Текст книги "Одна на двоих жизнь (СИ)"

Автор книги: Юлия Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

– Интересно все-таки попробовать голосовое управление.

– В другой раз, Дан, – чуточку напрягается Эльви.

– Я бы хотел попробовать сейчас, почему нет, мы куда-то торопимся?

Краем глаза вижу, как ангар заполняется автоматчиками в серой с алым форме: не поймешь, то ли люди, то ли морфоиды. Да и какая разница.

– Вообще-то… – начинает Вера и осекается, когда я касаюсь ее щеки, стараясь делать это нежно. У нее гладкая кожа, и мои шершавые пальцы скользят по ней, как по атласу. Темные глаза немигающе смотрят на меня в полумраке кабины. Снаружи все заливает свет, смерть смотрит на нас дулами штурмовых винтовок, в грохоте работающих пока винтов я чувствую ее дыхание.

– Знаешь, там, в Нарланде, в этих долбанных лесах я почти любил тебя, Вера.

Она вздрагивает и подается мне навстречу, моя ладонь обнимает ее затылок. Рывок на себя, утыкаю ее лицо себе в плечо, Эльви даже не успевает выставить вперед руки, во второй руке у меня уже Верин «магнум», дуло смотрит ей в висок.

– Переключай на голосовое управление.

– Зачем ты так со мной, Дан? – укоризненно шепчет она мне в плечо.

– Делай, что говорю, если хочешь остаться в живых.

– Почему ты не спросил, что случилось с твоей семьей? Я все ждала вопроса.

– Голосовое управление, – я сжимаю ее затылок и поворачиваю лицом к панели управления, – если напортачишь – погибнем оба.

Тонкие пальцы уверенно скользят по сенсорной панели.

– Готово.

– Вводи координаты портала.

– Это самоубийство. Дан, погоди, ты совершаешь ошибку. Твои дети живы, они эвакуированы… мальчику сделали операцию…

– Вера, я долго ждать не буду.

– Ты псих!

– Знаю.

Она нехотя выполняет приказ, специально тянет время. К геликоптеру уже стянули группу захвата, мне кажется, я даже видел снайпера.

– Теперь свяжись с диспетчером и скажи, что тебя захватили в заложники.

– Я не стану этого делать, – твердо отвечает она.

– Тогда я убью тебя, а мне этого не хочется.

Вера плавно пожимает плечами.

– Выходит, я тебе хоть чуть-чуть дорога?

– Выходит, так.

Она в любой ситуации выглядит победителем, даже теперь. Не спеша, уверенным жестом приближает к губам микрофон, переводит в режим связи с диспетчером и повторяет нужную фразу.

– Пусть откроют шлюз и не стреляют, иначе я убью тебя и успею взорвать тут все к чертям.

Вера-Афина издевательски повторяет мою речь слово в слово.

Наступает шумная, стрекочущая тишина.

– Почему ты не спрашиваешь меня о своей Империи? – читаю почти по губам.

– Я скоро увижу все сам.

Внутри будто комок льда, знакомое чувство холодной ярости, ненависти, выпестованной временем. Месть снова становится смыслом моей бестолковой жизни.

– Ты снова хочешь в рабство, – грустно усмехается Вера, – нацепить сенсорный браслет, ловить террористов и гавкать по приказу хозяина.

– Это моя страна.

– Ее больше нет. Я избавила тебя от рабства, навсегда, Дан.

Произнеся эти жуткие в своем пафосе слова, она тянется ко мне. Губы касаются моих губ, я снова различаю соль. Резким ударом ноги Вера выбивает дверь, свет прожектора заливает кабину. Отвратное чувство, будто ты голый в душе, а туда нагрянула пожарная инспекция. Рывком перекидываю женщину на колени и крепче прижимаю пистолет к ее виску. Вера тяжело дышит, цепляется за мою руку, стремясь разжать захват. Одинокая очередь прошивает борт вертолета.

– Не стрелять, я убью заложника! – ору я, пытаясь перекричать шум.

– Заглуши двигатели, – кто-то командует в рупор, льющийся со всех сторон, свет мешает рассмотреть хоть что-нибудь.

– Шлюз, откройте шлюз и дайте нам уйти, иначе…

– Огонь!

