Текст книги "Нарисуй узоры болью...(СИ)"

Автор книги: Владислава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 54 страниц)

Ситуация с провидицами становилась в последнее время слишком катастрофичной, но, тем не менее, не оставалось ни единого шанса вырваться из постоянного потока новостей о том, что они сделали. Нормальные Провидицы не видели собственную судьбу, и убить их было очень просто, но Чума видела. Каждый раз, стоило ей только закрыть глаза, всё вновь и вновь всплывало, и она просто терялась в видениях. - Ты отправишь меня на эти игры! – воскликнула она наконец-то, всмотревшись в странные, неопределённого цвета глаза Сарданапала. – Но ведь, в конце концов, я же твоя… - Мы с Медузией поговорили и решили, что так будет намного лучше, - вздохнул он. – Ты должна нас понять. - Медузией? Да не нужна мне эта проклятая девка! Ты предал маму, - выдохнула она, отворачиваясь. – Я не хочу знать ничего о том, что в наших жилах течёт одна и та же кровь. - Но… - Ненавижу тебя! Родной отец сделает всё, чтобы только уберечь собственную дочь от смерти, а ты пытаешься меня убить, отправить на этот твой "Тибидохс", прекрасно зная, что оттуда всякие Провидицы возвращаются только трупами, изувеченными, отвратительными! - Но иначе тебе грозит сумасшествие, - вздохнул Сарданапал. – Послушай, ты должна смириться. - Я не буду мириться! – упрямо воскликнула она, звякнув собственными цепями. – Я ещё убью тебя… папочка! *** - Не трогайте её. Пусть умирает, - Медузия выпрямилась, внимательно глядя на Чуму, изувеченную, покрытую шрамами, с отрубленными руками и кожей, которая практически дотла сгорела под действием проклятого пламени, в которое она попала и не смогла выбраться. К тому же, эти странные колёса, которые исполосовали её, то, что превратило её волосы в жуткие сожжённые клочки. - Её волосы всегда должны были восстанавливаться… как у Провидицы, - выдохнул наконец-то Сарданапал. – Что я наделал… - Вы сделали всё правильно! Чума в последний раз застонала, готовясь наконец-то умереть, но, тем не менее, он отрицательно покачал головой. Магия рванулась к её телу, исцеляя то, что можно исцелить, и когда она открыла свои глаза, вместо которых остались, впрочем, лишь пустые глазницы, то уже была относительно здорова. - Ты исцелил меня, - она не обращала внимания на то, что её руки, пусть и витали следом за нею, держались только на магии. – Ты исцелил меня! Она удивилась собственному голосу, но, тем не менее, это было ещё более чем терпимо до того момента, когда она посмотрела наконец-то в зеркало и едва ли не потеряла сознание прямо тут, на месте. - Как?! Чума не могла даже кричать – она просто смотрела на то, что когда-то было телом молодой, красивой девушки. Не осталось её волос – они сгорели. Не осталось красивых глаз – их выкололи. Не осталось рук – их отрезали. - Ненавижу! Лучше бы я умерла! – закричала она, несмотря на то, что совсем недавно так сильно цеплялась за жизнь. Сарданапал хотел было сказать что-то ещё, но было уже слишком поздно. Магия, её активные силы, которые они столько лет прятали от людей, наконец-то получили свободу в этом жутком теле. - Теперь я буду править! – выдохнула она. Сарданапал и Медузия не успели ничего сделать – волшебство сковало их по рукам и ногам, заталкивая в клетку и заставляя умирать. - Я очищу мир от Провидиц, - прошипела она, подаваясь вперёд. – Но теперь на вашем проклятом "Тибидохсе" будут умирать все, все, все! Громкий вопль волной разлетелся по остаткам прошлого, сообщая миру о том, что первая часть пророчества наконец-то исполнилась". ========== Боль тридцать восьмая. Ремни ========== Таня открыла глаза, хрипло дыша и кашляя, словно дым разъел её лёгкие, а не то, что осталось от тела Чумы. Она попыталась дёрнуться, сесть на кровати, на которой лежала, но наконец-то заметила, насколько всё вокруг белое и замерла, словно пытаясь разобраться, умерла она уже или всё-таки ещё жива. Самоубийцам, конечно, самое место в аду, но она, можно сказать, спасала весь мир от своего присутствия, и вряд ли в этом было что-то плохое. Гроттер так хотелось наконец-то оказаться на свободе, что она вновь дёрнулась, но ремни болезненно