Текст книги "Бабье царство. (СИ)"

Автор книги: Анатоль Нат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

В то, что именно это навсегда отделило их от числа остальных амазонок они поняли уже много позже, через много времени после того, как кончилось то, что привело их туда, на задний двор крепости Берлог.

Два дня в тесноте, на холоде, получив для обогрева лишь по толстому тёплому одеялу, куску толстого войлока на подстилку под задницу и по бутылке крепкого хлебного вина, откровенной сивухи. И раз в день, в полдень, каждой по небольшой порции горячего, наваристого, горохового супа, сваренного на копчёной свиной косточке. Жуть какого вкусного, но зато с вполне конкретными последствиями, испортившими весь воздух во дворе. Девчонки поначалу смущались, а потом ничего, даже веселиться стали, беззлобно поддразнивая друг друга.

Чего это вдруг взбесились такие милые в прошлом мальчики, собранные на заднем дворе крепости молодые девчонки, в прошлом курсантки воинских училищ чуть ли не со всей Амазонии, они совершенно не понимали. Но особо это никого и не заботило, благо что и помимо горячего супчика их и в другое время не забывали, регулярно утром и вечером выделяя сухую пайку: кусок свиной домашней колбасы с толстым шматом чёрного хлеба. Плюс кружка горячего чая и пара луковиц. Так что о том что такое чувство голода можно было и не думать.

Правда, отхожее место оборудовать пришлось самим. Охрана выдала всего навсего только две лопаты, на все триста человек. да и те почему-то быстро сразу после работы отобрали. Да ещё и непонятно так косились, пока работали, что вообще было странно. Будто им эти лопаты очень уж нужны.

Ха! Щас! Раз так, пусть теперь в другой раз сами копают им ямку под отхожее место, раз такие умные и чего-то взмумалось собрать их всех в одно место. Дурь какая!

Так было до сегодняшней ночи. Последней тёплой ночи уходящей осени. Нет, не уходящей, теперь уже совсем и безвозвратно ушедшей осени. Последней ночи, в которую за стенами укрывшей их крепости всю ночь им слышились глухие звуки шумящей где-то вдали битвы. Похоже, кто-то решил серьёзно пощипать приютивших их хозяев, раз они заранее озаботились укрыть в убежище самую ценную свою добычу, как до последовавшего за этой безсонной ночью утра они ещё думали.

Пришедший на смену бессонной ночи страшный день навсегда развеял прошлые иллюзии. После того что за этим последовало, никто из них уже больше никогда не будет таким беззаботным как прежде. Этот урок они не забудут никогда.

Рано утром большой отряд угрюмых, неразговорчивых ящеров в тяжёлой броне, вооружённых большими тяжёлыми листовидными копьями, широко распахнул ворота заднего двора Медвежьей крепости, раздвинув плотные ряды сгрудившихся им навстречу амазонок, и, подталкивая тупыми концами копий вялых, еле передвигающих ногами невыспавшихся девчат, выгнал всех за ворота.

Перед угрюмыми лицами мрачных девчонок предстала чудовищная картина ночной битвы, произошедшей этой ночью. Всё поле перед крепостью было засыпано мёртвыми телами.

Неизвестно, сколько их там было, но то, что на поле лежало не менее полутора сотен мёртвых амазонок, навевало мрачную жуть. Непонятно было что произошло, но практически все напоминали ежёй, ощетинившихся иголками, так густо они были истыканы арбалетными болтами.

Похоже, какой-то вырвавшися в сторону крепости отряд банально нарвались на засаду. Часть из них так и лежала вдоль обочины дороги ровными рядами, не успев даже развернуться в сторону атаковавших их. Но большинство остальных были рассеяны по всему полю. Всё таки это были, не новички, ветераны, сумевшие вырваться из-под первого удара. Вот, только это им не помогло. Все были густо истыканы болтами, как будто на каждую приходилось не менее десятка арбалетчиков.

