Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

Меня, боярин, оспа тоже не пощадила, перепахала лицо так, что на всю жизнь следы остались. Однако нет во мне желания злость за это на других срывать!

– Значит, не отпустишь? – прохрипел Волкич, сверля Бутурлина ненавидящим взглядом. – Ладно! От меня пощады тоже не жди! Когда я окажусь в Самборе, то скажу Воеводе, что мы с тобой были в сговоре, потому-то тебе с княжной и удалось ноги с заставы унести!

А еще скажу, что убийство Князя – дело рук Москвы, и что задумка убить его на заставе принадлежит тебе! Я еще много чего расскажу, так что, висеть на дыбе мы с тобой будем рядом!

– Вот так дела, брат! – хмыкнул Газда, переводя взгляд с Волкича на Бутурлина. – Что теперь делать будешь? Ведь эта гадюка, и впрямь, на тебя поклеп возведет, с нее станется!..

– Пусть возводит, – устало вздохнул Дмитрий, – мое дело – доставить его в Самбор, а там пускай Воевода решает, кому верить, кому – нет. Только вас под удар я подставлять не хочу. Посему в обратный путь отправимся мы со шляхтичем, а вы уходите в леса!

– Как же так, брат москаль? – на смуглых щеках Газды заиграли желваки. – Сколько прошли вместе, а теперь хочешь, чтобы мы тебя бросили? Оставили без подмоги?

– Придется оставить, Петр. Вы и так сделали для меня больше, чем я мог надеяться. Но если по пути в Самбор нам встретится Воевода, я едва ли смогу вас от него защитить. Ты и сам это знаешь, так о чем тогда спорить?

– Жаль, брат, что приходится расставаться! – грустно покачал головой Газда. – По сердцу ты мне, да и Туру тоже. А что Чурприна тебя невзлюбил, так Бог с ним, с Чуприной!

– Это мне жаль, что не смогу отблагодарить вас за помощь, – печально улыбнулся Дмитрий. – Скажите хоть имена ваши…

– Чтобы знать, кому свечи за здравие ставить? – закончил за него, усмехаясь в седые усы, Тур. – Это можно! Газду, ты уж знаешь, Петром кличут, меня – как и деда моего, Василием. А вот его – Тур кивнул в сторону, Чуприны – батюшка Акакием нарек!

Чуприна, по-видимому, не любивший свое имя, зарделся до корней волос, но промолчал.

– Не печалься, что не можешь нас отблагодарить, – продолжал Тур, – мы в накладе не останемся! У Волкича был бочонок с золотишком, так мы его себе возьмем. Убиенным оно уже ни к чему, а нам пригодится. Не Воеводе же его отдавать!

– Сие дело вашей совести, и я вам не указчик… – покачал головой Дмитрий. – Только вот не знаю, принесет ли сие золото вам счастье. На нем ведь кровь людская…

– Ну, не мы ее проливали, – слегка смутился казак, – а что до золота, то, поверь, оно пойдет на благое дело!

– Пора нам выступать, – проронил Бутурлин, глядя на ползущую над морским горизонтом тучу. – Похоже, к вечеру пойдет снег, успеть бы до заката в Самбор…

Глава 39

– Не советовал бы я все же тебе возвращаться к ляхам, – покачал головой Газда. – Оклеветанный Волкичем, ты снова угодишь в темницу, и дай бог, чтобы Воевода не отправил тебя на дыбу!

– При Великом Московском Князе он не посмеет вздернуть меня на дыбу, а что до слов Волкича, то они так и останутся словами, – ответил, Дмитрий. – За меня же будут говорить дела. К тому же, молодой шляхтич теперь на моей стороне. В случае чего, подтвердит мою правдивость!

– Вот пусть он Волка в Самбор и отвозит! – возмущенно фыркнул Газда. – А тебе бы, брат, стоило в укромном месте грозу переждать!

– Пойми, Петр, не время мне ныне отсиживаться в укромных местах! Шляхтичу недужно, да и будь он при здравии, в одиночку ему пленника не отстоять. Если на них нападут по дороге, он и сам погибнет, и татя упустит. А вдвоем, глядишь, мы не оплошаем. Да и подумай, что лучше докажет Владыкам мою невиновность, чем добровольное возвращение в Самбор?