впились в кожу, возвращая её обратно, и только теперь Таня поняла, что оказалась прикованной. Странные полосы, белые, как и тонкая ночная сорочка, в которую её нарядили, прижимали её тело к кровати. Белые простыни и белое одеяло, которым её укрыли, боли ни капельки не облегчали, и Таня просто не могла понять, как это может быть реальным. Её руки тоже были прикованными, да и не оставалось ни единого шанса вырваться, как бы сильно она ни желала оказаться на свободе именно сейчас. Потолок оказался таким же, снежного, отвратительного цвета, который словно сиял в полумраке. Где-то далеко послышался тихий щелчок, словно неизвестный включал свет. Таня содрогнулась – ей казалось, что от тёплого свечения ламп должно быть немного легче, но они залили комнату неестественным, холодным, идеально белым светом, который раздражал и словно стремился пронзить её насквозь. Здесь было множество белых кроватей, которые, впрочем, пустовали, словно никто и никогда не спал на них. От мысли о том, что здесь, в этом чёртовом помещении, она навсегда останется одна, Тане стало дурно. - Выпустите меня! Голос прозвучал хрипло, и девушка испугалась того, что с нею сделали точно то же, что и с Чумой в прошлом, в том гадком видении о событиях невероятно давних и практически забытых. Она предпочитала не задумываться о том, что случилось – точнее, предпочитала бы, если б не знала, что её судьба каким-то образом связана с судьбой этой проклятой старухи, что потеряла всё. Тем не менее, Таня сейчас практически жалела Чуму, прекрасно зная, что та многое выстрадала, но в то же мгновение буквально не могла ей простить всего случившегося и, сколько б ни пыталась победить собственные предрассудки, вспоминала о том каждый раз, чем именно был "Тибидохс". Белые стены и белые потолки, белые кровати, белое свечение белых ламп и белые простыни. Белое постельное бельё и белая одежда, белые халаты, белые ремни, оставляющие на руках красные следы. Гроттер содрогнулась, попытавшись избавиться от назойливой мысли, что её похоронят в белом гробу и в белых тапочках, закрыла глаза, но моментально увидела опять что-то белое. Смотреть на реалистичное отсутствие любого цвета, кроме этого, было проще. Тут были ведь ещё тени, а не просто сплошная комната, в которой не следовало искать ничего, даже реальности. Белый обозначал в мыслях Гроттер вечную пустоту, и, сколько бы она ни пыталась заставить себя думать иначе, совершенно ничего не получалось. - Эй! Кто-нибудь! – громко закричала рыжеволосая, но, тем не менее, поняла, что практически не слышит собственный голос. Увы, но рядом совершенно никого не было – и поэтому Таня была неимоверно рада, когда наконец-то открылась дверь. Она никогда прежде не желала жить настолько сильно, и дёрнулась, пытаясь высвободиться и оказаться где-то все границ этой гадкой комнаты. Впрочем, казалось, такого шанса ей просто не предоставили, решив навеки замуровать именно здесь, не давая ни единой возможности быть человеком, который имеет полное право дышать и жить, вообще быть в этом мире. - Выпустите меня! Развяжите! – понимая, что кто-то в белом зашёл в комнату, потребовала Гроттер. Она с удивлением узнала Шурасика – тот потерял свою неестественную худобу и выглядел практически как нормальный человек. Он был одет тоже в белый халат, но, тем не менее, под ним был чёрный деловой костюм – вероятно, парень пришёл не в качестве врача, а в качестве какого-то посетителя. - Что со мной? – полушёпотом поинтересовалась Таня, пытаясь как-то заглянуть в его карие глаза. Парень упрямо отворачивался, словно Гроттер могла увидеть какое-то отражение, и рыжеволосая от этого ещё сильнее дёрнулась. - Что со мной?! Она могла видеть только белые ремни, потому что была накрыта одеялом, и только потом её приковали – а кровь выдавало красное пятно и тонкие следы от её пут на единственной руке, которая находилась не под одеялом. Та выглядела более чем здоровой, но, возможно, это единственная часть организма, которая осталась в нормальном состоянии? Шурасик непонятно откуда достал шприц и наклонился над нею. Гроттер попыталась дёрнуться, вырваться из его рук, но ничего не выходило, и, сколько бы она ни сопротивлялась, всё