Текст книги "Кроваво-красный (СИ)"
Автор книги: Ulgar Ridt
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 52 страниц)
«Не опозорь Мать Ночи… Не убей… Не предай…» – условия, только условия, влекущие за собой гнев божества, и ни слова про суд Черной Руки.
– Но кто выбирает? Почему Ярость Ситиса приходит? И кто…
– Слишком много вопросов, Терис, – в лишенном злости взгляде читалось предостережение, и полукровка умолкла, не рискуя испытывать судьбу еще раз.
Там, за пределами убежища, творилось нечто, о чем ей знать нельзя. Черная Рука – правящий совет, и, как она уже уяснила со слов Альги и после встречи с Аркуэн, не все там было так легко, как здесь. Хотя обозначение «легко» плохо подходило под то, что происходило в нем сейчас.
Терис села, обхватив колени, и долго смотрела в пол, считая затянувшиеся минуты. Взгляд безотчетно пополз на Лашанса, неподвижными зрачками впившимися в какой-то лист бумаги, задержался на его правой руке, на фоне черной робы вспыхнувшей вдруг белизной охвативших запястье бинтов.
– Вас ранили?.. – вопрос сорвался сам, прорезав тишину нотками беспокойства и некоторого удивления – до этого в глубине души жила до странного крепкая убежденность, что Спикер неуязвим.
– Не сильно, – коротко брошенный ответ выдал нечто вроде досады, как и дрогнувшая в попытке натянуть рукав рука, в последний момент потянувшаяся к стоявшей у ножки стула сумке, – Лови.
Терис вскинула руку, ловя брошенное яблоко – такое же, как в прошлый раз, большое и красное. Вкусное, как подсказывала память, только есть сейчас совершенно не хотелось.
– Спасибо, – она держала его, стараясь увлечься отблеском огня на алом боку яблока, чтобы отрешиться от происходящего. Отвлечься и не задавать больше вопросов – это от нее и требовалось в ближайшие минуты или часы. Сидеть тихо. Не злить, не лезть туда, куда не просят. И, наверное, желательно молчать – яблоко не самый тонкий намек, которым можно было изъяснить это требование.
Тихо. Тишина расползлась по подземельям, затопила, слившись с тенями, но здесь, где горят огни, не так страшно. И присутствие Спикера не дает бессильно разрыдаться, трясясь от сотен страхов и умирая от неведения, и за это убийца начинала чувствовать благодарность, как и за то, за что уже благодарил его Корнелий. Ярость Ситиса – не миф, она реальна и осязаема, но еще не знаменует собой конец. Испытание? Наверное, так и есть, было все время, когда существовало Братство, и Корнелий не первый…
И сколько оставалось выживших из тех, к кому являлась Ярость?
Крик, донесшийся издалека, пробившийся сквозь стены и пронзивший насквозь, был ответом, от которого замерло сердце, перехватило дыхание, а перед помутившимся взглядом блики факелов ярко расцвели на выпавшем из рук и покатившемся по серому камню плит яблоке.
Глава 35
Сумрак в коридоре – нетронутый светом факелов, горевших далеко впереди, но прозрачный, позволяющий различать очертания приоткрытой двери в комнату Корнелия, где сгущалась темнота. Черная и густая, как смола, разлившаяся по полу...
Еще шаг – и напряженное зрение уловило тусклый отблеск, от которого перехватывало дыхание, и ноги вдруг разом примерзли к полу, а тело, шатнувшись, оперлось рукой о шершавый камень стены.
Темное и вязкое, лужей разлитое на полу – не темнота, не игра теней.
Терис хотела крикнуть, но крик застыл в горле, лишая дыхания и заставляя глубоко втянуть воздух. Холодный, пропитанный тяжелым запахом крови и смерти.
Острый железный запах и ползущее к ногам темное пятно – немой ответ на вопрос, после которого осталась только пустота, лишающая возможности шевельнуться. Еще мгновение назад можно было на что-то надеяться, куда-то бежать и уповать на милосердие Девятерых, сберегая отголоски чужой веры, а теперь – стоять, вдыхая запах крови, и смотреть, как разливается темное пятно, блестя на камнях.
