Текст книги "Набат"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

5 – 21

Красный пропуск давал право Луцевичу проезжать везде и в любое время. Его «ауди» с Судских и Лаймой мчался в аэропорт без остановок по зеленой волне. Лайма напряженно глядела вперед, уткнувшись подбородком в плечо мужа. Судских сидел каменным изваянием. Время от времени к ним оборачивался Луцевич, подмигивал Лайме и хлопал ладонью по другому плечу Судских, говорил ободряюще:

– Ничего, генерал, мы еще повоюем. И попляшем еще и споем… – И каждый раз после этих слов он напоминал водителю: – Гони, Дима, нам нет преград ни в небе, ни на суше…

Лишь в одном месте им пришлось сбавить скорость. Ремонтники, как водится, зимой взялись за путепровод и сузили трассу до одной нитки. Крыльев у «ауди» нет, гусениц нет, ни взлететь, ни объехать по бездорожью, бравурные слова песни не помогут, приходилось стоически выжидать, пока встречный поток уступит нитку, и двигаться еле-еле в плотном потоке машин. Водитель, наэлектризованный профессором, стал объезжать поток по обочине.

– Лемтюговская команда, – кивнул он на ремонтников. – Бабки отмывают. Вроде бы ремонт, благородное занятие, а на самом деле мафиозный клан денежки из черного нала в светлый безнал перепускает. Вот и все благородство. Третий раз за год здесь ремонт.

Стараясь разрядить обстановку, подключился Луцевич:

– Мой приятель из Чикаго сказал: если слышите стрекот отбойного молотка средь бела дня, знайте, это не ремонт, это мафия ссыпает доллары в свой карман, а ремонтники работают ночами, и очень тихо. А в России мафию не обуздали? – обратился он к Судских.

– Где как, – без особого желания отвечал Судских. – В основном пока воинствующий нейтралитет и встречные диверсии. Здесь, например, ремонтникам приходится укладываться в жесткий график. По указу, ограничение движения облагается крупным штрафом в казну государства. За каждый отмытый доллар мафия платит светлую десятку штрафа.

– Государству выгодно, а мафии? – спросил Луцевич.

– У нее другие заботы. Черной неотмытой налички столько, что это для нее укус комара, лишь бы светлый ручеек не пересыхал…

Водитель выбрался на шоссе и впритирку с рейсовым автобусом заспешил дальше. Случайно взглянув на окна автобуса, Судских нашел там знакомое лицо. Ошибиться не мог, хотя мужчина у окна был одет в простенькую куртку и вязаную шапочку.

«Пармен! – чуть не вскрикнул он, но сдержался. «Ауди» стала обходить автобус. – Куда это он? – пытался вычислить маршрут монаха Судских. Понятно одно, едет на поиск мальчугана. – Один? Как же так?.. – И опять навалилось щемящее чувство, бередившее его с ночи. – Вообще-то встретить монаха в дороге не к добру…»

Луцевич по-своему воспринял изменившееся лицо Судских:

– Успокойся, Игорь, с Лаймы бери пример. Мы успеем. Если поражение кожи достигнет двух третей, тогда кранты. А на это уйдет двое суток минимум. А мы максимум через четырнадцать часов будем на Камчатке ь выкупаем тебя в молоке и трех водах. Разом помолодеешь.

– А девять часов отставания от Москвы учел? Сутки долой, – меланхолично заметил Судских. Говорить ему совсем нехотелось.

– Учел, учел, – заверил Луцевич весело. По географии пятерка была. Успеем, время просчитано. А в чудо верить надо.

«А мне монах встретился», – с грустной усмешкой подумал Судских: патруль на мотоциклах велел им остановиться.

– Спецпропуск не видят! – возмутился Луцевич.

– Видят, – откликнулся водитель. – Только это, Олег Викентьевич, не ГАИ, казакам меж царем и пролетарием разницы нет.

