Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
Гертруда молчала, и Седрик осознал, что сболтнул лишнего.
– Простите меня, Гертруда. Я совсем как джарви сегодня. Я замолкаю. Завтра меня острастит очередная встреча с чумой, а послезавтра я буду прилежным и молчаливым, вот увидите. Мы же увидимся послезавтра?
– Ты говорил, что направляешься в родительский замок в воскресенье.
– Да, но только к обеду. Что будет благословением после той баранины, которой меня сегодня накормили Роулы. Наверняка, родители велят подать на десерт бланманже.
– Тогда встретимся в воскресенье до бланманже. Спокойной ночи, Седрик.
Когда её голос умолк, он ощутил себя таким законченным идиотом, что все три ипостаси внутри разбрелись по разным закуткам лабиринта из столбов-песчаников, не говоря друг другу ни слова.
[1] Удивительный Доктор (лат.) – прозвище Роджера Бэкона.
[2] «Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» (лат.)
========== Глава тринадцатая ==========
Из легендарной книги «Как стать великим магом»
Предисловие авторов к главе «Как стать повелителем сновидений»
Уточнённым Сомниумом, который вслед за уточнённым Репелло стал отличительным заклинанием Этьена де Шатофора, следует пользоваться осторожно, так как он может вызвать привыкание. О данных чарах давно ведётся диспут в магическом сообществе: сторонники «навеянных сновидений» подчёркивают их терапевтическую ценность и способность укреплять дружеские связи между людьми, а противники настаивают на том, что «реальность сновидений» может показаться магу привлекательнее настоящей жизни и погрузить его в пучину призрачных фантазий. Так что, юные друзья, если вы склонны убегать от реальности в мир своего воображения, не злоупотребляйте уточнённым Сомниумом!
Гертруда Госхок. 26 ноября 1347 года
Воскресным утром Гертруда проснулась поздно и долго не вставала с постели. Мысль об утренней прогулке на метле не казалась заманчивой, и даже запланированное на сегодня занятие с Седриком не наполняло её обычным энтузиазмом. Самой приятной мыслью было то, что сегодня – выходной, а значит, у неё нет уроков в Хогвартсе. Кажется, я переутомилась за прошедшую неделю, подумала она. Возможно, посещение танцклассов у неутомимого Киприана Йодля было лишним?
Тем не менее, освежить в памяти танцы казалось ей необходимым, чтобы не ударить в грязь лицом на рождественском балу. После Майской конфигурации она стала, ни дать ни взять, знаменитостью, и теперь на любом общественном сборище многие не сводили с неё пытливых глаз. Любой её промах не останется незамеченным, включая даже промах в джиге или кастарвате. К тому же, она просто любила танцевать. Образ Ричарда непрошенным гостем возник в её памяти – Ричард танцевал прекрасно, просто пугающе хорошо, и оказавшаяся с ним в паре дама неизменно попадала под его очарование, а её ноги покорно выделывали всё, что нужно, даже если она не знала этого танца…
Уточнённая Таранталлегра – вот что это было, твёрдо сказала себе Гертруда, резко поднимаясь с постели. Молния послала огненный шар так далеко, что он взорвался где-то за горизонтом. Гертруда умылась водой из кувшина, подготовленного домовиками, разбив на её поверхности тонкую корочку льда. Конец ноября был холодным – порой выпадал снег, но на следующий день он неизменно таял. Гертруда хотела развести огонь в камине, но, услыхав волынку, призывающую на завтрак, решила, что общение со стихией подождёт, а согреться можно и в Главном зале, где всегда тепло. Быстро одевшись перед зеркалом, которое наконец-то поселилось в её комнате, она направилась к парадной лестнице.
Когда она заходила в зал, совы как раз доставляли утреннюю почту, а в дверях Меаллан о чём-то оживлённо беседовал с Филлидой Спор. Когда Гертруда заняла своё место за учительским столом и принялась за овсянку (тоже без энтузиазма), он вскоре присоединился к ней и тут же по своему обыкновению завёл разговор.
– Что-то ты выглядишь уставшей, Гертруда.
– Ты прав, я сильно утомилась за неделю, – ответила она, перебирая письма. – Я думаю, что я зря так усердно взялась за танцы.
