Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)
Напряжение, любопытство, азарт, растущая уверенность в том, что она совладает с кольцом, – всё это испытывала Гертруда, но гнева среди череды эмоций по-прежнему не было. Перед ней всего лишь чья-то боль, искусно вложенная в чары. Чьё-то неумение сдержать внутреннего волка. Она мысленно потянулась, чтобы погладить этого волка и сказать: «я понимаю, я знаю, что бывает больно. Но не стоит выплёскивать это на других. Так ты не освободишься». Внутренняя Жрица коснулась руками вод озера. «Готовы?» пришёл вопрос Эли, стоящего в центре золотого узора с Граалем в руках. И три ответа «да» потекли к нему по искрящимся веткам. «Тогда – сейчас!»
– Эмансипаре!
– Эмансипаре!
– Эмансипаре!
Гертруда направила своё заклинание к Меаланну, к его третьему гейсу, через Грааль и ощутила, как оно слилось в сверкающей Чаше с двумя другими. Она успела отличить воздушную, прозрачную магию Кристины и терпкие, душистые чары Зореславы за секунду до того, как все три струи соединились в одну и ударили по кольцам. Те также сплелись, подобно змеям, образуя одно тугое кольцо, казавшееся непробиваемым. Но тройная стрела Эмансипаре вибрировала от вложенных в неё чар, и пронзённое ею кольцо рассыпалось на сотни крошечных криков, проклятий и обид, которые начали гаснуть один за другим. Несколько из них понеслись обратно по золотым ветвям, но их засосала воронка, вылетевшая из Грааля, превращая осколки колец в серебристую пыль. От происходящего покатились во все стороны магические волны, и Гертруда закачалась от их напора, но устояла. Волны долго ещё набегали, и Жрица ловила их, направляя в озеро, где появлялись и расходились по всей поверхности воды круги. Гертруда бросила взгляд на остальных – Кристина побледнела, но тоже держалась на ногах, Эли осел на пол, тяжело дыша и держа Грааль двумя руками, засыпанными серебряной пылью, а Зореслава ухмылялась и уже тянулась к чаше с элем. И, наконец, она перевела взгляд на Меаллана. Он стоял, немного покачиваясь, с широко распахнутыми глазами. Серо-голубыми, подумала вдруг Гертруда. Тиффани сорвалась с каминной полки и с пением полетела к нему, усевшись на плечо. Выйдя из оцепенения, он осторожно прикоснулся к ней одной рукой и – словно смахивая снежинки со щеки ребёнка – погладил по оперению, переливающемуся в закатном свете, которое мягко лилось в окно.
========== Глава пятнадцатая ==========
Из раздела «Трансграальная метамагия» в «Краткой энциклопедии магических терминов» (опубликовано в 2000 году)
Направление в метамагии (см. МЕТАМАГИЯ), зародившееся в середине XIV века в Британии. Трансграальными называют такие ритуальные метамагические действия, которые совершаются при помощи гармонизирующих артефактов-фокализаторов (см. ГАФ, ГРААЛЬ). Различают интервитальные, маледиктальные, креационные и конгениальные трансграальные действия. Трансграальные ритуалы проводятся, как правило, при помощи заклинания «Нексус Ментиум» (см. НЕКСУС МЕНТИУМ) в сакральное время при соблюдении принципов общей осознанности, добровольности и креативной интенциональности. Обязательным является участие в ритуале хранителя такого артефакта (см. ХРАНИТЕЛЬ).
Ида Макгаффин, 21 июня 1348
С утра шёл дождь, и поле для квиддича было покрыто небольшими лужами. Деревянные сиденья выглядели сырыми, но Эли постелил свой плащ, и мы втроём с удобством на нём расположились – Эли, Эйриан и я. Рядом уселись Айлин и Мэгги, а за ними – Этьен. У Айлин и Мэгги в руках были клубкопухи, покрашенные в синий и бронзовый цвета, и Мэгги периодически подбрасывала своего в воздух, выкрикивая «Рейвенкло!». Я глянула исподтишка на Этьена – как он на это смотрит. Но он, казалось, взирал на энтузиазм Мэгги со спокойным равнодушием. Я поискала глазами Саймона: он сидел в первом ряду среди учителей, на коленях у профессора Макфасти, которого, конечно же, о чём-то спрашивал: его звонкий голос легко прорывался сквозь шум всё растущей толпы. Братец так ждал этого дня, что заснул вчера вечером только после сонного зелья, а сегодня утром перед перемещением так хлопал в ладоши, что даже искры полетели! Я уже и забыла, когда видела их в последний раз. Но я теперь уже умею вызывать воду своей ивовой палочкой, так что искры потушила быстрее, чем мама успела вытащить свою.
