Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

…Взяв под стражу Князя, мы не обезглавим Москву, а лишь разозлим ее. Место Ивана займет его старший сын, у коего появится законный повод для мести. И кто знает, на что он решится, чтобы досадить нам?

– На Москве говорят: «худой мир лучше доброй ссоры» – обернулся на миг старый шляхтич к Ивану, – так вот, Государь, худой мир – это то, что мы имеем сегодня. Меж Унией и Москвой есть старые обиды, неразрешенные противоречия…

…Но есть и другое. Москва ныне не грозит нам войнами, к тому же, прикрывает границы Польши от вторжений с востока. А если мы бросим Князя в подвал, шаткий мир с ней обернется враждой.

Московии даже не придется самой идти против нас в поход. Ей достаточно будет открыть татарам дорогу к польским рубежам…

…И все это произойдет в канун войны со Шведским Королевством!.. – закончив речь, пан Лев учтиво поклонился своему монарху.

Гнев, сверкнувший в глазах Магистра, разбился о холодную насмешливость старого поляка. Опытный дипломат, Сапега лучше всех умел склонять Государя к принятию верных решений.

В наступившей тишине было слышно лишь потрескивание дров в камине тронного зала да биение сердец собравашихся здесь людей.

– Я уже принял решение и не хочу его менять! – твердо произнес, наконец, Ян Альбрехт. – Когда древний царь Александр не мог развязать узел, он разрубал его мечом.

Так же поступлю и я. Пусть Господь разрешит ваш спор в поединке между боярином Бутурлиным и Братом Командором!

Сей же вечер они выберут себе оружие для ордалии и завтра поутру сразятся под стенами Самбора!

Закончив речь, Король встал и удалился из тронного зала. Сапега двинулся вслед за ним, но его остановил Великий Князь Иван.

– Благодарю тебя, пан Лев, – обратился он к придворному, – поверь, я не забуду твоей помощи!

– Я сделал лишь то, что должен был сделать, – развел руками старик, – теперь, Великий Князь, все зависит от твоего молодца. Надеюсь, он не развеет по ветру мои нынешние труды!..

Глава 69

– Прости, брат, что все так обернулось, – печально произнес за ужином, Газда, – видит Бог, я хотел, как лучше. Кто мог знать, что я попадусь с мечами на глаза подручному Магистра!

– Не кори себя, Петр, – положил ему руку на плечо Бутурлин, – не будь у нас, оружия, фон Велль все равно нагрянул бы к нам ночью.

Но с мечами мы хотя бы сумели отбиться, а без мечей нам оставалось лишь умереть. Немцы бы нас просто перерезали, как скот на бойне!

– И то правда… – согласился с приятелем, Газда. – Дивно только, что Король не послушался Магистра и не заковал нас в цепи!

– Похоже, Король разумеет, кто ему друг, а кто враг, – пожал плечами Дмитрий, – да и как бы я в цепях сражался с фон Веллем?..

Лязг отпираемых замков не дал ему договорить. Дверь в пристанище боярина и казака отворилась, и в горницу вошел Воевода. Вопреки ожиданиям побратимов, он был один, без стражи.

– Выйдем ненадолго, боярин, – без приветствия обратился он к Бутурлину, – у меня к тебе есть дело…

– Не бойся, степняк! – усмехнулся Кшиштоф, поймав настороженный взор Газды. – Твоему господину ничего не грозит!

– Что ж, пойдем, – встал со скамьи Дмитрий. – Что за дело у тебя ко мне, пан Воевода?

– Увидишь на месте, – важно выпятил подбородок Самборский Владыка, – тебе оно будет по нраву…

Пройдя по извилистым замковым коридорам, Кшиштоф и Бутурлин остановились у полукруглой дубовой двери, запертой на три массивных замка.

– Сии замки гвоздем не отопрешь! – хитро подмигнул Дмитрию старый поляк, орудуя ключами, – готовься, боярин, к великому удивлению!