Ослепительной краснотой отразился факел, сгоняя покров темноты, милосердно скрывавшей кровь, быстрые шаги долетели до слуха, заставляя медленно поднять помутневший взгляд.
Они пришли, выползли из своих укрытий, переждав, столпились в коридоре. Кто-то из женщин выдохнул, метнулась к лицу рука, и в тихом шепоте сожаление смешалось с облегчением. Телендрил. Что-то пробасил Гогрон, шипением отозвалась Очива, и снова тишина – минута молчания, в которой было больше замешательства и страха, чем скорби.
Им страшно. Кому-то, может, и жаль Корнелия, но во всем этом сквозило облегчение, скрываемое не слишком старательно, ранящее, болезненное, заставляющее сжимать руки в кулаки от бессильной злости.
Стоять и молчать, скрывая чувства, пытаясь не чувствовать запаха крови, и хранить застывшее выражение лица. Последнее не слишком сложно: все идущие на ум слова – сплошной крик ярости и страха, обвинение тех, кто свидетельствовал против Корнелия. И едва ли этот крик они пропустят мимо ушей.
Из калейдоскопа цветных пятен складывались лица, ярким светом факелов обращенные в гротескные маски. Мрачное спокойствие – в алых глазах Очивы, отразивших лужу крови и пламя факела, зубастый рот Тейнавы скалился, но не в улыбке, а в напряженной гримасе. Безмолвно торжествовал М'Раадж-Дар, прижала ладонь к губам Телендрил – жест мимолетного сожаления, но не боли. Гогрон хмурился, зараженный ее настроением, и в его глубоко посаженных глазах отражалось медленное течение мыслей... Вдруг резко развернулся и зашагал прочь Винсент Вальтиери, зажимая рукой рот, и на его уподобившемся черепу лице Терис почудилась горечь пополам с обреченным спокойствием – неизменным детищем бессмертия.
Альга и Харберт. Их не было, и при мысли о данмерке сердце пропустило удар, сжавшись не то от сочувствия к ней, не то от мысли о силе ее так и не сказанного слова. Она, может, даже не знала о преступлении Корнелия и не имела возможности вступиться, если доводы информатора Черной Руки что-то значили бы на суде.
– Я всегда знала, что он навлечет Ярость Ситиса и Девять его не спасут, – Антуанетта Мари выдавила изломанную напряжением усмешку. Угода ли самолюбию, порожденному убежденностью в своей прозорливости, попытка ли словами развеять гнетущее молчание – все равно.
«Мари была против, Очива и Тейнава, Раадж»… – несмолкаемым эхом звучали недавно сказанные слова Корнелия, все глубже врезаясь в память. Неприязнь к Мари, дремавшая где-то внутри уже давно, переродилась в ненависть, тут же загнанную в дальний угол сознания. Желание схватить за нож, висевший на поясе и стереть с лица бретонки усмешку – вполне живое, настоящее…если бы не Догматы, если бы не страх, укрепленный увиденным. Ярость Ситиса перестала быть безликим ужасом, живущих лишь в воображении верующих; реальная и осязаемая, она добиралась и до тех, кто молился другим богам. И уж точно добралась бы до нее, не молившейся никаким.
– Не стойте, вы знаете, что делать, – голос Лашанса, прозвучавший позади, не скрыл раздражения, – И уберитесь потом.
– Да, Спикер, – Тейнава, лицо которого приняло самое смиренно выражение, склонил голову, – Где...
– На кладбище, он так хотел. Как это сделать, вы знаете… Мари, еще одно такое замечание – отрежу язык.
– Я ничего не сказала!.. – ангельское лицо убийцы выразило высшую степень оскорбленности.
– Хотела сказать. – Люсьен Лашанс проигнорировал ее возмущенное сопение и развернулся, жестом приказав Терис следовать за собой.
Она промедлила – всего мгновение, затянувшееся, когда взгляд вновь упал на уже широко распахнутую дверь.
