Текст книги "Год после чумы (СИ)"

Вечер казался бесконечным: люди приходили к нам и уходили: мэр Хогсмида долго говорил что-то матери и отцу, который прибыл сразу после того, как ему сообщили, что случилось; а потом слышно было, как на улице мэр препирается с Барти Грином. Заходили и фрау Урсула, и господин Смит, а потом и профессор Макфасти из Хогвартса. Из их разговоров я узнала, что Роб и Саймон столкнулись с боггартом, которого Саймон убил своей огненной вспышкой. Также профессору Макфасти при помощи его племянницы Хизер удалось поймать и вернуть крылатого коня. Эли, конечно, тоже прибыл, как только узнал, и он носился между мной и Саймоном, утешая нас и рассказывая смешные истории про боггартов и про то, как его одноклассники учились изгонять их при помощи Риддикулуса. Но мне было не до смеха, когда я вспомнила то, что от него осталось. Внезапно Эли останавливается на полуслове и замирает. Я догадываюсь, что он говорит в голове со своей наставницей – Кристиной Кэррик. Так и есть, Эли через несколько минут сказал, что госпожа Кэррик пожаловала в Хогсмид и после разговора с мэром она заглянет и к нам. Последние горожане уже ушли, и мама, взволнованная вестью, начинает суетливо носиться по комнате, пытаясь что-то прибрать.

– Успокойся, мама, – увещевает её Эли и уговаривает выпить, наконец, и самой глоток умиротворяющего зелья.

– Скоро мы всей семьей будем пить его вместо воды, – мрачно говорит отец, устало облокачиваясь на каминную полку.

Когда же в дверь стучат, и в дом входит госпожа Кэррик, я забываю о своих тревогах. Как же так – Эли мне столько рассказывал про неё, но ни разу не упомянул, какая она красивая. Я смотрю во все глаза на высокую стройную фигуру, на её прекрасное лицо в обрамлении тёмных кос, идеально уложенных на голове, – из моего угла мне виден только её профиль, а когда она здоровается и обводит всех взглядом, у меня перехватывает дыхание, когда она смотрит на меня.

– Ида! – говорит она мне. – Я рада с тобой познакомиться. Эли мне столько рассказывал про тебя. И про тебя тоже, Саймон.

Этот голос очаровывает меня ещё сильнее, чем её краса: он успокаивает и призывает к действию одновременно. От его звуков хочется стать лучше, чем ты есть. Саймон, который ещё минуту назад был сонным и нахмуренным, каким он обычно бывает после своих «приключений», тоже смотрит на неё широко распахнутыми глазами и даже пытается сказать что-то вроде вежливого приветствия. Госпожа Кэррик ободряюще улыбается ему в ответ. Я тоже пытаюсь пролепетать что-то подобающее случаю.

– Вообще-то я тут для того, чтобы поговорить с вами. Но это только если ваши папа и мама мне разрешат.

Госпожа Кэррик подходит к родителям и говорит им что-то вполголоса. Они смотрят на неё с удивлением, но при этом изо всех сил кивают головами. И вот они накидывают плащи и выходят на улицу, а мы втроём остаёмся с нашей необыкновенной гостьей.

– Элиезер, – обращается она к брату. – Уже поздно, и тебе пора возвращаться в Хогвартс. Завтра у нас будет с тобой занятие, как обычно. А сегодня спроси, пожалуйста, Этьена, готов ли он говорить нынче с Кубком. Возможно, я попрошу его чуть позже задать ему один вопрос.

– Да, конечно, Кристина, я вам сообщу, – отвечает Эли, прощается со мной и Саймоном и тоже уходит.

Госпожа Кэррик садится за стол и подзывает нас к себе. Я, вспоминая про законы гостеприимства, убегаю на кухню за горячим травяным отваром и овсяными лепёшками. Когда я возвращаюсь, на столе перед Саймоном появилась целая дюжина миниатюрных фигурок разных животных. Брат смотрит на них с восторгом, не решаясь прикоснуться. Госпожа Кэррик придвигает к нему единорога.

