Текст книги "Что-то кроме магии (СИ)"

Автор книги: Akana again

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 87 страниц)

– Не успела... – голос Морганы опять упал до шелеста. – Увези... еще есть время...

Бедуир быстро приторочил к седлу щит, вскочил на коня, бережно поднял Моргану к себе. Она приникла к нему, спрятав лицо на груди.

Три человека здесь давно стали лишними. Снейп стряхнул с себя оцепенение и закричал:

– Господин Барон, быстрее в замок! Моргана должна вернуться в портрет, иначе она умрет!

Один призрак судорожно прижал к себе другого. Привидение лошади взвилось на дыбы и прянуло в небо. Миг – и они пропали в тучах.

Через секунду исчезли и люди.

* * *

В Хогвартсе горели все огни. Директор и трое деканов, не на шутку встревоженные, собрались в холле первого этажа, пытаясь понять, что происходит. Привидения и эльфы, разосланные по этажам, возвращались с одной и той же вестью: на всех картинах в замке неизвестно откуда появилась серая пелена, за которой мечутся перепуганные портреты.

Магии странная завеса не поддавалась. Пивз попытался сорвать ее, но и у него ничего не вышло, только обжег ладони.

Когда запыхавшиеся учителя вбежали в холл, Дамблдор и Флитвик, припоминая все известные им заклинания, пытались ликвидировать загадочное явление, атакующее картины.

– Господа, вы хоть знаете, что у нас происходит? – сердито окликнул их директор.

– У вас получилось это убрать? – не переводя дыхания, выпалил Снейп.

– Нет, к сожалению... Вы можете сказать, что это?

– Да, но не сейчас! Нет времени! Извините!

– Пелена на всех картинах... Моргану всерьез решили не пускать... – пропыхтел сзади Квиринус. Они уже добежали до лестницы в подземелье и, рискуя сломать ноги на скользких ступенях, ринулись вниз, в кабинет слизеринского декана.

–...Диффиндо! Бомбардо Максима! Сектумсемпра!

Заклинания вязли в серой мути. Завеса плотным туманом затянула обиталище Морганы сверху донизу. Северус с Сивиллой кидали заклинания снова и снова, рядом тихо ругался Квиринус, и все трое старались не смотреть на расплывчатый багровый контур – то, что осталось от волшебницы, когда она в отчаянии ударилась о пелену.

– В-вашу магию! – бешеный рык Кровавого Барона отшвырнул магов к стене.

Призрачный клинок врубился в туман, прошел без вреда и улетел в угол, как бесполезная палка. Две руки, забывшие о том, что принадлежат мертвецу, вцепились в серый полог и начали тянуть, тянуть вниз, вместе с сухожилиями разрывая колдовство.

– Поднажми, дохляк! – ухнул Пивз, свалившись с потолка и хватаясь за полог рядом с Бароном. Бинты на его ладонях задымились. Завеса подалась, отползла от края рамы...

– Чары левитации! – вовремя сообразил Квиринус. – Скорее!

«Вингардиум Левиоса» выкрикнули в два голоса, страшный контур скользнул в щель в верхнем углу рамы. Завеса полыхнула жаром, отбрасывая всех, кто оказался рядом, и холст окончательно скрылся под ней.

– Ф-ф-фух... – полтергейст сполз на пол, сунул в рот покрытые волдырями пальцы.

Руки Барона медленно заливало черным, как после перехваченного Непростительного. Он кое-как подобрал меч и с третьей попытки загнал его в ножны.

Снейп машинально убрал палочку в рукав. Квиррелл утер вспотевший лоб.

– Вернулась... – не веря своим глазам, прошептала Сивилла. И тут же закричала, не скрывая радости: – Получилось!

Мрак на портрете рассеялся. Из темноты проступила бархатная портьера. Кресло сверкнуло парчой обивки, лаком подлокотников и резных ножек. Из-за портьеры показалось знакомое сюрко.

– Почему ты не сказала, чем это может кончиться? – проворчал Барон.

– Ты бы тогда ни за что не согласился, – тихо ответила волшебница.

Призрак и портрет смотрели друг на друга. Люди не прерывали этот молчаливый диалог, даже Пивз не шумел, только шмыгал носом время от времени.

