Текст книги "Never Back Down 2 (СИ)"

Автор книги: Menestrelia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 53 страниц)

– Понял-понял, – засмеялся парень, подняв руки вверх. – Больше не буду.

Лиса фыркнула, мол, так-то. С робкого листочка на нос ей шлёпнулась крупная капля. Смешно сморщившись, она чихнула раз, другой, третий. Эд не сдержался и рассмеялся. Лиса обиженно засопела и превратилась в девушку, продолжавшую чихать.

– Апчхи! Дуралей, что смешного? Вот заболею, не с кого будет трансфигурацию списывать!

– Извини, но это было так… мило, – снова засмеялся Эд. Марисса секунды три хмурилась, потом махнула рукой и тоже рассмеялась.

Она села рядом с ним, прижавшись к нему плечом. Сердце Эда болезненно ёкнуло. Его тянуло приобнять её, но он понимал, насколько это будет неуместно и не нужно. Он убеждал себя в том, что со временем всё само успокоится, что со временем она даст ему знать, что готова. Или что это болезненное наваждение пройдёт, оставив на месте сердца выжженную пустоту, которой будет до лампады, кого любить, а кого нет.

– У меня странное дежавю, – прошептала девушка, глядя на озёрную гладь. – Как будто мы так уже сидели. Было так… хорошо. Ничто не имело смысла, кроме озера и… Впрочем, ладно, неважно. Как считаешь, мы могли бы повторить то наше приключение? Тринадцать испытаний?

– Думаю, да, – улыбнулся Эд. Мерлин, он прошёл бы их ещё сотню, тысячу раз! Лишь бы быть рядом с ней, лишь бы чувствовать это сладкое головокружение, когда она берёт его за руку, чтобы испытать эйфорию того первого полёта, чтобы забыться в пляске карнавала жизни. Он согласен был бы даже на вечную мелодию из бара! Лишь бы она не забыла поцелуй, не забыла вырвавшиеся в отчаянии слова.

С другой стороны… что он теряет? Сердце Эда снова ёкнуло, в горле появился противный комок, не дающий сказать ни слова, желудок судорожно сжался. Уняв волнение, выровняв внезапно сбившееся дыхание, Эд собрался с мыслями и медленно произнёс:

– Марисса, я давно хотел сказать. Тогда в пещере я…

– Эй, вы двое! Зажигайте фейерверки, чего расселись? – в кустах возникла физиономия Блэка.

Эд понял, что он вполне способен на убийство.

***

Жизнь была хороша, как чашка кофе в зимнее утро! Я успела позабыть о дьявольской помолвке, С. О.В. уже не так пугал, Джеймс больше не требовал страховки на свиданиях. Лина нежилась в объятьях Арти, я тискала Инсендио, почитывая какую-то книгу, Эд периодически бренчал на найдённой где-то в гостинной гитаре. Даже Сириус перестал пудрить бедным девочкам мозги и начал уделять Марлин больше внимания. Роман Лили и Джеймса был чудо, как хорош. Парочкой любовались все без исключения. Жизнь была хороша до безобразия!

Именно, что до безобразия. И Судьба решила это безобразие пресечь одним апрельским вечером.

Я, Лина и Ремус засиделись тогда допоздна в библиотеке. Мадам Пинс едва ли не пинками выгоняла нас из своих владений. Возмущённо побухтев, мы отправились к лестницам. Рем предложил срезать через узкий коридор, в котором меня когда-то подстригли.

– Я так рада, что у Джима и Лили всё хорошо сложилось, – говорила Лина.

– Ага, зато Снейп ходит, как скисшее молоко, – усмехнулся Рем. – Хотя после той ссоры с Лили…

– Какой ссоры? – встрепенулась я.

– Ну, Джим и Сириус начали его задирать, Лил за него вступилась, Снейп оскорбился и заявил, что ему не нужна помощь, цитирую, грязнокровки.

– Вот скотина! – ошарашенно проговорила я. – А я-то считала, что Снейп от неё без ума.

– Видимо, не то чтобы, раз язык повернулся такое сказать.

Мы дошли до тёмного коридора, когда услышали торопливые шаги и хриплое сдавленное дыхание. Переглянувшись, мы вооружились палочками, зажгли на их кончиках свет и шагнули в коридор. Свет выхватил лежащую на полу фигуру. Охнув, мы бросились к нему. Из-под чёрной форменной мантии по полу растекалось кровавая лужа. Я почувствовала прилив ужаса. Мы спешно перевернули пострадавшего на спину.