Тейнава шагнул за порог, наступая в лужу крови, свет высоко поднятого факела в его руке выхватил из плена темноты комнату Корнелия. Алые подтеки расцветили стены, багрянец запятнал страницы раскрытой книги, отброшенной в угол, мертвенно блестели осколки камня, хранившие очертания статуэтки Акатоша. Было еще что-то, на что Терис посмотрела и тут же отвела взгляд, не позволяя себе думать об этом, и что заставило нетвердым шагом побрести вслед за главой чейдинхолльского убежища.
Подземелье проглатывало все звуки, стихавшие позади. Чужое, равнодушное ко всем, кто когда-либо бывал в его стенах, утратившее недавнюю враждебность и не казавшееся больше домом. На нижних уровнях было куда холоднее, но в нос все еще упорно лез несуществующий здесь запах крови, вызывая в памяти темное пятно на полу и что-то, о чем лучше не думать, но что с одного взгляда сполна дало понять, что Корнелий мертв.
Разраставшаяся внутри пустота задушила слезы, едва уколовшие глаза и высохшие, так и не пролившись, убивала мысли и повергала в оцепенение. Остановившийся взгляд ловил преломленные на неровных камнях тени, черноту вгрызавшихся в землю ответвлений коридоров и время от времени упирался в спину шедшего впереди Спикера.
Мысль о том, куда и зачем ее ведут, проскользнула в сознание, отравив мысли страхом и болью. Там, наверху, остался Корнелий. Еще час назад она держала его за руку, теплую и живую, слышала голос и вместе с ним надеялась на милость его богов, ненадолго проникаясь его непоколебимой верой. Там, в часовне, у самого уха гулко и быстро колотилось его сердце...
В глазах помутилось, и перед глазами снова промелькнуло увиденное в комнате – быстро, едва коснувшись сознания парализующим ужасом. Разум не хотел принимать и осознавать это, ему сполна хватало уже того, что Корнелий мертв, абсолютно точно, безоговорочно мертв. И того, что убило его нечто известное ей куда меньше других тварей. Нежить, зверье или выращенные магами-изгоями существа из Обливиона – опасные, но привычнее, изученные, описанные в книгах, и их можно убить, если затаиться в темном углу и быстро нанести удар. Можно поджечь, если есть в руке факел, можно сбежать.
Сбежать от тени, порожденной самой Пустотой, нельзя, как и скрыться. И серебряный меч Корнелия помог ему не больше молитв.
Коридоры, густой сумрак и вводящий в транс звук шагов. Незнакомые места, вызывавшие обилие так и не прозвучавших вопросов, ответ на которые был безразличен.
«Не убей брата или сестру»…
Не убила, но промелькнула порожденная ненавистью мысль. Всего мгновение, и порыв был убит здравым смыслом и страхом, но теперь шипение Тейнавы о неверных обрело новый смысл, заставляя задуматься.
Неверные всегда срываются.
Где-то впереди забрезжил лунный свет, и серый пол, укрытый ковром сумрака, зарябил перед глазами, когда лоб ударился обо что-то, и Терис медленно подняла голову, тут же почувствовав, как в горле встал ком. Взгляд Спикера, выражавший все эмоции и при этом ни одной, приморозил к месту, и мысль о том, что сейчас все и закончится, пришла первой вместе с близкой к паранойе уверенностью в осведомленности убийцы о ее секундном желании перерезать Мари глотку.
– Если я говорю ждать, значит, ты должна остаться на месте, – раздалось после нескольких мгновений абсолютной тишины.
Терис кивнула, с трудом выдерживая взгляд, и впервые поймала себя на том, что не собирается просить прощения. Не сейчас, не за это.
– Можно мне на задание? – наконец выдавила она, пытаясь придать голосу твердости, но вместо этого вышел только тихий хрип.
– Потом. Сейчас пойдешь со мной. – Люсьен Лашанс развернулся и пошел туда, откуда пробивался свет – неприметная расщелина между камней, один из которых сдвинулся в сторону, на долю секунды вспыхнув рунами.