Ошеломленный, я слепну от вспышек, голова разрывается от грохота. Вера больше не вырывается, и до меня, наконец, доходит: они решили стрелять через заложника. Ну и твари!

Тело женщины на моих коленях дважды дергается и обмякает. Я чувствую боль в ноге повыше колена и где-то в боку.

– Вверх! – кричу я, не надеясь на чудо – управлять голосовым адаптером я собирался с помощью Веры. Машина дергается и чуть подается вверх. Втягиваю в кабину тряпочно-безвольную Афину, от обшивки отскакивают пули. Боли не чувствую, но в голове начинает шуметь.

– Орудия к бою.

На дисплее высвечивается список. Мать вашу! Снова мой просчет. Корд, я так и не научился думать перед тем, как идти в атаку.

Больше ничего я не успеваю сделать. Лефтхэндовцы гранатометом срывают винт, вертолет падает, меня швыряет в дверцу, и она тут же распахивается.

– Не давайте ему потерять сознание! – кричит кто-то. Меня выдергивают из кабины и бросают на землю. В боку колет уже просто невыносимо, из носа капает кровь. Я пытаюсь перекатиться и подняться на четвереньки, но простреленная нога отказывается слушаться.

Без лишних церемоний меня укладывают на носилки, при попытке дернуться – получаю в лицо.

– Пришлите кого-нибудь убрать труп и металлолом, – голос командующего я уже научился отличать от других. Меня тащат на носилках, в глазах мутно, только серые плечи, алые пятна нашивок и режущий зрачки свет.

– Эй ты, не спи, – тошнотворная вонь нашатыря не дает мне отключиться и хоть на миг позабыть, какой я дурак.

========== Главы 19-20 ==========

Глава 19

Я не хотел, чтобы Вера погибла. Только не так, не из-за меня, не моим заложником. Признаться, в этот момент я впервые в жизни полностью теряю самообладание. Бессмысленно вырываюсь из рук санитаров, кровь хлещет из раны на бедре, каталка становится скользкой, но я продолжаю биться, как рыба в сети рыбака. Мне хочется стиснуть пальцы на чьем-нибудь горле, на чьем угодно – тут все враги.

– Спокойно, мистер, вам нужно лежать.

Чужое горло в пределах досягаемости: тонкое, женское, настолько хрупкое, что его можно сломать одним нажатием. Это неожиданно успокаивает.

Кто-то перетягивает мне ногу жгутом, кто-то вспарывает мокрую от крови одежду, но я вижу только женское лицо в ореоле яркого света.

– Все будет хорошо, – уверяет она и шепчет, – милый.

Я замираю, как кролик под гипнотическим взглядом удава, и уже не сопротивляюсь, когда мои руки прижимают к бортам каталки и на запястьях щелкают наручники.

– Лежите спокойно, иначе истечете кровью, – велит женщина, наклоняясь, чтобы посветить мне в зрачок. На грудь нацепляют кардиодатчик.

– Пульс сто двадцать три. Давление семьдесят на ноль…

– Готовьте кровь. Мистер, смотрите на меня, не закрывайте глаза. Смотрите на меня!

Перед глазами в серебристо-дымчатом мареве плывет ее лицо, пугающе похожее на кого-то родного, но бесконечно далекого. Сердце пропускает удар… и стучит дальше. По прозрачным трубкам течет густо-красная жидкость.

– Как его состояние? – раздается резкий мужской, тот – командирский, голос. – Он может говорить?

– Стабилизируется. Да, говорить может.

– Отлично, выйдите все.

Несколько минут никто не подходит ко мне, накатывает безразличие, и в тоже время остывшее от драки тело посещает масса неприятных ощущений: боль от ран, слабость и озноб. Я лежу и стучу зубами, не ожидая ничего и никого, просто чувствуя себя, как какое-нибудь дикое раненое животное.

– Плохо вам, Райт?

– Кто вы?

– Плохо, я вижу, – мой собеседник не спешит подойти, разглядывая меня со стороны, – надеюсь, вы не потеряете сознание прежде, чем я закончу говорить?

– И не надейтесь!