Пришлось подчиниться. Луцевич на правах старшего взялся качать права патрульным, кивая на спецпропуск на лобовом стекле.

– Да охолонь ты, Олег Викентьевич, – угомонил его старший. – О тебе и печемся по личному распоряжению Гречаного. Синюю полоску наклеим – и двигай дальше. И тебя знаем, и о тебе знаем.

– Зачем мне эта полоска? – кипятился Луцевич, вкусивший уже прелестей беспрепятственных передвижений. – Я без нее проеду!

– Велено. Погромы в стране начались, везде бандиты голову подняли, под видом патрулей останавливают, а с синей полосой тебя никто не имеет права остановить. Валяй по осевой.

Едва Луцевич уселся, водитель дал полный газ и рванул вперед с дальним светом под вой сирены. Их пропускали. В последние годы с такой помпой мчались только на пожар. Остальных казаки нещадно карали, если не получали оповещения.

– Что там? – полюбопытствовал Судских, сжал руку Лаймы.

– Погромы, говорят, мерзавцы активизировались.

«Видать, по старинному сценарию», – отметил Судских про себя.

Лайма держалась отлично, как и обещала. Муки ожидания сплавились в ней с твердой решимостью быть с мужем, что бы ни сулила судьба.

«За что ты меня такого старого выбрала?» – спросил он как-то.

«Я не выбирала тебя, я ждала. Георгий разложил мне однажды таро и нагадал: «Твой суженый любим Всевышним. Ты узнаешь его сразу. Он твой навсегда».

Опять они обгоняли рейсовый автобус, ушедший вперед за время их вынужденной остановки.

«Не увижу Пармена, он справа сидит», – с неожиданной печалью подумал Судских. И удивился радостно, увидев Пармена в заднем окне автобуса. Пармен поднял руку в ведическом приветствии.

«Знает путь!» – подумал Судских. Тоска оставила его сердце.

– Кого ты там высматриваешь? – спросила тихо Лайма.

– Загадал. Повезет тому пассажиру в автобусе – и нам повезет.

Лайма прижалась к нему понимающе. Как будто и ей полегчало.

«Ауди», почти не снижая скорости, въехала в ворота с поднятым шлагбаумом, помчалась прямо к стоянке самолета Гречаного, который безраздельно принадлежал теперь Луцевичу. В ранних зимних сумерках резко вспыхивали проблесковые огни, гудела турбина на прогреве. «Ауди» лихо подлетела к самому трапу, и водитель сказал:

– Готово, Олег Викентьевич. Мне с вами?

Вопреки устоявшейся привычке зря не утруждать людей что-то подтолкнуло Луцевича нарушить заповедь:

– Давай. За медбрата будешь.

Почему бы нет? Дорога дальняя, помощники нужны…

Дмитрий нравился ему. Симпатичный парень, расторопный, умеющий улаживать проблемы житейского плана. При всем при том, что он исполнял роль охранника, к чему Луцевич никак не мог привыкнуть. «Кому нужен врач?» недоумевал он, привыкший разъезжать без охраны.

Откатив машину с рулежки, Дмитрий нагнал пассажиров у трапа. Кожаную куртку запахнул плотнее, чтобы не смущать стюардессу видом оружия. Кобуру пистолета он носил на поясе спереди, явно подражая кому-то из киношных персонажей. Молодость где-то и проклюнется.

– Почему четверо? – недоуменно спросила стюардесса, чем вывела из себя Луцевича. «Это что за вопросики?»

– Здесь распоряжаюсь я, – холодно ответил он и, не обращая внимания на стюардессу, первым вошел в салон.

Стюардесса пожала плечами, закрыла дверь и по телефону сообщила в пилотскую кабину:

– Все на борту, можно взлетать.

Опять готов был возмутиться Луцевич. Сдержался: стюардесса из новеньких и явно перестраховывается. Обычно его встречал у трапа командир и провожал в салон. Возможно, он сам накрутил обстановку, а экипаж решил неукоснительно соблюдать инструкции.