– Оставь его, брат Газда, – вмешался в их спор старый, седой Тур, – не заступай дорогу между человеком и его судьбой. Нам от нее все равно не уйти, так уж лучше идти ей навстречу, чем прятаться да бегать от неизбежности!

Устало махнув рукой, Газда поплелся к лошадям. За время сидения в темнице и скитания по лесам в поисках Волкича он успел полюбить московита и теперь не хотел оставлять его наедине с опасностями и невзгодами.

Тревожно было на душе и у Дмитрия. В глубине ее он не был уверен в том, что все пройдет так гладко, как он говорил для успокоения Газды. Воевода мог, и впрямь, поверить цветистой клевете Волкича. Но что еще хуже – ей мог поверить Польский Король.

Чем тогда закончится его встреча с Московским Государем? Сумеет ли Великий Князь убедить своего соседа в непричастности Москвы к гибели Корибута? И не случится ли так, что, желая предотвратить войну, он, Бутурлин, доставит в Самбор жар, от которого огонь взаимной ненависти между Унией и Москвой запылает с новой силой?

Эта мысль не на шутку встревожила Бутурлина, заставив его оглянуться на пройденный путь.

«Благими намерениями выстлана дорога в ад» – вспомнились ему слова из старинной Библии, прочитанные еще в дни ученичества у Отца Алексия.

Почему именно эта фраза пришла Дмитрию на ум, неужели Господь пытается указать ему на ошибочность избранного им пути? Боярин напряг память, пытаясь вернуть тот день, когда она для него впервые прозвучала.

Из темных глубин былого выплыли сводчатые потолки монастырской библиотеки с желтыми огнями восковых свечей на треногах, сухой, аскетический профиль наставника и ветхая книга, в которой он прочел те самые, запавшие в душу, слова.

– Что же, Отче, неужто добрые намерения ведут в ад так же, как и злые? – вновь вопрошал он в недоумении своего духовного учителя.

– Не всегда, Дмитрий. Честные, искренние намерения в ад привести не могут, – слышал он сквозь годы размеренный голос, Отца Алексия, – но когда на путь добродетели вступает душа, в коей мало божеской любви, добрые намерения нередко превращаются в свою противоположность.

Соблазны власти, славы, достатка, безудержно влекут такую душу, и она все больше уклоняется от праведного пути, пока не оказывается там, откуда ей нет возврата без глубокого покаяния.

Случается и по-иному. Нам не дано предугадать, как отзовутся наши деяния в грядущем. Бывает, человек, искренне устремленный к Богу, по неведению совершает ошибки, приводящие его, в пустыню потерь и страданий. Но если божеская любовь в нем сильна, то душа его пройдет сквозь пекло горестей неопалимой и вновь выйдет на дорогу добродетели!

– Но как избежать ошибок, Отче? – сверкая глазами, обращался к наставнику, Дмитрий.

– Как избежать? – в памяти всплывала мимолетная, грустная улыбка старца. – Боюсь, отрок, что сие невозможно…

…Все мы грешны. Даже святые до поры совершали ошибки. Важно иное: как сильно и как искренне ты жаждешь добра.

Твори его так, как тебе подсказывает разум, и уповай на Господа. Он видит все, и если ты искренен в своих устремлениях, не даст тебе оступиться!

…– Не даст оступиться! – повторил про себя Бутурлин, как повторяют слова молитвы. – Спасибо, Отче, за напоминание!

Он тряхнул головой, отгоняя от себя сомнение в собственной правоте. Дмитрий знал: никакая сила не заставит его отказаться от задуманного.

__________________________

Костер тихо догорал, почти не давая тепла. Казацкие лошади мирно похрапывали, доедая из фуражных торб овес, коим их заботливо снабдили бортники. Выбив днище из бочонка Волкича, казаки вытряхнули награбленные драгоценности и наскоро рассовали свои трофеи по седельным сумкам.

Глядя на них, Флориан испытал некоторое неудовольствие. Ему хотелось сказать чубатым мятежникам, что судьбой сокровищ, отнятых у Волкича, имеет право распоряжаться лишь Самборский Воевода. Но он промолчал, зная, что ответом на его замечание будет громкий, заливистый, смех.

– Ну, как ты, шляхтич? – спросил его, подходя, Бутурлин.

