сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
Наверное, она была искусственной – впрочем, никто не знал, что происходит здесь, на "Тибидохсе". Люди, которые там, снаружи, лишь ставят ставки и получают короткие свидетельства о том, что происходит.
Здесь ведётся, конечно, же съёмка, но исключительно для самой Чумы, и никто не может получить её в публичный просмотр, за исключением моментов особой жестокости или смерти.
И почему-то Гробыня почувствовала, что нынешний момент обязательно станет публичным достоянием.
Она не могла обосновать собственное предчувствие ни одним набором разумных слов, но, тем не менее, потянулась к Гуне, пытаясь его разбудить.
…Крик разрезал небо, словно каким-то ножом, на две части, и позволил ненависти, той предельной боли, которая накопилась в душе, вырваться наконец-то на свободу и стать предельно реальной и в тот же момент отвратительной.
Гробыня никогда прежде не задумывалась над тем, что будет, если её Гуня погибнет. Прежде она думала, что умрёт сама, но, тем не менее, Гломов будет жить, страдая, всё же будет!
А оказалось, что жива она.
Девушка запустила пальцы в собственные вечно цветные волосы, пытаясь стереть слёзы. Её магия, точнее, те крохи, которые достались ей, позволили наконец-то стереть отвратительное заклинание, и русые, совершенно нормальные волосы упали на плечи сплошной равнодушной волной.
Девушка вновь рванулась к Гуне, пытаясь заставить его проснуться, надеясь на то, что у неё будет шанс выдернуть как-то нож, который буквально застрял в его груди и теперь не поддавался ни единому нормальному действию.
- Живи! – кричала Склепова, пытаясь как-то заставить его проснуться, но это, впрочем, было совершенно бесполезным.
Гломов не дышал.
Кровь была всюду. На зелёной траве, на которой они уснули, на её руках, на её одежде и одежде Гломова.
Они были должны убить тех двоих. Она сама обязана была сделать это, если не желала, чтобы, возможно, Гломов марал свои руки.
Он всегда старался быть таким хорошим, таким добрым… Удивительно, как у такого громилы вообще могла оказаться настолько прекрасная, чистая, идеальная практически душа.
Они попали на "Тибидохс" вместе, но, тем не менее, это не сломило его. Не превратило в какие-то осколки жизни, не сделало моральным уродом – это она то и дело стремилась кого-то обезвредить.
Уговаривала, чтобы он сделал это – а Гуня просто не мог, для подобного он оказался чрезмерно добрым.
И что теперь? Её Гуня мёртв!
- Я тебя уничтожу, - запуская окровавленные пальцы в собственные волосы и понимая, что те тоже сейчас будут в крови, прошипела Склепова. – Я ж тебя разорву, на мелкие кусочки, своими руками, тварь ты…
Она не могла успокоиться, только хрипловато дышала, чувствуя, что жизнь сейчас буквально выскользнет из её тела, забыв о реальности, о том, как всё вообще должно происходить – она ведь просто не хочет жить.
А зачем, это лишнее!
- Убью, убью, убью, - повторяя, словно заведённая, шептала Склепова, даже не пытаясь вытереть слёзы, которые стекали по её щёкам. – А это всё ты виноват, Глом, ты виноват! Ты был с ними добрым, зачем? Ты виноват!
Она так и застыла, сжимая рукоятку ножа, которого нечеловеческими усилиями всё-таки смогла вытащить из его тела.
Ножа в его крови. Крови того, кто должен быть отмщённым.
***
Гроттер чувствовала себя всё такой же потерянной, как и прежде. Она за всю ночь так ни разу и не сомкнула глаз, чувствуя, что просто не может этого сделать – время текло сквозь пальцы, не давая ей ни единого шанса на выживание и превращая в равнодушное, не способное любить кого-либо существо.
Она предпочитала называть себя Провидицей, впрочем, даже сейчас, хотя то, что творило её сознание, выходило за грани дозволенного?
- Почему ты не спишь?
Иван посмотрел на костёр достаточно опасливо. Удивительно, что ему удалось его развести – это, конечно, было глупо, тереть ветку об ветку, но он где-то потерял то, что умудрился найти, и другого способа не было.
Впрочем, искра появилась поразительно быстро, и не надо было никакого кремня или кресала, чтобы сейчас заставить сухие ветки гореть.