– Храбритесь? А вы молодец! Ладно, приступим к делу. Скажу вам честно, меня устраивает, что все так повернулось. Согласись вы сотрудничать с лефтхэндом, и мы потеряли бы бесценную возможность исследовать особенности вашего уникального организма. Вы, конечно, скажете, что это бесполезно, ведь лучшие нейрофизиологи Великой Оримской империи не сумели найти корень зла в вашем теле. Но у них не было тех возможностей, которые имеем мы. Здесь, в Акваториуме Шурта, вас не защитят гуманные оримские законы, и мои специалисты сумеют выбить из глубин вашего мозга все тайны.

О! Я вижу, вам страшно? Что ж, добровольное сотрудничество упростит нашу работу и сделает ваше дальнейшее пребывание на Шурте более комфортным.

– Обломись, собака! – отвечаю я.

Он делает шаг, его фигуру в деловом костюме (выпендривается, сволочь!) заливает яркий режущий глаза свет, и слезы текут уже ручьями, но у меня получается разглядеть вздернутый нос, широкое скуластое лицо, лоб с большими буграми. Теперь я его уже не спутаю ни с кем!

– Как грубо, – укоризненно качает он головой, – и совершенно бесполезно. Мы не знакомы, но я знаю о вас больше, чем вы сами знаете о себе. Вы – форменный психопат и убийца, ваши реакции на события не отличаются разнообразием, их легко предсказать. Вы сначала делаете, а потом долго и мучительно рефлексируете, часто приходя к совершенно нелогичным выводам. Возможно, причина в том, что вас все используют вслепую, как марионетку. Вы не умеете строить диалог с людьми, в этом все дело. Вы слышите только себя и тех тараканов, которые в большом количестве живут в вашей голове. И это не говоря о ярко выраженном сомнамбулизме, который предупреждает о грядущем слабоумии. В вашем роду не было больных шизофренией?

– Заткнись!

– Вот! Все, что вы можете – это огрызаться, не пытаясь пойти на контакт, выслушать собеседника.

– Чего тебе надо?

– Просто чтобы вы выслушали и обдумали мои слова. У вас будет время. Поговорите об этом с братом… Да-да, а вы думали, я не знаю? Ваша зацикленность на умершем родственнике тоже весьма интересна с точки зрения нейропсихических процессов…

– Сволочь! Какая же ты сволочь! – шепчу я с яростью, понимая, что меня разводят, как старшеклассницу на секс, но ничего не могу с собой поделать.

– Ну да, ну да, – он приближается и вдруг с силой вдавливает пальцы в пропитавшуюся кровью повязку на боку. Боль при этом такая резкая, что я не могу даже выдохнуть оставшийся в легких воздух. В глазах темнеет, пальцы, похожие на шило, буровят свежую рану.

– Сестра, – непринужденно окликает мой мучитель, – поменяйте повязку. До скорого свидания, мистер Райт, поправляйтесь скорее! Нас ждет долгое и плодотворное сотрудничество.

– Он просто провоцировал тебя, чтобы посмотреть на твои реакции, – спокойно объясняешь ты, когда этот выродок убирается, – у тебя в изголовье энцефалограф стоит. Вначале тебя напугали, потом разозлили, заставили испытывать стыд, а затем – сильную боль. У меня нехорошие подозрения, что в твоем бывшем секретном подразделении «М» имелся осведомитель.

– Это и я уже сообразил, – отзываюсь я. На меня накатывает усталая обреченность. По левому боку разливается жгучая боль, которая буквально сжигает меня дотла.

– Как думаешь, кто? Бэтти?

Похоже на то. Не хочется грешить на девчонку, но подозревать Веньяра или Рэндела кажется немыслимым.

Ты наклоняешься, поправляя простынь, накрывающую мою перетянутую бинтами грудь. В глазах мучительное сочувствие мешается с чем-то непонятным: стремлением ободрить, поддержать, теплотой и гордостью.

– Корд, он ведь прав, – с трудом сквозь сжатые ознобом зубы говорю я, – я психопат. Я вижу тебя, говорю с тобой, а они там, у мониторов, строят предположения и выдумывают диагнозы. Суки! Тебя ведь нет, правда?

– Как тебе угодно, братишка, – теплые ладони гладят мне лоб и щеки, к ним хочется прижаться, как в детстве к маминым, – Дан, ты весь горишь, лихорадка началась.

– Знаю. Холодно.

Ты отыскиваешь где-то одеяло, накрываешь меня до самого подбородка. Мои руки дергаются в исступленном желании дотронуться до тебя, взять за руку, дрожь не отпускает в тепле и будто даже усиливается. Ты мягко улыбаешься, когда мне удается сжать твою ладонь, садишься на краешек каталки.