Мне самой тоже интересно посмотреть матч по квиддичу, но гораздо больше меня обрадовала возможность снова увидеть всех тех, с кем я познакомилась на свадьбе у Эли и Эйриан. Кажется, я знаю уже всех шестиклассников из Рейвенкло и Хаффлпаффа! Они такие разные, но при этом все такие умные и взрослые. Неужели и я такой стану когда-нибудь? Впрочем, и на меня многие поглядывают. На свадьбе я не знала поначалу, куда деваться, а потом привыкла. Я ведь прославилась своим предсказанием про новый грааль. И вот вчера этот грааль создали студенты Хогвартса! Увидеть бы его одним глазком, пока не отдали французам. Когда Эли мне его описывал, вспомнилась формула профессора О’Донована про улыбку вселенной и рождение нового чуда. Наверное, и гармония прячется где-то тут рядом. Вот бы разглядеть! Но под крики студентов на поле появились команды, и я принялась разглядывать игроков, оставляя поиски гармонии на потом.
– Та команда, которая победит сегодня, – говорит мне Эли, – получит и кубок в первенстве Домов. Пока по набранным за учебный год баллам впереди Хаффлпафф, но в финал они не вышли, а разрыв в баллах – невелик. Так что кубок достанется либо нам, либо Гриффиндору.
– И так всегда, – вставляет Эйриан. – Мы пахали больше всех целый год, а кубок отдадут тому Дому, чей ловец окажется шустрее.
– И этим ловцом окажется Адам, – закричала Мэгги. – Рейвенкло!!
– Гриффиндор!! – заорали сзади, и, оглянувшись, я увидала нескольких гриффиндорок, включая Хизер Макфасти, которая весело мне подмигнула.
– Я бы не сказал, что «так всегда», Эйриан, – донёсся голос Этьена. – Хаффлпафф побеждал в первенстве Домов уже несколько лет подряд, набирая столько баллов за год, что даже победы других Домов в квиддиче их не спасали. Но я согласен с тобой, что как-то слишком много зависит от фактора поимки снитча.
– Сью поймает снитч! Сью поймает снитч! – начали скандировать сзади, и Этьен прервал свою речь, закатив глаза.
Сью в красной мантии плавно кружила над полем, а Эйриан и Айлин нашептали мне о том, что в неё влюблён и Адам, ловец Рейвенкло, и Алан, ловец Хаффлпаффа. Я вспоминаю лавку Хэмиша Макдугала, отца Алана, и тот день, когда Саймон погубил боггарта. Мы тогда познакомились с Кристиной – при мысли о ней я сразу начинаю искать её глазами. Она уже появилась в первом ряду и устроилась рядом с профессором Макфасти, а подле неё расположились профессор Маклеод и его невеста Мэри Гамильтон. Я поражаюсь, насколько они разные: огромный, похожий на медведя Тормод Маклеод с рыжей бородой и таким хохотом, что испугаться можно с непривычки, и стройная темноволосая Мэри с тихим голосом, всего год назад закончившая Хогвартс. Про них мне рассказали, что она предстала перед Маклеодом, когда тот с другими гриффиндорцами собирался в Лондон добывать Скунский камень, и попросила взять её с собой. Эли уверен, что без этой тихой слизеринки они не справились бы. А теперь она – правая рука Кристины и невеста профессора Маклеода. И они оба участвовали в битве под Пуатье – правда, я так и не поняла, какова была их роль. Стоит кому-то завести речь о битве, как сразу переходят на Анри с Филиппой и Орифламму.
– Эх, до меня только сейчас дошло: для профессора Маклеода – это же последний матч его Дома, – печально сказала Айлин. – И последний шанс для него увидеть кубок у своих подопечных в руках. Пожалуй, я буду болеть за Гриффиндор.
– Ты с ума сошла? – сказала ей Мэгги. – А как же Бенедикт?
– Бенедикт всё поймёт, – твёрдо сказала Айлин и перекрасила клубкопуха в цвета Гриффиндора.