– Джеймс… – хрипло выдохнул Ремус.

Белый, почти серый парень судорожно хватал побледневшими губами воздух. Белая рубашка была иссечена множеством длинных кровоточащих порезов. Очки парень где-то успел потерять, лоб покрылся испариной.

– Держись, держись, дружочек, мы что-нибудь придумаем, – бормотала я, расстёгивая рубашку. Желудок подпрыгнул к горлу, мне на миг стало дурно при виде страшных ран.

– Марс, ты можешь его вылечить, – одними губами прошептал Ремус. – Как тогда ты залечила мои шрамы на груди, которые…

– Это другое, я тут даже не знаю…

– Марс, пожалуйста…

– Если что-то пойдёт не так…

– МАРС, ОН УМИРАЕТ! – В отчаянии выкрикнул Ремус. – Умоляю, спаси его этой своей адской цацкой!

В ушах застучало. Чувствуя взваленный на свои плечи груз ответственности, я положила руки на иссечённый судорожно дёргающийся живот Поттера. Пальцы ощутили липкую кровь, я готова была в обморок упасть. Я вздохнула и приказала себе сосредоточиться.

Закрыв глаза, я потянулась к Талисману. Ощутив покалывание на кончиках пальцев, я направила поток энергии на Джима с одной лишь мыслью: «Пусть он исцелится! Пусть он исцелится!». Но магия стекала с него, как вода с глянцевой бумаги. Я чувствовала, как энергия клубится, не находя себе места. Джеймс издал протяжный полухрип, полустон. Волна ужаса накрыла с головой, до боли сжав в левой руке Талисман, чувствуя, как впивается в кожу крыло серебряного ворона, я ощутила прорыв. Как из разорванной трубы хлещет вода, таким потоком струилась через меня энергия. Я испуганно распахнула глаза. Я видела её. Энергию. Алые и голубые завитки кружились вокруг нас в воздухе в причудливом танце, искрились белесые вспышки сталкивающихся завитков, и зелёная нить оплетала моё правое запястье, уползая куда-то вдаль… И густо-фиолетовое пятно заклятия, клубящееся вокруг Поттера. Взвыв от омерзения, я рукой, охваченной синим пламенем, ухватила это пятно за край и рванула на себя. Фиолетовым лоскутом оно болталось в моих руках, пока я не разорвала его в клочья.

Раны на животе Джеймса затягивались, но я всё ещё чувствовала, как Энергия уходит.

– Марс, хватит, стой! – сквозь шум в ушах услышала я испуганный вопль Ремуса.

Балансируя на самом краю сознания, я приказала себе: «Стоп». Тут же всё прекратилось. Исчезли завитки, не было искр. Шлюз, из которого хлестала обезумевшая сила, закрылся. Но я потеряла слишком много сил, мне было дурно. Цепляясь за стену, я села и прислонилась затылком к холодной стене. Как тогда, в день, которого никогда не было, когда я пытала Розье. Или не пытала.

«Не закрывай глаза!» – вспомнила я властный голос.

Судорожно вздохнув, Джеймс распахнул глаза и сел.

– Что… что произошло? – прохрипел он.

– Живой, – выдохнула я с облегчением. – Мордред и Моргана! Живой.

– Джеймс, как ты? – озабоченно спросила Лина.

– Марс, с тобой всё хорошо? – надо мной склонился Ремус.

– В порядке, – одновременно ответили мы с Поттером. – Надо только… отсидеться.

– Ты видел, кто на тебя напал? – спросила я Поттера, которому Ремус подал треснувшие очки, валявшиеся неподалёку.

Тот лишь головой покачал.

Блеск. В Хогвартсе появился новый маньяк. Этого только не хватало.

Я посмотрела на свои руки. Я разорвала проклятье. В прямом смысле. Ну и ну. Всё чудливее и странноватее.

А в голове всплыло одно непонятное, неизвестное слово. Оно жгло сознание калёным железом, зудело надоедливой мухой.

«Сектумсемпра»

========== Часть 17. (“Мы с тобой бестолковые люди…”) ==========

В тот вечер нам пришлось в срочном порядке тащить Джеймса в Больничное крыло. Раны-то я залечила, но Поттер потерял много крови. У Помфри он провёл сутки. Разумеется, когда мы привели целёхонького, но окровавленного Джеймса, возникла масса вопросов. Нас тут же потащили к директору.