– Помнишь, как-то ты сильно порезал руку? Шел десятый день после смерти мамы, ты случайно разбил ее любимую вазу с зимними цветами.

Помню, я ведь разревелся тогда, как ребенок. Пытался собрать осколки, чтобы склеить, будто это вернет и маму. А когда заметил порез на ладони, натекла уже целая лужица крови, я в ней весь был испачкан. Взглянул на руку, а там оголенное, уже не кровящее мясо.

– Я грохнулся в обморок.

– Помнишь свои ощущения в тот момент?

Сжимаю твою руку и старательно припоминаю, игнорируя озноб и боль. Было… странно. Меня будто обложили со всех сторон серыми ватными подушками, я упал в них и перестал чувствовать, хотя видел твое испуганное лицо и даже слышал ободряющие, успокаивающие слова, которые ты бормотал, перетаскивая меня на диван, устраивая на подушках. Ты не ругался из-за вазы, а кроме тебя, ругать меня было уже некому. Мы ведь остались одни.

– Помню.

– Дан, послушай. Я так старался, так старался держать тебя в стороне от всего этого! Но ничего не вышло, они добрались до тебя и, возможно, будут пытаться получить силой ту информацию, о которой ты не имеешь понятия. Ты меня понимаешь?

Господи, что творится? Ты… я никогда не видел тебя в таком отчаянии, никогда не видел такого страдания на твоем лице. Это из-за меня, Корд? Не надо, не терзайся, ты не виноват!

– Я понимаю, не переживай.

Ты всегда был моим кумиром. Из нас двоих тебе достались все таланты, ты был гордостью родителей, и моей гордостью. Я хвастался своим старшим братом, я равнялся на тебя, я бы душу продал, чтобы хоть чуточку быть на тебя похожим. Брат…

– Дан, если тебя начнут пытать, просто потеряй сознание. Вспомни свои ощущения. Просто отключись, ладно?

– Зачем?

– Так нужно, – и после продолжительного молчания, – так я смогу помочь тебе. Нам обоим.

Глава 20

Больше всего меня беспокоят яркие лампы. Из целой массы неприятных ощущений только слепящий свет мешает мне окончательно вырубиться. Сотрясающий тело озноб как-то неожиданно превратился в жар, боль оставила в покое бок и голодным псом вцепилась в ногу, я скинул одеяло и теперь лежу под этими долбанными лампами в разодранной серой рубахе и рваных штанах.

– Ай-яй-яй, мистер, – качает головой уже знакомая мне женщина, – зачем же тревожить раны, вы и так совсем слабы.

Она поднимает одеяло и накрывает меня.

– Жарко, дайте воды.

Некоторое время она напряженно молчит, потом признается:

– Мне запрещено давать вам воду.

– Понятно, пытки уже начались.

Она не отвечает, только поправляет и без того идеально лежащее одеяло. Она мне сочувствует.

Спустя минуту слышится мягкий шелест отъезжающей в сторону двери бокса.

– А, вам уже лучше, Райт?

Мой мучитель появляется в поле зрения, перекрывая свет, давая измученным глазам отдых. У меня нет сил вглядываться в его лицо, запоминать черты, мне хочется просто исчезнуть. Чтобы меня не было. Чтобы мне не пришлось пройти через пытки. Я ждал их, когда соглашался стать заложником террористов, и я почти уверился, что страшная судьба миновала меня, когда встретился с Верой. Теперь я лежу прикованный, и страшный призрак боли мерещится мне в наклонившемся человеке.

– Сестра, приготовьте инструмент.

Господи, помоги мне вынести!

Кончиком языка касаюсь имплантата с пиралгезином и… вспоминаю твои слова.

– Мистер Райт, не прикидывайтесь бревном, я вижу, вы не спите.

Приходится открыть глаза.

– Чего тебе надо?

– Вы настроились на диалог? Время не ждет, ваши ответы на мои вопросы могут решить судьбу империи, поэтому советую напрячь память и рассказать мне все, что вспомните. В противном случае…

– А если я ничего не знаю?

– Я определенно пойму, если вы соврете. Эти маленькие электроды дадут мне знать, когда вы захотите утаить от меня нечто важное.