– Знаешь, кто это?

– Да, знаю! Это единорог! Вот у него один рог, – деловито показывает Саймон.

– Точно, а я и не заметила. Думала, это конь. А это кто?

– Это же дракон! – смеётся Саймон и поднимает фигурку над столом. – Рррррр!

Пока Саймон играет с драконом, госпожа Кэррик благодарит меня за угощение и надкусывает лепёшку.

– Я уже и не вспомню, когда я ела сегодня в последний раз.

– У вас, наверное, столько дел, а тут ещё и мы…

Госпожа Кэррик останавливает меня жестом, и я тут же замолкаю. Саймон тем временем уже сам начинает перебирать фигурки.

– Это джарви – мы их видели тут в Хогсмиде, а это пикси! Это кто такой? Бычок?

– Это лунный телец. Посмотри, какие у него выпученные глаза и большие копыта. Он страшно пугливый: выходит погулять только ночью и только при полной луне.

У Саймона и самого глаза, как у лунного тельца. Он аккуратно берёт фигурку и прячет её за глиняную миску с лепёшками.

– Там у него домик, – объясняет он гостье, а она кивает в ответ. – Сегодня луна полная?

– Нет, Саймон. Нынче луна растёт – до полнолуния ещё нескоро.

– Тогда пусть сидит в домике и не выходит.

– Правильно, пусть себе сидит.

Одна из фигурок сиротливо лежит на боку – Саймон не прикасается к ней. Я приглядываюсь и осознаю, что это келпи. Госпожа Кэррик берёт её и ставит на ноги.

– У нас в озере водятся келпи, – спокойно говорит она. – Мой друг профессор Макфасти не даёт им никого обижать. Они знают, что он дружит с драконами, и если келпи его ослушаются, то им несдобровать.

– Моя мама говорит, что меня украдёт келпи, если я подойду к озеру.

– Твоя мама права – келпи так любят делать, и самому к озеру ходить не надо. Но она, видимо, не знает про друзей профессора Макфасти, – госпожа Кэррик поднимает в воздух фигурку дракона и весьма убедительно рычит. Затем наша гостья вместе с драконом набрасываются на очередную лепёшку. Саймон начинает хихикать.

– А Эли рассказывал, как нужно прогонять боггарта?

– Да! – чуть ли не кричит Саймон. – Нужно сделать его смешным.

– Точно, – соглашается гостья. – Молодец, что запомнил. Вот интересно, как сделать смешным келпи?

– Может, перекрасить его в другой цвет? – не выдерживаю и вмешиваюсь в разговор я.

– Что ж, можно попробовать, – отвечает госпожа Кэррик, – Пьертотум Локомотор!

Фигурка келпи оживает и скалит зубы. Саймон отодвигается подальше, но я вижу, как горят его глаза, и даже начинаю слегка волноваться.

– В какой цвет его покрасить?

– В жёлтый! – кричит Саймон

– Колоратус!

Келпи желтеет и начинает подкрадываться к «домику» лунного тельца. Госпожа Кэррик качает головой.

– Что-то нужно ещё придумать.

– А если ему ножки свернуть, как претцели? – говорит вдруг Саймон.

– Как что? – удивляется гостья.

– Это крендельки такие, – объясняет ей брат. – Тут одна тётя такие печёт.

– Что ж, давай попробуем, – отвечает она и наводит палочку на келпи. Все четыре ноги фигурки сворачиваются круглыми кренделями и начинают вращаться, и келпи превращается в игрушечную повозку. Саймон хохочет и хлопает в ладоши, отчего в воздухе загорается маленькая искра. Госпожа Кэррик делает быстрое движение палочкой и заключает искру в прозрачный шар, сотканный из воздуха.

– Какая красивая! – говорит она, рассматривая искру. – Ты сможешь сделать ещё одну такую же?

