошие! Боялись вы нас и бояться будете. Превратили Русь-матушку в помойку – терпите! – а ракет на вас с бору по сосенке найдем. – На его мясистом, ширококостном лице отражалась игра заоконных огней фейерверков, будто чертики шевелили изнутри костерок страстишек: – Захочу и…»

Он знал, что хотеть можно и сделать можно, если очень захотеть. Очень… Но ради чего? Не то время, не те силы, внутренние междуусобицы хуже чесотки надоели. Боятся – и достаточно. Держать в страхе сытых, соглашаться на их мирные проекты – много прибыльнее самой удачной войны. Пока живу – боюсь. А мертвые ни страха, ни срама не имут. Удобно.

«Сим победит!» – прочувственно перекрестился президент и всем своим крупным телом повернулся на голос вошедшего помощника.

– Господин президент!

Помощник был костистым молодым человеком не более тридцати годов, на тонкой шее с крупным кадыком сидела большая голова, которую держал он с достоинством, изредка напоминавшим усилие.

– Ступай, любезный, – откликнулся президент в своей обычной манере оттягивать книзу губы, ернически ли, по-блатному ли, и добродушный тон его из-за этой манеры будто предупреждал о необходимости держать дистанцию с ним, похожим на деревенского увальня, как предупреждает на калитке табличка: «Во дворе злая собака». И крупная.

Помощник, степенно неся голову, двинулся к широкому столу президента. Президент терпеливо ожидал. Строгий черный костюм помощника напоминал пастырское облачение. Он и был ставленником церкви при новом правительстве. Разведка, как всегда, работала славно, и президент знал подноготную своего помощника. Гуртовой Леонид Олегович, долгим родом из дворян, в недалеком прошлом проживал в Швейцарии, куда попал ребенком с родителями через Израиль, куда пригласили работать его отца. До выезда отец работал в Центральном банке, слыл умницей, но высоко не поднимался и был выпущен беспрепятственно. Сын получил прекрасное образование в Сорбонне и пошел по стопам отца, быстро поднявшись до заведующего одной из секций в крупном банке «Империал». Слыл набожным и прагматичным. В Россию вернулся, едва Церковь возвысилась. Холост, порочащих связей не имеет, живет одиноко и неприметно. Болен диабетом.

Помощник достиг стола, президенту пришлось сделать то же.

– Что там? – спросил он, усаживаясь.

Глаза помощника навыкате, прикрытые крупными веками, дождались всех манипуляций, проследили каждую, и. только когда президент широко раскинул руки по столу, помощник раскрыл перед ним папку:

– Прошение патриарха о наделе церквей землями. В зависимости от числа прихожан от двадцати до ста гектаров…

Перед тем как сделать распоряжение, президент задумался, делая вид, что вчитывается в послание патриарха.

«Уповая на милость Божию, испрашиваем мы Вашего внимания…»

Церковь пошла на единение с самым своим врагом заклятым – партией коммунистов не от доброго желания помочь восстановлению былого величия России. В последнее десятилетие с необычайной плодовитостью поганок в стране разрослись секты. Они весьма примитивно толковали учение Христа, делая большой нажим на повиновение главе секты. Новоявленных князей стало пруд пруди. Вступая в союз с коммунистами, отцы Православной церкви оговорили искоренение властями ядовитой поросли. Как правило, во главе сект стояли бывшие уголовники, авантюристы, люди с психическими отклонениями. Коммунисты, придя к власти, не подвели, благо вместе с партбилетом каждый чиновник носил удостоверение христианина. Громили сектантов руками простого люда. Те, в свою очередь, ответили актами террора. Из крупных акций: был пущен под откос поезд Москва – Ленинград, отравлена вода в Истринском водохранилище, взорвана одна из семи московских высоток. Некоторое время власти мудрили списывать теракты на чеченцев, но когда члены секты «666» проникли в здание Думы и попытались взорвать его вместе с обитателями, тайное стало явным. Простой люд искренне жалел сектантов: как хорошее дело, так обязательно сорвется. Думских болтунов со всеми их прихлебаями и секретутками ненавидели люто. Им в первую очередь приписывали все беды России, отчего сектанты становились национальными героями. Предотвращая новый виток сектантства, власти создали национальную дружину – что-то среднее между опричниной и отрядами штурмовиков. Практически за год секты были разгромлены со всей жестокостью озлобленного быдла. Малое число ушло в подполье, не досаждая властям активностью. Церковь сделала партию своим возлюбленным чадом, и на президентских выборах победил кандидат от коммунистов.