Чтоб его! Как назло голова не соображает, тело отказывается работать в форсажном режиме, от напряжения ломота разливается по всем мышцам.

– Скажите, Райт, вы никогда не завидовали брату? Нет?

– Пошел ты на хрен!

– Какой предсказуемый ответ. Значит, все-таки завидовали. Оно и понятно: выпускник академии, сразу зачисленный в элитный полк, и вы – едва осиливший кадетский корпус и летные курсы, прозябающий в дальних от столицы гарнизонах. В этом есть какая-то несправедливость, особенно острая оттого, что брат не посвящал вас в свои дела.

Снова прикрываю глаза, видеть черный силуэт в ореоле белого электрического огня невыносимо. Все мысли сосредоточены в ожидании вопросов, в ожидании пыток, чего-то еще, какого-то разрешения ситуации. А эта паскуда все льет и льет воду. Красуется перед медсестричкой, извращенец.

– Вы ведь совсем ничего не знаете о событиях декабря 64-го, как раз накануне Буцалльского восстания? Корд не делился с вами подробностями короткой вылазки в дальние миры?

– Нет.

Это совершенно точно. Я хорошо помню тот год, декабрь был жутко слякотным. Я по уши влюбился в одну девчонку и даже отметил с ее семьей Рождество, а когда брат позвонил и смущенно извинился, что пропал, даже удивился сам себе: из головы напрочь вылетело его поздравить. Это в Рождество-то!

– Я верю вам, Райт. Но мне нужно получить ответ, поэтому вам придется вспомнить.

– Вспомнить что? – не доходит до меня. При всем желании я не смогу в деталях вспомнить тот разговор, да и уверен, что брат не сообщил ничего важного.

– Сестра, давайте разряд.

Это странное ощущение: будто от макушки вдоль позвоночника протянут провод и его заставляют мелко и противно вибрировать. Вибрация отзывается в израненном теле глубинной подсознательной болью.

– Ну как, память освежилась?

Силуэт перед глазами плывет, дрожь возобновляется, и я уже не контролирую трясущиеся руки.

– Райт, не засыпать! Я здесь! Вспоминайте, проект «Антиморф», 64-й… Похоже, ему мало. Добавьте.

Я сжимаюсь в ожидании, и все равно боль оказывается сильнее, чем я могу вынести. Теперь меня колотит так, что дребезжит каталка и лязгают наручники.

– Райт! Вы здесь? Черт, почему он не отключается?

– Не знаю, сэр. Этот разряд сильнее того, который он получал на полигоне.

– А если…?

– Вы превратите его в «овощ», сэр.

– Сделайте что-нибудь, чтобы это прекратить, – досадливо кидает мой инквизитор.

Я смутно ощущаю, что голову мне поворачивают набок, раскрывают рот, чтобы не задохнулся. Укола не чувствую, но дрожь как-то резко прекращается.

– Это все еще его волны?

– Да, сэр, – отвечает медсестра полным скорби голосом.

Мучитель наклоняется надо мной, будто энтомолог над редкой бабочкой, долго молчит, потом роняет:

– Какой вы неугомонный, Райт. Придется действовать по старинке.

Раздается металлический звон. Мучитель отчего-то медлит, тянет нервы, наматывая на кулак, чтобы побольнее ударить. Ожидание становится настолько невыносимым, что мое горло непроизвольно выпускает стон. Тут же из бездны света появляется добросердечная медсестра, ласково смачивает губы ватным тампоном. Я отвлекаюсь на это действие, пытаюсь облизать стянутые коркой губы, на которых еще остались капельки влаги. И тем более неожиданным становится захват мучителя: он резко прижимает мою стопу к каталке и бьет по суставу большого пальца чем-то тупым и тяжелым. От резкой боли перехватывает дыхания, я хватаю воздух ртом, как рыба, но он застревает в горле, не проходит, я давлюсь им.

– Тише, тише, – мягкие руки убийственным контрастом поглаживают мне лоб и щеки, – дышите, мистер.

– Все еще нет?

– Нет, сэр.

Мучитель снова склоняется ко мне.

– Не хочу вас калечить, Райт. Не вынуждайте меня, на рудниках Заккара не очень-то приветствуют инвалидов.

Он склоняется так низко, что я чувствую на щеке теплое дыхание, могу видеть зеленоватые в крапинку радужки и расширенные зрачки монстра.

