355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Зарвин » Иголка в стоге сена (СИ) » Текст книги (страница 12)
Иголка в стоге сена (СИ)
  • Текст добавлен: 3 декабря 2017, 09:00

Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"


Автор книги: Владимир Зарвин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Глава 15

Известие о провале Волкича и его побеге с заставы настигло Руперта фон Велля на полпути к Кенигсбергу. Впервые тевтонский Командор почувствовал беспокойство, увидев на дороге, тянущейся вдоль Старого Бора, польские конные разъезды.

Стражники, курсирующие вдоль дорог Воеводства, здесь никогда не были редкостью, но на сей раз их было слишком много, да и суетились жолнежи куда больше обычного. Обычно стража вела себя так лишь во время облав на разбойничьи шайки, и это насторожило тевтонского Командора.

Чутье подсказывало ему, что вся эта суета вызвана событиями минувшей ночи, но рыцарь не мог понять, кого подстерегают на дорогах Самборские латники. Похоже, что-то пошло не так в тщательно продуманном замысле фон Велля. Только вот что именно?

Туман рассеялся, когда Командору встретился отряд племянника Воеводы, направлявшийся на восток. Юный шляхтич, проверивший подорожную фон Велля, не отличался болтливостью, но Руперт путем умело заданных вопросов выведал у него правду о том, что произошло ночью на лесной заставе.

Сказать, что услышанное его не обрадовало, – значит, ничего не сказать. Командору почудилось, что небеса падают на землю. Чудовищная оплошность, допущенная Волкичем, не укладывалась в голове.

Мерзавец испоганил все, что можно было испоганить! Он не только оставил жизнь дочери Корибута, но дал ей улизнуть с заставы вместе со слугой Московского Князя, а сам бежал в леса! Руперт готов был к чему угодно, но только не к такому развитию событий.

Что помешало Волкичу убить княжну: невоздержанная похоть или какой-то хитрый, тайный замысел? Почему в ночной резне уцелел московский боярин? Как случилось, что княжна и московит умудрились бежать с заставы, где оставалось в живых полторы дюжины вояк, да еще благополучно дошли до Самбора?

Ни на один из этих вопросов Руперт не находил ответа. Жизненный опыт ему подсказывал, что подобные совпадения не бывают случайными. Обычно их скрыто готовят некие могущественные силы, не желающие до поры, себя обнаруживать. Но кому могло понадобиться предательство Волкича, и чего мог добиться Волкич, предав Орден?

И в Московии, и на землях Унии его ждала плаха. Ни Польский Король, ни Московский Князь не помиловали бы беглого татя, даже если бы Волкич раскрыл им тайные замыслы Тевтонского Братства. Орден был единственной силой, способной защитить его, и предавать Орден было величайшей глупостью. Особенно теперь, после гибели, Корибута!..

…Нет, Волкич не стал бы рубить сук, на котором сидел. Произошло что-то непредвиденное, что-то, чего Руперт, как ни силился, не мог понять. Но времени на раздумья, у него не оставалось.

Хитро задуманный план крестоносца грозил рухнуть, как подтопленная по весне половодьем хижина бедняка. Руперт знал, какие последствия это повлечет для него. Капитул не простит промаха на лесной заставе и сделает все, чтобы отстранить его от дел. Хуже для Руперта и быть не могло.

Но Командор не привык сдаваться. Он понимал: пока Волкич не схвачен стражниками, игра не проиграна. Нужно лишь скорее найти беглого татя и заставить его умолкнуть навсегда. В прошлом Руперт не раз продумывал пути отхода своего подопечного, и знал, где он может скрываться.

Только вот отряда в пять человек было явно недостаточно, чтобы перебить вдвое превосходящую численностью шайку Волкича. У Руперта не оставалось иного выхода, как скакать за подкреплением в Кенигсберг.

Там его ждал Великий Магистр, на чью помощь он всегда мог рассчитывать, и который, как он верил, сделает все, чтобы защитить его миссию от козней Капитула. Посему Руперт, не раздумывая, погнал коня на запад, туда, где в туманной дали высились неприступные стены и башни Орденской твердыни.

