Текст книги "За краем Вечности (СИ)"

Автор книги: Jane_BlackCat

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Перед глазами на скорости возникли уже знакомые картинки: задымлённый пожаром зал, сердитое «Помог бы, мерзавец», падающий кирпич, и я, сбивающая Джека и принимающая удар на себя. Мрак. Назойливый писк приборов над ухом. Запах лекарств. Больничная койка и люди в белых халатах. Снова мрак.

Я подорвалась, делая рваный вдох. В ушах звенело, а голова будто превратилась в наковальню. На языке ещё чувствовалась горечь дыма, хотя лёгкие уже заполнял свежий воздух. Веки будто кто-то склеил, и открыть глаза оказалось настоящим испытанием. Сначала перед плывущим взглядом предстал тёмный замшелый потолок. Только когда с него упала маленькая капелька росы, я заставила себя повернуть голову. Тут же над ухом прозвучало: «У! С возвращением, мисси». Я заставила себя перевалиться на бок и сфокусировать зрение на человеке. Каждый звук отзывался болезненным гудением в голове, заставляя страдальчески морщиться. Мир медленно принимал чёткие контуры пробитых ядрами стен и разбитых вещей капитанской каюты «Жемчужины». Это пробуждение в корне отличалось от предыдущего пробуждения здесь же: теперь сквозь пробоины проглядывался берег, усеянный маленькими домиками и тёмно-синие переливы маленьких волн. А я чувствовала себя так, будто тело пропустили через мясорубку, а потом из получившегося фарша попытались воссоздать его жалкое подобие. Но все ощущения заглушала жажда – во рту будто пустыня разверзлась, а на горле чувствовался горький налёт пепла.

Джошами Гиббс, сгорбившись, сидел в кресле у стола и вертел в руках зелёную стеклянную бутылку. При виде неё у меня защипало глаза.

– Гиббс… – я издала сдавленный хрип и кашлянула. – Дайте попить…

Старпом, уже собравшийся опустошить бутылку, передумал, отвёл её на расстояние вытянутой руки, а после с трудом покинул кресло и протянул её мне. Я вцепилась в стеклянный сосуд как в спасительную соломинку и сделала жадный, ненасытный глоток. В ту же секунду чуть глаза из орбит не вывалились, возмущённый возглас застрял на языке – и я выплюнула противную жидкость, орошая ей ботинки старпома.

– Воды, а не рома! – и в муках воззрилась на него.

– А… Оу… Конечно, – он хлопнул себя по лбу и поспешил к дверям: – Сейчас, – и выскользнул на палубу.

Я обессиленно откинулась на подушку. Меня потряхивало, как при лихорадке, но душу обуяло странное, садистское спокойствие. Блуждающий взгляд остановился на жучке, что медленно карабкался по стенке. Преодолевая неровности и щели, он неумолимо полз к своей непонятной цели, пока на его пути не появилось полотно паутины в углу, в котором он благополучно увяз. Я испустила дрожащий выдох и отвернулась от стены.

Заскрипела дверь. Гиббс ввалился в каюту с кружкой. Я жадно припала к воде, в несколько глотков уничтожая её. Живительная влага отдавала привкусом пороха и крови, вызывая старательно избегаемые воспоминания. Хотелось поверить в то, что страшные кадры, отпечатавшиеся в памяти, были сном, но всё вокруг утверждало об ином. Вылив в рот последние капли воды, я облокотилась плечом о стену и устремила невидящий взгляд куда-то сквозь сломанный комод.

– Что случилось? – прошептала я одними губами.

– Повезло вам, вот что, – грустная усмешка заставила поднять голову на старпома. Тот пожал плечами и вернулся в кресло. – Мы на «Жемчужине» вовремя подоспели, иначе расстреляли бы вас, как бродячих собак. «Голландец» непотопляемый вперёд пошёл, в гущу боя, а «Месть королевы Анны» едва не потопили. Мы с горем пополам смогли вытащить вас с кэпом из битвы, перетащить на свой корабль. Но «Жемчужину» потрепало знатно, поэтому мы живенько отступили. Барбосса тоже увёл свой корабль. В общем, бросили мы «Голландец» один на один с флотом. Иначе подохли бы.

Я медленно закивала.

– А… где мы сейчас?

