Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)
– Да берите всё на здоровье – я не горю желанием мерцать.
– Ты ведь ему уже сказала про сегодня? – просил у Гертруды Айдан.
Гертруда собиралась это сделать уже раз десять, но так и не решилась. Айдан понял это по её глазам и посмотрел с укоризной.
– Может, ты скажешь? – тихо произнесла она. – Кажется, ты уже наладил с ним отношения?
– Ну, после того, как ты всё объяснила, я пошёл извиняться, конечно.
– И что он сказал?
– Ну, что он мог сказать? Что сам на моём месте отделал бы себя до состояния арбуза Пивза, скатившегося с парадной лестницы.
Гертруда молча кивнула. После разговора с Меалланом она на следующий же день передала всё основное из него Айдану и Зореславе. Сложно было делиться с другими его сокровенными тайнами, но как иначе можно было объяснить им, что он не чудовище? Зореслава, она была уверена, передаст всё и Перенель, так что она сразу попросила, чтобы та поговорила и с Захарией. И, конечно, чтобы дальше это не шло. А затем засела за письмо Кристине. Почему-то ей рассказать обо всём было тяжелее всего – преследовало чувство вины за то, что она каким-то образом подвела Кристину. И это была лишь толика её смешанных чувств, которые охватывали её каждый раз, когда она думала про Меаллана. После вечернего ритуала станет легче, твёрдо сказала она себе. Правда, нужно сначала сообщить о нём Меаллану.
– Могу и я, конечно. Хотя и странно это – я ведь даже участвовать в ритуале не буду. Было бы лучше тебе, как ни крути. Это ведь твоя затея.
– А мы ему письмо сейчас напишем – все вместе, чтобы Гертруду не мучить, а она лишь припишет, что это её решение и веление – мол, не отвертеться ему. А ну-ка, голубка, давай я тебя мерцанием оболью.
И Зореслава щедро обрызгала лазурную мантию Перенель из первой склянки. Затем полила и свою собственную тёмно-зелёную. Мерцание моментально охватило их одежду искрящими переливами, словно на них напала стая светлячков. Зореслава поманила Гертруду.
– Ну уж нет, – сказала та, поглядывая на свою лёгкую летнюю мантию из тонкого льна, окрашенного в аметистовый цвет. Она и так казалась ей слишком броской и привлекающей к себе внимание.
– А как же чистота эксперимента? – сказала Зореслава, откупоривая вторую склянку. – А ну-ка, подставляй наряд под дивные струи!
И прежде, чем Гертруда успела увернуться, зелье вылетело из склянки и фонтаном окатило ей мантию, которая тут же бессовестно замерцала.
– Айдан? – спросила Зореслава.
– Пощади! – взмолился он. – Я и так сегодня уже получил удар от мироздания. Мерцание – это уже слишком.
– Ладно, мы для принцессы прибережём остаток, а ты сиди скучный и бесцветный… То есть не сиди, а выдай нам пергамент – письмо сочинять будем.
– Вы же справитесь без меня? – быстро сказала Гертруда и направилась к выходу. – Я пройдусь немного.
– Пройдись, померцай, – ответила Зореслава. – Мы скоро управимся.
Гертруда вышла из хижины и заглянула к Силенсии, а затем просто пошла по усыпанной одуванчиками поляне, иногда кружась на месте и тайно наслаждаясь скачками волшебных светлячков по развевающемуся подолу мантии. А ведь никакой разницы между действием обоих зелий не наблюдается – неужели магия дня рождения Джулианы ушла в высоту прыжков бравых луковиц? Обойдя всю поляну, Гертруда решила, что пора возвращаться.
Когда она зашла в хижину, то увидала, что Перенель, всхлипывая, сползает под стол, а Айдан хохочет, безвольно уронив голову на руки. Зореслава же деловито пишет, прикусив губу. Записка, как заметила Гертруда, выходила уже довольно длинная. Что это они там понаписывали? Она подошла к Зореславе и принялась читать через плечо.
«Меаллан, болван ты эдакий. Чего развёл вообще со своими гейсами тут драму? Объясняю, как их обходить надо.