– Когда-то я не мог понять, как Ланселот ради Джиневры решился пойти против короля и нас всех, – наконец заговорил Бедуир Крепкожильный. – Я думал, женщина – это всегда просто женщина, будь она хоть трижды королевой... Сегодня я понял Ланселота. Моргана, прости меня, если можешь. Я недостоин твоей любви.

Моргана молча улыбнулась и протянула ему руку. Он почтительно поцеловал ее.

– Повесьте щит вон туда, – попросила волшебница. – Мне хочется смотреть на него.

Снежно-белый щит мягко засветился на стене рядом с клинком, который в свое время Северус вынес из оружейной Годрика.

– По-моему, такое дело полагается как следует обмыть, – намекнул Пивз.

Глава 80. Когда волшебникам не спится

Северус проснулся от судороги в левом предплечье. Спросонья решил, что отлежал руку, пошевелил пальцами. Боль перешла в зуд. Он поскреб кожу сквозь рукав пижамы – сон улетучился окончательно.

Пересохшее горло с трудом вытолкнуло: «Люмос...»

В ярком свете лампы угольно чернели череп и змея на внутренней стороне предплечья.

Вчера вечером Метка была серой.

– Нокс...

Лежать без сна среди ночи, невидящими глазами смотреть в облачное магическое небо на потолке и думать о том, что проклятый Петтигрю все-таки разыскал Волдеморта.

Тот самый Петтигрю, которого можно было прикончить еще три месяца назад, в Визжащей хижине, если бы...

Новая судорога скрутила руку. Метка жгла изнутри, кожа стала горячей. Вызов от Повелителя ощущается по-другому, это Северус хорошо помнил. Что же означает жжение? Она откликается на то, что где-то – где?! – происходит с магом, поставившим ее?

Когда-то давно Северус решил определить, чем же на самом деле являются череп и змея. Он попробовал срезать лоскуток кожи с серым рисунком, но быстро убедился, что острейший нож не в силах оставить на Метке даже царапину. Кислоты и заклинания тоже не подействовали.

Любопытство и тайная надежда были сильнее ожидаемой боли. Аккуратный надрез вокруг рисунка, кожа, как ковер, заворачивается вверх... Все-таки Волдеморт – великий волшебник. Метка запустила мощный и твердый корень в самую кость. Растение-паразит, цепкое и живучее. Не вырвешь, не отрежешь... Интересно, кто-нибудь из Пожирателей пытался отрубить себе руку? А ведь в Лютном наверняка сыщется лекарь, промышляющий подобным, и маг, способный приделать хороший протез.

Мысль, родившаяся несколько лет назад, снова напомнила о себе. Если прямо сейчас податься к Хью, разыскать с его помощью нужных людей, потом залечь на дно, отсидеться там, где не сыщут ни авроры, ни Пожиратели, а затем убраться куда-нибудь подальше...

Он рывком сел на постели. Квиринус, Барон? Не помеха. Избавиться от воспоминаний о них – пара пустяков.

Поттер!

Жжение усилилось. Поттер сам о себе позаботится! Раз уж он одолел взрослого волшебника в Визжащей хижине... Пусть теперь черную работу для героя выполняет Дамблдор. Нерушимых обетов никто не давал, так что гори оно все Адским огнем!

Вслед за предплечьем невидимый жар охватил кисть, добрался до пальцев.

Засветив по дороге все лампы, Северус бросился в ванную. Сунул руку под струю ледяной воды. Поднял глаза к зеркалу над умывальником.

Ты отрежешь себе руку. Убьешь память. Вытравишь остатки совести. Что у тебя останется, Северус Снейп? Только страх. Полюбуйся, он уже глядит на тебя с той стороны стекла.

Вода не помогала, жжение не уменьшалось. Он вгляделся в черный оскаленный череп, в змею, что тянулась раздвоенным языком к запястью. Паразит пустил корни глубже костей – в кровь, в мозг, в душу...

Минуты каплями воды стекали на дно умывальника. Отражение в зеркале смотрело угрюмо и пристально.

Так просто обвинить во всем Метку...

Человек по ту сторону стекла дернул уголком рта.

Но есть же в тебе что-то кроме Метки?

