Текст книги "Зодиак. Битва Знаков (СИ)"
Автор книги: RainbowSloth
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
В итоге наши мамы разняли нас и предложили соорудить замок вместе. Сначала я был против, но увидев у Марка синее ведёрко с самолётиком, согласился. Вот так и началась наша дружба. Мораль всей истории такова, что синие ведёрки с самолётиками сближают людей. И не надо разрушать чужие башенки, а то и в нос можно получить.
Напоминанием о столь интересном знакомстве служит мой едва заметный шрам на левой брови. Марку же повезло больше: никаких увечий на своём лице он не получил.
Мы на цыпочках проходим мимо обеденного зала, откуда доносятся приглушённые голоса и звон столовых приборов. За нашим столом в полном одиночестве сидит Ари. Марк по привычке хочет подойти к ней, но я вовремя хватаю его сзади за ворот футболки.
Дойдя до второго этажа, мы натыкаемся на того, кого совсем не ждали. Мистер Нерп смиряет нас подозрительным взглядом:
– Куда вы направляетесь?
– Э-э… К себе в комнаты, – неуверенно протягиваю я. Врать в таких неожиданных ситуациях я не умею. Вообще этим искусством я не особо владею и лгу лишь по поводу своего истинного Знака Зодиака.
– Решили пропустить ужин?
– Мы не голодные, – присоединяется к моему вранью Марк.
Маленькие глаза Нерпа недоверчиво прищуриваются. Мы же стоим, как вкопанные, стараясь не смотреть на него. Спускаясь вниз, Нерп не отводит от нас взгляда.
– Фух, – выдыхает Марк, когда преподаватель скрылся. – Не спалил.
– Повезло, – добавляю я.
Мы решаем действовать быстрее и тише. Сделать это легче мне, всё-таки ловкость Стрельца играет здесь важную роль. Мой друг старается так же тихо перепрыгивать ступеньки. Мы быстро минуем третий этаж, оставляя его позади, и, наконец, достигаем четвёртого.
На лестничной площадке нас встречает одна единственная дверь, да и та доверия не вызывает из-за своей массивности и довольно-таки потрёпанным видом.
– Она заперта? – спрашивает Марк.
– Иди и проверь, – советую я.
– Ну нет. Лучше ты.
– Тогда как всегда?
– Как всегда.
Мы трясём кулаками, затем одновременно оттопыриваем указательный и средний пальцы. Затем ещё раз качаем кулаками. На этот раз я показываю раскрытую ладонь, а кулак моего друга так и остаётся сжатым.
– Бумага бьёт камень, – объявляю я.
Проклиная игру, Марк подходит к запретной двери и кладёт ладонь на дверную ручку. Та, к нашему удивлению, легко открывается.
– Не такой уж и запретный этот четвёртый этаж, – с усмешкой замечает Марк и первым заходит внутрь. Я следую за ним, оглянувшись напоследок.
Дверь ведёт в тёмный коридор, ничем не освещающийся, поэтому я и Марк тут же зажигаем огоньки на кончиках пальцев. Стены древние, в некоторых местах потрескались. На них висят старые картины, покрытые толстым слоем пыли, будто тут никого не было примерно десять лет, а то и больше. К одной из таких я приближаю пламя, чтобы лучше разглядеть, а заодно и убираю рукой часть пыли. На картине изображён мужчина в дорогой одёжке, которая была в обиходе четыреста лет назад. Всё его лицо замазано красной краской.
– Марк! – зову я. – Как думаешь, зачем лицо краской замазали?
– Это не краска, дружище, – бледнеет он. – Больше похоже на кровь.
Приглядевшись, я понимаю, что это действительно тёмное пятно крови, скрывающее лицо мужчины.
Мы оглядываем остальные картины, их оказывается всего четыре. На каждой изображён тот самый мужчина, и на всех его лицо заляпано кровью. Я присматриваюсь к одной из картин: мужчина одет в рубаху и брюки, а из его рук вырывается огонь. Картина мне очень даже знакома, но я не могу вспомнить, где именно я её видел.
– Знакомая картина, – говорит Марк, подойдя ко мне.
– Это точно. Не помнишь, где именно мы её видели?
Марк только пожимает плечами.