– У берегов острова Рам-Ки, в гавани маленького городка Порт-Нельсона. Едва смогли добраться.

– Хорошо. Спасибо, мистер Гиббс, – я шмыгнула носом и откинула одеяло. Я встала на дрожащие ноги и тут же ахнула от боли: в районе ключицы будто раскалённый штырь воткнули. В глазах помутнело, меня занесло вбок. Гиббс поддержал под руку, что-то взволнованно затараторил и помог опуститься на кровать. Я скосила глаза вниз, отодвинула ворот своей рубашки и дотронулась пальцами до белой повязки, пересекающей грудь и плечо. Чуть ниже ключицы темнело неравномерное кровавое пятно. Вопросительный взгляд подскочил к старпому. Тот неловко почесал затылок и развёл руками:

– Когда вас нашли, из вас обломок деревяшки торчал.

Я испустила тяжёлый вздох и вытянула перед собой руки и ноги: они были усеяны более маленькими кровавыми капельками: щепки и обломки украсили тело множеством мелких царапин и ссадин.

– А вот теперь ром бы не помешал, – подытожила я. В ответ мне виновато протянули бутылку.

Пока я поливала ромом места ранений и периодически отпивала из бутыли, Гиббс продолжал стоять над душой, поэтому приходилось усердно сдерживать болезненные стоны. Вскоре выпитое притупило ощущения, и я уже могла нормально передвигаться.

– Могло быть и хуже, – решила я. – Мистер Гиббс, а где Джек? Позовите его.

– Не могу. Он в таверне. Так сказать, заливает горе после нашего поражения.

Я подавила печальный вздох и потребовала рассказать мне маршрут до места пристанища капитана. Наскоро выслушав сбивчивое описание Гиббса, я, вопреки его уговорам, покинула каюту. Израненная палуба пустовала: жалкие остатки команды разбрелись по суше, и я последовала их примеру.

К таверне вела широкая дорога. Она забиралась на холм, усеянный ветхими небогатыми лачугами, и сворачивала к утёсу, выступающему над водой. Я медленно брела наверх, провожая унылым взглядом колесницы и редких прохожих. Небо укрылось покрывалом сумерек; торговцы сворачивали лавки, и маленький полузапущенный город засыпал. На вершине холма огоньками светилось самое крупное здание на острове. Вывеска сообщила о роде этого заведения, и поняв, что нашла пункт назначения, я безразлично вторглась внутрь. Зал утопал в тёплом свечном свете. Посетителей можно было по пальцам пересчитать, и я побрела мимо столиков. Ни одного знакомого лица не встретилось в помещении. Чувствуя на себе заинтересованные взгляды гостей таверны, я сделала круг по залу и тем же путём вышла на улицу.

Лиловые сумерки сгустились. С обширного утёса, поросшего жухлой травой и несколькими деревцами, открывался вид на гавань. Я шагала прочь от таверны, к краю обрыва. Тёмно-оранжевый закат догорал, и сползал с потресканных крыш домов. С высоты был особенно заметен крен «Жемчужины» и общее уныние её внешнего вида. По темнеющему небу кто-то рассыпал бледные звёзды, и вечерний чистый воздух заполнило приглушённое шуршание моря. Я уселась на склон и подтянула колени к груди. С берега доносились отголоски вечерней рынды и аромат морской соли. Плавно вторгаясь в музыку вечера, тоскливо и непривычно тонко зазвучал мой голос:

«За краем вечности, беспечности, конечности пурги,

Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз,

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим,

С обратной стороны зеркального стекла.»

По вечернему небосводу скользили последний пташки. Всё угасало – как и огонёк в моей душе. Как все надежды и мечты. После которых осталась лишь неимоверная усталость и бессилие. Если я и была когда-то настолько же разбитой, то не смогла бы вспомнить, когда.

«За краем ясных и ненастных и напрасных зимних дней,

Когда без звука рвётся синь, когда и ночь без сна бела,

Мы не вернёмся, ни друг к другу, ни к себе,

С обратной стороны зеркального стекла.»

– Красивая песня, – донеслось из-за спины голосом, от которого в душе потеплело. На губах засветилось грустное подобие улыбки. Я повела плечами и выдохнула себе под нос:

– Жаль, что она стала реквиемом по всем нашим надеждам.