Саймон, ободрённый её похвалой, снова хлопает в ладоши, и ещё одна искра появляется над столом с фигурками. Госпожа Кэррик оглядывает комнату и находит взглядом огарок свечи. Достав вторую палочку, она призывает свечу с помощью Акцио и направляет обе искры в её сторону. Свеча загорается.

– Вот так гораздо лучше! А то темновато было. Я прямо не могла рассмотреть ещё одну лепёшку. Спасибо, Саймон!

Мы пьём отвар из трав, и я замечаю, как гостья что-то добавляет в чашку Саймона, пока он играется с фигуркой келпи. Вскоре он начинает зевать, а потом кладёт голову на стол и засыпает. Мы с госпожой Кэррик переносим его в кровать.

– А теперь, – говорит она мне. – У меня есть что-то и для тебя.

С этими словами она достаёт небольшой мешочек и высыпает из него на стол целую горку разных камешков, ракушек и самоцветов. Они переливаются в свете камина и свечей – не оторвать взгляд.

– Не бойся, можешь брать в руки и рассматривать. Что они тебе напоминают?

Я прикасаюсь к иссиня-чёрному камню – он похож на уголёк. Потом трогаю ребристую ракушку и вспоминаю морщинки на руках бабки Макгаффин. Полупрозрачный серый камень напоминает мне глаза Эли, а зелёный самоцвет с разводами – совсем как лист папоротника. Янтарь сочного жёлтого цвета – точь-в-точь как глаза крупа в лавке питомцев. Я осознаю, что рассказываю это всё госпоже Кэррик вслух – а она слушает меня очень внимательно, потягивая отвар из чаши. Гладкий коричневый камень ложится в руку совсем как каштан – и тут меня словно прорывает. Сбиваясь и чуть не плача, я рассказываю ей всё-всё, что у меня на душе. Про нашу семью, про постоянные проблемы с Саймоном, про его выходку с каштанами, про бабку Макгаффин, оставленную в Кардроне, и её зелья, про криох, овец и нахмуренных соседей, про Эли и его идею с Граалем, про мёртвого боггарта и опалённые крылья улетающего коня. Когда слова заканчиваются, гостья берёт мою руку в свою и спрашивает.

– Значит, в тебе живёт «сестрёнка Эли» и «девчонка из Кардроны», правильно?

Я киваю в ответ, утирая слезы.

– И они разговаривают между собой?

– Да. Иногда и ругаются даже.

– Да, такое у всех бывает. Вот только не хватает кого-то, мне кажется.

– Кого не хватает? – не понимаю я. – Где?

– Внутри тебя не хватает. Я думаю, что самой Иды. Видишь ли, сестрёнка Эли – привязана к старшему брату. Это и понятно – у тебя замечательный брат. Оба твои брата замечательные. А девчонка из Кардроны – любит свою деревню, что тоже неудивительно. Я бы хотела там побывать и увидеть своими глазами после твоих рассказов и, конечно же, познакомиться с твоей бабушкой. Мне явно есть чему у неё поучиться. Но всё же, как мне кажется, должен же быть и твой собственный голос, который только твой, а не продолжение кого-то или чего-то другого.

Я никогда не задумывалась над этим. Я погружаюсь в мысли, а госпожа Кэррик тем временем тоже замирает – я догадываюсь, что она мысленно разговаривает с Эли. Она кивает чему-то в их неслышимом разговоре и снова обращает на меня взгляд её удивительно красивых карих глаз. Но я уже поняла, почему Эли не говорит о её красоте. Это настолько неважно по сравнению со всем остальным в ней. Мне очень хочется не разочаровать её, и я говорю:

– Наверное, вы правы. Но откуда взять этот голос?

– Возможно, он зазвучит, если у Элиезера получится сделать тебя ведьмой?

– Но ведь для этого ему придётся отдать часть своей… витальности. – Сказав это, я горжусь, что запомнила сложное слово. – Разве можно забрать часть волшебной силы у родного брата?

