Текст книги "Одна на двоих жизнь (СИ)"

Автор книги: Юлия Гай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

– Что-то такое, что на трезвую голову рассказать невозможно?

– Зришь в корень, друг мой! – невесело смеется Мэри, принимает из моих рук бокал и задумчиво крутит в худых пальцах. Колечко болтается на безымянном, руки у нее такие хрупкие, что, наверное, не нашлось подходящего кольца.

– Посоветовать тебе хорошего ювелира?

– Нет, – отмахивается Мэри, делает глоток, – пускай болтается. И давай…

– Давай.

– За тех, кто навсегда в нашем сердце, – наши бокалы сталкиваются. Тост не меняется из года в год. Хоть что-то в этой жизни остается неизменным.

Мэри поправляет сползшую лямку легкомысленного топика и ставит бокал на пол, собираясь с мыслями.

– В общем, – говорит она, – есть у нас такой мистер Нордстром из Лигонского университета. Не из военных: к нам, как лаборатории под Нар-Крид взорвали, стали и штатских пригонять. Да они и сами рвались, такая диковина – реликтовый народ, магические практики, жертвоприношения… И все это в современном мире. В общем, от всякого рода спецов продохнуть стало невозможно. Каждый камушек, каждую вонючую свечку изучили. А этот Нордстром как раз специализировался на племенных обрядах нарьягов, благо народ, хоть и реликтовый, а письменностью и технологиями владеет. Осталось много записей, и сами жрецы только поначалу гордо молчали, а потом стали очень даже охотно контактировать с военными. Да и ученым все свои тайны выкладывали, некоторые не очень понимали ху из ху. Так что я у него спросила. Он сначала не хотел рассказывать, все интересовался, откуда я знаю про этот обряд.

– Ты же ему не рассказала обо мне?

– С ума сошел? Кто бы поверил?

– Рагварн поверил.

– Командор крепкий мужик, – с уважением кивает Мэри, – а я вот, когда ты мне признался, неделю только со снотворным засыпала. Ты слушаешь дальше?

– Слушаю, – делаю большой глоток и тоже отставляю бокал. Руки закидываю за голову, чтобы не выдать волнение.

– Когда я попросила Нордстрома рассказать про обряд, оказалось, что он сам не до конца вник в его суть. Позвал переводчика, попросил килограмм шоколада – у меня, заметь. Так что с тебя шоколад.

– Как скажешь.

Мы оба делаем вид, что ничего особенного в этом разговоре нет.

– Прижали одного из жрецов, из тех, кто постарше, хотя по ним не поймешь… Короче, он сказал, что обряд «обретения духа» у них из разряда сакральных, то есть происходит все внутри одного рода.

– В каком смысле?

– Ну, в семье, или небольшом сообществе, где все друг другу родственники.

– У них же не было семей, они детей забирали в деревнях, – удивляюсь я, вспомнив рассказы Шику и Тани.

– В последние несколько десятилетий так и было, но прежде нарьяги жили большими семьями, кланами. И правильно твой обряд называется «обретение духа рода», чувствуешь разницу?

– Пока не очень.

Сердце колотится, что-то темное, душное поднимается изнутри. Хотя сейчас-то чего бояться? Все самое страшное, что могло произойти, давно произошло.

– Как объяснил жрец, нарьяги шли на это добровольно. Чтобы защитить семью. Обычно почетная роль доставалась главе рода или его старшему сыну, то есть самому сильному, храброму и прозорливому мужчине клана. В результате обряда жертва умирала, а дух навечно оставался привязанным к своему роду. Считалось, что дух мог определенным образом влиять на события, предупреждать об опасности, давать советы. Есть версия, что дух рода может превращаться в тотемное животное и в таком вполне материальном виде вмешиваться в события, но наш консультант в это не особо верил.

Что ж, нечто подобное я и подозревал.

– Значит, случаев проведения обряда на пленных врагах не было?

Мэри качает головой с невыразимым сочувствием на лице.

– Говорю же, обряд очень специфичный. Он не имеет отношения к пыткам как таковым, потому что жертва идет на смерть по своей воле. Этакий камикадзе, понимаешь?

