Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)
– Он, наверное, не может поставить никому плохую оценку! Видишь, как помогает всем? Чуть ли ни сам формулы за каждого тупицу придумывает! – бросила она Эмеральдине, которая уже перестала ждать ответ на свой вопрос.
– Думаешь? Ну, с такими гейсами в учителя не идут. Свихнуться же можно.
И на этом обе они, покончив с уборкой и зельями, вышли из класса зельеваренья. При этом Берне удалось расслышать, как Хизер объясняла друзьям, что «штырехвосты» – это, конечно, клинохвосты, а шишугами на севере Англии иногда называют крупов. Облегчённо вздохнув, Берна поспешила на обед. Какое-то время, пока она поднималась по бесконечной винтовой лестнице, за ней летел Пивз и напевал «Берна баню пропотела, Берна бане надоела», но когда та добралась до первого этажа, он отстал, перекинувшись на группку малышни из Рейвенкло с целью показать им парочку «самых модных» танцевальных движений. Это напомнило Берне про грядущие танцклассы, и она мысленно взмолилась милостивому составителю расписания: только не сегодня, только не сегодня.
Возымела ли её немая мольба успех или просто повезло, но танцклассы начались в тот день только для учеников первого и второго классов. Так что после обеда Берна решительно направилась к кабинету профессора Диггори, находившемуся в Северной Башне. Преодолев несколько запутанных лестничных переходов, она добралась до седьмого этажа, где её учтиво поприветствовал портрет рыцаря в доспехах, восседающего на пони:
– Доброго тебе пути, прекрасная юная леди! Держись за перила на спиральной лестнице. Ежели что случится – сэр Кадоган всегда к твоим услугам!
Опять лестница, хмуро подумала Берна, вяло улыбнувшись сэру Кадогану. Пройдя коридор, она увидала ввинчивающуюся в башню крутую спираль лестницы и чуть было не передумала, но всё же упрямство взяло своё. Когда она через некоторое время стояла, пытаясь отдышаться, в кабинете профессора по прорицанию, вид у неё был ещё более хмурый.
– Берна Макмиллан, если я не ошибаюсь? – произнесла Орсина Диггори, направляя на Берну взгляд больших серых глаз. У неё были тонкие брови и губы, а длинными изящными пальцами она гладила взъерошенную птицу, сидевшую у неё на руках. Тот самый авгур, догадалась Берна.
– Да, профессор.
– У меня отменная память на лица. А я предчувствовала, что ко мне сегодня пожалует гостья из Слизерина. Так чем же могу служить представительнице Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов?
– Профессор, вы не могли бы проконсультировать меня насчет хрустального шара? Моя наставница…
– Дух Морганы, надо полагать?
– Да, он самый. Моя наставница, дух Морганы, дала мне задание, для выполнения которого может пригодиться умение им пользоваться.
– Могу я узнать, что это за задание?
– К сожалению, я не могу вам рассказать, так как Моргана это мне запретила. Дух Морганы, в смысле.
– В таком случае, ты, конечно же, практикуешься в окклюменции?
Берна совершенно не практиковалась в окклюменции, но всё равно кивнула и понадеялась, что это выглядело убедительно.
– Работа с хрустальным шаром может хорошо вписываться в твои упражнения с субличностями. Неплохо было бы также согласовать это со знаком зодиака и персональным лунным циклом. Также стоит подключить нумерологию, чтобы просчитывать оптимальные даты для выхода в тонкий план бытия.
Берна ощутила новый прилив уныния. Ещё только зодиаков и циклов ей не хватало. Нумерология и прорицание были факультативными предметами, записываться на которые Берне не приходило в голову. Неужели теперь ей придётся вникать в эти премудрости?
– Когда ты родилась, Берна?
– Первого ноября, – ответила она со вздохом. Она уже поняла, что вляпалась.
– В Самайн? О, как чудесно, – возбуждённо сказала профессор Диггори и, посадив в клетку авгура, выглядевшего приблизительно так же уныло, как и Берна, взяла чистый свиток и начала что-то увлечённо чертить, иногда задавая Берне уточняющие вопросы.