– За помощь надо платить, – произнес президент, и резолюция в верхнем углу с размашистой подписью наделила Святую церковь российскими гектарами. – Не будет православной паствы…

Помощник понял его без продолжения. Объединившись с христианскими демократами, коммунисты не оставили у прочих соискателей ни малейшей надежды на успех. А что?

Церковь сулит блага в иной жизни, коммунисты – то же самое; Церковь призывает к терпению, коммунисты – тем более. Вот и объединился Христос с антихристом, вместе праздновали убедительную победу.

– Что еще?

– Думский закон о запрещении ввоза отравляющих веществ на территорию России. Принят обеими палатами почти единогласно.

– А чем я этих дармоедов кормить буду? – пробурчал президент. – Если бы они так дружно голосовали за отмену своих льгот.

Утром он выслушал доклад начальника службы спецконтроля, и картина сложилась удручающая: на территории могильников уровень радиации выше критической нормы, на некоторых пришлось увеличить запретную зону до ста километров в радиусе, вывозить оттуда жителей. Особо опасным выглядит Арзамас-2, где происходит нечто, не поддающееся осмыслению: замеры со спутника показывают сверхпредел. Контролеры отказываются приближаться к Зоне, погибло трое от непонятной лучевой болезни. Приходится скрывать все это от иностранных экспертов, но долго ли…

– Скажешь, на рассмотрении, – переборол себя президент. – После празднеств подумаю.

Он взглянул на помощника, но так и не поймал ответного взгляда, тени усмешки не поймал. Глаза навыкате прикрывали крупные веки, а за ними – думаем одно, делаем другое.

– Все на этом?

– Его святейшество ожидает аудиенции, – весомо произнес помощник.

– А я не назначал, – удивился президент. – Ручку ему лобызать я собирался в заутреней…

Помощник всем видом своим изобразил назидание. Ответил так, будто выложил каменную кладку:

– У владыки к вам неотступное дело.

– Проси, – пожал плечами президент. Он понимал: еще вопрос, кто полновластный хозяин в этом кабинете. Светская власть приходит и уходит, Церковь вечна. Успешнее других святые отцы торят дорожку в Кремль с настырностью подвальных крыс.

«А этот костыль с паперти всегда потрафит…»

Патриарх вошел, степенно обрисовался в дверях во всем степенстве парадного облачения. Президент заспешил к нему.

– Владыко! В неурочный час вы посетили меня, грешного! Премного благодарен. – И с колена поймал руку патриарха для лобызания. Рука была сухой и отмытой, пахла просвиркой.

– С Рождеством Христовым, сын мой, – осенил его крестом патриарх. Голос у патриарха был сочный и уверенный. Перекрестив президента, он двинулся прямо к его рабочему столу, будто хозяин. Президенту пришлось подсуетиться:

– И вас с Рождеством Христовым, владыко! Прошу сюда, в этот уголок для мирской беседы. Чайку изволите?

– Благодарю. – Ни да ни нет в ответе, а помощник уже вносил поднос с чашками и заварником, с баранками, пастилой и вишневым вареньем. Вкусы патриарха в Кремле изучили отменно.

Владыко лицом был кругл, видимо, и под одеждами не худ, не ущербен телом, осанист. Все пять разведок державы так и не могли сыскать изъянов под рясой патриарха и в его личном деле. Сочный баритон убеждал окружающих принять все как есть на веру.

Поблагодарив прежде за отошедшие к Церкви земли, патриарх одной фразой испросил величайшего разрешения объявить двухтысячный год годом Христа-спасителя, ибо зачиналась эра ликования православных и посрамления антихриста.

– Токмо на святой Руси возможен Божий промысел, когда бы ни шла она через тернии, через муки испытаний, подобно Христовым, за всех живущих ныне, к свету и познанию истинной веры.

