Текст книги "Бабье царство. (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)
– Каким таким девкам? – удивлённо посмотрела на него Маша, поневоле останавливаясь в полураспахнутых городских воротах. – Ничего не знаю. Говори ясней старый, – ей так и хотелось уточнить "старый пень", но она сдержалась.
Старичок был хоть и старый, но невредный и приносил много пользы. Если бы не он, то ей бы пришлось нанимать на это место кого ещё, другого и более дорогого. Совет бы заставил, как самый богатый клан в этой части города, а, как ни крути, это были лишние траты. Ей вообще последнее время сильно не нравилась эта порочная городская практика, когда любого, чуть мало мальски поднявшегося над общей нищетой человека или даже целый клан тут же обязывали ко всяким общественным тратам, как будто они не платили налоги в казну города. Вот типа как это – содержать этого старика Силантия, которому никак не сидится у себя дома. Пусть бы сидел в своей землянке, грел бы старые кости на печи. Так нет! Привык быть всегда на людях, и в силу своего более чем преклонного возраста и того что всех в городе знал с малолетства имел, как говорится, волосатую лапу в Совете. Вот её и обязали подыскать старику местечко. Причём, за их счёт. А с какого такого рожна. Налоги то она платит, как все, – вот оттуда пусть и выделят деньги всем таким вот "воротным"…
– Да куда уж ясней, – рассердился старик, прервав поток её недовольного мысленного бурчания. – Пленных амазонок своих приструни, говорю. Совсем распоясались. Повадились паршивки шляться каждую ночь по каким-то твоим делам, так никакого покою нет. Только лягу спать, как слышу: "Силантий, да Силантий. Открой, да открой!". Как будто для них нет никаких установленных правил. Сказано же что с заходом солнца ворота закрываются. Всем сказано.
– Так паршивки на тебя ссылаются, говорят, что едут по твоим нуждам. Вот, я тебя и прошу, приструни ты своих девок, дай старику поспать спокойно. Прекрати свои ночные посылы, – сердито проворчал он.
– Да каких девок то? – рассердилась Маша. – Я лично никого никуда не посылала. Так что говори, старый, кого ты постоянно среди ночи из города выпускаешь?
– Да твоих же девок, – растерянно посмотрел на неё Силантий. – Тех, что в долине вашей обосновались. И не из города, а в город. Вечером сюда, утром обратно.
– Это Димкиных жён, что ли? – удивлённо посмотрела на него Маша. – А что им в городе надо? Да ещё ночью?
– Да нет же, – рассердился Силантий, хлопнув себя в раздражении по сапогу кнутовищем, которое вертел в руке. – Я же тебе говорю. Тех, кто вместе с ними там обосновался. Кто с этим вашим дурацким кустарником в долине за болотом возится.
– И что с нми не так? – удивлённо посмотрела на него Маша, уже совершенно ничего не понимая. – Да объясни ты толком, – рассердилась она.
– Ты скажи им, чтоб ночью не шлялись, – тут же снова заканючил Силантий. – Что им, дня не хватает, что ли? Так и шныряют каждую ночь, так и шныряют. Никакого сна с ними нет. Заездили совсем старика.
– Почему ты открываешь городские ворота ночью? – неожиданный негромкий голос баронессы, прозвучавший чуть ли не шёпотом, прозвучал для Маши с Силантием от неожиданности чуть ли не громом с ясного неба.
– Да какие там ворота, – раздражённо отмахнулся тот на неё рукой. – Так, калиточку в створке приоткрою, чтоб только пробраться могли. Что я, не понимаю что ли. Дело то молодое. Девкам то невмоготу сидеть одним там в долине. Вот ты бы высидела бы одна, без мужика, чуть ли не полгода? – неожиданно насел он на незнакомую молодую девчонку, сидящую рядом с Машей и вздумавшую его, старика, учить.
– Вот то-то же, – сразу же удовлетворённо заметил он, даже не ожидая ответной реакции. – Учить, вы все горазды, соплячки, а как меж ног запечёт, так мухой полетите и в город, и из города. И не посмотрите, что до него добрый десяток вёрст пёхом.
