Текст книги "Год после чумы (СИ)"
Автор книги: Linda Lotiel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)
– Вот оно что…
– Но потом я увидал, как уверенно на него наступает Филлида, и решил, что, возможно не так уж всё безнадёжно. Впрочем, я в те дни много раз за день менял своё мнение о степени безнадёжности своей любви – как я вообще чему-то научился, непонятно – все мои желания порой сводились к тому, чтобы ты просто ко мне прикоснулась…
И она прервала его, прикоснувшись к нему и привычным жестом откинув с лица рыжую прядь. Затем она отставила каменную чашу с недопитым вином и сказала:
– Иди ко мне…
– Это будет четвёртым заданием, ведь правда? – прошептал он, скользя рукой по её телу. – Что-нибудь в духе «Люби свою наставницу с жаром магии огня». Почему ты сама не додумалась включить этот этап в испытание?
– Молчи уже. Как ты сам сказал, я больше тебе не наставница.
– Но жара это не отменяет… n’est-ce pas?
И они предались любви со всем жаром, на какой были способны после событий этого дня, и Седрику порой казалось, что они стали чудесным огнём, уточнённым самим мирозданием и плывущим в ночном небе среди звёзд и синих сполохов. А вокруг Круга Камней тем временем свили нить танца и убежали далее на юг неугомонные лунные тельцы, и луна продолжала заливать молочным светом весенние холмы Озёрного края.
[1] «Книга чудес мира» (фр.)
[2] Фамилия «Goshawk» означает «ястреб-тетеревятник».
========== Глава восьмая ==========
Из книги «Фантастические звери и места их обитания» Ньюта Скамандера
Твердолобик (Knarl)
Твердолобика (Северная Европа) магглы часто ошибочно путают с ежом. Различить их практически невозможно, за исключением одной важной отличительной черты в поведении этих особей: если оставить в саду еду для ежа, то он с удовольствием за неё примется; если же предложить еду твердолобику, то он предположит, что хозяин сада пытается заманить его в ловушку, и испортит садовые растения или украшения. Немало маггловских детей было обвинено в хулиганстве, в то время как истинным виновником являлся рассерженный твердолобик.
Пометки на полях в экземпляре Миранды Госхок: главное, отловить и локализовать своего внутреннего твердолобика как генератора паранойи.
Берна Макмиллан, март 1348 года
Любовь и квиддич, квиддич и любовь – эти две напасти охватывали Хогвартс по весне, что было, по мнению Берны, весьма прискорбным явлением. Точнее, так она считала ранее – например, год назад, когда к апрелю разговоры о влюблённостях внезапно вытеснили все другие темы, а профессор Кэррик начала разбирать на уроках отворотное зелье. Сейчас же Берна сама угодила в этот водоворот – как раз из-за профессора по зельеваренью. Она предавалась этим размышлением в Главном зале за обедом, уныло помешивая в глиняной миске шотландскую похлёбку – слишком густую, на её вкус, и с неаппетитными вкраплениями сомнительной лиловой фасоли.
А вот интересно, будет ли и О’Донован проходить с ними отворотное? Берна тут же нарисовала в воображении лирическую сцену: «Помочь тебе с формулой, Берна? – спрашивает её профессор. – В кого ты влюблена? В вас, конечно же, профессор, – спокойно отвечает она, не поведя бровью. – О, не вари тогда это зелье, Берна, дорогая! – молит её он. – Ты разобьёшь мне этим сердце! Нет, уважаемый учитель. Так надо! Это тема вашего урока – да быть тому!» Кх, кх, прокашлялся сэр Зануда, не лучше ли сварить его, в самом деле, раз уж настолько всё запущено? Берна закатила глаза – и остановила взгляд на потолке, где пролетали тучи и явно собирался дождь.