Но не это было самое страшное. Не было ни одного раненого, одни трупы. И пленных сюда выгнали с единственной целью. Требовалось убрать погибших.

Практически всё оружие было уже собрано в большие неряшливые кучи, оставалось лишь убрать мёртвые тела. Именно за этим их сюда и пригнали.

Вяло передвигая ногами, пленные амазонки ходили по полю, подбирая убитых и снося их к дороге, где складывали длинными аккуратными рядами вдоль края. Там стоял большой плетёный ящик на снятой с колёс телеге, куда несколько ящеров сбрасывали арбалетные болты, вырезаемые тут же на месте из тел мёртвых. К тому времени, когда на поле прибыли амазонки, он был уже чуть ли не до половины полон целыми и поломанными болтами, извлечёнными из тел трупов, и две пары ящеров сноровисто извлекали их из поднесённых тел, ловко выдёргивая или вырезая где надо.

Но для пленных амазонок самым страшным было другое.

Кругом не было ни одного раненого. Похоже было, что если они и были там по началу, то потом их всех поголовно добили. Такого просто не могло быть. Выходило, что их потом просто добили.

Видать в городе перестали церемониться с амазонками. И новое нападение отбили с максимально возможной жестокостью.

Как вяло не двигали ногами амазонки, но любая неприятная работа когда-нибудь кончается. Закончили и на этом поле. И всех тут же, быстро построив в колонну по четыре, погнали куда-то в сторону реки.

После всего увиденного, амазонки уже совсем другими глазами смотрели на двустрельные арбалеты, которые держали в руках охраняющие их по краю колонны ящеры. Стало окончательно ясно, что, несмотря на их относительную многочисленность, малейшее нарушение приведёт к поголовному уничтожению всех пленных.

На эти мрачны мысли навевал простой внимательный взгляд на мрачные, хмурые, злые, не выспавшиеся морды сопровождающих их ящеров.

Настороженные позы, постоянная готовность выстрелить, всё ясно говорило о том, что то, что в городе произошло нынче ночью, кардинально поменяло их отношение к амазонкам. И если ранее оно было равнодушно-доброжелательным, то теперь откровенно неприязненно враждебным. Это чувствовалось во всём. И в том, как они говорили с ними, даже не говорили, а глухо, сквозь зубы цедили отдельные слова, даже внешне не соблюдая подобия доброжелательности. И в том, как они держали себя с ними. От былой доброжелательной снисходительности не осталось ни следа.

Причина столь злобного к ним отношения стала понятна только потом, спустя несколько суток, когда всем в городе стало известно, что какая-то неизвестная группа амазонок, из числа ворвавшихся в город из района порта, вырезала подвернувшиеся им под руку детские ясли ящеров, которых никто не охранял. Никому до того и в голову не могло прийти, что для ясель существует хоть какая-то угроза.

Причём ясли вырезаны были с особо циничной жестокостью, всесте с детьми и воспитателями.

Но сейчас, ничего не понимающие амазонки, только опасливо косились на молчаливых ящеров, злобно посматривающих на ничего не понимающих молодых девчонок. Грубо подталкивая самых неповоротливых тупыми древками копий, ящеры погнали их к реке, заворачивая к Речной крепости.

Ещё на подходе к крепости, амазонки поняли, что основной бой пришёлся на крепость и на весь этот край. Сначала изредка, а потом чаще и чаще им стали попадаться валяющиеся вдоль дороги тела мёртвых амазонок, а кое-где и ещё до сих пор не убранных мёртвых ящеров и курсантов.

Притихшие, сбившиеся в плотную кучу, они, по дороге, огибающей крепость со стороны леса, подошли к воротам крепости и неожиданно увидели страшную картину. Если там, возле Медвежьей, им показалось, что нет ничего страшнее сотни тел погибших их товарищей, но, то, что творилось на берегу реки, в месте выхода водных ворот, выходящих непосредственно к пристани, не поддавалось вообще никакому воображению.