– Я думаю, что можно, если у брата её настолько много, что это вредит ему самому.

– Но разве у Эли её так уж много?

– Ида, я говорю про твоего другого брата.

Онемев от неожиданности, я перевожу взгляд на мирно спящего Саймона. Осознание того, сколько проблем это решило бы сразу, поднимает во мне волну надежды. И тут же волна отхлынула, наткнувшись на скалу.

– Но ведь… Саймон так мал! Разве он сможет участвовать в таком ритуале? Ведь всё должно происходить по доброй воле, как говорит Эли. Разве такое вообще возможно?

– Это хороший вопрос, Ида. Надеюсь, что прямо сейчас его задаёт Чаше Истины Этьен де Шатофор.

========== Глава одиннадцатая ==========

Из дневника Флоры Буканан, шотландской ведьмы (написано в середине XIX века)

Непостижима природа предсказаний, посещающих порой магов с предрасположенностью к прорицанию! Сколько бы ни возникало у нас подходящих интерпретаций, предсказание всё равно исполняется по-своему. Было ли такое, чтобы кто-то точно раскрутил запутанный клубок пророческих слов? А порою предсказание исполнялось сразу в нескольких вариантах, как, например, знаменитое пророчество 1347 года «Коль хочешь победить Чёрную Смерть, следуй за лунным тельцом». Как известно из недавно найденных мемуаров Айлин Маккензи, которыми я зачитываюсь в последнее время, многие тогда решили, что нужно собирать помёт лунного тельца и удобрять им растения, входящие в состав профилактического зелья от чумы. Так оно и случилось, но также лунные тельцы возле Хогвартса в те времена проделывали свой ночной путь всегда в одном и том же направлении – от своего логова до водопада на ручье. Так они указывали путь к пещере Морганы, сокрытой струями водопада. А пути героев, как известно из множества легенд, вели неизменно через эту пещеру.

Берна Макмиллан, ноябрь 1347 года

Магически усиленные звуки волынки сотрясали стены Хогвартса, возвещая о начале нового учебного дня. Длинного и холодного дня, добавила мысленно Берна, натягивая одеяло чуть ли не до глаз и решая поспать ещё хоть немного. Но что-то было особенное в Хогвартском сигнале подъёма – после чёртовых завываний волынки заснуть уже было невозможно. Тяжело вздохнув, Берна поднялась и поплелась умываться.

За завтраком директриса Клэгг, усилив голос Сонорусом, призвала всех к тишине, чтобы сделать важное объявление:

– Чуть больше месяца осталось до нашего традиционного Рождественского бала, и посему нас снова почтил своим присутствием хорошо знакомый всем вам господин Киприан Йодль!

Мэтр Йодль поднялся и, расплываясь в улыбке и игриво подкручивая усики, начал кланяться в разные стороны. Берна отметила, что он стал выглядеть ещё более экзотично в своей яркой мантии и с торчащими в разные стороны локонами. Без магии тут не обошлось, хмыкнула про себя Берна. Радостные возгласы, крики и заливистый свист прервали госпожу Клэгг, и она строго покачала своей палочкой, похожей на небольшую берёзовую дубинку. Все снова притихли.

– Это означает, что с сегодняшнего дня в расписание добавятся занятия по танцам, посещение которых является обязательным для всех!

На этот раз снова раздались свист, крики и возгласы, хотя уже чуть менее радостные.

– Также хотелось бы увидеть в честь праздника достойное представление. За посещения занятий по танцам, прилежание учеников во время оных и за подготовку спектакля лично отвечают старосты каждого Дома.

