Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)
Появление Кубка Огня в Хогвартсе произошло относительно недавно: выпускник школы 1237 года, Томас Лермонт, преподнёс её в дар alma mater в 1265 году (сопроводив дар пророчеством об истинном наследнике шотландской короны). Репутация Томаса Лермонта как прорицателя, барда и человека, «который всегда говорит правду», была в те времена сильна, и подпитывалась слухами о том, что эти качества появились у него после посещения Иного мира и любовной связи с Королевой Фейри. Сам Лермонт всячески поддерживал эти слухи и при вручении Кубка директору школы сослался на Иной мир, как источник данного артефакта. Подтвердить или опровергнуть эти сведения пока никому не удалось, хотя сам факт подобных контактов с миром Фейри неизменно вызывает сомнения в среде магов. Сам же Кубок и руны на нём представляют собой типичный образец работы гоблинов.
А что же они у самого Кубка не спросят о его происхождении? подумала Берна. Раз уж им попался такой правдивый артефакт, можно это использовать. Или Этьен задаёт только вопросы, связанные с целями Конфигурации? Вдруг Кубок отказывается отвечать на всё остальное? Берна стала придумывать обстоятельства, при которых приключения Томаса Лермонта в Ином мире могли бы обрести важность для целей Майского ритуала, но быстро отвлеклась на саму балладу о Томасе Рифмаче. Слова зазвенели в голове Берны мелодичными колокольчиками – ей всегда нравилась эта песня. Почему мы её не исполняем на репетициях хора, задумалась она. Может, стоит попросить профессора Дервент включить её в репертуар? А то песен на латыни становится всё больше, а в них – ни колокольчиков, ни крови по колено, как в этой балладе. Берна замечталась и представила себя в роли королевы Фейри в роскошном бархатном платье изумрудного цвета на белом жеребце. Вот у ручья лежит на траве Томас Лермонт – Берна представила его себе с внешностью старосты Рейвенкло, светловолосого Мартина Фитцпатрика, который тоже пел в хоре. Вот он поднимается на локте и завороженно смотрит на Берну своими ясными голубыми глазами. «А теперь на полтона выше», прогремел голос профессора Дервент, и фантазия оборвалась, как нить, вытянутая из шерстяного платья. Берна нехотя вернулась к рукописи.
Обращает на себя внимание важность идеи «истинности» для многих могущественных артефактов. Шляпа Гриффиндора, распределяющая учеников в Дома, тоже, видимо, ориентирована создателем на некий эталон «истинной принадлежности» к чему-либо. Среди трёх Смертельных Реликвий есть «истинный» плащ невидимости (хотя тут, возможно, подразумевается иное значение этого слова). Возможно, этот фактор следует учитывать при попытках создания новых артефактов.
Это что же, профессор Госхок собирается создавать новые артефакты? Берна хорошо помнила то, что прочла в другом её трактате: что для создания магического артефакта нужно вложить в него часть своей витальности, необратимо понизив её запас в своём собственном сосуде. Стоит ли того «истинность»? Или это всё ради любви к познанию? Берна сделала пометку про создание новых артефактов в своём пергаменте и принялась читать дальше.
Что касается Небесной Чаши, известной среди магглов как Святой Грааль, то тут отследить историю артефакта особенно сложно. Про него есть много легенд среди магглов: большинство из них трактует Грааль в свете христианской религии. Как выяснилось в ходе майских событий 1347 года, история артефакта действительно связана с орденом тамплиеров (среди которых были и магглы, и чародеи). Маги-тамплиеры вкладывали в понятие «небеса» не божественность, подобно обычным рыцарям-храмовникам, а «высокие устремления», утверждая, что Чаша помогает осуществлять именно их. Легенда о том, что Небесная Чаша сделана не из горного хрусталя, а из «замёрзшего дыхания дракона» является скорее красивой метафорой. В данный момент Чаша находится в Хогвартсе, и её использование контролируется Советом магов Британии.