Весь причал, так к этому времени до конца не достроенный, был завален грудами трупов мёртвых амазонок в перемешку с телами курсантов и ящеров. Горы тел громоздились возле распахнутых настежь ворот крепости и густым двойным, а местами и тройным слоем покрывали берег и доски причала.

Возле причала вяло дотлевали три большие десантные лодьи полузатопленными по самые палубы, заваленные сверху ещё чадящими брёвнами из штабелей по краю причала и полуобгорелыми трупами амазонок, истыканных как ежи арбалетными болтами.

– Да, – мрачно протянул кто-то из толпы пленных, сгрудившихся на берегу, – видно болтов они не жалели.

– Как же это они так дуриком то сюда полезли? – раздался из толпы другой тоскливый голос.

– Не надо нас недооценивать, – неожиданно прервал их рассуждения суровый женский голос.

Перед обернувшимися пленными амазонками стояла тонкая, изящная, хорошо знакомая им фигурка баронессы. Чудовище, спрятанное под личиной изящной, красивой женщины, этой ночью высунувшее своё страшное мурло из прежней симпатичной личины. Незаметно подойдя к сгрудившимся в начале причала пленным амазонкам, она несколько минут молча наблюдала за всё более и более мрачневшими лицами пленных и когда посчитала, что они уже достаточно созрели, заговорила:

– Вы второй раз нас недооценили, – продолжила она тихим, усталым голосом. – Первый раз это было там, на Девичьем поле, второй раз здесь, этой ночью. Как вы уже, надеюсь, поняли, ваше руководство решило не тратить золото на ваш выкуп, а просто освободить вас, а заодно и прибрать к рукам наш город. Неплохая мысль, да бездарное исполнение. Результат вы видите, – кивнула баронесса на горы трупов, устилающие причал.

– Ваша задача, здесь всё прибрать. Мёртвых своих похоронить в реке, курсантов, ящеров, оружие сложить в отведённое для этого место.

– Как вы уже, надеюсь, заметили, пленных мы больше брать не стали. Поэтому, во избежание неприятностей, подобранное оружие не пытайтесь утаивать. У кого найдут потом хотя бы сломанный наконечник стрелы, будет повешен здесь же, на пристани.

– Я всё понятно излагаю? – окинула она присутствующих усталым, равнодушным взглядом.

– И учтите, то, что вы сейчас тут видите, специально для вас оставлено, чтобы у вас больше не было иллюзий на свой счёт. Похоже, что хорошее отношение, проявленное нами по отношению к вам, ваше руководство неправильно восприняло и посчитало это нашей слабостью, или боязнью. Надеюсь, сегодняшняя ночь развеет у них эти ложные представления.

Казалось, установившаяся с самого начала речи баронессы, мёртвая тишина, теперь не будет нарушаться даже дыханием, настолько кругом было тихо. Потрясённые амазонки, привыкшие уже к тому, что с ними в этом городе все носятся, как курица с яйцом, даже не могли себе ещё буквально пару часов назад, представить, что подобное возможно.

Ни пленных, ни раненых. Жестокость. Безпощадная, расчётливая жестокость, с которой были добиты все, абсолютно все раненые этой ночью, ввергла их в шок. Они прекрасно помнили, как многих из них, чуть ли не большинство, вытягивали с того света, заживляя дорогими, редкими лекарствами, страшные, порою, по всеобщему мнению, безнадёжные раны. А тут было всё не так. Этой ночью никого в плен не брали. Никого. И это было страшно.

– За себя не беспокойтесь. В вашем положении мало что изменится, – немного помолчав, продолжила баронесса. – Вам повезло, вы не принимали участие в мятеже. Хотя в этом и нет вашей заслуги. Просто мы успели вас вовремя изолировать, но слово сказано. Только по это причине для вас ничего не изменится. Вы будете и дальше работать, пока не отработаете свои долги, после чего можете убираться на все четыре стороны. А сейчас, вы уберёте всю эту падаль, что привезли сюда ваши бывшие товарищи. И повторяю, – баронесса на миг прервалась, обведя столпившихся перед ней амазонок равнодушным, усталым взглядом красных после бессонной ночи глаз, – если у кого-нибудь по окончании окажется в кармане случайно завалявшийся обломок стрелы или ещё что-либо колюще-режущее, тот будет повешен прямо здесь же, на этой пристани. Я всё сказала. А теперь, работайте!