Справившись с замками, он взял со стены факел и распахнул дверь. Войдя следом за ним, Дмитрий осмотрелся по сторонам.

Увиденное его, впрямь, удивило, хотя и не настолько, как рассчитывал Воевода. Просторная палата без окон была местом, где Кшиштоф хранил свои военные трофеи.

Поскольку воевать ему приходилос, преимущественно, на юге, большую часть его собрания составляло турецкое оружие и доспехи.

На вбитых в стены крючьях висели зерцала, юшманы и калантари, набранные из стальных пластин, бахтерцы и кольчуги, искрящиеся в факельном свете, словно мокрая рыбья чешуя.

К каждому из доспехов прилагался шлем, увенченный пучком конского волоса, в изножье лат громоздились круглые щиты, отороченные, бахромой.

Большинство турецких шишаков имело личины в виде злобных демонских рож, и, глядя на них, Дмитрий понял, в подражание чему Кшиштоф сам обзавелся шлемом, с пугающим оскаленным забралом.

Одна из стен палаты была отведена под пацири, другая – под сабли и мечи, вдоль третьей было выстроено древковое и метательное оружие.

– Что скажешь, боярин? – обратился к Дмитрию Воевода, обводя свои сокровища восторженным взором. – Видел или ты когда-нибудь в одном месте столько сарацинской зброи?

– Что тут можно сказать? – развел руками Дмитрий. – Ты, Воевода, впрямь, приложил немало усилий, чтобы собрать все это! Только, зачем ты меня сюда позвал?

– Как зачем? – удивился рыцарь. – Тебе предстоит схватка с лучшим бойцом Ордена. Ты же не можешь выйти без доспехов на поединок! Вот я и решил подобрать тебе кое-что из своих запасов…

– Не пойму я тебя, Воевода! – искренне изумился Дмитрий. – То грозишься сжить меня со свету, то вдруг предлагаешь помощь. С чего, такая перемена? Уразумел, что не держу камня за пазухой, или какую хитрость замышляешь?

– Да какую хитрость? – поднял на него глаза, полные боли, Кшиштоф. – Человек один мудрый открыл мне глаза на истину. Вернее, два человека…

…Я и сам вижу, каких дел натворил, перенеся на тебя свою неприязнь к Москве. Эва теперь на меня смотрит, как на врага. Когда тебе смерть грозила, она не ко мне побежала за помощью, а к твоим друзьям…

…Минувшего нам не исправить, но можно изменить грядущее. Знаю, боярин, тебе меня любить не за что. Но все же не отворачивайся от моей помощи. Оглядись по сторонам, может, и найдешь себе зброю по вкусу.

Вы, московиты, воюете в том же, что и турки с татарами. А значит, в сих доспехах тебе будет привычно сражаться…

– Да зачем мне все это? – улыбнулся Дмитрий, тронутый заботой старого шляхтича. – У меня же есть кольчуга…

– Что за блажь на тебя нашла, боярин?! – не на шутку рассердился Кшиштоф. – Какая кольчуга? Ты оружие тевтонца видел? У него ратовище копья – в руку толщиной, меч, коим человека надвое развалить можно! А у тебя – ни лат, ни шлема. Как ты собираешься с ним воевать?!

– Как воевать собираюсь? – переспросил старого поляка Бутурлин. – Да так, как мы уже не один век воюем!

Есть и на Руси брони, подобные тем, что здесь висят. Но они хороши, когда ломишься сквозь вражеский строй или стоишь под ливнем стрел.

А в поединке с такими, как фон Велль, от лат немного проку. Может, от немецкой зброи они и уберегут, зато подвижности напрочь лишают. Да и личина зачастую – помеха. Что сквозь нее увидишь?

Нет, Воевода, пусть немец сражается в железной скорлупе да в узкую скважину на врага глядит. А мне в сече, ловкость нужна, быстрота!

– Коли так, остается одно… – произнес, смирив свой гнев, Кшиштоф, – …поглядим, что ты на это скажешь…

Он отпер ключом ларь, стоящий в углу оружейной, и извлек оттуда тонкую кольчугу, отливающую в факельном свете, лунным серебром.