Не пить после заката? Тоже мне беда. Облюбовал бы себе местечко – островок в западном океане. Тир-на-Ног, к примеру, или Остров Блаженства, или Яблок или чего там ещё ирландские барды воспевают? Главное, чтобы солнце там ещё висело над горизонтом, когда в Ирландии да Британии – уже закатилось. Надо выпить? Переместился туда, хлебнул – и тут же обратно. Портоключик, понятно, делай себе, пока ещё трезв, чтобы потом не искали тебя годами по морям-океанам.
Далее, не гладить зверят? Ой, ну я не могу. Приходишь в гости к другу, а там кот на тебя прыгает и мурлычет, как сумасшедший – гладь, мол, а не то глаза выцарапаю. Ну, а ты хозяину кота – подари мне тварюгу, уж больно хороша. А друг скумекает, что к чему и подарит, на время. Погладишь, почешешь за ухом, затем дашь под зад ногой, чтоб мышей ловить бежал – а тогда уж дари обратно его другу. (Ну, и на остров сразу давай, коли друг на радостях тебе нальёт. Не каждый же день тебе твоего кота дарят)
Что там третье-то было? А, ну да. Не говорить бабам «нет». Слушай, тут без гейсов порой не знаешь, как им отказать – как набросятся, как начнут сами с себя мантии срывать и орать, хочу, мол, любви твоей, мочи нет. Гм. То есть. Ну. Не то чтобы часто со мной это происходило. То есть, совсем не происходит, если честно. Я к чему веду? Есть способ один. Всё просто: надобно перейти на мужиков. Нет, ну я серьёзно. А чем мы не хороши?
Понимаешь, я совсем один, Меаллан. Давно на тебя заглядываюсь. Борода у тебя такая… Шелковистая. Была в смысле. Ты отрастишь её снова? В общем, люб ты мне. Но я не о себе пекусь! Тут главное то, что как только бабы прознают, что ты того, так тут же у них всякое желание пропадёт на тебя по ночам с криками набрасываться. Точно говорю.
Приходи, в общем, Меаллан, на сеновал сегодня ночью.
А если не убедил тебя, то всё равно приходи – не пожалеешь. Только не на сеновал, а в хижину Макфасти (нет, я не Макфасти. Макфасти попросил очень чётко тут написать, что автор этого послания – не он). Но в хижину-то приходи. Но не ночью. К вечеру будь, после ужина. Ждать тебя будут. И с гейсами твоими разберутся, раз и навсегда, ежели тебе мои способы их обходить не по душе. Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи».
Зореслава дописала в конце «Твой тайный поклонник», потом зачеркнула слово «поклонник» и написала «друг». Затем она с гордостью посмотрела на письмо и перевела взгляд на Гертруду.
– Ну? Как тебе послание?
– Вы что тут все с ума посходили? – воскликнула она, вырывая письмо у Зореславы. – Дайте я это сожгу.
– Не надо, – всхлипывая, проговорила Перенель, выползая из-под стола. – Сохраните хоть на память.
– На память о чём? – бушевала Гертруда. – О том, что у вас от собственного мерцания мозги съехали набекрень, и вы потешаетесь над тем, что человеку жизнь испортило?!
– Ишь как разъярилась! – сказала Зореслава, выхватывая у неё письмо безмолвными чарами. – Да он парень с юмором, он оценит.
– Он не оценит, потому что не увидит эту вашу писанину! – чуть ли не закричала Гертруда, посылая в письмо Инцендио, но струя воды из палочки Зореславы легко его загасила.
– Да ты не кипятись. Не отправим, коли ты против. Всё равно толку от него без твоей подписи! Но вообще порою полезно посмеяться даже и над тем, что тебе жизнь испортило. А то ходит Меаллан с мая мрачный, что твой грюмошмель. А этим мы ему дали бы понять, что не серчает уж никто, и что сумрак весь пора оставить в прошлом.
– Айдан! – повернулась к нему Гертруда. – Ну, а ты чего молчишь? Скажи ей, или ты тоже считаешь, что сумрак можно разгонять таким образом?!
– Я… я… я не могу с вами серьёзно разговаривать, когда вы все на меня мерцаете, – выдавил из себя он и снова принялся хохотать.