оставалось настолько же равнодушным и спокойным к её отвратительной судьбе. - Отпустите меня! – закричала Гроттер. – Немедленно! - Тише, - равнодушным, практически ледяным голосом промолвил Шурасик. – От твоего крика всем будет только хуже. - Почему? – полушёпотом спросила она, пытаясь убедить себя в том, что ей пытаются исключительно помочь. - Потому что волновать тебя не особо разрешено, и я должен взять анализы, но чтобы при этом ты вела себя тихо. Иначе меня выгонят с работы, а это место потерять никак нельзя! – воскликнул Шурасик. Его слова казались неимоверно гнилыми, словно в них действительно что-то было очень даже не так. Таня даже не могла пояснить, почему вдруг стала относиться к нему гораздо хуже, чем это было на самом деле. Рыжеволосая вообще не могла дать ни единого пояснения собственным действиям, она просто тихо ненавидела человека, который сейчас взял у неё, беззащитной, кровь, причём, кажется, немало. Внезапный приступ тошноты заставил рыжеволосую прикрыть глаза и едва ли не потерять сознание. Ей показалось, что она сейчас просто уснёт, но допустить это никак было нельзя – и Таня вновь попыталась дёрнуться. - Тебе надо вести себя тише, - упрямо повторил Шурасик, делая что-то с её рукой, которую Гроттер практически не чувствовала. – Намного тише. Она хотела было завопить, чтобы этому проклятому победителю "Тибидохса", которого защитила некромагиня Елена, было хуже, чтобы его наконец-то уволили, но смогла только открыть несколько раз рот, но так и не проронила ни единого слова вслух, словно что-то не давало ей это сделать. - Ты можешь пытаться кричать столько, сколько угодно, но у тебя после вчерашнего проблемы с горлом, поэтому ты можешь просто сипеть, - пояснил он. Шурасик вновь взял в руки какой-то шприц, а Таня в очередной раз попыталась вывернуться, но не сдвинулась ни на миллиметр. - Надо было держать тебя немного сильнее, - равнодушно промолвил он, смахивая со лба прядь собственных тёмных волос. Гроттер попыталась посмотреть на то, что он ей колет, но ничего не разобрала, даже не осознала, что за яд или, возможно, лекарство ей ввели. Таня смогла понять лишь то, что её волосы сплошной волной разметались по подушке и что на самом деле ничего такого уж страшного с ними не случилось, не следовало даже и переживать. Впрочем, её волосы всегда прекрасно восстанавливались после чего угодно, равно как и глаза. А Чума… Чума вообще видела пустыми глазницами, когда её предал родной отец, а после попытался воскресить в припадке собственного кошмара. Лучше бы он просто позволил ей умереть! Таня понимала, что сама оказалась в точно такой же ситуации, как и Чума, и от этого ей стало ещё более дурно. Рыжеволосая никак не могла принять подобное, да и не знала, как она тут оказалась. Она попыталась сказать хотя бы слово, но горло казалось замороженным, да и вообще, девушка словно онемела. Таня дёрнулась, пытаясь высвободиться, но, тем не менее, ничего из её манипуляций не принесло ни капельки успеха. Она почувствовала, как её собственное сознание окончательно ускользает куда-то в сторону, и попросту смирилась с тем, что происходило, словно ставясь подпись под каждой нотой собственного равнодушия. …Кто-то неизвестный немного послабил ремень, который держал её шею, а после и вовсе расстегнул его, а потом – ещё один. Таня почувствовала, что, хотя она всё так же не может вырваться на свободу, дышать стало намного легче. - Кто здесь? – не в силах открыть глаза, прошептала Таня, надеясь на то, что на её глупый вопрос вообще ответят. - Ты меня не узнаешь? – язвительный голос, который прозвучал совсем рядом, показался ей приятным и бархатистым. - Кто ты? Я не помню… Она уже могла разговаривать, и это радовало, но никак не могла понять, кто именно был обладателем этого прекрасного мелодичного голоса. Ей хотелось почему-то попросить незнакомца – Гроттер могла утверждать, что это был достаточно молодой мужчина, и уж наверное привлекательный, с таким-то прекрасным и мягким голосом, - чтобы он что-то спел ей. Хоть колыбельную или, возможно, просто что-либо, что угодно, лишь бы можно было отпустить собственное глупое состояние и почувствовать хоть что-то