– Ну что ты, танцы – это святое. Судя по этой горе писем, ты переусердствовала с перепиской со всей Британией. Или в занятиях со своим учеником?
– Мне пишут желающие помочь в делах Конфигурации, Меаллан. А насчёт ученика ты, может быть, и прав.
– Так сделай с ним перерыв. К чему так часто с ним заниматься?
– Он делает успехи…
– Тем более – можно с чистой совестью сбавить темп.
– Уж не знаю. Я отменила пятничное занятие с ним, чтобы попасть на танцкласс. Но сегодня у меня и правда мало сил. Впрочем, можно же выпить укрепляющего.
– Гертруда, ну ты как дитё малое. Можно же и просто отдохнуть. А я помогу тебе.
– Да? Это ещё как?
– Не буду звать тебя сегодня ночью в поход за помётом лунного тельца.
– Что, тебя отправляют сегодня со студентами?
– Ну, не совсем. Отправляют профессора Спор, а она настояла, чтобы пошёл ещё хотя бы один преподаватель, и уговорила меня. И, видишь, я совершенно не пытаюсь уговорить тебя пойти с нами.
– Да уж, вижу, – рассмеялась в ответ Гертруда. – Так во сколько нужно быть готовыми?
– Нет-нет, я правда тебя не зову. Вот когда я пойду собирать дикий горный чабрец на благоуханных холмах в июльский полдень, я обязательно спрошу – пойдёшь ли ты со мной, Гертруда? А помёт лунного тельца холодной ноябрьской ночью – нет, мне бы и в голову не пришло тебя приглашать.
– Значит так, я отменю занятие с Седриком, высплюсь днём и вечером пойду с вами. Кто там из учеников провинился и отправляется сегодня на подвиги и во сколько выход?
– Через час после восхода луны. Как водится, идёт половина Гриффиндора, несколько хаффлпаффцев – сэр Тристан счёл их недостаточно прилежными в тонком искусстве трансфигурации, и, кажется, по одному игроку в квиддич от Слизерина и Рейвенкло, которые подрались во время совместной тренировки.
– Вот и отлично, значит, будет весело. Если честно, мне просто хотелось хоть раз последовать предсказанию «следуй за лунным тельцом» – в буквальном смысле. В метафорическом мы этот путь уже проделали, конечно. Но кто знает эти пророчества? Может, мне стоит хоть раз пройти его собственными ногами?
– Что ж, пройдёмся. И, благодаря нашим шестиклассникам, у нас отличные запасы согревающего зелья. Кстати, Седрик был популярным героем скороговорок про тепло. Чем только он не согревался…
– Они сварили для него адресное? – с удивлением сказала Гертруда.
– Нет, во-первых, они использовали английский вариант имени, во-вторых, его никто из них не знает лично. Ты же прячешь его от всех – разве что нескольким счастливцам в Самайн удалось лицезреть твоего пафосного француза.
– Даже не начинай! И вовсе я его не прячу. Вот хочешь, позову его с нами сегодня? Он, правда, откажется – ему сегодня зачем-то нужно в родительский замок. Но зато никто не будет мне говорить, что я его прячу.
– Гертруда, подожди…
Но она уже мысленно вышла на связь с Седриком.
– Доброе утро, Седрик. Прости меня – я так утомилась, что сегодня не наскребу сил на занятие. Но если ты настаиваешь, чтобы мы его провели, как планировали, я выпью укрепляющее и…
– Не надо, Гертруда. Не пейте укрепляющее. Я и сам… совсем устал. С радостью поленюсь и отправлюсь к родителям пораньше. И вообще не буду колдовать сегодня.
– Вот и правильно, отдохни. Я собираюсь поспать днём. А ночью меня зовут в поход за помётом лунного тельца. Я бы и тебя пригласила, но ты будешь во Франции.
– Я не собирался оставаться у родителей на ночь. Так что, если позовёте, я готов к вам присоединиться.
– Тогда я тебя зову. Выход из Хогвартса через час после восхода луны.
– Отлично, у меня будет достаточно времени вернуться из Нормандии и отдохнуть после перемещения. Тогда до вечера. То есть до ночи.
– Отличного дня в родительском доме, Седрик.
– Спасибо, Гертруда.
