Текст книги "Бабье царство. (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)
– Ну ты старый даёшь! – восхищённо покрутил головой Корней. – У тебя под самым носом творятся такие дела, а ты ни сном и не духом. Какой же ты после этого начальник контрразведки?
– Мне ещё и винтовками заниматься! Разорваться, что ли? – мгновенно раздражаясь, возмутился профессор, отчётливо понимая, что Корней прав, и он тут прошляпил. Отмазка выходила какая-то неубедительная.
– Не надо, – успокаивающе поднял руки Корней. – Не надо, – по слогам повторил он. – Винтовками, я сам займусь. Выкачу пару бочонков нашего лучшего когнака ребятам из Арсенала, они мне не только винтовки, они мне и пулемёт притащат. А хочешь, ещё и парочку орудий из своего арсенала отдадут. С новенькими стволами, не то что наши.
Вот только что мы с ними потом делать будем? Снарядов то нет.
– Да-а, – задумчиво протянул профессор, наконец то придя в себя от недоумения, – заменить арбалет на пулемёт было бы неплохо. Он бы явно там не помешал.
– Ну, так в чём же дело, – раздражённо чуть ли не выругался Корней. – Сколько можно тебе говорить – сделай порох. Аж голова от этих пустых разговоров уже пухнет.
Ведь вся проблема только в том, что пулемёты есть, винтовки есть. а патронов к ним нет.
– А заказать их у наших оружейников? – осторожно посмотрев на него, поинтересовался профессор. – Раз уж ты так хорошо осведомлён о порохе, то и оружейники наверняка о том же знают.
– Если их заказывать у наших оружейников, то никакого золота не хватит. Ручная работа, – тяжело вздохнув, пояснил Корней. – У них каждый патрон выходит, чуть ли не на вес золота.
– Ну, – хмыкнул профессор. – Ничего удивительного, зная их безумные расценки и огромное количество ручного труда. Столько им платить, сколько они хотят, нафиг надо.
– Тут ещё и другая проблема, – вздохнул Корней. – Если родным патроном из винтовки я могу и на версту стрельнуть, то теми, что они делают, метров на двести, триста. Вот и считайте, профессор. Арбалетный болт из ящерова арбалета, или пулька Марка, летят на те же самые триста метров, ну, может чуть меньше. А стоят они не в пример дешевле – медяшка за пучок. А в пучке том может быть и один, и два, а, если не придираться к качеству, то и три десятка арбалетных болтов.
Про пульки я вообще молчу – практически ничего не стоят.
А патрон один на целый золотой потянет. Вот тебе и вся экономика. Стрелять из винтовки, а особенно из пулемёта, это всё равно, что чистым золотом разбрасываться.
Поэтому все, кому надо заказывают у наших оружейников гильзы а не патроны. Потому и стоят они такие безумные деньги.
Если вы и это не знаете, так вот запомните. Здесь, в нашем городе торгуют гильзами, а не патронами. Патроны дороги и далеко не стреляют, а зачастую и вообще не стреляют. Порохов нормальных нет. Потому патроны тут и не делают. Дешевле арбалетами обойтись или ещё проще – луками.
А вот в Приморье, или в дальних баронствах ситуация видать иная. Вот они здесь гильзы у наших оружейников и заказывают. И не удивительно, что это единственная статья торговли, которая не облагается диким налогом после того, как в горах перекрыли перевал. Видать, очень они нужны пиратам и баронам и в Приморье, и на Западе.
– Первый раз слышу что-то подобное, – Профессор, задумчиво посмотрев на него, хмыкнул. С сожалением покачав головой, нехотя заметил:
Ты, Корней, не понимаешь. Патрон – это высокотехнологичное изделие. Там, помимо самого пороха, очень большое значение имеет гильза, не говоря уж про капсюль и пульку. А в гильзе, помимо жёстко выдержанной геометрии, ещё очень важен сплав, из которого она сделана. Поэтому то, что у нас в городе делают гильзы под патрон меня, к твоему сведению не удивляет. Это очень точно попадает в уровень технологического развития местного производства. Дерьмовое производство делает дерьмовые дорогие гильзы.