Позади замялись и притихли, а после зашуршали шаги в траве.

– Не против моей компании? – поинтересовался Джек. Я подняла уголок губ в усмешке и театрально указала на место рядом с собой. Воробей плюхнулся в траву, и раздался звук откупоренной бутылки. Моей руки коснулось холодное бутылочное стекло. Я поджала губы и приняла ром из его рук. Терпеливо дождавшись, пока я сделаю глоток, Воробей перевёл взгляд на догорающее море и вкрадчиво произнёс:

– Ты сожалеешь?

– «Больно-не больно, страшно-не страшно, а всё, что было раньше, теперь уже не важно», – на одном дыхании выпалила я, а внутренний голос эхом закончил цитату: «Нет в глазах соли, нет в словах перца. Нет больше боли, нет в моём сердце.»

– Не всегда всё получается так, как хотелось бы, – выдержав задумчивую паузу, отозвался Джек.

– Да, – слишком громко перебила я и сникла: – Да. Кто бы мог подумать… Раньше всё казалось таким простым и очевидным, а финал представлялся ярким и красочным. А в результате… «Жемчужина» едва на плаву, Амулет у Стивенса, Тим мёртв…

– Он был хорошим парнем, – Джек забрал у меня бутылку, отсалютовал ей и выпил. – И… ты переживаешь, хотя не хочешь это показывать. – Я отозвалась кратким «Пфф!» и закатила глаза. – Потому что ты привыкла. Привыкла скрывать истинную себя и быть сильной, даже когда хочется быть слабой.

Я дрогнула и обратила взгляд к нему. Джек улыбнулся одним уголком губ и протянул мне бутылку. Я медленно закивала, опуская взгляд.

– Ты прав. Но всё-таки я рада, что всё закончилось так. Красивая история, достойный финал – немного грустный, но зато честный, после которого… видишь вещи такими, какие они есть.

– И поэтому ты больше не боишься быть откровенной… Со мной.

Я встретилась взглядом со своим отражением в бутылочном стекле, отпила и издала тяжёлый дрожащий вздох.

– Да. Потому что теперь ты всё знаешь. Я это чувствую. И вижу в твоих поступках.

Джек взял бутылку, поднял, но вдруг передумал и опустил её на землю.

– Оксана, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.

– Да?

– Почему ты выбрала меня? – взгляды встретились в обоюдном вопросе. Чёрные глаза подсветила искренность и несвойственная ему честность. – Почему ты столько ждала меня? Почему ждала, пока я пойду тебе навстречу? Почему, когда у тебя был Тим – заботливый, правильный и готовый быть с тобой, ты выбирала меня? Почему не отчаялась ждать?

Я медлила. В глубине души я знала ответ, но сформировать и обличить его в чёткие, ясные слова было сложно, поэтому в памяти само собой всплыло:

– Потому что «ожидание сводит с ума, но желание дождаться заставляет жить». – В глазах Воробья пролегли смутные отпечатки воспоминаний и удивления. – И я была готова ждать, сколько понадобится. Ждать от тебя хотя бы малейшего намёка, ждать первого шага, а главное – доверия. Я знала, что рано или поздно этот момент настанет. Вопрос лишь во времени.

Джек издал приглушённую усмешку.

– И какого же шага ты от меня ждала? Я что, должен был тебя напоить и соблазнить?

Я опустила голову, сдерживая улыбку, глядя куда-то меж колыхающихся травинок – и обернулась к Джеку:

– Ну не знаю, попробуй, – мои слова прозвучали весомо и ощутимо в ночной тиши, и единственным звуком после них стали отдалённые шорохи безумно красивого моря. Их быстро перекрыло шумное биение моего сердца. Лунный свет очертил заострившиеся черты лица капитана, и в почти полной темноте, подсвеченной отдалёнными огоньками таверны, мы испытующе вглядывались в друг друга. Я сглотнула, глядя в чёрные, сверкающие глаза, перекликающиеся с оттенками ночи. Обжигающая трепетной дрожью волна предвкушения прокатилась по телу, заставляя каждой клеточкой вздрагивать, приближаясь всё ближе к нему.