Анри де Руэль-Марсан справа от Берны резко поднял голову и нахмурился. Этого явно не радовала перспектива следить, как слизеринцы постигают танцевальные премудрости, подумала Берна. Ипполита Нотт, напротив, широко улыбнулась и бросила какую-то фразу (судя по всему, шутку) сидящей рядом Мелюзине Роул. Та покорно улыбнулась в ответ, но Берне показалось, что и её не сильно возбуждает новость о танцах или, скорее, о дополнительных занятиях в расписании. Саму Берну это тоже мало тешило: она лишь надеялась, что танцклассы не поставят им в один день с занятиями по боевой магии. Сегодня, к счастью, в расписании были только латынь, гербология и двойное зельеваренье: практически каникулы. Так что Берна собиралась наконец-то зайти на консультацию к профессору Диггори и начать работать с шаром.

На уроки латыни, где шестиклассники из Слизерина занимались вместе с гриффиндорцами, профессор Дервент, новая глава Рейвенкло и по совместительству хормейстер, по своему обыкновению выбрала для разбора странный древнеримский текст. Рождённая в семье магглов, причём у отца-священника, госпожа Фабиана Дервент частенько выдавала им отрывки из религиозных текстов или же сочинений древнеримских философов – сложно сказать, что было скучнее. Зато, по мнению преподавательницы, эти тексты отлично готовили их к написанным на латыни пространным магическим трактатам. Берна взглянула на пергамент: текст был озаглавлен двумя именами, судя по всему, мужским и женским. Неужели любовная история?

«De Pyramo et Thisbe»[1], произнесла профессор Дервент и велела Коналу читать вслух. Уже после третьей фразы Берна отвлеклась на свои мысли. Её вернул к реальности лишь смешок в классе, когда Конал с пафосным выражением лица продекламировал «Semper, male paries, amantes separas!»[2] Кажется, бессовестный ирландец разыгрывал с этим текстом комедию. А профессор Дервент вовсе не возражала: наоборот, подключила других гриффиндорцев: Хизер теперь читала реплики Пирама, а Конал писклявым голосом – за Фисбу. Берна снова настроилась на урок и вскоре узнала, что двух влюблённых разъединяла стена, и они общались через дыру в ней. Условившись встретиться ночью у гробницы, они разминулись, и лев запачкал кровью шаль Фисбы. За льва рычали уже все гриффиндорцы вместе – Берна слегка поморщилась и бросила взгляд на Августу – но та, если и не одобряла выходки весельчаков, то ничем своего недовольства не выказывала. Берна пожала плечами и снова углубилась в свои мысли, не интересуясь особо, чем закончится для влюблённых история со львом.

Гербология выдалась удивительно спокойная: вместе с хаффлпаффцами они ухаживали за побегами визгохапов: их нужно было ласково поглаживать по закрученным спиралями листьям, а когда те распрямлялись, можно было приступать к удобрению. Растения отличались чувствительностью: они реагировали на изменения погоды, тембр голоса и, как порой казалось Берне, на движения звёзд на небе, потому что предсказать, от чего они расстроятся в этот раз, было невозможно. Профессор Спор, правда, была убеждена, что нынче они приуныли от идущего уже несколько дней дождя и нуждались в особенной заботливости. Пока не пришёл черёд их удобрять, Берна решила воспользоваться случаем и наложить на себя Сенсибилитас: и тут же на неё обрушилась лавина звуков, цветов и запахов. В такой обстановке это было даже приятно: многие растения в теплицах приятно пахли, ученики не болтали друг с другом, потому что были сосредоточены на поглаживании визгохапов (многие при этом шептали им всякую ласковую чушь), а всевозможные оттенки зелёного вокруг радовали глаз слизеринки. Кажется, в шёпоте Эйриан проскакивало имя «Эли», но Берна не стала вслушиваться – что ей до лепета влюблённых? Поглаживать спиральные листья под Сенсибилитасом ей нравилось: заклинание давало ей возможность различать с десяток разных оттенков шероховатости. Получая удовольствие от прикосновений, листья распрямлялись с тихим упругим щелчком. Этот щелчок – зеленовато-рыжий, подумалось вдруг Берне. Повертев эту мысль так и сяк, она отменила заклинание, тем более что профессор Спор уже принесла драконий помёт для удобрения.