Пассажиры рассаживались в просторном правительственном салоне. Самолет пробежал рулежку, притормозил на взлетной полосе и, качнувшись, резво устремился вперед. В иллюминаторе убегали назад сигнальные огни, быстрее и быстрее спешившие пожелать им доброго пути, толчок – и самолет оторвался от земли.

– Поехали, – подмигнул Луцевич Лайме и Судских. – Наберем высоту и перекусим. И по стопке найдется, чтобы голова не качалась.

Лайма поблагодарила его улыбкой без слов за неунывае-мый нрав.

– Пойду руки помою, – склонился к Луцевичу водитель.

– Иди в кормовой, хоть душ принимай до самого ужина, – явно хвастался Луцевич: старался он в первую очередь для Судских.

Стеснительный Дима в душ не захотел. Чем-то погромыхивала в своем закутке стюардесса, и ему было неловко сталкиваться с ней по пустякам, проходя мимо. Он прошел в туалет у пилотской кабины. Старался он прежде всего для Луцевича своей незаметностью.

В туалете он первым делом вынул пистолет из кобуры, переложил его во внутренний карман пиджака, а кобуру сунул в карман куртки. Вымыл руки, лицо, причесался и вышел в тамбур…

Какая-то перебранка слышалась из-за ширмы, и Дмитрий посчитал лишним появляться в такой момент, лишь выглянул в салон через щелочку. И чуть не присвистнул: в салоне хозяйничали трое незнакомцев, агрессивно настроенных, со спецназовскими скорострелками в руках. Четвертый склонился над Луцевичем и принуждал его молчать.

«Вот они, голубчики!» – смекнул он и попятился в туалет. И вовремя: ручка пилотской кабины пошла вниз, дверь отворилась. Кто выходил, Дмитрий засек в последний момент. Он узнал этого седоватого человека, служил в былые времена под его началом: «Лемтюгов! Сучий прохвост…»

Он заперся и стал обдумывать ситуацию.

«Перебранка с участием Лемтюгова – секунд тридцать, потом с минуту – принятие условий, затем стюардесса продаст меня – десять секунд, и ненужный финал».

Всего пять секунд Дмитрий потратил на проработку своего сценария, затем вышел, убедился, что дверь в пилотскую кабину открыта, и вскочил туда. Секунда – на ориентировку и, опережая крупного громилу с игрушечным «узи» в ручище, выстрелил ему в голову и запер дверь. Как ни в чем не бывало обратился к пилотам:

– Куда летим?

Командир узнал его сразу по прежним встречам и с облегчением выдохнул.

– Дима! Ты понял, да? Лемтюгов с бандой, думали, охрана… – наконец он ответил толково: – Лемтюгов приказал лететь в Китай. Нашу стюардессу заперли в кормовом отсеке. Бандитов шестеро.

– Понял, – быстро переварил сообщение Дмитрий. Из отпущенных секунд осталось не более тридцати. – Под любым предлогом заманите сюда Лемтюгова. Быстро! Сами на Камчатку рулите.

Командир среагировал. По внутренней связи проскорого-ворил:

– Пал Григорич, охранник не разрешает выполнить разворот, нас могут засечь радары военных, машину посадят без разговоров!

Изготовившись в проходе у двери, Дмитрий показал командиру большой палец: то, что надо.

Еще двадцать секунд ожидания.

Лемтюгов появился в пилотской кабине стремительно. Из-за спины маячил верзила. С силой втянув Лемтюгова в кабину, Дмитрий пальнул в боевика и захлопнул дверь на защелку. Лемтюгов от резкого нажима по инерции свалился на пульт управления двигателями между креслами. Что-то случилось с рычагами, самолет взвыл натужно, второй пилот бросил штурвал и обеими руками отпихнул Лемтюгова прямо в объятия Дмитрия, а командир выровнил самолет, успокоил двигатели.

– Стоять, зараза!