Мы сидели в кабинете Дамблдора. Самого директора не было, он хотел переговорить с пострадавшим лично перед тем, как что-то спрашивать у нас. Обычно, каждый раз, приходя сюда, я украдкой изучала замысловатые волшебные безделицы на полках, рассматривала корешки старинных фолиантов, предполагая, что в них может быть написано, какие тайны они могут таить в себе, на какой странице того или иного трактата Дамблдор мог бы положить закладку?

Но не сегодня. В ту ночь я чувствовала слабость, меня клонило в приторный, сладковато-противный сон. Каждый раз, когда мои глаза норовили сомкнуться, в ушах звучал властный голос: «Не закрывай глаза!». И с каждым разом мне становилось всё труднее просыпаться. Конечности налились свинцом, руки охватила мерзкая судорога, опустевшая голова словно весила тонну. Внутри всё судорожно сжималось, в виски словно медленно вкручивали раскалённый прут. Я потеряла слишком много сил, я ослабла. Я надеялась, что Дамблдор прибудет как можно скорее, потому что больше сил терпеть этого нет.

Ремус сидел, откинувшись в кресле, барабанил по подлокотнику пальцами и задумчиво смотрел в окно. Стук отдавался в голове барабанной дробью. Морщась, я отвернулась от него. Лина расхаживала по кабинету, изучая волшебные безделицы. В конце-концов она подошла к спящему Фоуксу и осторожно погладила его огненно рыжие перья.

– Итак, – в кабинет вошёл директор, обошёл кресла, в которых мы сидели, сел за стол, окинул нас взглядом и сложил пальцы домиком. – Мисс Лафнегл, если хотите покормить Фоукса, то под жёрдочкой вы найдёте его любимое печенье. Только много не скармливайте. А тем временем, господа, я хотел бы узнать, что произошло.

– Что с Джеймсом? Он в порядке? – взволнованно спросил Ремус.

– Конечно в порядке. Мадам Помфри сделает всё, чтобы он быстро пошёл на поправку. К тому же, как я понял, вы, ребята, и сами постарались, чтобы ваш друг выжил. Не так ли, мисс Блэк? – пронзительные голубые глаза уставились на меня. Я только утвердительно кивнула. – И всё же, мне хотелось бы узнать, что произошло на самом деле.

– Ну… мы и сами толком не поняли, – замялся Рем.

Они рассказали профессору Даблдору, как мы нашли Джеймса на полу в коридоре, как мы слышали шаги за мгновение перед этим, как я каким-то чудом исцелила пострадавшего.

– А вы что скажете, мисс Блэк? – спросил директор, обратившись ко мне. Я молчала всё время рассказа, борясь с тошнотой и сонливостью.

–Талисман, – едва ворочая языком, пробормотала я. – Я исцелила его с помощью Талисмана. Я смогла увидеть заклятие и буквально снять его с Джеймса…

– А потом?

– А потом я его разорвала. В клочья. – Меня передёрнуло, когда я вспомнила, как мои пальцы погружались в эту мерзкую фиолетовую субстанцию заклятья. – Это как если бы ауру можно было потрогать. После этого выделяемая ранее энергия была направлена в Джеймса, чтобы исцелить его.

Я замолчала. От такого многословия голова шла кругом. Но, к несчастью, у директора оставались вопросы.

– Вы знаете, кто мог наложить это проклятье?

– Нет, сэр.

– Вы могли бы найти злоумышленника, если бы не разорвали заклятие?

– Вероятно, сэр.

– Вы знаете, что это было за заклятие?

– Я столкнулась с ним впервые, сэр.

– Быть может, вы слышали формулу?

– Нет, сэр.

Я задумалась. То слово. Зудящее, жгучее, причиняющее почти физический дискомфорт. Оно появилось в сознании, когда я сняла с Поттера проклятье.

– Сектумсемпра, – прошептала я. Директор изогнул брови. – Вы слышали о таком проклятии, профессор? Сектумсемпра.

– Впервые слышу, – покачал головой директор.

Так и не добившись от нас ничего путного, он отпустил нас. Как только мы покинули кабинет Дамблдора, я поняла одну вещь: до спален я не дойду. Ноги отказывались слушаться размякший мозг. Я словно дней пять не спала. Или была катастрофически пьяна. Сил не было даже стоять. Я прислонилась к стене.