Порой ему казалось, что когда Таня более-менее внимательно смотрит на пламя, то начинает разгораться ещё сильнее.
Но она была Провидицей, а Провидицы, чтобы иметь свой дар, без собственной воли отказываются от любых других сил.
И от магии, которая, возможно, была бы нужна им для защиты, и от всего прочего, что оказалось бы нелишним.
Таня была слаба и физически, она не могла сопротивляться ничему, вот только нельзя было сказать, что она так уж и не способна ни к чему из странного огромного списка страшных свершений.
Она была странной.
И эта странность в последнее время вызывала у Валялкина всё больше и больше определённого рода опасений.
- Не хочу, - равнодушно отозвалась Гроттер.
Она смотрела куда-то в сторону пламени, но словно не видела его, представляя себе что-то совершенно другое, куда более страшное, чем должно было оказаться на самом деле. И казалось, что этому рассматриванию огня никогда не будет ни конца, ни края.
"Она хваталась за какой-то последний камешек, за уступ, на котором всего мгновение назад стояла.
Ей никогда не казалось, что здесь до такой степени высоко, но теперь Гроттер показалось, что берег вырос.
Она не понимала, почему это случалось – но, тем не менее, наверное, виной было какое-то землетрясение.
Она так хотела прежде умереть, но теперь появилось желание выжить, а у неё отбирали даже этот, последний шанс на несколько дней жизни. И кто отбирал, кто?! Как бы она хотела, чтобы это оказался совершенно другой человек.
Но выбора не оставалось.
Можно было только отпустить этот уступ и упасть в пропасть, вот и всё".
- Таня! Таня, ты меня слышишь? – Гроттер почувствовала, что её куда-то оттаскивают, в сторону от чего-то опасного, а когда открыла глаза, то осознала, что ручеёк идёт куда-то вниз.
Она не понимала, как это могло случиться – но всю землю трясло, её и саму словно выворачивало наружу. И теперь ручей прерывался каким-то водопадом – казалось, совсем рядом, стоило пройти только метров десять от этого теперь уже утёса – и там берег возвышался над речушкой метра на два, ну, может, на три.
Но следовало пройти вдоль по течению, как можно было увидеть бушующий водопад.
Гроттер видела лишь какие-то водяные брызги, когда рискнула подойти и присмотреться, но спустя несколько мгновений осознала, что на самом деле там сотни метров.
Если кто-то упадёт туда, то будет уже даже не то, что с Лизой, которая просто больно ударилась головой о камни и от этого удара умудрилась умереть. Нет, всё будет куда более отвратительно и плохо.
- Человек, который упадёт отсюда, умрёт сразу же, не следует даже смотреть, - выдохнул Валялкин.
Он смотрел на Гроттер слишком странно, но рыжеволосая предпочла не оглядываться, не оборачиваться, да и вообще не обращать на него совершенно никакого внимания.
В этом не было совершенно ничего удивительного. Она чувствовала себя пусть слабой, но… Возможно, недостаточно.
Это всё было глупостью, которую невозможно было остановить, и рыжеволосая предпочла отойти немного дальше.
- Да, не позавидую я тому, кто отсюда будет падать, - выдохнула она, внимательно посмотрев на Ваньку.
Тот ничего не ответил.
Впрочем, Тане почему-то показалось, что он без конца лжёт ей, даже в этом вроде бы искреннем взгляде – всё равно лжёт и будет продолжать лгать до конца своих, ну, или, может быть, даже и её дней.
И это было кошмарно.
========== Боль двадцать вторая. Месть ==========
Медузия не знала, что заставляло её идти. Та попытка получить несколько капелек магии от Сарданапала буквально разрушала её и заставляла едва-едва дышать, вот только женщина всё равно потеряла любое осознание и ощущение реальности, и теперь просто равнодушно шагала вперёд, не обращая внимания на всё, что могло её окружать.
Горгоновой показалось, что кто-то незаметно прикоснулся к её руке и словно попытался остановить. Она содрогнулась, но никак не отреагировала больше на этот жест, словно его и не было.
Рана, которую ей когда-то нанёс Бейбарсов, теперь тянула и сильно болела. Горгонова чувствовала себя слабой и несчастной, к тому же, она ощущала некий странный ужас относительно того, что натворила.
Она каждое мгновение по сотни раз прокручивала у себя перед глазами то, что успела натворить, и это доводило Медузию до полубезумия.