– Понимаю. Не могу понять только, почему эта чертовщина произошла со мной. Вот так живешь закостенелым материалистом, а потом…

– Давай за это выпьем, – Мэри протягивает бокал, а я, разливая мартини, думаю, что стало причиной случившемуся. Камфу ошибся с ритуалом? Шику правильно молился? Или виной всему вырвавшееся в бреду обещание: «я вернусь»? А может, вселенная вообще так устроена, чтобы после смерти мы возвращались к тем, кого не хотим оставлять?

Мэри касается своим бокалом моего и придвигается поближе.

– Страшно было? – ее зрачки расширены так, что не видно радужки.

– Страшно, – признаюсь я, не в силах сейчас кривить душой, – и больно.

Вздрогнув, она проливает мартини на ковер.

– Дан говорил, у тебя была капсула пиралгезина?

К счастью, Дан верил в сказку про пиралгезин. Он всегда верил моим словам сразу и до конца.

– Была. Но ты же понимаешь?…

– Ни один препарат не действует трое суток, – медленно произносит она. – Когда ты?…

– Я раскусил капсулу, когда жрец взял нож. Но последние часы…

– Нет, ничего больше не говори! Я хочу спать по ночам!

– Хорошо, не буду.

Мэри протягивает руку и гладит меня по щеке. Кажется, первый раз за те два десятка лет, что мы знакомы.

– Смотрю на тебя, Корд, и радуюсь, что Мэтт просто умер. Без затей и обрядов.

– Ему повезло. У нас, Райтов, ничего не бывает просто.

– Это уж точно.

Бутылка показывает дно, наступает момент, когда можно уже говорить обо всем на свете.

– Вики не знает?

– Нет, конечно. Ей и без того досталось. Еще одной потери ей не вынести.

– Раньше надо было думать! – сердито срезает Мэри. – Когда полез во всю эту мерзопакость и позволил себя убить!

– Будто у меня был выбор?

Был. Не надо врать самому себе, Корд. Можно было принять долгожданное предложение генерала Клеммана и перейти в оримский военно-воздушный корпус. Летать, как мечтал с детства. Но к тому времени я уже выбрался из Z:17 и знал, что Форка связан с террористами. Отступать было некуда.

Вот и полез, и брата потянул.

– Расскажи, как это было, – просит Мэри, – ну правда, кому ты еще расскажешь, если не мне?

Не уверен, что хочу вообще кому-то об этом рассказывать. Слишком уж личная, слишком… неправдоподобная история вышла. Интересно, если бы мне при жизни кто-то поведал такое, что бы я сделал? Покрутил пальцем у виска?

– Я не понял сначала ничего. Можно сказать, в шоке был. Давай свой бокал.

– А еще есть?

– Нет, больше нет. Хватит нам. В общем, я видел все глазами Дана. Было странно. Жутко. В первый вечер, вернувшись домой, он закрылся в ванной и плакал. А потом уснул. Я боялся, что он наложит на себя руки, тогда я еще не знал, что могу с ним говорить. Вернее, что он меня услышит.

– Господи!

– Он думал, что я – галлюцинация, что он сходит с ума. Лина наняла ему психоаналитика. Может, это бы помогло, если б я не мучил его своим присутствием?

– Едва ли. Дан любил тебя больше всех на свете. Ты был его кумиром, он так на тебя смотрел… Без тебя он стал словно осиротевший ребенок, совсем расклеился, – у Мэри дрожат губы. Не стоило сейчас поднимать эту тему.

– Я должен был молчать. Он бы привык.

Мэри часто моргает, отгоняя подступившие слезы. Смотрит на меня остро и с интересом, будто пытается найти в моем – вернее, твоем – лице какой-то ответ.

– А что, если Дан… ну, тоже молчит?

Меня прошибает горячей волной. Вдруг она права? Способен ли мой младший на такое?

– Прости, я отойду на минуту, – как во сне встаю на ноги и почти бегом поднимаюсь наверх, в нашу с Ви спальню. В зеркале отражаешься ты. Первое время я не мог смотреть в зеркало, оно убивало меня. Потом привык, настолько, насколько вообще возможно к этому привыкнуть. Наверное, так себя чувствуют люди, близкие которых пропадают без вести.

– Дан, – я касаюсь пальцами отражения в зеркале, – подай мне знак, если ты здесь. Я оценил твое благородство, младший, но так не пойдет. Ты нужен мне, сейчас особенно. Не тебе решать, как лучше для нас обоих, в конце концов, это же я подставился? Вернись.