Ошалевший от смены ситуаций, Лемтюгов позволил себя обыскать. Его мощный «супер-астра» перекочевал к Дмитрию.

– Прикажи своим сдать оружие, дать связать и не рыпаться, – диктовал он, жестко воткнув дуло пистолета в горло Лемтюгова.

– Они не подчинятся, – прохрипел Лемтюгов. – Я уже никто им!

– Быстро вождей сдают, – обдумывал Дмитрий дальнейшие действия. – Тогда я прикроюсь тобой и выйду, раз ты уже ничего не стоишь».

– Не надо! – хрипел Лемтюгов. – Дайте микрофон.

Дмитрий протянул руку к пилотам за микрофоном, одновременно развернув Лемтюгова от себя, дуло – в спину.

– Ребята, – схватил микрофон Лемтюгов, – мы договоримся, не надо насилия, отдайте оружие!

Дмитрий добавил от себя спокойным голосом:

– Теперь я старший, выполнять команду.

Из салона донеслось шуршание, и в динамике раздался голос:

– Кто это такой прыткий? Не из одной ли миски щи хлебали?

– Поспелов, бывший сержант в/ч 1324 С. Кто спрашивает?

– Здравствуй, Дима. Быстров Кирилл из спецохраны Воливача. Потягаемся, раз дорожки сошлись?

– Зачем, Кирюха? Давай миром. У тебя – наши люди, у меня – ключик, а навар, смекаю, на кону хороший.

– Верно вычислил, Дима, уважаю. Лемтюгов нам по херу, а ключик у него, верно. Только мне тоже в запас пора, а за душой хрен да медная пуговица.

– Предлагай.

– Пусть Лемтюгов назовет место, где его шкатулочка, проверим, потом высаживай нас, где хочешь. Бабу Судских берем с собой. Идет?

– На кого руку поднимаешь, Кирюха? Опомнись, не трогай никого.

Шорохи в динамике, и голос Лаймы:

– Я согласна быть заложницей.

– Дайте микрофон Игорю Петровичу, – стал хриплым и голос Димы. – Вы согласны, Игорь Петрович?

– Жена настояла, – глухо промолвил Судских. – Принимайте условия, остальное потом.

– Лемтюгов, где шкатулочка? – перекочевал микрофон к Быстрову.

– Я не согласен! – крикнул очухавшийся Лемтюгов. – Без меня вам ничего не светит. Хоть зарежьте!

– Видишь, как оно получается, Дима? – раздался голос Быстрова. – Выпускай его, нас в Нижнем Новгороде ссадишь, дамочку берем с собой. И по-честному давай. Ты знаешь, мы не бандюги, жить хотим, а брать с нас, кроме потных рубах и тяжких снов, нечего. Кто ж думал, что ты такой активный…

– В Нижнем сядем? – деловито спросил командира Дмитрий.

– Мы-то везде сядем. Тут и на посадку пора заходить.

– Я во всем этом не участвовал, – резво вклинился Лемтюгов. – Меня захватили бандиты, а Гречаному нужна моя компрометация.

Дмитрий показал ему «супер-астру»:

– А эту штучку поиграть дали? Так я и поверил.

– Надо поверить, – торопился Лемтюгов. Посадка ему не светила явно: в живых Гречаный не выпустит.

– Не могу. Орлам твоим поверил через силу, нужда не гордыня, а с тебя спрос особый. Самолет на посадку идет, давай-ка ремни пристегнем, – решал свою новую задачу Дмитрий. – Кто ремнем пожертвует? – спросил он экипаж.

– Мой подойдет? – откликнулся штурман, вытаскивая из шлиц брючный ремень.

– Настоящий, кожаный, – подхватил Дмитрий и умело связал им руки Лемтюгова за спиной. – И помалкивай с уговорами. Чапай думать будет, – пихнул он Лемтюгова в угол кабины.

– Придется дозаправиться, – отвлек его от мыслей командир. – Незапланированная посадка.