– Рейвенкло! – грозно закричала Мэгги. – Бенедикт!!
Бенедикт и двое других охотников Рейвенкло, которых я не знала по именам, перебрасывались для разминки квоффлом. Этим же были заняты гриффиндорские охотники, среди которых я узнала Эрика и Дугласа, похитителей Эйриан. Я так переживала во время всех этих свадебных испытаний – смешно вспомнить. А уж когда Берна Макмиллан вмешалась и похитила Эли, я и вовсе так перепугалась, что родители и даже Саймон принялись успокаивать. Я посмотрела в сторону рядов, где сидели слизеринцы, и разглядела профиль Берны: вздёрнутый нос и слегка надутые губы. Она смотрела не на поле, а выше, на небо, откидывая назад каштановые пряди. Непроизвольно и я взглянула на него: солнце снова пряталось за тучами. Неужели опять пойдёт дождь? Тем временем Киприан Йодль, который на этом матче выступал судьей, подал сигнал, и финальный матч начался.
– Бенедикт!! – закричала снова Мэгги, когда тот забил первый гол.
– Да уж, пусть Бен постарается, – проворчал Этьен. – А то столько баллов потеряли из-за его драк с Артуром.
И Бенедикт явно старался, но и противники не отставали. Я еле успевала следить за квоффлом, который перелетал из рук в руки с огромной скоростью. Сёстры Уизли, гриффиндорские загонщицы, казалось, были вдвое меньше семиклассников-загонщиков Рейвенкло, но при этом вдвое быстрее и ловчее. Атаки Бенедикта через раз срывались из-за меткого попадания бладжером. И всё же голы Рейвенкло забивал! Я поняла, что тайно болею за Дом Эли, хотя меня и зацепило то, что сказала Айлин. Что-то там произошло, во время битвы с Филиппой де Монфор, отчего профессор Маклеод невесел, да и расставание с Хогвартсом на носу.
Зато он женится: их с Мэри свадьба назначена на июль. Эли сказал, что она состоится в Эдинбурге: придворные магглы должны это видеть. А когда с торжественной частью будет покончено, они переберутся в Хогсмид, а там уж начнётся настоящее веселье. Свадьбу профессора Спор и Хэмиша О’Брайана отпраздновали через неделю после Элиной: рассказывают, что весь Хогсмид гулял три дня. Нас с Саймоном туда не отпустили – но, может, хотя бы к профессору Маклеоду разрешат заглянуть?
– Адам! – закричала Мэгги, и я перевела взгляд с загонщиков на ловцов, пытаясь разглядеть снитч. Сью и Адам стремительно носились по полю, но я нигде не могла усмотреть крошечный золотой мячик, за которым пришлось прыгать Коналу во время танцевального испытания. К тому же, начал накрапывать дождь, и господин Йодль объявил перерыв, во время которого игроки наложили Импервиус на свои мётлы и мантии. Эли выставил над нашими головами невидимую преграду, и я услыхала, как Мэгги с Этьеном спорят об уточнении Репелло. Я нащупала в кармане свою палочку и представила себе внутренний котёл. Зелье в котле переливалось бирюзовым, и мне вдруг ужасно захотелось направить его силу в палочку и сотворить что-то чудесное – чтобы сидящие рядом восхищённо захлопали в ладоши… Эх, я когда-нибудь тоже научусь уточнять заклинания. Уже совсем скоро – на уроках профессора Госхок. Что-то её не видно сейчас среди зрителей, но я пригляделась к ней на свадьбе Эли, и она мне сразу понравилась. Конечно же, прошептала Эльфи, она ведь бывшая наставница Этьена, и он о ней так хорошо отзывался.