Терис выбралась следом, тут же натягивая капюшон, без которого морозный ветер, гулявший за городскими стенами, рвал волосы и промораживал насквозь. За белым маревом вьюги виднелся вдали Чейдинхолл, а неподалеку уходила в гору полузаброшенная дорога. Знакомые места, до форта Фаррагут пять минут ходьбы…
И лучше идти туда, чем возвращаться в убежище, пропитавшееся запахом крови Корнелия, переставшим тревожить только здесь, на свежем воздухе. Не оставляли только слова Мари и то, увиденное в комнате, что окончательно обратило неприязнь в лютую ненависть и укрепило таившийся до этого где-то в глубине души страх.
«…я не хотел убивать того парня, не хотел! Я даже не знал, что он наш…»
Не знал, не хотел – Ярость Ситиса все равно пришла, несмотря на клятвы и заведомую невиновность убийцы, в которой не возникало сомнений даже у Спикера. Пришла, черной тенью скользнула по коридорам и исчезла без следа, оставив тело Корнелия с развороченными ребрами и кровавой дырой там, где недавно билось сердце.
Глава 36
Горячая кружка обжигала замерзшие пальцы, но Терис не отнимала от нее рук, намертво вцепившись и боясь выплеснуть травяное варево к себе на колени. Не яд, эта мысль, рожденная не здравым смыслом, а напряжением, исчезла почти сразу, стоило ей появиться. Старая привычка видеть во всех врагов постепенно уходила, изгоняемая доверием к Спикеру.
В форте было тихо и сумрачно, пятно света выхватывало из темноты только заваленный бумагами стол и пару старых кресел поодаль, в одном из которых и устроилась, кутаясь в плащ, полукровка.
Мысли текли медленно, и пустота внутри разрасталась, лишая остатков эмоций и оставляя только четкое понимание произошедшего. Корнелий мертв, и ему уже никак не помочь. Кто-нибудь еще, да и он сам тоже, стал бы утешать себя мыслями о лучшем мире после смерти, но Терис о подобных вещах никогда не думала. Он мертв, не здесь, не с ними. А что там, после смерти… Кто-то говорит, что Пустота, кто-то считает, что уйдет на план почитаемого даэдры, кто-то верит в царство Девятерых. Слишком туманно и непонятно, пока не перешагнешь черту смерти, и она делать этого не торопилась, хотя увиденное заставляло задуматься о перспективе самой оказаться на месте Корнелия.
Он мертв, потому что кто-то подставил его.
«– Не забывай, что нам теперь вместе работать,» – давно подслушанные слова Харберта таили угрозу, еще тогда внушившую вполне определенный страх. Может, и правда стоило бежать к Спикеру и донести?
Стоило, только тогда она не думала, что все будет так серьезно, что разногласия, свидетелем которых она бывала, продолжатся, когда встанет вопрос о жизни и смерти Корнелия. Недобитый призрак веры в чужое благородство и честность. Благородство и честность наемных убийц… Это было бы даже смешно, если бы не тело брата в луже крови.
Глядя в темную поверхность дымящегося в чашке отвара, убийца усилием воли выбросила из мыслей настойчиво всплывавшую перед глазами картину, увиденную в комнате Корнелия, и попыталась сосредоточиться на своих проблемах. В том, что рано или поздно беспочвенный страх обретет основание, она не сомневалась. Неосторожно сказанное слово, неправильно понятый жест, и бороться с чужими подозрениями станет невозможно. И многие ли встанут на ее сторону, на сторону не верящей в Ситиса и Мать Ночи?
Неверные всегда предают, а значит, этого ждут и от нее. Быть может, от Гогрона и Альги тоже, но они в Братстве давно свои, данмерка за долгие годы службы стала недосягаемо высока в глазах остальных… что не помешало М`Рааджу приставить нож к ее горлу. Порыв, вызванный уколом с ее стороны. Вопрос в том, как далеко в таком порыве мог зайти хаджит…
«– На благо Братства, дорогая сестра, на благо Братства», – шипел хаджит, глядя на данмерку с едва сдерживаемой ненавистью, – «Ситис простит мне убийство неверных».