– Какие же вы все невыносимые! – закричала Гертруда, чуть ли не топая ногами от раздражения. – Дети невинные там грааль создают, а вы тут…
«Затягивать детей невинных в проказы неразумные – позорно», произнёс внутри весёлый детский голос. Руди?! Гертруда осеклась и снова выскочила из хижины. Где же ты была?! И вдруг ей тоже захотелось расхохотаться и расправиться парочкой шуток со всем, что прокралось, как червь-древоточец, в ствол её жизни. Например, решить одним махом проблему портрета, давно стоящего на полу в её кабинете. Внезапное озарение накрыло её тенью дракона в полнеба. А что если…
– Я буду позже, – крикнула она оставшимся в хижине. – Не вздумайте отправлять это письмо: с Гертрудой шутки плохи! Я сама скажу Меаллану про вечер. За обедом. А сейчас мне пора.
После этого она переместилась в свой кабинет в Хогвартсе.
*
В середине мая, на одном из последних допросов перед вынесением приговора Совета магов, Мортимер Роул сознался, что помощь домовички Шерли они получили в обмен на обещание оказать ответную услугу: помочь ей возродить покойного хозяина. Когда об этом сообщили Гертруде, она почувствовала одновременно облегчение и новую тревогу: с одной стороны, она не совсем сглупила в тот ужасный день, и не такой уж ложный был путь, по которому она пошла. Но с другой стороны, что делать с хоркруксом Ричарда? И где этот хоркрукс? Роулы об этом ничего не знали, а Шерли молчала, отказываясь пить Веритасерум. Прямой приказ тут тоже не срабатывал: что ж, если Ричард сам дал ей прямой приказ никому не говорить об этом, и она всё ещё считает его своим хозяином, способным вернуться к жизни, то неудивительно, что приказы других ей удаётся игнорировать. Её хотели бросить в темницу, но Гертруда настояла на том, чтобы Шерли оставили в замке, обеспечив безопасность несколькими заклинаниями. Применять Империус она тоже не сочла нужным. В конце концов, не знала ли она Ричарда лучше, чем даже беззаветно преданная домовичка? Ответ на вопрос просто смотрел ей в лицо – и делал это давно.
Не так уж и давно, отметил Профессор. И двух лет нет ещё: ведь Ричард заказал свой парадный портрет осенью 1346 года, не так ли? Как раз в канун Самайна. Теперь понятно, почему он выбрал именно эту дату. Как только всё это выстроилось в голове Гертруды, она отправилась вместе с Зореславой в Гринграсский замок: смотреть на портрет при помощи Специалис Ревелио. Зореслава, долго разглядывая портрет под чарами, сказала, что без тёмной магии тут явно не обошлось, но вот хоркрукс ли это, сказать сложно.
– Вот что я скажу тебе. Кощеюшка затейник был: крестажик свой иглой сделал, а иглу засунул в утку, а утку – в зайца, ну и так далее, и запрятал это всё, понятное дело, за тридевять земель. Разнесла я всю эту живность, когда добралась до неё, не жалеючи. Чарами проверила сначала – а как же? Что ж я, невинных уток буду потрошить? Помню, каково оно было. Не такой вкус у магии портрета твоего супруга покойного, хоть и похож. В том ли дело, что без зайцев обошлось – не знаю. Не обессудь.
Гертруда забрала тогда портрет в Хогвартс, и с тех пор он стоял тут лицом к стене. После аппарации в свой кабинет из хижины Айдана, она перевела дух, отметив с радостью, что перемещение далось ей легко, и быстро написала короткое послание. Выйдя в коридор, она поймала первого попавшегося студента и отправила его с письмом в совятню. Теперь – портрет.
Гертруда сделала глубокий вдох, вспомнила строки написанного Зореславой дурацкого письма (теперь, когда никто не видит, можно и похихикать над ним) и развернула портрет к себе лицом. Оскаленная волчья пасть чуть ли не вырвалась из рамы, и разъярённое рычание заполнило пространство вокруг неё.
– Ух, здорово! – воскликнула Руди, которую Гертруда выпустила вперёд. – Ты можешь так ещё раз сделать?
Волк замер, а затем обернулся Ричардом. Его брови сошлись на переносице. Гертруда ощутила знакомый гнев, но сейчас ей удивительно легко удалось с ним справиться. «Ну, а ты хозяину кота – подари мне тварюгу, уж больно хороша», повторила она про себя, как заклинание. Ты осознаёшь, что ты делаешь? уточнил Профессор. Ещё бы! Как никогда.
– Гертруда, – произнёс наконец Ричард. – Ты вся мерцаешь.
– Ричард, – ответила она, улыбаясь. Ей даже не пришлось вымучивать эту улыбку. – Я же готовилась ко встрече с тобой.
Изображение Ричарда снова замерло, и в его взгляде читалось напряжение.
– Сегодня прекрасный день, Ричард, – снова заговорила она. – Он мне напомнил другой день – помнишь, когда-то в конце августа мы выбрались с тобой на пикник на островок посредине озера Грасмир?
– Отчего же, помню. Ты жаловалась в тот день на эльфов.
– Я не жаловалась – я сказала, что Фасси не дала мне спокойно съесть яблоко в галерее, и это меня натолкнуло на мысль выбраться с тобой на тот островок – я давно на него смотрела из окон замка – и насладиться уходящим летним теплом. Разве не волшебным выдался тот день?
Портрет молчал.
– Настолько волшебным, дорогой Ричард, что я бы его повторила. Тебя уже нет в живых – увы, но хотя бы этот портрет остался. А на нём ты – как живой! Удивительно просто. Ты готов к приключениям?
Изображение дёрнулось, но Гертруда наложила на него Петрификус Тоталус.
– Ну, пожалуйста, Ричард. Я знаю, что ты можешь сбежать в свой другой портрет – тот, что остался в твоём кабинете. Но это тебя сегодня не спасёт от моего общества – просто доставит мне лишних хлопот. Так что пикник для тебя – неизбежен. Смирись с тем, что роли поменялись: теперь ты в моей власти. И – как ты там говорил? – попробуй получить от этого удовольствие.
Портрет был выше её роста и к тому же в громоздкой раме, так что Гертруде пришлось его трансфигурировать для перемещения. И снова, несмотря на то, что расстояние в этот раз было куда большим, она совершенно не ощутила головокружения или других побочных эффектов. От этого ей стало ещё веселее. Она огляделась – островок был таким же крошечным и уютным, каким он ей показался годы назад, во время того памятного пикника. Замок высился громадой на западном берегу. Она вытащила из сумки тяжёлую бронзовую фигуру волка и поставила её возле растущей на небольшом пригорке сосны. В этот момент на островке появилась Магенильда Эвери и с ней рядом – Шерли с корзинкой в руках и выражением ненависти на лице.
– Ты уже тут, Гертруда! Получила твоё послание – ты уверена?…
– Магенильда, спасибо, что так быстро всё сделала. Да, я уверена. Но, если тебе будет так спокойнее, можешь наблюдать за моими действиями из замка.
– Что ж, не буду тогда мешать.
И она исчезла, оставив Шерли с Гертрудой на острове. Домовичка стояла на месте, не двигаясь, глядя себе под ноги.
– Привет, Шерли. Да ты располагайся! У нас тут пикник. Что ты там приготовила – можно я загляну?
Гертруда начала доставать из корзины еду, проверяя её Специалис Ревелио и выкладывая на траву.
– До чего всё вкусно выглядит! – сказала она, наливая мёд на лепёшку. – Ой, разлила! Ну, ничего, мы же не в замке. Тут можно! Даже сэр Ричард не стал бы спорить с этим. Кстати, как же я забыла!
И она сняла трансфигурацию: фигурка волка начала расти, и Шерли ахнула, когда у сосны возник парадный портрет её покойного хозяина.
– Жаль, что не могу предложить тебе угощение, Ричард, – воскликнула Гертруда. – Но ты ведь не против, если я поделюсь с Шерли? Держи!
Шерли не стала ловить брошенное ей яблоко, и оно укатилось в траву.
– Может, хватит уже? – произнёс Ричард. – Что ты задумала? Я отлично знаю этот блеск в глазах.
– Может, я просто хотела вспомнить прекрасный день, Ричард? Тот день, когда я не сомневалась, что люблю тебя? Ты помнишь, как ты капнул мёдом на мою лепёшку, и он стёк мне на руку, а ты…
– Я помню.
– А помнишь те дни, когда ты заставил меня сомневаться? Помнишь, как вырывал перо у меня из рук и не давал писать? Как не выпускал из замка? Помнишь, как заставил меня бояться тебя? Как убил световым мечом моего патронуса, которого я хотела отправить Кристине? Как, несмотря на мои мольбы, превращался в волка, когда…
– Я помню.
