Текст книги "Never Back Down 2 (СИ)"

Автор книги: Menestrelia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

Ремус отнёс Мариссу в спальню и бережно уложил на кровать. Сил у девушки не было ни возражать, ни сопротивляться. Укрыв её одеялом, он пожелал ей спокойной ночи и намеревался уйти, когда она тихонько окликнула его, слабо сжав холодными пальцами его ладонь:

– Не уходи, пожалуйста. Останься. Хотя бы в доме. Прошу тебя, Рем.

Он обернулся. Из темноты к нему взывал голос напуганного ребёнка, которому он не мог не внять. Голос, от которого сердце обливалось кровью. И которому он не мог отказать.

– Я не уйду, – тихо сказал он.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Пальцы, дрогнув, исчезли. Только тихий-тихий шёпот ласково коснулся его слуха:

– Спасибо.

========== Часть 86. (Принятие, ч.1) ==========

Отрицание

Следующие несколько дней были самыми странными и чудовищными в жизни Ремуса. То, что Марисса очнулась, было хорошо. Девушка сразу принялась за домашние обязанности, занималась с детьми, иногда даже поддерживала с Ремом беседу. Вот только… делала это она как-то… безучастно. Каждое ее движение и слово были механическими, она ела, говорила, дышала и делала то, что делала, только потому что так было нужно. От осознания того, что он не в силах вытащить Мариссу из депрессии, Ремус готов был лезть на стенку. Самым худшим было то, что рассчитывать было больше не на кого. Все друзья, кто мог прийти на помощь, погибли за одну лишь ночь.

Тупое давящее чувство скорби поселилось в душе. С каждым утром, просыпаясь, Ремус словно продирался сквозь пелену горечи, скорби и такой тоски, что готов был выть. И он в полной мере осознал, что день, когда ты теряешь близких, не худший. Куда хуже все прочие дни, когда близкие к тебе не возвращаются.

Несколько дней спустя всё немного изменилось. Всё стало ещё страннее.

Вернувшись из магазина Болка домой, Ремус с удивлением обнаружил улыбающуюся Мариссу. Впервые за эти дни её лицо озаряла улыбка. Впору бы радоваться, но сердце Ремуса тревожно сжалось. Однако он решил её ни о чём не расспрашивать – он знал, что это лишнее.

Покормив детей и оставив их возиться с домовиком, Марисса присоединилась к Ремусу за ужином. Тот настороженно наблюдал за ней весь вечер, пытаясь понять, что ему не нравится. Наконец, он понял. Всё это время девушка не сводила взора с окна, вздрагивала каждый раз, когда слышала в коридоре посторонний шум. В её взгляде появилась надежда, каждый её жест словно выражал ожидание чего-то. Она даже сидела на краешке стула, готовая сорваться бежать в любой момент. Вот только куда?

– Ты кого-то ждёшь? – Спросил он, когда Марисса снова принялась высматривать что-то за темнеющим окном.

– Что? – Рассеянно моргнула она. – А… Да. Эда.

Вилка со звоном выпала из пальцев Ремуса. Марисса вздрогнула от громкого звона. Поймав недоумённый взгляд Люпина, она нахмурилась:

– Я не сошла с ума, Рем.

Ремус не нашёлся, что сказать. Ляпнуть, что Эд мёртв, а с той стороны не возвращаются, было бы бестактно и грубо. Но и поддержать её ему не позволял здравый смысл. Посему он лишь молча смотрел на неё, ожидая объяснений. Но та молчала, снова уставившись в окно. Пришлось взять инициативу и задвинуть такт за рамки здравого смысла.

– Марс, Эд…

– Я знаю, Ремус, мне не нужно напоминать, – сухо сказала она, скосив на него взор холодных синих глаз.

– Тогда я ничего не понимаю. Объясни, пожалуйста.

Марисса внезапно смутилась. Она опустила взгляд в чашку и некоторое время мялась прежде, чем что-то сказать.

– Просто… понимаешь… Я как-то не верю, что Эд ушёл насовсем. Нет, не говори ничего, Рем! Пойми, он выживал в таких передрягах, какие простому человеку не снились! Он столько пережил! Столько всего изумительного, волшебного и невозможного! Он сам был невозможным. И умереть от простой «Авады»? Нет, я уверена, так просто он не мог.