Дмитрий кивнул машинально, занятый расчетами. Вызывать группу захвата опасно: команда Лемтюгова нижегородским сто очков вперед даст; медлить нельзя: генерала Судских спешно везут на Камчатку – как же отбить его жену?..

«А парней жалко, погибнут из-за этой свиньи, вот ввязались…»

Экипаж по мере надобности вел диалог с аэропортом, там ничего не подозревали: спецсамолет, что попросит, то и спросит.

Неожиданно командир потянул Дмитрия за рукав:

– В Нижнем буран прошел, все рулежки перемел, просят полчаса на расчистку взлетной полосы, – сообщил он.

«Хорошо это или так себе?» – осмысливал Дмитрий. Машинально он взял микрофон и сказал:

– Кирюха, не дергайся, готовят полосу и будем полчаса кружить над Нижним.

– Не верю, Дима, – сразу ответил Быстров. – Команду вызвал.

– Мамой клянусь, – уверенно сказал Дмитрий, и Быстров как будто поверил. Секунд через десять он ответил:

– Размен произведем в воздухе. На счет «три» выводи Лемтюгова.

«Я один, а их там трое?»

– Не пройдет, Кирюха, за козла не держи. Ты ж меня сразу шлепнешь, едва размен закончится.

– Лемтюговым прикройся.

– Не понял, да? Дурочку ломаешь? Может, мне проще его в салон вытолкнуть и – привет?

– Вытолкни, – сразу согласился Быстров.

«Нечестно играет старый знакомый, – разгадал Быстрова Дмитрий. – Убрать меня хочет, я ему кость в горле…»

– А кого на кого меняем? – тянул время Дмитрий, чтобы обдумать нужный вариант. – Ты имеешь все, а я ничего?

– И ты свое получишь, – вальяжно отвечал Быстров. – Не отдавай Лемтюгова на счет «три» – и получай господина профессора в обмен с дырочкой в правом боку, – захохотал Быстров от своей сметливости.

– Он же людей от смерти спасает, Кирилл, побойся Бога.

– За бесплатно меня спасать не будет. Вот я и хочу страховой медицинский полис иметь в виде живого Лемтюгова.

– Эх, Кирилл…

– Затыкай, нанюхались, – стал угрожающим голос Быстрова. – Начинаю отсчет: р-раз…

– Не гони! Он связанный у меня!

– Хватит, Дима. Даю минуту и без предупреждения начинаю отсчет.

«Стык в стык», – уяснил Дмитрий. Спасительных шансов не осталось. Теперь куда кривая выведет, а в спешке соображается плохо.

– Пластырь или клейкое что-то есть?

– Скотч широкий! – сразу откликнулся на просьбу бортмеханик. Переговоры слышали в кабине все и понимали, что такое минута.

Рулончик клейкой ленты появился как по волшебству.

– Заклейте ему плотнее говорильник, чтоб лишнего не сказал, – попросил Дмитрий бортмеханика и без перехода обратился к командиру, отдавая «супер-астру»: – Кто бы ни входил без предупреждений, стрелять сразу.

– Постой, Дима, – следил за секундной стрелкой командир. – Ты все верно рассчитал?

– Поставил на удачу, – кратко ответил Дмитрий.

– А мы не можем помочь? Маневр, может, какой?

Две секунды на уяснение.

– Сгодится. Давай, командир, так… – еще секунда. – На счет «три» я вывожу Лемтюгова, палить в него не будут. Веду медленно, в запасе появится секунд пять, и делай что-нибудь, например, в штопор…

– На такой машине только фигуры высшего пилотажа выполнять, – хмыкнул командир. – Давай задачу проще решим. Резкий поворот вправо я тебе гарантирую, крен будет градусов тридцать. По внутренней трансляции я скажу: «Внимание, пристегнуть ремни, совершаем экстренный разворот». Для тебя это сигнал, другие не поймут, замешкаются. Не забудь: все повалятся вправо, кто не пристегнут. Теперь давай, минута на исходе. Удачи, Дима.