Но зеркало хранит молчание. В твоих глазах больше нет тех веселых чертенят, которые жили там раньше. Я не умею так забавно скалить зубы и небрежно взъерошивать и без того торчащие на макушке волосы. Я скучаю по тебе, младший.

Мэри лежит на ковре, вытянувшись в какой-то очередной асане. Услышав мои шаги, она приоткрывает один глаз.

– Сейчас бы кофе.

– Как скажешь.

– Ты хотел со мной о чем-то поговорить? Деловые предложения принято обсуждать на трезвую голову.

Пьем кофе на кухне. Мэри накинула на голые плечи шерстяной жакет, подвернула одну ногу под себя и болтает другой. Кажется, она совершенно расслаблена и спокойна, но я не позволяю обмануть себя.

– Значит, твоя ссылка закончилась?

– Закончилась, и ко мне наконец прислушались на самом верху.

– Неужели ты достучался до военного совета?

– После того, как оримский генерал едва не выпустил ядерные боеголовки на мирные города? Еще бы! Они проглотили все, что я им высказал, и даже дали мне карт-бланш.

– Ненормальный! – восхищенно качает головой Мэри. – Ставить условия Самому. Ладно, и что ты собираешься делать?

– Для начала мне нужны надежные люди. Полностью надежные, понимаешь?

– И ты поэтому купил мой любимый коллекционный мартини? – смеется Мэри.

– Конечно, а ты что подумала? – поддерживаю я шутку. – Так ты со мной?

– Дай подумать, – улыбка тускнеет, Мэри сдвигает брови и в задумчивости трет подбородок, – я как никто хочу помочь тебе, Корд. Но в своей надежности не уверена.

– В чем именно? Думаешь, я попрошу то, что разойдется с приказом командования?

– Не в этом дело. Наверняка, Рагварн с тебя пылинки сдувает, после того как ты спас Балканы.

– Ну… не то чтобы сдувает. Но сейчас он готов дать мне все, что я попрошу. Нужно пользоваться моментом.

– А если на меня… – у Мэри в предвкушении загораются глаза, но сомнения пока сильнее, – подействуют гипнозом? Боюсь, я – ненадежный союзник.

– Это несущественно, – успокаиваю я подругу, – у нас есть способ определить, подвергался ли человек гипноатаке. И, если хочешь, я научу тебя защищаться. Хочешь?

– Хочу, – соглашается она, – научи.

– Научу.

Мэри испытующе смотрит мне в глаза.

– А теперь главный вопрос: для чего я тебе понадобилась? Скромный биолог, ничего не понимающий в нейрофизиологии и прочей чертовщине…

– Доктор биологических наук и лучший микробиолог разведуправления Оримы, – в тон ей отвечаю я, – мне нужна именно ты. Но, Мэри, предупреждаю: даже если ты не согласишься, этот разговор должен остаться между нами.

– Нееет! – тянет она, откидываясь на спинку стула. – Это же не то, о чем я подумала?

– Видимо, то. Хватит нам защищаться от этих тварей, пора нанести сокрушительный удар.

– Это незаконно!

– Это необходимо. Я пойму, если ты откажешься, но…

– Но сам пойдешь до конца, да? – вздыхает она. По ее взгляду я понимаю, что победил.

– Я дам тебе лабораторию, обеспечу охрану, полную секретность…

– Сроки? – перебивает она.

– Сколько потребуется. Главное, сделай это. Ты… со мной, Мэри?

Она протягивает чашечку, и я послушно наливаю крепкий, ароматный кофе. Такой, как она любит.

– Конечно, я с тобой, Корд.

Глава 2

Штормзвейг. Сентябрь 976 года.

Знаешь, каким было первое в жизни ответственное дело, которое мне поручили?

Слышать тебя. Наши комнаты находились рядом – дверь в дверь, а родительская спальня была дальше по коридору, поэтому я был первым, кого ты звал, если просыпался ночью.

Я всегда тебя слышал. Через дверь детской, в телефонную трубку, находясь от тебя за множество миров. Даже с того света.

Я прихожу в себя в госпитале и не слышу тебя. Ни твоего голоса, ни твоих мыслей в раскалывающейся голове. Ничего.