Она улыбнулась и подняла на него глаза. Ремус вздрогнул. Из глубины ярких глаз на него смотрела ядовитым взглядом боль, придушенная надеждой. Пустой, эфемерной надеждой Марисса затмевала боль, но не могла от неё никуда деться. Острая мука, тягучая скорбь и неимоверная тоска прикрыты лишь лёгким облачком надежды.

Сердце Рема дрогнуло. Он чувствовал неимоверное желание подойти к ней, обнять и постараться убедить, насколько пуста эта надежда, чтобы потом не было хуже. Но ему не хватало смелости. Никогда его рука не поднялась бы, чтобы развеять это хрупкое облачко. И всё же он не удержался от лёгкого поползновения рационализма:

– Марс, не все умирают как герои, – тихо сказал он. – Эд погиб, пытаясь защитить Поттеров – это больше, чем сделал кто бы то ни было из нас. Требовать большего от смерти…

– Нет-нет, ты не понял, – оборвала его Марисса. – Я понимаю, что он… по ту сторону. Но ведь наверняка он там не прохлаждается! Наверняка он ищет способы вернуться!

– Пока это мало кому удавалось.

– И ему удастся! Я верю! – Решительно заявила Марисса, с лёгкой ноткой раздражения.

– Марс…

– Разговор окончен, – отрезала она, поднимаясь. – Пойду уложу детей. Честа приберёт посуду.

Она вышла, не дав Ремусу вставить даже ни слова. Тот остался лишь сидеть в одиночестве, обдумывая ситуацию. Хорошего ничего не вышло. Хуже того, он вновь не знал, что ему делать, хотя лишь недавно много бы дал, чтобы вытащить девушку из депрессии.

«Но не такой ценой», – мрачно размышлял он.

Только ночью по пути в спальню он услышал тихий всхлип. Ремус остановился, прислушиваясь. Тоненький и тихий надрывный плач, задушенный подушкой. В сердце словно сдвинулся нож, поднимая из глубины нестерпимую боль. Он хотел бы зайти к ней, утешить, но понятия не имел, что сказать. Да и постеснялся.

«Она сама понимает, что жестоко себя обманывает. Но продолжает притворяться, что всё хорошо. Потому что если поверит в обратное, то не вынесет. Она сломлена и подавлена. И нет такого средства, что вернуло бы ей вновь равновесие. Только время. Посему, придётся подыгрывать»

Дни тянулись за днём, минули две недели. С каждым днём холодные щупальца мороза подбирались всё ближе, обхватывая поместье. И вместе с тем угасала надежда. Время шло, поводов рассчитывать на чудо не было, как не было и знаков Судьбы.

В конце ноября Марисса вновь угасла, погрузившись в прозрачную апатию.

Торг

Алекс Болк был понимающим человеком. Он внял беде Ремуса, узнав о гибели почти всех друзей и свалившейся на него «ответственности», а посему дал Люпину непродолжительный отпуск. Тем не менее, он понимал, что горе-горем, а домовик вечно в одиночку работать не может. Поэтому Ремусу вскоре пришлось вновь выйти на работу. Он понимал, что Марисса не остаётся в одиночестве – её навещали Молли и Меда, помогала по хозяйству эльфиха по имени Честа, но всё равно ему было тяжело покидать дом.

Да и навсегда уходить он не собирался. Три раза в неделю он пообещал являться к обеду и проводить время с детьми. Но прежде, чем покинуть дом, Ремус взял с Честы обещание позаботиться о Мариссе и не давать ей совершать глупостей. Он понимал, что домовиха его не имеет права слушаться, но после слов «ради блага твоей хозяйки» та приободрилась и приосанилась.

Дни тянулись тягучей каплей мёда. Вечерами Ремус возвращался в свою квартирку в Лондоне, падая почти без чувств. Он раз за разом поражался тому, насколько мала и пуста его квартира. Вечер за вечером он проводил, погружаясь в оглушительное молчание, настолько угнетавшее его, что он поспешно переодевался и падал спать. Давно он не чувствовал себя таким одиноким.

Потому в выходной, едва только проснувшись, он поспешно оделся, собрался и аппарировал домой к Мариссе. К разочарованию, негативные ощущения никуда не ушли. Грызущее одиночество не скрылось никуда.