Она вновь и вновь заглядывала в мёртвые глаза Сарданапала и шептала ему что-то совсем-совсем тихо.
- Прости, - выдохнула она уже сейчас. – Прости, я просто должна выжить, чтобы закончить наше дело!
Они столько лет вместе проторчали в той клетке, что было очень страшно поступать подобным образом.
Тем не менее, магия, которую высвободил Бейбарсов, то, что осталось ещё в крови Сарданапала, не принесло ей совершенно никакой пользы. Медузия чувствовала себя слабой, нет, скорее даже бессильной, и понимала, что вскоре умрёт. Это волшебство обязательно превратит её в сумасшедшую, ну, или же просто испепелит, но у неё пока что ещё было какое-то время.
Она должна была выдержать.
Выдержать ради того, ради чего убила его однажды, ради чего попыталась выпить его силы, но не смогла этого сделать.
Лучше б она уничтожала кустики, на которые наталкивалась, и ещё какую-то ерунду, которую можно было схватить за ветку и выпить до дна, опустошить, оставив чёрным пятном посреди леса.
Но силы человека…
Ведь силы человека до такой степени приятнее, что она просто не могла заставить себя сдержаться, как бы это страшно ни звучало. А теперь спасаться и что-либо менять было слишком поздно, потому что она уже натворила всё, что только могла натворить, и только сейчас наконец-то начала жалеть об этом.
…Когда Горгонова подняла глаза, она даже не поняла, кто стоит перед нею. Холодный, равнодушный взгляд вызвал у неё определённый оттенок ужаса, и только после Медузия осознала, что это всего лишь какая-то девушка, которая, впрочем, слишком заляпана кровью.
Спустя несколько мгновений она наконец-то узнала в этом подобии призрака ту прежде весёлую и счастливую Гробыню Склепову с вечно разноцветными волосами. Она едва-едва смогла вспомнить её на том странном представлении тогда, в самом начале игр, и удивительной казалась перемена.
Она сжимала в своих руках окровавленный нож, и кривилась, полупрезрительно, с оттенком издёвки.
- Не ты его убила, - выдохнула наконец-то Гробыня, опуская нож и предпочитая больше не смотреть на Медузию.
- Убила кого?
На ней висело достаточно много смертей, и Горгонова, ослабленная и не способная уже убить кого-то, ждала, что сейчас её попросту пронзят ножом, дожидаясь её скорой смерти, но эта девушка, вместо того, чтобы поступить подобным образом, рванулась к Медузии и порывисто обняла её.
- Гуня!
Горгонова никак не могла вспомнить, как именно выглядел парень, о котором говорила Гробыня, но та оказалась настолько отчаянной и испуганной, что, возможно, могла бы пригодиться.
По крайней мере, хотя бы в некоторых аспектах.
- Кто его убил?
Медузии было странно обнимать кого-то, к тому же, девушку, которую она совершенно не знала, но та показалась почему-то сейчас достаточно родной.
К тому же, они обе были буквально залиты чужой кровью. Правда, Горгонова – кровью того, кого убила своими руками, а после пыталась вытащить из него волшебство, а относительно Гробыни она не могла утверждать ничего подобного, но теперь уже не было совершенно никакой разницы, кто и кого, а самое главное, как и когда убил.
Теперь приходилось только думать о мести, которая была слаще любого мёда на израненную душу.
Медузия мстить могла Чуме.
А эта девчонка?
Гробыня не ответила, не сказала, кто убил её парня, но, тем не менее, смотрела на Медузию неимоверно решительно, словно собираясь подтвердить что-то или, напротив, опровергнуть.
Её самые обыкновенные русые волосы мокрыми от крови прядями свисали и, казалось, были готовы ещё больше просочиться кровью.
- Ужасно, - выдохнула наконец-то Горгонова, словно сумела что-то расслышать, хотя на самом деле не могла уже пользоваться волшебством. – Может быть, ты хочешь отомстить этому человеку?
- Хочу.
Склепова говорила поразительно мало, но в её голосе чувствовалась определённого вида уверенность.
Даже чрезмерная, если так рассудить, но это ни капельки не смутило Горгонову, которая ожидала чего-то подобного.
Ну, что же, тебя можно использовать, девочка – даже для общего блага, пусть и пообещав, что ты выживешь – ты и выживешь, если постараешься, но уничтожишь по пути всех, кого только успеешь.