– Для портрета ты слишком много помнишь. Впрочем, Шерли ведь добыла яйцо выпрыгунчика в тот день, когда господин Уолш писал свой шедевр, не так ли? Художник домешал его в краски – и хорошая память портрету была обеспечена. Вы тогда провели вместе целый день за закрытыми дверями. И я не помню, чтобы художник вечером попрощался со мной, а на следующий день ты сообщил мне, что он уже отбыл. Скажи мне, Ричард, ты убил его, чтобы создать хоркрукс?
Шерли издала гневный визг и подняла руки, но Гертруда наложила на неё Петрификус Тоталус.
– Шерли, я знаю, что ты любила сэра Ричарда. Я прекрасно тебя понимаю. Но не на всё можно пойти ради любви. Не на всё. Преступления остаются преступлениями, даже если совершаешь их, чтобы обеспечить бессмертие тому, кто тебе дорог.
– Я не убивал Уолша, – сказал вдруг портрет Ричарда. – Да, я собирался это сделать, но не смог. Я не был таким чудовищем, как ты считала, даже когда ты будила его во мне своими выходками.
– А тёмная магия портрета? – спросила Гертруда, пропуская мимо ушей его слова про «выходки». Неужели всё-таки не хоркрукс, шевельнулась внутри мысль: одновременно обнадеживающая и болезненная.
– Я сказал, что не убивал Уолша, – повторил Ричард. – Но я не сказал, что совсем никого не убивал.
– Кто же тогда?
– Подумай. Ты же так гордишься своим умом и ставишь его превыше всего. Неудивительно, что ты доводила меня своим высокомерием до крайностей…
Не слушая его тираду, Гертруда стала думать – кто же тогда? Шерли тяжело дышала под чарами, замок нависал над озером – казалось, он стал ещё больше – а летний полдень выдавался жарким, как печь на кухне, где она когда-то сидела и ела рыбный пирог, поданный сердобольным Уиспи. Старый Уиспи, чья голова украшала нынче зловещую галерею замка. Уиспи – когда именно ему отрубили голову? Уиспи…
– Ты использовал для создания хоркрукса Уиспи, Ричард?
– Что такое жизнь домовика? – ответил ей портрет. – Ему стоит гордиться, что может служить хозяину после смерти.
– Уиспи был добрым и милым эльфом, Ричард. Он жил бы и до сих пор, прислуживая в замке и угощая исподтишка тех, кто посмел опоздать на завтрак.
– Ты говоришь о том сброде, который ты допустила в родовое гнездо Гринграссов? Уиспи должен быть счастлив, что не видит этого.
Гертруда закрыла глаза, чтобы разобраться с гневом, который снова прорвался сквозь все стены. Я любила этого человека, говорила она себе. Он не был воплощением абсолютного зла. Он просто не смог справиться с волком в себе. Она успокоилась и сосредоточилась. Зореслава сказала, что уничтожила хоркрукс Костеуса при помощи некоего священного меча, сложное славянское название которого она не запомнила. В Хогвартсе ходили легенды о таинственном мече Гриффиндора, спрятанном в замке, но Гертруде не довелось ещё проверить истинность этих слухов. Пламя дракона и яд василиска, исходя из написанного в «Тайнах темнейших чар», также убивают хоркрукс, разрушая при этом полностью и сам объект. Так же действует и заклинание Инферналус. Уточнённое на зло пламя, как назвал его Седрик. Уточнённое пламя… Я любила этого человека. Гертруда навела на портрет обе палочки. Шерли закричала, а Ричард снова обернулся оскаленным волком, готовым к прыжку.
– Игнис Мирабилис!
Малиновое пламя с фиолетовыми отблесками вырвалось из её палочек и охватило портрет. Как только волшебный огонь его коснулся, пламя поменяло цвет на синий. Сначала сапфирная волна омыла раму, а затем перекинулась на изображение. Облик волка растянулся, затем поменялся на человеческий и тут же снова на волка, завертевшегося вокруг своей оси. После ещё нескольких метаморфоз он преобразился в Ричарда, который заискрился, словно его облили двойной дозой зелья мерцания. Синее пламя взлетело вверх по стволу сосны и вспыхнуло гигантской свечкой, рассыпавшись в небе малиновыми искрами. Невредимый портрет стоял, прислонившись к почерневшему стволу сосны, и человек на нём медленно поднялся на ноги и хмуро посмотрел на Гертруду.
– Специалис Ревелио!