Ремус прошёл в гостиную. Возле камина под строгим надзором портрета семьи Альфарда сидели трое детей. Эйприл что-то сосредоточенно малевала красным карандашом в альбоме, Рич с Хьюго с умным видом перебирали кубики с буквами. Девочка заметила его первая. Она отбросила карандаш и радостно протянула к нему ручки, восклицая: «Рема! Рема!».

Люпин обнял малышку, подняв её на руки. Девочка очень была похожа на Эда. Или на Лину, тут как посмотреть. Ричард же был уменьшенной коротковолосой копией матери. Даже в манере поведения чувствовалась разница между двойняшками. У Эйприл всегда было шило в нужном месте. Вот и сейчас, звонко чмокнув Ремуса в щёку, девочка начала выворачиваться из его рук, намереваясь присоединиться к игре брата и кузена. Ремус усадил девочку на ковёр и поднял глаза на портрет:

– А где Марисса?

Альфард только пожал плечами. Юная Вальбурга тем временем с любопытством взирала на возню малышни. Кажется, дети её заинтересовали.

– У меня жуткое чувство дежавю, – пробормотала она.

Раздался жуткий треск, на ковёр в ворохе искр появилась Честа. Кажется, домовиха не ожидала, что её выбросит аппарацией именно в гостиную собственного дома. Растерянно хлопая голубыми глазами, она вперила в Ремуса взгляд, после чего пронзительно запищала.

– Госпожа Марисса! Госпожа Марисса! – Пищала домовиха. – Я пыталась её остановить и отговорить, но она меня не слушает! Я поспешила к вам, как вы и просили, господин Ремус!

У Люпина оборвалось сердце. Словно оглушённый, он слышал слова «чердак» и «злая свеча». Не помня себя, Ремус бросился бежать к лестнице. Перепрыгивая через ступеньки, он взлетел на последний этаж, бегом промчался вдоль галереи гобеленов и дверей, почти врезался в винтовую лесенку, ведущую на чердак и вскарабкался наверх, почти не чуя ног. Кулаком он выбил дверцу в потолке и выскочил в сумрачное помещение.

Со всех сторон на него дохнуло пылью и стариной. Вопреки мнению портрета отца, Альфард не выкинул ни одной вещи. Нет. Он просто отправил всё на чердак. В сумрачной и кажущейся бесконечной комнате, где господствовали пыль и пауки, теснились целые острова из старинной мебели, образовывая лабиринты. Что-то было аккуратно укутано простынёй или чехлом, что-то уже посерело и потускнело от времени и затхлого неподвижного воздуха. Что-то облюбовали в качестве строительной площадки пауки, заботливо обернув облюбованную мебель паутиной.

Дорожка свежих следов на полу в пыли виляла между высокими стеллажами, рулонами ковров, разобранными каркасами кроватей и продавленными обшарпанными софами. Ящички комодов и сервантов были выдвинуты, дверцы шкафчиков распахнуты. Лохмотья паутины болтались там, где пробегала девушка. Она что-то искала.

Следы привели его почти в самое сердце лабиринта. В пыльном молчании он слышал чирканье и странный злой шёпот. Вырулив из-за огромного шкафа, Ремус остановился.

Марисса сидела на коленях посреди пыли и паутины, сжимая в белых пальцах Чёрную Свечу. В другой руке у неё была простая магловская зажигалка. Девушка тщетно крутила колёсико, пытаясь высечь искру. Она бормотала проклятья, вновь и вновь проводя по колёсику пальцем. И с каждым новым пустым «чшшк» она злилась всё больше. Ремус заметил красноватые царапины на пальце, оставленные жёстким колёсиком.

Ремус шагнул к девушке. Та подняла на него глаза. Во взгляде мелькнул лёгкий испуг. Словно не в силах вымолвить ни слова, она смотрела на него, открывая и закрывая рот. Рем недоумённо переводил взгляд с неё на Чёрную Свечу.

– Что ты делаешь? – Тихо спросил он.

– Я… Привет, Рем, – натянуто улыбнулась девушка.

– Здравствуй. Что ты делаешь? – Нахмурился он. – Честа в панике, нашла меня, вопила про «злую свечу». Что ты задумала, Марс?

Девушка вздохнула.

– Я дура, – выдала она, наконец. – Я всё ждала появления Эда, полагая, что он сам сможет вернуться. Понимаю теперь, насколько это было глупо.

Ремус вздохнул бы с облегчением, скажи она это ему внизу за чашкой чая, а не на пыльном чердаке. Был неимоверных размеров подвох, и Ремус ждал, пока он покажется.