Ещё раз, окинув равнодушным взглядом угрюмо молчащих амазонок, она развернулась и спокойно прошла в распахнутые настежь ворота крепости, в которых постоянно сновали вооружённые егеря и курсанты, сносившие с пристани собранное оружие.

– В этом году будет много раков, – мрачный голос, раздавшийся из глубины строя амазонок, казалось, с треском разорвал жуткую тишину, установившуюся после слов баронессы.

– Смотрите, не добавьте им корма, – полуобернувшись, и лишь на краткий миг, задержавшись в воротах, равнодушно бросила баронесса.

Больше не оглядываясь, она прошла куда-то в глубь крепости, оставив амазонок одних убираться на причале.

Чествование героев.*

Зимние праздники года семь тысяч пятьсот девятнадцатого от сотворения мира в славном городе Левобережья Старый Ключ выдались в этот год на зависть всем чудо как хороши.

Затянувшееся чуть ли не на неделю чествование героев, спасших родной город от вконец обнаглевших амазонок, для Маши пролетели одним мимолётным видением. Такого душевного подъёма и буквально летящей радости, от осознания того простого факта что тебя все любят, уважают, везде, едва завидя радостно здороваются при встрече, словно с дорогим и любимым родственником, будто пьяным хмелем кружило Машину голову.

– "Слабая женская головка, – под конец шутила она сама над собой. – Как мало ей надо для счастья".

Никогда раньше, чужая на этой планете, чужая в этом городе, она даже в мыслях не могла себе представить, что подобное когда-нибудь случится не скем-либо, а именно с ней. Что все в этом городе её полюбят. Искренне, горячо, как свою, родную.

Ещё бы. Она была той, кто загодя предупредила городские власти о готовящемся мятеже и тем самым фактически сорвала захват города. Она и ещё Двести Городских Стражников, умерших в распахнутых настеж городских воротах, но так и не пустивших врага в город. Своей смертью стяжавших безсмертную славу героев.

Про гибель же в Южном заливе под стенами Речной крепости и среди сгоревших казарм Корнеевской воинской школы более полутора тысяч курсантов, своими жизнями остановивших основной вал десанта, все старались не вспоминать. Слишком высока и кровава оказалась цена, заплаченная городом за отражение набега. Павших героев тихо, с почестями похоронили и… о том что они вообще были, постарались тут же забыть. Как и про то что их было столь много. Об этом старались лишний раз теперь не вспоминать, дабы не бередить свежие незарубцевавшиеся душевные раны.

Впрочем, как и о том, что Марья Корнеева, героиня, спасшая своим предупреждением всех в городе, была не одна. На роль баронессы Изабеллы де Вехтор в деле раннего предупреждения властей о готовящемся мятеже и набеге, почему-то тоже все старались не акцентировать внимание. Наверное потому, что она до сих пор в городе была фактически чужая, дворянка, более того – баронесса одного из самых знаменитых поречных родов, хоть и заглохшего теперь, но всё равно дворянка. А с баронами, да и вообще с поречным дворянством у левобережцев отношения были весьма-а-а сложные, если не сказать откровенно враждебные. Поэтому, наверное и про то, какую роль сыграла сама Изабелла де Вехтор в деле подавления мятежа и разгроме просочившихся в город мятежниц, старательно старались не говорить. Слишком уж роль самих городских властей на её фоне выглядела откровенно неприглядной.

Да и сама Изабелла де Вехтор совершенно не лезла в герои и предпочитала лишний раз на улицах не появляться, сторонясь поздравлений и избегая устроенных городскими властями в честь победы пышных празднецств. Да и какая-то она была чужая, холодная, гордо-надменная. Какая-то… не такая!