Через час Берна вышла из кабинета профессора, держа в руках исчерченный сложными схемами и диаграммами свиток, чётко осознавая две вещи: во-первых, ей, несомненно, само мироздание велело стать великой прорицательницей, во-вторых, если Элиезеру удастся превратить свою сестру в мага, она попросит его проделать с ней тот же фокус наоборот – сделать её простым магглом, чтобы она могла прожить свой век без всех этих сложностей. Особенно без учёта персонального лунного цикла. Берна остановилась на полпути вниз по спиральной лестнице и долго стояла, затерявшись в путанице собственных мыслей. Затем быстро побежала вниз, внезапно повеселев, и даже кинула на ходу какую-то любезность сэру Кадогану, который вытянулся в струнку и поклялся убить ради неё любое чудовище или лучше два.
Вечером, пока большинство слизеринок сидели в гостиной и взахлёб обсуждали предстоящий бал, она уединилась в спальне, зажгла свечи и поставила перед собой хрустальный шар. Из всего потока сведений, обрушившегося на неё сегодня в кабинете профессора Диггори, она вычленила то, что показалось ей важным. Так, что там было? Во-первых, обращаться слишком часто к шару опасно. Что ж, тем лучше – не придётся каждый день вглядываться в его мутные глубины. Во-вторых, начинать нужно с простых вопросов и постепенно учиться находить с шаром общий язык. Не совсем понятно, но, по крайней мере, «простые вопросы» она осилит. В-третьих, время для шара значения не имеет, так что понять, настоящее он показывает, прошлое или будущее – это задача не из лёгких. Ну, как обычно. В-четвёртых, вопросы «да или нет?» сложно использовать в работе с шаром – разве что удастся наладить с ним отношения (и молчим, молчим про настройку шара по лунному циклу) – лучше пробовать вопросы «кто», «что», «где», «как» и так далее. Это шар сможет показать и, главное, его ответы на такие вопросы несложно будет понять. И наконец, многое спросить у него за раз не выйдет – шар быстро опустошает внутренний сосуд.
– Ну, поехали, – сказала Берна и всмотрелась в шар. В нём отразились её глаза, похожие в таком ракурсе на огромные глаза рыб и русалов, частенько подплывавших к окну гостиной Слизерина и с любопытством заглядывающих внутрь. Берна немного поигралась, глядя, как её и без того пухлые губы расплываются на полшара или ноздри становятся похожими на дупла в дереве, а потом собралась и настроилась, пытаясь проникнуть взглядом внутрь шара и вложить каплю магической силы.
Шар сразу отреагировал на её взгляд: внутри его закружились размытые образы, перетекающие один в другой. При этом даже поддержание этого контакта тянуло из фамильной Берниной супницы немалое количество витальности.
– Какой же ты прожорливый, – воскликнула Берна и перешла к делу. – Что самое простое? Ну, пусть будет родительский дом.
Видения в шаре преобразились в знакомые очертания массивного донжона родового замка Макмилланов. Берна спросила, чем занят её отец, и донжон распался на сотни крошечных кирпичиков, а потом снова собрался в целостную картинку: отец Берны, Теодорик Макмиллан, с его суровым взглядом из-под нависших бровей что-то говорил выстроенным в ряд эльфам-домовикам. Берна наблюдала такую картину не раз перед важными событиями – празднествами или визитами тётки. Может, это и есть картина из прошлого? Чувствуя, что силы подходят к концу, она спросила про мать, и тут же увидала её в постели, читающей что-то при свете свечей. Что она читает, подумала Берна, и ракурс изменился – теперь она смотрела на свиток с точки зрения своей мамы, видя её руки со знакомыми кольцами и… собственное письмо, отправленное домой со школьной совой вчера утром. «…хотя в целом, конечно, дорогая матушка, всё у меня в порядке, не подумай, что я жалуюсь…» успела прочесть Берна до того, как видения в шаре резко исчезли, а она сама ощутила полную опустошённость. Надо сварить себе зелье для пополнения сил, подумала она, убирая шар и чуть не выронив его из ослабевших рук. День таки был долгим и холодным – ну разве я не великая провидица, думала она, натягивая ночную сорочку и быстро забираясь под одеяло. А в бане попотеть было бы даже неплохо, мелькнула последняя мысль, и Берна провалилась в глубокий, как океаны неизведанного, и беспокойный, как бег по спиральной лестнице, сон.
[1] «Про Пирама и Фисбу» (лат.)
[2] «Всегда, злая стена, ты влюблённых разделяешь» (лат.)
========== Глава двенадцатая ==========
Из завещания Игнатии Уилдсмит (написано незадолго до её смерти, в 1340 году)
А детям моим, Орландо и Оливии, завещаю я труды мои, в коих среди всего прочего зашифрован рецепт создания порошка Флу, мною изобретённого. Не нажила я богатства, учёными исследованиями занимаясь, но возлагаю надежду на потомков моих: пускай порошок сей изготовляют и продают, а секрет создания – хранят в тайне, дабы потом передать его наследникам своим, по моему примеру.
Седрик де Сен-Клер, 24 ноября 1347 года
Седрик проснулся, когда часы на башне хогсмидской ратуши пробили десять. Слишком поздно, чтобы мысленно пожелать Гертруде доброго утра, вздохнул он: она уже на занятиях. Лежа в постели и ощущая утренние приливы жизненной силы, он подумал о предстоящем ему библиотечном дне, а потом его мысли перескочили на позавчерашнее занятие с наставницей. Нынче ей уже редко удавалось наложить на него Инкарцерус, а успехи с уточнениями Инцендио впечатляли даже его самого. Его вторая палочка, которую он завел в Китае просто потому, что захотелось попробовать работать с сердечной жилой китайского огнешара, оказалась очень кстати. Вовсе не потому, что почти все в Хогвартсе колдовали уже двумя, сказал он себе. Дело в другом: распределять витальность между двумя палочками при работе с Инцендио получалось гармонично, и опасность вложить слишком много энергии в заклинание сокращалась. Он привычно взял свою кленовую палочку с сердечной жилой венгерского рогохвоста в правую руку, а кедровую с огнешаром – в левую и безмолвно вызвал две огненные бабочки. За дверью кто-то ахнул. Седрик зафинитил бабочек и крикнул:
– Опять ты подглядываешь в замочную скважину, Прыткая Полли!
– И ничего я не подглядываю – я просто подошла позвать вас на завтрак!
– Ну, так и зови, а не зависай за дверью, как грюмошмель над крапивой.
– Вот я и зову.
– Полли, где ты там? А ну-ка ставь котелок, – раздался голос Сьюзан Фергюссон снизу, и Седрик услышал удаляющиеся звуки шагов. Что ж, придётся вставать и одеваться, пока Полли не явилась снова. И замочную скважину давно пора зачаровать.
После завтрака Седрик отправился в лавку Хэмиша О’Брайана, чтобы купить укрепляющее зелье – занятия с Гертрудой становились всё насыщеннее, и порой после них Седрик еле держался на ногах. Можно, конечно, было отправиться в Гринграсский замок и там сварить себе адресное, но от одной мысли о палатах зельеваренья его воротило. В лавке О’Брайана околачивался его сосед – Фердинанд Тибо, маг-винодел, который, завидев Седрика, тут же перешёл на французский и стал нахваливать свои вина.
– Ишь, завёлся, – проворчал Хэмиш, – не видишь, сударь за зельями пожаловали? Сначала магия, потом попойки.
– Одно другого не исключает, любезный сосед, – отвечал ему мсье Тибо. – Напротив, при правильно подобранном сочетании…
Седрик расплатился за зелье и оставил их спорить о таинствах вино-магических конфигураций. Теперь ему пора было отправляться в замок Роулов в графстве Дарем, в фамильной библиотеке которых ему позволили поработать, но он решил пройтись сначала к берегу озера и потому свернул с Главной в боковую улочку налево.
Ночь Самайна всплыла в его памяти – набитая людьми хижина Айдана Макфасти, Гертруда в неожиданно нарядной мантии, подсвеченные Лумосом волшебные птицы в ночном небе, бургундское вино и, как дракон среди ясного неба, зазвучавший в его голове голос наставницы. Не вернуться ли обратно и не расспросить господина Тибо про сорт и выдержку, усмехнулся про себя Седрик. И хорошо, что я не начал громко думать о том, что изысканная причёска ей идёт меньше, чем растрёпанный узел волос с торчащей из него палочкой. Впрочем, за почти месяц ментальной связи, Седрик уже полностью привык к ней и понял, как она работает – как и в реальном разговоре при помощи слов, передавать можно то, что хочешь сказать. Конечно, можно было что-то мысленно «сболтнуть», но ведь так и в простых разговорах случается. В тайники при помощи ментальной связи действительно было не забраться, хотя, несмотря на это, Мудрец всё равно настаивал, чтобы Певцу затыкали рот во время мысленных разговоров с Гертрудой.
– Как же мне надоели все ваши Инкарцерусы и кляпы! – стенал Певец, пользуясь вовсю тем, что сейчас ему дают говорить.
– Ничего, ничего, мы эту проблему скоро решим кардинально, – отвечал Мудрец, предаваясь медитации.
– Да, давно пора уже! Мы наложим Инкарцерус на Гертруду, и я буду петь ей баллады о любви до тех пор, пока её сердце…
– …не остановится от скуки, – хмыкнул Храбрец.
– Она откликнется, я это знаю! – вопил Певец.
– И отклик её будет звучать примерно так: «Седрик, ты всё перепутал. Мы сегодня собирались работать над магическим пламенем, а не любовным».
– Вы оба слишком много думаете о ней, – осадил их Мудрец. – Говорю же: это надо решить по сути. Я предлагаю отворотное зелье.
Храбрец и Певец вмиг замолкли. Потом вихрь бабочек вырвался из-за пояса Певца, и каждая из них увеличилась до размера феникса. Казалось, весь внутренний ландшафт скрылся в урагане, поднимаемом их гневным порханием.
– Нет, – произнёс Певец, – нет, ни за что!
– Подумай, – неожиданно мягко проговорил Мудрец, – влюблённость – это ведь тоже связанное состояние. Неужели ты не хочешь освободиться?
Храбрец вскинул голову.
– Гертруда изобрела свой Нексус Ментиум сразу после того, как выпила отворотное зелье, сказал он. – Что если и у нас выйдет так же?
– Вот именно, – сказал Мудрец. – Глупо было бы не использовать такой шанс. Наверняка, второго такого не будет.
– Возможно, сначала нужно сильнее разжечь пожар? – с надеждой произнёс Храбрец.
– Ты посмотри на этого, – усмехнулся Мудрец, кивая головой в сторону Певца, стоявшего в эпицентре бабочкового вихря. – Если его не сдерживать, то пожар тут будет отменный.
– Надо будет выпустить его как-нибудь. Во время встречи с Гертрудой.
– Думаю, обойдёмся без крайних мер. А сейчас точно убираем его – сегодня библиотечный день, так что никаких пожаров.
И Мудрец с Храбрецом занялись привычной им охотой на бабочек и локализацией их, с Певцом вместе, в дальних уголках ландшафта. Седрик вынырнул из мыслей и достал портрет Гертруды.
– Эх, госпожа Конфигурация, – произнёс Седрик, разглядывая миниатюрное изображение своей наставницы. – Придётся мне проверить ваш метод изобретения заклинаний. Надеюсь, у вас найдутся недостатки.
И тут её голос зазвучал в его голове:
– Доброе утро, Седрик. У меня перемена. Ты уже в библиотеке?
– Утро доброе, Гертруда. Нет ещё. Покупал укрепляющее.
– Послушай, замок Роулов, как я выяснила только что, подключён к сети Флу. Отправляйся в ратушу – там есть камин, через который ты сможешь попасть к ним.
– Хорошо, благодарю вас.
– С тобой всё в порядке сегодня, Седрик?
– Конечно. Почему вы спрашиваете?