Ситис простит… Он есть, его Ярость реальна, и она карает преступивших Догматы…или только тех, кто убил братьев по вере, а не волей случая оказавшихся в Братстве чужаков?
Мысли спутались, разрывая разум противоречиями, и Терис с тихим вздохом уронила голову, прикрыв глаза. Только сейчас вспомнилось, что она встала еще до рассвета, весь день тряслась в седле, не считая пары остановок в придорожных тавернах, потом был Чейдинхолл, убежище, часовня… И за два часа, прошедших с того момента, прошла целая вечность, лишившая остатков сил.
– Пей, пока не остыло, – Люсьен Лашанс неслышно вышел из темноты за колоннами и не слишком бережно положил на стол еще какие-то бумаги; судя по всему, он не садился за них уже долгое время, и теперь волей-неволей приходилось разбирать завалы горячо любимых Слушателем отчетов.
Предложение помочь так и не прозвучало: искренний порыв погас от понимания вдруг ставшего весьма досадным факта, что в подобных делах Терис ровным счетом ничего не смыслила и писать умела очень плохо. Убийца влила в себя еще несколько глотков травяного варева, после которого стало несколько теплее и навалилось непреодолимое желание забраться в кресло с ногами и заснуть. Сонное спокойствие порядком портило осознание того, что скоро придется вернуться в убежище, мысль о котором вселяла вполне ясное желание оказаться как можно дальше. Хотя бы в ближайшие дни не спускаться туда, не видеть лиц братьев и сестер, не проходить мимо двери Корнелия, за которой уже навсегда погасли свечи… Лучше уехать куда-то подальше, отвлечься на работу, занять себя выслеживанием жертвы, приготовлениями, поиском способа подобраться к ней. Да чем угодно, пока не отпустит чувство неприязни к семье.
– Есть какая-нибудь работа? – борясь со сном, Терис с надеждой посмотрела на Спикера, склонившегося над бумагами и быстро писавшего что-то на одном из листов.
– Пока нет, – он отложил перо и бросил на нее на мгновение переставший быть отрешенным взгляд, – Тебе есть, куда поехать?
Терис не сразу пожала плечами, чувствуя благодарность за то, что ее желание не возвращаться в убежище было понято и, вроде бы, принято с неожиданным пониманием. Только ехать некуда.
– Родственники есть? – вопрос прозвучал безо всякой надежды услышать положительный ответ, скорее, как некоторая формальность.
Где-то точно есть; у матери остались родители и брат в Валенвуде, а портовый район Анвила наверняка полон отцовой родни – моряков, шлюх и контрабандистов. При всем этом никого из предположительно многочисленных родственников Терис не знала даже по именам.
– Друзья, знакомые? – затянувшееся молчание было принято как красноречивый ответ.
Терис закусила губу, почти с безразличием осознавая факт, что друзей у нее не водилось, не считая убитой почти год назад Харны. О других сиротах, кого в тот год выпустили из приюта в большой мир, она знала немного и не стремилась узнать больше. Кто-то успешно работал в гильдиях или занялся ремеслом, кто-то обзавелся семьей, еще несколько пошли по кривой дорожке и затерялись в глухих лесах Нибенея. И, даже встреть она их, едва ли кто-то узнал бы ее. Другие же знакомые были людьми крайне сомнительными, и Терис не рискнула бы связываться с ними лишний раз без крайней необходимости. Впрочем, оставалась Роз…
– Есть знакомая проститутка в Бравилле.
Лашанс какое-то время смотрел на Терис, после чего безнадежно отвел взгляд вернувшись к бумагам.
– В этой дыре тебе делать нечего. Сходишь завтра за своими вещами, поживешь здесь.
Терис едва не выронила стакан, но вовремя удержала его, только плеснув на руки уже не горячим отваром, на который она не обратила никакого внимания.
– Правда можно?..
– Можно, можно. Я же обещал тебе тренировки со скелетами, – Спикер перелистал и отложил в сторону чей-то отчет и взялся за следующий, заново обмакивая перо в чернила, – И алхимией заодно займешься.