– Впрочем, одноглазый шахтер ничем не хуже двуглазого. Не правда ли, сестра?

Он чуть отстраняется, и будто в кошмарном сне я вижу нацеленный мне в глаз скальпель. Узкий в разрезе, тускло поблескивающий, смертоносный.

Тяжелый душный ужас сдавливает грудь. Меня парализует животный страх. Голос дрожит и будто вовсе не мой:

– Чего тебе надо?

– Чего надо? Так и не понял? Отрубись уже, сука! Я не с тобой разговариваю!

Он замахивается скальпелем, я касаюсь языком имплантата в зубе. Я хочу умереть. Умереть за секунду до удара. Исчезнуть и не почувствовать… меня качает. Я будто плыву на надувном матрасе по волнам, а лампы кружатся, кружатся…

– Есть! – восклицает медсестра. – Тета-волны. Мозговая активность в пределах нормы.

– Ну, наконец-то.

Я замираю. Я не чувствую боли. Не узнаю своего ровного, безмятежно-спокойного голоса.

– Кто вы? Откуда информация о проекте?

Неужели это я только что раскрывал рот, как выброшенный на берег дельфин, трясся от ужаса, пускал слюни после электрошока?

– Здравствуйте, подполковник, – насмешливо произносит мучитель, – бывший старший консультант по безопасности Его бывшего Императорского Величества. Глава бывшего отдела собственной безопасности Оримы. Кеннет Смит, к вашим услугам.

– Что вам нужно?

– Информацию о проекте, всю, которую вы имеете.

– Каковы гарантии?

– Жизнь.

– И свобода?

– Это как получится, – ухмыляется Смит.

– Хорошо. Слушайте. В декабре 64-го мы обнаружили неиспользовавшийся прежде портал второго перекрестка. Условно-пригодный для жизни мир. Уровень безопасности минус четыре. Наши ученые смогли установить морфологическую связь местных обитателей мира Z:17 с неземной формой жизни под названием «морфоид». Созданная позже экспериментальная группа испытала на себе воздействие условий обитания данного мира. Проект «Антиморф» был разработан отделом по борьбе с терроризмом, работа проводилась на полигоне Z:17 с целью создания у бойцов иммунитета к гипнотическим атакам противника.

– Кто координатор проекта?

– Я был в первой экспериментальной группе, на тот момент координатором являлся профессор Ольсен из университета психолингвистических технологий. В ходе эксперимента группа подверглась нападению и практически вся была истреблена. Ольсена отстранили, кто назначен новым координатором – мне не известно.

– Вы один выжили в том эксперименте?

– Да.

– Вам известно, чем закончились дальнейшие попытки?

Секундная заминка, взгляд Смита на монитор энцефалографа.

– Да. Я слышал, они увенчались успехом, но больше никакой информации о проекте «Антиморф» я не имею.

– Можете припомнить координаты мира?

Смит неотрывно глядит на монитор.

– Да, могу.

========== Главы 21-22 ==========

Глава 21

Все в этом мире познается через сравнение. Грешил на яркий свет – оказался в кромешной темноте. Измученные глаза, наконец, получили отдых, натянутые до предела нервы провисли, как перерезанные провода, только озноб не прекратился, но с этим смириться можно. И безымянная медсестра все-таки добрая, да: вкатила напоследок каких-то уколов, которые заставили притихнуть боль. Не поправлюсь, так хоть высплюсь в этой зарешеченной темноте.

Далекие шаги, какой-то шорох, трудное шумное дыхание – мое собственное… Вроде так устал, а уснуть не выходит. Странное осознание, догадка, после которой положено хлопнуть ладонью по лбу и крикнуть: «Эврика!», щемящая, замешанная на тоске радость и досада оттого, что поздно понял.

С трудом заставляю себя пошевелиться, лечь на правый – не раненный – бок. Меня водворили в крошечную одиночку молчаливые тюремщики, но приковывать не стали, видно, решили, что слишком слаб.

В темноте различаю знакомый силуэт. Черт, да я бы узнал тебя с закрытыми глазами.

– Этот урод сказал правду. Меня так и норовят использовать вслепую.

– Дан…

– Долго ты еще собирался вешать мне на уши лапшу?

Ты молчишь, покаянно повесив голову.