Дмитрий подвел Лемтюгова к двери так, чтобы выводить его через небольшой зазор, открыл защелку.

– Начали, Дима, – тотчас раздался голос Быстрова. – Раз, два…

На счет «три» Дмитрий вывел Лемтюгова в тамбур. Идти он совсем не хотел, упирался. Слышал ведь все разговоры в кабине и мычал от бессилия, по-звериному чуял подступающую с каждым шагом смерть. Но Дмитрий сзади ощущал по его шагам, сколь они напружиненны, ноги готовы использовать свое последнее право на жизнь.

– Топай, топай, – процедил Дмитрий, сам идущий сторожким шагом. Каждый шаг – жизнь.

Штора была открыта. В проходе стоял Быстров в самом дальнем конце.

«Для обзора позиция», – смекнул Дмитрий, сильнее уперся своим «сечкиным» в напряженную спину Лемтюгова.

Двоих других подручных Быстрова он не обнаружил в салоне.

«Либо сзади него в закутке, либо сзади меня в туалете».

Он как раз поравнялся с дверью туалета и остановился.

– Здесь расходиться будем, забирай свой товар, – сказал он, видя, что Быстров не собирается идти навстречу.

Незаметно для Быстрова он потрогал ручку туалета. Он располагался по левому борту и, прикрытый от Быстрова телом Лемтюгова, Дмитрию удалось сделать это, не вызывая подозрений.

Раздался долгожданный голос командира. И не столько ждал его Дмитрий, сколько саму команду к действию. Такое бывает со всеми бойцами, когда истомит ожидание ракеты в небе, а только она расцветет в ночи – будь, что будет…

– Внимание, пристегнуть ремни! Самолет совершает экстренный разворот!

«Умница! – оценил команду Дмитрий: получалось, только он да безгласный Лемтюгов знали, какой именно разворот будет исполняться в следующий момент. – Давай, командир!»

Перед тем как самолет упал на правое крыло, он успел рассмотреть всех в салоне: Луцевич, Судских и его жена были пристегнуты. Быстров стоял в проходе, широко расставив ноги. В последнюю секунду перед креном Дмитрий почувствовал под ладонью медленно ускользающую вниз ручку туалета.

«Там второй! Где третий?»

Самолет резко упал на правое крыло. Быстров инстинктивно схватился за спинки последних кресел в проходе, где никто не сидел. На мгновение его короткоствольная скорострелка осталась никчемной, и Дмитрий на льну л дважды в живот Быстрова. Инерция утащила его обмякшее тело в правое кресло, где он остался недвижимым, только ноги в ботинках на рифленой подошве торчали в проходе.

«Следом второго!» – сам себе скомандовал Дмитрий и всадил сразу три пули в дверь туалета. Он стрелял наверняка: когда самолет резко накренился, в его памяти отложился бухнувший в дверь тяжелый стук. Такой могло издать только падающее тело.

Дмитрий явно различил приглушенный стон за дверью, но стон будто оборвался и неестественной была причина: кто-то мог оборвать его, закрыв рот рукой.

«Третий там?»

Неожиданная догадка отняла у него секунду внимания, и этим воспользовался Лемтюгов: он резко ударил ботинком в колено Дмитрия, быстро развернулся и нанес ему сокрушительный удар головой в подбородок. Дмитрий раскинул руки и отлетел к левой переборке, оседая на пол. Он выронил свой «сечкин».

Крен исчез, самолет выровнялся.

Промедление смерти подобно, и Лемтюгов отчаянно колотил ногой в дверь туалета, неистово при этом мыча заклеенным ртом. Дверь распахнулась резко, на миг выглянул третий боевик, и Лемтюгов спиной ввалился внутрь, но лишь спиной. Он так и мычал, что означало требование немедленно развязать ему руки.