А Маша была своя, которую все знали. Знали хорошо и давно. Настолько давно, что все уже и забыли когда она появилась в городе. К которой все привыкли и давным-давно уже считали за свою, коренную.

Потому, видать, ей и досталась львиная доля славы.

И Маша буквально купалась в её жарких, обжигающих лучах. Жадно впитывая то, чего всю жазнь была лишена, всеми фибрами своей истосковавшейся по вниманию и человеческой любви души, на впитывала всеобщую любовь и славу.

Лишь одно слегка, чуть-чуть, портило её радость. Вмешательство Изабеллы в её дела. И те неисправимые теперь глупости, что та умудрилась наворотить за один только первый день после изгнания амазонок. Даже не за день, а за вечер.

Впрочем, Маша была за то на неё не в большой обиде. То что они, пожертвовав немногим, получили взамен, если честно и перед собой не лукавить, того стоило. Да и то как лихо баронесса провернула ту операцию по обмену, ей понравилось. Раз, два и нет у них больше наглых и навязчивых компаньонов.

– "Да, Белла была права. Именно так быстро и стоило это сделать. Пока они не опамятовались и чувствовали свою вину за то что прос…ли нападение", – Маша мысленно, в который уже раз за последние дни, перебрала в памяти последнюю сделку, окончательно оформившую достигнутое Беллой во время мятежа устное соглашение с городскими властями.

Придраться можно было ко многому, но… это как посмотреть.

Обмен уставной доли Головы в винном заводе на реке Рожайка, на долю компании в подобном же, но только что отстроенном водочном крепости-заводе на реке Мочве, возле Хрусталей, где были славные на весь край источники чистейшей, хрустально прозрачной воды…

Может быть и не стоило так торопиться. Может стоило подумать, получше подсчитать что теряем, что приобретаем и там, и там?

Хотя…, что там смотреть. Четыре больших земельных участка в городе, площадью до полудесятины каждый, где до мятежа располагались сгоревшие во время мятежа трактиры Старосты, как бы в подарок, безвозмездно, в вечное владение и пользование переданные городскими властями компании… Может, оно того и стоило. Тем более подкреплённое официальными бумагами, теперь уже окончательно закрепляющими права конкретно Сидора Вехтора на занятый им в южном посаде на Кривой улочке небольшой участок земли, бывший фактический самозахват.

Даже название безымянной до того улочке официальное дали – Кривая, с явным ядовитым намёком на историю её происхождения и кривые пути получения благ. Пусть и заслуженных.

– "Ну и ладно, – окончательно выбросила она из головы все думы о произошедшем. – Главное, Сидору с профессором мы оформили земельку под официальный дом и усадебку в городе. Вот и хорошо. А то, что свою половину нового винокуренного завода продали за какие-то головешки и за сидорово поместье, чем и так фактически владели, но как бы неофциально, так и хрен бы с ним. Зато теперь всем владеем официально, теперь не придерёшься.

– А то что завод на Рожайке сгорел? Так ихрен бы с ним, заново отстроим. А то и ещё один построим. У нас их в плане вообще было несколько.

Тем более что знаем, что и где надо строить, в отличие от Головы.

Всё же удачно получилось с этим набегом, и с тем что в тот момент на винном заводе дежурила именно смена дружинников Головы. Хорошо что он нам с Беллой так и не поверил, что будет набег. До тла сожжённая мельница на Рожайке, сгоревшие нах амбары с зерном и пара обрушенных угловых башен – прекрасный довод для понимания насколько эфемерны его вложения в нашу водочную промышленность. Наконец-то он понял что у любого предприятия должен быть один хозяин. И совсем не обязательно что именно он.

И вырезанная за одну ночь немалая охрана из ленивых, наглых бездельников, его же собственных дружинников, прекрасное средство для вразумления мозгов таких идиотов".