Про «высокие устремления» в последнее время по Хогвартсу поползли весьма занятные слухи. Этьен вложил в Конфигурацию цель найти способ превращать магглов в волшебников, и вот Элиезер, как говорят, намеревается попробовать провернуть это при помощи Грааля. Мол, что может быть возвышеннее, чем стремление зажечь огонь магии в том, в ком его не потрудилась зажечь природа? Оказывается, младшая сестра Макгаффина – сквиб, и с неё-то он и хочет начать. Говорят, она с матерью уже перебралась в Хогсмид из своего захолустья, чтобы быть поближе к Элиезеру. А ещё говорят, что Элиезер собирается передать сестре часть своей собственной витальности (он явно читал тот трактат профессора Госхок и сделал далеко идущие выводы). И, что самое интересное, говорят, что Элиезер поссорился со своей Эйриан из-за этого всего. Она и слышать не хочет, чтобы её драгоценный Эли делился своей магической силой с кем бы то ни было. Даже с родной сестрой.
Берна попыталась вспомнить, как вели себя сегодня Эли и Эйриан на уроке боевой магии. Кажется, они были в разных командах, но друг в друга никакими заклинаниями не бросались. И о чём это говорит? Берна вздохнула: разве влюблённых поймёшь? Если они не в ссоре – стали бы друг в друга кидать чары или нет? Чужие отношения – загадка почище какой-то там возвышенной чаши. Берна вернулась к свитку.
Знаменитый Философский Камень, которым несколько столетий владела ирландская ведьма, известная нам сейчас под именем Моргана, является, по сути, Камнем перманентности, закрепляющим результаты трансфигурации. Если отбросить сомнительные гипотезы, связанные с алхимией и «философским яйцом», то о создании этого артефакта нам тоже ничего достоверно неведомо. В 1320 году камнем завладела ведьма из Руси, Зореслава Яга, вызвав Моргану на поединок на метаморфозах и победив в нём. При помощи Камня Зореслава избавила свою страну от ига Костеуса Бессмертного, создавшего себе хоркрукс для поддержания бессмертия. В 1347 году по доброй воле Зореслава присоединилась к Конфигурации, так что Камень, хоть и находится у неё, включён в общее действие пяти артефактов.
Тут для Берны было столько всего непонятного, что она законспектировала весь параграф. Отметила для себя, что нужно почитать что-то про Русь и про иго Костеуса Бессмертного, найти, что такое «хоркрукс», а также выяснить про поединки на метаморфозах. Не расспросить ли саму Моргану про это? Всё-таки она теперь её наставница, как ни как. Берна подняла глаза на Мэгги, которая, судя по всему, задавала очередной вопрос Этьену, а потом перевела взгляд на Августу. Именно эта троица сумела расколдовать саму Ягу, которую Моргана поймала в своей пещере в какую-то хитрую ловушку. Почему мне никто ничего не рассказывает? Потому что ты не спрашиваешь, услужливо подсказал внутренний голос. Берна выпрямила спину. Не спрашиваю, значит, время не пришло спрашивать. И вообще у меня много дел – вот свитки надо читать.
Артефакты, дающие магическую защиту владельцу, довольно распространены и являются, как правило, безадресными предметами и элементами одежды, призванными защищать от конкретных либо любых негативных воздействий. Таковым является Пояс Неуязвимости (он же просто Зелёный Пояс), находившийся во владении мадам Бертилак. После того, как в ходе Майских событий был расколдован господин Бертилак, он же Зелёный Рыцарь, артефакт в качестве благодарности был передан Конфигурации. Чета Бертилаков утверждает, что Пояс давно находился в роду Бертилаков и передавался по наследству из поколения в поколение. Маггловская версия их истории приняла вид поэмы «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь», пользующаяся, несмотря на многочисленные искажения событий, чрезвычайной популярностью. В данный момент Пояс находится в распоряжении Совета магов Британии.