Зато тема квиддича её по-прежнему волновала мало – какое счастье, тянула леди Берна, – можно продолжать презрительно хмыкать, когда начинаются обсуждения матчей. Первая игра сезона – Слизерин против Рейвенкло – уже назначена на грядущую пятницу, и страсти по этому поводу накалялись. Артур умудрился снова подраться с Бенедиктом, за что оба получили наказание: их отправили собирать накопившуюся в подвалах слизь бандиманов. На перемене между трансфигурацией и заклинаниями Камилла Паркинсон и Илария Кеттридж язвительно обсуждали любовный треугольник ловцов – Адама Трэверса, гриффиндорки Сью и зеленоглазого Алана из Хаффлпаффа, а Эмеральдина накричала на них, что они ничего не понимают в квиддиче. Любовь и квиддич, квиддич и любовь…
Берна с трудом скрывала своё раздражение: после выходных, проведённых с родителями, настроение испортилось, как зелье, в которое тайком подбросили лишний ингредиент. А ведь она полетела в родительский замок на ветрах весны в таком приподнятом расположении духа! Её очищающее зелье заработало ей похвалу профессора О’Донована, а занятие по бестиологии – последний урок в пятницу – и вовсе был чудесен, так как профессор Макфасти отправился с шестиклассниками на восточное побережье. Их задание состояло в том, чтобы разыскивать яйца голубых гиппокампов, которые пришли на нерест к шотландским берегам. «И отчего им не сидится в Средиземном море? Там же тепло!» спрашивала Айлин, а профессор Макфасти лишь плечами пожимал: «Влечёт их на север, и всё тут». Да только приливы и отливы тут такие, что вода то поглощает полностью пляж, то снова убегает на полмили в море. После отлива на берегу остаются лужицы с морской водой, и порой в них можно углядеть полупрозрачное яйцо с голубоватым жерыбёнком внутри. Вот их-то следовало собирать, чтобы затем осторожно перенести в море у скал, где их точно не выкинет на берег. Конечно же, урок быстро превратился в весёлую беготню у моря, особенно когда Макфасти со своим псом, Хизер и ещё несколькими учениками ушли охотиться на акнерысов, чьи гребешки позарез нужны зельеварам. Солнце светило вовсю, отражаясь в сотне глазастых лужиц на берегу, и бриз приносил запах соли и рыбы. Беспечность и беспричинная радость одолели Берну, как и всех вокруг, – она носилась, прыгала через лужи и уклонялась от Канто, уточнённых на комические куплеты. Впрочем, нет, не все веселились – краем глаза Берна заметила, что Августа не бегает и не поёт, а продолжает молча искать яйца гиппокампов. А мы знаем её секрет, шептала внутри леди Берна.
И вот это морское настроение родители сумели испортить «взрослым» разговором о том, что у Берны скоро закончится шестой год обучения, а на седьмом – стоит уже и присмотреться к молодым людям, которые могут составить ей достойную партию. Лучше всего с представителем Древнейшего и Благородного Дома, конечно. С кем же – с Камиллой Паркинсон или с Эмеральдиной Сэлвин? язвительно поинтересовалась Берна. Или может быть – с Мелюзиной Роул?! Отец не оценил её сарказма и напомнил, что у Роулов есть ещё и сын. Но ему же десять лет, папа! Десять! Он ещё даже не учится в школе! Единственного наследника Мэлфоев уже успела захватить Августа Лестранж – может, Макмилланы как-нибудь позволят своей единственной дочери выбрать жениха по зову сердца? Но зова сердца отец тоже не оценил.
Интересно, Августе тоже пришлось выслушать подобное от своих родителей? Это бы многое объясняло, прошептала леди Берна. У Николаса Мэлфоя, как мы все догадывались, был роман с Уиллом Уилсоном, а после его гибели и провала плана Горгоны Блэк, Мэлфой покинул школу, не сдав выпускные экзамены и перестав бывать в обществе. Если Августе так хочется страдать от тайной любви к Шатофору, то почему бы это не делать, будучи замужем за человеком, которому всё равно, что там у неё на душе? И который, при этом, наследник Благородного и Древнейшего Дома. Нет, определённо в помолвке Августы проглядывает смысл.