Больше всего ей в той истории понравилось как собравшиеся на встречу с хозяевами сгоревшего завода окрестные мужики набили морду Голове и всей его немалой охране, сопровождавшей их в ту поездку.

Как оказалось, местных хуторян, у которых сгорело всё их завезённое на завод зерно, уже к их приезду кто-то неизвестный известил, что городские власти накануне нападения и на завод, и на город оказывается были подробно извещены о том, что оно готовится. Извещены даже по срокам. Но никаких выводов и телодвижений властями сделано не было.

И, как следствие бездеятельности властей, должным образом не оформленное и естественно не оплаченное их зерно, преспокойно сгорело в пламени подожжённого амазонками завода. Сумев его сходу легко взять, они не смогли ничего из амбаров вывезти. Русло Рожайки после того как по ней прошли вверх от Каменки несколько малых воровских ушкуев неожиданно оказалось перегорожено неизвестно откуда взявшейся цепью на реке. А по обоим берегам воровских находников ждали две батареи с многоствольными арбалетами и умелыми стрелками ящерами.

Так что амазонкам пришлось бросить свои ушкуи и быстренько убираться обратно домой пёхом.

Жаль что они перед тем сожгли свои суда. И в отличие от того что осталось в Южном заливе Каменки, под городом, от тех ушкуев остались одни лишь головешки. Ничем их ящеры не смогли от них поживиться.

Ох и огрёб же люлей по своей наглой сытой роже от мужиков за то Голова. За то что оказывается знал, но не обеспечил должной охраны общего достояния. Еле-еле отбили его тушку охранники от озверевшего народа. Даже бабы приняли в том самое горячее и непосредственное участие. Ох и пинали же его ногами, ох и пинали.

Маша мстительно усмехнулась, на миг вспомнив помятый вид Головы, когда тот с кривой, битой рожей, подписывал бумаги о передаче ему всех прав на недавно построенный водочный крепость-заводик, в обмен на его долю в старом, сожжённом амазонками заводе на Рожайке и участки земли в городе. Как тот теперь будет разбираться со своим другом Старостой, чьи фактически участки их компания с подачи городских властей захапала себе в собственность, это было даже интересно. Если эти две змеюки теперь не передерутся между собой, то она тогда ничего в людях не понимает. И формальное согласие на эту сделку самого Старосты, официально принесённое в Управе, совсем ни о чём не говорит.

– "Ох, и коварная же баба эта Изабелла. Настоящая стерва, – довольно подумала Маша. – Как она ловко подбросила яблоко раздора двум старым друганам. И не важно что сейчас они не поссорились между собой. Лиха беда начало".

Но ещё лучше было то что теперь не она будет заниматься этими проклятыми водочными заводами. Слава Богу, что Изабелла обещалась снять с неё эту обузу.

После того как Маша с Корнем и с профессором побывала на захваченном и сожженном амазонками водочном заводе на Рожайке, в душе Маши словно что-то оборвалось. Столько трудов пошедших прахом. Сколько бессонных ночей, сорванного голоса и потраченных нервов. Столько сожжённого дорогого имущества. И плевать на то что большая часть так и не была до того завезена на завод и не установлена.

Сгоревшая мельница, стены, казармы, склады, амбары… Всё, всё, всё. всё, во что она чуть ли не год вкладывала частичку своего сердца, всё сгорело из-за какого-то придурка, который не пожелал прислушаться к тому что ему говорят только по одной причине. По причине того что это сказала женщина.

"Волос долог, ум короток" – вот как этот козёл Голова наверное думал. И вот истинная причина того что там произошло. И слава Богу что теперь этим объектом заниматься будет Белла. Маша уже просто не могла там находиться. Ей было тяжело, словно находиться на месте смерти когда-то близкого ей человека.

Оставалось последнее. Оформить бумаги теперь ещё и на участок земли, передаваемый властями города ящерам под их нужды. Под какую-то мифическую Академию Медицины. Совершенно безумный проект, что зачем-то замутила Белла совместно с профессором.