Больше картин нам не встречается. В конце коридора оказывается ещё одна дверь, такая же массивная и чёрная, как предыдущая, однако, в отличие от прошлой, по её краям выцарапано множество узоров. Я слегка наклоняю голову, чтобы лучше понять знаки, и узнаю символы всего Зодиакального круга. Дверь украшена именно ими. Я дёргаю за ручку, но та не поддаётся.
– Заперто, – сообщаю я.
– Дай-ка я попробую, – пихает меня в сторону Марк и достаёт отмычку, которую он всегда носит в кармане.
Как бы Марк не пытался, всё без толку. А спустя некоторое время отмычка и вовсе с треском ломается.
– Святое Солнце! – рычит Марк и снова лезет в замок двери, но на этот раз он использует собственный когти.
В свете пламени я замечаю, как покраснел мой друг в ходе работы, пыхтя и вертя коготь в замке, пытаясь добиться желанного щелчка. Однако вместо него раздаётся смачный треск, от которого Марк резко бледнеет и медленно вынимает коготь из замка.
– Сломался, – в лёгком шоке сообщает он, глядя на поломанный коготь, приличная часть которого едва держится.
– Не волнуйся. Уверен, Ари подпилит его, заодно и маникюр тебе сделает.
– Очень смешно!
Мы пытаемся выбить дверь, сломать замок, сделать хоть что-нибудь. Всё мне это окончательно надоедает, когда я в очередной раз с разворота ударяю дверь ногой и тут же взываю от боли.
– Может нужно сказать кодовое слово? – предполагает Марк.
– Ага. Скажи что-нибудь на змеином, – советую я.
Я всматриваюсь в дверную ручку, на которой изображена буква U, а в середине неё – знак подобия. Символ Змееносца, его-то я узнаю везде. Я поднимаю глаза вверх и обнаруживаю точно такой же знак. Что-то в этом есть, но не может быть всё так просто.
Я касаюсь дверной ручки, но та больно обжигает руку.
– Неужели не то? – не верю я и сжимаю обожжённую руку. Теперь на внутренней стороне ладони виднеется блёклый ожог в виде символа Змееносца. Тогда я ещё уверенней хватаюсь за ручку, которая вновь горит пламенем, обжигая ладонь. Но я продолжаю держать её.
Боль усиливается, а ожог становится отчётливей. Тогда передо мной возникают, как бы играя, серебристо-чёрные буквы: «Suscipere ipsum». Я быстро перевожу: «Прими это». Надпись исчезает так быстро, что я даже сомневаюсь, видел ли я её.
«Я – Змееносец!», – уверенно произношу я в мыслях, надеясь, что эта странная дверь услышит меня.
Ручка перестаёт жечь мою ладонь, но остаётся. Правда теперь он напоминает не ожог, а чёрную татуировку. Я поворачиваю ручку двери, и та без проблем открывается.
– Ого! – удивляется Марк. – Как ты сделал?
– Попросил, – неуверенно говорю я и захожу в длинный узкий коридор, с каждой стороны которого расположены очередные двери. Точно такие же, которую я только что открыл.
– Смотри! Тут Знаки Зодиака! – зовёт меня Марк.
Действительно. Над первой дверью с левой стороны висит символ Овна. И на ручке тоже. А напротив сияет знак Тельца. Заканчивается всё Водолеем и Рыбами.
– А вот и мой! – восклицает мой друг, стоя у двери Льва.
– Ты можешь её открыть? – интересуюсь я, подходя ближе.
– Сейчас узнаем.
Как только Марк берётся за ручку, символ Льва над дверью светится оранжевым светом. И тут же появляется надпись: «Non tradat».
– Древнезодиакальный? Серьёзно? – фыркает Марк.
– Non tradat, – повторяю я. – Не сдавайся.
– Но почему она не открылась?
– Не знаю.
Я подхожу к двери Стрельца и так же, как и Марк, берусь за ручку. Знак светится переливающимся синим.
«Ты Стрелец?»
Я тут же убираю руку. Не ожидая никакой фразы, я сильно удивляюсь, когда надо мной нависают буквы: «Memento mori», – читаю я. – «Помни о смерти». Едва я заканчиваю читать, как буквы испаряются, будто их тут и не было. Я с недоумением смотрю на дверь, но не один я ничего не понимаю. Марк глядит на меня так же, как и я на дверь Стрельца.
– Что-то не так?
– У тебя не было надписи.
– А, ты обо этом! Она была, просто быстро исчезла.