Когда Гертруда снова вернулась к овсянке (остывшей и уже совсем не съедобной) и Меаллану, он смотрел на неё с не совсем понятным ей выражением лица.
– Дай угадаю – Седрик согласился пойти с нами.
– Как ни странно, да. Видимо, привлекательность ночных походов за помётом гораздо сильнее очарования июльского чабреца.
– И в самом деле, необъяснимая загадка мироздания.
– Что ж, попробуем её разгадать сегодня. До восхода луны, Меаллан.
– Сладких дневных снов, Гертруда.
Сладких дневных снов, повторила Жрица где-то в глубинах своих лиловых туманов. Гертруда остановилась на полпути к выходу из зала. Внезапная мысль заставила её найти взглядом Этьена де Шатофора. С тех пор, как она начала заниматься с Седриком, ей ни разу не довелось больше ощутить, что она скучает по своему предыдущему ученику. Но сейчас ей захотелось поговорить с ним. Этьен всё ещё сидел за столом Рейвенкло, доедая завтрак, и Гертруда направилась к нему. Старосты Рейвенкло, Мартин Фитцпатрик и Лавиния Олливандер, тут же поднялись со своих мест и подошли к ней, с готовностью спрашивая, могут ли они чем-то ей помочь. Гертруда вздохнула про себя – новые старосты, наслышанные о подвигах своих предшественников, явно ждут от нее призыва к новым приключениям. И это только Рейвенкло – к гриффиндорцам и подходить страшно! Но подвигов у неё в рукаве сегодня не оказалось, так что она поблагодарила их и сказала, что всего лишь хочет переговорить с Этьеном.
– Зайдёшь ко мне после завтрака, Этьен?
Тот молча кивнул, и Гертруда направилась в свой кабинет. Портрет Игнатии Уилдсмит мирно дремал в своей раме – да, сегодня определённо сонный день. Спустя несколько минут в дверь постучал Этьен.
– Заходи, Этьен. Рада тебя видеть.
– Я тоже. Как ваши дела?
– Их, как всегда, слишком много. Чувствую себя уставшей. Собственно, поэтому тебя и позвала.
Этьен удивлённо поднял брови.
– Впрочем, об этом чуть позже. Расскажи о себе – что у тебя нового?
– Главную новость вам уже сообщили, я полагаю. Про мой разговор с Кубком по просьбе Кристины.
– Я знаю лишь о результате. Но с радостью услышу об этом от тебя со всеми подробностями.
– Что ж, дело было так. Кристина сама не знала, что именно спрашивать – ей пришла в голову мысль, что превратить Иду Макгаффин в ведьму можно, передав ей часть витальности младшего Макгаффина – Саймона, который, как мы знаем, переполнен магической силой выше всякой меры. Мысль логична, я бы даже сказал, очевидна, но что именно спросить у Чаши Истины? Вопросы о конкретных личностях не представлялись мне осмысленными, ибо сейчас это Ида и Саймон, но в будущем, надеюсь, будут и другие люди. Итак, надо было вычленить общий принцип и задавать вопрос соответственно. Про добровольность и бескорыстность как необходимые условия передачи витальности через Чашу мы уже знаем из предыдущих сессий, так что теперь я видел проблему следующего характера: насколько ребёнок, не осознающий происходящее во всей полноте, может участвовать в подобном ритуале. Но из этого выводился и более общий принцип – насколько вообще важна осознанность: ведь в будущем речь может идти не о ребёнке, а, допустим, о человеке с ограниченными умственными способностями или ещё какой-нибудь вариант. В общем, я пришёл к выводу, что нужно спрашивать об осознанности. Необходима ли полная осознанность происходящего со стороны отдающего? Ответ от Чаши был: нет. Но озарение через огонь подсказало мне, что нужно пойти дальше, и тогда я спросил, нужно ли что-то, что его заменяет. Ответ был: да. Сформировавшихся версий, что это может быть, у меня на тот момент не было, а сил хватало лишь на один вопрос, поэтому я спросил по огненному наитию, поможет ли «общая осознанность» всех, кто принимает участие в Ритуале. Ответ был: да. В следующий сеанс я, пожалуй, попробую проработать эту последнюю мысль детальнее.
– Прекрасно, Этьен. Я рада, что ты мне это рассказал – есть о чем задуматься. И сразу приходит в голову, что и этот ритуал нужно будет проводить при помощи Нексус Ментиум.
