Текст книги "Избранное"
Автор книги: Юрий Куранов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)
Внизу во входной двери громко повернулся ключ. Девушка замерла. Ключ повернулся еще раз, и звук его резко отдался в пустом доме. Послышались шаги. Девушка задула огонь и лампу поставила на стол. Насторожилась. Шаги спокойно приближались. Заскрипела лестница.
– Один встанет за этот шкаф, а другой за этот, – шепнула девушка. – Только нужно замереть и не бояться. Да и вообще бояться нечего. Он добрый.
Человек поднялся по лестнице, прошел в раскрытую дверь. Остановился.
– Добрый день вам, господа, – произнес человек широким, красивым голосом.
Голос этот был Андрею уже знаком.
– Впрочем, не день, а ночь, – сказал голос.
Человек прошелся.
– Лампу на столе забыли, – сказал он укоризненно. – Чего вы тут делаете? Шкаф не заперли.
Человек взял со стола лампу и поставил в шкаф. Еще раз прошелся. Сел за стол.
– Ну, что вы мне скажете?
Помолчал.
– Чего вы без меня тут рассмотрите…
Еще помолчал.
– Вон в шкафу дорожный столик-шкатулка для игры в карты. А на шкафу чайный сервиз саксонского фарфора «Голубые мечи». Сервиз для интимных бесед. На две персоны.
Помолчал еще.
– А здесь клинки. Легкие как перо. Возьмешь в руку – и сам превратишься в поэму.
Долго сидел молча. Встал, еще прошелся по половицам.
– Дятла притащили на ночь глядя, – вздохнул и еще раз прошелся. – Нет чтобы прийти как люди. Беда мне с вами. Молодежь…
Он потушил свечи. Спустился в коридор. И уже в коридоре тихо сказал:
– Ну что поделаешь… Что с вами поделаешь…
Вышел и запер дверь на ключ.
Девушка выбежала из-за своего шкафа, на котором как раз и стоял чайный сервиз на две персоны. Она взяла Андрея за руку и потащила вниз, осторожно и мелко ступая по коридору. Тихо смеялась и говорила:
– А сам-то? Сам-то молодой был не лучше. Такой был шустрый человечек.
8
Ночь оцепенила аллеи, глубину сада, лес, огни деревенских изб за Соротью. Дым уже стлался синей тенью, он висел в воздухе, как внимательный и чуткий чей-то слух.
Девушка хихикала, глядя под ноги, и весело рассказывала:
– Это он только кажется такой строгий. Да и на его месте нельзя слишком ласковым быть. А как один останется дома, чего только не чудит. По стенам у него подковы набиты, колокола висят да колокольчики и повсюду самовары. Самовары. – Девушка широко развела вокруг руками. – Одни самовары вокруг. Сядет он среди веранды, как царь-император. И самый пузатый самовар на стол выставит. Хлопнет ладонью по столу, в самоваре угли загудят. Зашипит самовар, как боярин, запыхтит, распахнет шубу, живот медный выкатит, шапку лисью сорвет с головы – да об стол ее со всего размаху. И сапогом притопнет, и засвистит в кулак свой медный. Тут маленький под потолком колокольчик тихонько охнет. Ему другой, побойчее, отзовется. Третий будто всех приструнит да во фрунт выстроит. – Девушка хихикнула и откинула голову, будто со стороны все это разглядывала. – Тут хозяин брови надует и второй раз по столу ладонью хлопнет. Боярин пузатый упрет руки в боки и загудит зычным голосом. И чашечки фарфоровые из комнат побегут, позванивая, кружась и юбочки придерживая. И все на стол. А колокольцы и колокольчики так и ходят под потолком. Такой звон поднимут. А хозяин сидит и радуется. Чай попивает из одной да из другой чашечки. Дышит весело. – Девушка надула щеки и посмотрела на Андрея важно. – Потом нахмурит брови пуще прежнего и третий раз по столу ладонью хватит. Подковы на стенах загудят, как комары. А боярин среди стола свою самоварскую шубу скидывает и давай плясать, сапогами сафьяновыми чашки поколачивать. Сам покрикивает: «Ах, побирушки вы мои тонкорученькие!» А чашки дымятся, звенят и отскакивают. Хозяин поведет тут длинным носом, зыркнет глазом по каждому самовару. И пошли самовары да самоварчики прямо по полу. Пляшут, хихикают, звенят кто ложкой, кто чашечкой по меди да по серебру. Один что жук переваливается, другой котенком кувыркается, а те вприпрыжку поросятами бегают, похрюкивают, эти приказчичками зарумянились, с ног на голову становятся. Такой тут смех да звон, да топ пойдет. Теперь и дятел прилетит. С самовара на самовар пересаживается. По одному так ударит, а по другому дробью. Подгоняет их пританцовывать. Потом притомится, сядет на плечо к хозяину, смахнет с головы красную шапочку и шапочкой утирается. А хозяин сидит и письмо из Парижа читает. Вот как, – засмеялась девушка, – в этом доме бывает.