Маша, бросив недовольный взгляд на задумавшуюся о чём-то баронессу, никак не прореагировавшую на последние слова старика, поспешила успокоить старого воротного стража в том, что она постарается угомонить разгулявшихся девиц и в ближайшее же время, наведёт порядок.
– О чём задумалась? – не выдержала она молчания, установившегося после того, как они уже миновали городские ворота, и ворчливый старик скрылся в своей будке.
– Мне кажется, или на других воротах иные порядки? – вопросительно взглянула на неё баронесса.
– Такие же, – беззаботно махнула рукой Маша. – От кого таиться. Ноябрь – самое спокойное время в году. Все враги уже на зиму по своим щелям забились. Ты чего? – удивлённо посмотрела она на возмутившуюся непонятно с чего баронессу. – Кругом же всё спокойно.
Поэтому, и отношение такое. И калиточку тебе откроют ночью, и сидит здесь на вратах не пара десятков стражников, настороженных и вооружённых до зубов, а старик Силантий Воротный. А единственный десяток, приданный ему для охраны и порядка, пьянствует целыми днями в трактире по соседству. В том, что ты могла видеть справа от ворот. Вроде, как и на месте, а всё ж и в кабаке сидят, пиво пьют. Вроде и захудалый кабак, а пива здесь продаётся едва ли не больше, чем во всех остальных вместе взятых. У местной стражи это место даже так и называется "Санаторий". Правда, – с ясно видимым сожалением заметила Маша, – пиво не наше, а Старостино. Его кабак, его и пиво. Сколько Сидор не пытался внедриться сюда с нашим пивом, самых лучших сортов, ничего у него не получилось. Не хочет Староста делиться доходами, своим пивом торгует. Хоть и плохое, а другого поблизости всё равно нет, – пояснила Маша, недовольно поморщившись.
– Вы здесь что, все идиоты? Какое пиво? – удивлённо распахнула глаза Изабелла. – А ящеры? Граница же рядом. А амазонки? Которым только этим летом дали по морде и они жаждут реванша? Реки ещё не встали, льдом не схватились. В любой момент их десантные лодьи могут оказаться здесь у вас под стенами города. Вы тут все, что? С ума посходили?
Мне показалось, или же когда полгода назад мы впервые попали в город, никакого трактира возле ворот не было? – вдруг неожиданно задумчиво посмотрела она куда-то в сторну от ворот.
– Нет, не показалось, – сердито огрызнулась Маша. Непонятная вспышка какой-то девчонки её серьёзно рассердила. Ишь, салага, ещё будет её учить. – После того, как мы наладили тут производство шикарного пива, всяческие ресторанчики, кабачки, да трактиры, растут в городе, прямо, как на дрожжах. Только за время после твоего у нас появления пять таких кабаков появилось. Староста правда, шельмец, пользуется тем, что у него денег полно и связи в Управе, вот и наоткрывал себе кабаков на самых ходовых местах, прям возле всех четырёх въездных ворот.
– А пятый? – перебив насмешливые восторги Маши, непонятно с чего вдруг насторожилась баронесса.
– Пятый? – задумалась надолго Маша. – Даже не знаю. Ребята говорили, что где-то в районе арсенала открылся. Корней, как-то ругался, что теперь стражники вместо того, чтобы стражу нести, будут сидеть по кабакам, пиво пить. Ну да об этом пусть болит голова у их борова начальника. Его это печаль. Пусть так стражу организовывают, чтобы они по кабакам не сидели. Не наладит, снимем, к едрене фене. Его об этом раз уже предупредили, так что если не исправится, то в ближайшее же время слетит со своего поста, как фанера с городу Парижу.
Изабелла, никак внешне не отреагировав на рассуждения Маши, так и продолжала смотреть вокруг каким-то задумчивым, рассеянным взглядом.
– Удивительно, – хмыкнула она, поворачиваясь к Маше. – В городе не менее десятка ворот, а за последние полгода я въезжаю и выезжаю исключительно только через эти, южные, как будто других и нет. Прям, наваждение, какое-то.