– И что же там?
– Memento mori. Помни о смерти.
Я прохожу дальше, в самый конец, где в центре висит старая табличка, скорей, древняя скрижаль, покрытая пылью и сделанная из камня. Протерев её рукой от многолетнего слоя пыли, я замечаю выжженные на ней слова, написанные на древнезодиакальном.
– Марк, можешь посветить?
Друг тут же откликается на помощь. Я слегка наклоняюсь, чтобы было удобней читать.
– «Двенадцать Знаков встанут вместе. И свет откроется им вновь. Боясь, сражаясь, убивая, постигнут тайны круг. Восстанет Зодиак. Овен откроет. Телец познает. Близнецы найдёт. Рак пройдёт. Лев спасёт. Дева изменит. Весы уравновесит. Скорпион потеряет. Стрелец возглавит. Козерог вернёт. Водолей поймёт. Рыбы умрёт», – заканчиваю я.
– Похоже на пророчество, – говорит Марк то, что думаю я сам.
– Как думаешь, оно про нас?
– Что?
– Большинству из нас не нравится всё это. Конечно, я не ручаюсь за всех. Но эта Битва, эта вражда, эта ненависть… – я замолкаю и вглядываюсь в строки скрижали. – А что если мы можем всё это изменить?
Я ещё раз перечитываю пророчество, пока окончательно не запоминаю каждое слово в нём. Но это не то предсказание, которое я так хочу услышать. Тем не менее я нутром чувствую, что они точно связаны.
Но если это касается всех чемпионов, то значит ли, что Эшли умрёт? Только при одной мысли об этом внутри разгорается яростное пламя, не желающее соглашаться с таким условием. Я не позволю ей умереть, никогда и ни за что.
– Но тогда придётся пойти против Высшего, – говорит Марк.
– Да. Придётся, – соглашаюсь я и поворачиваюсь к скрижали спиной. – Давай уйдём отсюда.
– С удовольствием.
Убравшись оттуда, я плотно закрываю дверь. Убедившись, что теперь открыть её нельзя, мы спешим покинуть четвёртый этаж, но перед выходом нас ждёт весьма неприятный сюрприз.
– Закрыто, – шипит Марк, подёргав ручку.
– Что? – не верю я и сам пытаюсь открыть дверь. – Отлично!
– Спокойно, – говорит Марк. – Тебе повезло, что лучший в мире взломщик сейчас с тобой, – и снова выпускает когти.
– Сломать не боишься? – ехидно спрашиваю я.
– Потом подпилишь мне их.
Марк вертит когтем в замке. На этот раз раздаётся приятный щелчок, означающий нашу свободу. Но перед этим Марк прислушивается, проверяя, нет ли никого снаружи. Убедившись, что нам ничего не угрожает, он с уверенностью открывает дверь, и мы тут же мчимся вниз, в мою комнату, где уже спокойно можно обсудить пророчество.
– Что думаешь насчёт пророчества? – спрашиваю я, рухнув на кровать.
– Если оно про нас, то мы серьёзно влипли, – замечает Марк.
– Это точно.
– Особенно не позавидуешь Эшли.
– Она не умрёт! – резко и твёрдо говорю я. – Обычно пророчества написаны запутано, их не всегда можно правильно понять. А ещё и услышать, – тихо бурчу я себе под нос, но острый слух Марка улавливает мои слова.
– Услышать? Разве есть ещё одно пророчество?
Я ловлю себя на мысли, что в последнее время часто говорю не то, что должен.
– Э-э… – я отчаянно пытаюсь придумать правдоподобное оправдание, однако в голове звенит тревога, а на ум ничего не приходит.
– Давай без этого. Ты что-то от меня скрываешь?
– Вовсе нет.
– Эндрю, ты не умеешь лгать.
– Я никогда не лгал тебе, – неуверенно произношу я. Просто не говорил всей правды своему лучшему другу, а это не так уж и сильно отличается от вранья.
– Ты не доверяешь мне?
– Доверяю, – серьёзно говорю я, глядя в его тёмные глаза. – И дорожу тобой. Поэтому я не могу сказать.
– Ясно, – раздражённо буркает Марк.
Марк однозначно заслуживает всё знать обо мне. Но кто я такой, чтобы подвергать его смертельной опасности? Я уже давно усвоил, что знание моего истинного Знака не приведёт ни к чему хорошему. Но если я продолжу недоговаривать, умалчивать, то всё равно потеряю Марка.