Но едва въехав в замковые ворота, фон Велль понял, что планы ему придется менять. У длинной коновязи в конном дворе неторопливо хрустели овсом пять лошадей, коих раньше здесь не было.

Это были рослые жеребцы соловой масти, в грубовато, но крепко сработанной сбруе. Ростом и мощным сложением они походили на боевых коней Ордена, но светлая грива и тяжелая голова выдавали в них другую породу.

Фон Велль хорошо знал ее. Такую породу лошадей разводили, лишь в одной стране. Этой страной, была Швеция.

Глава 16

– Ну и дурень же я, что вызвался сопровождать вас до Самбора! – презрительно сплюнул Газда, усаживаясь на устилающей пол темницы пожухлой соломе. – Сиди тут теперь, как волк в ловчей яме, жди, когда потащат на плаху!

– Не стоило тебе из леса выходить, – вздохнул, терзась совестью, Бутурлин, – ты и так много для нас сделал, мог и не рисковать головой…

– Не мог я смотреть спокойно, как эта сволочь вас с панянкой, рубить будет, вот и полез в чужую драку…

…Даже смешно как-то: думал, ты за меня перед Воеводой заступишься, а за тебя самого заступаться, впору!

– Ты сам слышал, я сразу же поведал ему, как ты дал нам с княжной приют и к Самбору провел. И как в бой неравный вступил с жолнежами…

– Так-то оно так, – невесело усмехнулся казак, – да что толку с того, если тебя самого разом со мной в темницу упекли? Не шибко что-то Воевода жалует московских послов!

– Раз в цепи не заковал, значит, особой вины за нами не видит, – пожал плечами Дмитрий, – ты погоди раньше времени горевать, быть может, все еще образуется, и нас выпустят отсюда.

– Твоими бы устами да к Богу! – Газда откинулся на спину и устало прикрыл глаза веками. – Знаешь, брат москаль, а ведь этим и должно было кончиться. Одно хорошо: из-за моей глупости никто, кроме меня самого, не пострадал, значит, умирать буду с чистой совестью!

На сей раз Бутурлин не ответил. Встав с лежанки, он двинулся вдоль каменной стены, осматривая свое новое пристанище. Газда был прав, сравнивая его с ловчей ямой. Темница располагалась в подножии высокой круглой башни, сложенной из мощных гранитных блоков и покрытой островерхой черепичной крышей.

Несмотря на то, что башня была встроена во внешнюю стену замка, побег из нее для узников был весьма непростой задачей. Пол здесь был каменным, а небольшие квадратные окошки, сквозь которые ветер беспрепятственно гнал снежные хлопья, были проделаны под самой крышей, на высоте не меньше десяти саженей.

«Серьезная темница, – подумалось Дмитрию, – без крепкой веревки отсюда не убежать…»

– Ищешь способ выбраться из сего склепа? – вторя его мыслям, вопросил Газда. – Даже не думай, боярин. Отсюда не убежишь, если только…

Лязг дверного засова оборвал его речь. Обитая железом дубовая дверь распахнулась, и на пороге узилища возникла массивная фигура стражника с факелом в руке.

– Боярин, тебя хочет видеть Воевода! – рявкнула фигура, залитая мрачным факельным светом. – Поторопись, пан Кшиштоф не любит медлительных узников!

Двое других стражей, стоящих у проема дверей в коридоре, дружно хохотнули.

– Я – не узник, а слуга Московского Государя, – ответил Дмитрий тоном, от которого у стражника сразу пропало желание насмешничать, – но если Каштелян желает меня видеть, я охотно последую за вами!

Второй страж хотел было отпустить по адресу Бутурлина какую-то колкость, но, встретившись с ним взглядом, передумал. Кивнув на прощание Газде, Дмитрий двинулся за своими провожатыми.

Глава 17

Воевода ждал его в верхних покоях замка, в жарко натопленной горнице, предназначенной для приема королевских послов из Кракова и иноземных гостей.

Горница была невелика, но все ее убранство свидетельствовало о хорошем вкусе Каштеляна и его умении создавать уют. Пламя, пылавшее в большом камине, бросало золотистые отсветы на дорогую, красного дерева мебель, причудливо играло в переплетах мозаичных окон и нитях гобеленов, расшитых сценами войны и охоты.