– Да уж, – кивнула своим мыслям и Маня. – У меня то же самое. Как куда ни ехать, так почему-то постоянно через южные ворота дорога идёт. Прям, наваждение какое-то, – так же рассеянно глядя по сторонам, пробормотала она.
Недоумённо повернув лицо к сидящей рядом баронессе, она неожиданно весело и заливисто рассмеялась, глядя на хохочущую рядом Изабеллу.
Отсмеявшись, они уже с большим удовольствием стали посматривать по сторонам, любуясь окружающими пейзажами.
– Всё же предзимье самая красивая пора в этих местах, – тихо и задумчиво проговорила Изабелла, глядя по сторонам. – Нигде я такой красоты не видела. В моих краях оно как-то всё более яркое, пышное. Здесь же всё какое-то милое, тихое и умиротворённое.
– Да уж, – вздохнула Маша, – хорошо у нас. Ни машин тебе, ни заводов разных вонючих. Лепота!
Изабелла, бросив недоумённый взгляд на Машу, никак не прокомментировала её высказывания, хотя видно было, что она ничего не поняла из сказанного. На какой-то краткий период в коляске установилось молчание, которое неожиданно было нарушено воплем со стороны.
– Марь Ванна! – раздавшийся рядом голос разом стряхнул, с обеих путешественниц, начавшую было их охватывать сонную одурь. – Марь Вана!
– Да пусти ты чёрт нерусский, – начал ругаться всё тот же голос, явно с кем-то воюя. – Пусти, тебе говорят, а то сейчас, как дам меж ушей, так все зубы повыпадают!
– Марь Ванна, – теперь уже благим матом вопила какая-то пёстро одетая бабёнка, непостижимым образом просочившаяся уже непосредственно к самой коляске.
– А-а-а, – протянула Маша, широко и открыто разулыбавшись, явно признав прорывавшуюся к ним бабёнку. – Глаша! Не чаяла тебя видеть столь рано и так далеко от города.
– Да уж, – довольно откликнулась Глаша и тут же набросилась на плотно державших её уже за руки ящеров. – Да убери ты свои лапы, ящер нечеловеческий.
– Убери, убери, – усмехнулась Маша, кивнув двум ящерам, жёстко взявшим в коробочку красивую молодку.
– Ну Машка, ты и забурела, – радостно проорала молодка, забираясь в коляску и, безцеремонно пододвинув баронессу в сторону, устраиваясь рядом с ней на диване.
Повертевшись, как егоза, пару минут, она наконец-то угнездилась, облегчённо вздохнула и неожиданно натуральным образом затарахтела:
– Второй день тебя ищу! Второй день! А ты всё где бродишь? Твои шалавы в банке говорят, что без тебя ничего не могут решить, а тебя всё нет и нет. Как так можно! У меня все сроки вышли, а они говорят, что без тебя никак.
– Безобразие! – яростно хлопнула молодка ладонью по обшивке дивана, так что даже поднялось небольшое облачко пыли, каким-то непостижимым образом набившейся туда.
– Глашка! – мгновенно оборвала её болтовню Маша, не дав развить эту тему. – Ты говори, что надо и проваливай, а то мы тебя увезём далеко, далеко от города, и там бросим на пару дней, чтобы ты только не тарахтела, как трендец.
– Денег надо, – сразу успокоившись, заявил Глашка. – Срочно надо денег. Юлька Трофимова, ну, Корнеевского сотника Епифана полюбовница, – тут же уточнила она, – у контриков материи раздобыла, закачаешься. Лён! Чистый лён! Почти даром! Надо срочно выкупать, пока всё бабы не расхватали, а денег, как ты знаешь, у меня всегда нет. А пособие, – присвистнула она, безнадёжно махнув рукой, – ждать ещё недели две, не менее. Так что, деньги давай, а то уйдёт материал, хоть Юлька и обещала пару дней подождать, пока я с тобой не поговорю. Но ты же её знаешь…
– Не дам, – флегматично бросила Маша, разом оборвав восторженные крики Глашки. – У тебя трое детей, а ты всё пособие на тряпки переводишь. Если так и дальше пойдёт, то мне придётся заняться вплотную уже этими контриками.