Открываю глаза, вижу белый потолок, слышу какой-то надрывный писк, ощущаю что-то инородное во рту и горле – жесткое, мешающее дышать. Чувствую боль, онемение пальцев, что-то тугое на голове – изрядно забытые вещи. Кто-то оказывается рядом. Женский голос, бодрый и спокойный, звучит отчетливо, но я не пытаюсь разобрать слов. Потом горло освобождается, и я делаю вдох, вспоминая, что принято чувствовать, когда дышишь. Становится темнее – это вокруг собираются люди, помещение заполняется голосами. Только одного голоса, самого привычного, знакомого и нужного, я не слышу.

В панике кручу головой, отыскивая хоть одно знакомое лицо. Оно сразу же и появляется – Жан Веньяр склоняется надо мной с тревожной радостью на лице:

– Долго же ты валялся, старик! Я задолбался отдуваться один за нас двоих. О нет! Только не говори, что не узнал меня!

– Жан, – говорю я, и он облегченно вздыхает, обдавая меня запахом табака, видимо, не так давно выходил перекурить.

Давно он тут торчит? Сколько времени прошло после захвата «Феникса»? И где мы находимся?

Жано оттесняют врачи. Он обещает вернуться с Вики и убеждает меня, что я выгляжу уже не так отстойно, как перед ранением. Дыра во лбу не в счет, все равно она под повязкой.

Клоун, блин!

Следующие несколько часов мной занимаются доктора. Светят в глаза, слушают сердце, везут на томограф, снимают энцефалограмму. Я замечаю растерянность, с которой они переглядываются, но меня беспокоит другое – я до сих пор не слышу тебя. Что за шутки, брат? Почему ТЫ не приходишь в себя?

Когда меня наконец оставляют в покое, я зову тебя. Раньше такого не было – чтобы я совсем не ощущал твоего присутствия. Но раньше ты не получал пулю в голову.

– Дан. Дан. Дан!

Тишина. Я ничем не могу тебе помочь. Мне остается лишь ждать.

Ты не возвращаешься ни на следующий день, ни на следующей неделе. Растерянность докторов сменяется нездоровым любопытством. От меня скрывают причину, но всезнающий Жан выдает мне «страшную» тайну. Оказывается, пуля Смита не только не задела жизненно-важных центров, но и вообще никак не сказалась на мозговой активности. Если бы не входное отверстие и отчетливо заметный на рентгене кусок расплющенного металла в твоей черепной коробке, можно было бы подумать, что ничего не было. Собранный консилиум долго совещается и большинством голосов решает не трогать пулю. «Во избежание».

– Не такой уж ты уникум, – утешает меня хирург, – многие живут с железом в мозгах.

Да неужели? И в армии при этом служат, ага.

– Вытащить ее нельзя?

– Нет, – решительно отрезает он, – никто не согласится, учитывая, что сейчас ты вполне здоров.

Я-то здоров…

В первый раз Вики входит ко мне тихо, нерешительно замирает в дверях. Молчит, кусая губы. На ней джинсы и старый синий кашемировый свитер. Мне он нравится, потому что идет к ее глазам. Перед моей последней командировкой мы отвезли свитер на дачу вместе с другими ненужными вещами.

– Привет, – говорит Ви и нервно убирает выбившуюся из хвоста прядку за ухо.

– Ты подрезала волосы?

– Да. Тебе нравится? – любимые глаза наполняются слезами.

– Нравится, тебе так лучше. Не плачь.

Протягиваю руки, она подходит, садится на край кровати и обнимает меня. Целует, осторожно касаясь лица. Жан сказал, что я выгляжу почти нормально, но Вики все равно пугается. Гладит скулы, лоб – где нет повязки, и снова целует. Кого она видит сейчас – тебя или меня? Я обнимаю свою жену, понимая, что ничего уже не будет, как раньше. Нам обоим придется как-то мириться с тем, что есть.

– Ложись рядышком, – я отгибаю край покрывала.

– А можно? – Вики оглядывается на дверь. Моя девочка, кого нам теперь-то бояться? Все самое страшное уже произошло.

– Можно. Иди ко мне.

Мягкий кашемир ее свитера я до сих пор помню на ощупь. Как и изгибы ее тела, и тихое, осторожное дыхание в ямку на шее. С ней мне спокойно, как ни с кем на свете.