– Уже лучше, голова почти отпустила, – без особой радости ответил Флориан, – только вот хромаю, как патриарх Иаков…

– Главное, кости целы, а ушиб скоро пройдет. Знаешь, у тебя больше причин гордиться хромотой, чем у патриарха Иакова! – пошутил Дмитрий. – Он охромел, вступив в борьбу с ангелом Божьим, а ты с демоном зловредным в бою сошелся! Но тебя, сдается, не хромота тревожит?

– Не хромота, – согласился Флориан, подтягивая у своей новой лошади подпругу. – Видел, боярин, как твои молодцы золото из бочонка в свои сумки пересыпали? Сие золото тать Волкич разбоем добыл, перстни, серьги, с убитых срывал.

Отвезти бы все это в Самбор, под присмотр Воеводы, да созвать всех, чьи родичи за последние годы погибли от рук разбойничьих. Глядишь, и нашлись бы законные наследники у добра…

– Может, и нашлись бы, – кивнул Бутурлин, – но, боюсь, больше было бы желающих чужим добром завладеть.

– А так разве лучше? Один тать награбил добро, другой у него отнял да к себе в мошну ссыпал! Разве есть у твоих подручных право присваивать то, что в бочонке было? И не потому ли они так легко взяли чужой скарб, что и сами не раз промышляли разбоем? Вот и думай, есть ли разница между ними и Волкичем?

– Есть, шляхтич. Присмотрись лучше и увидишь ее. Волкича разбойником сделали жадность и гордыня, до того, как в леса податься, он в достатке, в роскоши жил. И грабить он пришел на чужую землю. Эти же трое – кивнул он на казаков, – на своей земле обретались и честно возделывали ее.

Но потом пришли ваши Князья да Воеводы и велели вольным землепашцам подставить шею под хомут. Тех, кто волю на рабство променять отказался, лишили крова, согнали с земли, у многих родню убили. Кто же виноват в том, что они в леса подались?

Вы их сами своими врагами сделали, а теперь еще со света сжить хотите! Все украшения, что в бочонке были, когда-то куплены господами за деньги, что из таких бедняков, как они, с потом и кровью выжаты. Так что, более достойных владельцев для сего золота, чем они, не сыскать во всей округе!

– Да ты сам говоришь, как бунтовщик! – изумленно воззрился на московита Флориан.

– Нет, шляхтич, – отрицательно покачал головой Дмитрий, – я говорю, как человек, знающий о сих людях больше твоего. У Тура и Газды шляхтичи, вроде тебя, всю родню выкосили, у Чуприны со спины плетьми шкуру содрали. Не тебе их – им бы тебя ненавидеть, а вот, гляди ж ты, – Тур тебя отваром целебным поил! Вот и скажи, в ком из вас больше божеского духа?

Флориан густо покраснел, но промолчал, не найдя достойного ответа. Ему до сих пор как-то не приходило в голову, что у Тура, лечившего его от головной боли, польская шляхта могла убить семью. И впервые за время общения с казаками юношу охватил горький стыд.

– Хорошо, пусть оставят все себе, – произнес он, помолчав какое-то время, – я не стану говорить об этом дяде!

– Рад, что не ошибся в тебе! – улыбнулся, садясь на коня, Бутурлин. – Знаешь, Флориан, мой наставник, о котором ты уже слыхивал, не раз говорил: «Мудрый правит, не унижая». Жаль, что такого наставника не было у ваших магнатов!

Не уверен, что они стали бы его слушать, но одно знаю точно: на невинно пролитой крови да на страхе крепкой державы не возведешь!

«Кто с мечом войдет, тот от меча и погибнет»! – тому и святое Евангелие учит!

– Ты так говоришь, будто у нас в Унии – кровь и насилие, а у вас в Московии – Божья благодать! – слегка обиделся Флориан. – Разве ваши бояре видят в хлеборобах равных себе, не именуют простолюдин смердами?

А чем ваше «смерд» лучше польского «быдло», если «смердеть» в вашей речи то же самое, что и «вонять»? Ты, прежде чем наши порядки ругать, лучше обернись к родной стороне да выскажи московской знати все, что мне говорил!

– Говаривал, и не раз. Только люди все разные. Один внимает рассудку, до другого достучаться все равно, что мур крепостной продолбить.