***
Под ногами проскрипели половицы, но звук не встревожил никого, давая понять, что в доме больше никого нет. Все еще прислушиваясь и стараясь ступать тихо, Терис добралась до закрытой двери, открывшейся без скрипа, за которой тонул в сумраке подвал, пропитанный запахом холода и камня. Он тоже пустовал, и из-за каменной двери доносилось только едва слышное шуршание Шеммера; судя по звуку, он что-то сосредоточенно грыз. Когда полукровка бесшумно проскользнула в зал убежища, он на мгновение оторвался от порядком изгрызенной ножки стола, но, сообразив, что она здесь не затем, чтобы его ругать, вернулся к своему делу.
Терис ускорила шаг, испытав некоторое облегчение: меньше всего хотелось видеть кого-то из братьев и сестер, которые сейчас или спали или разошлись по заданиям. Потом, когда в голове наступит некоторое подобие порядка, она будет рада встретиться с ними, поговорить, может, удастся даже общаться так, как будто бы ничего не произошло… Потом, но не сейчас. Не сегодня.
«Не завтра и не на этой неделе».
Мысли, немного успокоившиеся в форте, вновь вернулись к Корнелию и тому, что его убило. Что-то из Пустоты, способное покарать за грехи… Несомненно сильное: у погибшего брата был меч, его обучали, он знал молитвы и был сведущ в магии, но все это его не спасло, когда оно пришло. Пришло по воле Ситиса, увидевшего его преступление…которое преступлением по сути и не было. Чего-то не хватает в этом, какой-то все объясняющей детали, скрытой где-то между строк, между острых черных букв Догматов. И эту деталь, упорно ускользающую от понимания, было необходимо найти, хотя внутренний голос неоднократно задавал тревожащий беспокойством вопрос «зачем?».
Просто знать. Уберечься от ошибок. От обвинений. Подольше прожить, потому что теперь жить хочется сильнее, чем раньше, в жизни появилось место и люди, ставшие куда ближе прежних знакомых, имена и лица которых забывались легко и без сожалений.
Спикер, Винсент, Альга…да и другие были не так неприятны, как Мари, Раадж и Харберт. Нужно немного времени, чтобы разобраться в себе и в них. И в том, что происходит вокруг.
Терис помедлила, прежде чем зайти в комнату, которую они с Мари делили уже несколько месяцев. Она и раньше не очень любила оставаться наедине со своей соседкой, которая вначале лишь утомляла своими разговорами, а позднее начала всерьез пугать ими, теперь же хотелось по возможности избегать не только общения, но и встреч с ней. Убийца свидетельствовала против давно знакомого ей и вдобавок влюбленного в нее Корнелия, и уж наверняка за ней не встанет подвести под наказание совершенно чужую ей новенькую, занявшую часть ее комнаты и не верящую в Мать и Отца.
Удача сегодня явно сопутствовала Терис: комната встретила полной тишиной, бросилась в глаза аккуратно заправленная кровать Мари, взгляд зацепил и крюк на стене, где всегда висел изящно изогнутый кинжал. Теперь же он отсутствовал, как и обычно располагавшиеся на полочке миниатюрные прозрачно-зеленые склянки для ядов и зелий. Для нее работа у Спикера почему-то нашлась, как и для других…
Уязвленное самолюбие напомнило о себе, породив новую волну сомнений. Старый Руфио, Бэнлин, Мотьер, которого даже не надо было убивать, наркоман Фэлиан…каждый из них – ненавязчивое, но вполне ясное напоминание о том, что она очень слаба и способна убивать только тех, кто и так одной ногой в могиле. Устранение Гастона Туссо и Валена Дрета, правда, требовало некоторых умений, но всего два нормальных задания меркли на фоне остальных.
Терис быстро набила сумку немногочисленными необходимыми пожитками и выскользнула обратно в коридор, продолжая разрываться между противоречивыми чувствами.