Ближе всех к пилотской кабине сидела чета Судских. Он – у прохода, она – у окна. Когда занялась перестрелка и самолет свалился в правый крен, Судских, преодолевая давление, отстегнул ремни и выжидал момента, если вдруг наступит его черед вмешаться в критическую ситуацию. Не надо объяснять, что со свободными руками Лемтюгов превратится в разъяренного зверя и спасения никому не будет. А еще оставался третий вооруженный поделыцик. Он напружинился, вскочил резко и выбросил свое тело из кресла прямо в тамбур пилотской кабины. Прыть далеко не юношеская, подобрать «сечкин» Дмитрия не получилось, и Судских, крепко схватив Лемтюгова за грудки, толкнул его внутрь и тотчас вытянул на себя. Это получилось чисто. Ни Лемтюгов, ни боевик сзади не ожидали натиска: Судских буквально выкинул Лемтюгова наружу, где его перехватил подоспевший Луцевич. Голова Лемтюгова, сразившая Дмитрия булавой, подвела на этот раз: удар ею в тяжелую дверь пилотской кабины оказался не менее тяжелым. Проем, закрывавший прежде третьего боевика, освободился, обнажив картину внутри: боевика заклинило между стенкой туалета и унитазом, к тому же мешал подняться труп другого. Луцевич не мешкал: движение – и «сечкин» в руке, секунда – хлопнул выстрел. Других движений изнутри не последовало. Но оставался Лемтюгов, хотя и связанный.

Нет, успел развязаться… Судских ощутил короткопалые лапы на своем горле сзади. От неожиданности поплыли круги перед глазами, пол, переборки, будто самолет срывался в штопор.

«Какой же я слабый», – пространно подумал он. Собрав остатки сил, он перехватил запястья Лемтюгова и, наклонясь, перебросил тело через себя. В тесноте тамбура прием получился наполовину, и Судских всего лишь свалил Лемтюгова вбок, освободившись от удушающих рук. И опять подстраховал Луцевич. Он мощно поддел коленом Лемтюгова, высвобождая Судских.

– Наконец-то, – с трудом переводя дух, промолвил Судских. Он встал с колен, рассматривая свои ладони. Никогда прежде он не дрался, не вступал в единоборство. Жизнь учила и этому.

Луцевич колдовал уже над Дмитрием, который пришел в себя. Боковым зрением Луцевич увидел встающую из кресла Лайму, а сзади…

– Лайма, назад! – крикнул он зычно: с коротким «узи» в руках в проходе появилась с ошалевшими глазами стюардесса. О ней забыли.

Крик Луцевича пронзил Судских электрическим током. От этого удара он метнулся в салон, падая, успел толкнуть Лайму в кресло. Короткой очередью протарахтел «узи», с опозданием в долю секунды хлопнул «сечкин». Стюардесса свалилась снопом.

В падении Судских перевернулся и затылком ощутил летящую пулю. Он заставил себя развернуться навстречу ей, видел ее, таранящую воздух. Ему почудилось, что он сможет и успеет оттолкнуть ее, но только вправо и пуля, изменив полет, ударит Лайму. Он не успел уклониться, принимая удар на себя.

– Господи, – простонал он. – Опять в голову!..

Луцевич уже был рядом.

– Держись, Игорек! Касательное ранение, раздроблена височная кость. Лайма, вату, бинт, йодовидон!

– Я сама остановлю кровь, – склонилась над мужем Лайма, положив ладонь на рваную рану. Тенькнула ее слеза.

«Держись, княже, – донеслось издалека. Судских узнал голос Тишки-ангела. – Ты выполнил завет и прощен Всевышним. Что ж ты не воспользовался мечом архангела?»

Сознание опять угасло.

Двумя прыжками Луцевич достиг пилотской кабины и, приоткрыв дверь, чтобы не нарваться на пулю, крикнул внутрь:

– Ребята, все в порядке, курс на Питер! Быстрей! Старшой, не держи дизеля!..