– Несомненно. Кристина сейчас работает с Саймоном и Идой – готовит их к ритуалу. Мы планируем его на зимнее солнцестояние. Накануне, 20 декабря, пройдёт инициация Элиезера, а затем, в Солнцестояние, – сам ритуал. Кстати, есть ли сведения про эффективность магических действий, произведённых в день рождения чародея? Она увеличивается, снижается или тут нет никакой связи?
– Насколько мне известно, экспериментально это никто не проверял. Но многие убеждены, что эффективность возрастает. По крайней мере, инициация для Эли в день его рождения звучит хорошей идеей.
– Мне тоже так кажется, но я осознаю, что это чисто интуитивное умозаключение, ничем не подкреплённое, кроме wishful thinking[1]. Так что я был бы рад, если бы кто-то проверил это на практике. И тогда я бы был спокоен насчёт моего собственного участия в ритуале с Идой. Моя роль, конечно, там не ведущая, но не хочется, чтобы из-за такой мелочи, как мой день рождения, что-то пошло не так.
– Ну, мой день рождения летом – на себе я этого не испытаю в срок. Да и чтобы установить тут истину, нужно брать близнецов – с одним проводить эксперимент в день рождения, а с другим – аналогичное действо в обычный день, и сравнить результаты. Право же, легче спросить у Кубка.
– Может быть, и легче. Но обращение к нему – это процесс сложный.
– Да, Этьен, конечно, я помню об этом. Я как раз хотела спросить – не возникает ли у тебя что-либо похоже на привыкание?
– О такой возможности я уже и сам подумал, так что слежу за этим. Пока зависимости я не отмечаю, но характер работы с кубком постепенно меняется. Мне кажется, я начинаю лучше «понимать» его. Теперь я могу задавать более сложные и абстрактные вопросы, и ответы Кубка становятся чуть более конкретными, чем просто «да» или «нет». Это меня, конечно, радует, и, возможно, от этого желание «поговорить» с ним появляется чаще. И, кстати, помните, я говорил, что артефакты Конфигурации будут помогать только с её целями?
– Как же не помнить! Это было неожиданно.
– Так вот, свойство Кубка закреплять клятвы и выбирать участников состязаний можно по-прежнему использовать, вне зависимости от Конфигурации! Мне удалось это выяснить, когда я проинтерпретировал ответ «нет» как «не совсем».
– Уже легче! Ведь подходит время Триволшебного турнира – и как раз черёд Хогвартса принимать его у себя.
Этьен какое-то время молчал, словно обдумывая что-то. Затем произнёс:
– Впрочем, если по каким-то причинам турнир будет мешать целям Конфигурации… – он снова замолчал, а потом добавил, вздохнув, – В общем, есть о чём снова поговорить с Кубком.
– Чувствую, у тебя набирается материал для трактата о взаимодействии хранителя и артефакта, – усмехнулась Гертруда.
– Ну, только моих наблюдений как хранителя Кубка Огня будет мало для отслеживания общих моментов, – быстро ответил Этьен. – Но ведь можно подключить Эли…
– Значит, буду ждать трактат. А сама тем временем разузнаю, когда родились сёстры Уизли.
– Я тоже о них подумал. А теперь можно я спрошу о чём-то у вас?
– Конечно, Этьен.
– Как ваш новый ученик?
– О, у Седрика отлично идут дела. Он талантлив. Конечно, с тобой я сравнивать его не буду…
– Гертруда, я скорее о вас спрашиваю. Как вы? Довольны ли работой с ним? Вы сказали, что ощущаете усталость. Если он хоть вполовину настолько же дотошный, как я, то вам явно нужно сбавить обороты.
– Ты просто в один голос с профессором О’Донованом! И кстати, с Зореславой тоже – она мне велела пить укрепляющий отвар из огнетрава. Вы не сговорились все часом? Ох, лобалуговы мои мозги, я же забыла про этот отвар – уже где-то недели две не пью.
– Ну вот, забываете про отвар профессора Яги. И главное: вы сейчас сказали, что будете ждать трактат. Это меня и насторожило. От вас я ожидал скорее, что вы вытрясете из меня всё, что я знаю, и напишете его сами! Гертруда, похоже, вам таки надо отдохнуть!