хорошее в этом отвратительном и гадком мире. Таня просто не могла понять, почему её жизнь превратилась в такой сплошной кошмар, у неё не оставалось выбора. Рыжеволосая чувствовала, что мир окончательно разрушился, и не осталось в нём ни капельки от реальности. Всё потеряло смысл. Гроттер наконец-то смогла открыть глаза, поборов неимоверную апатию, которая слишком сильно душила её, и столкнулась взглядом с Бейбарсовым – теперь, когда она уже увидела его, всякая симпатия окончательно растаяла, словно превратилась в нечто несуществующее и ирреальное. - Ты? – тихо переспросила она. – Что ты тут делаешь? - Ну, как что… - Глеб равнодушно пожал плечами, словно пытаясь продемонстрировать собственное недоумение. – Что ты помнишь? - У меня было видение. Таня знала, что выпрыгнула в окно, но, тем не менее, кроме проклятого видения в её сознании не осталось ни капельки чего-либо значимого, словно неизвестный всё просто спокойно стёр ластиком, предпочитая оставить в её голове то, что только ему одному было выгодно. Таня могла даже утверждать, что это сделал именно Бейбарсов, хотя, конечно, ей не хотелось верить в что-то настолько отвратительное. А ещё – Гроттер просто слишком хорошо понимала, что если сейчас она не начнёт сопротивляться непонятному действию препарата, то до следующего дня она буквально не доживёт. - Да, было, - кивнул Бейбарсов. – Ты схватила меня за руку, прыгнула в окно со второго этажа, между прочим, прямёхонько на замечательный куст роз, даже жалко их как-то было. По дороге у тебя началось видение. - Мы разбились? – Бейбарсов выглядел совершенно здоровым, но на то он и был некромагом. – Ведь ты регенерируешь! - Я регенерирую, но ты-то нет, - усмехнулся он. – Второй этаж – это не высоко, по крайней мере, не настолько, чтобы моя магия не сработала – мне удалось замедлить полёт, но, тем не менее, на земле тебе стало ещё хуже. Таня не понимала, что заключалось в этом словосочетании, но взгляд Глеба, тяжёлый, равнодушный и холодный, не сулил совершенно ничего хорошего. Гроттер чувствовала, что кто-то тут обманывает её, но, тем не менее, Глеб пока что оставался единственным, кто пытался сообщить ей хотя бы некоторые крохи от той информации, которая могла бы пригодиться. Остальные просто предпочитали молчать, как Шурасик – впрочем, были ли остальные? Таня помнила только Александра, остальные напрочь вылетели у неё из головы. Да и вообще, проклятый препарат заставил успокоиться, расслабиться и позволить себе мирно плыть по течению собственной судьбы. - Что со мной случилось? Я теперь такая же, как и Чума? – переспросила вдруг Гроттер, содрогаясь. - Не выдумывай… - Глеб вздохнул. – Ты вполне привлекательная молодая девушка, только шрам один прибавился на лице. Таня содрогнулась, глядя на него широко раскрытыми от ужаса глазами – больше девушка ничего сделать не могла, даже шевелиться теперь было трудно, разве что у Гроттер была возможность нормально дышать при меньшем количестве чёртовых ремней, которые так давили на грудь. - Хочешь, дам зеркало посмотреть? – наконец-то поинтересовался Бейбарсов. - Хочу! – моментально кивнула Таня. – Но я ведь не могу ничего держать в руках… У меня ж они привязанные! - Я подержу. Глеб наконец-то взял в руки небольшое зеркальце и поднёс к её глазам. Гроттер внимательно смотрела на своё отражение и пыталась отыскать шрам, но ничего не было, будто б ничего и не случилось. Тонкая полоса. Тонкая полоса на виске, длиной не больше двух или трёх сантиметров, её совершенно не портила, а вообще, она осталась точно такой же, как и была. Прежде Таню никогда не интересовало то, что другие могли бы назвать привлекательной внешностью. Она упрямо считала, что в этом нет совершенно ничего важного, да и вообще, какая есть, такая есть, она всё равно Провидица, а Провидицы не могут быть счастливы, это уже просто закон. Тем не менее, внезапно Гроттер осознала, что на самом деле всё гораздо хуже, чем могло бы быть. Рыжеволосая предпочитала не понимать собственных страхов – а теперь вдруг осознала, что она просто подсознательно сравнивала себя с Чумой, проводила параллель и боялась того, что станет такой же. Такой же уродливой, такой же страшной.