Не скрою, шляхтич, наши господа именитые обращаются с крестьянами не лучше ваших панов. Простой люд для них – что грязь под ногами, в мужике они видят лишь тягловую скотину, которую чем ни нагрузи – все вывезет!

Но у всякого терпения есть предел. Надоест рабу тянуть непосильную ношу – он порвет гужи да обратится против угнетателя. А прольет кровь – возврата к прежней жизни для мужика нет, ему теперь одна дорога – в леса, на тракт, где богатеи проезжают.

А такие, как Волкич, его подбирают да к своему делу пристраивают. Из кого беглый тать набрал свой отряд? Из недовольных властью панов да Воевод!

– Из конокрадов да воров набрал он свою шайку! – раздраженно поморщился Флориан. – Взять хотя бы того же Ворону, коего Волкич сам же и отравил!

– Верно, только ворами и конокрадами не рождаются, шляхтич. У кого-то к воровству, и впрямь, врожденное пристрастие, а других злая доля вынуждает на большак идти.

– Что же, им всем прощение теперь даровать?

– Всем – не всем, но тем, кто кровью себя запятнать не успел, стоило бы жизнь сохранить. Глядишь, они бы и покаялись. Милосердие и в разбойничьей душе добро пробудить может, пытки да казни ее лишь ожесточают…

– Ну, а как быть с теми, кто обагрил руки кровью? – не сдавался Флориан. – Тем паче, что не всегда разберешь, кто из сей братии успел отнять чужую жизнь, а кто – нет!

– Это ты у дяди своего спроси, – бросил на него грустный взгляд Бутурлин. – Он и дознание вести умеет, и законы ведает лучше моего. Я ведь не о том толкую, как разбойный люд за преступления карать, о другом…

Если бы магнаты да бояре не сдирали с кметов семь шкур, глядишь, и разбойников на дорогах поубавилось бы!

– С тобой трудно спорить, – нехотя признался Флориан, – вроде бы, и немногим ты старше меня, а рассуждаешь, как муж, проживший на земле полвека. С такой рассудочностью тебе, и впрямь, нужно в священники идти!

– Может, еще и пойду, – пожал плечами Дмитрий, – но попозже, время еще не приспело!

Пока они говорили, казаки готовились в дорогу, собирая свои пожитки и пряча среди них отнятые у Волкича сокровища.

Закончив с этим, Тур и Газда усадили на коня пленного татя.

Ловкий по части обращения с веревками, Чуприна накрепко примотал его руки к седельной луке, а ноги спутал под брюхом лошади.

Дмитрий хотел было помочь Флориану взобраться в седло, но гордый шляхтич отказался от помощи. Превозмогая боль в колене, он сам сел на коня, и маленький отряд тронулся в путь.

Боярин изрядно устал, и ему больше не хотелось ни о чем говорить с молодым поляком, но он чувствовал, что юношу терзает какой-то больной вопрос, который тот никак не решится ему задать. Похоже, сей вопрос был для него куда важнее, чем судьбы беглых холопов и бунтовщиков.

– Ты о чем-то хотел спросить меня, шляхтич? – первым обратился он к своему спутнику. – Спрашивай, я отвечу.

– Знаешь… – Флориан потупил взор в гриву своего коня, пытаясь подобрать нужные слова для столь деликатной темы, – …когда я лежал, придавленный мертвой лошадью, Волкич посмел сказать, будто княжна… – он осекся и густо покраснел, не зная, как закончить фразу. – Ты не думай, боярин, я не поверил ему!..

– И правильно сделал! – закончил за него Дмитрий, догадавшись, какие мерзости мог наговорить шляхтичу убийца Корибута. – Не верь тому, в ком живет лишь несусветная гордыня да злоба на весь мир!

Княжна чиста перед Богом и людьми, могу тебя в том уверить. Со лжецом, что посмеет бросить тень на ее имя, я скрещу клинки, и ты, знаю, поступишь так же.

Тебе же, шляхтич, скажу: не сомневайся в тех, кого любишь, и не слушай бесов. Они способны лишь лгать!

– Я знаю, почему для спасения княжны Господь выбрал тебя, – поднял на Дмитрия просветлевший взор Флориан, – просто никому другому это было не под силу!

Окажись я на твоем месте, меня хватило бы на то, чтобы биться за нее и умереть у ее ног. А вот вызволить Эву из кровавого ада и доставить невредимую в Самбор мог единственный человек – ты, Дмитрий!