Медь, латунь, доложу вам, батенька, это не самый лучший материал для гильзы. Это, в первую очередь дорого, а, во-вторых, плохо для самого стрелка. Медь очень мягкий металл, поэтому случаи застревания гильзы в стволе после каждого второго выстрела, явление отнюдь не редкое для подобного уровня развития оружейного производства.
Надо, батенька, подбирать сплав. Лучше всего стальной. А для этого надо особое производство налаживать. Лаки особые, защитные. И для таких исследований нужна уже не моя маленькая, можно сказать, домашняя лаборатория. Это должен быть большой, оснащённый всяческим оборудованием цех, вплоть до нескольких сталеплавильных печей. Завод нужен, настоящий патронный завод, если уж не лукавить перед самим собой.
Надоело. Одно тянет за собой другое. Другое – третье. Третье – четвёртое. И так до бесконечности. И на всё нужны деньги, деньги, деньги.
Нужен серьёзный завод, Корней. А такого завода то у нас до сих пор как такового и нет, Так, – профессор с задумчивым видом покрутил пальцами у виска. – Что-то есть у сталеваров. Что-то у братьев Трошиных. Что-то у Марка. Стоит там-сям пара, тройка амбаров за низкой оградой, где десяток, другой умельцев ради собственного интереса делают что пожелают.
За наш счёт, между прочим, – сердито проворчал профессор. – Лампу бензиновую – обязательно высокохудожественное произведение искусства. Биноклю, с мутным стеклом, но отделанную так, что хоть завтра на художественную выставку посылай.
Желают наши мастера только собственными руками творить. И это у них великолепно получается. Возьми те же бинокли, что они делают. Произведение искусства, не меньше. А оптические прицелы для арбалетов – игрушка. Залюбуешься. Только вот не видно в них ни хрена, – тут же сердито проворчал он. – Но это уже не они. Это уже как бы Марка проблема.
У нас же никто так до сих и не озаботился, чтобы сделать им цех нормальный. Чтоб собрать всех в одном месте. Чтоб действительно, какой-нибудь инструментальный заводик построить. Как привыкли, так и работают, как бы каждый в своей кузне.
– Вечер уже.
– Что?
Профессор, вздрогнув от неожиданности, даже привстал со своего места, недоумённо оглядываясь вокруг, с растерянным видом ища то, о чём только что, говорил Корней.
– Тьфу ты, – тихо рассмеялся он, поняв, что плохо расслышал. – А я то думал, что ты мне что-то показать хочешь.
– Вечер, профессор.
Корней, откинувшись на лежащую сзади плаху, используемую всеми как спинка для бревна, на котором они сидели, с мечтательно задумчивым взглядом смотрел на закат и, по всей видимости, давно уже не обращал внимания на то, о чём ему твердил профессор.
– Пока мы тут с тобой сидели, трепались, вечер уже наступил, – тихо пояснил он, не поворачивая головы к профессору.
Закинув руки за голову и сцепив их замком на затылке, он с всё тем же мечтательно задумчивым выражением на лице молча смотрел на закат.
– А если их со сталеварами свести? – не поворачиваясь к нему, неожиданно поинтересовался он.
– Не поедут, – обречённо отмахнулся от него профессор. – У них с теми ребятами какие-то свои нелады. Не поделили что-то, вот теперь и дуются друг на друга.
– Как же они работают?
– Так и работают. Заняли два сарая на складах, что возле твоей крепости, там, где мы ещё с зимы понастроили амбары под всяческие хранилища. Так там и кукуют. Им хорошо, рядом с городом, да и нам спокойнее, всё же крепость рядом.
Господи! – с тоской протянул профессор, глядя на заходящее солнце и появившиеся на поле косые тени. – Ну что за скотина этот Сидор. Чего он там застрял в этом Приморье, когда он здесь, кровь из носу, нужен.
– По-моему, мы оба знаем причину. Как ты догадываешься, причина этому, проживает сейчас в его землянке, у тебя под боком.
– Не любишь ты её, – тяжело вздохнув, повернулся к нему профессор.
– Любишь, не любишь, какое моё дело.
– Маня то зачем её в наши дела втягивает?