На сдвоенный урок зельеваренья собрался весь шестой класс. Гриффиндорцы всё ещё обсуждали «Пирама и Фисбу», споря, каким заклинанием лучше было бы проделывать дыру в стене. Берна, а за ней и другие слизеринцы, расположились от них подальше, но разнообразные и порой усиленные Сонорусом львиные рычания (в случае Конала – с музыкальными вставками) разносились эхом по всему подземелью, где находился просторный кабинет зельеваренья.

– Хорошо рычите, – сказал профессор О’Донован, заходя в класс, – прямо как громамонты в брачный период.

Рычание тут же прекратилось, и Берна с уважением посмотрела на профессора зельеваренья. Меаллан О’Донован, который обычно ходил с буйной гривой черных волос и в ярких нарядах, перед занятиями всегда собирал волосы в тугой хвост и надевал простую мантию из некрашеного льна. Берна невольно засмотрелась на него, когда он проходил между столами учеников к учительскому подиуму: у него была пружинящая походка, и Берна внезапно представила его себе с телом кентавра.

– Дорогие ученики, у меня для вас две новости – хорошая и очень хорошая. Во-первых, зельеварам в Гринграсском замке скоро понадобится новая порция трав, удобрённых помётом лунного тельца. А поскольку запасы у нас закончились, в ближайшую ночь полнолуния за ним будет отправлена группа студентов – скорее всего тех, кто заслужит к тому времени наказания.

Класс издал почти единодушный стон – особенно недавно рычавшая его часть. Берна мысленно присоединилась к этому крику души: собирать помёт лунного тельца было довольно сложно, и к тому же, по ночам она предпочитала спать. Впрочем, наказания она получала редко, так что этой участи намеревалась избежать.

– И это хорошо, так как у вас теперь есть мотивация вести себя даже лучше, чем обычно. А очень хорошая новость заключается в том, что, согласно предсказанию профессора Диггори и её авгура, ночь ноябрьского полнолуния будет особенно холодной. Это значит, что нам подвернулся прекрасный случай заняться приготовлением Согревающего зелья.

Профессор Диггори совсем недавно поймала авгура в Папоротниковом лесу, и теперь во время дождя его крики разносились по всему замку не хуже утренней волынки. Правда, сегодня дождь так и лил – а авгура не было слышно; видимо, кому-то сильно надоели его громкие страдания, и профессора попросили наложить на него Силенсио. Профессор О’Донован тем временем уже отобразил на доске список ингредиентов, в число которых входили, кроме всего прочего, жук-скарабей и половина замороженного яйца пеплозмея. В качестве формулы нужно было произнести скороговорку о тепле. Берна поёжилась – в подземелье было прохладно, и тепла явно не хватало. Впрочем, когда огонь загорится под несколькими десятками котлов, будет совсем другое дело.

За одним столом с ней работала Эмеральдина Сэлвин. Пока Берна разводила огонь, та сходила за яйцом пеплозмея – большая покрытая инеем корзина с ними парила в центре класса. Раздавать жуков-скарабеев поручили Мэгги Лавгуд: она ловко вытаскивала их из банки и левитировала на столы учеников. Затем она вернулась на своё рабочее место, которое делила с Этьеном де Шатофором. Все принялись за работу – пока закипала вода в котле, следовало разделить яйцо на две половины.

Берна вытянула из выдвижного ящика стола, где хранились разнообразные инструменты, длинный нож с резной рукояткой и попробовала сделать надрез, однако замороженное яйцо оказалось плотным, а пальцы сразу окоченели. Кто-то из хаффлпаффцев уже тянул руку, и профессор посоветовал надевать защитные рукавицы, а также использовать Фервеско при работе с ножом либо и вовсе попробовать разрезать яйцо при помощи Дефодио. Эмеральдина натянула перчатки и крепко держала яйцо, пока Берна осторожно применила режущее заклинание. Яйцо распалось на две аккуратные половины.