Вот уж чего-чего, а того что эти два, чуть ли не в открытую ненавидящих друг друга человека сойдутся в одном этом вопросе, Маша никак не ожидала. Хотя и с тем, и с другой была полностью согласна, как впрочем и Корней. Ящеров за оказанную городу серьёзную помощь при подавлении мятежа следовало серьёзно отблагодарить. Ведь они могли не вмешиваться и спокойно отсидеться в стороне. Тем не менее, делать этого не стали.

И отблагодарить следовало единственным возможным в данных условиях способом. Если власти города не шевелились, то именно они должны были дать ящерам возможность создать в городе Старый Ключ свою Медицинскую Академию и тем самым серьёзно, а не на птичьих правах закрепиться в городе.

Вот это действительно была неплохая идея Беллы. Следует признать что в этой симпатичной головке довольно странной дворянки Изабеллы де Вехтор, иногда появляются хоть и неожиданные, странные, но весьма, весьма стоящие мысли.

Ну а то, что выделенный участок под Академию оказался далеко за городом, так и что с того. Зато большой и безвозмездно. Целых десять гектар, или, как здесь говорят, квадратных десятин заросшего сорным редколесьем заброшенного старого выгона. Да и рядом от ними к тому ж, между Берлогом и южным посадом. Да к тому же с вечным освобождением от всех видов арендных плетежей. Только стройтесь и пользуйтесь.

Правда, зачем надо было это делать в тайне от самих именинников, то есть от ящеров, Маша искренне не понимала. Хотя, полностью была согласна с Изабеллой, что все блага ящеры должны получать непосредственно из их рук, а не из рук городских властей. Всё-таки они должны были видеть что им не только шишки достаются от союза с этими конкретными людьми, но ещё и пряники. Правда, где был тот мифический пряник, которым будет, как считала Изабелла для ящеров их Академия, Маша искренне не понимала. Но, в это дело не лезла. Хочет Белка поразвлечься, наверное от скуки, так почему бы и нет. Пусть тешится.

Да и вообще. Жизнь налаживалась. Теперь надо было ещё решить проблему с Димкиными девчонками, и тогда уже окончательно спокойно можно было терпеливо подождать возвращения обоих загулявших в Приморье бездельников.

Что они там делали столько времени, Маше было совершенно не понятно, да и не интересно, по большому счёту. Она в их дела не лезла и знать что у них там именно происходит, ей было всё равно. Но в чём она была уверена абсолютно, глядя на полнеющие прямо на глазах фигуры что Изабеллы, что Димкиных двойняшек, и тот, и другой, скоро прибегут обратно. Что-что, а тяга к тихой семейной жизни в окружении детишек, отчётливо прослеживалась в поступках и того, и другого.

Судьбы соломенных жён. *

Не откладывая дела в долгий ящик, Маша собралась в Долину. Ехать туда одной, чтоб на месте самой разобраться с живущими там двойняшками, она, честно сказать, побоялась. И дорога туда, и гать эта, чёртова, через топкое болото, и тёмный еловый лес, с двух сторон вплотную подступающий к дороге, да и всё что там совсем недавно произошло – всё навевало тяжёлые, тягостные воспоминания. Да и ехать туда одна Маша просто поостереглась.

Решать самой судьбу чужих жён, хоть официально и не признанных, но фактически таковыми являющимися, ей одной не стоило. Что с ней сделает Димон, потом, когда вернётся, в случае если ему не понравится её вмешательство в дела его семьи, Маша боялась себе даже представить. Тихий, тихий, добрый, добрый, а когда серьёзно задевали его интересы, или когда он считал что в определённые его дела никто не имеет права вмешиваться, даже его друзья, Димон превращался в бо-о-льшую скотину. И чего можно было тогда от него ждать, одному Богу было известно. Управы на него не было. Правда, кроме Сидора. Потому никто из друзей, тех кто их обоих давно знал, и не пытался никогда вмешиваться в его жизнь, принимая его таким как он есть. Тот не терпел иного. И никогда не прощал. А мстительностью и злопамятностью, мог бы переплюнуть и своего дружка Сидора, тоже ту ещё сволочь, которую все почему-то считали рохлей и покладистым, мягкотелым интеллигентом.