Самый обычный магический портрет. Гертруда сняла чары с Шерли, которая, тем не менее, продолжила стоять неподвижно, глядя на своего покойного хозяина.
– Шерли, ты бы съела что-нибудь, а? Но если ты не голодна, возвращайся в замок. И можешь забрать туда портрет и вернуть его на законное место. Никто не справится с этой задачей лучше тебя.
– Он был так сладок, – сказал вдруг Ричард усталым голосом. – Тот мёд на твоих пальцах. И я согласен с тобой: тот августовский день был божественно прекрасен.
– Да, Ричард, – ответила Гертруда, ощущая ком в горле. – Именно его я и буду вспоминать, если в моих мыслях снова появишься ты. А сейчас – прощай.
*
После ужина Гертруда вышла из замка и направилась к хижине Макфасти, глядя на всё ещё светлое небо. День казался бесконечным. Из-за своего пикника с портретом Ричарда она пропустила обед и разговор с Меалланом отложила до ужина. Однако на ужине не было самого Меаллана, так что сейчас стоило что-то предпринять по этому поводу. Но она медлила. Сегодня весь день полосы нетерпения и бешеной энергии чередовались у Гертруды с моментами, когда она могла только смотреть на небо и медлить. Она вспомнила, как кружась перед зеркалом в своей спальне и любуясь мерцанием мантии, она увидала перед собой серебристого единорога. Кристина звала её в Комнату по Требованию – взглянуть на новый грааль. Она медлила, пока шла к Комнате, не спешила мысленно взывать к ней, замирая в знакомом коридоре на седьмом этаже, и, наконец, когда дверь распахнулась перед ней, и она ступила туда, где было светло, как в заснеженном лесу – и как это Комнате удаётся без окон? – она медлила, прежде чем взглянуть на новую хрустальную чашу…
– Чашу? – с улыбкой сказала тогда Кристина. – Ты ожидала увидеть чашу?
– Признаться, да, – отвечала Гертруда, глядя по все глаза на то, что стояло перед ней. – Что это?
– То, что вырастил круг невинных сердец. Видимо, Тэгвен восприняла слово «вырастить» буквально.
– А этот шар – это то, что думаю?
– Скорее всего. Один из наших юных творцов, Гордон Прюэтт, назвал его «Мировым Яблоком».
– У мальчика талант давать имена. Это нужно запомнить.
Если ты хочешь, чтобы вечерний ритуал состоялся, нужно найти Меаллана уже сейчас, напомнил ей Профессор. Гертруда с трудом оторвалась от мыслей о граале-который-оказался-не-чашей и о голосе Кристины, рассказывающей ей о ритуале. Надо будет ещё раз побыть с ним – уже наедине – чтобы нырнуть в шелест крыльев и песню ветра, которые хрустальное дерево, поддерживающее Мировое Яблоко, прятало в своих листьях. И тогда уже дать волю эмоциям и оплакать всё несбывшееся, окончательно простившись с ним. Она могла это сделать и при Кристине, но сегодня – не тот день. Не день слёз. Она сделает это завтра – до того, как Кристина отправится с граалем во Францию, чтобы передать его Улиссу Буассару. Пусть ей даже придётся пропустить для этого финальный матч по квиддичу. Ты тянешь время, напомнил ей Профессор.
Но Гертруда уже добралась до хижины, так что она отворила дверь и ступила внутрь. Тиффани подлетела к ней и села на плечо – такое случалось нечасто, и Гертруда с благодарностью провела рукой по её сверкающим крыльям. Зореслава и Айдан сидели за столом: Айдан кормил сову Мерри шортбредами из миски. Увидав Гертруду, оба переглянулись.
– А ты ведь мерцаешь, как и утром! – сказала Зореслава. – А глянь-ка на меня.
Она взмахнула рукавом мантии, и Гертруда с трудом различила остатки утреннего мерцания – то тут, то там робко мигали последние светлячки. Затем появилась и Кристина, и Зореслава немедленно вылила зелье из второй склянки на её белое блио. Остатками она освежила свою мантию, отчего светлячки запрыгали с новой силой. Кристина критично оглядела себя и остальных.
– Мы же будем гейсы снимать, а не заманивать его в Иной мир, я надеюсь?
– Ну, это уж как пойдёт, – ответила Зореслава.
– Где он сам, кстати?