Вики обвивает меня руками, прижимается так, будто боится, что исчезну.

– Как дела у детей?

– Все хорошо, – она даже не поднимает головы, прижимаясь щекой к плечу. Глаза закрыты, но слезы все еще струятся, – Анж говорит о тебе каждый день, Ким… они скучают, Дан.

Дан…

– Я тоже по ним скучаю.

Мы молчим. Я вспоминаю наш последний вечер. Шел дождь, Ви купила новый зонт и показала его мне. Я похвалил, конечно, хотя даже не разобрал, какого он был цвета. Думал о Педро, который уже второй месяц не передавал сообщений. Я боялся, что парнишка не справится. Родная кровь все-таки.

Вики все поняла, но не обиделась. Только подошла, обняла со спины, и мы просто смотрели на дождь. А потом она спросила, все ли в порядке у тебя.

– Что с Оримой? – спрашиваю я.

– Орима наша. Вы справились, Дан.

– Когда все наладится, поедем домой. Я очень хочу домой, Ви.

Наверное, я не имел права настаивать. Вики не хотела возвращаться в наш дом, она всегда считала его слишком… большим, несовременным? Или слишком НАШИМ? Твоим и моим.

– Как скажешь… милый, – она нежно гладит меня по груди, – будет все, как ты хочешь.

На четвертый день моего заключения Веньяр не выдерживает и разбалтывает мне новости. Новости того стоят.

– Ты не представляешь, что сделали эти придурки! А ведь Сандерс нас предупреждал! Предупреждал ведь?

– Предупреждал. Что сделал Кортни?

– Попытался убить командора. Кому-то не дают покоя твои подвиги, – Жан, придвинув стул к моей кровати, вытаскивает пачку сигарет.

– Давай без лирики, а? – прошу я, с раздражением дожидаясь, когда он закурит.

– Есть без лирики, – он затягивается. Я не останавливаю его, пусть персонал с ним ругается. – В общем, королевна наша сдала своего таинственного покровителя. И знаешь, друг, мы были правы – это контрразведка постаралась.

– А кто же еще?

– В общем, Рагварн велел ребят не калечить, в конечном итоге, в чем они виноваты? Стреляли по рукам и ногам, вырубили и сразу в тюремную больничку. А потом закрутилось: военная прокуратура подключилась на полном серьёзе, безопасники суетятся, все чего-то требуют. Один командор спокоен, как танк.

– Так ребята под следствием? – приподнимаюсь я на локтях. Если так, нужно выбираться отсюда и выручать их, пока не расстреляли за госизмену. Других «особенных» у меня нет, а война только началась.

– Ты лежи, – Жан тушит сигарету в стакане с водой и аккуратно укладывает меня обратно в постель, – лежи, друг. Ребята уже все расстреляны. Не смотри на меня так! По протоколам расстреляны, ясно? А для нас – выведены за штат.

Минуту я соображаю, что он имеет в виду. Если то, о чем я подумал, то он гений! Не подозревая ни о чем, Жан открыл нам такие возможности, от которых у меня дух захватывает.

– Только Скотти ушел. Там… личное что-то, я не стал его держать. И Упыря с Ласточкой тоже… не стал.

– А их-то зачем?

Жан смотрит недоверчиво.

– Ты же сам просил отпустить Сандерса. К тому же, у прокурора могли появиться к нему очень интересные вопросы про вторую Заккарийскую. А Кортни пришлось отпустить с ним – на святое не покушаются.

– Что ты имеешь в виду?

– А ты не догадываешься? Если Кортни зацепит, наш друг Рэй устроит такую вендетту, что все забудут о твоих подвигах в Нарланде.

Понятия не имею, на что намекает Веньяр, да и вникать пока не хочу. Главное, все живы и в безопасности. Надо переварить эту информацию. Жано все сделал правильно. В конце концов, за штатом – не в могиле. Понадобятся, Орима призовет. Сейчас нужно выяснить другое:

– А где Рэндел?

– Дан, – Жано скорбно опускает голову, – я не хотел тебе этого говорить. К тому же, Рэндела больше нет…

– Черт!

– Нет, не могу! – Веньяр поднимает руку вверх и резко опускает вниз. – Ай, ладно! Предал он нас, друг. Тебя предал. Помнишь, как террористы засветили наш канал связи? Так вот, это он, Рэндел.