– Я ведь, заметь, даже не спорю. Вот, собственно, о чём я хотела тебя попросить…
Вскоре Этьен и Гертруда перебрались из кабинета в её комнату на шестом этаже. За окном снова шёл мелкий снег, который наверняка таял, не долетая до земли. Гертруда развела огонь и приготовила отвар из огнетрава. Разливая его в две чаши, она вспомнила про бутыль медовой настойки, прихваченную ею когда-то на кухне Хогвартса. Как раз сейчас уместно будет, подумала она и добавила немного в свою чашу. Этьен от настойки отказался и, извинившись перед Гертрудой, проверил свой отвар при помощи Специалис Ревелио.
– Не извиняйся – к чему-чему, а уж к этому я привыкла. Самой бы тоже завести такую привычку… Но не выходит никак.
– Её, как и многие другие полезные привычки, легко выработать при соответствующем настрое. Constant vigilance[2]. Но поддерживать его тяжело, особенно тем, у кого нет подходящего склада ума. Можете себе представить постоянно бдительную Мэгги? – Этьен печально улыбнулся. – Наверное, хорошо, что у вас он другой.
– Наверное. Ну, что ж, я готова. А ты?
– Готов, конечно. Расскажите подробно, какое вы хотите уточнение.
– Мне Меаллан навеял уже заманчивые образы – лето, тёплый полдень, солнечный свет. И вот я иду собирать дикий горный чабрец – с друзьями. Пусть там будут и Айдан, и Кристина. И Меаллан тоже. Мы смеёмся и радуемся теплу и ароматам вокруг нас. Ну, в общем, что-то в этом пасторальном духе.
– И никаких учеников в поле зрения, я полагаю?
– Конечно, – рассмеялась Гертруда. – Это же счастливый сон учителя, а не очередной кошмар.
– Я понял. Я думаю, что справлюсь. От себя добавлять штрихи можно?
– Нужно, Этьен, нужно. Удиви меня.
– Постараюсь, – и через минуту он добавил. – Я готов.
Гертруда отставила пустую чашу, легла, не раздеваясь, на постель и закрыла глаза.
– Спасибо, Этьен.
– Я всегда рад вам помочь. Сладких снов. Сомниум!
Гертруда стояла на вершине небольшой горы и смотрела на вид – тянущиеся во все стороны гряды холмов. На севере прорисовывались силуэты высоких гор, тонущих в синеве. Солнечный свет обволакивал её магическим теплом, наполнял доверху её внутренний сосуд, глубокую резную чашу из можжевельника, веселил и опьянял, как разлитый в воздухе медовый отвар. По склону холма стелились чабрец и вереск, а кое-где поднимались пышные заросли огнетрава. С громким лаем к ней подбежал Иниго – она упала на колени и стала гладить его лохматые бока. Айдан и Кристина поднялись на холм, держась за руки, а за ними – Меаллан, несущий большую плетёную корзину. Упав в траву рядом с Гертрудой, он сказал «Ну, всё, теперь ты собирай чабрец» и стал гладить пса. «Тебе же нельзя его гладить! Гейс!» воскликнула Гертруда, но он со смехом ответил: «В твоём сне мне можно всё». «Точно, это же сон от Этьена», осознала Гертруда, подхватила корзину и бегом бросилась вниз с горы. Её ноги отрывались от земли на всё более длинные отрезки времени – она словно взлетала и, мягко пружиня, снова касалась земли. Да я и сама могу в этом сне всё, что угодно, поражённо сказала она сама себе и увидела, как её друзья машут с вершины руками. Она помахала им в ответ и принялась срывать мягкий, испускающий от каждого её прикосновения волны аромата чабрец. Внезапно её накрыла тень – она подняла голову и увидала пролетающего над ней огромного дракона. Он скользил по воздуху, отражая солнечный свет каждой сверкающей чешуйкой на великолепном теле и рассекая синеву, как огромный корабль – море. Дракон сделал круг вокруг её друзей на холме и улетел в сторону синеющих гор. Гертруда упала на покрытый чабрецом склон, подставив лицо солнцу. Её внутренняя чаша внезапно начала меняться – резной узор превратился в острые грани, а можжевельник стал прозрачным и постепенно обернулся горным хрусталём. Грааль внутри неё медленно наполнялся солнечным светом, пока она не превратилась в свет целиком – Гертруда исчезла, став примятым чабрецом и каплей росы на его соцветии, лохматым белым псом и ветром, глядящим его шерсть, ослепительным драконом и его тенью на земле, слезами, вызванными ярким светом, и губами, целующими щёку с этими слезами…
*
Через час после восхода полной луны Гертруда стояла у ворот Хогвартса в тёплом плаще и меховых печатках, и ей было жарко. Навеянный Этьеном сон, казалось, не только восстановил силы, но прогрел её на всю зиму вперёд. Она вызвала патронуса – серебристая саламандра появилась так быстро и так ярко засияла в ночном небе, что подходивший к ней Меаллан присвистнул. Гертруда сказала: «Передай Этьену спасибо за сон и спроси, его ли была идея с Граалем», после чего саламандра исчезла.