– Я поняла, что я должна ему помочь.

А вот и подвох.

– Что это за свеча? – Сухо спросил он.

Девушка опустила взгляд на свои руки. Она болезненно поморщилась, сжала свечу ещё сильнее и тихо произнесла:

– Чёрная Свеча. Мне сказали зажечь её, если я захочу встретиться с кем-то по ту сторону. Он подарил мне её на свадьбу…

Ремус побледнел. Ему даже не нужно было пояснять, кто такой «он». Люпин бухнулся рядом с ней на колени и схватил за руки. И если обычно руки Мариссы были просто холодными, то сейчас, сжимая свечу, они были ледяными.

– Марс, не надо, – прохрипел Ремус.

– Я не могу иначе, Рем, – прошептала девушка, по-прежнему не поднимая на него глаз. – Мне невыносимо. Я ведь наверняка могу помочь или вытащить его… Правда?

– Нет, Марс, нет! – Сжимая её пальцы сильнее, горячо заверил Люпин. – Опомнись, прошу тебя. Это подарок Ищейки, наверняка здесь какой-то подвох.

– Конечно, подвох, – проворчала Марисса. – У него иначе не бывает. Но это единственный выход. Я ведь могу что-то сделать!

– Ты ничего не можешь сделать со смертью, – в отчаянии произнёс Люпин и тут же пожалел о своих словах. Лицо Мариссы вытянулось, на глазах заблестели слёзы. – Пойми, это наверняка ещё одна издёвка от него!

– Но я так больше не могу, – прошелестела она, склонив голову ещё ниже. – Не могу без него, Рем. Мне так больно. Мне так пусто, мне невыносимо… Даже если придётся отдать душу… Я хочу его вернуть.

Он хотел что-то сказать, но замер с раскрытым ртом. Ремус чувствовал на себе чужой взгляд. Замирая от иррационального страха, он поднял взгляд. Из сумрачной темноты на него смотрели две пары глаз: синие и серые. За спиной Мариссы возвышался портрет, написанный художником вскоре после свадьбы. Прекрасный и до дрожи живой портрет. Эд и Марисса, держась за руки, бок о бок возвышались в багровой извивающейся тьме и лишь свет трёх свечей в кривом серебряном канделябре разгонял её. Пламя плясало, словно было живым и движущимся, на бронзовой глади меча и серебре обручальных браслетов. Переплетённые пальцы почти тонули в сумраке, почти поглотившем их. Но они продолжали стоять. Вместе. Смело глядя в глаза тому, что притаилось во тьме перед ними. Чему-то страшному. Чему-то неизбежному.

Ремус всмотрелся в глаза Эда. Серые немного печальные глаза человека, потерявшего так много. В горле возник непрошенный ком. Он вообразил, как эта печаль разгорается всё ярче, как она изливается на него, на Мариссу, на детей, затапливая собой и захлёстывая с головой. Он вообразил страдания призрака, который не может ни коснуться кого-то, ни быть кем-то услышанным.

– Марисса, я тоже, поверь, тоже хотел бы вернуть своих друзей, – тихо прошептал Ремус, опуская глаза и придвигаясь ближе. – Я хотел бы, чтобы Эд был жив, чтобы Лили и Джеймс были живы, я бы хотел, чтобы жил Питер, хотел бы, чтобы Хьюго и Гарри не были сиротами. Но это не в нашей власти, пойми.

– Нет, нет, я уверена, что можно что-то делать, – потрясла та головой.

– Пожалуйста, Марс. Не надо. Просто представь, как это будет. Если Свеча может вызывать только бесплотный дух, как в сказке о трёх братьях? Пойми, Эд будет несчастен, если ты так поступишь. И ты не сумеешь его коснуться, ты не сумеешь утолить его печаль и сунешься в петлю, а я даже не успею тебя вытащить.

– А если будет не так? Если я смогу его вытащить? Живого, материального…

– Если бы это было возможно, было бы чудесно. Но неужели ты полагаешь, что тебе это удастся? Неужели ты думаешь, что это не какая-то ловушка? А даже если и сможешь, что может помешать Кьялару забрать то, что принадлежит по праву Загробному Миру?