– Твою мать!

Не скажу, что совсем его не подозревал. Подозревал, конечно, только не мог понять мотивов.

Жан смотрит на меня с сочувствием.

– Дочка у него была. Ее снайперша заккарийская, «черная невеста», убила. Вот так-то. А мы все удивлялись, чего он так с Татьяной твоей носится.

Голова начинает гудеть от обилия информации.

– А со Смитом что?

– Как что?! – потянувшийся за пачкой сигарет Веньяр резко выпрямляется на стуле. – Ты ж его убил!

– Я?

– Ты!

Жан качает головой, берет меня за руку и крепко сжимает.

– Этот проклятущий Смит выстрелил в тебя, – тихо говорит он, – ты упал. А потом поднялся, меня оттолкнул… В общем, ты убил его, голыми руками. Задушил, или шею сломал, не знаю.

– Не помню ничего.

– Такое лучше и не помнить, – криво улыбается Веньяр и стискивает мою ладонь двумя руками, – как же я рад, что ты в порядке, Райт!

В порядке? Я не в порядке, вовсе нет. Когда Жан уходит, я снова зову тебя. Ты не отвечаешь. Может быть виной тому пуля в голове? А может, ты просто устал?

Я накручиваю простыню на кулаки, ткань рвется, но я не чувствую облегчения.

========== Главы 3-4 ==========

Глава 3

Через три томительно-длинных недели меня переводят в военный госпиталь Оримы. Жана, единственного оставшегося на ногах спеца по суморфам, дергают все, кому не лень, так что меня навещает только Вики. Больше никого ко мне не пускают, за дверями палаты усиленная охрана. Чего боится Рагварн: морфоидов или контрразведку? Остается только гадать.

Вики приносит скудные новости. Нарголльский корпус вместе с союзниками отбили Ориму у лефтхэнда в первые двое суток после нашего вояжа, но это пока единственная весомая победа над врагом. Леворукие придерживаются излюбленной тактики – избегают массированных атак, совершая быстрые и эффективные налеты на военные базы, заводы, транспортные развязки. Соединенная армия коалиции Перекрестка занята попытками определить, где будет нанесен следующий удар, и предотвратить его. Короче, гаданием на кофейной гуще. В Штормзвейге и Реконе собирают ополчение, в других мирах, скорее всего, тоже, но Вики почти ничего не знает – информацию в прессу и сеть спускают очень дозировано. И это логично, власти не хотят паники и беспорядков. Натерпелись, когда из Оримы пошел поток беженцев.

Теперь людям бежать некуда, накрыло оба Перекрестка, бои идут повсюду.

Перевод в Ориму радует меня. Это означает, что я получу хоть какую-то информацию о происходящем в мире, и, определенно, что-то решится с моей дальнейшей судьбой. Голова у меня уже не болит, тело слушается почти как раньше, но лечащий врач упорно отказывается давать прогнозы. Оно и понятно, пуля, застрявшая в голове – это вам не простуда. Но в Ориме военные медики назначат тесты, и либо вернут меня в строй, либо… Да не будет никакого либо, когда в мире творится такое!

День, когда мы летим в Ориму, ветреный и неожиданно холодный для середины октября. Вики разрешили сопровождать меня. Едва сдерживаю смех, когда она решительно закидывает мою руку себе на шею (я стараюсь не давить) и, бережно обнимая, ведет к вертолетной площадке.

Немолодой капитан военно-медицинской службы, которому поручили перевезти меня в Ориму, энергично вытягивается и отдает честь.

– Прошу, мистер Райт. Все уже готово. Шаттл ждет на аэродроме, через час будем на месте. Долетим, как перышко!

– Хорошо, – киваю я, а Вики пугается.

– Осторожнее, Дан! Как голова? Не болит?

– Нет, – улыбаюсь я, – не волнуйся. Полезай вперед.

Капитан поддерживает Вики с величайшей бережностью, потом поворачивается ко мне, и по его глазам я вижу – он знает о том, что именно мы спасли Ориму. Слухи в армии разносятся быстрее ветра, а уж такие тем более, все-таки первая весомая победа. Ты у меня герой, Дан!

Я забираюсь в вертолет, отказываюсь от кресла-каталки, один вид которой после госпиталя вызывает у меня отвращение. Я чувствую себя совершенно здоровым и полным сил.