Далее особых сложностей не возникало: растолочь перец, поймать убегающего жука, размять сушеные цветы душицы и снова поймать жука… Судя по веселью в другом конце класса, у кого-то уже начались соревнования по жучьим бегам. За монотонными занятиями Берне снова удалось погрузиться в свои мысли и в который раз вернуться к заданию, которое ей дала Моргана. Растирая ароматные соцветия душицы, она перебирала в голове варианты его исполнения. Закинув душицу в зелье, от чего оно забурлило и стало кроваво-красным, Берна решительно наколола жука на булавку. Да, вариантов много – что ж, тем лучше. Берне есть где развернуться и показать, на что она способна. После тройного «плавно-настойчивого» помешивания зелья, Берна отправила в него жука.

Время произносить формулу приближалось, и во всех сторон слышалось бормотание учеников – они пытались придумать скороговорку, что оказалось нелёгкой задачей. Постоянно поднимались руки, задавались уточняющие вопросы, кто-то досадливо бил рукой о стол, отчаявшись подобрать необходимые слова.

– Если вам сложно, отталкивайтесь от идеи согревания. Подумайте, что может согреть человека, – подсказывал профессор О’Донован. – Это же может быть что угодно!

– Согревает всех веселье, – донеслось со стороны хаффлпаффцев. Берна прислушалась – ну конечно, Айлин справилась быстрее всех. – Эль, костёр, любовь и зелье!

– Отлично! – похвалил ее профессор, проверяя готовое зелье, от которого валил насыщенный малиновый пар с запахом перца – последнего ингредиента. – Десять баллов Хаффлпаффу. Чтобы скороговорка удалась, чередуйте словами с похожими звуками – «с» и «з» или «с» и «ш». Шутки и сутки, например.

– Кого шутками согревают, те сутками не остывают, – прозвучала формула Этьена. Затем он засыпал перец, от из его котла тоже повалил малиновый пар.

– Удачно! – сказал профессор и добавил. – К тому же, афористично. Семь баллов Рейвенкло.

– Тот тепло лишь обретёт, – произнесла Эйриан, – кто помёт тельца найдёт.

Многие засмеялись, включая и профессора, и далее формулы понеслись одна за другой – он едва успевал проверять зелья и выставлять баллы. Мэгги подняла руку, и Берна закатила глаза.

– Профессор, а что будет, если использовать в формуле какое-то имя? Не человека, которого ты знаешь лично, а просто имя? Если есть люди с таким именем, оно станет адресным для них?

– Нет, Мэгги. Чтобы зелье стало адресным, нужно не просто произнести имя человека, которого ты знаешь лично. Нужно представить себе адресатов и думать о том, что это зелье предназначено именно им. Так что смело используй просто имя.

Мэгги кивнула и произнесла:

– Седрик с счастьем распрощался – сидром щедро согревался.

– Бедный Седрик! – прокомментировал профессор, проверяя зелье. – Кстати, на господина де Сен-Клера, Мэгги, оно всё равно бы не подействовало, если ты уточняла насчёт него. Он француз, и ударение в его имени падает на второй слог.

– Профессор, можно и мне уточнить? – сказал Этьен. – Я в прошлом году варил зелье для Джулианы Уизли, назвав её «Джули». И оно сработало. Значит ли это, что уменьшительные от имён можно использовать?

– Хм, не думаю, что на это стоит полагаться.

– Джулиана тогда стояла в классе перед нами, – вставила Мэгги. – Это имеет значение?

– А вот это – ещё как имеет. Когда адресат перед вами, то эффективность зелья повышается. Так что можно рискнуть и назвать его прозвищем.

Тем временем в подземелье раздался всем знакомый голос, и ученики бросились на всякий случай прикрывать котлы с зельями.