Что-то кроме...

Что-то...

Северус обмотал руку полотенцем, наложив поверх Охлаждающие чары. Стало полегче, и он смог уснуть.

Утром он сказал директору, что нужно обсудить важные новости. Тот пригласил его в свой кабинет.

* * *

– Полагаю, ваши, так сказать, коллеги сейчас наблюдают то же самое? – Дамблдор коротко оглядел Метку и кивнул Снейпу, давая понять, что рукав можно опускать. – Интересно, диверсия на Чемпионате – это уже выполнение его приказа или чья-то опережающая инициатива? Что скажете?

– Думаю, если бы Повелитель пожелал заявить о своем возвращении, он бы не оставил поводов для сомнений. То, что произошло на Чемпионате, я бы назвал... хм, пожалуй, так: приветственный фейерверк. Мои коллеги, – Снейп выделил голосом определение Дамблдора, – почувствовали скорое пришествие Повелителя и таким образом выразили ему свою преданность.

– Вас, очевидно, не пригласили для участия? Почему?

– Скорее всего, дело затевалось в кругу хорошо знакомых друг с другом людей. Я же последние несколько лет не поддерживал связи ни с кем из... наших. К тому же моя преданность Повелителю проявлялась и проявляется иначе.

Дамблдор понимающе улыбнулся.

– И вам при встрече с Волдемортом даже не придется имитировать ненависть ко мне.

– О, разумеется, – Снейп вернул директору его улыбку. – Но ненависть понятна и ожидаема у мальчишки, вчерашнего школьника. От декана, который тринадцатый год находится в должности, ждут не эмоций, а дел и фактов. Начни я сыпать проклятиями в ваш адрес – мне не миновать славного «Круцио». Чтобы в дальнейшем не испытывал терпение Повелителя.

– Вы сказали, что не поддерживаете старые связи, – Дамблдор вернулся к теме разговора. – Но некоторые связи придется восстановить. Например, с Каркаровым. Он сделал неплохую карьеру в Дурмстранге, выбился в директора.

– При чем тут Каркаров?

Дамблдор протянул ему лист пергамента с министерской печатью:

– Читайте. В октябре нас ждет Турнир Трех Волшебников.

«Для укрепления дружеских связей между колдовской молодежью магической Европы...», «делегации Шармбатона и Дурмстранга...», «три чемпиона...» Снейп положил документ на директорский стол.

– Вы подозреваете, Каркаров прибывает в Хогвартс не только как глава своей делегации?

– С вашей помощью я надеюсь это выяснить, – веско проговорил Дамблдор. – Странное поведение Метки, срыв Чемпионата, прибытие в Британию одного из Пожирателей Смерти... Между этими событиями прослеживается связь. И не мы одни замечаем ее.

– Кто еще?

– О, это тоже ваш старинный знакомец – Аластор Грюм. Он в этом году займется преподаванием Защиты от Темных Искусств. Он сам попросил у меня должность.

– Вы повторяетесь, Альбус, авроры-фанатики в школе уже были. Мне, наверное, следует сварить галлон-другой Умиротворяющего бальзама?

Дамблдор удивленно поднял брови.

– Ну как же, – невозмутимо продолжал Снейп. – Целых два Пожирателя Смерти, живые и на свободе: с Грюмом сделается припадок от бешенства.

– Когда приметесь варить, возьмите в расчет и себя, – посоветовал директор.

* * *

Строчки гранок слились в одну черную линию. А он еще не вычитал и половины материалов будущего номера. Ксенофилиус Лавгуд прикрыл слезящиеся от напряжения глаза.

Маглы говорят, честный журналист продается только один раз. Министерский «Пророк» охотно скупал всех, кто имел способности к репортерскому ремеслу. Вон как удачно продалась Рита Скитер, даром что в их с Лавгудом общем выпуске факультета Рэйвенкло она считалась самой слабой студенткой. Писала с ошибками, считала, что «бордюр» – разновидность старинных мантий... Недавно виделись, звала к себе в газету. Жалование, гонорары, командировочные, спецобслуживание в Мунго...