Орима встречает нас легким дождиком, облетевшими садами и пустыми улицами. Капитан Эрч, который нас сопровождает, охотно делится новостями:

– Столица полностью под контролем наших военных. Первый полк… вернее, новый первый полк, бывший 37-й, который базировался в Талле, помните?

– Помню.

Первый Оримский первым и полег здесь после вторжения колосса. Бойцы, вместе с «Викторией» и «Зетой», держали аэровокзалы и дороги, сколько могли. Я смотрю в окно, содрогаясь при мысли, что лефтхэнд мог и не дать мирным жителям зеленый коридор на трое суток. Вики могла погибнуть тут вместе с Шику.

Ви словно что-то чувствует, протягивает мне руку с переднего кресла, я сжимаю ее узкую ладошку, отгоняя запоздавший на несколько месяцев страх.

– Так что в Ориме сейчас спокойнее, чем где-либо еще. Люди уже потихоньку возвращаются, кто летать не боится. Вчера жена моя с дочками домой вернулась. Все благодаря вам!

– Я был тут не один. И расслабляться рано, глядите в оба, сэр. У нас никогда еще не было такого врага.

В военном госпитале меня встречают без помпы, уже знакомый мне доктор Джон, фамилии которого я не знаю, оглядывает меня и Вики, и велит идти за ним. Начинаются муторные тесты, меня снова просвечивают рентгеном, выкачивают поллитра крови на всяческие анализы, проверяют все, до чего могут дотянуться, доводя до белого каления. Вики, как может, отвлекает и развлекает меня, рассказывает о детях. О Шику, которого соседские мальчишки в Реконе научили играть в футбол. О Тане, которая непонятно с чего вдруг перестала разговаривать с Ви, а перед ее отъездом даже нагрубила. Но все же положила в дорогу пирожков с капустой. Я догадываюсь, с чем связаны такие перемены в настроении твоей воспитанницы, но храню татьянину тайну. Особенно меня радуют новости о Мэри Сантаро, которая несколько последних лет работала в Нарланде. После того, как войска заняли Ориму, Мэри в составе научной группы РУ тоже вернулась в столицу.

Доктор Джон прерывает нас на полуслове. Рядом с ним взволнованный, одетый почему-то в парадную форму Веньяр. Короткий ежик волос старательно уложен, а воротничок белый до рези в глазах. Жано быстро обнимает меня, крепко жмет руку и целует Вики в щеку.

– Командор приказал доставить тебя в Генштаб, как только эскулапы тут с тобой закончат. Сегодня военный совет, и тебя там ждут, дружище.

– Меня – на военном совете?!

– Сочувствую, – Жан дурашливо чешет макушку, портя прическу. В глубине глаз засела тревога. И еще – он ужасно задолбался, даже извечная улыбочка выглядит вымученной и ненатуральной.

– Плохие новости?

– Откуда хорошим-то взяться? Пойдем уже, узнаем, когда ты сможешь вернуться. Я что-то устал быть на первых ролях.

Но доктор задумчиво проглядывает распечатки и снимки, не спеша вынести вердикт. Жан то и дело посматривает на часы, значит, времени у нас в обрез.

– Что же ты, Дан, – с укором говорит доктор, не отрывая глаз от листов, – обещал не попадать к нам, а загремел в таком виде.

– В каком это таком? – вскидывается Веньяр. – Он вроде здоров, да?

– Я в этом не уверен. Пуля ведет себя тихо, это хорошо. А с остальным не очень. Черт знает, что это за излучение такое было, – медленно говорит доктор Джон, – мы пока не поняли, но ты весь… как простреленный, Дан.

Вики вздрагивает, я обнимаю ее за плечи, остро чувствуя ее волнение и заботу.

– Сейчас все выглядит, судя по результатам тестов,… получше. Да, – доктор откладывает свои бумажки и смотрит в упор, – но тебя будто резали на куски изнутри. Разорванные мышечные волокна, сосуды, кровоизлияния во все органы. Счастье, что тебя сразу доставили в госпиталь, иначе истек бы кровью.

Черт! Проклятая звезда! Проклятый лефтхенд! Похоже, их смертоносный «аквариум» отличается от того, что создала Бэтти Гарден, а ты пробыл под излучением дольше всех. Бедный мой братишка, каково же тебе было там!