– Ну ты мне будешь указывать, что ещё делать, – враждебно откликнулась молодка. – А то я ничего этого не знаю. Но ведь хочется, Маня, хочется! Единственная радость в жизни и осталась, в тряпку новую одеться! Хоть и не для кого, а хочется. А дети что. Они голодными никогда не станутся. В конце концов, сдам тебе же в аренду наши с Пашкой земли, вот им и будет и свой хлебушек с маслицем. Да и на толстый слой икорки, думаю, хватит. Чай, не обидишь вдову то с сиротами?
– Нет, Машка, – тяжело вздохнула она, – не поймёшь ты меня, но это и хорошо. Слава Богу, что она меня не понимает, – вдруг неожиданно обратилась она к сидящей рядом баронессе, панибратски толкнув её плечом.
– А, – неожиданно обречённо махнула она рукой, – пойду я от вас. Злые вы.
И не дожидаясь, когда коляска остановится, живо соскочила с подножки на обочину дороги и, не оглядываясь, а, только снова отмахнувшись куда-то за спину, на встревоженный окрик Маши, быстрым шагом направилась обратно в сторону города по пустынной в этот ранний час дороге.
– И как она меня нашла? – недоумённо пожала плечами Маша, глядя ей вслед. – Ведь сказала же девчонкам, чтобы не говорили ей, где я и куда направляюсь.
– Ну, это как раз просто, – заметила мрачным голосом Изабелла. – Сама же говорила, что последние полгода пользовалась только южными городскими воротами. Вот она тебя и вычислила, и оставалось только дождаться, когда ты появишься в воротах.
– Если бы у тебя были враги, то такое твоё постоянство было бы смертельно опасно, – неодобрительно хмыкнула она.
– Ты то, откуда знаешь? – враждебно поинтересовалась Маша, бросив на неё недовольный взгляд.
– Я в свои двадцать лет и жива то только потому, что никогда себе не позволяла дважды подряд выезжать из одних и тех же ворот. И особенно, делать столь очевидные поступки, как въезд и выезд из одних и тех же городских ворот, чем только и занимаюсь последние два дня вместе с тобой, – недовольно бросила ей баронесса. – И мне это сильно не нравится. Так что, будь любезна, дорогая госпожа банкирша, когда будем возвращаться, постараться всё-таки найти возможность въехать в город через какие-нибудь другие ворота, и желательно с противоположного конца города.
Следующий час в коляске царило холодное, враждебное молчание, нарушаемое только скрипом рессор, да щёлканьем кнута кучера, подгонявшего их рысака.
– Ну вот, ты с ними наконец-то и познакомилась, – не глядя на Изабеллу, тихим голосом неожиданно проговорила Маша.
– С кем, с ними? – недоумённо переспросила баронесса, подняв на Машу рассеянный взгляд.
– С сидоровыми вдовами, – нехотя, как-то через силу, откликнулась Маша. – Это, как раз, одна их них. Глашка. Самая бойкая. Хорошо, что она тебя не знает, а то бы пристала, как банный лист. Дай денег, да дай денег. Транжира, невероятная. И раньше то такой была, а как Пашка, муж её, погиб у нас на службе, так у бабы совсем крышу снесло. Как получит пособие, так бежит на базар, обновку себе какую-нибудь покупать. А торговцы и рады ей всякую дрянь подсунуть, поярче, да подороже.
– Пришлось даже нам с Сидором вмешаться. Послали ящеров, чтоб дали по мозгам этим особо непонятливым торгашам, так они теперь боятся даже к ней приближаться. Как только Глашка на рынке появляется, так все они сразу же свои лавки запирают или товары прячут.
– Почему? – тихо спросила Изабелла, глядя на неё внимательным взглядом.
– Потому, что ящеры им передали, что если или я, или Сидор, узнаем, что они ей что-либо продали ненужное, то со свету сживём. Один дурак не поверил, – Маша криво усмехнулась, слегка поморщившись и глядя куда-то в сторону. – Теперь, в городе его больше нет, – равнодушно заметила она. – Пришёл дядя с большими зубами и сделал глупенькому мальчику бобо, чтобы не наживался на чужом горе. Теперь, непонятливых больше не осталось.