О-о, если б только они знали их так же хорошо как знала обоих друзей Маша. Знали бы, насколько сам Сидор ненавидел само слово интеллигент. Вот тогда бы они глубоко задумались. Тот берёг друзей и всегда мстил врагам. Потому и Маша так сразу и безаговорочно присоединилась к их компании. Знала, чтобы не случилась, а те её никогда не бросят. Намаявшись без друзей, без знакомых, без родственников, без чьей-либо поддержки и помощи, одна, в чужом мире, она теперь очень дорожила неожиданно нашедшимися здесь старыми друзьями. И совсем не хотела их обидить хоть чем-либо.

И уж она-то хорошо знала, что терпения Сидору было не занимать и он мог ждать годами, пока у него не появится возможность отомстить. И если он считал что с ним поступили несправедливо, то виновному Маша искренне не завидовала. А то что окружающие этого не понимают, Сидору было всё равно. Он мог и потерпеть. Столько, сколько потребуется. И ему было наплевать на мнение окружающих.

Поэтому к визиту в Долину надо было подойти со всей тщательностью и осторожностью, и заранее основательно подготовиться. А для начала надо решить – кого взять с собой.

Брать с собой Корнея смысла не имело, хоть и не мешало бы. Но Корнея Димкины девчонки не интересовали совершенно, и он считал что тот должен разобраться с ними сам. Когда вернётся. То что сами девчонки могли волноваться и тревожиться от неопределённости своей будущей судьбы, ему было всё равно. Он этого искренне не понимал. Как можно волноваться, когда и так всё ясно. Беременная – значит жена. Раз жена – значит живёт в доме. Раз живёт в доме и занимается хозяйством мужа – так чего же ей ещё надо, всё ясно. Пусть так и живёт.

А то что с девочками надо было поговорить, успокоить, описать их будущие прекрасные перспективы совместной жизни с Димой – так зачем. Итак всё понятно.

Одно слово – мужик, никакого такта.

Как ни любила Маша своего мужа, а в одном должна была признаться. Тот был прямолинеен как фонарный столб, и к поставленной цели всегда шёл самым коротким и прямым путём, не зная ни сомнений, ни колебаний. Поэтому брать его с собой было нельзя. Мог и ляпнуть чего-нибудь такого, специфического, из своего прошлого опыта бурной наёмнической молодости. Особенно глядя на уже округлившиеся фигуры Димкиных жён.

А ведь женская душа такая… ранимая…

Ей и самой порой доставалось от него такое, что она только морщилась, терпеливо выслушивая плоский солдатский юмор. А порой вообще хотелось прибить дурака, за особо сочные солёные перлы. Какие ж мужики бывают порой… КОЗЛЫ!

Поэтому, в долину поедут она, профессор, как культурный, воспитанный человек и Белла, как представитель семьи Сидора, непосредственно имеющая отношение к будущей судьбе юридически принадлежащих Сидору девиц.

Ещё поразмыслив, поняла что в Долину она без Корнея не поедет, потому что просто боится. Как оказалось, даже ящеры не всегда готовы противостоять атакам некоторых из амазонок, а дать полную гарантию того что в лесах вокруг города до сих пор не скрываются пропавшие куда-то после нападения волчьи вдовы, она бы сейчас не рискнула. Кто их знает, амазонок этих. А лишний десяток курсантов, постоянно последнее время сопровождающий Корнея, мог бы в таком случае оказаться совсем не лишним.

То, что разговор с девочками выйдет такой эмоционально тяжёлый и не простой, она как-то перед поездкой не подумала. Похоже, сама заразилась от своего мужа пофигизмом, раз ей в голову пришла такая глупая мысль что девочки спокойно сидят в долине, терпеливо ожидая решения своей участи и возвращения своего мужа.