– Всё, сдаюсь! – усмехнулась я. – Держаться нету больше сил! Бросьте меня, я тут посплю.

– Не говори ерунды, – нахмурилась Лина. – Ты как?

– Я? Как всегда. Немного переборщила, спасая Джима, а в целом, как всегда.

– Шоколадка не спасёт? – усмехнулась подруга. К горлу тут же словно подскочил желудок.

– Нет, спасибо, обойдусь, – сглотнув, простонала я. – Просто дайте мне умереть!

– Не дождёшься, – пробурчал Ремус.

Он подошёл ко мне, закинул мою руку себе на плечо, осторожно перехватил меня за талию и, хотел, было поднять, когда я воспротивилась:

– Рем, не настолько мне и плохо, брось. Лучше носилки наколдуй!

Он меня не послушал, всё-таки поднял. Легко, как котёнка. Да, такого от щуплого гриффиндорца и не ожидаешь. От него шло тепло. Такое уютное, такое знакомое, что сердце кровью обливалось. Я украдкой прижималась к нему, почти засыпая, укаченная тактом его шагов. Рем пронёс меня почти до третьего этажа. Там он, устало вздохнув, опустил меня на землю.

– Извини, Марс, переоценил я себя, – усмехнулся он, утерев лоб.

– Что происходит? – По лестнице бегом скатились Эд и Сириус.

– Мы вас обыскались! – гаркнул брат, затормозив около меня. – Эй, тело, что с тобой?

– Умираю! – комично заломив руки, застонала я. – Я стану привидением! И буду жить в твоём сундуке среди нестиранных носков! Ужас, да?

– Кромешный. Что происходит? Почему Джеймс в Больничном крыле и Помфри к нему не пускает? И что вот с этим чудом в перьях? – набросился брат с расспросами на Ремуса.

Ребята изложили вкратце, что произошло в коридоре шестого этажа. Сириус поворчал что-то насчёт мракобесия, талисманов и до какого места ему это всё. Он разглагольствовал бы ещё долго, если бы я не напомнила им о своём присутствии попыткой подняться с ледяного пола по стеночке. Я почти приняла вертикальное положение, когда колени предательски подогнулись. Эд подхватил меня, не дав осесть обратно на пол.

– Меня сегодня парни на руках таскают, – едва шевеля языком, хихикнула я. – Как мило.

– У неё едет крыша, – диагностировал брат под моё хихиканье. – Тащи её в гостиную, Эд, пока она ещё вменяема. Отоспится, оклемается, будет как огурчик.

– А Сириус решил в доктора поиграть? У-у-у! Где твой стетоскоп? – снова захихикала я. – Эд, что такое стетоскоп?

– Не имею понятия, – пробормотал тот, подхватывая меня на руки. Я продолжала хихикать без причины. Было так хорошо, так легко. И всё же неимоверно хотелось спать. А нельзя.

«Сириус прав, у меня едет крыша», – мелькнула в голове единственная здравая мысль.

– Эд. А почему лабрадор? – еле-еле ворочая языком, спросила я.

– Потому что, – хмуро буркнул он.

– Должна была быть такса! – заявила я. – Охотничья такая, которая за лисами охотится. А? Было бы очень иронично!

– Марс, заткнись, – хохотнула Лина. – Я же тебе это всё припоминать буду до конца жизни.

Аргумент был веским, я заткнулась. Эд притащил меня в опустевшую к такому позднему времени гостиную, поднялся к спальням, бросил на кровать и поспешно удалился (честно говоря, этого я не помню, а записываю исключительно с его слов). Я отключилась сразу же, не удосужившись даже переодеться.

***

Три дня я провалялась в постели. Силы восстанавливались медленно. В первый день я просто спала, да так крепко, что меня не могли добудиться. Девочкам пришлось в панике бежать к Помфри. Та, выслушав их бессвязные речи, только руками развела: «пусть спит, ничего страшного, профессор Дамблдор мне всё рассказал, отлежится – придёт в норму». В Больничное крыло не положили только потому что у Помфри не было мест, в связи с эпидемией какой-то заразы.

Пробуждение было внезапным и болезненным, как выстрел в голову. Я проснулась посреди ночи. В глазах мелькали звёздочки, каждая была словно заставляла мозг взрываться крохотными микро-взрывами. Застонав, я хотела, было поднять руку, но та была тяжелее свинца. Да и всё тело меня не желало слушаться. Я, предположив худшее, испуганно вскрикнула, разбудив Лину. Та меня успокоила, потыкав спицей мои руки и ноги. Убедившись, что я просто слабый овощ, а не парализованный инвалид, я испытала громадное облегчение.

Утром, к счастью, в субботу, когда девочки куда-то умчались, ко мне заглянул Эд.

– Ну, как ты? – тихонько спросил он, закрыв за собой дверь.

– Как как? Всеми брошена, – пожаловалась я. – Ладно хоть руками могу шевелить, хоть нос можно почесать или почитать. А то помирала бы. Передай сестре, что я с ней не разговариваю. Отношения – дело святое, но бросить подругу – свинство.

– Она пока не умеет расставлять приоритеты, – усмехнулся парень, присаживаясь на соседнюю кровать. Из-под покрывала тут же высунулась рыжая лапа и попыталась ухватить его за штанину. Эд нагнулся и достал из-под кровати Инсендио. – Как самочувствие?

– Лучше, – вздохнула я. – Мозг функционирует, и на том спасибо. А то как вспомню разговоры про таксу и стетоскоп, аж стыдно становится.

Эд засмеялся.

– Я хотел спросить… ребята сказали, что ты потратила слишком много энергии. Это значит…

– Что жить мне осталось чуть меньше? – Он кивнул. – Не знаю. Возможно, я отняла у себя лет десять жизни. А может и нет. Кто знает? У меня нет индикатора. К тому же…

Эд вопросительно изогнул брови. Мне что-то вспомнилось. Какая-то старая-старая мысль. Не мысль, сон. Старый-старый. Кажется, целую жизнь назад я слышала… Мысль ускользала, не могла сформироваться. Что-то про мальчика, что-то про пять лет. Но что? Что-то словно не давало мне вспомнить те слова, сказанные в синем мороке.

– Нет, не помню, – пробормотала я. – Тем интереснее.

– Странные у тебя представления об интересе, – покачал головой Эд, поглаживая Инсендио.

– Всему своё время. – Я пожала плечами. – Или было бы хуже, если бы Джеймс погиб?

– Нет, конечно, – отведя взгляд, буркнул парень.

Я посмотрела на него. Вот кто бы мог подумать, что этот человек, который два года назад едва ли не плевался при виде меня, теперь сидит в девчачьей спальне, интересуется моим здоровьем и тратит своё драгоценное время на меня? То приключение в моём воображении здорово нас сблизило. Однако теперь меня вечно мучил один вопрос: о чём он думает? Когда мы были в моей голове, я понимала его мысли, самые громкие ещё и слышала. Сейчас же, глядя на него, я не понимаю ничего. Ни-че-го-шень-ки. Когда он успел измениться? Когда успел стать таким милым? А главное, когда я начала считать его милым?

– Ты странный, – выдала я.

– Ты тоже, – тут же ответил Эд, ухмыльнувшись. – Ещё страннее меня будешь.

– С этим трудно спорить, – засмеялась я. – А тебе никуда не надо? Ну, выходной, а ты тут торчишь.

– Хочешь, чтобы я ушёл? – поднял брови парень.

– Нет, – быстро, почти с испугом выпалила я. Я не хотела его отпускать почему-то. С Эдом как-то спокойнее, уютнее, теплее, что ли. Я не могла себе этого объяснить. Но мысль, что он уйдёт, а я останусь тут одна, заставляла меня вздрагивать. – Нет, останься. Пожалуйста.

Эд, прикрыв глаза, улыбнулся. Он встал, водрузил мне на грудь Инсендио и направился к двери. На моё возмущённое «Э-э-э!», он ничего не ответил.

– Вот свинья! – воскликнула я, обращаясь к Инсендио. Кот на мои отчаянные вопли только лениво повёл ушами и закрыл глаза.

Не успела я обрушить на голову негодяя и половины своего ругательного словарного запаса, когда он снова заглянул в комнату. В руках он тащил толстую книгу и охапку сладостей.

– Раз сидеть, то нужен досуг, – весело заявил он. – Что, думала, что я тебя бросил?

– Конечно! – выдохнула я. – Ты же бестолковый человек! С тебя сталось бы!

– От моего общества так просто не отвертишься, – хмыкнул он. На колени мне посыпался дождь из сластей, на тумбочку с грохотом опустилась огромная книга.