Как раз проходили мимо дома с надписью: «Здесь не музей, а квартира». В окнах горел свет. Высокий человек расхаживал по комнате и взмахивал рукой, будто спорил. Девушка подбежала к окошку и одним пальцем дробно ударила в стекло, как дятел. Захохотала, схватила Андрея за руку и побежала вон из усадьбы.
Уходили тропинкой по склону под сосны. Где-то лаяла собака. Собака лаяла просто так. Эхо далеко уносило лай, за Петровское озеро. И собаке начинало казаться, что из-за озера ей отвечают. Собака выслушивала ответ и снова лаяла.
– Ну, мне пора, – сказала девушка и остановилась.
– И мне пора, – сказал Андрей, – уже ночь.
– И звезды ярко горят, – сказала девушка. – В пятницу в одном месте уже подснежники появятся.
– Так рано? – сказал Андрей.
– Совсем не рано, – сказала девушка. – Уже пора. Ведь только кажется, что зима. А весна уже здесь. Я как раз пойду туда.
– Я бы тоже пошел, – сказал Андрей.
– Ну и что же, можно пойти вместе. Я буду ждать у большого камня возле дороги.
– А где это?
– У самой дороги, как поворачивать от Савкина к Святым Горам. Камень большой лежит, и чаши на нем выбиты. Я буду ждать. Только приходить надо задолго до рассвета. Когда луна начнет садиться.
Девушка поправила вокруг лица платок, коротко поклонилась и побежала тропинкой вниз, к Сороти. А сам Андрей пошел тропинкой к озеру.
Кругом лежала ночь, однако Маленец светился. И оттого снега Маленца казались невесомыми. Тропинка не скрипела под ногами да и сами шаги не были слышны. Тропинка только чуть от шагов покачивалась, словно шагалось не по льду, а по канату.
9
В пятницу Андрей проснулся рано. За окном стоял мглистый свет: так светят остывающие угли, если на них подуть. Яблони в саду стояли багровые в тягучей тишине. Однако приемник у соседа уже распевал. Соседская дверь хлопнула, и шаги спустились по крыльцу. И соседа голос послышался, который спрашивал:
– Вам чего?
– Я просто так, – ответил голос девушки.
– Просто так по ночам не ходят, – сказал сосед.
Андрей оделся и вышел на крыльцо. Девушка стояла во дворе, под яблоней.
– Нехорошо так долго спать, – сказала девушка издали. – Я совсем заждалась там, у дороги. А здесь меня допрашивают.
– Я не думал, что так поздно уже, – сказал Андрей. – И мне, поверьте, от этого совестно.
Земля была подморожена. Кое-где лежали багровые полосы сугробов. Девушка сломила короткую ветку яблони, помахала ей в воздухе и направилась к калитке. С улицы возвращался сосед с пустым помойным ведром. Старик с хрустом прошел по заледенелому сугробу и наставительно посмотрел на девушку.
– В чужом саду нельзя ломать деревья, – сказал он.
– А этот сад не чужой, – сказала девушка.
– Вы знаете, сколько яблок могло бы вырасти из этой ветки, – сказал сосед.
– Тогда возьмите эту ветку, и пусть она вам даст столько яблок, сколько вам нужно, – сказала девушка и протянула ветку соседу.