Берна вспомнила, сколько денег она потратила на защитные амулеты в лавке в Хогсмиде, оказавшиеся совершенно бесполезными, и криво усмехнулась. И тут же вспомнила про хрустальный шар, купленный там же. Он и сейчас был с ней, в её сумке-вместилище. Работать с ним Берна пока ещё не научилась, хотя давно пора было уже овладеть этим умением. Ей, рождённой в Самайн и потому склонной к прозрениям, сам Мерлин велел. Да что там Мерлин – вон Моргана уже два раза намекала, что без шара Берне не справиться с её заданием. А профессор Спор, которой Берна пожаловалась, что не знает, как подступиться к шару, посоветовала обратиться к профессору Диггори за личными консультациями. Ох, как всё сложно, как всего много, жаловалась самой себе Берна, потирая синяки, полученные на занятии профессора Яги, и пытаясь вспомнить, в какой день у неё репетиция хора. В свитке же оставался всего один абзац, и Берна сосредоточила на нём остатки внимания.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что нет необходимости ждать особенного стечения обстоятельств для вложения магической силы в некий артефакт. Возможно, необходимые условия можно создать путём ритуальной магии или на основе личного магического творчества. Однако, если особые обстоятельства сами по себе образуются на момент создания артефакта, его сила может возрасти, а воздействие – видоизмениться. Нет причин полагать, что создание новых артефактов невозможно в наши дни.
Нет причин полагать, что умереть от переизбытка тайных и явных знаний невозможно в наши дни, пробормотала Берна и отнесла свиток обратно библиотекарю. Взяв ветхую книгу по магической истории восточной Европы, она вернулась за свой стол, несколько минут задумчиво посидела над ней, поглядывая, как Августа что-то быстро строчит на пергаменте. Зачарованно глядя, как Клеопатра, змея Августы, выползает из рукава хозяйки и сворачивается клубком на стопке фолиантов, Берна уронила голову на изображение трёхголового дракона в распахнутой перед ней книге и заснула.
========== Глава девятая ==========
Из книги «Квиддич сквозь века» Кеннилворти Виспа (издание восьмое, 2011 год)
Игра «Толкучка» была популярна в Девоне, Англия. Это примитивная форма бугурта, единственной целью которого является сбить как можно больше противников с мётел. Победителем становится тот, кто последним останется верхом на метле.
Записи на полях в экземпляре Джинни Поттер: В Средние века эта игра была распространена повсеместно и даже использовалась тренерами по квиддичу на занятиях в Хогвартсе. Тогда она называлась «Царь Метлы». Многие средневековые магические игры сейчас утеряны, но исследователи начали интересоваться ими и восстанавливать по сохранившимся упоминаниям. Пометка для себя: надо выяснить, как играли в «Птиц» и связано ли это с квиддичем.
Гертруда Госхок, 31 октября 1347 года
После занятий, когда весь Хогвартс гудел в предвкушении праздника, а привидения Гриффиндора, храбрый сэр Робин и его менестрели, распевали песни прямо в Главном зале, Гертруда сидела, погружённая в свои мысли, и поглядывала на затянутый тучами небосвод на потолке, невпопад отвечая на болтовню Меаллана, привычно устроившегося рядом. Обед подходил к концу, а она так и не приняла ещё решение. Шум и крики ненадолго отвлекли её: Пивз запустил в зал несколько парящих в воздухе арбузов с вырезанными в них устрашающими ликами, что привело студентов в неописуемый восторг, но когда один из них с треском упал под ноги сэра Тристана де Мимси-Порпингтона, заляпав липкой мякотью его праздничную мантию, начался скандал. Теренс Пикс, тем не менее, быстро всё уладил при помощи Тергео и парочки шуток, а арбузы продолжили парить в безопасных углах зала, изредка зловеще вспыхивая огнями в глазах. Посмеиваясь над арбузными выходками полтергейста, Меаллан сказал Гертруде:
– Так что, увидимся вечером у избушки Зореславы?
– Да, до вечера.
– Постараюсь напиться до заката, чтобы потом не страдать, когда на моих глазах будете напиваться вы.
– Неужели никак нельзя снять с тебя гейсы, Меаллан?
– Ты знаешь, пожалуй, я даже не буду пробовать. Смерть – это ещё не самое страшное, что мне обещано за игры с гейсами.
– Мне кажется, это предрассудки. Стоит поискать способ.