– Я… не хотел вмешиваться в твою жизнь. Мы всегда стремимся сделать, как лучше, а выходит…

– Не как лучше, – завершаю я фразу. – Корд, ты – мой брат. Я люблю тебя, и мне уже не десять. Перестань меня щадить.

Ты некоторое время молчишь, я замираю в ожидании, но это ожидание нечета тому, в пыточной. Тюремная камера в проклятой плавучей крепости наполняется сокровенным, каким-то уютным теплом, будто мы дома, просто выключили свет и сидим в темноте на диване в гостиной.

– Хорошо. Ты прав, я расскажу тебе все. Подпиской о неразглашении я больше не связан, а ты имеешь право знать. После заккарийской компании и инцидента с летающим госпиталем мне поступило предложение перейти в службу внешней безопасности РУ. Кампания «Антиморф» стала приоритетным направлением работы рэушников, и им требовались люди, имеющие хоть какой-то опыт контактов с нелюдью.

– А как же… Буцалло, Арбе, Ходхольм? Черная среда, Шерли, второй батальон, твои награды – все это фальсификация?

– Нет, конечно, – посмеиваешься ты, – ребят в группу «Антиморф» набирали из разных подразделений. Задействовали не часто. Кроме того, после Заккара Форка уже был под подозрением, его нельзя было оставить без пригляда. Нарланд, живо заинтересовавший генерала, мы разрабатывали два года. Штормзвейг изо всех сил препятствовал, правительство молчало, министерство обороны стремительно сворачивало все военные проекты. Мы смогли найти базу, внедрили всюду своих людей, мы почти накрыли всю сеть, но лефтхэнд сыграл иначе, чем мы ожидали. Признаться, я поражен масштабом их деятельности.

Как же у тебя все просто, брат! Ты стоишь здесь, рассказываешь, как по писаному про морфоидов, нарьягов, заккарийцев. Ты понимаешь, что мне плевать, словами Жано, с Эйфелевой башни на всю эту свору? Ты понимаешь, что разорвал мне душу на части?

– Скажи, Корд. Не для протокола, просто, по-братски. Ты ведь мог хотя бы намекнуть, что собираешься пройти тот гребаный портал и встретиться с Алвано?

– Не с Алвано, с осведомителем…

– Один черт! Я же считал себя твоим убийцей. Я же чуть в петлю не влез, меня из кожи выворачивало от чувства вины…

– Я знаю, – очень-очень тихо говоришь ты, – поверь.

Нет, все-таки мы разные. Ты стальной, а я – нет. Ты можешь говорить сейчас спокойно, а я стискиваю до боли кулаки и готов реветь, будто мне снова десять.

– Я помню, – шепчешь ты, – как моя голова лежала у тебя на коленях. Твои обожженные на солнце щеки, как их жгло. Мне казалось, это ужасно больно. Твое разочарование во мне. Я не бессмертный, Дан.

Я молчу. Думаю, говорить больше не имеет смысла: ты и так читаешь меня, как раскрытую книгу. Но ты преисполнен решимости добить меня и продолжаешь свою фантасмагорическую исповедь.

– Меньше всего я желал бы оказаться в такой ловушке. Наверное, в твоей затянувшейся депрессии была моя вина, ты звал меня, даже когда спал. А я не мог прийти. Я хотел, чтобы у тебя была нормальная жизнь, чтобы ты женился на Лине, любил ее, звал ночами ее. Время шло, но никакого избавления не наступало. Это было хуже ада.

– Тебе со мной… хуже, чем в аду? – уязвлено любопытствую я.

– Да, – твердо и без раздумий отвечаешь ты, – изо дня в день мучить родного человека – пытка, поверь.

– Я тоже мучил тебя?

– Не знаю.

Ты молчишь долго, слишком долго, где-то вдали коридоров гасят свет, и теперь не видно даже твоего силуэта.

– Дан, я не хотел вмешиваться. И не сделал бы этого, если бы ты не попал в критическую ситуацию.

Не хотел, ага, как будто ты не знаешь, что мое главное умение в жизни – это способность влипать в разные критические ситуации.

– Ну, тогда спасибо, что вмешался, – улыбаюсь я и остро жалею, что ты не видишь моей улыбки, – ты ж, получается, мой ангел-хранитель?