«Тебе не противно?» – спросил он. Рита достала пудреницу, прошлась по атласным щекам пуховкой: «Смотри на вещи проще. Да, время от времени приходится облизывать нужные задницы и гнать заказуху. Но утром в газете – вечером в клозете, как говорят у нас в редакции. Задницы приходят и уходят, а счет в банке вечен».

Доходы от продажи последнего тиража «Придиры» едва покрыли расходы на печать и бумагу. Надо искать новых подписчиков, уговаривать рекламодателей, нужны еще авторы, он в одиночку уже не справляется...

– Пап, давай я вычитаю.

Легкие руки легли сзади на плечи. С годами Луна все сильнее становилась похожа на отца, и только глаза и голос напоминали о Пандоре.

– Тебе давно пора спать, – попытался возразить Лавгуд, но дочь устроилась рядом и потянула к себе листы.

– Я уже большая девочка и могу лечь позже. Посмотри, тебе не кажется, что здесь выпала одна строчка?

Дети растут незаметно, подумал Ксенофилиус. Незаметно и быстро.

Он прибавил огня в лампе на рабочем столе и подвинул дочери чернильницу с зелеными чернилами: в отличие от красного, зелень милосердна к утомленным глазам.

Они с Луной почти закончили вычитку, когда в окно влетела сова и бросила на пол конверт. Лавгуд распечатал его и достал письмо.

– Завтра к нам придет хороший гость. Ты помнишь мистера Квиррелла? Он еще приносил тебе древние бусины...

– Угу, – не отрываясь от работы, откликнулась Луна. – Ты рассказывал, как он перепугал всех в Министерстве.

– И, кажется, он предлагает мне продолжить пугать, но уже через «Придиру». И еще кое-что...

Послание было коротким, но Лавгуд неплохо знал бывшего товарища по факультету: Квиринус никогда не ограничивался одной идеей.

* * *

Старый автобус обдал Квиррелла голубоватым облаком выхлопных газов и покатил дальше по шоссе. На этой остановке вместе с ним вышел только старик в потертой вельветовой куртке, серых брезентовых штанах, выцветшей кепке и с большой корзиной в руках.

Прохладный облачный день конца августа клонился к закату; пустынная дорога сворачивала к дальним холмам, у подножия которых раскинулись луга, уже начинавшие желтеть. Неторопливый пастух гнал по проселку стадо овец к деревне.

Старик с неодобрением косился на синий в узкую белую полоску костюм Квиринуса, его черную шляпу с загнутыми вверх полями и широкой атласной лентой на тулье.

Сивилла перед его поездкой к Лавгуду раздобыла где-то магловский модный журнал и решила во что бы то ни стало преобразить мантию мужа в соответствии с найденными там картинками. Целый день она увлеченно колдовала, создавая карманы, пуговицы, широкие лацканы, меняла расцветку ткани. Не забыла и о шляпе, и о брюках с манжетами. Приглашенный в качестве эксперта Мариус Блэк посоветовал поднять воротник пиджака и накинуть под него белый шелковый шарф. И сделать ботинки двухцветными. Сивилла нашла, что в таком наряде вид у Квиринуса элегантный и мужественный, а шрамы в сочетании со шляпой придают его внешности что-то загадочное и романтическое. А раз так, то кого волнует, что на обложке журнала мод стоит 1935-й год?

Дед снял кепку, поскреб седую макушку и вернул головной убор на место.

– Ишь, хлыщ городской...

Квиринус не расслышал и решил, что старик просто разговаривает сам с собой, по обычаю пожилых людей.

Дом Лавгуда, скрытый антимагловскими чарами, лежал где-то среди холмов. Надеясь добраться туда до темноты, Квиррелл вежливо кивнул старику, перешел дорогу и зашагал по пыльной траве.

– Эй, мистер, деревня в другую сторону! – послышалось за спиной. – А там, куда вы идете, никакого жилья нет аж до самой Оттери!

– Не беспокойтесь, жилье я найду! – весело откликнулся путешественник.

– Чудак-человек, – равнодушно заметили сзади.

Обернувшись, Квиринус помахал ему шляпой и прибавил шагу.

Вскоре между темными громадами холмов блеснули огни домов. Случись тут магловский строитель или архитектор, он принялся бы тереть глаза, щипать себя за все места и в итоге заявил бы, что это все сон, что постройки таких форм и пропорций по всем законам физики давно должны завалиться на бок, рассыпаться на части или перевернуться основанием кверху.

Минуточку, мы забыли про антимагловские чары! Благодаря им нашему гипотетическому технарю-маглу не грозит крушение материалистической картины мира: ему явятся всего лишь развалины заброшенного коровника у подножия холма, по которым он безразлично скользнет взглядом и пойдет себе дальше.

В такие минуты Квиррелл особенно хорошо понимал, почему Мариус называл сквибов «прозревшими». Он приближался к поселению магов, и на его глазах из заросших сорняками обломков вырастали причудливые строения, то воздушные, то приземистые, меняющие очертания в соответствии со вкусом своих хозяев. Маги видят свои дома, маглы – созданную чарами иллюзию разрухи, но лишь сквибы способны наблюдать сразу обе половинки хитрой монеты. Быть может, сомнительное преимущество, но именно оно помогало Квиринусу бороться с чувством собственной ущербности.

Поселение волшебников насчитывало меньше десятка коттеджей. Первым гостя встречал немного бестолковый, но веселый дом Уизли; из-за него выглядывали круглые радужные окна большого мыльного пузыря, в котором жили Фосетты; дальше виднелись леденцовая башня и бамбуковая хижина, с владельцами которых Квиринусу пока не довелось познакомиться. Простая каменная кладка жилища семейства Диггори могла показаться скучной, если бы по стенам не вился удивительный плющ, чьи листья пестрели всеми цветами радуги. В стороне сдвинутым набекрень колпаком торчал дом Лавгудов, весь в пестрых заплатах красного, белого и желтого кирпича. Над крыльцом покачивались бумажные фонарики, похожие на пузатые расписные чайники, а у двери лежал мохнатый круглый коврик с сердитой надписью «Не топчитесь по лицу!»

Квиринус осторожно пошаркал подошвами сбоку от надписи и дернул за шнурок с пушистой кисточкой на конце. Где-то в глубине дома зазвенело и послышались быстрые легкие шаги.

...Тем же вечером за много миль от деревушки Оттери-Сент-Кэчпоул несколько волшебников тоже собирались в гости. Правда, одинокий старый аврор, которого они хотели навестить, отличался крайней подозрительностью и тяжелым характером. Наверное, именно поэтому визитеры решили дожидаться глубокой ночи.

* * *

Аластора разбудил лязг мусорных баков на заднем дворе. Поздний ужин бродячих кошек? Или?..

Рукоятка палочки удобно легла в ладонь. Он отшвырнул одеяло и встал – увы, встал, а не выпрыгнул одним резким движением, как в далекой уже молодости. Суставы откликнулись болезненным хрустом, мышцы протестующе заныли, напоминая о возрасте.

Железная лапа протеза звякнула об пол. Колдомедики советовали снимать его на ночь, но Грюм знал цену секундам, когда среди ночи просыпаешься вот так, от непонятного звука и нехорошего предчувствия...

За окном полыхнуло. Баки! Но чему там гореть – не картофельной же шелухе вперемешку с огрызками яблок и свекольной ботвой? Всевидящий глаз старого аврора засек смутные тени у забора. Недобитая пожирательская сволочь никак не угомонится... Ну, пеняйте на себя, дементорская закусь, Аластор бьет без предупреждения!

Накинув мантию, Грюм похромал к двери. Толчком распахнул ее, метнулся к стене, зло рассмеялся, когда дверной проем взорвался залпом парализующих заклинаний. Дурачье, они думают, что он так глупо подставит себя под удар?

Заслонка потайного хода тихо отъехала в сторону. Аластор выскользнул во двор и ударил в ближайшую живую мишень.

Он был уверен, что свалил по меньшей мере троих, когда справа сверкнула белая вспышка. Глаз заметил пятерых, подкравшихся сзади. Да сколько ж вас тут, дристунов, успел подумать Грюм, прежде чем провалиться в небытие.

Глава 81. Высшая трансфигурация

В кабинете директора творилось невообразимое. Магические механизмы, еще недавно чинно шипевшие и тикавшие на столе и полках, носились по воздуху, подхваченные неким ураганом; все шкафы были распахнуты, их содержимое летало под потолком. А на полу, обозревая собственноручно устроенный хаос, стоял Альбус Дамблдор.