Дмитрий застал Воеводу за привычным, хотя и нелюбимым, делом. Нацепив на нос очки, Владыка Самбора просматривал пергаментные свитки с донесениями от командиров пограничных застав и конных разъездов, жалобами на тяжесть поборов от поставщиков фуража и старост окрестных деревень.

Более привычный к ратным подвигам, чем к трудам мирного времени, он тяготился хозяйственными хлопотами. И лишь известия с границы да от Флориана, отправленного на поимку разбойников, вызывали у Воеводы живой интерес.

– А, боярин, – произнес он при виде Бутурлина, отложив в сторону очередную крестьянскую жалобу на сборщика податей, – хорошо, что зашел, нам есть о чем потолковать. Как тебе понравилось мое гостеприимство?

– По-правде говоря, я рассчитывал на более радушный прием, – ответил Дмитрий, стараясь не выдавать голосом своего гнева, – надеюсь, Воевода, ты объяснишь причину нашего заточения?

– Конечно, именно за этим я тебя и позвал. Видишь ли, боярин, возраст иногда странным образом меняет человека. Возьми, например, меня.

Без сих нелепых стекляшек на носу я не в силах разобрать ни одной строчки в бумагах, кои мне приходится просматривать по делам службы. Однако, вдаль, как это ни дивно, я вижу так же хорошо, как когда-то в юности. А иногда мне кажется, что даже лучше!

– Рад за тебя, Воевода, но какое отношение имеет твоя зоркость к моему заточению?

– А такое, боярин, что я вижу людей насквозь, и к тебе у меня доверия нет!

– Это почему же? – нахмурился Дмитрий.

– Да уж больно странным образом ты здесь появился. Кажется, у вас, в Московии говорят: «скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты»? А ты пришел сюда в компании чубатого разбойника, заклятого врага Польской Короны. Уже одного этого мне достаточно, чтобы относиться к тебе с недоверием!

– Человек, коего ты именуешь разбойником, храбро защищал княжну, – вступился за казака Бутурлин. – Скажу более: без его помощи мы бы никогда не добрались до Самбора. Он присягнул мне на верность и всю дорогу оставался верен своей клятве. Каково бы ни было его прошлое, он искупил его своими нынешними деяниями!

– Ладно, оставим на время твоего слугу, поговорим о тебе. Расскажи, как тебе удалось выжить на лесной заставе самому и спасти княжну Эву?

– Я уже дважды сказывал о том тебе и твоему племяннику. К чему повторять еще раз?

– А ты повтори, – осклабился Воевода, открыв на миг желтоватые, но крепкие зубы, – авось, припомнишь чего, о чем умолчал в прошлые разы?

Мне уж очень понравилась история, как ты получил саблей по голове и остался в живых. Обычно стальной клинок раскалывает голову, как сухой орех. Или у москвичей кости крепче, чем у других смертных?

– То, что я в живых остался, – заслуга покойного Князя, – пояснил Дмитрий, – его меч сбил с пути саблю, нацеленную мне в голову, потому-то ее клинок и ударил меня плашмя…

– Клинок ли? – поднял кустистую бровь Воевода. – Я твою рану видел, такую можно добыть, задев головой ветку в лесу. Но даже если ты получил ее в бою, не знаю, достаточно ли подобной царапины, чтобы молодец вроде тебя потерял сознание?

– Вижу, куда ты клонишь, Воевода, – грустно усмехнулся Дмитрий, – думаешь, спасая собственную жизнь, я бросил в бою Корибута и притворился мертвым? – Нет, такого не было, да и нужно быть безумцем, чтобы надеяться подобным способом выжить в той резне! Люди Волкича осматривали убитых, если бы кто – либо подал признаки жизни, его бы тут же добили.

– Почему же тогда не добили тебя?

– Я был весь в крови, может, потому меня и приняли за мертвеца. После я, и впрямь, сказывался трупом, но для того лишь, чтобы подобраться к Волкичу и вызволить княжну…

…Сказать по правде, шансов было немного. То, что нам удалось выбраться с заставы и дойти до Самбора, можно объяснить лишь Чудом Господним…

– Положим, но чем ты объяснишь иное? – продолжал напирать Воевода. – Троих разбойников на заставе ты сразил, а самого Волкича саблей не тронул!