– А если ей что-то надо, что не укладывается в твоё представление о том, что ей надо, то она что, должна теперь у тебя испрашивать разрешение на покупку? – мрачно и жёстко оборвала её воспоминания Изабелла. – Ты теперь за неё всё будешь решать? – зло уставилась она на неё.
Маша, отвернувшись от баронессы, никак не откликнулась, лишь только тяжело вздохнула и уставилась куда-то в сторону каким-то мрачным и безнадёжным взглядом, рассматривая проплывающий мимо коляски пейзаж.
Мимо них проплывали величественные дубы, местами, вплотную подходившие к дороге и создававшие чудный пейзаж, охватывающий их со всех сторон каким-то величественным обликом чего-то древнего, могучего и величественного.
На какое-то время в коляске установилось нехорошее, тягостное молчание, которым сразу же стали тяготиться обе пассажирки, но которое ни одна из них не решалась первой прервать.
– Так почему же всё-таки Сидоровы вдовы, – наконец нарушила тягостное молчание Изабелла. – Хоть я и новый человек в ваших краях, но даже мне стало нынче ясно, что, по крайней мере, одна из них не имеет к Сидору никакого отношения.
– Имеет, – не оборачиваясь к ней, тихо откликнулась Маша. – Ещё как имеет. Это с подачи Сидора детям погибших в боях стали выплачивать пособие на обучение какой-либо профессии, а до этого ни о чём подобном и слыхом не слыхивали. Платили семье обычное в таких случаях отступное и на том всё успокаивалось.
– А он ввёл целевой платёж на получение какой-либо профессии по выбору, и организовал нечто вроде кадетских корпусов для детей сирот, как мальчиков, а теперь, с лёгкой руки Димкиных жён, и для девочек. Мелочь, в общем-то, – поморщилась Маша.
Её всегда раздражали любые платежи на какую-либо благотворительность. Она их считала пустой тратой средств, особенно если это ещё и тянуло за собой необходимость дополнительной работы. А вот это и было то из-за чего она тут же приходила в жуткое раздражение. Работы последнее время было столько, что домой она последние полгода если когда и приходила, то не ранее позднего вечера, что не самым лучшим образом сказывалось на её семейных отношениях с мужем. Тому это тоже очень не нравилось.
– Деньги правда небольшие, – вынуждена была тут же признаться она, – так что это для нас совсем необременительно, а людям, вдруг сразу пришлось по сердцу. И пары месяцев не прошло с этого его начала, а весь этот процесс словно с цепи сорвался. Так и пошло. Сначала все смеялись над нами. Мол, Сидор совсем с ума сошёл, а потом так и повелось: Сидоровы сироты, да Сидоровы вдовы. Теперь уже и другие кланы, которые к нам не имеют ни малейшего отношения, создают подобные приюты, а вдов погибших, да их детей стали уже привычно называть сидоровы вдовы, да сидоровы детишки.
– Хорошо что не Сидоровы козы, – вполголоса сердито проворчала она.
Замолчав, Маша внимательно посмотрела на баронессу, а потом, отвернувшись, стала спокойно глядеть по сторонам, уже не обращая на неё внимания.
– Я думала…, – задумчиво начала баронесса.
– Я знаю, что ты подумала, – резко оборвала её Маша. – Как видишь, картина, при ближайшем рассмотрении предстаёт совсем не такая, как ты думала.
– На, держи, – вытащила она что-то из-под дивана и протянула Изабелле, – прикрой ноги, да и сама укутайся поплотнее.
– Что это? – недоумённо воззрилась баронесса на кусок хоть и лёгкой, но плотной ткани невзрачного болотного цвета.
– Покрывало от комаров да мошки, – буркнула Маша. – пропитано специальным отпугивающим составом. Очень эффективная штука, поверь мне. Или ты думаешь, что там по болоту можно проехать с голыми ногами? – насмешливо посмотрела она на тонкое из дорогого сукна платьице баронессы, прикрывающее её стройные ноги. – Съедят! – поморщилась она. – Если не прикроешься, живьём съедят.
В этот момент дорога как раз свернула с основной трассы куда-то в сторону, и в коляске появились первые предвестники грядущих неприятностей.