– Уверен, что хочешь знать? – Я решаю наплевать на все запреты.
Мой друг молча кивает.
– Если ты узнаешь, то будешь в очень серьёзной и смертельной опасности из-за меня. Если обо всём прознает Высший, он убьёт тебя.
– Ты в опасности? – только и спрашивает он.
– Всю жизнь.
– Выкладывай.
– Хорошо, – говорю я и показываю ему раскрытую ладонь с недавно обретённой татуировкой. – Я Змееносец.
– Но ведь это…
– Незаконно? Знаю. Но вот он я, единственный Змееносец. Если доживу до семнадцати, то сбудется пророчество, но я не знаю о чём оно. Думаю, именно из-за него Высший и убивает новорождённых детей, родившихся в этот период. Он боится их, боится их могущества. Думаю, он догадывается обо мне. И точно хочет убить.
Первые секунды мой друг пребывает в недоумении. Потом в его глазах вспыхивает понимание, за которым следует ужас всего осознанного.
– Получается, всё это время мы праздновали твой день рождения не в тот день?! – ужасается Марк.
– Тебя серьёзно волнует именно это? – изумлённо уточняю я. – Ладно, но я такого точно не ожидал.
– А кто ещё знает?
– Я, мои родители, мистер Бёрк и ты.
Я рассказываю Марку о похищении моих родителей, о помощи директора, о встрече с Рохалом, о телефонном звонке с загадочной девицей, о странной маленькой нимфе и о словах, сказанных Высшим в пыточной. От всей вываленной разом информации в глазах Марка застыл страх.
– Война против Огня, – повторяет он. – Но она произойдёт, если только мы победим, принеся двенадцатую победу.
– Не думаю, что другим Тригонам нужен повод для этого.
Марк задумчиво потирает пальцами подбородок.
– А ещё Высший хочет убить тебя.
– Да.
– Но ведь скоро встреча с ним! – с ужасом Марк. – А если он уже знает? И убьёт тебя сразу же, как увидит? Или убьёт сегодня ночью?!
– Эй, отставить панику! – с улыбкой останавливаю я его. – Высший не всесильный, а значит я смогу бороться против него.
И сделаю я это один.
========== Глава тринадцатая. Эшли ==========
Новое видение намного ужасней предыдущего. От первого в голове лишь появляется куча вопросов, ответов на которые попросту нет. В случае со вторым видением, осознание истинной картины вещей пугает, а мысли мрачнеют, словно тяжёлые тучи, нависшие на небе.
Мишель выписали день назад, и вопросов о нападении она получает чуть ли от каждого. Единственное, что мне удалось выяснить, так это то, что преступник – девушка. Знания Мишель дополнились цветом её волос и возможным Тригоном.
Информации о поле, цвете волос и Тригоне всё равно мало. Всё это практически бесполезно. Эта девушка одна из приближённых Высшего, а таких мы вряд ли встретим. Но разобраться мне с этим хочется, и все мысли кружат вокруг этого, даже когда мне надо сосредоточиться на бое с Аникой Найман.
Я едва успеваю уйти в сторону, когда Аника, а может и её копия, отправляет в меня целое скопление мелких смерчей. Такими темпами она победит в спарринге всего через несколько минут. Однако я не привыкла сдаваться.
И всё-таки я снова отвлекаюсь: на этот раз моё внимание привлекает Эндрю, сражающийся с Питером. Его движения такие лёгкие и уверенные, но в то же время сильные и точные. Что бы он не делал, Эндрю выполняет всё безупречно, без какого-либо промаха. Он замечает мой взгляд на себе и почти теряется, но тут же берёт ситуацию в руки, отвернувшись от меня.
Воспользовавшись моим замешательством, Аника валит меня с ног.
– Ой, я случайно, – усмехается она, глядя на поверженную меня.
Вместо всяких слов я выпускаю хлёсткую струю воды, ударившей Аники в лицо.
– Ой, – улыбаюсь я краешком губ и встаю. – Само вырвалось.
С глухим рыком она бросает в меня поток воздуха, и я снова теряю равновесие, больно упав на песок.
– Слабо, – только и говорит Аника. – Хотя, чего ещё ожидать от жалкой сиротки?