– У него и так шея хрустнула, когда он врезался головой в стену, – пожал плечами Бутурлин, – да и жолнежи его тут же в дверь стали барабанить. У нас каждый миг был на счету…

– Не успел, значит, – сочувственно покачал головой Кшиштоф, протирая рукавом очки, – что ж, бывает…

…Однако, из-за сей оплошности тать Волкич остался жив и теперь со своей шайкой скрывается в лесу!

– Как, остался жив? – от нежданной вести Дмитрий, едва не потерял дар речи. – Я же сам видел его мертвым!

– Видно, не досмотрел! – хищно рассмеялся Каштелян, – видишь, боярин, как много дивного в твоей истории!

– Погоди, Воевода, откуда известно, что он выжил? – с трудом вымолвил, приходя в себя, Бутурлин.

– Когда мы с Флорианом прибыли на лесную заставу, его трупа там не было.

– Может, разбойники забрали его с собой? – подал мысль Бутурлин.

– Зачем разбойному сброду мертвый атаман? – поморщился Воевода. – Ты слишком высокого мнения об этих нехристях!..

– Тогда, может, пропажа трупа – дело рук чужака в сером плаще, – предположил Дмитрий, – он мог вернуться на заставу…

…Хотя не знаю, зачем ему мог понадобиться мертвый душегуб?

– Ах да, человек в сером… – причмокнул языком Кшиштоф, – …хорошо, что напомнил, я о нем почти забыл!

– Похоже, Воевода, ты не слишком веришь в его приезд на заставу?

– Да уж, не верится мне почему-то! – развел руками Владыка Самбора. – Ты – единственный, кто его видел. Княжна, хоть и была в том месте, с ним не встречалась…

– Княжна и не могла с ним встречаться. Когда приезжал чужеземец, ее держали в верхних покоях терема, а наверх он не поднимался…

– Может быть, и так, боярин, – Воевода снял с носа очки и спрятал их в замшевый футляр, – но все же ты не убедил меня в правдивости своих слов. Сдается мне, ты сам выдумал пришельца в плаще, чтобы пустить меня по ложному следу и отвести подозрения от Московии.

– Московии?! – Дмитрий от изумления привстал со скамьи. – Я не ослышался, Воевода?

– Да, Московии, – со спокойной улыбкой повторил Каштелян, – а чего ты так встрепенулся, словно тебя кипятком окатили? Садись и слушай!

У Великой Унии врагов, и впрямь, хватает: и шведы, и немцы точат на нас зубы – это правда. Только в сем деле след ведет в другую сторону – к Москве. Пока ты в моей темнице гостил, я кое-что узнал об этом Волкиче.

Непростым парнем он оказался, ох, непростым! Оказывается, ему не впервой действовать под чужой личиной. В былые времена он в походы на татар ходил, очищая от набежчиков подмосковные степи.

Так вот, и он, и его люди были наряжены в басурманское платье, да и говорили меж собой по-татарски. Татары принимали их за собратьев и без страха подпускали к себе. А люди Волкича истребляли их, не давая обнажить клинки.

Ваш Великий Князь по достоинству оценил его службу. И землями, и златом наделил так, что стал он на Москве первым богатеем…

…Вот и скажи, что мог такой человек делать под чужим именем на землях Унии, как не исполнять волю Московского Князя? Ваш государь хорошо знал, сколь может быть полезен для него верный человек, взявший под команду польскую пограничную заставу.

Он и слабые места в нашей обороне выведает, и верную дорогу своему Князю к польским тылам укажет. А если придется, то сам московские отряды сквозь вверенный ему участок кордона проведет!..

– Похоже, не все ты узнал о Волкиче, – прервал Воеводу Бутурлин, – нет ему смысла для Москвы стараться – в опале он ныне. За мерзкое злодеяние Великий Князь лишил его всех привилегий да еще на кол хотел посадить. От гнева Княжьего он и бежал к вам, на Литву…

– И о том ведаю, – не моргнув глазом, продолжал Воевода, – только в княжескую опалу я не верю. Поговаривают, что семья боярская, истребленная Волкичем, была не люба Московскому Государю.