– Ой, – пискнула баронесса, хлопнув себя по лодыжке. – Меня комар укусил, – удивлённо посмотрела она на Машу. – Зима же уже почти? Покров же уже был.
– Укутайся, тебе сказали, – раздражённо откликнулась Маша. – Сейчас к болоту подъедем, там ещё хуже будет.
Маша не стала заранее пугать баронессу рассказами о том, насколько ей будет хуже. Она по собственному опыту давно поняла, что, сколько ни рассказывай об ужасах этого страшного места, но никто, пока сам на своей шкуре не прочувствует, не поверит ей в то, что подобное возможно. Поэтому, старательно укутавшись, так, что даже лицо было плотно закрыто особой полупрозрачной кисеёй, специально для того и пришитой на край покрывала, она уже с насмешливым любопытством стала со стороны наблюдать за глупой, недоверчивой двчонкой.
Баронесса, не обратившая на предупреждение Маши ни малейшего внимания, лишь слегка, небрежно накинув на плечи предоставленный ей плед, вальяжно развалилась в коляске и с любопытством вертела по сторонам головой. Обозревая красивые окрестности она лишь изредка лениво отмахиваясь от появившихся редких комаров. Даже вид поспешно укутывающихся в подобные же накидки ящеров и спешное укутывание лошадей, не произвёл на неё ни малейшего впечатления, вызвав лишь слегка недоумённое любопытство с её стороны.
А посмотреть вокруг, действительно было на что. За прошедший год дорогу в долину спрямили, расширили, выровняли, подсыпали и утрамбовали. Местами даже вырубили мелкий, подступающий прямо к дороге подлесок, образовав обширные сенокосы, весьма живописные, да и облегчающие лучшее проветривание этой заболоченной местности. Местами, полотно дороги было довольно высоко поднято, были сделаны водоотводные канавы, кое-где в сырых местах устроены небольшие гати. Так что можно было смело сказать, что дорога была приведена в довольно приличное состояние. Поэтому, передвигаться теперь по ней можно было свободно и с достаточным комфортом. Вот, баронесса и вертелась теперь в идущей ровно и ходко коляске, внимательно рассматривая всяческих пичужек в изобилии расплодившихся последнее время в этих местах.
– Что это с тобой? – удивлённо воззрилась она на Машу, наконец-то обратив внимание на её одеяние. – Тебе не кажется, что ещё рановато так укутываться, – насмешливо спросила она, потыкав в её накидку пальчиком. – Солнышко так и жарит, хоть и зима, а тебе вдруг укутаться захотелось.
– Ой, – тут же хлопнула она себя по щеке, прибив какую-то мошку. – Да что ж такое? Опять комары появились.
Маша, ни слова, ей не ответив, с насмешливым любопытством наблюдала за тем, как баронесса, сначала изредка, а потом всё чаще и чаще стала хлопать себя то по щеке, то по шее, то по коленкам, так и не укутанным в предоставленный ей плед. Наконец, не вынеся борьбы со всё более и более возрастающим числом кровососов, она стала яростно, быстро и плотно укутываться в предоставленный плед. Пока окончательно не замоталась в плотную ткань, по типу египетской мумии.
– Там у него кисея есть специальная, – насмешливо заметила Маша, когда баронесса, старательно и тщательно укутавшись, так что ни единая мошка не могла бы проникнуть сквозь выставленный заслон, облегчённо перевела душ и на миг притихла. – Как раз на случай, чтоб поговорить, да посмотреть можно было по сторонам. Она как раз у тебя на коленках, кисея та, – насмешливо добавила она.
Возмущённо взвизгнув и явно попытавшись что-то сказать нелицеприятное о Маше, баронесса тем не менее поостереглась тут же пытаться переупаковывать себя заново и так и провела всё время пока они пробирались по болоту, упакованной до самой макушки включительно, мало что видя за плотной тканью покрывала.
– Ну всё, – насмешливо заметила ей Маша, когда они пересекли болото и под колёсами коляски перестали стучать лаги болотной гати. – Можешь вылезать, кровососов проехали.
– Почти, – сердито хлопнула она себя по шее, прибив комара.