– Ну и где прикажете его искать? – этот вопрос предназначался портрету благообразного старца в мантии старинного покроя, державшего возле уха трубку с раструбом на конце. – Декстер, Кубок не могли украсть?

– Что-что? Украсть?! – громко переспросил старец. Он неважно слышал и потому не говорил, а почти кричал. – Невозможно! Я самолично положил Кубок Огня в шкатулку с жемчугами на крышке!

– Фините Инкантатем, – без особой надежды пробормотал Дамблдор, поведя палочкой над раскрытым деревянным ларцом – единственным предметом, не парившим в воздухе. Ничего не произошло: рыжий дохлый таракан по-прежнему валялся кверху лапками на подушке алого бархата и превращаться в Кубок не собирался.

– В мое время я бы не допустил подобного безобразия, – сварливо прокомментировал портрет Финеаса Блэка. – Р-распоясались, р-разболтались!

Нынешний директор не обращал на его выпады никакого внимания – он знал, что это единственный способ остановить брюзжание Блэка. Тот в самом деле замолчал, но всем своим видом старался показать, что уж при нем, Финеасе Найджелусе, никто бы не посмел подложить вместо Кубка Огня презренное насекомое.

А Дамблдор пока наводил порядок и размышлял.

Со времен первого директора Хогвартса каждый глава школы оставлял после себя магическое наследство. Часть артефактов затерялась, что-то распалось от ветхости, но очень многое сохранилось до наших дней и мирно пылилось в шкафах кабинета без какой-либо описи и ревизии. Альбусу иногда попадался на глаза потускневший от времени жемчуг древнего ларца, задвинутого к стенке самого большого шкафа, – но все было недосуг изучить вещицу.

Известие о возрождении Турнира Трех Волшебников породило закономерный вопрос: а где главный и единственный выборщик кандидатов? Где Кубок Огня?

В Отделе Тайн заявили, что не хранят его, эльфы обшарили Выручай-комнату и вернулись ни с чем. К счастью, директор Фортескью жаловался на тугоухость, но не на память: он сразу указал на ту самую шкатулку, но вместо старинной резьбы по дереву взору Дамблдора предстали длинные рыжие усы и высохшее тараканье брюхо.

Манящие чары не подействовали, директор принялся методично перетряхивать шкафы, но получил лишь грандиозный разгром.

Кому понадобился артефакт, который только и способен, что выбирать из множества клочков пергамента один? От использования Кубка как посудины для питья и то больше толку… И этот таракан… Очень похоже на шутку. И Дамблдор уже догадывался, чью.

– Пивз!

– Я! – гаркнул шумный дух в самое ухо директора. – Полтергейст Пивз по вашему повелению прибыл!

Пивз приложил ладонь козырьком к шутовскому колпаку на голове, выкатил колесом грудь, вытаращил глаза, – словом, усиленно изображал преданного служаку, но вид у него все равно был глумливый.

– Театр одного актера, – невольно усмехнулся директор. – Кубок вы утащили?

– Чего ему зря валяться, – ответил Пивз уже обычным своим тоном. – А так мне польза, а Джонни – усыпальница.

– Джонни?

– Мой старый товарищ, – всхлипнул полтергейст, – Джонни по прозвищу Рыжая Молния погиб в неравном бою с туфлей завхоза в лето тысяча восемьсот двадцать первое…

– Огненное погребение будет в самый раз для героя, – Дамблдор взмахнул палочкой, и от насекомого не осталось и пепла. – А теперь отдавайте Кубок.

Пивз перестал рыдать и подбоченился:

– Хорошенькое дело: такая удобная чашка – и отдавать! Из чего же я пить стану?

– Принесите-ка мне из кухни какой-нибудь черепок поплоше. Сделаю вам замену.

Шумный дух живо слетал к эльфам и вернулся с дырявым медным чайником.

Директор отложил палочку и закатал рукава мантии. Высшая трансфигурация, изменяющая предмет навсегда, требовала живого тепла и не терпела посредников.

Кончики пальцев мага налились алым, точно раскаленный металл, огонь побежал по ладоням, перекинулся на предплечья… Альбус глубоко вздохнул и ласково огладил зеленоватые бока чайника. Пивз зажмурился от яркого света, в котором утонул кухонный инвалид.

– Ну как, подойдет вам такая чашка? – от звуков негромкого насмешливого голоса глаза открылись сами собой.

Дамблдор выглядел утомленным, на висках блестели полоски пота, но он улыбался.

А на столе перед волшебником покачивался на гибком стебле сказочной красоты цветок, лепестки которого отливали начищенной медью.

Опасаясь, что чудо рассыплется у него в руках, Пивз двумя пальцами взялся за стебель, который тут же изогнулся в удобную крепкую ручку. Листья обвили венчик – и вот уже не цветок, а славная пинтовая кружка готова принять в себя эль, лунный свет или чего покрепче.

Шумный дух отнял руку, и хрупкий цветок вновь закачался над столом.

– Ну, это… спасибо, что ли, – пробормотал Пивз.

– Кубок верните, – напомнил довольный Дамблдор.

Час спустя Филч старательно выметал мягкой щеткой пыль, скопившуюся в резных завитушках ларца и между жемчужинами. Тщательно протертый Кубок лежал на своем месте под крышкой.

Окончив чистку, завхоз запер ларец в своей кладовой и отправился по делам, твердо уверенный, что завтра в назначенный час ничто не помешает торжественно внести реликвию в Главный зал.

* * *

Ночь – время привидений. Конечно, в Хогвартсе они неплохо себя чувствуют и днем, но все-таки солнечное время суток принадлежит живым. Лететь по людному коридору, ежеминутно рискуя напугать кого-нибудь внезапным ледяным прикосновением – нет, такие шутки не пользовались успехом среди призраков замка. К тому же шум и суета так утомительны! То ли дело ночью, когда всё живое спит и можно в свое удовольствие, не спеша, перелетать с лестницы на лестницу, с этажа на этаж…

Обычно Толстый Монах так и поступал, до самого рассвета путешествуя по Хогвартсу, то в одиночестве, то в компании других Хранителей. Но сегодня, прежде чем отправиться на очередную прогулку, хаффлпаффский призрак хотел заглянуть в одно не слишком интересное место – кладовую Аргуса Филча.

Привидение облегченно вздохнуло, убедившись, что и ларец, и Кубок на своем месте. До краев наполненная магией вещица неярко мерцала под слоем бархата и дерева – незаметно для человеческого глаза, но вполне уловимо для призрачного взгляда.

И совсем расплывчато, струйкой дыма от угасшей свечи, проступали сквозь нынешние очертания Кубка контуры круглой плошки со щербатым ободком и глубокой царапиной на стенке.

То, чем Кубок был много веков назад.

…Этот человек пришел в странноприимный дом у подножия Грампианских гор в начале зимы. Правильнее сказать, не пришел, а едва дотащился, умирая от голода и лихорадки.

Хельга, отпаивая его травами и молоком, переживала, что слишком поздно, болезнь прочно обосновалась в исхудавшем теле, к тому же эта проклятая зима с ее сыростью и холодами, которые и здорового доконают.

Выкашливая на полотенца кровавые сгустки, пришлец сумел выговорить, что он паломник и что зовут его Джоскин [1].

Хельга Упрямица как в воду глядела: болезнь быстро догрызала его. Джоскин то метался в бреду, распевая песни на непонятном языке, то лежал без движения, почти не дыша, и только по сухому блеску воспаленных глаз можно было судить, что несчастный еще жив. Брат Джером каждый день молился у его ложа, но казалось, слова молитвы безразличны бывшему паломнику.

В канун Рождества ему сделалось заметно хуже. На скулах, туго обтянутых бледной кожей, выступили алые пятна, в груди сипело и булькало. Содрогаясь от мучительного кашля, он позвал монаха.

– Брат мой… исповедаться… грехи… смерть скоро…

Монах склонился к умирающему, у которого едва хватало сил на шепот.