Вечно спорили с ним Колычевы в богатстве и древности рода. Влияние их при Московском дворе росло, как на дрожжах. Видно, испугался их роста Князь и решил от соперников избавиться.

Тут Волкич, любимец княжий, и подсказал ему верный способ, как врагов уничтожить и боярство московское против себя не обратить.

Князь поразмыслил да и согласился. Для вида гнев на себя напустил, смертью пригрозил убийце, а сам, с подложными грамотами Крушевича, направил татя к Краковскому Двору.

Мало кому удается одной стрелой двух уток добыть, а вашему Князю троих удалось! От врагов избавился, остался чист перед вассалами да еще обзавелся лазутчиком в соседней державе!

– Если все обстоит так, как ты говоришь, тогда зачем было Волкичу убивать Князя Корибута? Свершив подобное, он неизбежно бы раскрыл свое истинное лицо и потерял возможность тайно служить своему господину!

– Видно, изменились замыслы Московского Князя, – разгладил Воевода свои воинственно закрученные усы, – а может быть, за время пребывания на Москве Жигмонт прознал какую-то тайну, опасную для вашего Государя? Он и решил убить посланника, чтобы тайна сия не дошла до Польского Владыки.

Только погибни Корибут на вашей земле, его кровь пала бы на Московию, и тогда добрым отношениям с Унией пришел бы конец.

А так Москва ни при чем: Корибута беглый тать порешил, в самой Московии на смерть осужденный. Можно охать и ахать на все лады, проклинать злодея, жалеть осиротевшую княжну!..

Голос Воеводы утратил насмешливость, стал хриплым и злым, левое веко мигнуло, предвещая раскат бешеного гнева.

– Ты привел Князя к Волкичу, а он исполнил грязную работу, – продолжал Самборский Владыка, – вам осталось лишь обставить все так, чтобы вина в содеяном пала на беглого татя, а Москва осталась в стороне.

Для сего вам нужны были свидетельства человека, выжившего в резне на заставе; такого человека, чья правдивость не вызвала бы сомнений ни у меня, ни у Польского Короля. Потому-то вам с Волкичем и пришлось сохранить жизнь княжне.

Бедная девочка наверняка не владела тайной, стоившей жизни ее отцу, а внушить ей что-либо среди кровавого ада, устренного вами на заставе, было совсем несложно.

Ясно, что роль спасителя сама шла к тебе. Твое заступничество и помощь при побеге должны были уверить Эву в непричастности Москвы к бойне и заставить несчастную покрывать истинных убийц Князя.

Для большего правдоподобия вы устроили потешную драку, в конце коей Волкич сказался мертвым, а ты с княжной ушел в лес.

Здорово же вы разыграли беднжку! Один – кровожадное чудище, беззаконный тать, другой – благородный рыцарь, защитник слабых! Да только я живу на этом свете в три раза дольше Эвы, и меня не обмануть дешевым балаганом. То, что вы с Волкичем оба живы, доказывает, что действовали вы сообща.

А то, что в лесу тебя и княжну ждал чубатый разбойник, давший вам приют и проводивший до Самбора, говорит о том, что ты заранее продумал побег. Весь ваш путь до литовской границы, гибель Корибута, ваши дальнейшие приключения – звенья одного замысла, и я, похоже, сей замысел разгадал!

Кровь бросилась Дмитрию в лицо. Он ожидал от Воеводы чего угодно, но только не обвинений в пособничестве убийцам Корибута! Ярость, доселе сдерживаемая Бутурлиным, рвалась из него наружу. Казалось, еще миг, и он, не снеся оскорбления, обрушит на поляка всю тяжесть своих закаленных в уличных боях кулаков.

Но уроки отца Алексия не прошли даром. Как бы больно и досадно ни было молодому боярину, он умел обуздывать страсти.

«Воевода только того и ждет, чтобы ты схватился с ним, – пробилась к Бутурлину сквозь пелену гнева трезвая мысль, – у него – сабля, у тебя – голые руки.

И как бы ваш поединок ни завершился, чести тебе он не принесет. Выживет Воевода – скажет Королю, что ты на него напал, не сумев оправдаться; одолеешь ты его – это же скажут Королю его подручные…

Нет, пан Кшиштоф, такого подарка ты от меня не дождешься. Бесись сам, а я буду покоен, как скала под ветром!»