Осторожно высунув нос из-под накидки, Изабелла, сердито сверкнув глазами на Машу, с жадным, каким-то детским любопытством стала вертеть головой во все стороны, старательно высматривая местные достопримечательности.
– Ах, – неожиданно ахнула она, как только коляска выкатила на широкую и просторную смотровую площадку сразу после болота, с которой открывался великолепный вид на всю долину. – Боже мой, как здесь красиво, – прошептала она. – Вот теперь я понимаю вашего Димона, что не хотел покидать такое место для жизни в каком-то грязном внючем городке.
Долина. *
Задержавшись на площадке ещё на несколько минут, чтобы Изабелла смогла полюбоваться открывшимися великолепными пейзажами и, дождавшись, пока охрана приведёт себя в достаточно боеспособное состояние, и, спрятав болотные накидки и накомарники, сможет заново приступать к своим функциям, баронесса с Машей продолжили свой путь.
Все последующие полчаса Маша с искренними удовольствием наслаждалась охами и ахами, раздававшимися из уст баронессы при движении их к пещерам, где проживали Димкины жёны, а нынче и поселили нескольких амазонок из числа военнопленных, приданных Димону для облегчения ухода за маточником кустов шишко-ягоды.
– Сидор, мерзавец, – неожиданно вычленила Маша знакомое имя из сумятицы восторженных воплей баронессы.
– Какой же он мерзавец, – медленно качала головой баронесса, с грустью смотря на окружающее её великолепие. – За всё время, так и не нашёл ни минутки свободной, чтобы показать мне этот водопад, – с тихой грустью в глазах смотрела она на проступающий за деревьями тихо журчащий по камням ручеёк, – и всё это великолепие.
– Может, ты просто не дала ему такой возможности? – довольно резко оборвала её Маша, на миг, вспомнив её поведение всё прошедшее время. – Насколько я помню, ты даже цветы отсюда в помойное ведро выкидывала, – безжалостно напомнила она баронессе её поступки.
Пристыженная баронесса, недовольно фыркнув и сверкнув на Машу глазами, тем не менее не нашла что ей ответить и отвернулась, надувшись, и упрямо наклонив голову.
– Что это, – неожиданно прервала она тут же установившееся молчание. – Вроде бы кто поёт?
– Наверное, Димкины девчонки, – улыбнулась Маша. – Они вообще больше похожи на мелких пичужек, типа того, чем ты так любовалась перед переправой.
– Их у него что, здесь целый хор? – ехидно поинтересовалась баронесса, прислушавшись к хорошо уже слышимому пению. – О! – подняла она вверх свой пальчик. – Сопрано. А вот и басы, – усмехнулась она, чуть наклонив голову и старательно прислушиваясь к раздающимся из перелеска голосам. – Какое богатство голосов, – продолжала насмехаться она над Машей. – Какой диапазон. И всё это у двух девушек, как ты говорила, почти девочек. По сколько им лет, ты говорила? – насмешливо посмотрела она на смущённую её замечаниями Машу. – По пятнадцать? По сорок? Такие басы? – продолжала она насмехаться.
– Прекрати, – недовольно оборвала её Маша. – Там, помимо Димкиных жён, есть ещё и военнопленные девчонки из их бывшей части. А возраст там был разный. Если ты не забыла, то у нас в городе полно пленных амазонок, оставшихся ещё с самой весны. Никто их особо не гонит, а начальство ихенное что-то не спешит выкупать обратно.
– Тебе не кажется это подозрительным, – сразу же насторожилась Изабелла. – В отличие от вас, я больше имела опыта общения с этим племенем и лучше представляю их порядки. Если до сих пор не выкупили, или не освободили, то для этого есть весьма веская причина.
– Причина в том, – усмехнулась Маша, – что мы, а точнее Сидор, – ехидно уточнила она, бросив лукавый взгляд на баронессу, – установили довольно высокий размер выкупа за каждую амазонку, прировняв их к дворянам. Необычно высокий для местных, как они сами говорят. Да, к тому же, выкатили им счёт за проживание и за удовольствия, полученные ими за период сидения в плену. Так что сумма там накопилась, ого-го какая. Весьма приличная. Вот теперь они репу и чешут, не зная, где бы столько денег достать.