Мне вспомнились слова Этьена, сказанные под елью во время свадьбы. Эльфи внутри встрепенулась от этого воспоминания и закружилась вокруг ёлки, пружиня босыми ногами на пышном ковре из мха. Разговор этот случился, когда уже начинало темнеть, а танцы на поляне становились всё более буйными. Этьен подошёл ко мне и попросил показать мою палочку, а чтобы нас никто не сбил с ног, пока он её разглядывает, он повёл меня к разлапистой ёлке, что росла в лесу недалеко от поляны. Под елью лежала, подложив руки под голову, Мэгги, которая сообщила, что «отдыхает от вида веселящейся Берны Макмиллан». Она поделилась с нами утащенными со столов угощениями, и мне очень хотелось расспросить её про землетрясение, которое они устроили с Эйриан. Но моим вниманием завладел Этьен: удобно примостившись под пахучими ветвями, он принялся рассматривать палочку. Он долго расспрашивал меня про то, как я работаю с внутренним сосудом, а затем сказал, что лучше бы было с самого начала учиться обращаться с двумя палочками. Мои родители, оправдывалась я, считают, что хотя бы к одной надо привыкнуть сначала. Этьен вздохнул, а потом выдал следующее: «Тебе ужасно повезло, Ида. Ты будешь учиться в совсем другом Хогвартсе – не таком, в каком мы с Мэгги когда-то очутились. С сентября введут много новых предметов, и обязательных, и факультативных. Гертруда об этом позаботилась – каков удар по глупости! А французские маги обязательно соберут свою конфигурацию – и, судя по тому, как всё складывается, Бобатон тоже станет на путь магического познания. Будет с кем соревноваться! И кстати о соревнованиях. Хогвартс ведь будет принимать Триволшебный турнир! И главное… Главное, Ида, заключается в том…» Я помню, как замерла тогда, а Мэгги перестала жевать. Что же может быть важнее всего того, что он уже перечислил?! «Главное, что меня назначат старостой Рейвенкло, и я уж не дам никому обойти нас по количеству баллов за год! Так что, если ты попадёшь в Рейвенкло, Ида, готовься учиться до потери сознания!» У меня дух перехватило – неужели он это серьёзно? – но Мэгги безудержно захохотала и потянула меня обратно на поляну. Этьен пошёл за нами, и, оглянувшись на него, я увидала, как он улыбается.
Дождь словно раззадорил игроков – голы посыпались чаще, а бладжер близнецов сбил с метлы одного из загонщиков Рейвенкло, который упал прямо в лужу. Ловцы кружили вокруг сестёр Уизли, и я вскоре поняла, почему: снитч словно играл с их бладжером в догонялки. Второй загонщик Рейвенкло направил бладжер в Сью, но та легко увернулась, припав к метле и сделав крутой вираж, встряхивая на лету мокрой шевелюрой. Гриффиндорки за нашими спинами закричали с новой силой. Эли шептал что-то на ухо Эйриан, и они тихо хихикали, а сестрёнка Эли задалась вопросом, почему Этьен решил, что старостой в новом учебном году назначат его – в Рейвенкло же учится мой брат! Эльфи вскинула голову, но спорить с Сестрёнкой не стала. Я посмотрела на Эли и его жену – оба они сейчас светились, как мой брат в тот день, когда он позировал для Тэгвен. Эли мне рассказал потом, что он задумал тогда. Только ему такое и могло прийти в голову.
«Вот если бы художник-чародей нарисовал портрет нашей прабабушки, Ида! Да такой, как она была в молодости! Если мы и наши родители поделимся воспоминаниями о ней, а портрет Томаса Лермонта опишет, какой она была тогда, то художник ведь сможет прочувствовать, какой она была, и уловить это в портрете! Тэгвен точно смогла бы! А там уж осталось использовать Грааль…» Но Эли тут слишком замечтался, как он мне потом объяснил. Грааль помогает лишь с целями Конфигурации, а создание портрета прабабушки, как ни крути, к ним не относится. «Хотя если подумать», никак не мог успокоиться мой брат. «Разве такой портрет не стал бы своеобразной победой над временем?» Вот и как такого Эли не сделать старостой Рейвенкло? Хотя, вставила девчонка из Кардроны, возможно старостами выбирают не мечтателей, а тех, кто может прикрикнуть на малышню. Может Эли прикрикнуть? Нет, этого я себе представить не могла.
– О нет, – услыхала я голос Айлин и посмотрела снова на игроков. Дуглас и Эрик преследовали Бенедикта, у которого был в руках квоффл, и, нагнав его, сжали с двух сторон.
– Ты же за Гриффиндор болеешь, – напомнила ей Мэгги. – Так что твоя реплика: «о да!»
Бенедикт тем временем словно рухнул вниз, вырываясь из «объятий» гриффиндорцев, и уронил квоффл, который подхватил другой охотник из Рейвенкло, летевший ниже. Ещё несколько стремительных перебрасываний – и квоффл снова у Бенедикта, и он забивает гол.