Джек с порывом наклонился навстречу, накрывая мои губы лёгким, невесомым поцелуем – слишком нежным и не сочетающимся с образом капитана Воробья. Я приподнялась навстречу, обхватив рукой его шею и усилив трепетные прикосновения губ. Меня обдавало жаром с каждым разгорячённым движением его рук, с каждым порывом сладких губ с терпким привкусом рома и морской соли.

Каждое прикосновение сводило с ума, посылая вдоль тела бурю ощущений, концентрирующихся внизу живота. Эта сладкая мука пронизывала удовольствием до кончиков пальцев, и каждый миг ожидания превращался в пытку. Которую хотелось довести до апогея. До безумия.

Мои пальцы зарылись в густые тёмные волосы. На талии ощутилось прикосновение его широких ладоней – они скользнули под блузку, обдавая меня жаром, увлекая страстными прикосновениями. Я подалась навстречу, остервенело хватаясь за пуговицы его рубашки. Непослушные пальцы дрожали, с трудом расстёгивали одну за другой, срываясь и едва не надрывая ткань. Помогая мне снять рубашку и не разрывая поцелуя, Джек завалил меня наземь. Одежда полетела в покрытую росой траву, которая обдавала разгорячённые тела вечерней прохладой. Каждый порыв сводил с ума, и совершенно лишившись одежды, я запрокинула голову, чувствуя колючие поцелуи на шее, потом на груди, и всё ниже… Я содрогнулась стоном, который передался Воробью. Руки с жаром вцепились в его спину, притягивая к себе.

– О, Джек! – еле выговорила я, повторяя его имя до тех пор, когда уже не лишилась сил говорить от этой сладкой пытки. Я подалась ему навстречу, хватаясь за его губы жаркими поцелуями. Каждая прелюдия в страстном ритме доводила до истомы, до невыразимого удовольствия. Безумный восторг нарастал, заставляя меня извиваться под ним всё сильнее и слабо дарить ответные обессиленные ласки.

Он не спешил, хотя я чувствовала, насколько велико его желание; дразнил, затягивал страсть до безумия. До неистовства. До срыва.

До момента, когда мы одновременно подались навстречу друг другу в мощном порыве, совокупляясь и задыхаясь в стоне. Его ладони зарылись под мои бёдра, отрывая их от земли вместе с травой. Я обхватила ногами его поясницу, царапнула ногтями влажную от пота мускулистую спину. Мы пришли в лихорадочное движение. Я больше была не в силах думать и сдерживать крики наслаждения – обжигающего, испепеляющего. Только чувствовать его разгорячённое, гибкое тело, с силой движущееся в бешеном ритме любовного танца. Я откинула голову во влажную траву, содрогаясь в конвульсиях и сомневаясь, что смогу выдержать эту вакханалию и не рассыпаться на миллионы разноцветных искр. Пальцы хватались то за напряжённые плечи Джека, то за траву, то за воздух… Я не принадлежала сама себе. А движения становились всё быстрее и сильнее…

Во мне всё будто взорвалось – яркой вспышкой, сводящей с ума, разбивающей на сотни мелких кусочков. Перед глазами запрыгал искрящийся туман… Рваное дыхание… Неистовые порывы… Капля пота, стекающая по животу…

Стоны и крики, безусловно, слышные и в таверне, и за ней… Но это совершенно не важно – пусть люди слышат, видят, ненавидят нас за это…

До изнеможения. До истомы. До бессилия.

До финала.

Истошно охнув, Джек рухнул рядом, зарываясь лицом в мои волосы – спутанные и совершенно мокрые. Я тяжело втянула воздух, медленно подняла руки и обвила его плечи – гладкие и скользкие от пота. Ощущение реальности возвращалось постепенно. Чувство абсолютного удовлетворения переполняло, как никогда прежде.

Я чувствовала, что должна что-то сказать, но все слова исчезли, осталась только чёткая и ясная мысль, оставшаяся в памяти на всю жизнь: ради этой ночи, ради этого сладкого безумия стоило пройти через все испытания.

Джек притянул меня к себе, его тяжёлая ладонь легла мне на грудь.

– Оксана… – нежно выдохнул он мне за ушко.

– Джек…

Совсем скоро он обессиленно засопел, а я продолжала глядеть в алмазную россыпь звёзд, представляя нас со стороны – лежащих в ночи на сырой траве в отдалении от таверны, обнажённых, блестящих от пота – и поглаживать его руку, приятно тяжелеющую на моей груди.