– Похоже, ты очень горд своей разгадкой, – горестно вздохнул Дмитрий, – да только она тебя никуда не приведет. То ли смерть друга тебя слепит, то ли ненависть к Москве, но ты не хочешь видеть то, что само лезет на глаза.

От встречи с Волкичем и до смерти Корибута я ни на миг не оставался с татем наедине. А значит, я не мог тайно передать ему наказ убить Князя. Да и про мор в Кременце Волкич солгал, даже не перемолвившись со мной.

Сие значит, что навстречу нам он шел уже с замыслом об убийстве посла, и выдуманные тобой козни Москвы здесь ни при чем. Все, о чем я тебе поведал, происходило на глазах у княжны. Не веришь мне, расспроси ее о событих той ночи. Она подтвердит правдивость моих слов!

– Что ж, молвишь ты складно, – усмехнулся Кшиштоф, – но я все же тебе не верю. Княжна видела лишь то, что вы с Волкичем ей показали, да и то мельком. Где ей было в пылу кровавого побоища все до мелочей рассмотреть?

И то, что вы с татем не толковали наедине, для меня не доказательство твоей невиновности. Приказы не всегда отдаются словами, порой их заменют тайные знаки. Застежка особого вида на твоем плаще, расшитый бисером кошель у пояса, движение руки, известное лишь татю, для него могли значить то же, что и слово «убить».

Впрочем, можно обойтись и без тайных знаков. Московский Владыка мог заранее послать к Волкичу гонца с приказом об убийстве, а тебе нужно было лишь привести Князя в западню. Твои слова о том, что Волкич загодя готовился к встрече, лишь подтверждают сию мысль!

Бутурлин вдруг почувствовал себя страшно усталым и одиноким. Все его попытки достучаться до здравого смысла Каштеляна были гласом вопиющего в пустыне. Он понял, что Владыке Самбора правда не нужна.

– Что ж, Воевода, ты человек просвещенный и должен знать, что есть закон шляхетской чести, – произнес он, – шляхтич не может обвинять кого-либо в преступлении, не имея на то веских оснований.

Ты же меня обвиняешь, опираясь на вымысел да смутные догадки. И не меня одного! Только что походя ты возвел напраслину на моего господина, Великого Князя Московского.

Поскольку к доводам разума ты глух, у меня остался лишь один способ убеждения. Вели вернуть мне саблю, и я буду биться с тобой, защищая свою честь и доброе имя своего Государя!

– Ишь ты! – криво усмехнулся Воевода. – Саблю ему верни, драться он будет! Ты, видно, не разумеешь, боярин, куда попал. Ты прав, пока у меня нет против тебя ничего, кроме смутных догадок. Но ты должен молиться Богу, чтобы они не подтвердились!

Будь я уверен в том, что говорил сейчас, ты бы не сидел в моей горнице, а висел на дыбе и стонал под кнутом! Посему не гневи лихо и будь благодарен за доброе к себе отношение. А на счет поединка… – Воевода расплылся в мечтательной улыбке, – …мы с тобой еще обсудим сие!..

…Нынче меня иное тревожит… Тайна, стоившая жизни Корибуту. Видать, страшна она была для Московского Государя, если для ее сокрытия он пожертвовал своим верным лазутчиком…

Что такого мог узнать Жигмонт за время пребывания на московской земле? Мысль об этом не дает мне покоя с той минуты, как ты здесь появился. Может, поведаешь все-таки, что затеял против Унии Великий Князь? Не хочешь? Ну что ж, тогда я сам кое-что расскажу!

Корибут ездил в Московию договариваться с вашим Государем о помощи в войне против турок. А узнал он, похоже, что Москва сама собирается нам в спину ударить.

Ведь погляди, что выходит: когда войско польское да литовские дружины уйдут на юг воевать с турками, на севере и востоке наши земли останутся без защиты.

Нет! Конечно же, на кордоне оставят сторожевые отряды, крепостные гарнизоны, вроде Самборского. Но это мелочь, лучшие силы Королевства будут скованы войной с Султаном.