Он просидел со мной до самого вечера, пока не вернулись мои соседки по комнате. Мы болтали, много-много, обо всём и ни о чём. Эд читал мне магловские сказки, а я пересказывала её сказки волшебников. Он рассказывал мне магловскую мифологию, а я поведала, как Сириус разбил мой рояль в приступе гнева на мать за угрозу подстричь его безобразно отросшие патлы. Эд рассказывал мне о чудесных путешествиях, в которые их с Линой брала Лиди, разъезжая по Европе. Я зачарованно слушала его рассказы про Вильнюс, Прагу, Краков, Хаген, Франкфурт, Будапешт, Венецию. Я пообещала себе, что после войны обязательно посещу все эти чудесные места.

Ближе к вечеру Эд помог мне встать. Ноги меня не слушались, я словно заново училась ходить. Я то и дело падала, Эд меня ловил, смеялся над моей неуклюжестью, я обижалась, пыталась отпихнуть его и идти самостоятельно, но снова спотыкалась о собственные ступни и почти падала. И так по кругу, пока я нетвёрдой походкой не смогла пройтись от края до края спальни. Мы хотели отпраздновать это достижение, но нас беспардонно прервала Лина, вернувшаяся со свидания. Она бесцеремонно вытолкала брата за дверь и принялась рассказывать, как всё прошло. Я слушала её вполуха, витая где-то в облаках и улыбаясь, сама не знаю, чему.

Комментарий к Часть 17. (“Мы с тобой бестолковые люди…”)

В названии – строчка из стихотворения Некрасова “Мы с тобой бестолковые люди”

========== Часть 18. (Две истории одного лета) ==========

История первая.

Лето выдалось на диво жарким. Пожалуй, это было изумительно после того мерзкого декабря. После окончания года мы с Регулусом вернулись на площадь Гриммо. Я понимала, что после побега с бала мне там будут не рады, но я впервые в жизни так рвалась домой, что не думала о последствиях. Дело в том, что в фамильной библиотеке семьи Блэк можно было найти что-то, что могло бы разбить заклятие Контракта.

Помимо явной библиотеки, войти в которую мог каждый случайный гость, в нашем поместье была ещё и Тайная, доступная только наследникам рода Блэк, скрытая от любопытных глаз древними, как сама магия, чарами. В отличие от общедоступного явного зала, где был уютный камин, располагались диванчики, а высокие окна выходили в сад, в Тайном не было ничего такого. Тёмные стены, каменный пол, мрачные гобелены, портреты знаменитых тёмных магов нашего рода в тяжёлых рамах. Даже пыль здесь навевала жуткие мысли. Свет давала огромная люстра из чёрного металла, нависающая над тяжёлым дубовым столом, стоящим посреди зала. Вместо дивана – стулья, вместо камина – ниша со статуей Ликориса Блэка, построившего эту библиотеку.

В первый и последний раз я попала сюда ещё ребёнком. Мы с братьями играли в прятки. Я хотела спрятаться в библиотеке, за старым-старым гобеленом. Боковым зрением я увидела небольшую чёрную дверцу между стеллажами. Когда я посмотрела туда прямым взглядом, никакой дверцы я не увидела. Тогда я решила, что мне примерещилось, но пару мгновений спустя я снова увидела её. На сей раз я знала, что эта дверь есть. И она появилась. Возникла между стеллажами, словно всегда там была. Ведомая любопытством и азартом игры, я распахнула дверь и шагнула в мрачное помещение. О, какой ужас мог испытать ребёнок при виде этой тяжёлой, жуткой комнаты? Мне казалось, что гобелены живые, что они шевелятся, казалось, что тёмные страшные фолианты нашёптывают что-то с полок, казалось, что за статуей страшного мужчины таится страшный библиотечный монстр.

Но мне хватило глупости схватить с ближайшей полки одну из книг. Затхлые хрупкие страницы дохнули на меня пылью. Незнакомые слова, написанные явно не чернилами, а чем-то тёмно-красным, что-то бормотали, отдавались причудливыми проклятьями в самом мозгу. Я чувствовала, как бешено колотится сердце в груди, и понимала, что не могу оторвать от книги взгляд, пока Вальбурга, увидевшая распахнутую дверь, не бросилась меня вытаскивать из той ужасной библиотеки. Я помню, как испугалась, увидев ужас в её глазах, когда она поняла, куда я попала. Я помню, как побелело её красивое лицо, когда она увидела, какую книгу я взяла с полки. Я помню, как ревела, прижавшись к матери, когда меня вывели из этого ужасного места. Я помню, как она успокаивала меня, а после орала на отца, чтобы тот укрепил защитные чары библиотеки.

И вот спустя десять лет я снова здесь. И мне по-прежнему было не по себе, когда я вновь вошла в это мистическое книгохранилище. Я пришла сюда со своим канделябром, наивно и суеверно полагая, что он сможет меня защитить от ужаса, притаившегося среди бесчисленных томов Тёмной магии.

Я проводила все свои дни в библиотеке, прерываясь только на еду, короткий сон или чтобы посмотреть в окно. По утрам Кричер приносил туда крепкий кофе, днём снабжал меня чаем. Я, не отрываясь, сидела в окружении толстых пыльных фолиантов Тайной Библиотеки семейства Блэк. За две недели я прочла столько книг на латыни, да ещё и написанных готическим шрифтом, что в глазах всё плыло, языки перемешались в кучу. Я запросто могла вместо доброго утра выдать что-то несусветное на латыни, типа « Рurgamentum exit». Главное, откуда я могла взять эту бредовую по сути своей фразу, я понятия не имела.

В тот день, я помню, шёл дождь. Первый и последний дождь, который был тем летом. Отец уехал в Министерство по каким-то архи-важным делам, мать отправилась к Друэлле в гости. По такому случаю Сириус решил забежать на пару минут на площадь Гриммо за некоторыми необходимыми вещами, типа гитары или косухи или коллекции чёрных футболок. Я в его дела не лезла, только открыла ему дверь и тут же умчалась наверх. Через час, когда я осознала, что читаю одну и ту же строчку десятый раз, я позвала Кричера. Однако домовик не спешил появляться. Пару минут я тупо таращилась в окно, по которому барабанили капли дождя. Когда организм почти взвыл, требуя чая, я, обругав мысленно домовика, встала. От долгого сидения ноги были ватными. Кое-как доковыляв до двери, я открыла её, и в тот же миг в экранированную от наружного шума библиотеку ворвался громовой вопль Вальбурги:

– Убирайся из моего дома! Предатель крови! Предатель рода!

– Ноги моей больше здесь не будет! Поняла? Я ухожу! И пусть будет проклят этот чёртов дом! Это чёртово семейство!

– Да как ты смеешь?! После всего, что мы с отцом для тебя сделали…

– А что вы сделали? А? Ты пытала меня, мать! А он закрывал на это глаза! Ты всю жизнь меня унижала и попрекала! Я никогда сюда не вернусь! Слышишь? Не вернусь!

– УБИРАЙСЯ! И НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ ПЕРЕСТУПАТЬ ПОРОГ ЭТОГО ДОМА!

Громкий хлопок входной двери. Я стояла на лестнице, не решаясь шевельнуться. С улицы послышались шаги и громкий хлопок аппарации. Внизу мать, в ярости разбив какую-то статуэтку об стену, ушла в гостиную. Я осторожно спустилась. Кричер, что-то бормоча под нос, убирал осколки статуэтки.

Я тихонько приоткрыла дверь гостиной. Мать сидела у окна спиной ко мне. Она видела, как ушёл Сириус, провожала его взглядом. Я услышала тихий всхлип. Сердце сжалось от тихой жалости к ней. Я отошла, закрыла дверь, ушла на кухню. Среди многочисленных шкафчиков нашлись залежи чая. Взмахом волшебной палочки вскипятив чайник, я заварила зелёный чай, бросила туда мяту, ромашку и мелиссу. Минуты через три я разлила чай в две простецкие кружки и вернулась в гостиную. Мать по-прежнему сидела там, по-прежнему смотрела в окно.

Услышав тихий скрип двери и мои шаги, она обернулась. На бледных, чуть впалых щеках блеснули слёзы. Я молча протянула ей кружку и села рядом. Она не ответила, только с недоумением сделала глоток чая, глядя на меня. Через мгновение лицо её расслабилось, губы чуть дрогнули. Снова всхлипнув, она закрыла глаза свободной рукой. По щеке скатилась слеза.

– Что я наделала? – прошептала она. – Я выгнала его. Зачем я это сделала? Он же мой сын…

– Он вернётся, – тихо сказала я, не веря своим словам. – Вот увидишь. Всё будет хорошо.