– Кажется, кто-то действительно хорошо выспался, – сказал Меаллан.
– Это всё Этьен – я попросила его наложить уточнённый Сомниум, который у него выходит с целительным эффектом, и он оправдал все мои ожидания.
– Боюсь спрашивать, что он тебе приснил.
– Не бойся – тем более, что это ты мне и подсказал идею: дикий горный чабрец.
Серебристый феникс возник перед Гертрудой и сказал: «Я добавил от себя только дракона. Если там был Грааль – то это уже вы сами».
Подробности Гертруда рассказывать Меаллану не хотела, и от этого её спасло появление Филлиды с полным комплектом всего необходимого для сбора помёта лунного тельца: вёдер, перчаток из шерсти полувидима, и главное, дюжины провинившихся учеников Хогвартса. Гертруда отметила про себя, что гриффиндорцев было, действительно, больше, чем всех остальных вместе взятых: тут были и сёстры Уизли, и Гордон Прюэтт, и Конал О’Бакшне и даже староста – Адриан Макгрегор. Группа не проявлявших рвение в трансфигурации хаффлпаффцев-пятиклассников держалась вместе, а отдельно от всех стояли Артур Рейнолдс, шестиклассник из Слизерина, вратарь команды по квидиччу, и Бенедикт Орпингтон, «охотник» из Рейвенкло. Видимо, это подравшиеся во время тренировки, решила Гертруда.
– А ты за что наказан, Адриан? – обратилась она к старосте Гриффиндора.
– Да ни за что! – воскликнул Адриан, расправляя плечи и проводя рукой по коротко стриженным волосам. – Героически предотвратил глобальную разборку между Гриффиндором и Слизерином, но при этом сам же и виноват оказался. А я ведь только немного Ступефаем этого Анри приложил, но тут Филиппа…
– Так, методы предотвращения разборки мне понятны – ты лучше скажи, из-за чего она началась.
Тут появился и Седрик, и все собравшиеся двинулись в сторону Папоротникового леса – Филлида Спор утверждала, что именно на его окраине нынче поселились лунные тельцы и, соответственно, там они и начнут свой танец: об этом ей сообщили кентавры, с которыми она поддерживала связь после Майского ритуала.
– Ну, как вам объяснить. Это всё из-за спектакля этого дурацкого, который нам надо поставить. Каждый год из-за него сплошные неприятности.
– Это всё потому, что нас заставляют его вместе делать, – вмешалась в разговор Фиона Уизли. – От каждого Дома должны быть участники. А это значит…
– …что разборки неизбежны, – закончила за неё Джулиана.
– Фи и Джу, меня спросили, вот я и объясню всё профессору Госхок! – строго сказал Макгрегор голосом Настоящего Старосты. – Так вот, на латыни профессор Дервент дала шестиклашкам текст про Пирама и Фисбу, и всем нашим эта история сильно пришлась по душе.
– Потому что там есть лев, – язвительно вставил Артур Рейнолдс.
– Слушай, молчи уж, – набросился на него Бенедикт. – Профессор Дервент подбирает отличные тексты.
– Я всё понял: скоро Рейвенкло перейдёт на латынь.
– Дайте же Адриану рассказать, – перебила их Гертруда, но все препирались ещё какое-то время, прежде чем Адриан снова завладел общим вниманием.