Я долго не мог понять, как тебе удалось спасти ее на заставе, и вот теперь Господь открыл мне глаза! Я уразумел, в чем твоя сила!

– В чем же?

– В том, что ты свято любишь то, во что веришь, и свято веришь в тех, кого любишь. В том, что тебя не терзают сомнения, которые посещают многих других… Меня…

Я бы сам хотел так жить, но почему-то не выходит. А у тебя вышло! И, видя это, Господь оберегает тебя от смерти, дает совершать невозможное!..

– Насчет сомнений ты ошибаешься, Флориан, – слегка смутился Бутурлин, не ждавший от шляхтича подобной похвалы, – сомнения стучатся и в мою дверь, да порой так громко, что я не знаю, как поступать.

Казалось бы, чего проще – живи по заповедям божьим и не сомневайся в своей правоте. Но добро и зло в жизни хитро сплетены, и порой не предугадаешь, как отзовется на других тот или иной твой поступок. Бывает, что ложь спасает жизнь, а правда приводит на плаху. За подвиг получаешь наказание, а за низость – награду!

Но еще хуже другое: когда деяние, совершаемое тобой во благо, для кого-то оборачивается злом. Вот и думай, как жить, чтобы не оказаться орудием в руках дьявола!

– По-моему, у тебя это неплохо получается, – заметил молодой шляхтич.

– Хотелось бы, чтоб получалось лучше! – вздохнул Бутурлин. – А то ведь и я попадаю впросак. А что до свершения невозможного, шляхтич, то в этом я не одинок.

Многие люди свершают то, что другим кажется недостижимым. Ведь когда бьешься за то, что любишь и во что веришь, не задумываешься, что возможно, а что – нет. Просто отдаешь все силы делу, коему служишь!

– Вот это княжна в тебе и оценила! – с грустной улыбкой подытожил Флориан. – Жаль, что ты – схизматик. Из тебя мог бы выйти хороший образчик для нашего рыцарства!

Дмитрий в ответ лишь пожал плечами. Маленький отряд миновал песчаный склон морского берега и теперь двигался по заснеженной равнине к Старому Бору.

На опушке пути боярина и казаков должны были разойтись. Газде с товарищами предстояло укрыться в лесу, а Бутурлину с Флорианом и пленником – выступить в долгую обратную дорогу к Самборской Крепости.

Но судьба распорядилась по-иному. Путники были на середине поля, отделявшего их от Старого Бора, когда на северной оконечности леса показались всадники. Их было не меньше полусотни.

Зимнее солнце ярко вспыхивало на латах и шлемах, остриях копий и оковках щитов, выдавая в приближающихся воинах тяжелую польскую конницу. Над головой отряда гордо реяла красно-белая походная хоругвь, снег алмазной пылью летел из-под копыт рослых боевых коней.

Сомнений быть не могло: поняв свою ошибку в деревне бортников, Воевода погнал свой отряд вспять, все еще надеясь перехватить Волкича на равнине.

Дмитрий не раз слышал о том, что польская конница на марше – одно из красивейших зрелищ мира, но Газда и его побратимы едва ли разделяли подобное мнение. Тем паче, что, заметив отряд Бутурлина, Самборская дружина поспешила ему навстречу, отрезая казакам путь к спасительному лесу.

– Что ж это, братцы, – раздался за спиной Дмитрия испуганный голос Чуприны, – выходит, выследил нас Воевода! Выходит, мы того… до леса дойти не успеем!..

– Не лопочи, казак! – одернул его Тур. – Не успеем – так не успеем! Чему быть, того не миновать, от судьбы не убежишь!

– Кто они такие, чтобы я от них бегал? – гневно сверкнул глазами Газда. – Сперва княжну из беды выручал, потом татя беглого выслеживал, и на тебе! Бегай от них, как заяц! Нет уж, братцы, я не побегу!

– Оставь саблю в покое, Петр, – попытался успокоить друга Бутурлин, видя, что рука казака легла на сабельный крыж, – станем сейчас мечами махать, только беду накличем!

– Вам нечего страшиться, – обернулся к казакам Флориан, – вы находитесь под моей защитой, и я обещаю уберечь вас от гнева Воеводы!

– Всю жизнь мечтал о таком защитнике! – хмыкнул, тряхнув чубом, Газда.

Самборские ратники приближались. Уже были видны красно-белые флажки на их копьях, трепещущие под порывами ветра.

Глава 40

Взревела боевая труба. Повинуясь ее зову, конники разделились на два потока, и, обойдя с боков отряд Бутурлина, сомкнулись позади в ощетиненное копьями кольцо. Чуприна сдавленно охнул, Газда крепко выругался, Волкич, чьи руки были привязаны к седлу, злорадно ухмыльнулся.

От сомкнутой цепи Самборских стражников отделился кряжистый рыцарь в роскошных латах, с изображением вздыбленного вепря на щите, с забралом в виде усатой, жутко оскаленной маски.

Рука в латной рукавице откинула вверх, сию личину, и Дмитрий увидел налитые кровью глаза и огненно-рыжие, вздернутые, словно кабаньи клыки, усы Воеводы.

– Ну, вот мы и встретились, боярин! – хищно рассмеялся Владыка Самбора, поглаживая ладонью рукоять привешенного к седлу шестопера. – Не чаял, что улов будет таким жирным!

Все, кого мне изловить хотелось, сами в силки угодили, да еще в одной компании: благородный спаситель княжны, беглый тать, степняки-разбойники…

Воевода впился глазами в племянника, выехавшего из-за спины Бутурлина: – Всем стоять! Кто тронет шляхтича, умрет лютой смертью!!!

– Дядя, мне не грозит опасность, – выступил вперед Флориан, – я не пленник!

– Тогда, может, объяснишь, как ты здесь очутился? – сурово вопросил юношу Воевода. – Ты сейчас должен находиться в десяти верстах от сего места, в Самборе, с княжной!

– Я ехал к вам, чтобы сообщить о скором приезде Московского Князя, – почтительно склонился в седле перед Владыкой Флориан, – но по дороге встретил боярина Бутурлина, коий как раз вышел на след татей. Он мне предложил присоединиться к его охоте, я же сказал, что сам возьму Волка. Мы поспорили…

– Видал я следы вашего спора! – проворчал Кшиштоф, вспомнив обломки щитов и смятый шлем на снегу. – Что дальше-то было?

– Мы отправились в погоню порознь…

– Ну, и кто взял зверя на аркан? – осведомился Воевода, заметивший, наконец, веревки на руках и ногах пленника.

– Мне удалось лишь задержать Волка, – честно признался Флориан, – пленил его Бутурлин. Оба мои жолнежа погибли в схватке с разбойниками, если бы не боярин и его люди, пришлось бы и по мне заказывать панихиду…

– Вот оно как, – багровая краска густо залила лицо Самборского Владыки, – ославил ты меня, племянничек, нечего сказать! Мало того, что бросил Самбор без присмотра, так ведь и татя взять не смог!

– Не ругай парня понапрасну, Воевода, – вступился за юношу Бутурлин, – он храбро бился и хорошо нам помог. Наши лошади были обессилены дорогой, и кабы Флориан не задержал Волка, тот, как пить дать, ушел бы в Ливонию!

– Не защищай меня, – отверг помощь Дмитрия юный шляхтич, – я виноват и готов понести наказание!

– Да уж, понесешь! – криво усмехнулся Кшиштоф. – В том даже не сомневайся!

Он уже знал, как накажет своего родича за строптивость. Из всех обязанностей, налагаемых на него должностью Воеводы, старый рыцарь больше всего не любил разбор грамот, приходивших в Самбор со всех концов Воеводства.

На него, привычного к боям и походам, возня с бумагами нагоняла смертную тоску, и он перекладывал львиную долю сих трудов на плечи племянника. Но часть грамот он все же разбирал сам, дабы не переутомлять юношу постылой бумажной возней.

Однако, теперь в душе Кшиштофа не было сострадания, и он не сомневался, что по возвращении в Самбор заставит Флориана перебрать все пергаментные залежи, накопившиеся в замковой канцелярии за последний месяц. Воевода хотел высказать это племяннику, но передумал. Сейчас его больше занимало другое.

– Что скажешь, волчье семя?! – гневно обратился он к пленному татю. – Легко было невинные души губить? Теперь за все придется держать ответ: и за Князя Корибута, и за всех прочих, кого ты, зверюга кровожадная, умертвил!!!