Я не отвечаю, а только гляжу ей вслед, когда она покидает арену, решив, что победила меня. Так оно и есть. Я витала в мыслях, которые никак не касались боя, и Близнецы использовала мою отвлечённость против меня. А потом я и вовсе зачем-то засмотрелась на Эндрю.
Таковы уж правила любого боя. Использовать всё, что можешь, против противника. Его слабости, свои достоинства, абсолютно всё без всяких исключений.
Аника не отличается особой дружелюбностью, но это неудивительно. Всё-таки я из Воды, а она из Воздуха. Но порой мне кажется, что даже к своему Тригону она настроена враждебно. Но ко мне она испытывает особую неприязнь, раз назвала жалкой сироткой, решив, что надавит на больное. Но меня это уже давно не тревожит, хотя в прошлом всё было иначе.
Пусть я и не знаю своих родителей, но лет до восьми я надеялась на мимолётную встречу с ними, верила, что когда-нибудь найду их самих или хотя бы их фото.
А потом иллюзии развеялись.
Практически каждую ночь в детдоме я слышала, как маленькие дети молятся, чтобы их родители вернулись. Как они плачут в подушку, когда проходил очередной день и их не забирали. Я тоже была такой, но через некоторое время только успокаивала плачущих детей и равнодушно смотрела, как какая-либо семья решалась пристроить к себе ребёнка-сидера.
Но и скучать времени не было.
В то самое время, свободное от занятий в академии и выполнения горы домашнего задания, я проводила либо в компании Кая, либо с остальными детьми, либо в гордом одиночестве. Будучи одной, я часто бралась за карандаши и альбом.
Ещё до подросткового возраста я решила, что хочу стать художницей. Мечтала идеально сдать вступительные экзамены и поступить в институт. Каждый день рисовала всё, что душе угодно. Пейзажи, портреты, натюрморты. Один раз посещала занятия живописи, что проводятся в академии. Но после того, как Раль узнала о моём самовольном решении, и ноги моей там больше не было. Но рисовать я не прекратила.
Кай давал мне книги, посвящённые рисованию, где всё подробно объяснялось. Благодаря им и ежедневной практики на сегодняшний момент я рисую не хуже тех, кто закончил художественную школу.
Некоторые дети из детдома просили меня нарисовать их родителей. Я никогда не отказывала и всегда внимательно слушала описание их внешности. Как-то раз я пыталась изобразить своих, но их образы были лишь плодами моей фантазии. Настоящих я никогда не знала и не видела.
После вечернего занятия я сразу поднимаюсь к себе в комнату, а не иду на ужин, как многие. Во-первых, спарринги вновь закончились позже положенного, поэтому уже поздно. Во-вторых, после изнурительной тренировки аппетита совсем нет. Ну и в-третьих, я не хочу видеться с Эндрю.
Мы не говорили с того самого дня, как я сказала, что он не нужен мне. И только сегодня наши взгляды мимолётно встретились.
Несмотря на всю усталость, я достаю из стола карандаш и альбом. Всё это добро я нашла спустя неделю после прибытия на Битву. Но к своему сожалению, я не обнаружила ни красок, ни фломастеров, маркеров или же тех же привычных мне цветных карандашей. Лишь один альбом размером не больше тетради да самый обычный твёрдый карандаш.
Вот уже в третий раз у меня получается парень со взъерошенными волосами и чистой улыбкой. Именно его я не могу выкинуть из головы. И почему я предложила прекратить наше общение? Почему сказала ему те ужасные слова?
Чувствуя себя полной дурой, я откладываю карандаш в сторону и плюхаюсь на кровать. За окном давно уже темнеет ночь, а в такое время я обычно бодрствую, о чём утром жалею. Я ещё раз гляжу на три варианта портрета Эндрю. На первом он сидит на ступенях лестницы, закинув руку в волосы. На втором рисунке он одет в строгий смокинг, а на другом я просто нарисовала его улыбающиеся лицо.
Вдруг за окном возникает вспышка света, а потом исчезает. И вот опять моё окно озаряет свет, несмотря на шторы. Через секунду свет угасает.
Я приподнимаю шторку и смотрю на то, что происходит на улице, а именно на арене: тёмная фигура прыгает из стороны в сторону, поражая меня своими движениями, в которых нет ни малейшего изъяна – они точны и изящны. Полыхает пламя, на первый взгляд, неудержимое, но его хозяин владеет им в совершенстве.