А вот, к примеру, юный Макфейл, продолжали наступать на неё родители. Макфейлы – не такой известный Дом, конечно, но богатый и, в общем и целом, вполне достойный. Их сын, кажется, на твоём курсе, хоть и в Хаффлпаффе. Не идеальный вариант, конечно, но стоит и его рассмотреть. На безрыбье и бякоклешень – рыба. Тут Берна не выдержала. Эльвендорк Макфейл? Главный растяпа и остолоп среди шестиклассников? Даже Макгаффин в его бытность жертвой постоянных Конфундусов не совершал таких глупостей! Додумался недавно съесть полностью гребешок акнерыса перед уроком боевой магии, чтобы усилить сопротивляемость чарам, отчего из его ушей полезли фиолетовые волосы! Вы такого себе зятя хотите? Бякоклешень, вот уж воистину.
Берна отодвинула похлёбку и глянула в сторону стола Хаффлпаффа. Макфейл о чём-то говорил Освальду Лонгботтому – явно жаловался, поскольку тот вместо обычной жизнерадостности излучал обречённую скуку. Отправляя в рот ложку похлёбки, Макфейл поймал на себе взгляд Берны и тут же подавился и закашлялся – Освальд принялся стучать его по спине, пожалуй, сильнее, чем требовал того случай. Берна брезгливо отвернулась и сосредоточила взгляд на еде. Рисовый пудинг был сегодня двухцветным – жёлтым и зелёным. Чем это домовики его подкрасили? задумалась Берна, пододвигая к себе пудинг и принюхиваясь. Зелёная часть пахла петрушкой, что не вызывало аппетита, а вот жёлтая – шафраном. Берна взяла нож и стала аккуратно отделять жёлтую часть от зелёной и перекладывать себе в тарелку. Но затем ей как назло вздумалось соотнести зелёно-жёлтый пудинг с брачным союзом Слизерина и Хаффлпаффа, от чего аппетит пропал окончательно. Отодвинув от себя тарелку, Берна посмотрела на стол Рейвенкло – не наблюдает ли случайно за ней Мэгги, с которой они уже месяц поддерживали подчёркнуто вежливые отношения, согласно великому и ужасному «древнему закону учеников». Но Мэгги была занята разговором с Этьеном, а за Берной, кажется, наблюдал Мартин Фитцпатрик – он быстро отвёл глаза и обратился, как ни в чём не бывало, с вопросом к сидящему рядом Элиезеру. Мартин тоже из аристократичного дома, констатировала леди Берна, но маггловского. Зато наверняка он смог бы показать несколько финтов на мечах, возразил сэр Зануда. Наверняка он такой же занудный, как ты, только с придурью, фыркнула Берна, поднимаясь из-за стола и направляясь к выходу. Он же староста Рейвенкло! В голове у неё крутился стишок, придуманный Пивзом:
Рейвенкло – хоть сто раз умник -
В каждом притаился Урик.
Урик Чудаковатый был известным магом-выпускником Рейвенкло – он прославился странными выходками, к примеру, привычкой носить на голове медузу вместо шляпы. Когда ученики дурачились на побережье, и кто-то из Рейвенкло (Бенедикт, вроде бы) нашёл медузу и стал предлагать её другим в качестве шляпы в стиле Урика, Берна смеялась вместе со всеми. Но сейчас, когда её переполняло раздражение, воспоминание не показалось забавным. Все вокруг бякоклешни и Урики-придурики. Крики и взрывы хохота, донесшиеся от стола Гриффиндора, заставили её добавить: и джарви, конечно.
– Берна, позанимаемся? – спросила нагнавшая её у дверей Мелюзина.
– Давай вечером. Сейчас я в Пещеру собиралась, – ответила Берна, довольно резко.
– Тогда я тебя провожу до квиддичного поля – там будет тренировка Слизерина, – проговорила Мелюзина, игнорируя Бернину резкость. – Я хотела посмотреть, как наши играют. Думаешь, есть у них шансы победить Рейвенкло? И интересно, дойдут ли старосты до тренировки…
Берна вздохнула: Мелюзине нравился де Руэль-Марсан с его тяжёлым взглядом и романтичной копной чёрных волос. Но про него говорили, что он влюблён в Филиппу де Монфор: воистину трагический выбор для слизеринца! Не приглядеться ли к нему на тренировке? Эх, любовь и квиддич, квиддич и любовь…
– Ладно, пройдёмся вместе до поля. Но мне всё равно, кто там победит в пятницу. Хотя нет – я порадуюсь, если наши покажут этим Урикам-придурикам, где руноследы зимуют.