Вскоре меня накрыло безмятежным, лёгким сном. И, предаваясь царству Морфея под пологом звёзд и лёгким дыханием тропического бриза, я явственно осознала: вот оно, счастье.

Я разлепила глаза, когда луч солнца упал на лицо, заставляя щуриться и ворочаться. Брови удивлённо подпрыгнули: вместо утёса с видом на море меня окружали привычные деревянные стены капитанской каюты, потрёпанной после многочисленных боёв. Однако вскоре память воспроизвела воспоминания, как я сквозь сон прижимаюсь к Джеку, заботливо несущему меня на руках к кораблю. На губах проступила смущённая улыбка, а щёки зарделись. Воспоминания прошедшей ночи красочными картинками мелькали в голове. Внизу живота ощущалась приятная тяжесть, как напоминание о вчерашнем. И не надо долго думать, чтобы с уверенностью сказать, что это была самая

нереальная ночь в моей жизни. Наверное, именно поэтому жизнь снова стала казаться прекрасной, а небо в окне – светлым и радостным.

– Суши якорь! Отходим, – донеслось с палубы, и следом голос перекрыл звон рынды. Я издала задумчивое «Хм», и откинула одеяло. «Ох, ё-моё!» – воскликнул внутренний голос, когда обнаружилось, что одежды на мне до сих пор не наблюдается. Взгляд остановился на большом пыльном шкафу. Я лёгкими шагами преодолела комнату и распахнула створки. Облако пылинок взметнулось в прямоугольнике солнечного света.

В капитанской одежде я, можно сказать, утонула, но было в этом что-то невероятно уютное – носить одежду своего парня. Пожалуй, после вчерашних откровений я могу полноценно присвоить ему этот титул.

На прогретой палубе стоял приятный скрип дерева: корабль покидал гавань. Солнце держалось высоко. Свет и ветер пронизывал звенящие снасти, а парус приглушённо трещал, принимая в себя порывы свежего бриза.

– Доброе утро, – я медленно поднялась на мостик, поглаживая горячее дерево планшира.

– Доброе, дорогая.

Я в наслаждении облокотилась на Джека, и его рука мягко обвила меня за плечо. Мысли смешались до неразберихи, и я не знала, что теперь положено говорить, как вести себя: во всяком случае, не так, как раньше.

– Цыпа, тебе так понравилось спать с пиратом, что ты решила раздать приглашение на такой же сеанс всем желающим? – с долей иронии прозвучало над ухом. Я открыла глаза и обратила к Джеку непонимающий взгляд. В ответ он лишь издал приглушённую усмешку и скосил глаза на мою грудь. Я опустила голову и в ужасе спохватилась, что рубашка, слишком большая для меня, опасно сползла с плеч – ещё чуть-чуть, и всем матросам предстал бы прекрасный вид.

– Спасибо, – шепнула я, в спешке подтягивая ворот. – Э… кхм… Что ж. Какой курс?

Джек обхватил рукояти штурвала, выводя судно из просыпающейся гавани.

– К победе! Наша Лиззи любезно передала нам рассказ своего полудохлого муженька. «Голландец», оставшись один на один с флотом Стивенса, с горем пополам перебил их посудины. Остался только «Августиниус» – он смылся, пока другие корабли отстреливались от «Голландца». Уилл выследил его курс, следуя за ним под водой, где вдобавок обнаружил, что в их трюме пробоина. «Августиниус» едва на плаву. И мы…

– Пойдём его добивать? – я придирчиво изогнула бровь. – Такое уже было, припоминаешь? Считаешь, в этот раз всё закончится по-другому?

– О да, – в чёрных глазах заплясали загадочные искорки.

Я коварно ощерилась.

– Есть план?

– Безусловно.

Пополудни на мачте затрепетал флаг. «Летучий Голландец» присоединился к нам уже на подходе к назначенному месту: подобно урагану вынырнул из воды, чем уже перестал вселять ужас в матросские души. После кратких переговоров мы продвинулись на несколько миль восточнее, где, по расчётам двух капитанов, пролегал путь «Августиниуса». Здесь расположился широкий пролив меж двумя густо-зелёными островами. Они послужили великолепным убежищем: было обусловлено, что «Черная Жемчужина» спрячется за утёсом одного, а «Летучий Голландец» скроется за другим островом, и когда «Августиниус» войдёт в пролив, мы обрушим на него прямой огонь с флангов. Свою роль также сыграет эффект неожиданности. Два корабля, появившихся словно из ниоткуда, разнесут в щепки изломанный, истерзанный «Августиниус».