Недолго думая, я натягиваю кроссовки, беру альбом и карандаш и спускаюсь на улицу по пожарной лестнице. И тут же жалею, что вышла в лёгкой пижаме, хоть и с длинными рукавами. На улице уже не так тепло, как было раньше. Но возвращаться я не хочу, поэтому иду туда, куда и хотела.
Сажусь на трибуны, а именно на средний ряд. Так меня легко заметить, но так же просто и не увидеть. Открываю чистый лист в альбоме и берусь за дело.
Яркий огонь, прекращающийся на долю секунды, заменяет мне свет, к которому я привыкла. Но, конечно, освещение от огня играет свою роль: некоторые штришки не такие ровные, но это лишь придаёт рисунку ту самую лёгкую небрежность, что так свойственна Эндрю.
Он продолжает тренировку. Эндрю быстр, ловок, а уследить за его движениями почти нереально. Но я не останавливаюсь. Набросок – застывший Эндрю в боевом прыжке – почти готов. Осталось пару линий.
Стоит мне закончить, как огонь пропадает. В полной темноте я не могу разглядеть не только свой рисунок, но и самого Эндрю. Возможно, он уже направляется к дому, так и не заметив меня. А может, моё присутствие не укрылось от его внимания, но он и видеть меня не желает. В этом нет его вины.
– Что ты здесь делаешь? – звучит у меня над ухом.
Я поднимаю глаза и чуть не падаю: надо мной стоит хмурый и уставший Эндрю.
Моё несостоявшееся падение не скрывается от всевидящих глаз Стрельца.
– Не упала. Да ты растёшь. – Он садится рядом со мной.
– Я упала только один раз! – мрачно говорю я.
– Точно. Значит не растёшь. Такой же мелкой осталась.
– Мой рост метр шестьдесят! – гневно выпаливаю я. – Чуть ниже среднего, но я не мелкая!
– Метр шестьдесят? – смеётся он. – Я думал, ты повыше.
– Хватит ржать! Я пришла по делу.
– И что же это за дело? – спрашивает Эндрю, устремляя взгляд в небо. – Ещё раз напомнить, что я не нужен тебе?
Я поджимаю губы, не в силах ответить на вопрос.
– Ты следишь за мной? – спрашивает Эндрю.
– Нет.
Я без слов протягиваю ему альбом. Тот неловко его берёт, стараясь не касаться меня, что у него не выходит. На секунду кончики наших пальцев соприкасаются, но лишь на короткую секунду. Также я замечаю, что на обе руки Эндрю надеты кожаные перчатки с прорезями для пальцев.
Эндрю зажигает небольшой шар огня, и тот зависает в воздухе, освещая мои рисунки.
– Это всё ты нарисовала? – с удивлением и восхищением говорит он, листая страницы.
– Да. Давно этим занимаюсь.
– И много у тебя работ осталось в детдоме? – Эндрю внимательно смотрит на каждый рисунок, осторожно водя пальцем по карандашному следу.
Ответ смешной и печальный, но на этот раз честный:
– Нисколько.
За два месяца до окончания учёбы в академии, малышка Кэнди вновь попросила меня нарисовать её родителей. Но на этот раз, она захотела видеть себя рядом с ними. Я с удовольствием принялась за рисунок, учитывая все пожелания Кэнди, которые она говорила мне во время работы.
Рисовала я в её комнате, поздно вечером. Вдохновение пылало во мне и не хотело отпускать. Я уверенно водила карандашом по бумаге, вырисовывая лёгкие линии, которые постепенно обретали очертания людей. Но стоило мне закончить набросок, как в комнату ворвалась Раль.
Директриса была в бешенстве. Мало того, что в такое позднее время мы не спим, как я ещё занимаюсь пустой тратой времени, когда на носу экзамен.
Как сейчас помню: мои умоляющие крики, из-за слёз почти ничего не видно, я пыталась защитить свои альбомы от рук директрисы, но ничего не вышло. Она взяла все восемь штук, не забыв про отдельные рисунки и про те, что висели в комнатах других детей. Всё это она сорвала со стен, схватила в охапку и повела меня в свой кабинет, где пылал камин.
Я стояла и смотрела, как рисунок за рисунком сгорал в огне, пожирающем всё на своём пути. Горели бесчисленные лица людей, которых я некогда запечатлела на бумаге.