– А сейчас… Дану что-то грозит? – подает голос до смерти перепуганная Вики, от которой, как и от меня, скрывали правду.

– Сейчас мистер Райт в относительном порядке, правда, все показатели ощутимо снизились: частота сердечных сокращений увеличилась, уменьшилась экскурсия грудной клетки, сердечный выброс…

– А попроще, док? – Жан снова дергает манжет.

– Куда уж проще, – ворчит доктор Джон, – острота зрения снизилась на сорок процентов…

– Значит, я не смогу больше летать?

Доктор смотрит на меня, как на слабоумного.

– А ты хотел летать с пулей в голове?

Наверняка он видит такое каждый день. Каждый день ему приходится сообщать военнослужащим, что они больше не военнослужащие. Но я – не просто солдат.

– Вы что… списываете меня?! Совсем?

Доктор смотрит с унизительным сочувствием и снисхождением.

– Ты получил серьезные травмы, Дан, радуйся, что остался жив. И… мы пока ничего не знаем про отсроченный эффект излучения. Советую вам не рисковать, – он почему-то смотрит на Вики.

– В каком смысле? – ее пальцы впиваются в мой локоть.

– В смысле рождения детей. Это будет… игра с огнем.

– Господи! – не выдерживает Веньяр. – Подписывайте уже свои бумажки, док, нам пора ехать!

По дороге в Генштаб Жан и Вики на заднем сидении озабоченно шепчутся. Я делаю вид, что увлечен видами за окном бронированного микроавтобуса разведуправления. Но мысли то и дело возвращаются к лежащей на коленях папке, запечатанной, будто секретный файл. В ней вердикт врачебной комиссии о моей, а точнее, твоей непригодности. Я вспоминаю, как требовал у Рагварна списать тебя после Оримской операции. Нужно быть осторожнее в своих желаниях.

– …это форма Корда…

– А что мне оставалось? Командор велел привезти, а у него вообще нет парадной формы!

– Как это?

– Это же Дан! Он даже серебряный крест получал в джинсах!

– Тогда да. Мундир Корда должен хорошо сесть, у них один размер.

– Так ты не против?

– Если ты уже взял, как я могу быть против, Жан? Господи, сам Император!

Прежде я не присутствовал на высшем военном совете и не понимаю, почему меня приглашают сейчас. Всю информацию я мог бы передать командору, советникам и главам отделов. От волнения ловлю себя на мысли, что ожесточенно кусаю губы. Отставить, Корд! Империя в опасности, а добытая на колоссе информация поможет составить эффективную стратегию обороны.

– …пришлось спороть погоны и планки…

– Жааан!

– Крест у тебя с собой? Нет?! Я же тебе говорил!

– Да с собой, с собой! Успокойся!

Я поворачиваю голову, и оба заговорщика улыбаются мне так, будто обсуждали погоду.

Вокруг Генерального штаба три кольца обороны. Центральные улицы столицы перекрыты, военных согнали наверное целый дивизион. Значит, Император и советники уже здесь. Нас пропускают после тщательного досмотра, у Веньяра забирают пистолет. У меня нет ничего, кроме чертовой папки, которую хочется выбросить с ближайшую мусорную корзину. Но на пути нашего следования мусорных корзин нет. Нет вообще никого и ничего, что могло бы содержать угрозу – все-таки теракт в Штормзвейге многому научил наши спецслужбы. Но я понимаю, что этих мер недостаточно. Это капля в море. Ничтожный минимум того, что Ориме придется сделать ради собственной безопасности.

У входа нас встречают, Жан показывает пропуск, и подполковник СБ лично провожает нас к кабинету командора. Адъютант вскакивает и громко докладывает о нашем прибытии – видимо, Рагварн ждал нас с нетерпением.

Командор встречает в дверях, в том самом кабинете, в котором решалось, отдать ли тебя террористам. Делает шаг, обнимает меня и тут же отстраняется:

– Заходи, – кивает он, а сам выходит в приемную, – у тебя пять минут чтобы переодеться.

Потеряв от удивления дар речи – нечасто командор вооруженных сил Оримы предоставляет кому-то свой личный кабинет для переодевания, я вхожу в знакомое помещение. Вики с разрешения Рагварна протискивается за мной и прикрывает дверь.