Перспектива провести ближайшие дни в форте ее не пугала. Темнота коридоров уже не внушала страха, как и скрип костей скелетов, в лаборатории было тепло, и спать на широкой лавке, покрытой шкурами, оказалось неожиданно удобно и спокойно. Мелочи вроде плавающих в колбах сердец и каких-то еще внутренностей ее не смущали, а свет, преломленный зеленовато-золотистым содержимым, казался теплым и уютным. Обещанные Спикером тренировки были нужны, это она знала и сама, а возможность заняться алхимией на практике, а не зубрить основы по учебникам, искренне радовала как и неожиданная доброта начальства. Только за этой добротой виделось нечто, до обидного похожее на снисхождение, напоминавшее о ее собственной слабости.
На каменной стене коридора в пятне факела качнулась тень, породив паническую мысль о том порождении Пустоты, что приходило ночью, и Терис резко обернулась, потянувшись к клинку вопреки осознанию его бесполезности. Но пальцы, едва коснувшись рукояти, замерли, когда она встретилась взглядом с Винсентом Вальтиери.
– Извини, я не хотел тебя пугать, – неизменная мягкость в его негромком и ровном голосе вызвала желание провалиться под землю от стыда за собственный страх.
– Я...просто не ожидала... – проговорила она, медленно отводя руку от кинжала со смутной надеждой, что это движение укроется от взгляда вампира, – Здесь больше никого нет?
– Не волнуйся, кроме нас – никого, – несмотря на мягкое выражение лица где-то в глубине алых глаз промелькнуло нечто тревожное, гнетущее и явно давно беспокоящее его, – Не хочешь зайти ненадолго?
Терис замялась, разрываясь между желанием под любым предлогом убежать в форт и желанием ненадолго задержаться. Там тихо, спокойно, и ей велено только зайти за вещами, но старый вампир был одним из немногих, кому она доверяла и кто не вызывал опасений, как остальные, и с кем она давно хотела поговорить. Форт же с утра пустовал, и что-то подсказывало ей, что Спикер вернется только во второй половине дня, если не к ночи. Перспектива бродить одной по темным коридорам или сидеть в лаборатории, где страшно было к чему-то прикоснуться, ее не привлекала: одиночество порождало все новые страхи и вопросы, ответов на которые у нее не было.
– Да, конечно, я буду очень рада...
– Я не задержу тебя надолго, – Винсент Вальтиери направился к своей комнате, – Ты правильно сделала, что ушла вчера, здесь сейчас неспокойно...садись, Терис, не стой... Тебе правда лучше побыть сейчас подальше отсюда.
Убийца осторожно села на край стула, окинув взглядом комнату, вдруг показавшуюся какой-то нежилой без привычных бокалов и скомканного пледа на старой кушетке.
– Альга скоро вернется, – произнес вампир, улавливая ход ее мыслей, и сел напротив. Тонкие желтовато-восковые пальцы сцепились в замок, обозначая напряжение, взгляд алых глаз помрачнел, и он вздохнул, – Мне будет тяжело сообщать ей это...
Терис понимающе кивнула, не зная, что ответить. Еще давно, в свой первый месяц в Братстве она от нее услышала о казненных предателях, именно слова данмерки породили первые сомнения, заставили задуматься над сутью Догматов и бояться невидимого врага, притаившегося среди своих. Она предостерегала и Корнелия, просила быть осторожнее...в том числе и с Харбертом.
«…Я не доверяю ему. Не доверяю в большей степени, чем Мари», – коснулись слуха адресованные не ей слова и запали в память, где оставались по сей день, подкрепленные увиденным и услышанным в Братстве за последние два месяца.
– Что здесь происходит? – вырвался беспомощный вопрос, обращенный не то к Винсенту, не то к каменным стенам убежища, видевшим и знавшим все, но не способным ответить.
Вампир вздохнул, поправил выбившиеся из хвоста пряди волос, упавшие на лоб, изрезанный обозначившимися сильнее обычного морщинами, и после некоторого колебания заговорил.
– Братство переживает не лучшие свои времена, Терис. Мне жаль, что ты попала к нам именно сейчас, когда здесь...столько непонятного. Раньше было спокойнее. Безопасно не было никогда, наши гибли, но тогда...
– Убивали чужаки, а не свои, – договорила за него Терис.