Поздравляю, отметил сэр Зануда. Теперь нашей Берне не чужды ни любовь, ни квиддич.
*
После того, как Мелюзина попрощалась с Берной у квиддичного поля, её нагнала Августа, которая также направлялась к пещере. Обеих перехватили по дороге промозглый ветер и дождь, но Августа взмахнула палочкой, и капли дождя начали пролетать мимо них.
– Что это, Репелло? – спросила Берна.
– Не совсем. Магия воды – одно из самых простых действий: отводить от себя дождь. Конечно, с ливнем это не так уж и легко, но с таким дождём – проще, чем обидеть твердолобика.
Образ обиженного ёжика-твердолобика всплыл в воображении Берны: кажется, и для слизеринцев нашлось новое прозвище. Бякоклешни, джарви, медуза Урика-Придурика и твердолобики – вот как нужно было подбирать животных для четырёх Домов на гербе Хогвартса! Основатели школы проявили чрезмерный оптимизм со своими львами и орлами, несомненно. Вслух же Берна сказала:
– А как ты получишь свою руну воды? Моргана же всё-таки призрак.
– Призрак, но с неисчерпаемой фантазией. Она будет использовать моего Трембли, в чей разум собирается проникнуть, чтобы нанести татуировку его руками. Это если я пройду испытание, конечно.
Берна резко остановилась, и пара капель дождя скользнула по её лицу.
– Испытание?
– Само собой. Это же Моргана.
Берна снова двинулась за Августой, ощущая, как её настроение портится окончательно. Сегодня Берна собиралась показать наставнице то, что она успела насочинять в рамках выданного ей ещё в сентябре задания. После разговора с профессором Госхок она значительно продвинулась: использование ощущений органов чувств оказалось находкой. Под Сенсибилитасом она уже умела управлять этим процессом, раскладывая звуки, в особенности ноты, по цветам радуги и оттенкам между ними и выстраивая соответствия имён и вкусов. Постепенно она училась отслеживать сцепления ощущений и без чар: особенно легко это выходило с запахами. Далее, цепляясь за какое-нибудь из сочетаний, она могла гораздо больше узнать от шара и лучше интерпретировать его видения. И у неё появились идеи о том, как это всё можно соотнести с заданием Морганы. Но то, что сказала Августа, выбило почву из-под ног. Это что же выходит – наградой за все Бернины труды будет какое-то испытание? И если Августа получит руну воды, то что достанется Берне?! Ипостась по имени Дементор, переименованная в Воительницу, мрачно вышла из тени.
– А когда вы втроём – ты, Мэгги и Этьен – спасали Ягу в мае, вам ведь тоже пришлось пройти какое-то испытание у Морганы? – спросила она у Августы. – Можешь рассказать, что это было?
– Это Мэгги тебе расскажет с удовольствием. Там всё упиралось во временной парадокс.
– А ты почему не расскажешь? – и внезапно захотелось задеть Августу за живое. – Про Этьена не хочешь лишний раз говорить?
На этот раз остановилась на месте Августа, и дождь обрушился на них обеих с полной силой. Они уже достигли холмов, покрытых свежей травой и мелкими белыми цветами. Да, это у неё серьёзно, отметила внутри леди Берна. Стоя неподвижно под дождём, Августа долго молчала. Её змея Клеопатра показалась из рукава мантии, но Августа быстрым жестом спрятала её обратно, а затем тихо произнесла:
– Что ты хочешь этим сказать, Берна?
– Да ничего особенного – чего ты так реагируешь? Все в кого-то влюблены – особенно весной. Не зря же нас учили отворотное варить…
– Откуда ты знаешь?
– Просто заметила… Ты ведь из-за этого выходишь замуж за Мэлфоя?
Августа снова замолчала, словно что-то просчитывая в голове. Обиженные твердолобики, произнесла леди Берна, – милые существа: они всего лишь цветы с корнем вырывают и мочатся на солнечные часы. А вот Августа тебя сейчас проклянёт, в лучшем случае. Воительница усмехнулась – пусть попробует – и приготовилась вызывать меч. Августа, однако, лишь сказала:
– Я, пожалуй, не стану спрашивать тебя больше, как и зачем – ты же ученица Морганы, и это многое объясняет. Я лишь попрошу тебя молчать об этом всём.