– А я был в твоём волшебном сне про душистый чабрец? – шепнул Гертруде Меаллан, явно надеясь, что в общем шуме его никто, кроме неё, не услышит. – В конце концов, это же я тебя туда звал.
– Не скажу, – прошептала она в ответ. – И ты меня звал только сюда. Так что не мешай наслаждаться.
– Так вот, мы уже чуть ли роли не распределили и всё такое, но тут выясняется, что Слизерину, видите ли, история показалось безвкусной. И для постановки она, дескать, совершенно непригодна. И вообще, понимаете ли, написана древнеримским магглом.
– Вот, с этого бы и начали, – тихо проговорил Седрик.
– А мы ж её не просто так ставить хотим – мы туда столько магии напихаем, что древним римлянам и не снилось! – продолжал Адриан. – Лев – это анимаг, конечно: коварный колдун, который решил разлучить Пирама и Фисбу, а стена между двумя поместьями – это родители специально намутили, чтобы дети тренировались в чарах и находили разные способы общаться, несмотря на эту стену.
– Кажется, эта история превращается в комедию, – отметил Меаллан.
– Ну, так само собой! Не рыдать же на Рождество. И в конце герои только инсценируют собственную смерть, чтобы вывести на чистую воду того злобного анимага!
– И собирают конфигурацию из Стены, Меча и Фисбиной окровавленной шали, – добавил Конал.
– Что? – вскричала Гертруда и начала хохотать, в чём её поддержали Меаллан и Седрик.
– А мне кажется, слизеринцы правы, – серьёзно сказала Филлида Спор. – В вашей истории ни логики, ни морали. Почему бы вам не взять что-то проверенное временем?
– Что же – сказку про Фонтан Фортуны, которую ставят из года в год? – хмуро спросил Адриан.
– Мерлин всемогущий, её до сих пор ставят? – поразился Седрик. – В мои годы в Хогвартсе её разыгрывали на Рождество постоянно: я сам играл сэра Неудачника дважды, и даже один раз Амату.
– Ставят и её, и повесть о Трёх Братьях, – подтвердила профессор Спор. – И я не вижу, почему бы не представить её ещё раз. Всё равно каждый раз выходит по-разному.
– Когда Фонтан Фортуны затопил весь Главный зал три года назад, было здорово, – подтвердили сёстры Уизли.
Тем временем они подошли к окраине Папоротникого леса. По небу летели быстрые тучи, и луна то появлялась, то скрывалась за очередным воздушным занавесом. Лунных тельцов не было видно – оставалось только ждать.
– Холодно же как! – произнесла Кэтрин Уайтхил из Хаффлпаффа, стуча зубами.
– Этому горю легко помочь, – сказал Меаллан. – Уж наши шестиклассники постарались – наварили согревающегося зелья. Конал, твоё персональное не забыл взять?
– Да я уж и выпил его! Мне тепло, как в котле с любовным зельем!
– Филлида, вот это для вас – его сварила Берна Макмиллан.
– Спасибо, Меаллан. А она мне рассказывала про ваш урок, кстати. Так вас хвалила.
От гриффиндорцев послышались многозначительные «уууу» и «аааа» и «сама Берна Макмиллан вас хвалила» от Конала. Проигнорировав их, Меаллан продолжил раздавать всем зелья. Многие сразу же откупоривали склянки и делали большие глотки.
– А для тебя я приберёг зелье Этьена, – сказал он, когда очередь дошла до Гертруды. – У него была самая афористичная формула.
– Да? Какая же?
– Кого шутками согревают, те сутками не остывают.
– Отлично. Но что-то мне пока совсем не холодно. Впрочем, давай, – Гертруда взяла у Меаллана склянку и обернулась к Седрику. – Может, ты выпьешь? Как ты после перемещения?
– Благодарю, но мне не нужно. Я уже пришёл в себя, и мне не холодно. А если что – буду шутками согреваться.
Гертруда не видела выражения его лица в темноте – луна вновь скрылась за тучей, но ей показалось, что он был чем-то огорчён. Всплески его эмоций она ощущала постоянно, но интерпретировать их даже не пыталась. Сейчас же она решила спросить напрямую:
– Что-то случилось? – отправила она мысленный вопрос Седрику.