– О да, – тихо проговорила Айлин, а потом громко закричала «Гриффиндор, вперёд!» вместе с Хизер и её подругами.
– Если так пойдёт и дальше, то Рейвенкло наберёт достаточно очков, чтобы победить и без снитча, – сказал Этьен.
Но дальше всё пошло не так успешно для Рейвенкло: сёстры Уизли сбили и второго загонщика, а Сью с Адамом помчались за снитчем, что снова завертелся возле бладжера.
– Что у них там такое, у этого снитча с бладжером, – тоже роман? – проговорила Эйриан. – Эли, когда мы вкладывали цель увеличить количество любви в мире, мы случайно про квиддич не думали?
Сёстры Уизли принялись теперь гоняться за Адамом, лишая его возможности приблизиться к бладжеру. Он ловко уклонялся и умудрялся нагонять Сью, отталкивая её от снитча, но и она не уступала ему в проворности. И вот одна из близняшек – уж не знаю, какая именно – ударила по бладжеру, и он взмыл вверх, и за ним рванул золотой мячик. Сью находилась в этот момент выше в воздухе, чем Адам, и она уверенно полетела вверх. Адам же начал набирать скорость так стремительно, что я ахнула! Догонит?! Все вокруг взревели, и я услыхала, как профессор Маклеод кричит громче всех – «Гриффиндор!» И Сью опережает Адама на долю секунды, сжимая в кулаке снитч! Усиленный голос господина Йодля заорал о победе Гриффиндора, а от визга за спиной я чуть не оглохла. Затем со всех сторон начали вскакивать и бежать к профессору Маклеоду гриффиндорцы – они набрасывались на него с объятиями, восторженно крича. В воздухе завертелось несколько серебристых патронусов – словно просвет возник в затянутом тучами небе – и я подумала о том, каким будет мой патронус. Или матронус? Может, я тихонько опробую оба заклинания сегодня вечером?
Но вечером, лёжа в постели и сжимая в руке палочку, я всё-таки не решилась шепнуть волшебные слова. Зато, вспоминая события дня, я набрала несколько моментов, которые наполняли меня радостью, – и счастливый вид профессора Маклеода на праздничном обеде, когда ему вручили кубок первенства Домов, и смущённая улыбка Бенедикта, которому Айлин сказала, что таких красивых голов ей не доводилось видеть с тех пор, как Хогвартс закончила Мерида Маккормак, и всеобщее ликование учеников, для которых наступили летние каникулы. Видимо, студенткой Хогварста стоило стать лишь для того, чтобы переживать в конце каждого учебного года такие взрывы эмоций – от которых сам замок, этот огромный ласковый зверь, кажется, хотел упасть на спину и дать мне пощекотать себе живот. Только где у него спина и где живот? Я просто погладила тайком его стены и представила, как он щурится от удовольствия. Его что же – никто не гладит кроме меня?
А после обеда Кристина повела меня в Комнату по Требованию, чтобы показать новый грааль. Когда мы добрались до нужного коридора и прошлись по нему три раза, дверь возникла не сразу. Кристина даже замерла сначала в нерешительности, а потом попросила меня немного подождать в коридоре. Я принялась гладить стены замка, но она вскоре вышла за мной, объяснив, что в Комнате был некто, кому нужно было побыть в одиночестве, а теперь уже можно заходить. Внутри я ощутила отголосок чьей-то грусти – или это был всего лишь шум дождя снаружи?
Сон затягивал меня, когда я пыталась вспомнить Мировое Яблоко – удивительный прозрачный шар из хрусталя, похожего на корочку льда в Источнике желаний под старым боярышником. Хрустальное дерево, что поддерживает шар, нежно оплетая его до середины ветвями, не мешая свободно крутиться во все стороны. На поверхности шара – очертания морей и стран, и волшебный свет скользит по ним золотой полосой. На той части шара, где нет золотого света, зажигается менее яркий серебряный. Я смотрю на Западный океан, залитый золотым светом, и касаюсь его рукой.