– Воистину, воистину! – пришептывал президент в лад увещеваниям владыки, и надо ли его уговаривать, если Церковь дала партии недостающее связующее звено, без которого державная цепь воспринималась людом ненавистными кандалами, – веру. Симбиоз Христа и антихриста, плюс и минус бытия лучше всяких демократических изысков влили ток по-слушания в безликую массу народа. Стала масса управляемой, стадом рабов Божьих. На последнем пленуме ЦК КПРФ кто-то из ретивых предложил лозунг: «Рабство Божье – счастье народное!» Рановато, рановато… Еще радио смущает умы, телевидение доживает недолгий век по углам, газетенки клевещут, еще сыск не обрел нужной силы, а людишки кобенятся, требуют. Ужо! Вот даст МВФ обещанный кредит в миллиард долларов на передел средств массовой информации, тогда посмотрим, кто у нас ум, честь и совесть эпохи. Откстится, откстится вероотступникам!

– Аминь!

– Аминь! – с готовностью откликнулся президент.

– Пора мне, – крестясь, поднялся патриарх, и синхронно президент стал под знамение и вновь приложился к святейшей ручке.

Провожая владыку до двери, президент соображал, что еще выпросит у него святейший хитрюга, и, когда патриарх остановился неожиданно, президент не поднял глаза выше святейшей груди.

– Вот какая просьбишка малая, – неторопливо пропел владыко.

– Почту за честь, – не задумываясь, откликнулся президент, размышляя более не о самой просьбе, а про то, как быстро и он сам и окружение наловчились витиеватому языку, общаясь с церковниками. Сама же просьба в конце встречи не могла быть неподъемной: святые отцы – это не хапуги-аппаратчики – по зернышку клюют, оттого в третье тысячелетие без убытку вошли. Вот особенной могла быть просьба – то так.

– Из Павлово-Посадского монастыря послушник бежал… Как бы его возвернуть?

– Не вопрос, ваше святейшество. Кто он, что?

– Брат Кирилл. В миру Илья Натанович Триф.

– Жид? – удивился президент.

– Суржик, – уточнил владыко. – Мать русская. Но не в том печаль: грешки за ним кое-какие водятся.

– Всенепременно изловим! – поспешил заверить президент.

Патриарх сановито перекрестил президента.

– С нами крестная сила! – ляпнул тот и понял сразу, что «ляпнул»: вычитал в сухих глазах владыки. Патриарх и виду не подал. Мало ли кто и в какие одежки рядится. Пусть ряженые помогают Церкви, в святая святых вход им заказан, и не они подлинные хозяева.

Помощник повел святейшую особу дальше от президентского кабинета, а президент, не откладывая дела в долгий ящик, вызвал дежурного генерала разведки. С недавних пор высшие представители одной из пяти служб дежурили в Кремле.

«Если это будет Судских, значит, особая просьба у владыки», – загадал президент.

Трудно сказать, кому повезло, но вошел генерал-майор Судских, шеф Управления стратегических исследований.

– Ты-то мне и нужен, – удовлетворенно кивнул президент.

Судских был из интеллигентов, пришедших в органы в пору горбачевских переделок, и остался там после всех перетрусок и реорганизаций благодаря умению четко выстраивать логический ход событий и опережать их. Это умение немало способствовало усилению коммунистов в Думе, а затем и приходу их к власти, хотя Судских не числился в идейных сподвижниках партии, не был даже ее членом. Рафинированный аналитик, незапятнанный, без комплексов и пороков, с правильным ударением в словах и приятной дикцией, с фигурой человека, не забывшего о сохранении плоти, он не нравился президенту. Однако выбирать не приходилось: одних уже нет, а те далече, поуезжали прочь без желания вернуться, да и какие идеи заставят бросить особняки в Люксембурге, виллы в Швейцарии, счета в прочных банках. От них, бывших обкомовских секретарей, от гэбэшных полковников, пошла поросль моральных уродов, которые шустро растащили все, что не успели профукать их отцы. И слава Богу, что подобные генералу Судских красиво делают свое дело, сиречь дело партии.

– Его святейшество просило разыскать беглого монаха Кирилла, – не заботясь о правильности понятий, сказал президент. – А еще оно просило возвратить беглого в руки Церкви. Безо всяких там проверок и допросов с пристрастием, – закончил президент. Он старался излагать просьбу сухо, без заигрываний. – Зовут беглого Илья Натанович Триф.

– Ясно, господин президент, – просто ответил Судских.