Волкич бросил исподлобья злобный взгляд, но промолчал.

– Дара речи лишился? – покачал головой Кшиштоф. – Ну молчи, молчи! В Самборе тебе язык развяжут, там у нас есть мастера!

– Теперь потолкуем о тебе, боярин, – обернулся он к Дмитрию, – изрядно ты нам доставил хлопот своим побегом!

Упустил бы ты нынче Волка, я бы с тобой говорил по-иному, но раз Господь проявил к тебе милость, то и мне грех гневаться!

Ты, верно, уже знаешь, что в Самбор направляется наш Государь? Туда же едет и Ваш Великий Князь, так что, поимка татя пришлась ко времени. Ты представишь на суд Владык свою добычу и расскажешь им то, о чем сказывал мне при нашей последней встрече…

…Вот только, боярин, твои спутники мне не по душе. Вели им сложить оружие, не то я накажу жолнежам разоружить их силой.

– В том нет нужды, Воевода. Сии люди не причинят никому вреда. Они присягнули мне на верность и ведут себя, как добронравные дворяне…

– Вот как? – усмехнулся Кшиштоф, передернув веком. – Я вижу, ты мастер обзаводиться вассалами на чужих землях! Да какими вассалами! Все, как один, – разбойники, заклятые враги Польской Короны!

Не говори мне, что два новых татя прибились к тебе уже после побега. Я в это все равно не поверю! Они из той же шайки, что и твой первый подручный, и вы с ними – старые знакомые. Ведь это они помогли вам бежать из крепости?

– Верно, помогли, – не стал отпираться Бутурлин, – а еще помогли мне выследить и взять в плен убийцу Корибута! Я мыслю, сего достаточно, чтобы ты отпустил их на волю…

– На волю? – изумленно поднял бровь старый рыцарь. – Это куда же, позволь тебя спросить, в леса? У меня на их счет другая задумка: пусть отправляются вместе с нами в Самбор!

– Ты же знаешь, Воевода, в Самборе им делать нечего…

– А что им делать на воле? Разбойничать да подбивать на бунты кметов из окрестных деревень? Нет уж, раз Господь предал их в мои руки, пусть пребывают под надзором. И купцам проезжим спокойнее будет, и страже придорожной меньше хлопот!

– И как ты собираешься обойтись с ними по приезде в Самбор? Проявишь черную неблагодарность и бросишь в темницу людей, без коих никогда бы не поймал Волка? Закуешь в колодки Газду, защищавшего княжну, Тура, поившего твоего оглушенного племянника целебным настоем?!

– Это так! – подтвердил слова Дмитрия Флориан. – Без его отвара я бы еще нескоро сел на коня!

– Что ж, добрые дела им зачтутся, – согласно кивнул Воевода, – но отпустить их на волю я тоже не могу, уж не взыщи, боярин!

Дмитрий оглянулся на своих товарищей. Окруженные польскими латниками, они, казалось, не проявляли тревоги. Лишь Чуприна бросал на жолнежей взгляд пойманного в силки хорька, Тур же и Газда вели себя внешне невозмутимо, словно их вовсе не заботила собственная доля.

Но боярин знал, чего стоит им подобное спокойствие. В душах побратимов уже разгорался огонь, который, вырываясь на волю, всегда нес пожары и разрушения.

И Дмитрий чуял, что долго сдерживать сей огонь казаки не смогут. Если он, Бутурлин, не найдет способ в кратчайшее время вернуть им свободу, они попытаются добыть ее сами, и тогда…

Переубедить в чем-либо Кшиштофа было так же сложно, как сдвинуть вросший в землю валун, но Дмитрий не оставлял попыток достучаться до сердца Самборского Владыки. Какой бы черствой ни была его душа, человеческая способность к состраданию не могла в ней окончательно умереть.

– Как же ты намерен смягчить их участь? – обратился он к Воеводе. – Заменишь им долгую смерть на колу быстрой смертью от секиры?

Воевода впервые не нашелся с ответом, поскольку сам не знал, как ему поступать дальше со спутниками московита.

С одной стороны, должностью ему было предписано ловить бунтовщиков и примерно карать их, с другой, он не мог отправить на плаху людей, изловивших убийцу его старого друга.