– Со мной всё в порядке, не обращайте внимания, – прозвучал ответ. Луна снова залила всё светом, и Гертруда увидала, как ветер занёс прядь волос Седрика ему в лицо. Её рука непроизвольно протянулась, чтобы убрать её, но она быстро себя остановила. Ей вспомнилось вдруг, как он смотрел на чей-то миниатюрный портрет в библиотеке Гринграсского замка. Наверняка у него есть возлюбленная, подумалось ей. Возможно, кто-то из его родного города – и он виделся с ней сегодня, когда был у родителей. А теперь грустит. Оставлю-ка его в покое, решила она. А то лезу в чужую душу без приглашения. Тут тень грусти упала и на её собственный внутренний ландшафт, но она тут же вспомнила свой сон, и патронус чуть не сорвался с её палочки. Ночь была прекрасна, как и жизнь в целом – незачем поддаваться чарам чужой меланхолии.
– Расскажите нам, Меаллан, какую-нибудь ирландскую историю, – завела разговор Филлида. – Пока мы всё равно бездействуем. Вдруг найдётся что-то, что наши студенты смогут поставить на Рождество?
– Ну что вы, дорогая Филлида, ни в коем случае! Ирландские легенды совершенно безумны и напрочь лишены как логики, так и морали! Гриффиндорская версия истории Пирама и Фисбы по сравнению с ними покажется удивительно мудрой и последовательной.
И тут же все хором стали просить его рассказать безумную ирландскую историю. Меаллан сначала отнекивался, но когда Гертруда сказала ему строго «не ломайся!», он завёл рассказ.
– Как говорят у нас в Ирландии, есть три радости, за которыми всегда идёт тоска: радость влюблённого, радость вора и радость рассказчика историй. Так что извините, ежели я не сильно спешил кормить вас легендами. Но вы захотели этого сами. Так слушайте же. Жил когда-то в Ирландии некто Диармайд, который входил в круг фениев – воинов-соратников Финна Мак Кула. Жили они привольно в лесах и охотились, и, ежели король звал, шли воевать. Однажды ночевали они в лесу после битвы – ночь была холодная, а они – уставшими. И вдруг забрела в их лагерь ужасного вида женщина, одетая в грязные лохмотья. К каждому воину подходила она и просилась согреться под его одеялом, но все гнали её прочь. И только юный Диармайд сжалился над ней и пустил к себе под одеяло. Она поведала ему, что семь лет скиталась в одиночестве по свету, и он в ответ сказал, что она может спокойно почивать под его одеялом до утра – он не даст её в обиду. Под утро же она превратилась в невиданную красавицу. За его доброту она создала ему прекрасный дом на берегу моря.
– И они жили там долго и счастливо? – иронично спросил Бенедикт, на которого тут же зашикали хаффлпаффцы.
– Относительно счастливо, но совсем недолго, – продолжал Меаллан. – Она согласились жить с ним при одном условии – что он никогда не будет упоминать, как уродлива она была при их первой встрече. Но вскоре он стал отлучаться на охоту, а завистливые друзья заходили, пока его не было, и просили в подарок щенков его любимой гончей. Не могла она отказать друзьям Диармайда, а он всегда сердился, когда возвращался и не досчитывался щенков. И вот, когда она раздала их всех, он накинулся на неё с упреками: мол, он к ней со всей душою, когда она была уродиной, а она ему отплатила чёрной неблагодарностью. И, как и следовало ожидать, и дом исчез, и она вместе с ним.
– И любимая гончая подохла, – добавил Конал со вздохом. – В ирландских сагах оно всегда так.
– Само собой, подохла, – ответил Меаллан и продолжал. – И понял Диармайд, что он был немного неправ, и отправился на поиски своей прекрасной подруги. На корабле поплыл он через море в Иной мир, ибо где же ей быть, как не там? На чудесном острове, покрытом серебряными деревьями, он нашёл в густой траве три капли крови и бережно подобрал их. Король этого острова, как выяснилось, пребывал нынче в печали – его дочь вернулась после семи лет скитаний, но была смертельно больна. О, это моя леди, подумал Диармайд и отправился к ней. И воистину это была она – капли крови падали из её разбитого сердца каждый раз, когда она вспоминала Диармайда. А спасти её могла только Чаша Исцеления, которую стерёг Жадный Король с Дивной Равнины. И его многочисленная армия.