– Был в Палестине… неверные захватили Гроб Господень… братья спасли святыню… чашу… пожар… я уцелел… потом шторм… долго бродил… – голос паломника упал до едва слышного хрипа. Руки судорожно комкали простыню. – Спрячь ее, брат! – вдруг закричал он. – Спаси от неверных!

На потрескавшихся губах показалась кровь.

– Кого ты просишь спасти? – растерялся Джером.

– Сумка… дай мою сумку…

Монах нашел в изголовье потертую кожаную суму и осторожно положил возле Джоскина. Тот пошарил в ней, вытащил небольшой предмет, завернутый в грязную тряпицу, и передал Джерому.

– Вот она… та самая…

Джером откинул ветошку и обнаружил простую деревянную плошку с ручкой, потемневшую от старости, щербатую и поцарапанную.

– Это она, – повторил лежащий, и тень счастливой улыбки показалась на его лице. – С Тайной вечери… Брат, благодать на тебе!

Джоскин определенно бредил.

– Да-да, не беспокойся, я сохраню твою чашку, – забормотал Джером, желая успокоить его. Но вместо этого Джоскин, застонав, вскинулся на подушках и выкрикнул в самое лицо монаха:

– Это не простая чашка, глупец! В ней была кровь Христова!

От умирающего несло жаром, как из печки. Он закашлялся, пятная кровью рубашку и постель, и больше не смог произнести ни слова.

Вечером Джоскин умер.

Сотворив над телом положенные молитвы, брат Джером ушел в свою комнату. Там, на столе, его ждало наследство паломника.

Монах еще раз внимательно и со всех сторон оглядел посудинку. На нее пошло какое-то легкое, но не слишком плотное дерево, едва ли дорогое. Мастер был небрежен или не искусен; никаких украшений на чаше не было, на боку виднелась глубокая давнишняя царапина. Изнутри волокнистая поверхность почернела. На свету чернота приобретала едва заметный багровый оттенок. Это могла быть кровь. Это могло быть вино или сок тутовых ягод.

Джером задумался. Наверное, держа в руках Святой Грааль – чашу, в которую была собрана кровь из ран распятого Спасителя, – он должен испытывать… что-то. Священный трепет, восторг, божественное озарение… Вместо всего этого хотелось спать, да еще чесалось под лопаткой. Значит, покойник сошел с ума и таскался по свету с обычной чашкой, в какую нищие собирают подаяние.

Но что, если благодать Грааля открывается не каждому? Он простой монах, живущий в приюте для сирот и убогих. Конечно, по мере скромных сил старается обратить к Господу души тех, кого собрали тут со всей Британии четверо ученых книжников, но достаточны ли его труды? Он недостоин и потому видит лишь убожество старой деревяшки...

Монах грустно вздохнул и отложил чашу. Не с его скудоумием решать, безумцем ли был Джоскин или святым; он пообещал умирающему сохранить его вещь, и он ее сохранит. А Грааль это или не Грааль – пусть разбирается тот, кто искушен в таких делах. Может быть, такой человек когда-нибудь отыщется.

Джером обернул чашу куском чистого полотна и отнес в библиотеку – самое чистое и тихое место богадельни. Здесь он открыл самый дальний ларь и положил сверток на дно, под книги и свитки рукописей. Пополнения в библиотеку поступали редко и обязательно проходили через руки брата Джерома. Он проследит, чтобы никто не потревожил его тайну.

Шло время. В библиотеке исчезли лари, вместо них появились шкафы и стеллажи. Богадельня, затерянная в горах, превратилась в школу чародейства Хогвартс. Брат Джером заплутал между жизнью и смертью и вернулся привидением по прозвищу Толстый Монах. Но перед уходом в мир призраков он успел переложить сверток поглубже в один из шкафов. Но тут новый библиотекарь собрался обновить каталог всех имеющихся книг и затеял перепись…

Чашу едва не выкинули, но затем передумали и отправили в Выручай-Комнату, где уже в те времена стал скапливаться разный хлам. Толстый Монах не протестовал. Он боялся привлечь лишнее внимание к своему странному сокровищу.

Но и в Выручай-Комнате чаша долго не пробыла.

– Желающих поучаствовать в Турнире Трех Волшебников очень много, как станем выбирать трех чемпионов? – задумался тогдашний директор школы. – Заставим тянуть жребий?