Профессор, вопросительно подняв бровь, вопросительно посмотрел на Корнея.
– Нравится она ей чем-то, – с оттенком лёгкого недоумения на лице, пожал плечами Корней. – Говорит, девка хорошая. Вот и тянет её в наши дела. Зря!
Хотя, жаль, конечно, что у них с Сидором ничего не получилось.
– Нравится, не нравится, а Сидора возвращать надо. А то он в этом своём Приморье окончательно застрянет. А! – профессор обречённо махнул рукой. – Вечер уже. Поехали домой! А то Маня, наверное, заждалась совсем. Забыл сказать, но это она меня собственно сюда к тебе и послала, чтобы посмотрел что с тобой не так.
Поднявшись с бревна, профессор с удовольствием потянулся, с хрустом разминая затёкшую спину, отряхнул брюки от налипшей на них несуществующей пыли и грустно добавил.
– Что-то меня последнее время в город не тянет, не охота даже домой возвращаться. Как ни уговариваю себя, а видеть лишний раз видеть эту девицу не хочется.
Пройдя мимо пустынных стен, где пара одиноких часовых лишь подчёркивала установившуюся здесь тишину, они свернули к конюшне и, забрав оттуда своих лошадей, теперь медленно ехали обратно в город, покачиваясь в сёдлах.
– Так всё никак к лошадям и не привыкну, – машинально пожаловался профессор, задумчиво глядя на виднеющиеся вдали стены города. – Мне бы машину, вездеходик какой-никакой. Или на худой конец мотоцикл. А то на старость лет привыкать к лошадям, это тяжело.
– Взял бы Сидоров цундап, или Димона? – удивлённо посмотрел на него Корней.
– Дороги хреновые, – тяжело вздохнул профессор. – Не по моим старческим силам.
– Так завёл бы коляску себе, как у Мани, – усмехнулся Корней, глянув на неуклюжую, скособоченную посадку профессора в седле, – и катался бы, горя не зная. Или вообще, завёл бы самоходную паровую повозку, если лошади не нравятся. Маня, как-то говорила о подобном. Кажется, паровоз, что ли, назывался?
Неожиданно кобыла, на которой ехал профессор, задрала хвост, и разразилась серией громких и отвратительно вонючих звуков.
Профессор, вздрогнув от неожиданности, растерянно посмотрел на Корнея, и виновато передёрнув плечами, открыл рот, собираясь что-то сказать. Но его сразу же перебил Корней.
– Во-во, – нахально ухмыляясь, весело оскалился он на совершенно смутившегося профессора. – Не можешь, старый, сделать порох, так вот этим пердячим паром ты из своего пулемёта и стрелять будешь.
Профессор, совершенно растерявшись, недоумённо посмотрел на него, оглянулся назад, растерянно глядя на задранный хвост кобылы и вываливающиеся на дорогу конские каштаны. Неожиданно звонко, от всей души он хлопнул себя по лбу.
– Ну, конечно! Как же я про это забыл! Что вы все упёрлись в этот порох! Есть ж пневматика!
– Правда, я в этом деле не большой дока, но если подумать, то ничего сложного в ней нет. Больше давление, дальше полёт пули, всего делов то, – весело протянул он, глядя на Корнея сумасшедшими от счастья глазами. – И ни одна зараза нам тут конкурентом не будет. Потому что дорого. Дороже чем порох.
– Во-во, – насмешливо перебил его Корней. – Будет у вас, профессор, не пулемёт, а взбзднолёт. Или коротко – взбздышек.
– Ладно, наплюй, – весело расхохотался он, махнув рукой на чего-то задумавшегося вдруг профессора. – Что-то мы с тобой отвлеклись не по делу. Ты мне лучше вот что скажи. Откуда у вас такая нелюбовь к баронессе? По-моему, она неплохо себя показала во время мятежа. Да и сейчас без дела не сидит, Маше серьёзно помогает. И если бы не она, ещё неизвестно куда бы дело повернулось с этим мятежом. Фактически именно ей мы обязаны разгромом набега.