– То-то же, – сказал сосед, принимая ветку, и направился домой. – Деревья надо беречь, они должны давать плоды.
Сосед ушел, неся в одной руке ветку, а в другой помойное ведро. Луна стояла низко над Тригорским, огромная, багрового, телесного цвета, а небо вокруг нее выглядело черным и одновременно малиновым. Вокруг не горели никакие звезды. Луна висела совершенно одна. И молчание распространялось от луны.
Молча вышли на шоссе.
Впереди, на холме, Андрей увидел огромный багровый валун. Словно кто-то исполинской рукой положил на траву отсеченную голову тельца. По холму стекали длинные полосы заледенелого снега. Над камнем из больших долбленых чаш поднимались ровные языки желтого пламени. Пламя извивалось и светило без дыма. Вокруг стояли, склонив головы, люди. Люди стояли неподвижно. Одни стояли в коротких, до колена, плащах и в шлемах. Плащи багровой ткани, на шлемах отсвечивало пламя своим светом. Некоторые стояли в похожих на шлемы шапках, коротко из-под шапок выпустив светлые волосы. Люди окружали камень с двух сторон, отступив на расстояние длинно вытянутой руки. С третьей стороны на пригорке возвышался старик. Седой, длиннобородый. На голове старика поблескивал стальной обруч. Одет старик был до пят в длинную белую рубаху, подпоясанную малиновым ремнем. Держал старик в руке длинную палку и синего огня глазами смотрел на вершину камня. Старик поднял свободную руку до бровей, вытянул ее, остановил в воздухе и пальцем указал на ровную вершину валуна. Пламя в чашах сделалось неподвижным. И обозначилось над камнем высокое тело девочки в голубой и тоже длинной рубашке. Рубашка открывала только шею и руки. Девочка стояла с опущенной головой и опущенными руками. Текучие синие волосы падали с головы девочки, закрывали все лицо. Девочка подняла и сомкнула ладони, раздвоила волосы и подняла лицо к небу. Волосы откинулись на спину и начали наполняться светом пламени чаш. Наполнились и засветились. А чаши погасли.
За Маленцом ударил колокол и пробил пять раз.
Андрей оглянулся в сторону колокола. Какая-то звезда покатилась из самой высоты и рассеивалась на лету, теряя свет и скорость. Андрей почувствовал, как пальцы тут же коснулись его руки и девушка спросила:
– Ты что сейчас задумал?
– Ничего не успел.
– Вот всегда так бывает, – сказала девушка горько. – Пойдем.
Андрей взглянул на холм – все было пусто. Лежал камень, светила луна, и мглисто поблескивали на камне пустые широкие чаши.
Шли по зернистому от холода асфальту, шаги звонко отдавались на дороге. Луна опустилась на далекие холмы за Тригорским. Луна была большая, светила пустынно, и казалось – до нее рукой подать.
– И не верится, что сейчас там ходит этот робот. И щупает, – сказал Андрей, глядя на луну.
– И, может быть, размышляет, – сказала девушка.
– Ну о чем он может размышлять? – сказал Андрей. – Он ни о чем размышлять не может. Размышляют за него на Земле.
– А может быть, не так, – сказала серьезно девушка. – Может быть, он тоже размышляет.
– Чего ему размышлять?
– А ведь никто не ожидал, что будет он там так долго ходить. Казалось, все кончено. А он ходит.
– Ну, это случайность, – сказал Андрей. – Я-то это знаю.
– А мне все кажется, что он как-то злится. Как конь на поводу, – сказала девушка, зашла немного вперед и посмотрела Андрею в глаза.
– Чего ему злиться? Это его, можно сказать, не касается, – сказал Андрей уверенно. – Я-то уж это знаю.
– Откуда знать? – спросила девушка и снова посмотрела Андрею в глаза.
– Я кое-что делал для этого.
Девушка отошла в сторону и некоторое время шла молча.
– Ну, и легче стало? – спросила девушка.
– Нет. Я очень устал.
– Значит, она страшная. – Девушка посмотрела на луну.
– Нет, не боюсь, – сказал Андрей. – Только я устал немного. Мне нужно передохнуть.
– А я ее боюсь, – сказала девушка.