– Ты прямо сейчас собираешься провести эксперимент? Я ещё не написал завещание.
– Сейчас у меня другие планы. К тому же, я знаю только про один твой гейс. Есть же и другие? Их, как водится, три?
– Увы, три, – со вздохом согласился Меаллан. – Мы сегодня наверняка окажемся в хижине Айдана, не так ли?
– Более чем вероятно.
– Ну, тогда второй мой гейс мне уже не скрыть.
– Заинтриговал!
– Я старался!
– Тогда ещё раз до вечера. Не напивайся настолько, чтобы не дойти до места встречи.
– Не дойду, так доплыву!
Вернувшись в свою комнату, Гертруда оглядела её и поняла, впервые за несколько месяцев, что в ней нет зеркала. Надо будет попозже попросить эльфов принести ей настоящее, а сейчас обойдёмся и трансфигурированным. Превратив гобелен на стене, изображавший сцену из рыцарского романа, в зеркало, Гертруда критически оглядела своё отражение. Мантия, в которой она когда-то покинула замок супруга, сильно истрепалась, а сапоги были стоптаны. Плащ неоднократно был порван и починен при помощи Репаро, но и от магии вещи изнашиваются – порой даже быстрее, чем без неё. Откладывать больше некуда – либо она идёт в Хогсмид за покупками, либо отправляется в Гринграсский замок, где в её бывшей спальне всё ещё хранится довольно роскошный гардероб супруги сэра Ричарда Гринграсса. Для покупок в Хогсмиде нужны деньги, которых у неё сейчас не так уж много. Зато всё в той же спальне найдётся и сундук с золотыми монетами. На дела Конфигурации она отдала всё, что было в сокровищницах Ричарда, а в свою спальню она не заходила ни разу, и вряд ли кто-то туда ступал, кроме домовиков, бережно вытирающих пыль с многочисленных фигурных поверхностей, на которые щедра обстановка Гринграсского замка. Я не боюсь туда возвращаться, я не боюсь войти в эту спальную, сказала она себе. И приняла, наконец, решение.
В этот раз она предпочла бы полететь туда на метле, но за окном дул суровый северный ветер. Точно такой же, как в Самайн несколько лет назад, когда она ещё была законной и… горячо любимой супругой сэра Ричарда. Слишком горячо. «Дети, зачатые в канун Самайна, бесспорно, будут великими магами», раздался в её голове голос из прошлого. Молния привычно замахнулась сгустком огня, но приостановилась: то тут, то там среди выжженной пустоши зеленели молодые побеги, которые ей не хотелось задеть. Вода, произнёс голос Жрицы из тумана, тут не хватает воды. А сгусток пламени в руках Молнии тем временем погас сам собой. Я не боюсь посмотреть в лицо своим демонам, сказала Гертруда и сделала портоключ в библиотеку Гринграсского замка. С усмешкой вспомнив песню Седрика, сочинённую им в этой библиотеке, она прикоснулась к портоключу, и очертания её комнаты сменились стройными книжными стеллажами, где в абсолютном порядке располагались бесчисленные фолианты.
Наложив Сомниум на портрет госпожи Гринграсс, Гертруда вышла из библиотеки и отправилась к своей бывшей спальне, запоздало сообразив, что ей придётся пройти мимо парадного портрета Ричарда. Держа палочку наготове, она свернула в нужный коридор и столкнулась с Сивиллой Лонгботтом, одной из глав совета по делам Конфигурации.
– Профессор Госхок! Какая приятная неожиданность!
– Госпожа Лонгботтом. Извините, что не предупредила.
– Ну что вы, это же ваш замок!
– Я предпочитаю думать о нём теперь, как о замке Совета магов Британии.
– Да, конечно, я понимаю.
Ничего она не понимает, и никто этого не поймёт, подумала Гертруда. Впрочем, это и к лучшему.
– Мне нужно забрать кое-что из моей бывшей спальни.
– На неё мы наложили защиту, на всякий случай. Сейчас я отправлю кого-то ее снять.
– Буду признательна. И можно потом не накладывать её снова – нет нужды.
– Как скажете, профессор.