С первого взгляда боярин понял, сколь ценную вещь хранил среди своих трофеев Воевода. В сравнении с грубыми поделками западных кузнецов и турок, сия кольчуга казалась невесомым кружевом, сплетенным из крепчайшего металла.

Надев ее, Дмитрий убедился, что она совершенно не стесняет движений. Даже то, что кольчуга была великовата, не смутило Бутурлина. Любя свободу, он не выносил тесноты ни в одежде, ни в доспехах.

Подобные кольчуги на Руси могли себе позволить лишь немногие из Князей. Их изготавливали мастера далекой Сирии, и стоимость такого доспеха порой равнялась количеству серебра, равного ему по весу.

– Да это чудо! – восторженно произнес, кланяясь старому шляхтичу в пояс, Дмитрий. – Даже не знаю, Воевода, как тебя благодарить за такой подарок!

– Был бы прок! – махнул рукой Кшиштоф. – Не знаю, защитит ли она тебя от меча тевтонца, но в бою, верно, стеснять не будет…

К кольчужной рубахе прилагалась мисюра с бармицей той же тонкой вязки. О большем Бутурлину даже не мечталось, но Воевода не спешил запирать оружейную комнату.

– Не торопись, боярин, – с усмешкой произнес он, – погляди вокруг, может, еще что ценное найдешь!

Дмитрий прошел вдоль стен, разглядывая сокровища старого поляка. От кривых сабель он сразу же отказался, сознавая их безполезность против рыцарских лат, двуручные же палицы и секиры были слишком громоздки для московита, привычного к легкому татарскому оружию.

Он выбрал клевец с граненым бойком и меч, полосу коего уравновешивало кованое яблоко рукояти.

На этом боярин хотел остановиться, но на глаза ему попалась совня – рубящий клинок, насаженный на древко, оплетенное нитью из конского волоса.

Занесенное к славянам монгольским нашествием, сие оружие быстро у них прижилось. Совня позволяла конному и пешему рубить врагов, не приближаясь к ним настолько, чтобы те могли достать его мечом.

Дмитрию вспомнился совет Газды применять в бою против тевтонца неожиданные для него приемы. Работа с совней вполне могла войти в их число.

Алебардами в Ордене пользовалась лишь пехота, и едва ли фон Велль был готов к тому, что его может встретить подобным оружием верховой.

Боярин же отменно владел совней, посему без колебаний взвалил на плечо и этот подарок Воеводы.

– Возьми щит, – подал ему мысль Кшиштоф, – в бою может пригодиться…

– Благодарствую, Воевода, – прижал руку к сердцу в поклоне Дмитрий, – чтобы действовать сим оружием, нужна свобода двух рук!

– Что ж, твоя воля, – вздохнул старый рыцарь, – надеюсь, ты ведаешь, что творишь!..

_________________________

Возвращаясь назад, они миновали палату, где Самборский Владыка принимал жалобы и прошения.

За последний месяц на его столе скопилось много непрочитанных бумаг, но Кшиштоф никак не решался заняться разгребанием сих залежей.

– Видишь, сколько тут всего? – грустно произнес он, глядя на заваленную свитками столешницу. – Раньше я бы засадил за разбор грамот Флориана, но теперь он все больше спит, отходя от твоего удара…

…И что дивно, ты его булавой пригрел, а он тебя защищает, яко брата! Скажи, боярин, что в тебе есть такого, что люди идут за тобой?

– Не знаю, что и молвить, Воевода, – смутился Дмитрий, – боюсь, ничего особенного, во мне, нет. Просто я стою за правду. Кому она дорога, те сражаются вместе со мной…

– Быть может! – вздохнул Кшиштоф. – Что же мне делать с вами: с тобой, с княжной? Она вся извелась, да и тебе, я гляжу, несладко. А тут еще ордалия! Одному Господу ведомо, чем все закончится…

…Государь не хочет, чтобы вы с Эвой виделись до Божьего Суда, – продолжал, между тем, Воевода, – но она не простит мне, если я откажу вам во встрече…

При этих его словах сердце Дмитрия учащенно забилось. Нелегко было поверить, что Кшиштоф решил подарить ему свидание с любимой, но и не доверять старому поляку после разговора, в оружейной комнате он не мог.