На следующий день полыхали и новые альбомы, что я купила. Пламя пожирало и карандаши.
– После этого что-то во мне рухнуло, – заканчиваю я историю.
– Она убила твою мечту, – медленно проговаривает Эндрю.
– Она убила мечту в каждом из сирот. Но я не хочу говорить об этом.
Эндрю понимающе кивает и продолжает листать альбом. Нарисованная на скорую руку арена, ядовитый цветок во всей красе, парочка людей, чьи образы пришли мне спонтанно. И наконец он доходит до тех эскизов, что я сделала совсем недавно.
– Очень красивый молодой человек, – с умным видом говорит он. – Ты обязана меня познакомить с таким милашкой!
– Ты невыносим.
Он перелистывает и вновь видит себя.
– Мы же выяснили, что я идеален. Ты только посмотри, что за красавчик! – самодовольно улыбается он. – Знаешь, килька, тебе удалось передать всё его великолепие.
– И долго ты будешь восхищаться самим собой?
– Столько, сколько душе позволю.
Я усмехаюсь.
Нам нельзя разговаривать, находиться вместе, но мы делаем это. От мыслей о последствиях, которых нам вряд ли удастся избежать, становится дурно. Но и я, и Эндрю продолжаем идти на глупый риск.
– Эндрю, – зову его я. – Прости за те слова.
– Всё нормально, – отмахивается Эндрю. – Я понимаю, почему ты так сказала.
– Но я не хотела говорить, что ты мне не нужен, – признаюсь я. – Возможно, всё даже наоборот.
Эндрю улыбается и возвращает мне альбом.
– Я знаю, килька, знаю. А ещё знаю, что делаешь ты это ради меня.
Его рука тянется к моим волосам, точно он хочет поправить прядку волос, и я машинально дёргаюсь, отпрянув в сторону. Эндрю тут же убирает руку.
– Прости. Всё время забываю.
Его взгляд опускается на моё левое запястье, и в памяти тут же всплывает вопрос, на который я так и не ответила, потому что не могу говорить об этом. Даже когда всё произошло, и я пыталась рассказать о случившемся Каю, слова застревали в горле.
– Почему ты так не любишь прикосновения?
– Это сложно, – тихо отвечаю я.
– Иногда, чтобы стало проще, нужно выговориться, – замечает Эндрю.
– Ты не понимаешь. Об этом сложно говорить. Не каждый поймёт.
– Ты говорила об этом с кем-то?
Я молчу, и Эндрю всё прекрасно понимает.
– Позволь мне, – просит он и снова тянется к моим волосам, но на этот раз его рука объята пламенной перчаткой.
– Эй, ты сожжёшь мои волосы! – смеюсь я, уворачиваясь от его руки.
Лицо Эндрю озаряется улыбкой.
– Нет. Огонь не причинит тебе вреда. Ты почувствуешь только его тепло, но не мои прикосновения.
Я замираю, а огонь слегка касается моего лица, но я действительно чувствую только приятное тепло. Пламенная рука Эндрю осторожно проводит по моим волосам, подхватывая прядь и убирая её мне за ухо.
– Видишь, – улыбается он. – И совсем не страшно.
Его пальцы аккуратно касаются кончиков моих. Я по-прежнему ощущаю только тепло огня, но никак не прикосновение его кожи. Тогда я убираю руку подальше, но в следующую секунду покрываю её водной перчаткой. Эндрю удивляется, но тут же понимает, что я задумала, и протягивает мне раскрытую ладонь, полыхающую пламенем.
Наши руки сцепляются вместе, точно механизм из двух частей, которые не могут работать друг без друга. Между ладонями только вода и пламя, которые не уничтожают друг друга, а будто дополняют. Огонь Эндрю дарит тепло моей воде, а мой холод остужает его жар. Непонятно почему, но рядом с ним мне хорошо. С Эндрю я могу быть самой собой, ничего не боясь. Я чувствую себя в безопасности рядом с ним.
Огонь и вода – это вечные несовместимые вещи. Они абсолютно не похожи, но тем не менее пламя Эндрю не кажется мне чуждым. Наоборот. Я чувствую странную гармонию, точно две половинки нашли друг друга, достигнув баланса. Кажется, его огонь и моя вода едины, а не отстранены друг от друга.