– Хотя бы увидеть его! – По подбородку стекла слеза и капнула на руку Ремуса. – Хоть на миг! Только миг! Только увидеть его, услышать голос, сказать хоть что-то и…

– И всю жизнь мучиться. Тебе будет только хуже, потому что, увидев его, ты захочешь его вытащить. И хуже будет ему, потому как если он сумеет тебя увидеть, он будет мучиться вечность. Неужели ты хочешь обречь его на такую муку?

Она тихо всхлипнула.

– Я должна хоть что-то сделать, – тихо-тихо прошептала она. – Какой прок в могуществе, если не можешь защитить и спасти любимых?

– Никакого, – улыбнулся Ремус. Он протянул руку и коснулся её подбородка, заставляя поднять голову. – Но ты ещё можешь спасти тех, кто нуждается в тебе. Ричард, Эйприл, Хьюго… я. Мы в тебе нуждаемся, Марс.

Он почувствовал, как пальцы девушки дрогнули. Решив идти ва-банк, он подался ещё ближе и прижал её к себе, спрятав лицо в её волосах.

– Я ещё нуждаюсь в тебе, – прошептал он ей на ухо. – Ты – последнее, что у меня осталось, Марс. Не поступай со мной жестоко, пытаясь вернуть призрак, пожалуйста. Не торгуйся с Судьбой. Она обычно не ведётся на торг.

Он с облегчением услышал тихий стук. Свеча выпала из ослабевших пальцев. Он ощутил, как тёплое тело в его руках шевельнулось и прижалось к нему. Марисса не плакала. Она просто дрожала. Тонкие руки обвили его спину, холод пальцев обжёг через рубашку. Ремус вздрогнул, но не отстранился. От долгого стояния на коленях ныли ноги, но он продолжал стоять, прижимая девушку к себе.

– Я такая дура, – повторила она в его плечо.

– Ты не дура, – печально улыбнулся Ремус. – Просто ты не сдаёшься. Даже со Смертью готова торговаться. Это меня в тебе всегда восхищало. Ты порой бываешь чертовски упряма, даже законы мироздания тебе не закон.

Она тихо-тихо усмехнулась. После чего она мягко отстранилась, не сводя с него лучистых синих глаз. Её лицо было бледнее обычного, осунулось от переживаний, сама девушка как будто выцвела, но глаза по-прежнему живо и ярко блестели. Она не сдавалась. Она искала выход. Даже если его не было.

Марисса опустила глаза и подняла свечу. Задумчиво вертя её в пальцах, она произнесла:

– Он сказал, что за мной ещё должок, – пробормотала она. – Почти наверняка он не случайно дал мне её.

– Я же говорил, что это ловушка, – неуверенно усмехнулся Ремус.

Марисса серьёзно кивнула. Она поднялась, отряхнула пыль с колен и протянула Ремусу свечу.

– Спрячь её, пожалуйста, – тихо сказала она. – Чтобы не было соблазна.

– Ты её не уничтожишь?

– Не хочу рисковать. Ты спрячешь её? Пожалуйста.

В голосе было столько мольбы, что он не смог бы отказать, даже будь он каменным.

– Конечно, – улыбнулся он.

– Спасибо, – девушка порывисто обняла его, после чего почти сразу отстранилась и скрылась в лабиринте мебели. – Я заварю пока чай, хорошо? Присоединяйся.

– Хорошо.

Ремус остался в одиночестве, сжимая в пальцах гладкую и невероятно холодную свечу. Он покрутил головой. Возле портрета лежал плоский продолговатый ящик. Рем опустился на одно колено и осторожно открыл его. На синем бархате блеснули бронзой меч и револьвер. Хорошее место.

– Деффиндо, – прошептал он, поведя палочкой вдоль обивки. Ткань тихо треснула и отошла от дерева. Ремус осторожно вынул часть подкладки и бережно впихнул внутрь свечу. После чего поспешно впихнул всю набивку, что влезла, починил коробку «Репаро» и выпрямился, критически осматривая результат своих трудов. Даже не скажешь, что кто-то вовсе трогал его.

Удовлетворённо кивнув, Ремус запер коробку и пихнул под мышку, намереваясь спрятать в одном из комодов, что подвернётся по дороге. Однако он замер на полпути, чувствуя, как в его затылок устремлены взгляды двух пар глаз. Передёрнув плечами, Ремус обернулся и вновь встретился взором с серыми и голубыми глазами, смотрящими на него из багровой тьмы. Рему стало не по себе.