– Стой здесь и жди! – наказал ему Воевода. – Княжна сейчас придет. Только не задерживай ее долго. Если Государь узнает о вашей встрече, мне не сдобровать. Так что, не заставляй старика жалеть о содеяном!

Он скрылся в темноте коридора, оставив Бутурлина наедине с ожиданием. Какое-то время боярину казалось, что Каштелян передумает или что обстоятельства помешают ему исполнить обещание.

Но вскоре он услышал легкие шаги и шелест платья. Миг – и Эвелина обняла Дмитрия, доверчиво прижавшись к его груди. Душа московита замерла в радостной тревоге, и он растерял все слова, которые хотел сказать княжне за две недели разлуки.

Дмитрий ощущал на лице дыхание девушки, слышал сквозь одежду трепет ее сердца, и это стоило, всех тревог и волнений, минувшей жизни.

– Как же я истосковалась по тебе! – с любовью и болью в голосе шептала Эвелина. – Отчего между нами столько преград?..

– Быть может, Господь нас испытывает… – промолвил, вдыхая запах ее волос, Бутурлин, – …но мы одолеем преграды, мы будем вместе, верь мне!..

– Я тебе верю! – Дмитрий чувствовал ее улыбку, нежную и грустную, одновременно. – Государь сказал, что, выйдя за тебя замуж, я лишусь титула и наследства…

…Только для чего мне титулы, поместья, если рядом не будет тебя? Смогу ли я радоваться жизни, не слыша твоего голоса, не глядя в твои глаза?

– А я не знаю, как смогу жить без тебя… – эхом отозвался он, – порой мне кажется, что до встречи с тобой я и не жил…

– Я отдам Государю все, что мешает нашему счастью! – твердо произнесла княжна. – И не отступлюсь от своих слов, не пожалею об утраченом! С тобой я готова жить даже в шалаше!

– Надеюсь, до шалаша не дойдет! – улыбнулся Бутурлин. – Моему терему, верно, далеко в роскоши до княжеских хором. Но в нем уютно и тихо, в стужу – тепло, а в летний зной – прохладно.

За стеной у нас яблоневый сад, и по весне в окна заглядывают цветущие ветви, а в конце лета – спелые яблоки. На вкус они – чисто мед, а размером не уступят головке годовалого младенца!

– Такие большие? – подняла на него изумленные глаза Эвелина, – Как же я хочу все это увидеть: твой терем, сад с яблонями…

– Непременно увидишь! – нежно коснулся губами ее щеки Дмитрий. – Верь мне, все у нас будет. Нужно лишь победить…

Глава 70

Навстречу Брату Руперту, шел ангел. Неслышно ступая, он казалось, плыл над заснеженным полем, и его большие, серебряные крылья трепетали, на ветру.

Солнце светило в спину небесного посланника, мешая Командору разглядеть его лицо. И лишь когда ангел оказался в трех шагах от тевтонца, тот, наконец, узнал его.

Это был оруженосец фон Велля, зарезанный им, но так и не покорившийся его воле, Брат Готфрид.

– Ты?.. – с трудом выдавил из себя Руперт.

– Он самый! – лицо ангела озарила улыбка. – Что тебя удивляет? Ты отправил меня к Господу, он же – сделал своим слугой!

– Что тебе от меня нужно?.. – под взором небожителя Командор чувствовал себя растерянным и жалким.

– Мне – ничего, – покачал головой Готфрид, – я выполняю поручение своего Господина. Он посылает тебе подарок!

Ангел протянул ему круглый предмет, завернутый в дорогую парчу. Развернув ее, Руперт отпрянул в ужасе. Пред ним на снегу лежала его собственная отрубленная голова.