А в том, что казаки помогли Бутурлину в поимке татя, сомневаться не приходилось. Каким бы ловким ни был боярин, в одиночку ему было не под силу разыскать Волкича в дебрях Старого Бора. В душе Кшиштофа заворочалась колючая, несговорчивая совесть.

– А как бы ты сам с ними обошелся? – неожиданно спросил он Бутурлина.

– Забрал бы с собой, в Московию, – с готовностью ответил Дмитрий, – и, обещаю, сии люди никогда больше не потревожили бы твоего покоя.

– В Московию? – недоверчиво переспросил Воевода. – Не шутишь ли, боярин? Видать, Великому Князю мало своих смутьянов, так ты ему хочешь еще подкинуть!

– Как знать, – пожал плечами Бутурлин. – Если к ним отнестись по-людски, может, они и не станут роптать…

– Да брось ты! – болезненно поморщился Самборский Владыка. – Бунтовщик – он везде бунтовщик и для мятежа всегда найдет повод! Но отговаривать тебя я не стану. Хочешь сделать подарочек своему Государю? Делай! Главное, чтобы сии тати не мутили воду в моем Воеводстве. Пусть сеют смуту в чужих землях!

– Значит, мы договорились? – поймал Воеводу на слове Бутурлин. – Ты согласен отпустить их со мной?

– Если ты, и впрямь, намерен увезти их в Московию, чинить препон не стану. Но им все равно надлежит отправиться с тобой в Самбор по праву твоих… э-э-э, дворян, – Воевода хмуро усмехнулся, – раз уж они присягнули тебе на верность, их долг – следовать за своим господином.

Если примут мое условие и пойдут с тобой, я обещаю их не трогать. Кстати, поспеши им об этом сказать. Я чую, у них руки уже тянутся к саблям, а мои жолнежи не любят, когда кто-то, похожий на разбойника, хватается за саблю. Так что, пусть лучше уймут зуд в руках, если хотят сохранить чубы… и головы!

– Хорошо, – согласился Дмитрий с Воеводой, – я с ними перемолвлюсь. Но и ты вели жолнежам отступить от них. А то ведь обложили моих людей, как гончие оленя! Не ровен час, померещится кому из стражи, что казак на него косо глянул, он и потянет меч из ножен. К чему все это?

– А к тому, боярин, что лес близко, а у твоих людишек велик соблазн дать деру! – осклабился старый рыцарь. Так что, пусть твои молодцы побудут под присмотром. Пока ведут себя смирно, им ничего не грозит, ну, а возьмутся за оружие – не обессудь!

– Но послушай, Воевода…

– Это мое последнее слово! – оборвал Дмитрия Самборский Владыка. – Лучше не лезь на рожон, боярин, а присматривай за своими вассалами!

– Эй, вы все! – обратился он к своим воинам. – Мы возвращаемся в Самбор!

Конники, обступающие Бутурлина, разомкнули кольцо и стали перестраиваться в походный порядок. Воевода и Флориан заняли место во главе дружины, рядом с хоругвеносцем, Дмитрий же поскакал в хвост колонны, где под присмотром стражей томились, ожидая своей участи, казаки.

– Ну, и что тебе сказал пан Воевода? – сходу встретил его вопросом Тур.

– Он не отпустит вас, – признался друзьям Бутурлин, – хочет, чтобы вы отправились со мной в Самбор!

– Вот так дела! – хмыкнул Газда. – Чтобы я по доброй воле вернулся в самборское узилище? Да не бывать тому!

– Говорил я, через москаля в беду попадем! – взвыл, ерзая задом в седле, Чуприна. – Завел ты нас в западню, боярин, ох, завел!

– Перестань выть, как баба! – сурово одернул его Тур. – О деле нужно думать, а не голосить! С чего это Воевода решил, что мы последуем за ним? Глупо идти в острог, когда в двух шагах чащоба. Если нежданно ударить на ляхов, то можно прорваться к лесу…

– Тур, это верная смерть! – попытался отговорить друга от опасной затеи Бутурлин. – Ты прав, до чащи всего пара шагов, но их-то вам и не дадут сделать. Оглянись: жолнежи справа и слева только ждут, когда вы на них броситесь, а даже если вам удастся прорвать их строй, те, что скачут следом, всадят вам стрелы в спину!