Медузия чувствовала, что её кровь становится гуще, и что оная практически не способна растекаться по её венам и артериям, но теперь у неё был один совершенно идеальный выход.
Она знала, что должна это сделать.
- Тогда мы отомстим! – с уверенностью воскликнула Горгонова, внимательно глядя на девушку. – Мы обязательно отомстим!
- Как именно? – удивлённо переспросила Склепова. – Я убью её, - она сжала нож в руке и замахнулась, словно увидела только что ту самую убийцу, но, впрочем, её движение так и оборвалось, не став законченным.
Она едва-едва дышала, едва стояла на ногах, но, тем не менее, эта предельная ненависть давала ей слишком много сил.
Гробыня так хотела убить кого-то, а после наконец-то присоединиться к Гуне, быть рядом с ним.
Только сначала она должна была убить ту тварь, которая отобрала у неё Гуню – в конце концов, плевать на всё…
Плевать на всё, лишь бы только "Тибидохс" не стал победой для чёртовой Лотковой и её женишка.
Для двух, которым Гуня умудрился поверить, а они предали его, перерезав горло и не оставив ни единого шанса на спасение.
Они заслужили это.
***
Таня давно уже не чувствовала себя ни на одно мгновение защищённой, но, тем не менее, она упрямо молчала, понимая, что не должна делиться собственными опасениями, которые могли оказаться не особо-то и правдивыми.
Она чувствовала, что её смерть уже практически настигла её и что стоит за спиной. Гроттер не понимала, откуда появилось такое впечатление, и что вообще с нею происходит, но это было очень опасно сейчас - особенно тот факт, что она никак не могла сопротивляться даже самому понятию собственной судьбы.
Ей казалось, что её должны были убить совсем скоро.
Таня уже видела собственную смерть в видениях, в нескольких десятках вариаций, и это очень пугало её.
Гроттер предпочитала не думать об этом, но, тем не менее, не оставалось совершенно никакого выбора – она не могла просто так оттолкнуть от себя собственные мысли, потому что те накрыли её с головой и буквально душили, заставляли задыхаться от ужаса, который находился буквально везде.
Она поднялась и попыталась подойти к краю утёса, но поняла, что попросту не может этого сделать.
Таня так и осталась стоять на ногах, потому что сесть тоже было выше её сил, и хотела было отойти куда-то подальше, вот только кто-то схватил её за руку.
Был только один человек, который мог бы сейчас это сделать – и Таня оглянулась, столкнувшись со взглядом голубых глаз Ивана.
- Знаешь, - вдруг прошептал тот совсем-совсем тихо, - я вспомнил о письме, в котором Чума приглашала нас на "Тибидохс".
- Не приглашала, а заставляла.
Гроттер сама не знала, что сделало её голос таким холодным и ледяным, словно непонятный кусок льда, о который можно было разбить что угодно, вот только не было ни единого шанса сейчас схватить его.
Таня сама не понимала, откуда у неё вдруг вообще появилось определённого рода презрение к Ивану.
- Ты хотела бы выиграть? – наконец-то полушёпотом поинтересовался он – человек, который уже убивал.
Гроттер отрицательно покачала головой, словно отказываясь от любой возможности спастись от собственной смерти.
Она помнила, как Вера горела от её взгляда, помнила, и просто не могла позволить себе забыть этот момент.
Гроттер с неожиданным удивлением осознала, что что-то слышит. Это были даже не видения, а…
Мысли?
"Даже здесь, на "Тибидохсе", наступает момент, когда надо бороться за себя! Даже тут нельзя пытаться держаться кучи на последних этапах, тем более, если спутник просто висит балластом на плечах.
Если продолжать носиться за прошлым и хвататься за него, то ничего хорошего не получится. Может быть, я даже никогда её на самом деле не любил?"
Гроттер не хотела соглашаться с тем, что это был Иван – но, тем не менее, кто тогда? И считать ли такие мысли предательством уже прямо сейчас, или ждать чего-то куда более отвратительного, чем то, что он сейчас думает.
- Я считаю, что мы должны бежать к людям и попытаться остановить их, - наконец-то выдохнул Валялкин, обнимая её за талию.
Гроттер оглянулась, презрительным взглядом окинув Ивана, и в очередной раз отвернулась, не в силах просто так стоять и смотреть ему в глаза, потому что это казалось сейчас отвратительным.