Госпожа Лонгботтом вытащила из набитой пергаментами сумки свиток, написала на нём несколько фраз и сказала «Вибро». Гертруда улыбнулась: придуманный Этьеном способ общения через копии свитков, на которые наложено Протео, явно всё больше входил в обиход среди магов. Вскоре свиток Сивиллы завибрировал, и та удовлетворённо кивнула.
– Все готово. Так что спальня в вашем распоряжении. И с праздником вас!
– Благодарю! И вас тоже!
Госпожа Лонгботтом свернула за угол, оставив Гертруду один на один с коридором, где висел портрет Ричарда. Она подавила желание поправить причёску и одернуть мантию. Из чувства противоречия, она свернула волосы в грубый узел, закрепив его своей яблоневой палочкой, и двинулась вперёд. Уже собираясь сказать «Сомниум», она внезапно передумала и остановилась перед портретом, посмотрев нарисованному Ричарду прямо в глаза. Демоны так демоны.
– Гертруда, – протянул низкий голос, от которого внутри неё всё похолодело. Но холод тут же сменился жаром сгустка огня, который зажёгся в руках у Молнии.
– Ричард, – ответила она как можно спокойнее.
– На что ты похожа, дорогая! Что за причёска? И на тебе Конфундус, судя по всему? Раз ты эти лохмотья принимаешь за мантию?
– Я слишком сильно занята, чтобы уделять внимание таким мелочам.
– Чем же ты была так занята? Ах, дай угадаю. Твоя смешная маленькая теория?
– Да, она. Говорят, она изменит судьбу смешной маленькой Британии.
– Гордыня, упрямство, ложные цели. Дорогая, придётся тебя наказать.
– Ты портрет, ты всего лишь портрет. Слабый отпечаток ныне уже не существующего разума, который так любил выдумывать наказания. Бессильный и, если быть полностью откровенными, смехотворный. Оставлю тебя с этой мыслью.
– Моё наказание догонит тебя, где бы ты ни была и что бы ни делала, дорогая. Ты это знаешь.
Молния запустила сгусток огня в затянутое мрачными тучами небо над пустошью, пробивая в них дыру, в которую тут же пролился свет закатного солнца. Гертруда послала портрету Ричарда непристойное ругательство и собралась идти дальше.
– Бессильный, говоришь. Ты в этом уверена, судя по всему. Но я всё ещё умею делать вот это. Тебе наверняка приятно будет это лицезреть. Ведь ты же соскучилась, признайся.
Вопреки внутреннему голосу (и это был голос Профессора), говорившему ей не оборачиваться, она всё же обернулась и увидала, как статный Ричард с его высокими скулами и густыми бровями превращается в волка с оскаленными зубами. Не успела она похолодеть, как Профессор заговорил быстро и уверенно: спокойствие, только спокойствие. Сейчас не полнолуние, но ведь и Ричард умел превращаться в волка в любую фазу луны – это был предмет его особой гордости. Соответственно, заказывая парадный портрет, он договорился с художником, что тот изобразит обе его ипостаси. Ранее портрет не демонстрировал эту способность – видимо, ждал подходящего случая. И вот сейчас он решил выпустить демона из сундука – ты же ведь хотела демонов? А Ричард всегда был особо чувствителен к твоим желаниям. Так что всё объяснимо и нет поводов устраивать очередной пожар.
– Невероятно приятно, Ричард. Что может быть приятнее ещё одной иллюстрации твоей смехотворности? Всего хорошего! – сказала она как можно спокойнее и ушла по направлению к своей спальне.
*
Через несколько часов Гертруда явилась перед избушкой на курьих ножках, расположенной у Старого Дуба на поляне неподалёку от Хогвартса. На ней была новая парадная мантия из дорогого сукна цвета шелковицы, с вышивкой по подолу и чёрными рукавами с дюжиной изящных пуговиц на каждом. У неё ушло немало времени, прежде чем она справилась с их застёгиванием. Впрочем, этого великолепия всё равно никто не видел, так как сверху на ней был серый бархатный плащ, подбитый черным мехом, а усиливающийся ветер заставил накинуть и капюшон, скрывая старательно расчёсанные и уложенные косами вокруг головы волосы. Всё это оказалось не так уж страшно: особенно если совершать эти приготовления по собственному желанию, а не из-за необходимости соответствовать чьим-то высоким запросам. Она протянула руки к костру, вокруг которого уже собирались остальные, и настроилась на разговор со стихией.