Эндрю отличается от всех, кого я знаю. Рядом с ним чувствуется свобода и лёгкость. Он не такой, как другие. Когда он рядом, мне не только легко на душе, но и просто хорошо. Точно я могу полностью отдаться чувствам, забыть обо всём на свете и думать только о нём. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется дотронуться до его волос, взъерошить их, услышать его чистый смех и увидеть нежную улыбку.
– Ты холодная, – говорит Эндрю, крепче сжимая мою руку.
– А ты горячий.
– В каком смысле?
Я молча улыбаюсь.
Не отпуская его руку, я делаю то, на что никогда бы не решилась. Я кладу голову на его плечо и закрываю глаза. Не знаю, сколько времени я просидела на арене рядом с Эндрю, но одновременно кажется, что много и мало. Я не хочу поднимать голову с его тёплого плеча. Мне просто хочется, чтобы этот момент длился вечность.
***
Наступает август. На Нейтрале днём стоит такая же жара, а ночью довольно-таки прохладно. Все чемпионы находятся в состоянии ожидания встречи с Высшим, которая состоится первого сентября. Одни ждут с нетерпением, другие дрожат в ожидании. Хотя я и не хочу этого признавать, но Высший действительно внушает страх.
Преподаватели усиленно тренируют нас, чтобы порадовать своего господина. К вечеру чемпионы еле доходят до своих кроватей, а на ужин идут самые выносливые. Иногда тренировки длятся до самой ночи. В таком случае можно остаться и без ужина, и без завтрака, потому что после такого хочется как можно дольше поваляться в кровати.
Учителя не обращают никакого внимания на боль во всём теле каждого чемпиона. От постоянных нагрузок кости ноют, голова ватная. А ещё как оказалось, здесь всем плевать на ежемесячное кровотечение у девушек. Неважно, насколько они мучительны. Главное – тренировка. Но я поняла это тогда, когда упала в обморок после изнурительных занятий, а потом меня тошнило и рвало на протяжении часа.
Благо, есть Арья, которая помогает справиться нам со всеми этими синяками. А ещё она делает удивительный отвар, облегчающий боль во время месячных.
Но за всё это время я даже на шаг не приблизилась к разгадке накопившихся тайн. В том числе это касается нападения на Мишель. Преподаватели и вовсе забили гвоздь на этом деле, а я, если быть честной, забыла о нём.
Сейчас у нас совместное занятие с Тригоном Воздуха, а значит можно и спросить о беловолосой нападавшей. Подойдя к арене, я вижу Вилору, тренирующуюся с искрящимися молниями.
На самом деле я снова лишь догадываюсь. Если незнакомка молода, то вполне возможно, что Вилора застала то время, когда беловолосая училась в академии. Но опять же, цвет волос может оказаться ненатуральным.
– Вилора, – тихо зову я. – Можно тебя кое о чём спросить?
– Спрашивай, – холодно разрешает Вилора, убрав молнии.
– В академии Воздуха когда-нибудь училась беловолосая девушка? – перехожу я сразу к делу.
– Такой цвет волос очень редок, – задумывается она. – Однако был такой ученик.
– Правда? – радостно переспрашиваю я, но восторг быстро испаряется. – Погоди, ученик?
– Да. Если не ошибаюсь, это был Тони Бенсон.
– Брат Алана? – уточняю я.
Вилора кивает.
– Старший брат Алана. Он погиб два года назад, прямо здесь.
– О… – только и произношу я, поняв, что влезла не в своё дело. – Что ж, всё равно спасибо!
Возможно, Алан винит своего отца в гибели брата, поэтому у них такие напряжённые отношения. Но истинную причину я вряд ли когда-нибудь узнаю.
Я поднимаюсь на трибуны и сажусь рядом с Ханной.
– У меня уже мешки под глазами появились, – жалуется та.
Как я её понимаю. Эти мешки у меня стали размером с цветочный горшок.
– Если так и дальше пойдёт, то поспим на приёме у Высшего, – широко зеваю я, всё ещё обдумывая смерть старшего брата Алана.
Я ложусь на трибуны. До занятия, совмещённого с Тригоном Воздуха, остаётся ещё двадцать минут. Такое количество времени сейчас на вес золота, поэтому я блаженно закрываю глаза. Ханна укладывается рядом со мной: наши головы умещаются на соседних сиденьях. К нашему счастью, сегодня пасмурная погода, и солнце не бьёт в глаз.