– Конечно, ведь мы обе ученицы Морганы, – ответила Берна, удивив этим саму себя. – Ты ведь знаешь про древний закон учеников?
– Что? Какой ещё закон? – сказала Августа с недоумением, и Берна передала ей слова Айлин.
– Что ж, в таком случае тебе не составит труда выполнить мою просьбу – поклянись на мече, что не станешь никому рассказывать об этом. Клятва на мече – нерушима, как ты, конечно, знаешь.
Берна не знала – что добавило раздражения в адрес её родителей: могли бы и рассказать! – но предпочла согласно кивнуть. Любопытство защекотало её беличьим хвостом: ещё одно использование меча! К тому же, ей стало немного стыдно за своё желание задеть Августу за живое. Нерушимость клятвы – это серьёзно, сказал сэр Зануда, но Берна отмахнулась и вызвала меч. Она и так не собиралась болтать об этом.
– Я, Берна Макмиллан, клянусь, что не раскрою другим известный мне секрет о чувствах Августы к Шатофору, – сказала она, а затем добавила: – Довольна?
Августа молча кивнула, а дождь снова начал обходить их стороной, и Берна зафинитила меч. Слова клятвы – каждое как вибрирующий удар гонга с его металлическим привкусом – вытянули немало сил из фамильной супницы. Сегодня вечером придётся обойтись либо без занятия с Мелюзиной, либо без работы с шаром, сообщил ей сэр Зануда. Да хоть без того и другого, огрызнулась Берна. Разорить пару клумб и завалиться спать – вот выбор рассерженного твердолобика. Остаток пути до пещеры они проделали в тишине, заполненной лишь унылым бормотанием дождя.
*
После ужина Берна, отделавшись от Мелюзины брошенной на лету фразой, что у неё болит голова, укрылась в спальне и забралась под одеяло. Берну трясло от гнева – как же её все достали! Теперь ещё и Моргана: из-за того, что клятва, принесённая Августе, не дала Берне поведать наставнице, что она узнала от шара, та засыпала её укорами. Кроме того, выясняется, вовсе не стоило тратить драгоценные сессии работы с шаром на вопросы про Августу! Ведь у Берны есть задание. И в свете всего потерялся и не получил заслуженной хвалы весь тот прогресс, которым гордилась Берна… Что ж: одна радость – возможно, Моргана оставит теперь Берну в покое и ей не придётся проходить испытание.
Охваченная яростью внутренняя Воительница взмахнула стальным мечом с рукоятью, усыпанной бирюзовыми самоцветами. Клумбы! Внутренний ландшафт Берны, часто принимавший очертания родительского замка, расстелился перед ней обширным садом с пышными клумбами – бесстыдные алые розы распускали бутоны на глазах у Воительницы, источая приторные ароматы; каскадами срывались с парапетов замка фиолетовые свечи глицинии, которые напомнили Берне волосы, торчащие из ушей Макфейла; а гортензия нагло завертела розовыми соцветиями. Воительница приняла боевую стойку – и меч засвистел в воздухе, срубая молящие о пощаде цветы и поднимая вихри дрожащих лепестков.
Немного успокоившись, Берна принюхалась к всё ещё ощутимому запаху роз, постепенно тающему в её внутренних просторах. Воительница гордо удалилась в тень, а вперёд вышла леди Берна, осматриваясь со скептическим выражением на лице, и спросила, не желает ли Воительница также что-нибудь сотворить с солнечными часами. Но та лишь презрительно хмыкнула из теней.
Вслед за запахом роз вспомнился их вкус – мама как-то поручила домовиками приготовить варенье из розовых лепестков, которое вышло приторно-сладким и хрустящим на зубах. Как имя «Мелюзина», подумалось Берне. Не очень-то сладостная наша Мелюзина Роул, усмехнулась леди Берна, но соединения ощущений уже начали свиваться в пышные грозди и свисать с парапетов, откуда Воительница смела всю глицинию.