– Завтра ты ответишь перед Создателем за все свои злодеяния! – торжественно произнес Готфрид.

– Злодеяния?.. – не поверил своим ушам Командор. – Разве все, содеянное мной, не было в интересах Господней Веры?

– Господь велел тебе передать: цель не оправдывает средства! – отчеканил посланник. – Все, что ты делал, в глазах его – преступление и мерзость!..

Произнеся это, он взмыл в небесную синь.

– Нет! – вскричал потрясенный его словами Руперт, – сего не может не должно быть!!!

Ответом ему была тишина заснеженного мира.

___________________

Командор проснулся в поту, его сердце, чуждое тревог, билось так, словно хотело сломать своему хозяину ребра. Из головы рыцаря не шли сказанные Готфридом слова.

Он пытался понять, чем был его сон: знамением от Бога или дьявольским наваждением.

Могло ли статься, чтобы его деяния во славу Веры были неугодны Создателю? Мог ли Господь благоговеть к еретику-московиту?! Ответов на эти вопросы у Командора не было.

На востоке алела заря, из-за стен замка долетал стук топоров. Самборские плотники сооружали помост, с коего Король и его гости собирались наблюдать за ордалией.

У Руперта еще оставалось время для исповеди у Брата Капеллана, но он решил им распорядиться по-иному.

Облачившись, Командор направился в покои Главы Ордена. Когда он вошел в комнату фон Тиффена, тот уже закончил утреннюю молитву и теперь пил из чаши травяной отвар, успокаивающий его старую язву.

– Как твои дела, мой мальчик? – приветствовал его вопросом Магистр. – Ты уже отслужил молебен во славу Господа Христа и Пречистой Девы?

– Брат Гроссмейстер, я хочу исповедоваться! – бросил с порога фон Велль.

– Тогда тебе нужно к Брату Капеллану…

– Нет! – впервые в жизни оборвал своего наставника Руперт. – Брат Магистр, ты принимал меня в Орден, посему прошу, прими мою исповедь!..

– Что ж, говори, – поднял на него глаза старик, – я охотно выслушаю тебя!

– Когда-то мой род был одним из самых знатных в Померании, – издалека начал Руперт, – а наш родовой знак – морской орел, сжимающий в когтях рыбу, был известен по всему балтийскому побережью…

…Я был первенцем у отца, и он хотел, чтобы я стал первым во всем: фехтовании, конных скачках, борьбе.

И ему не пришлось разочаровываться. Во всех состязаниях, где спорили юноши из благородных семейств, я выходил победителем.

В турнире и на охоте мне не было равных среди сверстников, всех же, пытавшихся оспорить мое первенство, я без труда посрамлял.

Но у каждого героя есть уязвимое место. У Ахилла им была пята, у Зигфрида Нибелунга – лопатка. Нашлось уязвимое место и у меня…

…С юных лет я не испытывал потребности в плотской любви. Страсть к женщине, жажда обладания ею были мне чужды. Я даже не мог представить, каково это любить женщину, желать ее…

…Все это удручало отца. По старшинству я должен был унаследовать его титул и владения, но в таком случае род фон Веллей на мне бы и закончился.

Отец не сразу сложил оружие. Он не жалел денег, приобретая для меня снадобья, возвращающие мужскую силу, даже ветхим старцам.

Он приводил ко мне блудниц, надеясь, что те игрой и ласками исцелят от бесчувствия мою плоть.

Но все было тщетно. Ни вид обнаженных тел, ни зелья алхимиков не пробуждали во мне силы, коей запросто пользуются самые ничтожные из мужей…

…Испробовав все средства, отец махнул на меня рукой. У него был еще один сын, и, отчаявшись сделать из первенца продолжателя рода, старик ухватился за него.

Мой брат Норберт уступал мне во всем, зато обладал способностью, коей я был лишен от рождения. И чтобы он занял мое место, я должен был отречся от своих прав.