Корочка хрустального льда от прикосновения тёплой ладони сразу трескается, и на поверхности появляется вода. Я наливаю воду в поильник для овец. Маленькие ягнята выбегают на лужайку перед стойлом и начинают скакать по молодой траве. Я скидываю надоевшие за зиму сапоги и ступаю по тёплой земле – шаг за шагом, пока не ощущаю под ногами мох. Он пружинит и подбрасывает меня вверх – я лечу и пытаюсь поймать золотой снитч, но он выскальзывает из рук, смеётся и манит за собой. Пока я его догоняю, снитч превращается в сверкающее золотое яблоко, а затем – в мерцающее серебряное. Яблоко катится по небу, оставляя за собой огненные буквы – я собираю их в чашу, стараясь не упустить ни одной. Начинает накрапывать ласковый дождь. Наполненная буквами чаша превращается в шар, вспыхивает малиновым огнём с фиолетовыми отблесками и падает в Источник желаний под старым боярышником. Я слышу шелест и оглядываюсь. Среди деревьев сияют два белоснежных силуэта – олень и олениха. Они зовут меня за ними, но я медлю, и они исчезают в окутанной сумерками чаще.
========== Глава шестнадцатая ==========
Отрывок из письма, адресованного Просперо Лансекуру (из архива фонда «Наследие Лансекура»). Датируется началом XVII века
«Кроме того, ты просто великолепен в гневе, дорогой Просперо, что и говорить. Я бы изменил тебе ещё раз только для того, чтобы снова лицезреть это поистине впечатляющее зрелище. Но, как мы оба прекрасно знаем, наша Смуглая Дама уже покинула Лондон. Я так и не разгадал её тайну – думал даже броситься за ней вслед, но потом вспомнил, что приглашён на бал-маскарад у графини Пемброк, и оставил эту затею. Надеюсь, твоя изощрённая ревность найдёт отражение в сонетах – давно они уже не выходили из-под твоего пера! Уже предвкушаю первую строку – «Мешать соединению ваших чар я не намерен…» Впрочем, не буду отбирать у тебя хлеб.
А в перерывах между стихосложением и постановками трагедий (третья трагедия подряд, Просперо? С тобой не напасёшься кружевных платков) отчего бы тебе не задуматься о рунах? Ты когда-то пытался выяснить, по каким признакам можно понять, что маг уже готов для прохождения нового ученичества и получения следующей руны. Так вот, я снова обошёл тебя на поворотах, дорогой мой бывший наставник (это всё трагедии – отнимают они у тебя запал для постижения тайн магии). Каждая новая руна, кроме самой первой, требует жертв (да-да, мой дорогой властитель дум, не только зрители требуют, чтобы лев на сцене растерзал девственницу). Чтобы выйти на новый виток своего чародейства, нужно пережить личную трагедию и лишиться чего-то важного для тебя. По-настоящему важного: тут не срежешь путь и не найдёшь лёгкой дороги. Так что, коль хочешь новую руну, изволь разыскать в себе девственницу, сорвать с неё покровы и выдать льву на растерзание. Я серьёзен, как никогда, дорогой Просперо.
Так что если я когда-нибудь тебя всё-таки брошу, утешайся мыслью, что это ради стихии воздуха. Или земли – я ещё не решил. Ибо ты мне неимоверно дорог, пусть и утверждают твои сонеты, что я умею любить только себя самого. Поэтому я и делюсь с тобой этой тайной. И разделю с тобой также бутыль хереса, ежели ты волею судеб окажешься в Сассексе на грядущей неделе. Я соскучился, чёрт тебя подери.
Искренне (или около того) твой,
У.Г.»
Июль 1348
Меаллан О’Донован
Какая же ты непоседа всё-таки! Разбросала всё, до чего смогла добраться. Может, так тебя и назвать, Непоседой? Что, даже записку чуть не съела? Я же кормлю тебя пять раз в день. Может, надо шесть? Ну, иди сюда, чудовище, поглажу.
Хорошо, что я помню эту записку наизусть. Я и то первое письмо от «тайного друга» помню – которое Гертруда сожгла. Перечитал его тогда, наверное, несколько десятков раз, даже ужин пропустил: сидел на берегу озера и читал. Не потому, что оно меня так уж позабавило, а затем, чтобы после всего словоблудия добраться до фразы «Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи». Эй, ну и когти у тебя! Обязательно их в меня запускать, когда я тебя глажу?
А записка, с которой мне тебя подкинули, была короткая: «Ты, как я погляжу, разучился за долгие годы чужих питомцев гладить. Вот тебе твой собственный – тренируйся. Твой тайный поклонник друг (не Макфасти). P.S. Так как насчёт бороды?» Похоже, снова Зореслава и компания повеселились, но мне хочется думать, что и Гертруда была с ними. И что это она тебя выбрала такую красивую. И когтистую.
Да, красивая – что смотришь так подозрительно глазами своими изумрудными? Разве низлы бывают некрасивыми? Шерсть одна чего стоит с её разводами: золотистыми, рыжими, коричневыми! А кисточка на кончике хвоста? Просто львица, а не низл! Назвать тебя Львицей? Лео? Леонида? Леонарда? Нравится тебе такое имя? Ай! Судя по всему, не очень. Эписке! Хорошо хоть, что могу снова пользоваться магией не только на уроках, а то из-за царапин я уже и палочки в руках держать не смог бы.
А вот палочку грызть не стоит, вот честно. Нет, вторую тоже не надо. Если тебе древесина сосны пришлась по вкусу, я тебе в лесу подберу прутьев и принесу, чтобы грызла сколько захочешь. Знаешь, что про владельцев сосновых палочек говорят? Что жить они будут долго. И ещё то, что они часто бывают одиноки. Печальное сочетание, не правда ли? Впрочем, у меня теперь есть ты, неугомонное создание, и одиночество уже не так пугает. Куда же нам с тобой направиться? Мир велик.
Может, в Африку, за рогами и хвостами громамонта? Зельеварам в Британии вечно их недостаёт. Только не будет ли тебе там жарко, пушистой такой? Может, наоборот, на север – в Норвегию, а то и вовсе в те края, откуда Зореслава родом. Она говорит, там леса бескрайние, которые зимой на месяца четыре, а то и пять, укутываются в снега. А ещё там жар-птицы водятся, которые немного на фениксов похожи. Может, тебя жар-кошкой назвать? Жаркошка… Что, опять не то? И не устраивайся тут, это моя постель. Заснула. Что ж, пойду тогда прогуляться – на дворе снова дождь, уже который день подряд. И авгур Орсины всё воет и воет. А когда замок обволакивает пелена дождя, мне кажется порой, что я слышу биение сердец каждого, кто сейчас в нём есть.
Сейчас в нём совсем мало обитателей: все студенты разъехались на каникулы, сэр Тристан отправился в замок своего сына и не вернётся до сентября, Фабиана гостит у родичей, Филлида переехала в Хогсмид к мужу, а Тормод нынче перебрался в Эдинбург. Вовремя с меня сняли гейсы – свадьба у него с Мэри выдалась особенно весёлой – так что я напился так, что ничего утром не помнил. Мне рассказывали, что, соревнуясь с кем-то в метании хаггиса, я попал оным по часам на Ратуше, но я полагаю, что меня просто разыгрывают. Зореслава и Айдан пуще других стараются дать мне понять, что я снова «один из них», и я им за это благодарен. Но не вернуть всё, как было, хоть бочку эля выпей после заката и добрось хаггис до луны.
Дождь льёт как из ведра, но я выхожу из замка, чтобы не прислушиваться и не слышать то одно сердцебиение, которое не даёт мне покоя, пока я в одних с ним стенах. Что-то с ним не так, и я не могу понять что. Раз ты решил покинуть Хогвартс в скором времени, мягко говорит Сестра, то незачем уже и пытаться прислушиваться. И Мананнан мак Лир, чьи волны сейчас набегают на мой внутренний берег с тихим плеском, согласно кивает. Друг Меаллан вздыхает, а Конла спрашивает у Мейв, что думает она.