– Да, – вампир кивнул, – Но это не самое худшее. Куда хуже страх, он заставляет видеть врага в каждом, толкает на безумные поступки, – его взгляд проник в душу, заставив Терис вжаться в жесткую спинку стула, – Не вини Мари и остальных. Им страшно и они хотят прекратить все это, но не знают других способов, кроме как обвинять тех, кто не верит. Им кажется, что все зло от неверных, и переубедить их очень непросто даже мне.
– Корнелий не был виноват, – медленно проговорила Терис, – Да, убил он, но...он не хотел, был приказ. Он не сбежал, принял наказание. И Ярость Ситиса...почему она пришла? Почему его судила Черная Рука? Зачем нужны свидетельства остальных? В Догматах сказано, что карает Ситис, зачем тогда суд? Суд мог ошибиться, его могли обмануть. Харберт однажды угрожал Корнелию, я слышала, это мог сделать он...или помочь сделать. И Альга не доверяла ему, она предупреждала Корнелия, просила быть осторожнее с ним и Мари… А эти Николас и Марта? Что с ними было?
Винсент Вальтиери спокойно и печально смотрел на Терис и, когда она замолкла, устало провел рукой по лицу, прикрыв глаза. Тишина, повисшая в комнате, была недолгой, и когда вампир вновь поднял на убийцу взгляд, его голос зазвучал так же ровно и мягко, хотя где-то глубоко в нем угадывалась легкая озадаченность.
– Откуда столько информации?
– Услышала…нечаянно.
– Нечаянно… – он невесело усмехнулся, – Я думаю, ты понимаешь, что некоторые вещи знать опасно. Нет-нет, тебя не убьют за это, – поспешил добавить он, когда Терис вздрогнула, – Не Люсьен, во всяком случае. Просто…не стоит лишний раз говорить о Ярости Ситиса. Что до Мари и Харберта… Мари фанатична, я не спорю, но не думаю, что она имеет отношение ко всему этому. Она только воспользовалась ситуацией, когда Корнелия обвинили. И поверь, даже если бы мы все встали на его сторону, его судьбы это не изменило бы.
– Тогда зачем все это? Суд…почему обвинили его, а не стали искать того, кто поменял контракты или сделал что-то еще, чтобы Корнелий убил того брата?
– Ты ведь слышала о Марте и Николасе. Такое здесь не впервые. Они тоже убили своих… Сначала Марта сожгла одного норда из Брумы, потом Николас зарезал ученицу Аркуэн, – на лицо Винсента Вальтиери набежала тень, – Ты уже имела несчастье познакомиться с ней, я думаю, мне не стоит объяснять, с каким упорством она способна требовать отмщения. И как способна мстить…
Терис молча кивнула, вспоминая лишенный всякой человечности взгляд альтмерки, подтверждавший все сказанное о ней Альгой. Аркуэн не отличалась снисхождением к ней, хотя ее вина была ничтожно мала, если была вообще, и представить, на что была способна Спикер, когда речь шла о серьезном преступлении, полукровка не решалась.
– Тогда нам пришлось тяжело, вопрос с трудом уладили, обошлись малой кровью. Их смерть… – Винсент вдруг осекся, как будто бы следующие его слова оказались вдруг лишними, и сменил тон, изгнав из него тревогу, – Черная Рука расследует это дело, поэтому было необходимо опросить всех.
Опросить и снова гнаться за призраком, уже убившим двоих и подведшим еще троих под смерть от Ярости Ситиса, остававшейся все такой же неясной черной тенью, о чьей природе ей запретили спрашивать. Спрашивать, но не думать. Только стоит ли?
Стоит, знание не будет лишним, если за это знание не придется платить слишком дорогую цену.
– А Харберт?
– Не самый приятный человек из тех, кого я знаю, – вампир слегка поморщился, и в его глазах отразилось нечто непривычно жесткое и холодное для него, – Он доставляет много проблем. Но подмена контракта, если она была – не его рук дело. Ты мало знаешь его, но должна понимать, что люди вроде него скорее применят грубую силу, чем пойдут на подлость. Я не говорю о каком-то благородстве, нет. Причина в том, что подобные мысли обходят таких людей стороной.