– Так то оно так, – буркнул профессор. Корней своей трескотнёй сбивал его с какой-то упорно вертящейся в голове важной мысли, и он сердито посмотрел на него. – Только, если ты ещё не заметил, сам факт её присутствия в городе привёл к фактическому развалу всего того, что мы добились за последний год. Потрясающе, словно фурия, прям какая-то.
Сидор уехал, Димон уехал. До их отъезда всё прямо кипело, а как их не стало, так всё замерло и стало разваливаться. Какая-то пустота образовалась и неопределённость. Главное, появилась неопределённость. Деньги все мы просрали. Что делать дальше, чем заниматься – непонятно.
Перед отъездом Сидор говорил что-то о фарфоре, о лабораторной посуде для моей лаборатории, о её расширении. Говорил что-то о том, что надо ещё несколько цехов открыть на заводах. О найме ещё рабочих, об их обучении. А с его отъездом всё как-то сразу заглохло.
Немного помолчав, профессор повернулся к Корнею и вопросительно посмотрел на него.
– Когда Сидор ещё обратно будет? А я что, так и буду непонятно чего-то ждать? Как будто у меня есть время. Я уже старый, – криво улыбнувшись, тихо заметил он. – И если ты скажешь, что во всём этом не замешана баронесса, то, извини, но я тебе не поверю.
Из-за одной сопливой девчонки может развалиться так прекрасно начавшееся дело, – тяжело и обречённо вздохнул он. – Вот же свалилась на нашу голову, несчастье такое.
Маня. Залив.*
Утро в Речной Пристани у местных обитателей не задалось, если так можно выразиться, с самого утра. Ещё с самого рассвета, с первыми лучами солнца в крепость заявилась мрачная, угрюмая Марья Корнеева Корнеева, проверить чем это тут каждый день с самого утра занимается её муженёк.
Посланный недавно сюда для проверки профессор, так со дня их последней встречи и не появился в Берлоге, занятый какими-то своими сверх важными, безусловно срочными проблемами. И гнетущее чувство тоски и безысходности, не знание чем бы заняться и за что схватиться, погнало этим утром ещё до рассвета Машу сюда, в недостроенную крепость Речная Пристань.
И теперь она одиноко слонялась между недостроенных оборонительных стен крепости, немым укором его жизнерадостным обитателям. Корней же оказался занят какими-то своими военными игрушками и своего времени ей уделить не мог.
Всё утро, пробродив неприкаянно по практически безлюдной крепости, Маша, не выдержав окружающей её пустоты, и улыбающихся, радостных лиц её немногочисленных обитателей, усталой, вялой походкой вышла за ворота.
Неяркое зимнее солнце скупо освещало пустынные, безлюдные берега, ещё недавно кипящего активной, бурной жизнью удивительно теперь просторного речного залива речки Каменки, примыкающего своим одним краем к недостроенной крепости. Повсюду, на всём протяжении его низких, заболоченных берегов виднелись едва проглядывающие из-под недавно выпавшего кипельно белого снега следы прошлой бурной деятельности, теперь казалось позабытые и никому не нужные.
Единственно, чуть в стороне, в длинной и широкой искусственной губе залива, прорытой ящерами для строительства своей персональной лодьи, желтела одиноким остовом недостроенного каркаса их будущая, пока не состоявшаяся гордость, заложенная ящерами этой весной большая речная лодья, первая из судов их будущего торгового флота. Лишь она сейчас высилась одиноко над белым, нетронутым снегом заболоченной низины торчащими высоко в небо мощными деревянными шпангоутами. Словно обглоданные рёбра какого-то мёртвого, гигантского животного недвусмысленно напоминая о бренности бытия.
Только возле неё ещё наблюдалось какое-то шевеление снующих вокруг немногочисленных ящеровых мастеровых.
На всём остальном берегу просторного речного залива сверкал девственной белизной чистейший пушистый снег, без единого следа какого-либо хозяйственной деятельности. И повсюду, куда бы ни обращался её взгляд, везде он натыкался на чёрные пятна полуобгоревших и сверкающих свежей древесиной остовов таких же недостроенных лодий, рядом со сгоревшими во время набега амазонок штабелями заготовленных здесь досок и дерева.
Маша, раздражённая ясно ощущаемой ею волной тоски, которую она, одним только своим видом нагоняла на местных обитателей, решила пройтись по пустынному речному берегу.
Глядя на её решимость, Корней бросил дела и поспешил присоединиться к ней. Сопровождаемая своим мужем, вызвавшимся скрасить её одиночество, Маша стремилась развеять глухую тоску, грызущую её последнее время.
– Да-а…, – равнодушно глядя на окружающее их безлюдье, печально заметила она. – Смотришь на весь этот разгром, и хочется удавиться. Кажется, что оно так никогда и не кончится.
– Сперва одно, потом второе, потом третье…
Корней, молча, стоял рядом и с мрачным видом угрюмо рассматривал царящее вокруг белое безмолвие.
– Так везде?
Зябко уткнувшись мёрзнущим на лёгком утреннем морозце носом в роскошный козий пуховой платок, накинутый поверх её любимой простенькой шубки с широким лисьим воротником, она какими-то резкими, рваными движениями плотнее обхватила себя руками.
Тихий, какой-то шелестящий голос Маши, и сам по себе негромкий, но даже на фоне царящего вокруг белого безмолвия был едва слышен.
– Здесь хуже всего, – негромко проговорил Корней.
Повернувшись к ней всем корпусом, он взял её под руку, помогая перешагнуть через наваленные поперёк дороги брёвна, загораживающие проход на узкие деревянные мостки. Небрежно брошенные через какую-то осушительную канаву, они, по-видимому, когда-то изображали из себя пешеходный мостик. Сейчас же переправиться по нему можно было лишь очень и очень аккуратно. Подёрнувший их сверху тоненький ледок представлял на самом деле нешуточную опасность. Можно было с него с звиздануться. А то и сломать ещё чего-либо.
– Непонятно почему, но тут была самая большая паника, – пояснил он. – Как только на верфях стало известно о претензиях городских властей к твоему банку, так здешние мастеровые, буквально, как по команде, прямо с цепи сорвались. Тут же побросали работу и потребовали немедленного расчёта.
– Ну, потребовали и потребовали, – равнодушным голосом устало пожала плечами Маша. – А чего за собой не убрали? – осторожно перешагивая через очередной валяющийся поперёк пешеходных мостков брус, она аккуратно перебралась на другую сторону промоины.
– Видела бы ты их лица в тот момент, не спрашивала бы, – угрюмо буркнул Корней. – Казалось, что большего врага, чем мы, у них нет. А я так вообще – полное чудовище. Прямо массовое помешательство какое-то. Чего я тут тогда не наслушался. И обманщик, и скотина, и босяк, и…, – запнулся он. – Это наиболее вежливое обращение тогда ко мне, было, – мрачно хмыкнул он.
– Странно, как я их тогда всех не поубивал, – с задумчиво недоумённым видом Корней равнодушно пожал плечами. – Что мне тогда тут наговорили, – покачал он головой. – И за меньшее убивают. Впрочем, ты и сама можешь догадаться. Самой из того же огорода с лихвой досталось.
– Убрать бы надо.
Маша с совершенно равнодушным лицом и потухшими, какими-то неживыми, тусклыми глазами, совершенно не похожая на себя прежнюю, бездумно глядела прямо перед собой. Со стороны казалось, что она даже не замечает царящего вокруг хаоса.
– Кто будет этим заниматься? – равнодушно, всё так же на одной ноте тихо, монотонно проговорила она.
Едва услышав подобный вопрос, Корней почувствовал, как у него перехватило спазмом горло.
– "Слава Богу!" – промелькнула в голове радостная мысль. – "Раз спрашивает, кто это будет убирать, то не всё ещё потеряно – "Жить будет"!
– О-о-о! – боясь спугнуть повернувшуюся лицом к нему удачу, осторожно протянул Корней. – Вы, матушка, никак делами заинтересовались? Никак снова интерес к жизни появился?
Появится тут, – с едва слышными в голосе сварливыми нотками, слабо улыбнулась Маша. – Сколько труда вложено, сколько денег вбухано, страшно даже подумать. И что? На радость врагам всё на ветер пустим? Не дам!
– Сколько денег на одно только осушения этого болота ушло. Сколько труда вложено. И в эти чёртовы канавы, на которые ты чуть ли не палками гонял своих вечно ворчавших недовольных курсантов. А сколько мы потом объяснялись с их кураторами из кланов? Пришлось даже деньги некоторым возвращать, – слабая, едва заметная улыбка тронула на миг её губы.
– А какие тут были заросли ивняка с клещами? Жуть просто!
– Да-а! – Корней с кривой улыбкой медленно покачал головой. – Одних только клещей собирали вечерами, чуть ли не по ведру с каждого. А гнус, змеи, комары? Чего тут только не было. И так, почитай что всё лето. До сих пор страшно вспомнить.
– И это всё бросить? – задумчиво промолвила Маша, обводя захламлённый брошенным стройматериалом берег усталым, снова ставшим безразличным ко всему взглядом.
А это та самая башня?
– Она самая, – хмыкнул Корней. Приложив ладно козырьком ко лбу, он посмотрел в дальний конец залива. – Сторожевая. Тот самый бывший острожек, что чуть было не сгорел во время последнего набега амазонок.
Почти добрались, – остановился он, следом за Маней.
Идти дальше не было желания. И так забрались уже далеко, и на башню, едва виднеющуюся вдалеке, он давно уже насмотрелся.
Высокая, достигающая высоты более шести метров, сложенная из могучих, даже на один только вид неподъёмных дубовых брёвен, она уже издали производила впечатление чего-то могучего и монументального. Вблизи же, стоя возле её подножья, у любого создавалось впечатление чего-то колоссального и одновременно жутко приземистого и какого-то…. Основательного, что ли?
Возле подножья приткнулись остовы двух вытащенных последними на берег трофейных лодий амазонок. Частично обгоревшие и так не очищенные от болотной грязи, только вычищенные изнутри от трупов погибших, они производили неприятное, неряшливое впечатление, портя весь радостный зимний пейзаж.
– Так, значит, и не начали? – грустно заметила Маша, кивнув на высящиеся у подножия башни горы сваленного кое-как булыжника.
Глядя на разбросанные вокруг кучи песка, Маша устало присела на комель одного из неаккуратно торчащих из небрежно сложенного неподалёку высокого штабеля больших, длинных, полуобгорелых брёвен, видать оставшихся ещё со времён мятежа от сгоревшего тогда Нижнего склада.
– Так и не начали, – сразу ещё больше помрачнев, как будто было куда, Корней с сожалением качнул головой. – Пока договаривались, пока мастера к нам сюда добирались, пока макет крепостицы для того угла залива соорудили, пока покрутили его со всех сторон, и так и этак, пока утвердили… А тут и эта эпопея с банком завертелась.
Одним словом, как пришли мастера, так и ушли. Ещё и неустойкухотели с меня слупить, якобы за напрасный вызов. Скоты! Еле отбился.
– Кто же это у тебя там хозяйничает? – перебила его Маша, слегка оживившись и с чуть заметным интересом разглядывая единственный на всём этом берегу аккуратно сложенный и прикрытый навесом штабель досок у подножия башни.
– Жильцы это, – слегка улыбнувшийся Корней, с заметно оживившимся и повеселевшим лицом с довольным видом из-под козырька руки посмотрел на аккуратно сложенные доски у подножия башни. – Из тех сорока, что у нас остались из последнего уурсанткого призыва.
Не все с гнильцой оказались. А там в башне сейчас трое молодых ребят из охотников-хуторян с семьями живут. Вот, порядок вокруг понемногу и наводят. За башней ухаживают. Печку внутри из булыжника выложили, подтапливают понемногу, чтобы зимой не вымерзла и дух жилой оставался. Простенькую конечно, печурку, но раньше и того не было.
За крепостью нашей егерям помогают присматривать. Ну, и вообще…, – Корней ненадолго замолчал. – Помогают, одним словом.
– Чем платить думаешь?
Это был самый болезненный для Маши последнее время вопрос, и первый, что теперь сразу приходил ей в голову.
– Жильём на зиму и кормёжкой. Уж чего-чего, а жратвы у нас тут навалом. Заготовили, – невесело хмыкнул он, – на три тысячи человек и чуть ли не на пару лет сытой жизни.
А им много и не надо. Они и на это согласны. Лишь бы жильё было, да с жёнами где голову склонить. Вот я им хоромы, что для мастеров муроделов приготовили, и отдал. Пусть живут. Глядишь, к весне и пополнение своим семьям получат, – Корней, с прищурившимся, весёлым взглядом лукаво посмотрел на Машу. – А детишки появятся, так они отсюда вообще никуда не денутся. Ну, куда им с грудными детьми то. А там и у нас дела, глядишь, наладятся, снова лодьи строить начнём.
Ну что, Маш, двинулись обратно? Вроде как здесь всё посмотрела?
Не отвечая, Маша, молча, задумчиво смотрела на виднеющуюся невдалеке высокую сторожевую башню "Острожек", возле которой, прямо на берегу залива курился дымком небольшой, дымный костерок, возле которого сейчас никого не было.
Судя по долетавшим до них запахам от висящего над костром котелка, там сейчас как раз доходила до кондиции рыбья уха, которая даже сюда, за десятки метров от костра, доносила тонкий аромат каких-то незнакомых специй и трав.
– Пожалуй, дальше не пойдём, – остановил её Корней, как только она попыталась что-то сказать, кивнув в ту сторону.
А то ребята ещё на уху позовут, неудобно будет отказываться. А у нас ещё дел полно, – с сожалением посмотрел он вслед за её взглядом.
– Да! – устало откликнулась Маша, медленно подымаясь с комля, и опять зябко кутаясь в свою шубейку. – Пойдём, здесь делать больше нечего.
В лучшем случае, лишь весной сможем сюда вернуться, а пока придётся тебе всё тут законсервировать, чтобы не пропало.
– Да, – с непонятным выражением лица медленно протянул Корней. – Видел бы это Пашка, поубивал бы гадов.
– Вот и хорошо, что его нет, и что он этого безобразия не видит, – Маша с безнадёжным, обречённым видом обвела пустынный берег мрачным, тоскливым взглядом. – Это же была его мечта. Он ради этого даже свою шахту с серебром нам отдал, чтобы только помогли ему эту флотилию поднять. Целых двенадцать лодий! И каких! Больших, речных! Не менее двенадцати тыщ пудов водоизмещением каждая! Это же настоящий речной флот был бы.
Уцелел в набеге, а тут такой разгром! Такой разгром, – медленно и тихо повторила она.
Они мне за это заплатят! – едва слышно, со скрытой угрозой в голосе, тихо выговорила она. – За всё заплатят.
– Профессор говорил, что ты просила его навести какие-то справки? – снова повернулся к ней Корней. – У тебя что, появились какие-то подозрения?
– А тебе что, дорогой муженёк, глаза застило?
С отчётливо выступившими желваками на скулах Маша медленно, всем телом повернулась в его сторону, глядя ему прямо в глаза.
– Ты что, не видишь, что это всё не просто так? Что это всё подстроено!
– Ну, – задумчиво протянул Корней, отводя глаза. – Они конечно козлы, но чтобы обвинять наши городские власти, в чём либо, одних только твоих подозрений маловато будет.
– Корней, Корней, Корнеюшка…, – с усталой, снисходительной улыбкой, полной глубокого сожаления, Маша тихо покачала головой. – Да причём тут Голова со своим дураком подпевалой Старостой. Их ушки из всего произошедшего, конечно, торчат. Буквально отовсюду торчат. Хапнули они тогда здорово, чуть по миру нас не пустили. Но именно хапнули, воспользовавшись удобно сложившейся конъюнктурой и удачным моментом, а не организовали разгром и грабёж всего имущества бывшего банка.
Поверь мне… – Маша ненадолго замолчала, о чём-то глубоко задумавшись. – Это не их работа. У них бы мозгов на такую комбинацию не хватило, – тихо проговорила она. – Так лихо всё организовать. Так провернуть, так вовремя, и так чисто смыться?
– Тот же Кидалов. Думаешь, он просто так? Якобы просто вытащил капиталы своей семьи из банка и всё? Как я раньше думала. Нет, Корнеюшка, это была многоходовая операция именно по нашему разорению. Это был удар именно по нам. И, может даже по городу. И это наверняка была лишь часть какого-то общего плана, – тихо добавила она. – Всё это жу-жу неспроста.
Даром что ли он позакрывал свои отделения и пропал из города в тот же день, когда произошло нападение на обоз возле перевала. Сразу после того как ему могло стать известно, что нападение не удалось и бумаги ревизионной комиссии целы.
Мы с профессором недавно буквально по минутам сравнили время нападения на обоз и время, когда последний раз Кидалова видели в городе. И сани с его семьёй амазонки без всякого досмотра в устье Каменки пропустили, дальше на реку и в низовья. Что тоже кое о чём говорит. Кому блокада, а кому и нет.
А голубиную почту, мой дорогой, если ты всё ещё сомневаешься, – усмехнулась она краешком губ, – в этом мире весьма активно используют. К твоему сведению.
Думай обо мне что хочешь, – неожиданно жёстко проговорила она. – Но Кидалова надо убрать. Про первого не говорю – Бог с ним, он нам особых беспокойств не доставил. Но, второго… Суку! Тварь! – жёстко, совершенно безцветным голосом проговорила она.
По коже Корнея прокатился невольный холодок. Такую Машу он до сих пор ещё не видел. Такой, свою жену он не видел никогда. Сильно она изменилась после болезни. Очень сильно.
Немного помолчав, Маша снова продолжила говорить своим, ставшим в последние дни тихим, шелестящим голосом.
– Но Кидалов пешка.
Тебе, дорогой муженёк, ни разу не приходило в голову, что всеми своими проблемами последнего времени мы обязаны исключительно нашей незабвенной подруге из Подгорного княжества? А то и ещё кое-кому, кто невидимо маячит за её спиной. К примеру Императнице Сухайе? А может и дядьке её родному, князю Подгорному. Может ещё кому?
Да, да, – вяло покивала она головой, с лёгкой усмешкой на губах глядя на сразу насторожившегося Корнея. – Ты не ошибся. Той самой! Той самой наследной княжне правящего дома Подгорных князей. Ея высочеству злобной нимфоманке Лидки Подгорной. Мать, мать, мать, шлюху эту по отчеству.
Той самой шлюхе, стерве, проститутке, которую за последний год несколько раз демонстративно совал мордой в грязь наш незабвенный Сидорушко.
Совал, а надо было убить, – тихо проговорила Маша. – Такая тварь и так зажилась на этом свете.
Вот она и отыгрывается, сучка. Точнее, отыгралась, – грустно усмехнулась Маша.
А профессор то, шельма, – невесело усмехнулась она. – Похоже, так тебе ничего и не рассказал.
Заметив его полный сомнения, неуверенный взгляд, которым он мимолётно наградил свою жену, она со вздохом пояснила.
– Ну, так, значит, первым из моих уст узнаешь, что это она. Точно! Не сомневайся! Ребята из ящеровых кланов расстарались, вызнали. Кое-что…, – тихо добавила она, осторожно перешагивая через какую-то доску, валяющуюся под ногами.
– Вот как?
Мгновенно сбросив с себя сонную, утреннюю дурь, Корней настороженно повернулся, внимательно присматриваясь к своей жене, неожиданно открывшей ему какие-то неизвестные ранее таланты и стороны своего характера.
– Ящеры же раньше демонстративно не лезли, ни в какие местные дела? Тем более в наши? Ведь был же между нами уговор не совать свой нос, куда не надо. По крайней мере, пока не попросят. Что это их подвигло?
– Интриги их молодой Императрицы, – криво усмехнулась Маша. – Вдруг неожиданно выяснившаяся во всём нашем деле роль молодой Императрицы, недовольной их поведением. Но это уж выяснилось потом. А поначалу…, – со сразу ставшим злым, некрасивым лицом Маша замолчала.
Белла! – тихо прошелестела она. – Белла пошла и жёстко поездила им по ушам. Не знаю уж, чего она им там такого наговорила, но после её визита они и заносились по всему городу как наскипидаренные. Вот тогда-то ушки нашей княжны и высунулись. А потом и дальше подарки пошли, уже из Империи.