Айдан Макфасти, как и она сама, задумчиво смотрел в костёр и был печален. Тоскует по Кристине, конечно, – неизвестно, сможет ли она присоединиться сегодня к ним. Тормод Маклеод, как всегда громогласный и возвышающийся над всеми остальными, вовсю обсуждал квиддич с Захарией Мампсом, выпускником Рейвенкло этого года. Гертруда видела, что Захария чувствует себя неловко от того, что оказался в компании своих бывших преподавателей. Слегка сутулясь от этого смущения и ежеминутно поправляя рукой очки, Захария кивал своей покрытой мелкими чёрными кудрями головой, во всём соглашаясь с профессором Маклеодом и поглядывая изредка на Перенель Дюбуа.
Перенель же никакого смущения не испытывала, и Гертруда отметила, как изменились её взгляд и манера держать себя за последние месяцы. Из белокурого ангела она превратилась в уверенную в себе ведьму, у которой уже многое за плечами. Вспоминая печальную историю влюблённости Перенель в Николаса Мэлфоя и последующие события, Гертруда в который раз напомнила себе, что перед ней ведьма, которая могла бы стать самой большой злодейкой нашего времени, переплюнув даже Горгону Блэк. Философский камень был у неё в руках, и отследить её после побега было не под силу никому. Но Перенель всё-таки вернулась, и вот она среди нас. И к тому же она – возлюбленная Зореславы Яги, чему Гертруда была теперь только рада. Судя по всему, Захария, некогда неравнодушный к Перенель, тоже перестал переживать по поводу этой неожиданной для всех связи, – его взгляд был полон любопытства, но не ревности.
Насколько яснее всё это читается в других, когда стихия наполняет тебя теплом, подумала Гертруда и вспомнила обнажённого Меаллана в водах утреннего озера. И где же этот Меаллан? Неужели всё-таки напился до беспамятства? Солнце уже село, а сумерки, наполненные шумом ветра и шелестом кружащихся осенних листьев, мягко окутывали поляну. Гертруда уже собиралась послать ему патронуса, как в небе появилась сильно виляющая метла, и ветер донёс голос Меаллана, распевающего весёлую песню на ирландском. Пока он спускался и приземлялся, избушка с ворчливыми скрипом и многими охами развернулась, дверь распахнулась, и Зореслава Яга, выпрыгнув из своего дома, подошла к костру.
– Ну что же, друзья любезные, все ли тут? – произнесла она, оглядывая собравшихся. – А где же принцесса наша шотландская?
– Будет позже. Если сможет, – коротко сказал Айдан.
– Вот оно что! Ну, нелегки дела королевские, это и пню понятно.
– Как тяжко монархом быть – ясно и пню: в какую-то вечно ты втянут… – попытался пропеть Меаллан, но Зореслава его оборвала.
– Друг наш поющий, ты полагаешь, что для того на тебя гейс наложили, чтобы ты напивался поперед батька в пекло?
– Какой батько, какое пекло?
– Ай, неважно. Я к тому, что гейс на тебе потому, что пить тебе и вовсе не стоит. Поскольку, напившись, начинаешь ты нести всякую ахинею.
– Не надо мне пить – то понятно и пню: какую-то сразу несу я…
– Меаллан! – смеясь, одёрнула его Гертруда. – Может, тебе стоит окунуться в озеро?
– Ну, если ты настаиваешь. Но я так старался…
– Да оставьте вы парня в покое, ишь набросились, как докси! – прогремел Тормод. – Лучше давайте уже и сами начнём, чтобы побыстрее стать, как он.
– А где Мэри? – спросила у Тормода Гертруда.