И тут Гертруда в который раз вспомнила, что так и не сообщила Меаллану про ритуал. А дверь снова скрипнула, и в хижину вошёл Элиезер. Он замер на пороге, переводя поражённый взгляд с Кристины на Зореславу и на Гертруду.
– Что, хороши? – спросила Зореслава. – Да ты только не заглядывайся особо – ты теперь мужчина женатый.
Эли покраснел и сел на ближайший стул, и Айдан подвинул к нему миску с печеньем. Гертруда помедлила ещё самую малость, а затем обратилась к собравшимся.
– Знаете… в общем, я сегодня немного увлеклась разными делами, и с Меалланом так и не поговорила.
– Вот ведь незадача! – воскликнула Зореслава, и Гертруду сразу что-то насторожило в её тоне.
– Кто вызовет патронуса? – спросила Кристина, но тут в дверь застучали.
Айдан отворил дверь, и сердце Гертруды понеслось вскачь: на пороге стоял Меаллан. Иниго рванул к нему с радостным лаем.
– А я тут проходил мимо и подумал, – произнёс Меаллан. – Ты мне не подаришь своего пса, Айдан?
Сердце Гертруды пропустило удар. Она посмотрела на Зореславу – так вот к чему был этот тон!
– Ты всё-таки отправила то письмо! Как ты могла?!
– Что за письмо? – спросила Кристина, пока Айдан суетился вокруг Меаллана и оттягивал от него Иниго.
– Шедевр эпистолярного жанра, – ответил Меаллан, доставая свиток из кармана. – Хочешь прочесть, Кристина?
В этот раз Гертруда опередила Зореславу – отведя её Акцио, она выхватила письмо у Меаллана и отправила его в камин.
– И что же, мне теперь мучиться от любопытства? – сказала Кристина.
– Да мы там его всего лишь в гости позвали! – воскликнула Зореслава. – Ну, пошутили немного про гейсы…
– Извини, Меаллан, – сказала Гертруда. – Поверь, я им не разрешала это посылать.
– Жаль, – вздохнул он. – Весёлое было письмо. А ещё там меня вроде бы приглашали на какое-то действо, ссылаясь на твою волю. Ну, раз это не с твоего разрешения, то я пойду.
– Уж оставайся, раз пришёл, – сказала Зореслава. – А ты бы наконец объяснила всё человеку, Гертруда. А то я сейчас ещё одно письмо напишу!
Я же впервые с ним разговариваю после той беседы под Веритасерумом, осознала Гертруда. То есть, репликами по работе они порой обменивались, но не более того. Она сделала вдох и подняла на него глаза. И смотрит она на него вот так прямо впервые. Меаллан стоял у стола и смотрел на неё, не отрываясь. Мерлин всемогущий, подумала она, я же ещё и мерцаю ко всему. И Молния сжала эту мысль в руках, пока она не превратилась в камешек, и забросила в воды внутреннего озера. Озеро?! Соберись, крикнул Профессор. Сколько можно его изводить, в самом деле.
– Меаллан, – сказала она, наконец. – Я приняла решение. Извини, что тебе пришлось ждать так долго. Ты хотел приговор, и мой приговор таков: мы снимем с тебя сегодня гейсы, а далее – ты волен поступать, как считаешь нужным.
– Я говорил тебе, это опасно.
– Да, говорил. Но нас трое – я, Кристина и Зореслава. Каждая снимет по одному гейсу. А чтобы проклятие не переметнулось на нас – ты упоминал, что такое возможно – мы это совершим через Грааль при помощи Эли.
– Я не хотел бы, чтобы кто-то из вас пострадал…
– Я уже сказала, что решила. А все остальные участвуют добровольно. Ты же обещал принять любое моё решение. Поэтому хватит разговоров. Готовься.
– Да ты прям как викинг перед битвой! – сказала Зореслава. – Раскрасу только боевого на лице не хватает. Хотя нет: мерцание заместо него будет. Да присядь уже, Меаллан. Мне пока ещё разговоров не хватило.
Меаллан, не говоря ни слова, опустился на последний свободный стул. Иниго снова подбежал к нему ластиться, и он положил руки на стол, чтобы не погладить его ненароком.
– Не приласкать Иниго – это просто что-то запредельное. Нет, ну как можно его не погладить? – сказала Кристина, потянувшись к псу рукой, под которую он немедленно подставил лохматую голову. – Я сниму именно этот гейс, если никто не против.