Он взмахнул палочкой. Белая ткань соскользнула со шкафа и осторожно опустилась на тяжёлую раму, струящимся потоком закрыв от мира шедевр художественной мысли. Хватит. С глаз долой – из сердца вон.

Вновь кивнув себе, Ремус поспешил покинуть странное место.

========== Часть 86. (Принятие, ч.2) ==========

Гнев.

Близилось полнолуние. И чем ближе подкрадывалась на мягких лапах страшная ночь, тем хуже становилось Ремусу. Задолго до восхода полной луны он чувствовал, что ему всё сложнее держать в узде собственные эмоции, что чувства порой могут выйти из-под контроля разума. Он знал это. Каждый месяц всё повторялось день за днём. Но в тот раз всё было гораздо хуже…

День он провёл у Мариссы, намереваясь к вечеру убраться из поместья и готовиться к полнолунию. Он не мог не прийти – Болк выдал ему выходной, а в квартире тоскливо, хоть вой. Ко всему примешивалось ещё и невнятное беспокойство, которое сотней иголочек вонзалось в него. В обществе детей это как-то притуплялось. В бездумной возне, в чтении старых сказок, в попытках разнять Эйприл и Хьюго, которые вечно что-то не могли поделить – то игрушку, то внимание Ричарда.

За окном неторопливо падал снег. Бурая тёмная земля подёрнулась тоненькой белой дымкой, которая растает в тот же миг, когда солнце выглянет из-за облаков. Ветер стелился по земле, вскидывая снежинки в прекрасной кружащейся пляске.

Инсендио, каким-то чудом спасшийся из пожара, лежал на широком подоконнике, лениво глядя, как играют на снегу воробьи. Рядом на насесте чистил перья Байнс. Честа что-то тихонько напевала под нос, смахивая пыль с бесконечных книжных полок. Поместье тёплым одеялом укрыл покой.

– И вот окно распахивается, и в комнату Томаса заглядывает слепленный им утром снеговик! – тихо проговорил Ремус, перелистывая страницу. – И сказал тогда снеговик: «Так-так! Как приятно встретить старого друга!»

Сидящий на коленях у Ремуса Ричард остановил крёстного и пальцем указал на изображение летящего снеговика в пилотной маске.

– Да, снеговик, – подтвердил Ремус. – Он предложил Тому полетать вместе с ним, отправиться в невероятное приключение и… Что такое? Ты тоже хочешь полетать?

– Да! – Твёрдо ответил Ричард, поднимая на Ремуса большие синие глазищи.

Мальчик поднял руки и развёл их в разные стороны. Ремус пожал плечами, подхватил крестника, поднял над головой и принялся неторопливо кружить его по гостиной. Малыш заливался хохотом, восторженно вскрикивая, когда Ремус изображал «опасные виражи». Эйприл и Хьюго хлопали в ладоши и кричали: «И я хочу! И я хочу! Рема! Рема! Покатай!»

– Что ты делаешь? – Раздался звенящий от тревоги и злобы голос.

Ремус остановился, прижал Ричарда к себе и обернулся. В дверях стояла Марисса, сверкая гневным взглядом. Она решительным шагом пересекла комнату и отняла Ричарда у Ремуса.

– Мы просто играли, – пожал плечами Ремус. – Я читал сказку про снеговика, а потом мы решили полетать. Похоже, ему понравилось.

– Ты мог его уронить. Одно неверное движение, и всё! – Зло прошипела девушка. – Чтобы я больше не видела таких игр в моём доме! Ясно?

Ремус недоумённо заморгал. Он не ожидал, что такая безобидная игра вызовет такую агрессию.

– Марс, это только игра. Я бы поймал Ричарда, ты же знаешь. Я о его жизни беспокоюсь не меньше…

– Ремус, я ясно выразилась! – Отрезала девушка, усаживая напуганного тоном матери Ричарда на ковёр. – Не смей подвергать моих детей опасности.

– Ты перегибаешь палку, – нахмурился Люпин, чувствуя, как раздражение пульсирующим гвоздём вколачивается в его сознание. – Я никогда не причинил бы твоим детям вреда, и ты это знаешь. К тому же, неужели Эд не играл с ними таким же образом?

Марисса вздрогнула как от пощёчины. Ни говоря ни слова, она вышла за дверь. Ремус бросился за ней. Поймал он её у лестницы. Схватив девушку за локоть, он заставил её остановиться.