Я увлечённо вглядывалась в горизонт, постукивая ногтем по планширу. Ожидание тянуло время неумолимо, но азарт вскипал в крови: вместо привычного страха перед боем, своё место заняла безумная пиратская весёлость – до такой степени, что хоть напевай про «Сундук мертвеца». Ветер нещадно трепал кроны деревьев, и сквозь них едва проглядывалась линия горизонта. Вскоре в душе всё замерло: вдалеке проступил силуэт парусника. «Августиниус» разрезал килем сверкающие волны, поднимая вокруг себя подсвеченные солнцем брызги.

– «На ловца и зверь бежит», говорил Стивенс? – Джек приподнял уголок губ в улыбке, отнимая от глаз подзорную трубу. – Теперь-то мы сотрём с его физиономии слой пудры. А его корабль – с лица земли.

– Ха-ха, только пудреницу мне оставь! – задорно крикнула я, пускаясь в припрыжку с полубака.

Каждая минута, которая приближала миг расплаты, вызывала всё больший трепет, а под конец я превратилась в невротика, в котором каждое мгновение ожидания разжигало угли ярости. Именно поэтому, когда из-за соседнего острова взмыло потрёпанное полотно флага «Летучего Голландца», и корабль выдвинулся из укрытия, я издала исконно русский крик «Ура!», с которым наши воины в былые времена шли в бой.

«Августиниус» неповоротливой громадой вошёл в пролив, переваливаясь через хребты волн, и пробоина ровно посередине трюма забавно хлюпала водой. В этот момент «Жемчужина» и «Голландец» стремительно пустились навстречу; возникли перед «Августиниусом» аки чёрт из табакерки. Несколько секунд растворились в тишине, пока застигнутый врасплох «Августиниус» не оказался зажат меж двумя кораблями. Скрип дерева – будто удивлённый возглас – разрезал молчание, а за ним громыхнул мощный, гулкий крик:

– Огонь!

– Огонь! – жутко взревела я, вторя капитану.

Канонада разорвала воздух десятками залпов. Грохот орудий превратился в звук триумфа, к которому присоединился мой ликующий крик, когда я подносила фитильный пальник к пушке. Отдача содрогала «Жемчужину», а раскалённые ядра с грохотом врывались в трюмы «Августиниуса». Переборки взрывались обломками, десятками досок; залпы крушили палубные метры один за другим, срезали фальшборты и накрывали обломками мечущихся в неразберихе фигурки людей. «Голландец» обрушил мощь по мачтам, лишая корабль парусов и сбивая реи, которые с жутким треском обрушивались на палубу и пробивали доски. Корабль гудел и выл в предсмертной агонии, вызывая у меня поистине садистский восторг!

Но средь паникующих людей, несущихся к пушечным портам и хватающим оружие в отчаянной попытке отстреляться, взгляд приметил знакомую фигуру в синем мундире. Вопреки всем положенным правилам, капитан покидал корабль далеко не последним. Стивенс пронёсся по палубе, закрывая голову руками и уклоняясь от взмывающих в огне досок – до юта, где грациозной птичкой взлетел на фальшборт и на ходу сиганул в воду. Я поперхнулась возмущениями.

– Джек! Стивенс свалил! Дж… – я содрогнулась приступом кашля, захлёбываясь в дыме – из трюма «Августиниуса» валили языки огня. Слезящиеся глаза остановились на крохотной точке в волнах: Стивенс, периодически скрываясь под слоем воды, отчаянно грёб к острову. – Арр, чёрт! – я кинулась к противоположному фальшборту, вытаскивая пистолет. Прицел навёлся, палец мгновенно спустил курок. Пуля врезалась в пудряной парик Стивенса – и тот погрузился под воду. Сердце отсчитало секунду триумфа, но спустя секунду белая макушка беглеца снова показалась в волнах. Я сплюнула в море: надо ведь было забыть о неуязвимости, которую дал ему Амулет!