– А я тогда займусь тем, что пить ему не даёт после заката, – сказала Зореслава. – А то меня раздражают трезвые головы, когда я сама хмелею. Коли Гертруда не против, конечно. Ты, кстати, отчего не наливаешь, хозяин?
Айдан отправился за чашами и элем, а Гертруда вспомнила, как Кристина несколько дней назад предложила ей подключить к ритуалу Эли с Граалем. Но ведь Грааль помогает нам, как и Кубок Огня, только если мы совершаем действия для целей Конфигурации, удивилась тогда Гертруда. Кристина улыбнулась и ответила: «Ментальная связь с Эли у меня давно уже исчезла, но сейчас он говорит во мне. И вот что он просит тебе передать: открой глаза, Гертруда. Ты не забываешь ли всё время про одну из целей Конфигурации?»
– А что, жива ли та ведьма, что наложила на тебя эти прелести? – спросила у Меаллана Зореслава.
– Насколько я знаю, Мейв умерла лет пять назад. Только гейсы не исчезают после смерти того, кто их наложил.
– А то я не знаю! Я потому спрашиваю, что, коли она жива была б, ты мог бы разыскать её и полюбовно всё решить.
– Не думаю, что это было бы возможно. Но в любом случае, уже поздно.
– Теперича уже да. Выпей вот – сегодня день долгий, и солнце ещё не село.
Меаллан пригубил чашу с элем, и вслед за ним выпили Зореслава, Кристина, Айдан и Эли. Гертруда же не стала пить, а поднялась и прошлась по комнате. Тиффани снова подлетела к ней и села на плечо. Гертруда думала о Мейв, чтобы вызвать гнев, но он не приходил. Она гладила Тиффани и вспоминала последние слова портрета Ричарда. Мейв, должно быть, тоже любила Меаллана по-своему. И тоже считала, что всё зло, которое она выплеснула, он сам разбудил и потому полностью заслужил наказание. «Моё наказание найдёт тебя…» Больше уже не найдёт. Но и гнев куда-то спрятался. Что ж, будем использовать то, что есть.
– Начнём? – спросила Кристина, поглядывая на Гертруду. – Айдан, прогуляйтесь с Иниго немного.
– Как сказала бы моя сестра, только хату не спалите, – ответил он и, позвав пса, вышел из хижины.
Гертруда подошла к камину и стала пополнять запасы витальности. А перед Эли уже стоял Грааль – откуда он его успел достать? Интересно, смогли бы мы использовать Мировое Яблоко для этого ритуала? Возможно, сказал Профессор, строча что-то в свитке, но ведь у него пока нет хранителя. Так что не думай о нём сейчас. Гертруда сосредоточилась. Цели Конфигурации – в тех образах, в которых они предстали перед ней в Круге Камней когда-то – выплывали из огненных узоров и растворялись в её внутренней чаше. «Ты не забыла ли про одну из целей Конфигурации?» Третий гейс Меаллана. Да, Гертруда была рада, что подруги оставили эту задачу ей.
– Нексус Ментиум! – воскликнула она, когда все заняли позиции, и огненный узор полился из её палочки, потянувшись ко всем вокруг. Чаша в руках Эли вспыхнула и заискрилась.
– Специалис Ревелио! – сказала Кристина и передала увиденное всем остальным. Гертруда глядела, как уже знакомые ей кольца пульсируют и переливаются тёмной силой. Третье, нижнее, словно смотрело прямо ей в душу: оно говорило с ней, шептало, опутывало ментальной паутиной, вызывало перед внутренним взором искажённые видения. Вот еле узнаваемый Седрик зовёт её, пытаясь скинуть с себя Инкарцерус, а затем выкрикивает проклятия; вот Меаллан с похотливой улыбкой на лице отталкивает Седрика ногой и властно притягивает к себе Гертруду; вот она сама – распахивающая на себе мантию, обнажая грудь… Она сделала волевое усилие и загнала лживые образы обратно в кольцо, не давая им снова выбраться наружу. Кольцо теперь начало шипеть, посылая ей угрозы и проклятия. Она видела, что Кристина и Зореслава ведут похожую борьбу каждая с выбранным кольцом – что они видят, интересно? Профессор шепнул, что всё это надо будет потом записать и проанализировать.