– Я чудовищная мать. – Вальбурга сделала новый глоток чая. – От меня сбежал старший сын, дочь постоянно порывается убежать. Я ведь стараюсь, Марисса. Правда, стараюсь. Я понимаю, что поступала неправильно, я стараюсь исправиться. Всё, что я делала всю жизнь, было на благо нашей семьи, на благо роду.

«Поэтому ты пытала Сириуса, да? И поэтому ты сдала меня Йоре и велела отцу не вмешиваться?» – подумала я. Вслух я ничего не сказала. А исповедь тем временем продолжалась:

– Просто я по-другому не умею. Нас самих воспитывали так же, спроси своего дядю Альфарда. Марисса, пойми, даже твоя помолвка… Я понимаю, что ты возмущена, огорчена, но, поверь, Кьялар – лучший для тебя вариант. Он ещё молод, он из обеспеченной именитой семьи, он талантливый маг, лучший аврор после Аластора Грюма. Я просто желаю тебе счастья, дорогая. И тебе, и Регулусу… и даже Сириусу.

– Я понимаю, мама, – тихо сказала я. – Я тебя прекрасно понимаю.

В глубине души проклюнулось старое, забытое тепло. То тепло, которое я чувствовала, когда была маленькой девочкой, общаясь с матерью. Сейчас, отбросив предрассудки, отбросив плохие воспоминания и сумев её простить тогда, в первом испытании, я видела, что под огромным ворохом масок этой надменной, жёсткой, сильной и независимой аристократки всё ещё теплится огонёк материнской нежности. Той, которую я видела в её глазах в ту волшебную зиму. Вальбурга Блэк больше не казалась мне монстром в юбке. Сейчас передо мной сидела уставшая женщина с разбитым материнским сердцем.

– Прости меня, мама, – тихо сказала я. – Я, наверное, тоже была не идеальной дочерью. Возможно, и не стану. Такая уж у меня судьба, наверное.

– Вы с Сириусом – копия моего брата. Он такой же, вечный смутьян, всегда поперёк сказанного слова вставлял десять. А потом и вовсе сбежал из дома, как Сириус.

– Но дядя поддерживает связь с семьёй, – пожала я плечами. – Возможно и Сириус когда-нибудь образумится.

Мы помолчали. Дождь барабанил по оконному стеклу. Мимо проехал автомобиль, растревожив тишину гулом мотора и плеском луж. В камине потрескивало пламя. На площадь Гриммо опускался вечер.

– Спасибо, Марисса, – тихо сказала Вальбурга. – Я не ожидала, что ты сможешь… понять меня. И простить.

– И тебе спасибо. Мама.

***

История вторая.

– Ну, и с чего ты взял, что он здесь?

Я оторвала взгляд от книги, услышав знакомые голоса.

– Потому что я был здесь. Ну, вот, площадь Гриммо, дом одиннадцать, а дальше – тринадцать.

– Ошибка, наверное. Даже на картах сразу идёт одиннадцать и тринадцать. Смотри, дома стоят впритык. Или хочешь сказать, что мы не можем заметить целый особняк?

Я с улыбкой спрыгнула с качелей и подбежала к калитке. Лафнеглы, растерянно озираясь, топтались на тротуаре площади Гриммо. Совершенно бестолковое выражение лица Эда тихонько грело душу.

– Но… я же видел его. Во сне, правда, но…

– Эд, ты безнадёжен, – закатила глаза Лина. – Приснился тебе особняк – хорошо! Но это не повод тащить меня через весь Лондон, чтобы полюбоваться на ошибку в нумерации.

– А ты забыла мой адрес, да, подруга? – Я покачала головой, прекрасно понимая, что она меня не слышит. Год или два назад отец наложил на особняк все маскирующие и скрывающие чары, которые знал. Кажется, параноидальные склонности у меня как раз от него. – А Эд тебе не сказал, куда тебя тащит? Безобразие.

– Пошли! Я видела кафе на Маунт стрит около Гайд-Парка! Поедим мороженого, выпьем лимонада!

– Но…

– Эд! Тут. Уныло! Идём!

– Я тоже хочу мороженого! – заявила я, вышагивая за калитку.

Лица друзей вытянулись. Понятия не имею, как это выглядело со стороны. Скорее всего так: вот ничего нет, улица пуста, даже прохожих не интересует эта чать площади, а тут из ниоткуда появляюсь я и требую мороженого.