Я пытался отговорить отца от сей затеи, но он был непреклонен. Норберт получил права наследования, меня же старик отправил в монастырь…

…Полгода, проведенные в обители, показались мне годами тюремного заточения. Там не было ни турниров, ни охоты, ничего из того, что я так любил в минувшем…

…Дни и ночи тянулись однообразной чередой, сливаясь в один бесконечный день и такую же бесконечную ночь.

Прошлое возвращалось лишь во сне. Порой мне казалось, что я сам его придумал и в жизни моей не было ничего, кроме унылых монастырских стен, бесвкусной пищи да молитвенных бдений.

И тем не менее, у главы аббатства я был на хорошем счету. Срок послушничества подходил к концу, и я должен был принять постриг.

Я возносил Господу молитвы с просьбой изменить мою участь и дать вернуться в мир, из которого я был так безжалостно изгнан, но небеса хранили молчание.

Господь явил чудо, когда я уже отчаялся и не помышлял о переменах в своей судьбе. Как-то раз в обители заночевал тевтонский рыцарь, возвращавшийся из какой-то дальней поездки в Кенигсберг.

Мне никогда не забыть сего человека! Лицо его было так изрезано шрамами, что трудно было разглядеть черты, а искалеченная в боях левая рука плохо ему повиновалась.

Но в глазах старика пылал такой огонь, какого я не встречал ни в чьем взоре ни до встречи с ним, ни после. Это был огонь Истинной Веры!

Увидев меня, он сходу вопросил, что делает такой молодец в обители? Я без утайки поведал ему о причинах своего пребывания в монастыре. Он же, выслушав меня, сказал, что я неверно истолковал знамение судьбы.

То, что я мнил своим проклятием, на самом деле – знак Божьего благословения. Господь возложил на меня особую миссию и избавил от всего, что могло бы ей помешать.

Я, и впрямь, должен служить Богу, но в первую очередь мечом, а уж потом молитвой! Брат Вальтер убедил меня покинуть стены обители и вместе с ним отправиться в Кенигсберг.

– Да, Брат Вальтер сделал мне большой подарок, приведя тебя в Орден, – улыбнулся, вспомнив старого боевого друга, Магистр, – я никогда не забуду сей его услуги…

– И я не забуду! – кивнул Главе Братства, фон Велль. – В Ордене я обрел новую семью, новый смысл Бытия! Здесь никому не было дела до моей мужской немощи, зато все уважали во мне навыки владения мечом и копьем.

И я ни разу не пожалел о своем выборе, всегда готов был отдать жизнь во славу Веры и Священного Братства!

– Достойные слова, не раз подтвержденные делом, – развел руками фон Тиффен, – я никогда не сомневался в тебе, мой мальчик!

– А вот я в себе сомневаюсь! – горькая гримаса исказила лицо Командора.

– Что ты хочешь сказать? – насторожился Гроссмейстер. – В тебе больше нет Веры?

– Отчего же, есть. Вера в Господа, Вера в священную миссию нашего Ордена. Нет веры лишь в себя!

– Что же послужило причиной твоих сомнений?

– Мой жизненный путь, то, что я делал все эти годы…

…Придя в Братство, я ждал битв с сарацинами, еретиками, прочими врагами Германской Нации.

Но первый же отданный тобой наказ меня поставил перед тяжким выбором. Во имя спасения общего дела я должен был убить единоверца и товарища по оружию!

– Догадываюсь, о ком ты решил вспомнить, – опустил тяжелые веки Магистр, – о Ротгере Хорнклингере…

…Ты сам знаешь, тогда у нас не было иного выхода. Брат Ротгер оказался паршивой овцой, грозившей заразить все стадо. Отправив его в небытие, ты спас Орден от раскола…

– Вина Брата Ротгера была в том, что он противопоставил себя Капитулу в вопросе, вассалитета, – усмехнулся Руперт, – верхушка Ордена сочла, что для борьбы с Московией нам нужна помощь Польской Короны.

Ротгер же хотел разорвать вассалитет и открыто выступить против Польши и Москвы, на стороне шведов. И добрая половина Братьев была готова идти за ним.