– Как много потребуется времени?

– Думаю, после празднеств владыко получит своего беглеца. В нашей картотеке есть данные о нем, помню: Илья Натанович Триф, 1956 года рождения, выпускник философского факультета МГУ.

– Ого! – искренне подивился президент.

– Так точно, – уверил Судских. – Пять лет назад он входил в блок Борового – Новодворской далеко не последней сошкой. После провала на выборах в Думу оставил политику. Мы соответственно продолжали наблюдение. Через два года он выехал в Израиль, не сменив гражданства, но спустя год неожиданно вернулся. По некоторым причинам, что нас заинтересовало вновь.

– Не простой монашек? – испытующе посмотрел на Судских президент. – И наследил, наверно…

– Я бы трактовал это в иной плоскости, – не согласился генерал. – Тут следует заглянуть в предысторию. Триф дважды попадал в транспортную аварию, трижды его квартиру грабили. Мы полагали, что эти события имеют отношение к прошлому Трифа, когда он активно занимался коммерцией. Выяснилось – нет. Посредническая фирма «Триф и К°» работала гладко, рэкет и налоговая инспекция ее не трогали. В штате фирмы было три человека, включая самого Трифа, скудная прибыль и никаких левых дел. Проверяли. Триф относился к той породе коммерсантов, кто ждал от государства нормальных отношений и умеренного налогообложения. Он не дождался и ушел в политику. Поставил не на тех и разочаровался в политике. Кстати, на других он бы и не ставил. В монахи Триф подался с год назад после второй аварии, но не прижился, выходит, и там. Не думаю, что Церковь имеет к нему материальные претензии. Он не украдет, не поскандалит – дело в другом…

– А в чем же? – торопился узнать искомое президент. «Головастый, подлец, складно излагает!» С первого знакомства он воспринимал Судских осторожным лисом, идущим аккуратно своими тропами. В генеральской форме не рисуется, хотя дороговата шкурка, может укусить, и без такого лиса мыши медведю пятки погрызут.

– Триф обладает энциклопедическими знаниями по истории христианства. Равных ему мало. Когда он попал к нам на заметку, сразу вспомнилась его дипломная работа «Миф о Христе», – рассказывал Судских. – Он с блеском защитился в конце семидесятых и вовсе не из-за проходимости темы по тем временам. Это было фундаментальное исследование истоков христианства и роли в нем иудея из Назарета. Сославшись на древние рукописи, Триф доказал, что как такового Христа не существовало – всего лишь легенда, какой снабжают разведчика. Да, родился младенец у плотника, который вскоре скончался. А его метрики понадобились позже для проповедника. Не случайно первоисточники вскользь и путано описывают отрочество Иисуса. Кстати, Тендряков в своем романе «Покушение на миражи» плотно использовал материал дипломной работы Трифа.

– Хм, – задумался президент и, спохватившись, спросил: – А вы читали «Миф о Христе»?

– Довелось, – сказал, ожидая новых вопросов, Судских.

– Когда Триф попал в разработку?

– Я заканчивал факультет психологии двумя годами позже Трифа. Судя по документам, он уже тогда был на заметке органов.

– Но вы сказали, Триф закончил факультет философии? – пытал Судских президент, тянул ниточку, которая, может статься, приведет его к неким подвалам, где хранится мощная бомбочка, годная крепко напугать патриарха. Давай, Судских, помогай!

– Ни одно событие, выходящее из рамок обычной университетской жизни, не обходит студиозов. Мы читали «Миф о Христе» увлеченнее самого крутого детектива. Потом, правда, диплом с кафедры исчез, и никто не сделал копии. Тогда это было трудным делом.

– А что роман Тендрякова? Я что-то не припомню его.

– Судьба романа как-то не сложилась. Замах был большой, но Тендряков не рискнул воссоздать истинную картину. Именно не рискнул. Ближайшие друзья заклинали автора не публиковать его.

– Ну да? – не поверил президент. – Чего он там накопал? Подумаешь, попы-врунишки, – и спохватился: – Конечно, Святая церковь наш союзник, и мы не позволим лить помои на христианство. Но годы тогда были другие, прагматические, – нашел он нужное слово. Интересовала же президента позиция Судских: есть смысл определиться, может статься, годен тот в союзники.

– В пору повального атеизма тем не менее существовало лобби, которое не позволяло посягать на христианские ценности. При Брежневе особенно, – подчеркнул Судских.

Президент кивнул согласно. Ход мыслей генерала его устраивал, а чтобы их позиции сблизились, он уточнил:

– В пору Виктории Брежневой.

Генерал отмолчался.

– Не понравился, выходит, роман? – вернулся к Тендрякову президент.

– Хотя автор лишь робко намекнул, что не все гладко в святом семействе. Литература – это не узкопрофильная работа. Но до Тендрякова никто не посягал на миражи.

– А «Гаврилиада» Пушкина? – похвалил себя за находчивость президент. – Ведь прошелся Александр Сергеич по непорочному зачатию!

– Литературное хулиганство, талантливое нахальство, – твердо констатировал Судских. – Ерничество. А Тендряков опирался на выверенные данные Трифа.

– А сам Триф на что опирался?

– На писания ранних христиан, на иудейские первоисточники. Он блестяще знает иврит и древнееврейский, читал в оригинале комментарии к талмуду «Мидрашим», ссылался в дипломе на «Зогар» – это основополагающий текст Кабаллистики, – пояснил Судских, – так называемая «Книга сияния» Симона бен-Иоакия, изданная в тринадцатом веке. Но более всего в работе Трифа удивляют его ссылки на куда более ранние документы иудеев, откуда прослеживаются истоки христианства. Это не просто изложение учения, это программа действий на ближайшую тысячу лет.

– Но откуда об этом знал студентишка? – с сомнением спросил президент.

– Один из родственников Трифа был кантором в синагоге. Мы это выяснили. Яков Триф изгнан оттуда за вольнодумство. Иудеи, как никто другой, жестко держатся за каноны вероучения, их церковь не пережила тех дроблений, какое претерпели христианская и католическая. Я думаю, оскорбленный Яков Триф снабдил племянника основополагающим материалом, а позже, находясь в Израиле, он убедился в этом воочию, за что и поплатился.

Президент зачарованно слушал. Щемило где-то под ложечкой, как бывает не от физического недуга, а от прикосновения к чему-то тайному, непостижимому. Он ушел было в себя, пытаясь исследовать причину неосознанного волнения, но заставил себя слушать генерала. Тот излагал интересные вещи.

– Некоторые причины, из-за которых Триф покинул Израиль спешно, таковы: в книгохранилищах Израиля Триф усиленно изучал древнейшие иудейские писания. МОССАД проявила к нему интерес еще в 1978 году, едва он блестяще защитился и остался на кафедре философии МГУ. Известно, ему предлагали выехать в Израиль, суля все блага. Он отказался. Его периодически уговаривали десять лет, но он неожиданно оставил научную работу, будучи уже доктором философии, и занялся бизнесом. Лишь в 1997 году он обратился в посольство Израиля и незамедлительно получил бессрочную визу. Случай довольно неординарный.

– И что в Израиле? – поторопил президент, хотя Судских излагал события ровно и полно.

– В Иерусалиме, конкретно в университетской библиотеке, Триф работал с ранним изданием книги «Сефер Йецира» – «Книга творений», датируется третьим веком нашей эры и является трактатом основ кабалистической философии. Вдруг он воскликнул: «Нашел!» – и убежал из библиотеки, забыв даже паспорт. – Судских пояснил: – Он сдавал его в обмен на книгу.

– И что он нашел? – торопил президент.

Судских пожал плечами.

– События таковы: полиция разыскала Трифа в аэропорту. Тот безуспешно пытался вспомнить, где его паспорт. На Трифа наложили штраф: «За непочтение к персоналу университета». Триф отказался. Тут о нем вспомнила МОССАД, и Трифа вывезли из полицейского участка куда-то на квартиру, штраф выплатила МОССАД. Какие разговоры велись на этой квартире, неизвестно, только через пять дней Трифа выслали, аннулировав бессрочную визу.

– А вы сами как полагаете, за что Трифа выслали и что он такое раскопал в этой книжице?

– Вот именно, – кивнул Судских. – Оба события следует рассматривать вместе, одно связано с другим. Во-первых, я думаю, Триф открыл в «Сефер Йецира» тайну, знать которую не пожелали работники МОССАД, избрав меньшее зло – высылку Трифа.