– Получается так, – соглашаешься ты, в твоем голосе больше нет этой дурацкой неуместной скорби. А я… если бы ты знал, как я сейчас рад!

– Мы были отличной командой, правда?

– Правда.

Нет, в самом деле, я давно уже не чувствовал себя таким счастливым и спокойным одновременно. Тягостное, ничем не разбавляемое, никогда не исчезавшее ощущение одиночества вдруг растворилось в волнах тепла и покоя.

– И что мы будем теперь делать? – на правах младшего я жду от тебя конструктивных предложений. А лучше даже ультимативных приказов. Да к черту, устал я один принимать решения за всех, хочу опереться на твое сильное плечо и не думать, просто действовать.

– Мы ведь раскатаем их в железный блин?

Ты неопределенно хмыкаешь.

– Для начала желательно оказаться на свободе, а ты свой шанс успешно продолбал.

– Ага, а интересно, как бы действовал ты?

– Ты уже и сам догадался: голосовое управление.

– А портал?

– Двоечник бестолковый! Достаточно взорвать ракету с ядерной боеголовкой в непосредственной близи, портал сам собой притянет объект за счет разницы потенциалов. У тебя было шестнадцать ракет.

– Меня расстреляли бы раньше!

– Кто не рискует, – философски замечаешь ты, – зато теперь ты валяешься здесь как, прости за откровенность, отработанный материал.

– Ладно, – вынужденно вздыхаю я, – ты прав. И что дальше?

– Ничего. Ждать момента и постараться не загнуться от заражения. Похоже, у тебя неслабая лихорадка.

И в этом ты тоже прав. К сожалению, израненному телу не до ликования осчастливленной души. Меня снова начинает знобить, и раны, постепенно отходящие от заморозки, горят столь нестерпимой болью, что я машинально ощупываю капсулу с пиралгезином.

– Потерпи, – шепчешь ты мне на ухо, обдавая щеку теплым дыханием. Сухие шершавые ладони сжимают и мягко гладят виски, успокаивая нервы. Черт, ну и расслабился я, это же всего-то две царапины, бывало и хуже. Да, еще стопа, там, похоже, перелом. Раздуло, как при гангрене, но зато не слишком больно, если не шевелиться. Хуже, что дырки от пуль все еще сочатся сукровицей, и в этой шуртской клоаке легко подхватить какую-нибудь смертельную заразу. Доза самого фигового антибиотика могла бы спасти положение, да.

На этой замечательно мысли я неожиданно выключаюсь и даже умудряюсь поспать. Видно, предел терпения организма уже наступил. Мне ничего не снится, я почти не ощущаю жара, просто лишившись от усталости всяческой чувствительности. Мне удается немного восстановить силы, потому что в момент, когда гулкую тишину тюрьмы разбавляет какой-то странный звук – вроде громкого чмоканья, у меня получается рывком оторвать плечи от лежанки и выкинуть вперед руку. Ладонь упирается в кого-то вполне материального, но подумать, кто бы это мог быть, я просто не успеваю, тая и сползая обратно на койку под взглядом голодных кровавых глаз.

Глава 22

У меня не слишком богатое воображение, да и после заккарийского вояжа прошло много времени, но почему-то мне казалось, что изо рта кровососа должно обязательно вонять гниющим мясом. Первым, после испуга, чувством становится изумление, потому что зубастая тварь обдает меня мятным дыханием и не торопится вцепиться в горло. Признаться, больше всего я боялся, что это будет суморф, и сейчас накатит жуткое ощущение нереальности, мутности, искривления пространства, скручивающая боль вывернет суставы из капсул и заставит все нервы гореть огнем.

Но меня лишь слегка повело, когда попытался приподнять голову. Тварь, упирающаяся одной рукой мне в грудь, вторую впечатала в лоб, так что я долбанулся затылком о край лежанки. Зубы клацнули, как у голодного аллигатора – мои зубы, не кровососа.

– Действительно, крепкий… Тшшш, молчи, – свистящим шепотом сказал морфоид, – цедить тебя я не собираюсь.

После некоторого количества тренировок в РУ (и учитывая подготовку брата), мне на раз удается справляться с гипнозом морфоидов. Но сейчас почему-то желания спорить и сопротивляться не возникает. Странная тварь молча смотрит на меня, не предпринимая попыток обескровить.