– И что бы это дало? – горестно вздохнул старый рыцарь. – Швеция тогда не решилась бы нас поддержать, а воевать в одиночку с Королевством у Ордена недоставало сил.

Иногда, чтобы сбросить врага, нужно, как в борьбе, согнуть спину и пасть на колени. Я пытался разъяснить это Брату Ротгеру, но он оставался глух к доводам разума…

– И тогда ты повелел мне тайно убить его…

– Ты был его оруженосцем и посему мог легко к нему подобраться. С первых дней твоей службы я сумел разглядеть в тебе холодный, не замутненный чувствами разум. Это дало мне надежду, что ты сможешь меня понять…

– Если бы я тебя не понял, меня бы самого принесли в жертву большой политике! – криво улыбнулся фон Велль.

– Верно, но ты согласился со мной не из страха смерти! Ты здраво рассудил, что пойдет Братству на пользу, а что будет во вред. И хорошо исполнил поручение!

– Да, исполнил… – по лицу Командора пробежала нервная дрожь, – …будучи Великим Комтуром Братства, Брат Ротгер направлялся с инспекцией в Зеебург, и я, как оруженосец, должен был сопровождать его в поездке.

Когда мы с отрядом проезжали лес, на нас напали притаившиеся в чащобе язычники. Нас было три десятка, а их – не меньше сотни. Многие из слуг Ордена пали от стрел, не успев понять, что происходит, остальные же вступили в неравный бой.

Мне тогда казалось, что нападающим нет числа. Я едва успевал вынуть меч из плоти одного язычника, чтобы вонзить в другого. Брат Ротгер сражался, как лев, и один уложил не меньше дюжины врагов. Весь наш отряд пал в той битве, однако, никому из нехристей тоже не удалось спастись…

…Когда все закончилось, в живых осталось лишь двое – я и Брат Ротгер. Мы стояли, покрытые ранами, тяжело дыша, и с наших мечей стекала дымящаяся кровь.

Брат Ротгер сказал, что по возвращении в Кенигсберг непременно расскажет Капитулу о моей храбрости и потребует возвести меня в рыцарское достоинство. А я поднял с земли прусскую рогатину и всадил ему в живот по самое древко…

…По возвращении в Орден меня, и впрямь, встретили, как героя. Я получил рыцарскую цепь и шпоры за поступок, который рыцарским, никак нельзя было назвать. И хотя мой рассудок твердил, что я все сделал верно, сердце говорило мне иное…

– Я знал, каково тебе тогда было, – сочувственно вздохнул фон Тиффен, – и сделал все, чтобы избавить тебя от страданий. Мне пришлось потратить немало сил, убеждая тебя в том, что содеянное тобой было во благо…

– Я помню твои доводы, Брат Магистр, – кивнул головой Командор, – «цель оправдывает средства» – ты ведь так меня наставлял? Мы свершаем малое зло во имя великого грядущего ДОБРА. Я вспоминал сии слова всякий раз, когда мне приходилось заглушать голос совести!

Но мне все же не удалось забыть взгляда, коим на меня смотрел, умирая, Брат Ротгер!

– Что же было в его глазах? – вопросил Магистр. – Ненависть? Презрение?

– Разочарование! – поморщился, словно от боли, Руперт. – Он считал меня другом, соратником, а я его предал…

…Такой же взор был и у Готфрида, когда я вонзал ему в шею корд…

– Готфрид предал дело Ордена! – оборвал фон Велля Гроссмейстер. – Ты что же, сочувствуешь изменнику?

– К чему себя обманывать? – пожал плечами Командор. – Готфрид не меньше нас с тобой жаждал победы Ордена и Истинной Веры. Но он хотел открытой борьбы, без тайных засад и ударов в спину.

Я убил его даже не потому, что он помешал мне всадить стрелу в племянника Воеводы. Мальчишка не пожелал преступить закон чести, как когда-то это сделал я, и я не смог ему, сего простить…

– До недавнего времени ты об этом не жалел. Что же изменилось нынче?