Андрей тоже посмотрел в сторону луны и потом окинул всю холмистую равнину. Равнина в это предутреннее время, больше похожее на глубокую ночь, была багрового и одновременно пепельного цвета и поблескивала. Поблескивала искристостью мутной и мелкой. И Андрею вдруг представилось, что водит он по равнине не просто глазами, а какими-то сложнейшими окулярами и чудовищная определительная работа идет в нем. И голова его поворачивалась во все стороны вроде бы независимо от желания и необходимости туловища. И страшным представился Андрею со стороны его собственный вид.
Там, на холмах под луной, послышался хриплый, скрежещущий голос. Залаяла гончая. Но лай был едкий, странный. Как будто лаяла не собака, а какой-то металлический механизм. Девушка подбежала к Андрею, схватила его обеими руками за локоть. Лай приближался. Он нарастал, он мчался, скрипел и разваливался на ходу. Вдруг кто-то испуганно цвиркнул позади по асфальту. Андрей и девушка оглянулись. На шоссе выскочил и замер заяц. Он был большой, уже серый, и уши его стояли высоко и напряженно. Заяц стоял, вскинув грудь, и смотрел в глаза. Мгновение он как бы размышлял и, казалось, надеялся. Потом рванул задними ногами по асфальту, поскользнулся и бросился через дорогу в лес. И кусты зашелестели над ним, словно кто-то всхлипывал над его следом.
Тотчас же выбросился на дорогу крупный старый гончак. В нем не было резвости. В нем были знание дела и уверенность. Гончак тоже остановился. Глянул исподлобья, поклонился и деловито поскакал. Гончак поскакал все с тем желаем, от которого в нем гремели, скрежетали суставы, сухожилья, хрящи. Он деловито громыхал по перелескам, удаляясь. Бег его слышался нескончаемо.
– Неужели догонит? – спросил тревожно Андрей.
– Догонит, – сказала девушка упавшим голосом. – Обязательно догонит. Загоняет до смерти.
– Жаль, не было ружья, – сказал Андрей. – Свалил бы я его.
– За что? – встрепенулась девушка. – Он делает свое дело. Он к тому рожден. Его учили. Он несчастный.
– Хоть бы для себя гонял, – сказал Андрей.
– Вот потому и несчастный. Весь век старается, как проклятый. А дома хозяин ему кость швырнет. Да и попробуй не догони!
– Я думаю, что заяц все-таки уйдет, – сказал Андрей уверенно. – Он молодой, гордый. А этот старик…
– Вот поэтому и не уйдет, – сказала девушка уверенно и вздохнула. – Ну, пойдем. Утро начинается.
Далеко за дорогой, среди сосняка, наступил рассвет. Воздух быстро начал светлеть. На горе среди молодых сосен девушка остановилась и сказала:
– Смотри, – она вытянула руку в сторону недалекой долины, – там Маленец.
Самой долины видно не было, только видны были обступившие озеро сосны. Воздух там тоже светлел и светился решительно, ярко и как бы расступался. Потом он сделался розовым и поднялось оттуда светящееся, плоское и круглое облако. Облако легко и плавно вытянулось, затрепетало, поднялось выше и растаяло. И тут же во все стороны ударили лучи. Глазам стало легко. И запели птицы.
Когда вернулся Андрей домой, сосед шел от колонки, нес в одной руке полное ведро воды. Другая рука соседа была замотана полотенцем. Сосед издали сердито, но в то же время просительно посмотрел на Андрея. Андрей прошел в свою комнату, разделся, выпил кружку воды и лег на постель.
В дверь вежливо постучали.
Андрей поднялся, сел и сказал:
– Войдите.
Вошел сосед. Он сел на табуретку и пристально посмотрел на Андрея.
– Добрый день, – сказал Андрей.
– Какой же он добрый, день… – сказал сосед.
– Конечно, добрый, – сказал Андрей и улыбнулся.
– Зачем же так над пожилым человеком шутить? – сказал сосед.
– Как шутить? – насторожился Андрей.
– Плохая это шутка. На старости-то лет зачем мне так? – Сосед вопросительно посмотрел Андрею в лицо.