– Что с тобой? – Спросил он. – Ты ведь обычно не такая, Марс.

– Всё в порядке, – глухо ответила она. – Всё просто отлично. Всё лучше некуда.

Она обернулась. Ремус заметил залегшие под глазами тёмные круги. Девушка явно не высыпалась. Полный злобы и раздражительности взгляд уставился на Ремуса, отзываясь в нём далёким эхом. Беспокойство, зудящее под коркой его мозга, выплеснулось наружу, расцветая ярким букетом негативных эмоций.

– Не лги, Марс. Я хочу помочь, – несколько менее дружелюбно, чем следовало, произнёс он.

Негативные ноты не укрылись от Мариссы. Она вырвала руку из его пальцев, сверля его взглядом.

– Хочешь знать? Хочешь помочь? Хорошо! Воскреси мёртвых! А ещё лучше вернись в прошлое и не дай мне надеть этот чёртов Талисман! Вся жизнь из-за него пошла под откос! Моя жизнь сродни поганой комедии, над которой глумится Судьба! Она отняла у меня всех и всё! Мне это надоело! Мне надоело рисковать и дразнить её ещё больше! И я не позволю тебе из-за какого-то дурачества подвергать опасности моего сына!

Ремус отшатнулся. В груди тягучей волной поднималась злоба, которую он даже не пытался подавить. А слова тем временем продолжали изливаться на его голову:

– Я осталась одна! На мне трое детей! Эйприл уже неделю мучают кошмары, из-за которых она будит Ричарда и Хьюго! Я не справляюсь, мне нужен хоть кто-то! Мне нужен был Эд! Я говорила это ему! Говорила! Говорила!

Вот оно что. Ремус судорожно выдохнул. Он, молча, всматривался в пылающие яростью глаза, смотрел на это раскрасневшееся лицо и пытался удержать все те колкие и язвительные замечания, что держались у него на языке.

– Он обещал, что не оставит меня! Мы обещали друг другу! А когда он нужен был мне больше всего, он сбежал! Он просто взял и сбежал! – Продолжала кричать Марисса, размахивая руками. Она стянула с запястья обручальный браслет и швырнула его куда-то. В глубине пространства грустно зазвенело серебро. – Я ненавижу его за это! Ненавижу! Он был мне нужен!

– Он умер по собственной глупости, – не удержался Ремус. – И кроме него никто не виноват. Так ответь мне, почему это я должен всё это выслушивать? Я и без того из шкуры вон лезу, чтобы тебе помочь! Я и без того постоянно пытаюсь быть с тобой, поддерживаю и помогаю примириться с жизнью. Но ты с упёртостью, достойной самого упрямого барана, игнорируешь меня и только отчитываешь в чём-то! Я и без того стараюсь быть с вами, так скажи же, за что я должен выслушивать твои гневные выкрики?!

Вспоминая об этом, Ремус многое отдал бы, чтобы вернуться в прошлое и свернуть себе шею в этот момент. Он сам не знал, что и зачем говорит. Он сам не знал, как так вышло. Но он знал, насколько низко он поступил, сказав это. Тем не менее, какое-то извращённое удовольствие он от этого получил. Примерно такое же, как в ту ночь, когда Кларисса заставила его и Эда сражаться в сновидении.

– За что? – Белея, прошипела Марисса. – За что?! Хочешь знать, за что, Ремус?! За то, что это всё твоя вина! Твоя, да! Если бы ты меня тогда не удержал, я бы успела его спасти! Я успела бы, мне не хватило лишь мига!

– Не говори чушь! Никто не может спастись от убивающего проклятья! Или ты считаешь, что смогла бы так просто выцарапать его из лап Смерти?!

– Да, смогла бы! Могла бы, Ремус! И тогда, и потом, со свечой! Но и тут ты встал на моём пути! Ты не дал мне его вернуть! У меня была возможность! А ты…

– Да потому что это всё бред собачий! – Вскричал Ремус. Невидимый стоп-кран сорвало. За каждое слово он ненавидел себя практически до конца жизни. – Нельзя воскрешать мертвецов! И нельзя страдать по ним вечно! А в прочем, делай что хочешь! Мне надоело! Вини кого хочешь! Меня, Дамблдора, Эда, Судьбу, себя… Хоть Олливандера обвини в том, что он изготовил палочку, которая позволила Волдеморту убить твоего мужа! Мне надоело быть жилеткой для слёз и мальчиком для битья! Делай что хочешь! Хоть заройся в песок и вини всех в том, что у тебя такая судьба плохая! Я пытался! Я правда пытался тебя вытащить! Но ты не хочешь нормально жить!