– Не будет её, – немного огорчённо ответил тот. – Она в Лондоне застряла, по делам…
– …шотландской короны, то ясно и пню, – вклинился Меаллан, и на этот раз его осадил сам Тормод, пригрозив наложить Силенсио, особенно, когда Меаллан начал выяснять, действительно ли эта Мэри Гамильтон существует или же является плодом их всеобщей фантазии.
– Холодно тут, – промолвила Перенель. – Не перебраться ли нам в хижину профессора Макфасти?
– Да уж переберёмся, – ответила Зореслава. – Только сначала вот что.
Она достала палочку и сказала «Репелло» – ветер тут же утих, и костёр, со всеми собравшимися вокруг него, словно оказался под магическим куполом. Далее Зореслава вытащила из-под плаща пучок трав и бросила его в костёр. Пламя вспыхнуло разноцветными искрами, и аромат разнотравья разлился в воздухе. Вдохнув его, Гертруда почувствовала лёгкое головокружение, а затем мысли прояснились, и витальность в её внутренней можжевеловой чаше вдруг взялась пузырьками. Стало весело и легко. Она заметила, что и с другими происходит нечто подобное: Захария распрямил плечи и перестал поправлять очки. Какие благородные у него черты лица, подумала Гертруда. Лицо Перенель пылало румянцем, а Тормод усмехался во весь рот, Меаллан же, казалось, протрезвел и смотрел на пламя с чем-то похожим на вдохновенное безумие, и даже Айдан перестал выглядеть удручённым. Зореслава тем временем шла по кругу мимо костра и выдавала каждому пучок травы. Гертруда взяла протянутый ей и вдохнула знакомый запах вереска.
– Все знают, что за ночка перед нами. Мы-то напьёмся, конечно, но попозже. А сейчас время изгнать из себя хоть одного демона. Поднакопили уж небось бесов? То-то и оно. Представьте их себе в виде чего-то, что славно горит, – и в пламя! А вслед за ним – тот букет, что я вам вручила, иначе мы тут задохнёмся. Фантазма!
С этими словами полупрозрачный образ её пучка трав поднялся в воздух и постепенно трансформировался в соломенное чучело. Чучело полетело в костёр, который выбросил столб удушающего пепла, но Яга кинула вслед за иллюзией свои травы, и его вытеснил аромат шалфея. Далее по кругу это проделали все, превращая иллюзию то в свиток, то в вязанку дров, то в…
– И что это было, Меаллан?
– Как что? Aqua vita. Отлично горит. Это ясно и пню…
Когда пришёл черёд Гертруды, она представила себе Ричарда, говорящего про «наказание», и иллюзия её пучка травы, летящая в огонь, сама по себе превратилась в полупрозрачный портрет. Гертруде оставалось лишь надеяться, что окружающие не успели разобрать очертания волка на нём, но запах палёного меха быстро рассеялся от тёплой волны верескового аромата. Когда все закончили ритуал, наступило молчание. Вполне торжественное – вот умеет же Зореслава создать настроение.
– Ну шо, теперича можно уже? – промолвил Тормод, тише, чем обычно, и, счёв общее молчание согласием, пустил по кругу чашу с элем.
После этого Зореслава сняла Репелло, и ветер немедленно подхватил запахи костра и понёс их в сторону озера. Компания направилась по тропинке через Рощу Фей к хижине Айдана. Сам он по дороге обращался к феям и, применяя Колоратус, учтиво просил их осветить своей сказочной красотой их путь. Феи зажигались разными оттенками и зависали переливающимися гирляндами вдоль тропинки. А когда они дошли до хижины, в ней горел свет, а на пороге стояла Кристина Кэррик. Белый пёс Иниго с радостным лаем выскочил и бросился к хозяину, но тот увернулся от него и поспешил к Кристине. Не стесняясь присутствующих, он крепко прижал её к себе. Иниго тем временем подскочил к Меаллану и начал ластиться к нему и вилять хвостом.
– Эх, погладил бы я тебя, дружище, да не могу, – со вздохом сказал Меаллан.
– Только не говори, что это твой второй гейс! – воскликнула Гертруда.
– Не буду. Я просто чёрствый чурбан, который никогда не гладит животных.