– Седрик славно согревался: за шушугами гонялся, штырехвоста щекотал и чизпафлам досаждал! – продекламировал Пивз, пролетая над столом Берны и Эмеральдины. Берна держала наготове обе палочки, и, увидав это, Пивз изобразил оскорблённую невинность. Улетая из класса и задевая на лету котёл Элиезера Макгаффина (профессор О’Донован моментально остановил падение котла левитацией), Пивз распевал во весь голос, – Берна в бане пропотела, баня Берне надоела.

– Это ты всем надоел, – процедила Берна сквозь зубы и приготовилась произносить свою формулу. – Томный гном залез в дупло: душно, скучно, но тепло.

Засыпав толчёный перец в зелье, она с удовлетворением увидела малиновый пар. Эмеральдина тем временем тоже сочинила скороговорку:

– Под горой погребин злой ноги согревал золой, – сказала она и добавила перец. Подошедший к ним профессор одобрительно кивнул, проверив зелья, и поставил обеим по пять баллов.

– Кто такой погребин, Эмма? – спросила Берна у Эмеральдины. Та удивленно на неё посмотрела.

– Вчера же на бестиологии профессор Макфасти рассказывал. Какой-то демон из Руси, который тоску наводит. У нас таких нет – если профессор Яга с собой не привезла, конечно.

Берна прикусила язык и решила не спрашивать ни у кого, кто такие «шушуги» и «штырехвосты», тем более что Пивз наверняка их сам выдумал. Надо всё-таки меньше отвлекаться на уроках, решила она про себя. А то заслужу наказание и придется топать собирать помёт.

– Смотрит Жан на пожар, ощущая жизни жар, – произнесла Августа и, засыпав в котёл перец, добавила, – Жана я никакого не знаю, если что.

– Что ж, значит, твоё зелье согреет кого-то другого, – ответил профессор, проверяя её работу.

Тем временем со стороны гриффиндорцев снова донеслись звуки веселья.

– Случилось у Фисбы фиаско с Фервеско, – расслышала Берна голос Хизер. – Согрелась она, но зажглась занавеска.

Все гриффиндорцы смеялись – Берна решила, что уже одно упоминание «Пирама и Фисбы» способно довести их до истерики. А сейчас Конал явно выдаст что-то про согревание Пирама. Но тут она ошиблась:

– Меня девицы послали помыться, – продекламировал Конал. – Котлом огрели, костром согрели.

– Очень мило, – прокомментировал профессор О’Донован. – И теперь мы знаем одного студента, который точно пойдёт за помётом тельца.

– За что? – воскликнул Конал. – Что я сделал?

– Что он сделал, по-вашему? – обратился профессор к классу.

– Вплёл в формулу личное местоимение «меня», – ответил Элиезер. – Так что зелье наверняка вышло адресным и подействует только на Конала.

– Вот именно! Так что будем надеяться, что оно хорошо его согреет.

Конал стукнул себя ладонью по лбу под смешки своих однокашников, а Берна язвительно отметила про себя, что некоторых даже великая Конфигурация не берёт. Занятие тем временем подходило к концу – ученики убирали свои рабочие места и переливали зелья в склянки. Подписывая своё зелье скрипучим пером, Эмеральдина прошептала Берне:

– Интересно, какой всё-таки третий гейс у О’Донована? Ты как думаешь?

Берна глянула на их учителя. Вообще-то, от этих разговоров о третьем гейсе, которые велись сейчас между учениками постоянно, она только глаза закатывала. Но тут она осознала, что ей и правда интересно. Сам он сейчас помогал ученикам, которые всё ещё не могли придумать формулы, подсказывая идеи и рифмы – не торопил и не наказывал никого, только иногда подшучивал. Спору нет, госпожа Кэррик нашла себе достойную замену – пусть даже и не из Англии или Шотландии. Кроме смешного ирландского акцента у него просто… не было недостатков, подумала Берна и сама себе поразилась. Ей же никто не нравился – ни один мальчик или мужчина, и она этим гордилась. Она снова взглянула на профессора и почему-то опять представила его с обнажённым торсом и лошадиным телом.