– Какие шутки? – сказал Андрей и вдруг заметил, что в доме стоит удивительная тишина, не слышно ни телевизора, ни приемника. – Какие шутки? – спросил Андрей.
Старик размотал на правой руке полотенце и протянул Андрею раскрытую ладонь. В ладони возле большого пальца сидела маленькая ветка. Та самая, что девушка отломила утром от яблони.
– Что это? – спросил Андрей.
– Приросла, – сказал старик укоризненно.
Он потрогал ветку пальцем левой руки. Ветка только покачнулась, она крепко сидела в ладони. Почки на ветке уже заметно набухли.
10
Снег только начал таять, а по лесу пахнет уже грибами. Уже влажные шорохи притаились по мхам. Еще ничего нет, а запах уже стелется. Особенно в полдень.
Утра мглисты. Кругом туман. Утром Савкино стоит в тумане, как остров на разливе. И Воронич. И Тригорское. На яблонях снега нет. Но яблони блещут и тяжелы от воды. С ветвей каплет. Звук этих капель слышен далеко. Кап. Кап. Стук. Стук. С крыш тоже капает. Капает с хвои. День обещает быть пасмурным.
Но внезапно туман оседает и является солнце. Все блестит, все тонет в сверкании. На молодых соснах капли горят, как иней. Лес ярок и сочен. Хвою хочется пить, прямо пить ее так, с ветки, зелеными, пахучими, густыми глотками. На проталинах наливается брусничник. Он тяжелеет на глазах. Темная зелень его жгуче лоснится. Березы совсем зарумянились, они действительно похожи на девиц. Стыдливость их неискренняя, они томятся, они бы запели протяжно и ласково, когда бы вокруг было одно только поле, только чистое поле да ветер. Ветер тоже беспокоен. Ветер никак не может остановиться. Он себе найти не может места. У него тревожная душа. Как у этих камней, что завлажнели у дорог, и по оврагам, и в лесу. Камни тоже наливаются соком.
Все обнажено. Все голо. Как перед утренним купаньем. Краски, звуки. В Дедовцах, за Соротью, гудят гуси, вопят петухи, басом лают собаки. Вороны прямо рычат. Цапли за Маленцом гогочут жуткими, доисторическими голосами. К ним страшно подходить. Воздух телесно душист и густ. Он весь набухает. От него набухают глаза, тяжелеют веки, голову ломит.
Дятлы усердствуют от всей души, и стук их похож на топот конницы.
Лед лопается, и стон идет из одного озера в другое.
11
Над землей тихо. По вершинам сосен идет ветер. И сосны шумят, как тяжелый дождь. Иногда этот шум похож на гул водопада. Сороть разлилась и заперла лед в Маленце. И вода еще прибывает. Нет уже ни Маленца, ни Петровского озера, ни Сороти. Разлив. И Сороть туда, где был Маленец, гонит лед. Льды теснятся, напирают и лезут на берег. Льды цвета черного серебра и как бы подернуты мхами. Льды раскалываются на пластины, чешуйки. Они мелко, гусельно наигрывают. И взбираются, взбираются на берег.
Льды то шумят подобно снегопаду. То вроде ссохшиеся ворота раскрываются со скрипом. Или в пустом доме шевелятся полуоткрытые двери. Верховой ветер слабеет. Облупившаяся кора сосен шелестит подобно льдам. И шорохи хвои напоминают поскрипывание льдов. Падают шишки. Нет, это стеклянные льдины раскалываются и рассыпаются по ветвям.
– А почему бы человеку, стоя над озером, не сказать: «Ау»? – спросил Андрея знакомый голос.
Голос такой не совсем неожиданный среди сосен и льдов.
– Человек слушает ледоход, – сказал Андрей.
– Ледоход и вместе можно слушать.
– Вот мы и слушаем вместе.
– Не всегда так получается, – сказала девушка и встала рядом с Андреем. – Однажды я видела здесь человека, и мне показалось, что вместе с ним слушать можно ледоход. Человек сидел на берегу и рисовал это озеро. Я стояла и ждала. Он закончил свою работу, и я окликнула его. И поманила пальцем. Он подошел. И я показала ему, как слушают ледоход. Я низко наклонилась к воде и сделала вид, что внимательно слушаю. Он тоже стал слушать. И некоторое время слушал. И потом ни с того ни с сего стал бить каблуками по льдинам и рассыпать их вдоль берега. Я взяла и ушла.