Взгляд забегал по палубе, спотыкаясь об матросов. Я метнулась к капитану – потом к фальшборту, потом обратно – а в конце концов махнула рукой, взлетела на планшир, оттолкнулась и ласточкой вошла в серебристую прохладу вод – что угодно, но Стивенса упустить нельзя!

Я отчаянно заработала конечностями, загребая за Стивенсом и отплёвываясь от воды. Неприступная громада острова упрямо возвышалась вдалеке, и сквозь волны я видела, как беглец взбирается на берег, как с вымокшего синего мундира струятся ручейки, как он оглядывается – и ныряет в тёмно-зелёную гущу джунглей. Несмотря на то, что сердце выскакивало от нагрузки и волнения, я с присущим атлетам упорством вывалилась на берег, и только тогда позволила себе кинуть беглый взгляд на корабли. «Августиниус», попавший в капкан из двух величайших кораблей в истории, заваливался на бок и рушился на глазах. А я побежала в лес.

Зелёная прохлада обступила меня со всех сторон, но я чётко знала, куда бежать – Стивенс оставил за собой характерный след: на каждом шагу попадались примятые папоротники и надломанные ветви на такой высоте, на которой их мог снести только человек. Стивенс настолько спешил скрыться, что даже не позаботился об осторожности. В какой-то момент в переплетении веток мелькнула белая прядь, вырванная цепкими джунглями из знакомого парика. Я задыхалась в торжестве, взлетая на пригорок: оставалось совсем недалеко. Сабля взвизгнула о ножны. Меж деревьями проглянулось синее шевелящееся пятно. «Ага!» – воскликнула я, шумно вырываясь из кустов и с силой врезаясь в спину Стивенса. Сабля прошла насквозь и вошла в землю.

– А-а-а!

– Попался, ублюдок! – я вцепилась в цепь Амулета, безжалостно царапнув ногтями по дряблой шее.

– Ишь ты, разбежалась! – одним неуловимым движением Стивенс выудил пистолет. Изловчившись, наугад направил дуло на меня и спустил курок – я едва успела отклониться и свалиться с него. В следующую секунду он уже возвышался надо мной с моей же саблей в руке. Я собрала вместе разъезжающиеся в скользкой траве конечности. Взгляд подпрыгнул наверх и встретился с дулом пистолета. Стивенс злобно потряс оружием и растянул губы в оскале.

– Ты до сих пор не поняла, на чьей стороне преимущество? Или просто хочешь побыстрее сдохнуть?

– У меня к тебе тот же вопрос, – прозвучало в стороне – и грохнул выстрел. Пистолет выбило из руки Стивенса. Я хватанула воздух ртом, спешно подхватила его оружие с земли и вскочила на ноги. Джек сдул дым с пистолета и приподнял ус в ухмылке:

– Два-один, приятель.

Я послала Воробью благодарственную улыбку. Сердце отсчитало несколько напряжённых ударов, и мы с кэпом одновременно сорвались с места. Я набросилась на Стивенса сзади, цепляясь за цепь Амулета – и рванула её через его голову. Он отчаянно ухватился руками за воздух, в попытке перехватить Амулет. Я отшатнулась, но нога не нашла опору. Меня занесло назад, рука встряхнула Амулетом в попытке восстановить равновесие – и тело беспомощным мешком завалилось в обрыв. Цепь в руке резко натянулась – и я повисла над обрывом, с силой прихлопнувшись лицом к его склону – повисла на Амулете, другой конец которого ухватил Стивенс. Мышцы болезненно заныли, цепочка обожгла руку и врезалась в пальцы. Глаза расширились в ужасе, из горла вырвалось хриплое «А-а». Передо мной было лишь обезумевшее лицо Стивенса, хватающегося за цепь Амулета обеими руками. И над ним, как инквизитор, появился Джек с саблей. В чёрных глазах мелькнуло искреннее и тёплое: «Не бойся». Я успела лишь захлебнуться в собственном напуганном вскрике, когда сабля Воробья резанула по запястью Стивенса. Тот издал рваный вопль, разжимая пальцы – и я оказалась в свободном полёте. Спустя мгновение в спину ударила земля, выбивая весь воздух. Амулет звякнул о камень рядом.