Мейв. Теперь она уже не та молодая ведьма в расцвете сил, каковой она была все эти годы. После ритуала эта субличность изменилась: стала выглядеть так, какой могла бы стать сама Мейв в свои сорок пять, если бы не умерла. В рыжих кудрях засеребрилась седина, вокруг глаз появились морщинки, уголки губ опустились. Я вспоминаю вечер в хижине Айдана – и вспоминать буду, наверное, до смерти. Даже если впаду в старческий маразм и забуду собственное имя, я буду помнить этих трёх женщин, неистово мерцающих и направляющих на меня палочки. И одна из них, ожившее аметистовое пламя, от которого я не могу оторвать глаз, целится прямо в Мейв, словно видит её своими глазами. Я отмечаю, ни с того, ни с сего, что она выбрала свою яблоневую палочку для ритуала, и зачем-то цепляюсь за эту мысль. Внутренняя Сестра тоже, конечно, метит в Мейв, исходящую яростью и сыплющую проклятьями. Сестра готовится сказать «Сагитта» – в последний раз. Мейв-чудовище, Мейв-гарпия, Мейв, сломавшая мне жизнь. И тут к ней мысленно тянется Гертруда – но не с намерением убить. «Я понимаю, я знаю…» И Сестра опускает палочку, а Мейв, опешив, перестаёт кричать и замирает. И тогда я говорю ей: «Прости. Мне не стоило тогда вести себя так. Я обидел тебя и жалею об этом». И после этого Эмансипаре взорвало всё вокруг, и волны Мананнана окатили мой мир от края до края. И вот теперь Конла спрашивает у Мейв, что она думает, и она отвечает, прикоснувшись обнажённой стопой к россыпи мокрой гальки:
– Она ведь не гонит тебя.
– Но она и не даёт понять, что хочет, чтобы я остался. Или хотя бы, что она не против.
– Она ведь дала тебе свободу выбора после ритуала. Значит, выбор остаться у тебя тоже есть.
– Есть, но правильный выбор – уехать.
– Тогда уезжай и не думай, что не так в её сердцебиении.
Так я и поступлю, думаю я, шагая по лужам на пустоши, не пытаясь отвести от себя дождь. Вереск ещё не цветёт, а асфодели уже осыпаются. Кусты дрока перестали дразнить глаз желтизной. Зато чабрец пахнет даже под дождём, и кое-где виднеется примула, у которой началось второе цветение. Что ж, осталось дождаться, когда директриса вернётся в замок, и заявить об уходе. Конечно, та не обрадуется – ей и так нужно разыскать с полдюжины новых преподавателей до начала нового учебного года. Этим она сейчас и занимается. А в замке остались только Орсина, Бердок, Теренс и эльфы-домовики, которые вовсю принялись за заготовки на зиму. И Гертруда, конечно. В начале июля она отправилась гостить у сестры, которая живёт в Йорке, но к свадьбе Тормода и Мэри вернулась в Хогвартс. Я хорошо помню пустоту замка, пока её не было – словно взрослые задули ребёнку свечу, при которой он тайком читал по ночам. Но если я уеду, эту пустоту придётся взять с собой.
– И всё-таки ты говоришь «если», – сказала Мейв.
– Я имел в виду «когда».
Друг Меаллан вздыхает снова: только тут, в Хогвартсе, он и смог ощутить, что действительно приходится кому-то другом. Бедный Седрик так старался быть частью происходящего здесь, что не видел, как ломился в открытую дверь. Кто знает, как у них так выходит, но двери тут распахнуты. Наверное, надо уметь это чувствовать. Я смотрю в сторону Хогвартса и вижу, как небо над замком рассекает золотой узор молнии, и представляю себе незримый Нексус Ментиум, опутывающий замок. Наверное, не слышу я на самом деле никакого сердцебиения, а просто представляю его себе – или образ приходит по невидимой артерии, в которой струится кровь сердца этого удивительного места. Места, которое мне вскоре предстоит покинуть. Вот только дождусь возвращения директрисы.
Под далёкие раскаты грома я поворачиваю и направляюсь обратно к замку в сгущающихся сумерках. Сталкиваюсь с Теренсом у парадной лестницы и останавливаюсь поболтать. Он спрашивает, не свести ли нам ещё два одиноких сердца – Орсину и Бердока, но я убеждаю его, что эти двое вполне довольны своим одиночеством. «А что профессор Госхок?» спрашивает Теренс с хитрым прищуром. Она, мол, не похожа на тех, кто предпочитает тишину и уединение. «Кто бы мог её осчастливить, а, Меаллан? Может, я ей приглянусь, как думаешь?» И Теренс расправляет плечи и творит что-то с бровями: наверное, эта пантомима означает «я – орёл-мужчина». Я хлопаю его по плечу и советую метить выше – почему бы саму директрису не попробовать осчастливить? Мы хохочем, и я отправляюсь в свою комнату на третьем этаже. «А авгур-то перестал стенать», кричит мне вслед Теренс, «Видать, завтра дождь наконец-то прекратится».