Девушка присела, подняла небольшую льдинку. Льдинка слоилась и горела, она блестела на ладони, собранная из множества мелких кинжалов. Девушка высоко подбросила льдинку, та упала на берег и рассыпалась на множество кристаллов. Из леса выбежала красная лиса, схватила большой сверкающий кристалл и побежала вдоль берега, высоко подпрыгивая. Потом лиса встала на задние ноги, подкинула кристалл, а сама отскочила в сторону. Кристалл покатился по траве и начал рассыпаться. Лиса уставилась на девушку и села. Девушка двинулась к лисе. Тогда лиса вскочила, подбежала к воде, выхватила другой кусок льда и убежала в лес. А лед горел у нее в зубах остро и сине.
– Какая же это лиса? – сказал Андрей.
– Это и есть лиса, – сказала девушка.
– Зачем лисе лед?
– А зачем синице море поджигать?
Кто-то шел той стороной Маленца и напевал:
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
В наступающих сумерках человека видно не было, и пение как бы само собой двигалось вдоль озера.
– Сейчас бы лодку да на разлив выплыть, – сказал Андрей.
– А за мысом стоит лодка, – сказала девушка. – Кто-то забыл или оставил. Все равно водой поднимет и унесет.
– Так она чужая, – сказал Андрей.
– Тут ничего чужого нет, – сказала девушка и взяла Андрея за руку.
– Там сосед у меня совсем обиженный сидит, – сказал Андрей.
– Он сам себя обидел, – сказала девушка. – Ему не на что обижаться.
– Ну как же, – засмеялся Андрей, – у него на ветке уже листья распустились и цвести собираются. А он руку все полотенцем заматывает. Всем говорит, что кипятком обварил.
– И правильно говорит. То есть не совсем правильно, – усмехнулась девушка.
– И приемник забыл. И телевизор не смотрит.
– А хорошо ведь это, – сказала девушка с улыбкой.
– Конечно, хорошо. Да жаль старика.
– Глупый он. Ему бы радоваться надо. Ну ладно. Вот уедешь отсюда, пусть он тогда и телевизор палит, и приемник свой крутит.
– До того времени он с ума сойдет, – сказал Андрей. – Все сидит в углу и песни какие-то распевает, словно ребенка укачивает.
– Пусть поукачивает, ему полезно, – сказала девушка, подняла воротник и засунула руки в рукава.
– Да и уезжать мне отсюда совсем не хочется, – сказал Андрей.
– Уезжать надо, – сказала девушка невесело и наклонила голову. – Ну, хорошо. Сегодня ночью заморозок ляжет, и весь цвет у него побьет. Только пусть он не гудит приемником да телевизором, пока не уедешь.
– Не хочется мне уезжать, – сказал Андрей.
Впереди в сумерках показалась лодка. Она стояла на берегу. Но вода уже подмывала лодку и покачивала. Лодка еле держалась у берега.
12
Теперь трудно все это было назвать просто разливом. Расстилалось море. И в низкой тьме ночи светились острова. Они крошечными далями огней переговаривались, как переговариваются напоминающие друг о друге корабли.
– Много лет назад я рыбачил здесь как-то с друзьями, – сказал Андрей. – Смешная получилась рыбалка. Взяли невод. Разлив тоже большой был. Только закинули, невод зацепился. Ночью рыбачили. Еле отцепили. Зашли в Маленец. Закинули. Опять зацепились. Мучились-мучились. Невод пустой, конечно. Отплыли под усадьбу. Бросили. Тянем. Тяжело. Как бурлаки тащим. Упарились. Вытянули и перепугались. Уж не мертвую ли скотину выволокли? Подошли все же. Какая-то странная кочка в неводе. Раздирали ее, раздирали… Только одного линя нашли. Зато громадный. В руках так и вьется. Бросили рыбалку – и домой.
– Так оно и должно было быть, – сказала девушка.
– Может быть, – согласился Андрей. – На веранде спали, линя тут бросили, заснуть не удалось. Только задремлешь – вроде кто-то вздохнет. И зубами скрипит. Собака, что ли, подобралась? Свет зажгли. Нет никакой собаки. Опять легли. Снова кто-то вздыхает. С рассветом глядим, а это линь на полу дышит и движется. Положили его в ведро и выпустили в Сороть.
– Уплыл? – сказала девушка.
– Сначала на боку долго лежал. Очумел на веранде за ночь. Потом встрепенулся – и от берега. Все же вернулся, поглядел на нас такими забавными глазами, дал круг – и в глубину.
– Ты ведь не жил здесь тогда, – сказала девушка.
– Да. Я тогда учился уже, заочно, а тут столяром работал. А жил-то я в деревне раньше, за Волгой. Сено косил, пахал. С матерью мы жили. Колодец был у нас. Помню, на хутор к нам девушка одна зашла. Заезжая. Туча большая в небе стояла. Такие тучи у нас перевалами называют.
– Перевалами?
– Да. Потому что стоит-стоит, а потом куда-нибудь перевалится. И девушка к нам на хутор пришла из-под тучи. И чуть в колодец не улетела.
Андрей сидел на корме, девушка сидела на самом носу лодки. Весла лежали на бортах. Девушка руки заложила за голову. Так они сидели вдалеке один от другого, а лодка покачивалась с кормы на нос.
– Ты полюбил ее? – спросила девушка.
– Я бы ее полюбил. Таких я тогда еще не видел.
– Что же вам помешало?
– Да ничего особенного. У нее жених оказался. И приехал.
На пригорке в усадьбе начал бить колокол. И каждый удар колокола уходил в свою особую сторону. И далеко уходил он, и пропадал в своей стороне навсегда. На усадьбе вспыхнул огонек. Вспыхнул и погас. И опять вспыхнул.
– Няня со своей лучиной, – сказала девушка.
За Маленцом опять послышался голос:
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
– Значит, поедешь скоро, – сказала девушка задумчиво.
– Не хочется мне уезжать, – сказал Андрей. – Давай поедом вместе.
– Я никуда не могу отсюда уехать, – сказала девушка и положила руки на колени.
– Поедем.
– Нет. А тебе ехать надо.
– Мне здесь так спокойно. – Андрей нагнулся и зачерпнул за бортом пригоршню воды.
Выпил воду.
Девушка тоже зачерпнула пригоршню за другим бортом. Тоже выпила.
– Теперь тебе уже не будет спокойно, – сказала она грустно.
– А тебе? – сказал Андрей.
Низкая тьма облаков рассеивалась, и в небе начали проступать, звезды. Заметно холодало.
– Там, на усадьбе, в доме окна большие, – негромко заговорила девушка. – Ночью встанешь у окна при таком разливе, а звезды все по воде рассыпаны. А зимой в камине гудит, и мороз на стеклах, и половицы поскрипывают.
По голосу чувствовалось, что девушка думает совсем не о том, о чем говорит. По разливу ходило течение. Оно развернуло лодку и медленно понесло по кругу.
– Теперь ты будешь счастливым, но жить тебе тревожно станет. Хотя ничего бояться не будешь, – сказала девушка.
– Не буду я счастливым.
– Ты помни обо мне, – сказала девушка. – Конечно, – сказал Андрей.
– Ты меня не забывай, – сказала девушка.
– Как же я тебя забуду? – сказал Андрей.
– Ты полетишь куда-нибудь?
– Не знаю.
– Если ты куда-нибудь полетишь, то обязательно обо мне помни. А я в это время буду о тебе думать. И мне за тебя будет страшно.
Девушка села на весла и начала грести. Она гребла и говорила, как бы размышляя вслух:
– Теперь ты будешь счастливый. Это делает человека неподвластным. Человек ничего другого просто уже не видит. Ему можно отпиливать руку, а он будет петь. И все станут думать, что он сошел с ума. И жалеть его станут. И бояться. Но ты этого не бойся, ты-то станешь сильным.
– Я все это время был счастливым, – сказал Андрей. – И сейчас я счастливый. Только мне тревожно.