– Убирайся! – Заорала Марисса. – Уходи из моего дома и не смей возвращаться! Я не хочу тебя больше видеть!

Ни говоря ни слова больше, Ремус крутанулся на месте и аппарировал в собственную квартиру. Некоторое время он ещё долго колотил кулаком стены, вымещая на них злобу. До тех пор, пока не пробил в одной из них солидных размеров дыру. Починив её взмахом палочки, Ремус устало опустился на диван и вздохнул. В голову закралась мысль, что он напрасно так вспылил. Однако этот робкий голосок разума был сметён шквалом возмущения и гнева.

Уже утром, очнувшись после яростной пробежки по какому-то лесу, лёжа на голой земле и глядя в серое небо, Ремус вспоминал с невероятным сожалением каждое своё слово. Он дорого бы заплатил, чтобы этого не говорить. И понимал, что за сказанное нет прощения. Уж слишком они перегнули палку. Так просто домой к Мариссе он зайти не мог, да и на порог она его не пустит. Письма не прочтёт. Камин зальёт. И сама вряд ли придёт. Она девушка гордая. Да и он не заслужил.

Но в то же время он сам не намеревался ползать у неё в ногах и молить о прощении. У него ещё оставалась мужская гордость, да и на сто процентов неправым он себя не считал. Так, на девяносто восемь.

Депрессия.

Так тянулись недели. Пропитанные серым и унылым одиночеством, зудящей тоской, беспокойством и сожалением. Ремус каждый раз вздрагивал, когда слышал звон колокольчика в магазине. Он со страхом и надеждой ждал, что вот-вот войдёт в магазин она, что они помирятся и сделают вид, что этого поганого диалога не было. Это-то они умели мастерски – делать вид, что чего-то не было.

Но Марисса не появлялась. Не было от неё ни единой весточки, ни одного известия. Честа так же не откликалась на зов. Ремус каждый раз нервно вздрагивал при виде летящих в его сторону ворон. Он пытался найти повод, чтобы явиться к ней в поместье, ворваться подобно какому-то смерчу и… и что дальше? Быть изгнанным поганой метлой? Вот ещё. И так унизился, ему хватило.

Заветный колокольчик зазвенел в середине декабря. Покупателей в тот день было на диво больше, чем обычно, чему Болк невероятно радовался. Однако в тот час магазин был пуст на протяжённости всего необъятного пространства. Ремус читал книгу, потягивал чай и старался особо не думать. Обычно когда он думал, то мысли получались невесёлыми. А от такого продукта мыслительной деятельности он уже порядком устал. Даже привычные размышления о природе магазина, который был гораздо больше внутри, чем снаружи, да ещё и вытворял невероятные коленца со временем, навевали какую-то неведомую прежде печаль. Скорее всего, срабатывал ассоциативный ряд.

Алекс Болк сидел в кресле и попыхивал трубкой. Тягучий дым и запах табака не расползался дальше кресла, а собирался над хозяином магазина аккуратной сизой сферой. Отвлекаясь от книги, Ремус гадал, до каких размеров может расползтись этот шар. И развеется ли он прежде, чем заполнит собою весь магазин.

С треском посреди магазина появилась Честа. Болк приподнялся в кресле, с любопытством глядя на домовиху, которая, вращая глазами, бросилась к Ремусу.

– Госпожа Марисса! Госпожа Марисса! – Сбивая дыхание, проговорила она.

– Кажется, она обозналась, – хмыкнул Болк, закусив мундштук.

– Честа, что такое? Успокойся, – нахмурился Ремус, чувствуя, как в груди ворочается колючий ком беспокойства. – Что произошло с твоей хозяйкой?

Домовиха сделала несколько глубоких вдохов. Честа была, в принципе, спокойной, когда не начинала волноваться. Если Честа волновалась, стоило прятаться куда подальше, потому как эмоциональность её могла собою снести города. Ремус поспешно усадил эльфиху на своё место и всучил ей чашку чая. Болк продолжал с любопытством наблюдать за разворачивающейся сценой.