– Не знаю. Это сложно объяснить. Твой мысленный голос не улыбается.
Седрик вздохнул – Мудрец прав, нужно пить отворотное, пока Гертруда не увидела его насквозь.
– Мне же сегодня предстоит читать сочинения Роджера Бэкона, монаха-францисканца. Какие уж тут улыбки?
– Что ж, желаю удачи. И – осторожно там. О лояльности Роулов нам ничего неизвестно.
– Спасибо! Ну, так даже веселее – Роджер Бэкон и сомнительные Роулы.
– Веселись. А мне пора. И, кстати, мне очень жаль, но занятие придётся отменить: у меня сегодня слишком много дел.
– Да, конечно. Я понимаю. Всего хорошего, Гертруда, – ответил он, без особой надежды пытаясь заставить голос «улыбаться».
Вернувшись с побережья на Главную, он дошёл до площади, где шумела обычная рыночная жизнь, и, здороваясь с обитателями Хогсмида, добрался до дверей ратуши. Причудливые магические часы на здании пробили одиннадцать – кроме времени они показывали дату и фазу луны (полнолуние наступит через три дня – и как раз тогда ему придётся навестить родительский замок в Нормандии), а в полдень ещё и распахивались фигурные дверцы, и по кругу проходила кукольная процессия великих магов прошлого. Впрочем, по полудням Седрик бывал постоянно где-то в иных местах, да и сейчас ему пора была поторопиться. Господин Дервиш приветствовал его и щедро отсыпал порошка Флу из муниципальных запасов в мешочек из кожи моко. Седрику уже приходилось путешествовать таким образом: недавно и кабинет директрисы Хогвартса, и главный зал Гринграссккого замка подключились к сети Флу, так что по настоянию Гертруды он опробовал на себе этот способ взаимодействия с огнём уже несколько раз. Взяв пригоршню порошка, Седрик ступил в камин и произнёс «Замок Роулов, графство Дарем». На секунду огонь закрутил его, как пойманную за хвост саламандру, а уши заложило. Потом отпустило снова, и он вышел из другого камина в незнакомой ему гостиной.
Невысокий мужчина хрупкого телосложения и в круглых очках на переносице, поднялся из тронообразного кресла и подошёл к Седрику.
– Надо полагать, мсье де Сен-Клер? – довольно дружелюбно сказал он. Седрик учтиво поклонился.
– Мортимер Роул, к вашим услугам. Рады вас приветствовать в Древнейшем и Благородном Доме Роулов, – сказал хозяин замка тоном, который показался Седрику немного извиняющимся, – а вот моя супруга, Элионора.
Госпожа Роул ответила на поклон Седрика небольшим кивком, не отрываясь от рукоделия. У Седрика даже отлегло от сердца – к надменности чистокровных магов он больше привык, чем к робкому дружелюбию.
– Крайне благодарен вам за возможность поработать в вашей библиотеке. – Как можно более церемонно начал Седрик. – Я начал изучать труды Роджера Бэкона, но поскольку доступные мне сочинения сплошь на латыни, продвигается это крайне медленно.
– О да, да! – возбуждённо отвечал господин Роул. – У нас есть редкая копия его сочинений на французском языке. Не полный перевод, конечно, – сами понимаете – Doctor Mirabilis[1] был плодовитым сочинителем. Магглам это свойственно.
«Магглам» он произнёс без всякого ехидства или высокомерия, отметил Седрик. Но всё-таки он решил расставить все точки над i.
– Я и сам рождён в семье магглов, так что пространные сочинения читать доводилось, пока мне не пришло приглашение в магическую школу.
– О, ну что я вам тогда объясняю! Давайте же я вас провожу.
Замок, в отличие от общительного хозяина, был самой противоположностью дружелюбия – каменные стены с совсем узкими окнами, портреты в тяжёлых рамах и с не менее тяжёлыми взглядами (хотя до сэра Ричарда им всё же далеко, подумал Седрик), не слишком расточительный свет свечей в канделябрах. В библиотеке, правда, окна оказались побольше, так что её заливал блеклый свет конца ноября. Седрик огляделся – библиотека поражала идеальным порядком. Неужели тут ещё и книги расставлены по алфавиту? Чудеса, так и есть!
Господин Роул тем временем провозгласил, что Роджер Бэкон, хоть и был магглом, многое знал из неизвестных источников об искусстве магии, отчего его труды бесспорно достойны изучения, и подвёл Седрика к нужному стеллажу.
– Что ж, оставляю вас черпать из кладезя мудрости. И извольте оказать честь – разделить с нами трапезу. Вы услышите колокол. Надеюсь, нападки господина Бэкона на магов раззадорят ваш аппетит.
Седрик поблагодарил его и взял в руки увесистую рукопись. Когда господин Роул вышел из библиотеки, Седрик на всякий случай достал палочку и проверил манускрипт при помощи Специалис Ревелио, обнаружив защитную руну – кому-то были дороги эти труды Удивительного Доктора. «Epistola fratris Rogeris Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae»[2], прочёл он на титульном листе знакомое латинское название, но внутри, к счастью, текст действительно был в переводе на французский. Загадочный Бэкон: описывая «ничтожество магии», он давал при этом немало ценных сведений о ней: волшебники только диву давались. Многие вдохновились его трудами на смелые эксперименты, а знаменитая зашифрованная часть его сочинения о порохе подсказала Игнатии Уилдсмит путь к созданию порошка Флу. О последнем Седрик знал от своей наставницы, но мысли о ней он немедленно прогнал из головы. Сейчас его задача – читать и выискивать интересные сведения про огонь.
Главу «О ложных явлениях и призывании духов» Седрик быстро пролистал – это он уже читал на латыни и ничего интересного тут не нашёл. Главу «О магических формулах, заклятиях и их использовании» он пробежал глазами и убедился, что автор противоречит сам себе, призывая то ли запретить магические формулы вовсе, то ли использовать их строго в надлежащее время сообразно небесным законам. В главе «О силе слова и опровержении магии» Доктор, уже вовсе не казавшийся Седрику Удивительным, продолжал ворчать в том же духе, а к главе «Об удивительных рукотворных инструментах» он перешёл на особо воодушевляющей ноте: «Итак, теперь я поведу речь во-первых об удивительных делах искусства и природы, чтобы затем указать их причины и способы осуществления, в которых нет ничего магического, для того чтобы стало ясно, что любые возможности магии ниже этих дел и недостойны». Как это прекрасно, подумал Седрик, отрываясь от текста и прикрывая глаза, давая им отдохнуть. В этот момент он услышал поблизости шорох и снова открыл глаза, держа наготове палочку. Что ж такое, теперь каждую библиотеку, которая кажется пустой, нужно проверять при помощи Хоменус Ревелио на тайных невидимых читателей?
Тем временем из-под стола поблизости показалась детская голова – мальчик лет девяти-десяти посмотрел на Седрика исподлобья, а затем снова скрылся.
– Эй, кто там? Я не разглядел – ты имп или квинтолап? – прокричал ему Седрик.
– Я Фильберт. А что такое квинтолап?
– Опасный зверь, который прячется под библиотечными столами. Так что ты извини, но я проверю, точно ли ты Фильберт, а не квинтолап. Специалис Ревелио! – Брови Седрика взлетели вверх. – Хм, странно.
– Что странного? – резко вскинул голову Фильберт.
– Странно, что ты не чудовище, – нашёлся он. – В прошлый раз, когда меня подкараулили в библиотеке, я попался в лапы ужасному чудищу.
– Правда? Какому?
– Ну, не могу рассказать. Ты ещё мал – извини. Но через пару лет – так уж и быть, поведаю. Только напиши мне письмо и напомни. Меня, кстати, зовут Седрик.
– Я знаю. Слыхал, как тебя обсуждали папа с мамой.
Интересно, что они такого обсуждали, подумал Седрик, но спрашивать не стал. Вместо этого он заглянул под стол и увидал там несколько книг, а также тарелку с надкусанными сладостями. Под столом было много крошек, а также подушка и свеча. Видимо, Фильберт проводит тут немало времени.
– Читаешь что-то интересное? – спросил Седрик.
– Картинки смотрю, – буркнул в ответ мальчик.
– Везёт тебе. А в моей книжке плохо с картинками. Хоть сам рисуй.
– А о чём там пишут?
– Да всё пишут, что маги ерундой какой-то занимаются.
– Я бы нарисовал пару картинок на эту тему, – пробормотал Фильберт и уполз обратно в своё логово.
Пожав плечами, Седрик вернулся к рукописи. В главе об инструментах, созданных без помощи магии, Бэкон писал о разных механических средствах передвижения, но не только: «Также можно легко создать инструмент, с помощью которого один человек сможет насильственно притянуть к себе тысячу людей вопреки их воле». Седрику вспомнилась легенда про крысолова, который увёл за собой детей из провинившегося перед ним города, и даже пофантазировал немного на тему подобного магического музыкального инструмента. Певец внутри от таких мыслей рвался из своих пут, так что Седрик усилием воли вернулся к чтению. Следующая глава, «Об оптических рукотворных опытах», пошла веселее: тут Бэкон писал о свойствах зеркал, при помощи которых он предлагал и иллюзии создавать, и увеличивать или уменьшать изображения предметов, и даже воспламенять объекты при помощи сконцентрированных в одну точку лучей. Упоминался даже эпизод с ядом василиска, который также удалось отвести при помощи зеркал. Теперь Седрик понимал, почему маги переводят и читают сии труды – идей у их сочинителя предостаточно. Бери и используй. Правда, Седрику пока пути их магического применения в голову не приходили.
Глава «Об удивительных опытах» повествовала о горючих смесях – и Седрик начал конспектировать. Про «греческий огонь» он уже читал ранее, но рецепт ему не попадался. У Бэкона его, правда, тоже не нашлось. Зато упоминались «постоянное освещение и неостывающие горячие ванны» (эх, было бы неплохо, подумал Седрик), а также вещества, не сгорающие в огне, например кожа саламандры (Седрик снова задвинул Певца поглубже) и некий «таль». Что такое «таль» он не знал, и переводчик, судя по всему, тоже, так как в скобках шло латинское «thale». Может, это один из секретных компонентов порошка Флу? Как раз далее в главе Бэкон восторгался действием пороха и приводил свою знаменитую анаграмму «Luru Vopo Vir Can Utriet», над которой Седрик решил не задумываться особо – раз уж всё ценное из неё и так извлечено госпожой Уилдсмит. «Но куда более значительным, нежели всё предшествующее, является то, что разумная душа, хотя она и не может быть с необходимостью принуждаема к чему-либо, поскольку наделена способностью свободного выбора, может, тем не менее», читал он, «по выбору другого действенным образом быть располагаема, побуждаема и влекома к тому, чтобы охотно изменить свои нравы, аффекты и желания. И это относится не только к отдельной личности, но и к целому войску, городу и народу определённой области». Что ж, Майская конфигурация именно над этим и работает – чтобы волшебники и магглы перестали, наконец, бояться и проклинать друг друга, а объединяли свои усилия и достигали общих целей. Я не могу не думать о вас, госпожа Конфигурация, не могу. Куда же мне деваться, если даже живший сто лет назад учёный монах пишет о вас и ваших идеях?..
Звуки колокола вывели его из поэтического транса, во время которого он незаметно для себя отложил рукопись и сочинил сходу два куплета баллады о том, как разумная душа становится неразумной, будучи оплетённой Инкарцерусом любви. Фильберт выбрался из своего убежища и выбежал из библиотеки, не сказав Седрику ни слова. За длинным обеденным столом в таком же мрачном зале, как и весь остальной замок, Седрика усадили как можно дальше от мальчика, и тот убедительно делал вид, будто гостя не существует. Госпожа Роул вела себя приблизительно так же, лишь изредка отпуская скупые фразы, приличествующие случаю. Зато господин Роул болтал, не замолкая, излучая живой интерес к занятиям Седрика, делам Конфигурации и магической жизни Британии в целом. К счастью для Седрика, который с трудом пытался пережевать жёсткую баранину, Мортимер Роул и сам мог ответить на большинство своих вопросов и делал это с превеликим удовольствием, так что на протяжении обеда в зале звучал в основном только его голос. А после трапезы Седрик с облегчением вернулся в библиотеку. Ну, чем ещё удивишь, Doctor Mirabilis?
Тот удивил главой «Об устранении акцидентальных причин старости и о продлении человеческой жизни». Неужели тут речь пойдёт об эликсире жизни? Так и есть! И этот автор выше призывал всех отбросить магические книги, а вот ведь, советует пить «напиток из восьми частей воды и девяти частей мёда» или же искать зарытые в полях золотые кувшины: «Крестьянин, вспахивая поле, обнаружил золотой сосуд с благородной жидкостью, и, посчитав, что это небесная роса, омыл лицо и испил, после чего помолодел телесно и духовно, обрёл благодать мудрости, а из крестьянина стал слугой правителя Сицилии». А далее шла горючая смесь из тайных свойств камней и растений, режима дня, квадратуры круга и возможности бессмертия. Насколько Седрику было известно, в последней главе должен был находиться рецепт «философского яйца», из которого вылупливается Философский камень. Он быстро заглянул в конец манускрипта – но этой главы как раз не нашлось. Ах да, господин Роул говорил что-то о том, что перевод неполный, и Седрик пожалел, что не хватает именно финальной главы. Вылупляющийся из яйца Философский камень? Наверное, это забавно и будет чем насмешить Гертруду. И снова он со вздохом прогнал мысли о ней.
В манускрипте оставалась лишь одна глава – «О сокрытии тайн природы и искусства», в которой Бэкон размышлял над способами скрывать тайны мудрецов от толпы. Семь способов зашифровать текст описывал автор, и Седрик так и представил себе толпу, осаждающую муниципальную библиотеку города Дарема и требующую выдать ей труды достопочтенного Бэкона. Просто, чтобы развлечься, он направил палочку на текст перед ним и сказал «Конфундо Верба». Аккуратно выписанные французские слова с завитками дрогнули, но, вопреки ожиданиям, не распались на полчища букв, готовых перепутаться в случайном порядке. Как же я забыл: защитная руна. Тогда Седрик наложил Конфундо Верба на свой конспект и удовлетворённо посмотрел на произведённый чарами эффект. Теперь его записи выглядели так же бессмысленно, как «пороховая» анаграмма Бэкона. Впрочем, в них и до этого было немного смысла. С этой мыслью он решительно захлопнул фолиант, вернул его на место и покинул библиотеку. После вежливого (и опять же бессмысленного) разговора с четой Роулов, во время которого Фильберт поглядывал на него из недр огромного кресла, он прибегнул к чудесному порошку Флу, который вернул его обратно в Хогсмид. Размышляя о том, как сильно можно утомиться от переизбытка бессмысленности, он вернулся в свою комнатку в таверне, наложил вокруг себя Импенетрабилис, чтобы не слышать ни пьяного пения из «Кабаньей головы» и «Трёх мётел», ни постоянной возни на первом этаже таверны, достал свою лютню и играл на ней до прихода ночи. И ждал, пока в его голове звучит голос наставницы.
– Седрик, как твои дела? Как рукопись Бэкона? – долгожданный голос зазвучал, после того как часы на ратуше пробили десять.
– Прекрасно: он убедил меня, что магией заниматься недостойно.
– Что ж, порой мне кажется, что он тут прав. – Голос Гертруды звучал устало, и Седрик перестал валять дурака.
– Извините, я опять морочу вам голову. Я прочёл французский перевод – там не было последней главы, о философском яйце. Из интересного было про зеркала и греческий огонь.
– Главу о яйце я читала – это полный бред, так что ты ничего не потерял. А как Роулы?
– Обычные весьма, разве что Мортимер Роул пугающе общителен и учтив. Не додали высокомерного хлада. Надо будет зайти в Гринграсский замок и пообщаться с портретом сэра Ричарда.