Имя «Августа» отдавало привкусом петрушки в зелёной части рисового пудинга, хотя «Лестранж» на вкус было куда приятнее – в точь как шафран, но не в пудинге, а в пряном сиропе, в котором домовики иногда подавали в родительском замке мандарины. «Макфейл» – шотландская похлёбка, вроде той, что была сегодня на обед, только прокисшая. А если похлёбка с чесноком и с костлявой рыбой внутри – так это точно будет «Конал О’Бакшне». Имя «Мэгги» – даже пробовать не хочется. Хотя «Маргарет Лавгуд» – тут звуки рассыпаются на языке пригоршнями вкусов, как ни сопротивляйся. Тут и хруст яблока, не совсем спелого – какие падают с деревьев в середине лета, сменяющийся мягким месивом яблока, запечённого в утке, а на языке остаётся сладкий след с терпким привкусом. Марципан? Берна мысленно глотнула воды и смыла вкус с языка.
«Этьен» – что-то кислое и холодное, немного щекотное на языке: остывший поссет с элем и лимоном! Но с фамилией «де Шатофор» – совсем другое дело: жареная на огне оленина с розмарином и какой-то горчинкой. «Гертруда» – вот уж где горькое на вкус имя! Что там говорила профессор Госхок – что она ощущала вкус огня? Вот её имя – и есть вкус огня, сухой, горький и немного жгучий, как перец, но почему-то с приятным запахом можжевельника, невольно отметила Берна, потирая свою собственную можжевеловую палочку. И корица, и ещё что-то смутно знакомое, но тревожное. Берна снова представила себе глоток воды. «Седрик» – вот это уже вкуснее! Отогнав воспоминание о серебристом вкусе его патронуса, Берна ощутила привкус орехов – кедрового орешка, если быть точной. Её собственный патронус-белка навострил уши где-то внутри.
«Меаллан»… Разве может быть имя вкуснее? Мёд, чистый мёд летнего разнотравья – хотя нет, кажется, что-то ещё? Вино? Берне приходилось его пригубить лишь раз или два, так как отец этого не одобрял – не пристало, мол, юной барышне – но вкус его, раз попробовав, уже не забудешь. Берна покатала звуки на языке, как делал её отец, пробуя вино из очередной покрытой пылью бутыли, раздобытой в подвале. Отец ещё почёсывал при этом бороду и издавал разные звуки – одобрительное мычание или же недовольное «хм», чуть скривив губы. Берна тряхнула головой и снова сосредоточилась на имени. «Меаллан» начиналось, как скромный поцелуй с закрытыми губами, а заканчивалась страстным лобзанием – о котором, Берна, впрочем, знала только в теории. Фамилия «О’Донован» добавляла каплю дёгтя в мёд имени и звучала то ли как отказ, то ли упрёк. Берна решительно вылезла из-под одеяла и разыскала шар. Только для задания Морганы, завопил сэр Зануда, но Берна отправила его… пройтись по саду. С шаром в руках она снова забралась под одеяло, укрывшись с головой, – хоть так рано в спальню редко кто забредал, но рисковать и делиться с кем-то своими видениями Берна не собиралась.
Шар сразу отозвался и потянулся к ней, как клубкопух, учуявший заплесневевший сыр в карманах. Не отпуская свои вкусовые ассоциации, она сделала глубокий вдох – а, пусть горят драконьим пламенем все задания и испытания – и попросила шар показать ей три гейса профессора О’Донована.
Совсем юная версия её учителя возникла в шаре – она еле узнала его, совсем худого, с короткими волосами и без бороды. Отметив где-то для себя, что в молодости он совсем не такой интересный, как сейчас – а без бороды и вовсе чуть ли не бякоклешень, каковых тут полно в школьных коридорах, Берна сосредоточилась на ощущениях, и вкус вина, сильный и хмельной, с кислинкой, так резко появился на языке, что ей сделалось дурно. Преодолев тошноту, она стала смотреть, как юный Меаллан пьёт вино из драгоценного кубка, который ему подала… Кто это ещё? Ведьма была настоящей красавицей – рыжие волны волос, пунцовые губы, призывный, бесстрашный взгляд берилловых глаз. Красавица была зла – просто в ярости: Берна легко узнала металлический привкус во рту. Солнце закатилось в шаре, и кубок Меаллана опустел. Значит, так и есть: первый гейс – не пить после захода солнца, как сплетничают в Хогвартсе.