Перед глазами помутнело, и я шокировано глотала воздух, глядя, как на вершине обрыва носятся Джек и Стивенс, сошедшиеся в схватке. Взгляд поплыл по округе и наткнулся на Амулет. Я с кряхтением перевернулась со спины и ухватилась за золотую цепь. Как раз вовремя: в ту же секунду на то место, где я только что была, приземлились Джек со Стивенсом – и продолжили валяться по земле, нанося друг другу безжалостные удары. Я вскочила на ноги и отчаянно заметалась. Кулак Джека врезался в челюсть Стивенса – и того откинуло назад. Он покачнулся, но устоял, и неосмысленно заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Я рыкнула и наотмашь зарядила тяжёлым Амулетом прямо в его лицо и усилила эффект ударом ногой в живот. Стивенс безвольно завалился, его затылок со звонким стуком ударился об булыжник – и он затих. Из-под его головы заструилась густая кровь, окрашивая камни и траву багряными потёками. Я стояла над телом, содрогаясь тяжёлым дыханием и сглатывая солёный привкус крови.

Всё живое из души вытеснила пустота – всеобъемлющая, душащая, успокаивающая. Всё более родная и желанная. Пальцы разжались, и Амулет упал в окровавленную траву. С губ сорвался дрожащий выдох. Позади зашуршало. Я, мелко подрагивая, обернулась к Джеку. Воробей обратил ко мне серьёзные глаза, вокруг которых пролегли тёмные круги усталости, накопившейся за долгие недели. Я шмыгнула носом и приподняла брови. Джек опустил хмурый взгляд на неподвижное тело Стивенса и, не глядя, обвил меня руками. Я прижалась к нему в объятьях – тёплых, весомых, пропитанных пониманием и искренностью, присущей только самым близким родственникам, знающим друг друга долгие годы. Опустила тяжёлые распухшие веки, и абстрагировалась от всего мира, слыша только стук родного сердца и чувствуя на щеке его тяжёлое дыхание. Я обессиленно повисла на нём, лишившись всякой возможности думать и желая лишь одного – ощутить долгожданный покой.

Джек дёрнулся. Чёрные глаза расширились и сверкнули. Позади послышался топот бегущих ног и воинственный рык. Сердце испуганно подпрыгнуло к горлу. Рука рефлекторно ухватилась за саблю – и я развернулась, по инерции выставив клинок синхронно с Джеком. Стивенс, хотевший напасть со спины, с разбегу налетел на сабли; клинки с чавканьем вошли в его тело, кровь толчком выплеснулась мне на руку. Оружие в его руке так и осталось занесённым над головой. Серые глаза округлились и в молчаливом безумии уставились сквозь нас. Чуть слышный хрип сорвался с его раскрытых губ. Я неживым истуканом глядела на Стивенса, насаженного сразу на два клинка, и только спустя несколько секунд рокового молчания, мы с Джеком словно по щелчку выдернули сабли из его тела. Стивенс качнулся. Оружие вывалилось из его руки, а следом и он сам грузно повалился в траву, устремив в небеса вечный взгляд.

Я закрыла рот рукой и отступила. Сабля выпала из ладони и, звякнув о камень, исчезла в траве. Воробей приподнял ус в мрачной усмешке и запустил окровавленный клинок в ножны:

– Расплата рано или поздно настигает любого, – и отвернулся от тела заклятого врага.

– Да, – выдохнула я сквозь зубы. – Им эта расплата вполне заслужена. Жаль, что смерть настигла его так быстро. – Я гордо вскинула голову. Воробей изогнул бровь. – Потому что он должен был страдать сильнее. За всё, что он сделал. За смерть Розы Киджеры. За убийство Тима. За тот выстрел на Исла-дель-Диабльо.

Джек медленно кивнул.

– Да. Нельзя жалеть тех, кто в жизни не испытал ни толики жалости к другим.

Я долго глядела в зелёную чащу меж деревьев, как замороженная. Внутренний голос не мог выдавить из себя решающее, лаконичное, и кристально ясное: «Всё закончено». Пока Джек не нагнулся, вытаскивая из травы Амулет, покрывшийся капельками крови. Я неживым истуканом глядела на золотую медаль, которая когда-то была для меня великой драгоценностью, а теперь не значила ничего.