Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)
– Растения есть, но они отгорожены – хорклампы до них не доберутся. Сильно сомневаюсь насчёт флобберов, госпожа Кэррик. Но я привёз на всякий случай хорклампа из нашего сада.
– Хоркламп проглотит флоббера, и нам об этом не доложит, – проговорил профессор О’Донован. – Но попробуем – что нам остаётся? Далее, гребешок акнерыса.
– Вы мариновали его сами или покупали в лавке ингредиентов? – спросила Кристина.
Я снова отвлеклась от их разговора, поскольку дошла до вязанок сушёных растений, висевших на веревках, спускающихся с самого потолка. Много крапивы, зверобой, чабрец, душица… Я принюхивалась и вспоминала бабку Макгаффин. Эльвиру Лермонт. Каждый запах вызывал в памяти её жесты, её слова, вереницы названий трав: душинка, чабрик, пчёлолюб, лебёдка, душмянка, костоломная трава… И всё это – душица. И всё это – память о ней.
– …огнетрав собирался на пустоши в Йоркшире моей женой. И сушила она же, на окне летом и у очага в дождливые дни. Она – маггл, знаете ли. Так что это был самый простой сушёный огнетрав, какой можно себе приставить.
– Когда я готовил то неудавшееся зелье, я сушил траву при помощи Фервеско, конечно, – сказал О’Донован. – А так – тоже простой огнетрав.
– Моя бабка не любила, когда ингредиенты зелья магичили до использования, – вырвалось у меня, и звук моего голоса показался мне слишком громким в гулком помещении кабинета. Все трое оторвали головы от своего списка и посмотрели на меня.
– Извините, – пробормотала я.
– Зелье-гармонизатор снимает побочные эффекты при чрезмерном использовании магии, – задумчиво произнесла Кристина. – Логично было бы предположить, что излишняя магия при его приготовлении тоже неуместна. Спасибо тебе, Ида. Эту версию стоит проверить. Вы не захватили случайно с собой также самый обычный йоркширский огнетрав, господин де Шатофор?
– Отчего же, захватил. Не думаю, правда, что дело в этом…
Теперь я уже внимательно слушала всё, что они говорили. Кажется, идея с «излишней магией» не пришлась по вкусу отцу Этьена. Но, просматривая список ещё раз, ингредиент за ингредиентом, тройка зельеваров, кажется, всё больше убеждалась, что она вполне может быть причиной неудачи.
– А слеза феникса? Как вы её замораживали первый раз и второй?
– Первый – положил на лёд. Точнее, я её купил в лавке уже на осколке льда. – И с неохотой добавил. – А второй раз – Фригусом.
– Меаллан, а ты?
– Фригусом, само собой.
– Что ж, я считаю, что мы на верном пути, – сказала Кристина. – Меаллан, ты готов опробовать рецепт ещё раз, на этот раз без лишней магии?
– Попробовать можно.
– Тогда, Ида, пойдём – проводим господина де Шатофора. У меня есть ещё несколько вопросов к вам, если вы не против.
– Конечно, госпожа Кэррик. Профессор О’Донован, я был бы признателен, если о результатах вы сообщите незамедлительно.
– Считайте, что сова уже летит в Йоркшир – готовьте ей угощение.
– А можно я останусь тут и посмотрю, как профессор О’Донован будет готовить зелье? – и снова мой голос прозвучал слишком гулко, и снова все трое уставились на меня.
– Если профессор не возражает…
– Отчего же, я буду рад компании.
– Тогда я вернусь за тобой через час, Ида.
Когда отец Этьена вышел из кабинета, я вздохнула с облегчением: как-то сразу стало спокойнее на душе. Я подошла поближе к учительскому подиуму и спросила, могу ли я чем-то помочь.
– Расскажи, что ли, каким ещё премудростям твоя бабушка тебя научила, – сказал профессор О’Донован, набирая воду в котёл и разводя огонь.
– Она была моей прабабушкой, на самом деле. И зелье варила постоянно – я ей помогала, даже формулы сочиняла.
– Формулы – это отлично. У этого «гармонизатора» формула сложная. Я и в прошлый раз намучался с ней. Правда, для начала мне нужно совершить подвиг: сразиться с этим скользким и явно наевшимся флобберов хорклампом. Без магии, заметь.
Профессор О’Донован достал серебряный нож и принялся измельчать мясистый гриб, который явно норовил выскользнуть из его рук.
– А зубчатого ножа нет? – спросила я, глядя на его старания.
– Да вот сам подумал о том же! – ответил он и порылся в столе в поисках другого ножа. – Когда ты уже пойдёшь в школу? Ученики, которые подскажут учителю, временно впавшему в ступор, что ему делать, на дороге не валяются.
– С сентября! У меня уже и палочка есть. – И я гордо вытащила её из кармана.
– Ива? Отлично! У меня первая палочка из ясеня была – и столько лет думал, может, мне ива подойдёт больше. А завёл вторую – почему-то сосну выбрал. Точнее, она меня: не смог ей отказать, – добавил он со вздохом.
Так мы и продолжали болтать – с профессором О’Донованом слова так сами и выпрыгивали, даже захотелось рассказать пару своих секретов. Правда, он говорил порой непонятные мне вещи – словно с собой разговаривал, и мне показалось, что у него внутри живёт несколько совсем разных людей. А ещё я с тайной гордостью помогла ему с ингредиентами, зная порой лучше профессора, как можно их обработать без магии. Когда пришло время заморозить слезу единорога, я ахнула – набранную мной в чашу воду из фонтана он превратил в лёд, просто прикоснувшись к ней рукой, а затем отмерял каплю из флакона, подписанного приглянувшимся мне изящным почерком. Слеза обернулась крошкой льда и, упав в котёл, вызвала в нём маленькую снежную бурю, после которой зелье стало белоснежным, как молоко.
– А какая формула у зелья? – спросила я.
– Метафоризировать гармонию и воспеть её в гармоничной стихотворной форме, – ответил профессор. – И вот последний пункт самый сложный: как по мне, и обычное четверостишье гармонично. У нас в Ирландии не выдумывают формул, длиннее, чем в четыре строки.
– А формула господина де Шатофора у вас есть – первая, которая сработала?
– Есть: он оставил мне обе свои формулы. Да только они на французском. У тебя с ним как?
– Не очень хорошо. То есть… совсем никак.
– Ну, вот и у меня не намного лучше. Впрочем, посмотрим, в самом деле, что он там сочинил. – Не отрываясь от помешивания зелья в котле, он заглянул в свиток. – Что ж, одно можно сказать с определённостью: это четверостишия! Значит, для зелья они достаточно гармоничны – отлично.
– Кто рифмует гармонично, тот храпит во сне отлично! – прогремел голос над нашими головами, и я вскрикнула от неожиданности.
– Не волнуйся, Ида, это всего лишь Пивз, полтергейст. Тонкий ценитель стихотворных формул.
– Всего лишь Пивз? Всего лишь Пивз?! – с этими криками Пивз приземлился на голову горгульи и направил струю воды в профессора, но тот отвел её от котла с зельем небрежным взмахом руки с палочкой. Вторая струя воды попала прямо в меня.
– Пивз, угомонись! – строго сказал профессор, наводя на меня палочку и произнося «Фервеско». Тёплая струя воздуха высушила мои мокрые косички и мантию-жонкиль. – Нам пора уже формулу сочинять.
– Кто рифмует гармонично, тот смеётся истерично! – обиженно просопел Пивз и пролетел сквозь стену. Затем послышалось отдалённое «Кто рифмует истерично, тот икает гармонично», и наступила тишина.
– С чем бы ты сравнила гармонию, Ида?
– Я не уверена, что понимаю, что это такое…
– Думаю, этого до конца никто не понимает. Но сравнить её с чем-то можно. Я сравнивал с музыкой в своей прошлой формуле. Да, банально, я знаю. Надо что-то получше придумать. Вот если во вселенной наступает гармония – что происходит, по-твоему?
– Я не знаю… может быть, вселенная – улыбается?
– Ты – молодец, Ида.
Гармония – это улыбка вселенной,
В которой рождается новое чудо,
Ладонь её будет тёплой, покуда
Магией дышит она вдохновенной.
Произнеся формулу, он засыпал в котёл огнетрав. Глядя, как зелье пузырится и становится прозрачным, я внезапно ощутила, как меня словно засасывает то ли в воронку, то ли в белый вихрь, наполненный снежинками и пузырями. Кабинет поплыл перед глазами и исчез, затем наступила полная тишина, рухнувшая в колодец зыбкой пустоты.
*
– Реннервате! Ида! Очнись, Ида! Ну, слава Мерлину, пришла в себя. Выпей вот. Аккуратно… умница. Сможешь сесть? Ах ты, бедняга. Сейчас…
Кажется, профессор О’Донован уложил меня на что-то мягкое. Меня сильно трясло, и мысли путались в голове. Я хотела спросить, что произошло, но язык не желал ворочаться. Я закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Мохнатая ткань укутала меня, и стало немного легче. Но глаза открывать я пока не решалась. Дверь скрипнула, и я услыхала, что в кабинет кто-то вошёл.
– Меаллан, у меня плохие новости… что случилось с Идой?! – раздался голос Кристины.
– Муффлиате, – услыхала я его голос, и дальше ничего не смогла разобрать. Когда же их слова снова обрели смысл, Кристина говорила, что мне придётся переночевать в больничном крыле. Тревога билась в её голосе, тревога светилась в глазах Эли, когда он пришёл меня навестить и помог выпить зелье, принесённое строгим доктором. А затем была снова пустота и белизна, сквозь которые порой пробивались слова, сказанные одновременно мной и кем-то другим. Я разобрала только «война», «сто лет» и «грааль».
[1] Лучшее знание – это знание самого себя (валл.)
========== Глава одиннадцатая ==========
Из трактата Гертруды Госхок и Седрика де Сен-Клера «О природе магического творчества и принципах создания новых заклинаний»
Помимо создания новых заклинаний, безграничны возможности работы с теми, что уже изобретены. Кроме элементарного использования чар, магу подвластны их модификации, дающие простор для фантазии. Уточнения, позволяющие бесконечно видоизменять эффект заклинания, также разнятся по степени своей творческой природы. Всякий чародей справится с уточнением Колоратуса, придавая объекту различные оттенки – тут достаточно лишь представлять цвета, которые улавливает человеческий глаз. Совсем иное дело – метафоризация заклинаний. Тем же Колоратусом при её помощи можно раскрасить абстрактную сущность: например, чьё-то блеклое чувство юмора. А метафоризированным Фригусом можно «заморозить» на время чью-то боль, как физическую, как и душевную.
5 – 6 мая 1348 года
Айдан Макфасти, 2 часа ночи
Я уже успел заснуть, когда рядом оказалась Кристина. Она редко так поступала – появиться в моей хижине посреди ночи, без предупреждения, прямо на постели – это был не её стиль. Но я обожал, когда она так делала, и ещё толком не проснувшись, я повернулся, чтобы обнять её, ощутить её запах и тепло до того, как увижу её лицо и услышу голос. Земля во мне наполнилась весной и силой, а Огонь – радостью и страстью, и только Воин отметил, что Кристина так может поступить только, когда сильно из-за чего-то переживает. Поэтому я открыл наконец-то глаза, зажёг огарок свечи у кровати и посмотрел на неё. Так и есть, во взгляде – агония тревоги.
– Рассказывай, – сказал я.
– Сначала принеси мне муки и овсяных хлопьев.
– Что?
– Мне нужно испечь сконы.
– Сейчас?!
– Мне нужно подумать. Для этого неплохо было бы занять чем-то руки.
– Я могу тебе предложить одно прекрасное занятие…
– Предложишь, но потом. Мне нужно подумать, говорю же.
Я вздохнул, поднимаясь с постели.
– Мука, хлопья – что-то ещё?
– Молоко, масло, одно яйцо.
– Ты ведь понимаешь, что у меня нет всего этого тут?
– Понимаю. То, чего у тебя нет, наверняка найдётся на кухнях в Хогвартсе.
– Домовикам тоже нужно спать иногда.
– Айдан, я бы никого не тревожила, если бы это не было особым случаем. Поверь мне.
– Я верю, Кристина. Сейчас всё раздобуду.
Я оделся и переместился в подземелье – в коридор между входом в Хаффлпафф и кухнями. Привидение Кровавого Барона взвилось к потолку, а Толстый Монах схватился за грудь.
– Мерлиновы поджилки, ну вы даёте, профессор! Пугаете по ночам привидения, которые мирно беседуют о вечности и никого не трогают!
– Прошу прощения. Срочно понадобилось зайти на кухни.
– О, как я вам завидую, – с мечтательным выражением на лице произнёс Монах, поглаживая свой прозрачный живот. – При жизни подобные желания сильно скрашивали моё бренное существование…
Я отворил дверь, зашёл в тёмную кухню, полную ночных шорохов и множества запахов и сказал «Лумос». В свете палочки я разглядел спящего на ворохе полотенец домовика – ночного дежурного. Хогвартские эльфы никогда не оставляли кухни без присмотра. Делать нечего – придётся разбудить.
– Бэббли, это ты? Проснись.
Эльф мгновенно распахнул огромные глаза и подскочил.
– Прэттли к вашим услугам, господин.
– Точно, Прэттли. Извини, перепутал.
– Ну что вы, господин. Нас с братом никто не различает – даже другие домовики путают. Прэттли может вам чем-то помочь, господин?
– Прости, друг, что разбудил. Госпоже Кэррик срочно понадобилось всё для выпечки сконов. Мука, овсяные хлопья, молоко, что-то там ещё.
– Конечно! Прэттли немедленно соберёт. Масло вам ещё понадобится. И соль с сахаром. Или госпожа предпочитает мёд?
– Слушай, я и не знаю. Сахар и соль, да и мёд тоже, у меня найдутся – ты мне остальное собери.
– Сию секунду! Прэттли добавит вам изюма. И сушёной клюквы, пожалуй, тоже. Госпожа Кэррик её любит.
Надо же, а я и не знал, подумал я, глядя, как Прэттли заметался по кухне и защёлкал длинным пальцами. В считанные минуты передо мной появилась корзина с аккуратно уложенными в неё припасами. Поблагодарив домовика и пожелав ему приятного остатка ночи, я подхватил корзину и аппарировал обратно в хижину. Кристина уже развела огонь в очаге и сидела возле него, задумчиво гладя сонного Иниго. Она переоделась в одну из моих рубах и перевязала волосы платком. Я поставил корзину на стол и подошёл к камину, протягивая руки к пламени. Огонь ощутил тревогу Кристины – даже нечто больше, чем волнение. На сердце стало тяжело.
– Расскажешь теперь?
– Английская армия стоит под Пуатье, – сказала она, ополаскивая руки водой и принимаясь за сконы. Я смотрел, как она достаёт необходимую ей утварь и очищает при помощи Тергео глиняную миску, о существовании которой я уже и забыл. Лучше не думать, что у меня в ней могло храниться. Я бы и об английской армии под Пуатье с удовольствием забыл, но выбора не было. Воин во мне наполнился гневом, а Земля – памятью о погибшей когда-то из-за раздоров между королями девушки по имени Стефания.
– Ею снова командует принц Эдуард – тот, который показал себя при Кресси два года назад. Чёрный Принц.
– Тот, который сделал тебе предложение?
– Кто только мне его уже не сделал! Эдуард, между прочим – восемнадцатилетний мальчишка. И, как видишь, сегодня я здесь, с тобой.
Я вздохнул и спросил, что думает об этом всём её брат, король Давид.
– Мой брат тоже под Пуатье, с отрядом из пятисот шотландских рыцарей. Конечно, Франция кричит о предательстве Шотландии – мы ведь издавна были союзниками.
Мука полетела в миску, подняв белое облачко, пока Кристина просеивала её чарами – просто руками, без палочек и слов. За мукой последовали овсяные хлопья.
– Мама всегда пекла сконы, когда её навещал мой отец, – сказала вдруг Кристина совсем другим голосом. Я тут же представил себе легендарного короля Роберта Брюса в доме его возлюбленной в Кэррике и маленькую Кристину. Приходил ли он туда, когда становилось слишком тяжело, и нужны были безоговорочная любовь и поддержка? И сконы посреди ночи…
– Мы столько вложили труда в налаживание отношений с Англией, что забыли про Францию, Айдан, – вернулась она к настоящему, добавляя в миску соль и сахар, найденные на моих полках, и ещё что-то из маленького мешочка, приготовленного Прэттли.
– Я, может, не всегда внимательно слушал твои рассказы о политике, но помню, что Франция постоянно была одной из тем. Разве ты не говорила, что развязанная несколько лет назад война Англии против Франции не должна возобновиться?
– Мы двигались в этом направлении, но – как сейчас стало очевидно – слишком медленно. А теперь английская армия в десять тысяч воинов стоит под Пуатье, и Чёрный Принц с Давидом готовятся к бою. А это что?
– Сушёная клюква. Прэттли сказал, что ты её любишь. Я и забыл.
– Я и сама забыла. С этой политикой забудешь, как зелья варить, не то что свои любимые лакомства.
Я усмехнулся, а она засыпала в миску изюм и клюкву. Пока смесь в глиняной миске перемешивала сама себя, она взяла другую миску и разбила в неё яйцо. Горшочек с маслом, вытащенный из корзины, поплыл к очагу, а затем, быстро нагревшись, обратно в руки Кристины. Яйцо, масло и молоко тоже завертелись под её чарами.
– В Конфигурацию мы вложили цель – мир и процветание для Шотландии. И теперь этот мир нам будет стоить потери добрых отношений с Францией, Айдан. Совет магов Франции прислал мне гневное письмо. Обвиняют во всём на свете, включая чуму, конечно.
– Во Франции чума ещё свирепствует?
– Да. Мы помогали им, чем могли, но на всё нужно время. А теперь его совсем не стало.
Кристина сделала углубление в центре горки из муки и хлопьев и залила туда смесь яйца, молока и масла. Я следил за движениями её рук, месивших тесто, и ждал. Скоро она доберётся до главного. Она остановилась на миг, прикусив губу, задумавшись, затем разделила тесто на два куска.
– Послушай, разве английской армии не грозит опасность подхватить чёрный мор, пока они там воюют? – спросил я.
– Ещё как грозит!
– Но это же…
– Да, глупо. Поэтому мы и рассчитывали, что у нас есть время. Но король Эдуард решил иначе, а Чёрный Принц уверен в себе, несмотря на юность (или из-за неё) и полон решимости идти в бой – ни чума, ни армия в пять раз больше его не пугают.
– Кристина, он что же – рассчитывает на твою помощь?!
– Да.
Вот она и сказала главное. Так вот оно что. От неё хотят, чтобы она выступила против Франции лично. Это значило бы, что французских учеников в Хогвартсе больше не будет, и два Совета рассорятся навсегда. И это ещё не самое худшее, что может произойти. Я достал плоские камни с углублениями, куда она выложила двумя лепёшками скользкое тесто и сделала на них ножом надрезы.
– И самое смешное, что я же могу остановить всё это безумие парой заклинаний. Один Конфундус – и Чёрный Принц отправляется к побережью, там садится в свои корабли и плывёт обратно к английским берегам.
– Но ты не сделаешь этого.
– Увы, не сделаю. Стоит лишь раз вмешаться в политику таким образом, и разрушится всё, что мы пытаемся создать.
– А что маги Франции?
– Требуют, чтобы волшебники не принимали участие в битве, если уж битвы не миновать. Ни с одной стороны.
– И сами они воздержатся от участия в бою, если такой договор будет заключён?
– Остаётся только надеяться.
– Кристина, если ты вдруг окажешься на поле битвы, я должен быть рядом с тобой.
– Милый мой, меня защищает Зелёный Пояс. Также рядом будут Тормод, Мэри и другие.
Я молча глядел на неё. Она снова и снова подравнивала сконы на камнях, а затем резко прекратила и посмотрела мне в глаза.
– Ты мне нужен живым, Макфасти, – проговорила она тихо.
– Ты говорила столько раз, что мне надо выпускать на свободу внутреннего Драчуна.
– А ты говорил столько раз, что навоевался вдосталь.
Я вздохнул, взял камни с тестом и разместил их в очаге, а затем подошёл к Кристине.
– Я ведь не думал, что в бой отправишься ты.
– А я не собираюсь кидаться в бой. Я попытаюсь его предотвратить. А если не выйдет, то хотя бы не допустить использования в бою магии. Собственно, заявления французских магов мне тут сильно на руку: я попробую убедить Чёрного Принца, что лично я не смогу ему помочь чарами, так как вызову гнев и ответные действия французских чародеев. Я сгущу краски – пусть побоится их немного. А без магии, возможно, численное превосходство армии короля Филиппа заставит его задуматься.
– Если он откажется от битвы завтра, то вступит в неё через неделю-другую.
– Да, но сколько всего можно успеть за неделю! Ведь есть же пророчество Иды! Ох, коза криворогая… Я же всё никак не расскажу о нём Гертруде!
– Её тоже разбудим прямо сейчас? – спросил я, прижимая к себе Кристину и ощущая тепло её разгорячённого от выпечки и жара комнаты тела. Я провёл ладонью по грубой ткани надетой на ней рубахи, стягивая её с одного плеча и обнажая синюю руну воздуха. Я начал целовать её шею и плечи.
– Эх, я бы предпочла поведать ей это лично, но, видимо, придётся написать. Есть ещё несколько вещей, которые мне надо ей сказать. Дашь мне пергамент и перо?
Я вздохнул, отрываясь от неё, и призвал при помощи Акцио письменные принадлежности. Хижина наполнялась запахом сконов, и я подошёл к очагу, чтобы повернуть камни. Кристина села за стол и начала писать. Я опустился на стул напротив, глядя на неё, и не заметил, в какой момент уронил голову на руки и заснул. Проснулся я, во второй раз за эту ночь, от того, что она оказалась рядом – её рука коснулась моей головы. Пока я протирал глаза, Кристина выставляла на стол готовые сконы. Запах, наверное, добрался уже до избушки у Старого дуба – того и гляди, явится Зореслава собственной персоной посмотреть, что за лакомство тут пекут. Рука сама потянулась за сконом.
Кристина села за стол и впилась в меня глазами, подперев подбородок руками.
– Что мне делать, Айдан?
– Ты ведь уже вроде бы решила…
– Нет, я – в общем. Что делать? Когда приходится выбирать или…или?
– Между Францией и Англией? – не понял я спросонья. Ведь она не имеет в виду меня и…
– Нет. Я же говорю – в теории. Когда вопрос жизни и смерти. Как выбирать?
– Ну ты спросила, – ответил я с набитым ртом. – Если бы я знал! Обратиться к рациональности Рейвенкло и выбрать наименьшее зло? Спросить у Кубка Огня? Этьена мы ещё не будили по ночам. Послушать прорицателей? Или применить любимый способ шотландских принцесс: нагрянуть среди ночи к старине Макфасти, разбудить, послать за мукой и клюквой, замучить его вопросами жизни и смерти, а потом…
– Что потом?
– Потом снять с себя, наконец, эту ужасную рубаху и затащить его в постель, где обоим давно пора уже быть, и дать ему возможность избавить тебя на время от всех этих вопросов…
– Эх, уговорил.
И она стянула через голову рубаху, оставшись в одном только Зелёном Поясе и косынке на голове, которую я немедленно с неё снял, любуясь рассыпающимся по плечам тёмными локонами. А затем она взяла меня за руку, пробуждая снова весеннюю Землю и радостный Огонь, и повела к кровати. Когда мы оказались в постели, небо за окном уже начинало сереть. Перед тем, как обвить меня руками и привычно прикрыть глаза, Кристина сказала:
– Останься в Хогвартсе, милый. И, пожалуйста, присмотри за Гертрудой – я боюсь за неё.
Гертруда Госхок, утро
Утро воскресенья было серым и ветреным. Ветер не стихал с вечера последнего дня апреля, когда разразилась настоящая буря, сломавшая немало деревьев в Роще Фей и Папортниковом лесу, а также похоронившая надежды на празднование Белтайна с традиционными кострами на берегу озера. Нельзя сказать, что бурные гуляния с плясками вокруг майских шестов были бы уместны после всех вестей, свалившихся на Хогвартс в конце апреля, но всё же собраться вокруг костра с друзьями и Седриком Гертруда бы не отказалась. И если бы мы это сделали, сказала Молния, то не произошло бы той ужасной ссоры. Если бы, если бы, ответил Профессор. Какой теперь смысл говорить «если бы»?
Гертруда стояла у своего западного окна и глядела на свинцовые тучи, летящие над лесом и сизой поверхностью озера. Она забыла, когда в последний раз выбиралась на рассветную прогулку. Когда же из её жизни улетучился покой, и стала недоступной простая радость вырваться рано утром из замка и понестись на метле сквозь жмурящуюся от первых лучей солнца дымку? В нашей жизни был покой? спросил Профессор. Правда?
Она потянулась мысленно к Седрику, с которым не виделась с той самой злополучной ночи. Остатки ментальной связи казались ей оборванным флагом на сломанной башне, терзаемым хищным ветром. Она ощутила, что он не спит и находится не очень далеко – в Хогсмиде, конечно, где же ещё. Но потом наверняка отправится в Гринграсский замок, как он делал всю предыдущую неделю, с тех пор как там стали созывать ежедневные советы. Она ждала, что он со дня на день сорвётся во Францию, и боялась этого. Ведь он не уедет, не поговорив с ней? Не помирившись?
Можно хоть сейчас переместиться в Хогсмид, сказала Руди, забежать в его комнату на втором этаже таверны, запустить руки в его рыжие волосы и попросить прощения – или заставить его попросить – или вообще не говорить ничего, а просто наколдовать вдвоём Флаграте, уточнив его на совместный поток двух сознаний, и, прильнув к Седрику, смотреть, как слова зажигаются, и кричат, и шипят, и истекают пламенем боли и обиды, и превращаются, неизменно превращаются в пылкие слова любви. Ну вот, испортили ребёнка метафоризацией своей, прокомментировал Профессор фантазии Руди. Не уточнить так Флаграте, при всём желании. Если нужно выяснить отношения, придётся говорить настоящими словами.
Гертруда натянула свою повседневную мантию и замерла перед зеркалом. Осунувшееся лицо с кругами под глазами, нелепая причёска, потертая мантия с закатанными рукавами… Глядя на ветер за окном, она накинула сверху плащ и машинально нащупала внутри на подкладке вышитую ею в Белтайн руну защиты. Такую же она вышила на плаще Седрика, а он нанёс стойкими чернилами руны силы на её буковую и свою кленовую палочки, а руны движения – на её яблоневую и свою кедровую. Это была его идея заняться рунами в Белтайн: он давно хотел поупражняться в снятии адресности при их нанесении на чужие предметы. Гертруда же предпочла бы наносить руны на свои палочки сама. Эх, раз уж она всё равно разрешила ему сделать это, зачем было говорить потом, что её смущают чужие руны на палочках?
– Чужие руны? – произнёс он тогда, и в её голове пронёсся ураган его обиды. – Чужие? Прикосновение моей магии – чужое для тебя?
– Я не это имела в виду, Седрик, – отвечала она, но после каждого произнесённого ею слова понимала, что делает только хуже. – Я хотела сказать, что ощущаю движение магии иначе с этими рунами. Может, просто надо привыкнуть.
– Мне кажется, что ты никогда не привыкнешь ни ко мне, ни к моей магии. Ни к ходу моих мыслей. Как ты сказала про ту фразу в трактате? «Эту мысль можно было выразить одним предложением, а не целым абзацем». Меня слишком много для тебя, да? Сплошные абзацы там, где достаточно двух слов?
– Седрик, что ты несёшь? Я говорила только о рунах. К тебе я привыкла. А ход твоих мыслей порой поражает – и поэтому с тобой нескучно.
– Настолько нескучно, что порой от меня нужно избавиться, отправив ночевать в Хогсмид? Что ты делаешь, когда меня тут нет? Занимаешься магией, в которую не суют свой нос чужие? Пишешь глубокомысленные трактаты из пяти слов?
– Ты знаешь, что я делаю. Пытаюсь выспаться.
– Ну, извини. Прости, что краду твой сон и простоту твоей жизни. Видимо, сегодня опробовать метафоризацию заклинаний ты тоже не захочешь? Несмотря на благоприятное время…
– Почему же? Давай попробуем. Только на чём-то простом, для начала.
– Да, конечно, простота прежде всего…
– Седрик, что на тебя нашло? Что случилось? Почему ты так зол на меня?
Пока он молчал, вертя в руках кедровую палочку, Гертруда слушала гневное завывание бури за окном.
– Извини, – на этот раз, судя по голосу, он и, правда, просил прощения. – Извини. Я не злюсь. Я… не знаю, что происходит. Когда я был твоим учеником, всё было понятнее между нами. А сейчас… И эта чёртова ментальная связь! Я постоянно пытаюсь сказать тебе что-то в мыслях и бешусь от того, что не могу. Пытаюсь запомнить, чтобы высказать всё при встрече, но забываю и бешусь ещё больше. А ты…
– Что я? – спросила она, ободряюще, как ей показалось. Но он дёрнулся, словно уклоняясь от заклинания.
– Ты тоже – словно прожила за день целую жизнь, от которой мне достаются лишь обрывки.
– Я даю тебе всё, что могу, Седрик. И даже больше.
– Почему же тогда мне кажется, что мне почти ничего не достаётся?
– Может, потому что ты поразительно ненасытный – кто не дал мне пойти с остальными в хижину к Айдану сегодня?
– А когда у меня ещё была бы возможность заняться с тобой рунами в сакральное время? Или просто поговорить, наконец?
– А кто пропадает на советах в Гринграсском замке целыми днями?
– А что делать, если в моей стране война? Которую ты развязала…
– Что?! – его слова были словно укол Круциатуса.
– Если бы не Конфигурация, разве бы она началась?
– Она началась несколько лет назад!
– И остановилась из-за чумы!
– Ты хочешь сказать, что нам не стоило спасать Британию от чумы, чтобы Англия не пошла снова войной на Францию? Зачем же ты тогда сам сварил столько зелий от чёрного мора?
– Потому что прилетел, как бабочка на огонь, к тебе и твоей Конфигурации! Лучше бы ты не брала меня в ученики! Лучше бы я ограничился твоим первым уроком – про Инвизус! Наложил бы его на себя, метафорически, и подглядывал за твоей жизнью – издалека, не входя в неё и оставаясь для тебя невидимым.
– Седрик, остановись! – молила она.
– А второй урок был и того лучше! Не подглядывать вообще! – продолжал он выливать на неё свою боль. – Исчезнуть! Вот, что надо было сделать! Зачем ты меня затянула? А потом ещё и не дала сварить отворотное зелье. Лучше бы я выпил его тогда! Лучше бы я убил эту любовь, лишающую меня сил и свободы!
Гертруда вынырнула из мучительных воспоминаний и отошла от зеркала, смахивая с глаз слёзы. По замку прокатился сигнал волынки, призывающий на завтрак. Есть не хотелось, но спуститься в Главный зал придётся – хотя бы за письмами и новостями. При мысли о парадной лестнице стало дурно – и она сделала портоключ к её последнему пролёту на первом этаже. Пивз как раз пролетал мимо, напевая что-то о гармонии зевающей с утра вселенной, и замер было при виде Гертруды – но так ничего и не сказал в её адрес и помчался дразнить портреты в галерее.
За учительским столом в Главном зале не было Тормода и Айдана, а остальные тревожно переговаривались. Напряжение вокруг ощущалось, словно сеть натянутых нитей, а небосвод на потолке хмурился постоянно меняющимися гримасами серых туч. Гертруде вспомнился благоухающий майский день год назад и ночь полнолуния после него. Ошиблись ли они тогда, формулируя цели для Конфигурации? Не было ли их слишком много? Не оказались ли они недостаточно конкретными? Насколько она виновата в том, что происходит сейчас? И, главное, что она упускает из виду?
Когда она заняла своё место за столом, директриса поднялась и призвала всех в Зале к молчанию. Усиленный Сонорусом голос госпожи Клэгг больно резанул по ушам.
– Дорогие учителя и ученики Хогвартса, – начала директриса с крайне серьёзным видом. Нити напряжения и тревоги натянулись до предела. – Вы все прекрасно знаете, что Англия сейчас ведёт военные действия против Франции. К сожалению, маги Британии за прошедший год отступили от линии нейтралитета по отношению к делам магглов. Вы можете соглашаться с их действиями или оспаривать, но напомню, что у вас всех стоит первоочерёдная задача – учиться или же, в случае преподавателей, учить. Поэтому я прошу, нет, требую от всех вас помнить об этом ежеминутно и направлять свои усилия и порывы души в это русло.