– Им не надо ничего чесать, – настороженно глядя на Машу, тихо проговорила баронесса. – У них есть войсковая казна, размер которой вы себе даже не можете представить. И все ваши, "ого-го какие" претензии, для их казны это не более чем мелкий комариный укус. Они выплатят десять таких претензий, плюс сотни подобных же, и не заметят, что у них что-то изменилось вообще.
– Всё что ты мне тут наговорила о невозможности выкупа, это полный бред. Поверь мне, я знаю. У нас в баронстве были подобные преценденты. И ничего, платили без звука.
– Вот оно как, – медленно протянула Маша, бросив на баронессу настороженно задумчивый взгляд. – И ты так в этом уверена, что готова подписаться под каждым своим словом?
– Мне не надо ни под чем подписываться, – холодно бросила баронесса, отворачиваясь и хмуро уставившись в сторону. – Достаточно просто моего слова, слова баронессы де Вехтор.
Снова установившееся в коляске напряжённое молчание уже больше не нарушалось, покуда они не подъехали непосредственно к пещере, где проживал ранее Димон, а теперь безраздельно царствовали обе его молодые жены.
Да-а-а, картина, представшая перед ними, заслуживала кисти живописца. И не какого-нибудь мазилы абстракциониста, а истинного художника реалиста.
На поляне перед распахнутой настежь дверью в пещеру, стояли двойные качели, на которых самозабвенно раскачивались две каких-то красотки, сверкая на солнце яркими цветастыми шароварами, обнажавшимися взлетающими к голове платьями. А рядам с ними, полукругом расположились несколько молоденьких девчонок, самозабвенно выводищих сильными молодыми голосами какую-то мелодичную, медленную и жалостливую, тягучую песню, которую они и услышали, чуть ли не на самом краю долины.
– Так, – негромко, но достаточно отчётливо и угрожающе протянула Маша, дождавшись окончания песни. – Значит, вот как вы работаете. То-то я всё удивлялась, что вы никак не можете закончить прополку рядков с саженцами. А вы, оказывается, вместо того, чтобы работать, песенки распеваете.
Тихий голос Маши, спокойный и совсем даже не грозный произвёл на умиротворённую компанию поющих девиц эффект разорвавшейся рядом бомбы. Взвизгнув, как будто им под юбку забрался целый полк мышей, девчонки бросились врассыпную, как будто на выводок мелких, жёлтеньких цыплят сверху свалился огромный страшный ястреб. Поднявшийся визг и переполох смогли успокоить только грозные крики всё той же Маши, которая, не выдержав поднявшейся суматохи, грозно рявкнула громким командным голосом:
– Стоять! Смирна!
Хорошо знакомая, вбитая, видимо, уже в подкорку сознания привычная команда, мгновенно привела всё визжащее и мечущееся девичье стадо в чувство, заставив сразу же всех застыть на первом попавшемся месте.
– Та-ак! – медленно протянула Маша, наконец-то выходя из коляски, и направившись в сторону, безпорядочно застывшей на поляне, стайки молоденьких девчонок. – Живо встали в одну шеренгу, – уже совершенно спокойно не повышая голоса, но ледяным тоном, не допускающим неповиновения, проговорила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Дождавшись построения безтолково засуетившихся девчонок и пройдясь, пару раз, вдоль криво выстроившейся шеренги, Маша хмыкнула, а потом неожиданно заявила:
– Погано вас учили, однако. Стоите не по росту. Шеренга кривая. Значит, не случайно вам на том поле дали по шеям.
– Молчать, – неожиданно зло рявкнула она, перебивая поднявшийся было ропот. – Здесь и сейчас буду говорить я и только я! А вы будете слушать и молчать!
– Похоже, кое кто тут явно забыл, кто они и почему здесь находится, – медленно обвела она вновь застывшую кривую шеренгу тяжёлым, нехорошим взглядом. – Но я быстро вам напомню. Марш на работу, – неожиданно рявкнула она в полный голос, так что даже эхо отозвалось в недалёких холмах.