Про второй его гейс тоже как-то пробегал слух – вроде бы не гладить собак. Ведьма-красавица снова появилась в шаре – вот она скачет на чёрном коне, останавливается – рядом с ней юный Меаллан похлопывает скакуна по шее. Берна ощущает запах конского пота, тёплое прикосновение к мощному телу, шелковистость лошадиной кожи. Странное маленькое существо – лохматое и с длинным носом – появляется в шаре и уводит скакуна в конюшню: Меаллан и к нему протягивает руку, но оно шарахается в сторону. Меаллан смеётся и идёт за ведьмой, за которой также бежит борзая собака – огромная, с длинной мордой и маленькими ушами. Берна знает эту породу – ирландский волкодав. Меаллан тянется и к ней, и собака прыгает на него с радостью, позволяет трепать уши и гладить взъерошенную шерсть. Берна ощущает бархатистость изящных ушей и жёсткость шерсти на боках. Картина резко меняется – вспышка металлического гнева красавицы снова пронзает Берну – Меаллан отдёргивает руки от пса, а конь с громким ржанием поднимается на дыбы. Видимо, не только собак – никаких животных не гладить, отметила с удовлетворением Берна.
Про третий гейс никто достоверно не знал ничего, поэтому все, кому не лень было языком молоть, выдумывали всякую чушь: не есть мясо пятнистых животных, не открывать дверь левой рукой, не летать на метлах с клеймом Райта… Сейчас я узнаю, что там на самом деле, подумала Берна с азартом, сосредотачиваясь на ощущениях. Всё та же красавица выплыла из глубин шара в таком платье, которое отец бы в жизни не разрешил надеть Берне – ибо барышне не пристало. Но этой явно пристало, и платье смотрелось на ней, алое с золотой вышивкой, как на королеве фейри. Может, это она и есть? Ревность кольнула Берну раскалённой иглой, но она прогнала это чувство и вцепилась глазами в видение, ощущая, что сил остаётся опасно мало. Юный Меаллан сидел на полу с кубком в руках и гладя всё того же волкодава, когда красавица опустилась с ним рядом и, забрав кубок из рук, притянула его к себе.
Волна чужого вожделения охватила Берну, напугав её и чуть не загасив Лумос из палочки. Берна порой уже ощущала телесное влечение, но она понятия не имела, что это может быть настолько сильным и подчиняющим волю состоянием. Но Меаллан уклонился от поцелуя, освободил руки, поднялся. Вожделение ведьмы сменилось гневом – тем самым, что Берна ощущала раньше, но теперь она осознала, откуда он взялся. Пощёчина зазвенела в ушах, мир закачался – теперь Берна ощущала то же, что и Меаллан – три сжимающихся вокруг его горла кольца. Женские лица стали сменять друг друга – каждая со своей эмоцией – обидой, отчаянием, ревностью, а также мужские – гневные, поражённые, горящие желанием мести… Столько разочарования, которого можно было бы избежать, но он не мог – ибо его держало кольцо третьего гейса: он не мог отказать женщине, которая его желает.
Руки Берны дрожали, когда она ставила шар на место и забиралась в постель. Может, мне и правда не стоило лезть не в своё дело? думала она. Зачем я это увидела? Теперь уж не развидишь, сказала леди Берна без обычного ехидства, а во рту остался привкус мёда, горечи и металла, который не покинул её и во сне, в котором женские лица становились масками, липнущими к её перекошенному от страха и отвращения лицу.
========== Глава девятая ==========
Из поста «Точки магической бифуркации» Люка де Шатофора
(онлайн публикация 2016 года)
Спонтанные попытки магически отслеживать изменения систем в неравновесных состояниях неоднократно предпринимались волшебниками прошлых столетий, которые отталкивались от популярных со времён позднего средневековья представлений о знаковых полях. В наши дни для выявления закономерностей самоорганизации структур в разнородных системах (как немагических, так и содержащих волшебные элементы) используются синергетический подход и теория магического хаоса. Данные этих исследований послужили основой для недавнего эксперимента по построению фрактальных магических конфигураций, результатом которого оказались крайне интересные по своим свойствам и возможностям, но нестабильные системы. Целью моего исследования является обнаружение точек бифуркации в этих конфигурациях.