Какой благоприятный миг для набега! Если напасть на Польшу внезапно, большими силами, за сутки можно дойти до Варшавы, а если повезет, то и до Кракова!

Первыми, конечно, ринутся татары, прикормленные вашим Государем, а там и рать московская за ними подтянется! Вот и окажется Королевство меж двух огней – турок да московитов!

– Что так побледнел, боярин? – грозно приподнялся из-за стола Кшиштоф. – Верно ли я угадал замыслы Московского Князя?

– Что тут можно сказать? – со вздохом молвил Бутурлин. – Ненависть – плохой советчик, Воевода. Она тебя слепит, и ты ищешь врага там, где его нет.

– Ну, а где же он на самом деле? – хитро прищурился старый рыцарь.

– Не в Москве. Московскому Князю ныне не до захвата чужих земель, ему бы свои владения защитить. Сам поразмысли: на юге нас Казань набегами тревожит, Астрахань войной грозит. Не сегодня-завтра, присягнут они на верность Султану, и что тогда? Турки ломятся не только в Европу, они подступают и к нашим границам.

С юга к Руси Степь примыкает. Там все племена, все народы одной с ними веры, да и язык, почитай, у них один – без толмача друг дружку разумеют. Когда турецкое войско обогнет Каспий и двинется к верховьям Волги, племена сии все, как одно, станут под турецкий стяг.

Таков уж Закон Степи: если через твои земли катится орда завоевателей, примкни к ним и содействуй всеми силами, тогда они твой стан не разграбят, а родных и близких не уведут в полон на аркане.

Ведь куда веселее с войском единоверцев, под защитой их копий грабить северных соседей, чем самому подставлять шею под рабское ярмо! Потому-то и льнут кочевники то к монголам, то к туркам…

…Нынче у Султана руки связаны войной с Унией, и большой поддержки от него степнякам не дождаться. Но победи он на юге, война приблизится и к нашим рубежам. Так есть ли прок Москве бить в спину Польше, если та сдерживает общего врага?

Да и как Москва нападет на польские земли, если большая часть ее войск – на юге в ожидании войны с Казанью? Где она возьмет дружины для сего похода? С юга заберет, оголив степные рубежи? Кто тогда поручится, что Казань да Астрахань на нас вместе не ударят?

Ринутся они в открывшиеся бреши, аки саранча на пажить, в том даже сомнения нет! Вот и смекай, чего больше принесет Москве война с Польшей – добычи или разора!..

Впервые за время беседы с московитом Воевода не сразу нашел, что ему возразить. Не то чтобы Дмитрий убедил рыцаря в неверности его взглядов на Московию, но в душу Кшиштофа закралось сомнение в собственной правоте.

– Твои рассуждения ничего не доказывают, – изрек он, наконец, не желая отступать перед доводами Бутурлина, – ваш Князь мог тайно сговориться с татарами о том, что они не станут на вас нападать. Заплатить им за это или посулить добычу…

…А может, вы о чем-то таком и с турками уже столковались? Ведь они вам по-любому ближе, чем поляки! Вы, русичи, хоть и христианами себя зовете, а против нас, католиков, всегда вступали в союз с басурманами!

– По правде сказать, Воевода, подобных небылиц я давно уже не слышал, – скорбно покачал головой Дмитрий, – ты хоть сам веришь в то, что молвишь?

Как же нужно ненавидеть Москву, чтобы выдумывать про нее такое!..

– А за что мне ее любить? – хмуро воззрился на него старый шляхтич. – Сколько помню себя да рассказы дедов, Москва всегда строила козни Польше да Литве. Земли восточные у нас отобрать пыталась, пограничные крепости жгла. Где самим московитам сил недоставало, они в сговор вступали с татарами.

Не ваш ли Князь Иван позволил нехристям строить на своих землях города да военные поселения с басурманскими полумесяцами на башнях? А для чего? Для того, чтобы потом натравить сию орду на Унию!

Татары и пускали нам кровь, чуя за спиной поддержку Москвы. Да московиты и сами не раз к ним присоединялись. Сколько раз бывало: сразишь какого-нибудь басурманина, снимешь с него шелом, а под личиной – бородатая русская харя с крестом греческим на шее!