– Вот так дела! – сказала Зореслава. – Уж постарался тот, кто на тебя гейсы накладывал. И что же, всех животных гладить нельзя?
– Нет, только питомцев других людей. И казалось бы – в чём тут беда? Да только почему-то любят меня эти питомцы – мочи нету. Ну, вот сами посмотрите.
Иниго и правда из всех собравшихся крутился только вокруг Меаллана: подпрыгивал, игриво лаял и продолжал изо всех сил ластиться.
– Ох, горе-горюшко. Ну, а третий гейс-то какой?
– А вот этого, дорогие друзья, я не скажу даже под пыткой.
– Не есть мясо птицы или что-то в этом духе? – предположила Перенель. – Это классический вариант.
– Или не сечь учеников розгами? – спросил Захария.
– Жестоко для учителя! – рассмеялась Зореслава. – Может, не бегать босиком по утренней росе?
– Жестоко для мага воды, – сказала Гертруда, но своего варианта не предложила. Она увидела, что Меаллан не шутит – рассказывать про третий гейс ему совершенно не хочется.
– Не мочиться в западном направлении? – прогремел Тормод, который весь путь к хижине прикладывался к бутыли с элем. Затем он добавил ещё одно предположение на гэльском, которое Гертруда не разобрала, плохо зная этот язык, а Меаллан замотал головой и зашёлся хохотом.
– Не стоять перед домом, в котором давно уже ждут, – крикнул Айдан из хижины. – Долго вы ещё будете во дворе топтаться? Заходите уже! Иниго, сюда. Ну, и чего ты привязался к Меаллану?
Все зашли в хижину, толкаясь и со смехом скидывая плащи. Гертруде в нарядной мантии было немного не по себе – друзья поглядывали на неё искоса, но ничего не говорили. В хижине полыхал камин, на полу был расстелен мех, а в центре комнаты стоял бочонок с вином.
– Гром и блудеры[1]! А это чудо откель? – радостно заревел Тормод.
– Из личных запасов шотландского короля. Красное вино из Бургундии, – сказала Кристина.
– Ну, твоё высочество, наливай!
– Дорогой Тормод, если ты и правда хочешь стать придворным магом и помогать мне в государственных делах, как ты не раз говорил, тебе таки придётся поучиться этикету, – с улыбкой произнесла Кристина, а Айдан принялся наполнять чаши вином из бочонка и передавать их собравшимся.
– Мерлин сохрани! Без этого, шо, никак? Развалите же Шотландию к чертям со своим этикетом.
– Боюсь, вам таки понадобится этикет при дворе, – вставил Захария.
– А я тут всё, знаете, Захарию нашего подбиваю взять на себя квиддич в Хогвартсе, ежели мне придётся при дворе этикетничать. А может, того, наоборот? Захарию тебе туды во дворцы-палаты, а я, старый пень, уже останусь тут молодежь на мётлах гонять, пока дуба не дам? А, Кристина?
– В этом предложении определённо есть рациональное зерно, дорогой Тормод. С Самайном вас всех, друзья мои! – и Кристина подняла свою чашу.
Гертруда сделала глоток вина, оказавшегося сладким и немного терпким, и ощутила, как её наполняет тепло и радость. Кристина смотрела на неё с любопытством.
– Ты выглядишь сегодня как-то иначе, Гертруда. Что с тобой происходит нынче?
– Это она причесалась впервые за полгода, – ответил за неё сильно повеселевший Айдан. – А происходит с ней новый ученик.
– Точно, я слыхала про него уже – как там его зовут? Какое-то пафосное французское имя…
– Гертруда берёт в ученики только носителей пафосных французских имён – это факт, – вставила Перенель. – Сначала был Этьен де Шатофор, а нынче…
– Седрик де Сен-Клер – хором сказало сразу несколько голосов.
– Ну, тогда мне ведомо, кто будет следующим, – сказала Зореслава. – Новый староста Слизерина – у него имечко такое, что язык только сломать. Пока я выпила немного, можно и рискнуть произнести: Анри де Руэль-Марсан!