– Не нужно сейчас тревожиться. – Девушка положила весла на борта. – А то, что ты был счастлив… Это просто так. Это еще не совсем счастье. Это – только начало. Ты был спокоен, и тебе казалось, что ты счастлив. А счастлив ты будешь тогда, когда не сможешь найти себе места. Но не заметишь счастливости. Ты помни обо мне, – попросила она еще раз.
Лодка подходила к берегу. Там, на горе, светились окна. Воздух сделался холодным, и ярко сияло электричество.
– Здесь, на горе, живет забавный человек, – сказала девушка и вздохнула. – Он себе кухню летнюю во дворе поставил. Ради шутки написал на ней: «Харчевня». И русалку нарисовал. Теперь ему беды хватает. Туристы, как придут, надпись увидят и валят. А дверь закрыта. Шум туристы поднимают, книгу жалоб требуют. Заведующего ищут. А ему это нравится.
– Я знаю, – сказал тихо Андрей.
– Я знаю, что знаешь, – сказала девушка.
Лодка подошла к берегу и въехала на траву. Девушка сошла на берег. Она отошла на несколько шагов и остановилась к лодке спиной. Андрей вытащил лодку далеко на сушу. Девушка продолжала стоять. Андрей подошел к ней и осторожно тронул за плечо. Девушка обернулась, приподняла руки и приблизила их к Андрею ладонями вперед. Андрей тоже поднял руки и приложил свои ладони к ладоням девушки. Ладони девушки вздрагивали, и Андрей увидел, что она плачет. Девушка плакала, но не опускала лицо.
– Иди, – сказала она быстро и пошла к лесу.
Андрей зашагал в гору.
– Андрей! – крикнула девушка из лесу. – Андрей!
И Андрей бросился на крик. Но услышал громкий бег. И уносился бег по лесу все дальше и дальше.
13
Андрей вернулся к дому. Начинало светать. Рассвет был хорошо заметен, потому что небо уже стояло чистым. И румянился легкий морозец. В комнате соседа гремел приемник. Андрей прошел к себе, не раздеваясь бросился на постель. Он заснул мгновенно.
Но во сне Андрей почувствовал тревогу. Будто стоит он на краю света…
Андрей проснулся и вышел на крыльцо. Сосед ходил по своему огороду, хозяйственно рассматривал грядки, держал в руках лопату и бодро напевал. Приемник в его комнате пел, и гремел музыкой телевизор. Возле крыльца валялась на земле маленькая ветка яблони. На ветке съежились распустившиеся и убитые морозом цветы.
Андрей вышел за калитку и направился на горку. На горке шумели сосны, а тени их длинные ложились далеко вниз, до самой воды. Разлив был громаден. Из Маленца на широкое течение разлива выносило лед. Течение кружило его и несло. И Андрей увидел на разливе небольшую льдину, а на льдине стоял человек. Человек стоял в коротком светлом пальто, на голове трепетал синий платок. Человек пристально смотрел со льдины в сторону горки.
– Ау, – тихо сказал Андрей.
Человек поднял руку и стал махать ему оттуда, с самой середины разлива.
– Ау, – сказал Андрей.
Человек снял с головы платок и стал махать платком. Льдину кружило и уносило все дальше. Скоро льдина совсем пропала из глаз.
И Андрея охватило неистовое беспокойство. Он побежал по горке. Потом остановился. Потом опять побежал. И остановился снова. Ему стало казаться, что со всех сторон на него смотрят. И зовут разными голосами. Смотрят рядом и смотрят издали. Зовут из-за леса и зовут из-за горизонта. Андрей стремительными шагами спустился с горы. Он шатал сильно и твердо. Он прошел мимо соседа, мимо дома, мимо поселка.
Он шагал через лес к автобусной остановке. В лесу гремела весна. Андрей шагал и почему-то все повторял слова, которых раньше никогда не слышал и не видел и даже не подозревал, что могут быть они на свете:
– И теперь, когда роса уже высохла на тропинке, я прикладываю ладонь к земле и долго слушаю удаляющееся тепло шагов этой замечательной девушки, которой мне больше никогда не придется увидеть.
1970 г.