– Тайна, которую не желают знать разведчики? – усомнился президент. – Не верю.

– Все под Богом ходят, – ушел от прямого ответа Судских.

– Я хочу знать, – властно произнес президент. После тех тайн, которые он познал, вступая в должность, казалось ему, нет вещей более страшных: Россию раздирало от этих тайн, о них многие догадывались, и лишь президент каждый день имел сводный доклад из разных источников. – Выкладывайте, переживу.

– Я не знаю этого, могу только догадываться, – ответил Судских. – Допустим, это тайное имя бога Яхве. Тетра-грамматон.

– Эка невидаль, – опустил уголки губ президент, что означало невосприятие сказанного.

– Я думаю иначе, – возразил Судских. – Некромантия, пророчества в древнем мире, накладывала обязательство на владельца тайны. Разглашение ее равносильно смерти. Что, впрочем, и случалось. Примеров масса.

– Это говорите вы, рационалист? Суеверный разведчик, – хмыкнул президент.

– Береженого Бог бережет, – парировал Судских.

– Не ожидал, – улыбнулся президент, но углубляться в тему не стал ради главной. – Допустим, Триф узнал это имя, а дальше что?

– Дальше политика. Покушение на миражи. Пушкин в свое время и не пытался публиковать «Гаврилиаду»: побаивался отлучения от Церкви и предания анафеме.

– Генерал, другое время! – рассердился президент скорее потому, что Судских вернул его к прежней теме.

– Господин президент, в очередном обращении к народу возьмите и поведайте всем любую из государственных тайн, – жестко ответил Судских. – Извините.

Президент не нашелся с ответом. Сказанное граничило с вызовом, но вряд ли кто другой в государстве знал полноту скрываемого. Судских мог знать. Его шеф, начальник управления разведок, постольку поскольку, также складывал мо-шику из разрозненных докладов в общий, но Судских один из этих докладов готовил лично, к нему стекались цифры – и цифры самые страшные. Получалось, им нечего обострять отношения.

– Хорошо, генерал. Я понял вас, – пошел на мировую президент. – Только ответьте мне, почему израильская разведка выслала Трифа, а не устроила ему, скажем, транспортное происшествие?

– Я думаю, корень этого случая следует искать в единении нашей Церкви с коммунистами.

– То есть? – ждал пояснений президент.

– Давайте прогнозировать вместе, – предложил Судских.

– Давайте, – согласился президент.

– Триф вызнал нечто, что напугало МОССАД.

Президент кивнул, соглашаясь.

– Об этом проведала наша Церковь. Ей обнародование этой тайны тоже ни к чему, но знать желательно.

– Не боятся, выходит? – спросил президент.

– Православная церковь терпимее иудейской, и тайны другой религии не опасны для нее. Стало быть, МОССАД хочет получить ответ из третьих рук.

– Так просто?

– Когда это МОССАД, в частности, действовала без ухищрений? – усмехнулся Судских. – Это планчик с двойным дном. Первый на поверхности, а другой, генеральный, преследует далеко идущие цели. Едва тайное станет явным, начнется хаос. У России и без него хватает проблем.

– Это так, – печально согласился президент. – Стать бы на ноги, передохнуть хотя бы… Генерал, я благодарен вам за исчерпывающую информацию и считаю, прежде чем Триф попадет в руки Церкви, следует вам взять его в разработку. Как?

– Есть такое желание, – согласился Судских. – Мне бы очень хотелось прояснить многие детали его изысканий.

– Мне бы тоже, – сказал президент, задумчиво глядя в окно. За ним почти не осталось праздного люда, время шло к полуночи. – А как он попал к вам на заметку? – спохватился президент.

– Нас интересует все, что интересует Святую церковь, – прямо ответил Судских. Он не боялся подслушивающих устройств: резиденцию президента опекала его служба.

– Спасибо за откровенность, – сказал президент, тон его не скрывал подначки, даже не предполагал ее. Президенту позарез нужен был этот генерал в союзниках. Став у руля страны, он смог увидеть, через какую пропасть ему придется вести Россию. От предвыборных заверений не осталось и следа. Тайное стало явным и убивало.

– Генерал, в своих действиях ссылайтесь на меня, – сказал он на прощание. – Я верю вам.