– Ко мне вернулось прошлое! Сей ночью я видел во сне ангела, и этим ангелом был Готфрид. Он вручил мне мою отрубленную голову и поведал, что завтра я предстану перед Создателем, дабы ответить за все свои грехи.

Еще он сказал, что цель не оправдывает средства!..

…Что скажешь на это, Брат Гроссмейстер?

Лицо старца дрогнуло. Он явно не ждал подобных слов от своего лучшего воспитанника, и откровение Руперта его озадачило не на шутку.

– Ты уверен, что говорил с ангелом? – обратился он к фон Веллю после недолгого молчания. – Порой дьявол принимает ангельский образ, смущая умы и отвращая божьих рабов, от истины. Быть может, к тебе явился Враг Рода Людского, чтобы сбить с истинного пути?

– Едва ли, Брат Гроссмейстер. Во сне я осенил себя крестным знамением, но видение не исчезло. Лишь губы Готфрида скривились в презрительной усмешке!

– Ты хочешь сказать, что Господу неугодны твои деяния во славу Истинной Веры?

– До сих пор я тешил себя мыслью о том, что для достижения благой цели хороши все средства, а зло, совершенное нами, будет меньшим в сравнении с тем, что придет в мир, если мы его не остановим.

Но что, если цель не оправдывает средства? Если Господу не угодны пути, коими мы идем к победе?

Как быть, если средства съедают цель, а Зло малое вырастает в большое Зло? Тогда мы сами, того не ведая, движимся к бездне, где пылает адский огонь и слышен запах серы!

И оказывается, что наивная честность Готфрида и дикое упрямство Ротгера мудрее, чем наша изощренная логика, влекущая душу в Ад…

…Усмиряя совесть, я твердил, что так, как я, на моем месте поступал бы каждый. Но чистые душой сумасброды всякий раз доказывали мне, что есть иной путь…

…И я ненавидел за это их всех: Ротгера, Готфрида, Бутурлина!..

– Опомнись, Брат, как ты можешь упоминать вместе с Христовыми Воинами грязного схизматика?! – гневно воззрился на подчиненного Глава Ордена.

– Как дивно ни звучит, но Бутурлин – из одной с ними породы, – усмехнулся фон Велль, – да, московит – наш враг, а также – враг Католичества и Ордена. Но он не станет ради своей ложной Веры делать то что делал я для утверждения Веры Истинной. И я за это ненавижу его еще больше!!!

– Что ж, может, сие, и неплохо, – успокоился старый рыцарь, – ненависть к московиту придаст тебе силы в поединке с ним. Остальное – не столь важно…

– А как быть с пророчеством? – вопросил Руперт.

– Считай, что Господь дал тебе испытание. Рано или поздно, он проверяет на прочность своих слуг. Пришла и твоя пора…

…Не знаю, как расценивает наши действия Вседержитель, но полагаюсь на твой здравый смысл. До сих пор священное Братство несло свет Истинной Веры сим землям, именно оно заслонило своим щитом христианские народы от нашествий восточного варвара!

Подумай, что станет с нами всеми, если ты проиграешь ордалию? Король бросит меня в темницу, а в Ордене к власти придут люди, подобные Брату Казначею.

Они распродадут по кускам владения, завоеванные Братством в тяжелейшей войне, изгонят отсюда германцев и отдадут страну на разграбление пруссам да полякам! Будет уничтожено то, за что все мы сражались, за что умер Брат Вальтер! Ты ведь не хочешь этого, Руперт?

По лицу Командора вновь пробежала дрожь, и оно прняло непроницаемо-суровое выражение, неизменно вызывавшее робость у врагов.

– Я готов к испытанию, – произнес он, поднимаясь во весь рост, – если Вседержитель не оценит моих усилий и уготовит мне пекло, я утащу за собой в ад московита!

– Теперь я вижу прежнего, Брата Руперта! – улыбнулся, фон Тиффен. – Иди же, сынок, и исполни то, что должно. Храни тебя Господь!