Гертруда Госхок, апрель 1348 года
Звуки побудочной волынки всё ещё завывали в голове Гертруды, когда она спускалась утром по парадной лестнице. Давненько мы не просыпались на рассвете и не выбирались на прогулку до завтрака, ворчала Молния, а ведь мало что сравнится с прелестью раннего апрельского утра. Но Гертруда с трудом поднялась даже от неумолимой волынки, и теперь больше всего хотелось вернуться обратно к себе на шестой этаж и забраться с головой под одеяло. Скользкие мраморные ступени сливались перед глазами – Гертруда пару раз чуть не споткнулась и теперь с досадой думала, не превратить ли их в горку с помощью Глиссео, чтобы попросту съехать вниз, как с ледяного склона.
За завтраком она без особого рвения взяла с блюда скон и налила в кружку молока. Совы влетели в Зал, неся утреннюю почту, и перед ней тут же выросла привычная гора писем. Гертруда быстро просмотрела их, и настроение тут же поднялось при виде почерка Кристины. Она немедленно распечатала письмо, сломав печать с единорогом, и принялась читать, похлёбывая молоко. Мелодия голоса Кристины зазвучала в её голове, изгоняя эхо утренней волынки.
Кристина писала о торжестве в Лондоне, при дворе Эдуарда Третьего, которое ей вскоре предстоит посетить вместе с братом, королём Давидом: «Ты себе не представляешь, Гертруда, как мне хочется нынче, чтобы ты отбросила все прочие занятия и принялась за воплощение твоей цели, вложенной в Конфигурацию, ибо количество глупости в мире порой ошеломляет. Вот послушай: уронила некая графиня Солсбери на балу подвязку с ноги – ты уж извини, что я тебе о таких мелочах пишу, но именно они порой служат кормом для глупости. И вот король Эдуард, дабы унять смех придворных, поднял её и заявил, что нечего стыдиться. Ну, нечего и нечего – казалось бы, инцидент исчерпан, но нет – король решает пойти дальше и выдумывает рыцарский Орден Подвязки! И вот именно на бал по поводу учреждения этого Ордена, смысл которого непонятен никому, я и вынуждена отправляться в конце апреля. Надеюсь, что никому не придёт в голову требовать от всех присутствующих дам падения подвязок во время танцев!»
Гертруда улыбнулась и надкусила скон. Воистину, глупость – серьёзный противник, раз ей служат монархи и их рыцарские ордены. Она вернулась к письму: «А девиз у Ордена и вовсе прекрасен: Honi soit qui mal y pense[1]. Ты слышала что-либо более бессмысленное в своей жизни? Ну, кроме ответов некоторых учеников во время экзаменов, конечно. Впрочем, я цепляюсь к мелочам, что доказывает, что Глупость неизлечима даже в лучших из нас (но в тебя я верю). На самом деле, отношения с Англией у нас сейчас как нельзя лучше – наша победа над чумой по всей Британии немало этому способствовала. Евреев, которых не раз обвиняли в распространении заразы, оставили, наконец, в покое. А весть о том, что сейчас маги принимаются за следующую цель Конфигурации – поиски лекарств от всевозможных болезней, – взбудоражила Лондон: теперь уж никто не кричит, что ведьм нужно сжигать на костре. Напротив – знать ищет дружбы с волшебниками, и простой люд толпами валит смотреть на площадные кукольные забавы, в которых чародеи свершают немыслимые чудеса, а порой и обводят вокруг пальца священников и святых. Церковь, конечно, продолжает грозить всем анафемой и адскими муками, но авторитет её стремительно падает. Остаётся ждать от Папы Климента VI то ли буллы об отлучении английского короля от Церкви, то ли прошения о присоединении оной к Хогвартсу. И думается мне, Гертруда, что помощь магам в Европе, которую нам по силам будет им оказать, важнее сейчас всех прочих дел. Эх, вот так всегда – снова борьба с Глупостью откладывается до лучших времён. Разве что ты трактат напишешь о том, как покончить с ней раз и навсегда?»