Да и как не ходить москвичам в набеги, когда попы ваши сами вещают пастве с амвонов: «Христианского Бога бойтесь, татарского хана чтите. Пред схизмою Латинскою защитник он нам!» А «схизма Латинская», – это, стало быть, мы – добрые католики!

И разве одних лишь татар направляла против нас Москва? Кто подбивает к бунту против Короны роксоланских степняков да еще оружием их снабжает? Москва! Откуда у варваров с конскими хвостами на бритых башках берутся пищали точного боя, сабли московской ковки?

Ваш Князь им посылает, чтобы чужими руками ослабить Королевство, а молодцы вроде тебя дикарям то оружие возят! Вот и скажи, как мне после всего этого питать к Москве добрые чувства?!

Ярость страшно преобразила Каштеляна. Его мясистое лицо налилось кровью, глаза пылали гневом, и часто-часто дергалось набрякшее левое веко. Рыжие усы грозно топорщились, словно кабаньи клыки.

Казалось, еще миг – и он бросится на ненавистного московита, опрокинет его навзничь и будет топтать до тех пор, пока в нем не угаснет дыхание жизни.

Но Бутурлин выдержал эту вспышку ярости, как гранитный утес выдерживает натиск штормовой волны, и не опустил глаз под бешеным взглядом старого поляка.

– Что ж, Воевода, раз уж ты о московских долгах речь завел, позволь и мне кое-что напомнить, – обронил Бутурлин. – Кейстут, Великий князь Литвы, когда ходил войной на Москву, по пути немало русских селений пожог.

Короли ваши польские древний Киев дважды огню и мечу предавали. Свидригайла реки московской крови пролил. Ежели все набеги да войны пограничные вспоминать, еще неведомо, кто перед кем в долгу окажется!

А что до татар, то их и на землях Унии немало проживает, и в походы на Москву они ходят не реже казанцев. Мне самому дважды приходилось отбивать набеги орды, приходившей на Русь не с юга или востока, а с ваших, польских земель. Так что, негоже, Воевода, москвичей татарскими набегами попрекать.

Князь Жигмонт по-иному мыслил. Он говорил: «Не будут славяне вместе держаться – всех нас немцы да турки перебьют!»

– Тебе о Князе лучше не вспоминать! – рявкнул Воевода. – Он тебе, по твоим же словам, жизнь спас, а ты его не сберег!

– Не сберег, в том мой грех! Но и в спину ему не бил, не предавал его в руки убийц! Сражался рядом, пока удар из меня сознание не вышиб. Спроси о том княжну, если мне не веришь!

Пойми, не о себе пекусь. Не хочу, чтобы на мое отечество чужой грех лег пятном кровавым, не хочу, чтобы чужеземец в сером плаще ликовал от того, что ему две славянские державы удалось поссорить!

– Что ж, молвишь ты складно, – усмехнулся, вновь обретя спокойствие, Кшиштоф, – да только слова для меня мало что значат. За свои полвека я наслушался разных говорунов. Да таких, что тебе за ними в красноречии не угнаться. Уж не взыщи, боярин, но у меня к тебе веры нет!

– Что же должен сделать, чтобы ты мне поверил? – устало вопросил Бутурлин.

– Тебе уже делать нечего, да и от тебя нынче ничего не зависит, – поморщился Воевода. – Мне бы того волка изловить, что погубил Князя, да допросить его с пристрастием!.. Вот если бы он под пыткой подтвердил твою невиновность, я бы отпустил тебя с миром и прилюдно извинился за свои подозрения. Но пока волк не пойман, на свободу я тебя отпустить не смогу.

– И как ты намерен со мной поступить? – поинтересовался Дмитрий.

– А как с тобой должно поступать? – пожал плечами Воевода. – Завтра же я отправлю в Краков гонца с известиями обо всем, что здесь случилось. А после – буду ждать ответа его Вельможного Величества.

Лишь Государь вправе решать, что мне делать дальше: отослать тебя в столицу или отпустить домой. Хотя на последнее не особо надейся. Король наверняка захочет лично тебя допросить. Он и решит твою судьбу! Дело, как ты сам разумеешь, нешуточное…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю