Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)

Глава 43

В сенях раздались звон шпор, лязг оружия. Дверь в трапезную отворилась, и на пороге возник высокий человек в дорожном плаще, облепленном снегом. Из-за спины его выглядывало несколько солдат в округлых немецких шлемах.

Сердце Бутурлина учащенно забилось. Перед ним стоял незнакомец в сером, приезжавший на лесную заставу в ночь убийства Корибута. Появление его было столь неожиданным, что Дмитрий на миг остолбенел, не зная, как вести себя дальше. Орлиные глаза вошедшего сверлили московита из-под капюшона острым взглядом. Рука боярина невольно потянулась к сабле.

– Кто будете? – сурово вопросил вошедшего Кшиштоф. – Я – здешний Воевода и Каштелян Самбора и посему вправе опрашивать всех, проезжающих через мои владения!

– Посланник Великого Магистра Ордена Пресвятой Девы Командор фон Велль! – отчеканил в ответ незнакомец.

Серый плащ упал с его плеч, открыв другой, – белоснежный, с черным бархатным крестом на левом плече. В неярком свете факелов красным огнем вспыхнули командорская цепь и серебряная пряжка пояса, отягощенного мечом и кинжалом.

– Грамота посланника у вас, конечно же, с собой? – осведомился Кшиштоф, окинув взором статную фигуру Командора. – Хотелось бы взглянуть на нее!

– Извольте, господин Каштелян, – рыцарь сделал шаг навстречу Воеводе, доставая из поясной сумки свиток, скрепленный печатью Магистра.

Воевода развернул его и пробежал глазами. Отчасти из-за дальнозоркости, отчасти по причине недостатка грамотности, он мало что сумел в нем разобрать. Ему захотелось кликнуть Флориана, более сведущего в канцелярских делах и способного отличить подлинную грамоту от подделки.

Но, вспомнив о том, что он сам отправил недужного племянника отсыпаться, Кштштоф передумал. Он мог, конечно, отдать свиток на прочтение Бутурлину, искушенному в грамоте, но старый рыцарь никогда бы не решился о чем-то просить московита, тем самым признав его преимущество.

Наконец, Воевода сдался. Печать, привешенная к свитку, у него не вызывала сомнений, а содержание грамоты не особенно беспокоило Самборского Владыку. Посланники Ордена нередко проезжали через его владения, и у всех в подорожных, как правило, было писано одно и то же.

– Ладно, – сказал он, возвращая грамоту крестоносцу, – присаживайся к нашему столу, господин рыцарь! Ты и твои люди проделали долгий и, судя по погоде, нелегкий путь. Самое время обогреться с дороги и подкрепить силы доброй снедью!

– Эй, Харальд, подай еще вина и мяса!

Отвесив легкий благодарственный поклон, рыцарь опустился на лавку напротив Воеводы. За ним в трапезную вошли и его солдаты, крепкие молчаливые парни с черными крестами на плащах и доспехах. Дмитрий заметил, что порог они решились переступить лишь после того, как их начальник подал им разрешающий знак рукой.

В отношениях между Воеводой и его подчиненными было больше фамильяртности. Когда Кшиштоф в заиндевелой шубе и доспехах ввалился в гостевую избу, жолнежи Самборской полусотни последовали за ним, не спрашивая разрешения у своего Владыки. Орденский порядок был жестче польского.

– Ну, и какие дела, господин посол, побудили вас в такую непогоду путешествовать по землям, вверенным моему попечению? – начал расспрос гостя Кшиштоф.

– Обычная дипломатия, господин Воевода, – ответил рыцарь, стряхивая ладонью остатки снега со своих золотистых волос. – С разрешения всемилостивого Короля Польши, Орден Девы Марии ведет переписку с Ландмайстером Ливонского Братства Меченосцев. Я отвозил ему письмо Великого Магистра, а теперь везу в Пруссию ответное послание.

– И что в нем, если не секрет?

– Ничего такого, что могло бы повредить Польской Короне, – с улыбкой ответил крестоносец, – Орден Пречистой Девы свято соблюдает вассальные обязательства. У меня нет права разглашать дипломатические тайны, но в послании, кое я везу в Кенигсберг, ничего секретного нет.

Чтобы меж нами не было недоверия, скажу: речь идет о создании совместного с Ливонией торгового флота. Настало время, когда обоим Братствам приходится больше торговать, чем воевать. И, поверьте, такая торговля будет выгодна не только Пруссии и Ливонии, но и вашему Королевству.

Орден Пречистой Девы, как верный вассал, будет платить налог со своей прибыли в польскую казну, что принесет ей немалый доход.

– И Государь Польши позволил вам объединенить флоты? – усомнился в правдивости тевтонца Воевода. – Прости, Командор, но мне в такое верится с трудом…

– Что в том дивного? – пожал плечами крестоносец. – Ваш Король мудр и сознает свою выгоду. Он не станет запрещать то, что полезно для его державы!

– Что ж, коли так… – вздохнул Кшиштоф, огорошенный нежданным известием, – … я не против того, чтобы королевская казна пополнялась злотыми. Только сдается мне, объединение торговых флотов станет первым шагом к объединению воинских сил Пруссии и Ливонии. Ни для кого ведь не секрет, что ваши Магистры лелеют мысль о слиянии обоих Орденов!

– На все воля Господа! – поднял очи горе тевтонец. – Если Владыка Польши не станет возражать против такого союза, мы будем только рады объединиться с братьями по вере. Тем более, что мы некогда были с Ливонией единым целым, правда, недолго…

– Помню, как же, – кивнул Воевода, – было такое время!

Судя по выражению лица, с которым он произнес эти слова, воспоминание не доставило ему радости. Это не укрылось от внимания крестоносца.

– Пора простить друг другу старые обиды, – произнес он примирительным тоном, – грядут времена, когда всем Владыкам истинно христианского мира нужно забыть о распрях и объединить силы против общего врага.

– О каком враге ты толкуешь, Командор? – поднял кустистую бровь Воевода.

– По правде говоря, у Польши таких врагов два. Об одном твердят все, кому не лень, другого же упорно не желают замечать, хотя он не менее опасен, чем первый.

– Первый – это турки, – без труда догадался Кшиштоф, – любопытно, кто же второй?

– Тот, в ком Государь Польши видит союзника в борьбе с турками, – холодно усмехнулся тевтонец, – Великое Московское Княжество!

– Вот оно как! – рассмеялся Воевода, бросая мимолетный взгляд на Бутурлина. – Что ж, я мог и сам догадаться! И чем, по-твоему, для нас так опасен союз с Москвой?

– Москва всегда была враждебна Польше. Вспомни, господин Воевода, как она сеяла раздоры между вами и Литвой, как подбивала на бунты восточных степняков, силясь их руками оторвать от Королевства богатые южные земли.

Пора признать, что заверения Московских Князей в их миролюбии не стоят ломаногогроша. Если на южных рубежах Унии вспыхнет война, московиты тут же забудут о мирном договоре и двинутся на вас с востока. А Польской Короне им нечего будет противопоставить им, поскольку ее лучшие силы будут скованы войной с детьми Магомета!

– И как нам, полякам, избежать такой беды? – насмешливо прищурился Кшиштоф. – Подскажи, Командор…

– Есть верный способ, господин Воевода. Если Король Польши даст на то разрешение, Орден выдвинет войска к восточной границе Унии и прикроет ее от вторжения московитов.

Мы более века воевали с этими варварами и знаем все их уловки. Могу заверить, пока Орден будет охранять ваши кордоны, ни один московит не ступит на польскую землю!

– Что ж, недурно придумано! – причмокнул языком Воевода. – Только к чему такие сложности, господин Командор? Если вам охота помогать Унии в грядущей войне, то проще сделать по-другому. Пусть польские отряды, охраняющие ныне границу с Московией, останутся в своих крепостях, а Орден выступит на юг, к турецкому порубежью.

Тевтонское Братство в свое время воевало с турками не меньше, чем с Русью, а значит, у вас есть опыт борьбы и с янычарами! Да и какая разница Воинам Христовым, чьи набеги отбивать – схизматиков или сарацин?

Глаза крестоносца вспыхнули гневом, но когда он заговорил, голос его звучал ровно, словно он не слышал едких слов, сказанных старым поляком.

– Ты прав, Воевода, Братству Девы Марии все равно, против каких врагов христианства обнажать мечи. Если Богу и Королю будет угодно, я выступлю против турок с той же готовностью, что и против схизмы! Но, поверь, господин Воевода, главная опасность для Польши таится не на юге, а на востоке!

– Конечно, где же ей еще таиться! – раздался за спиной фон Велля насмешливый молодой голос. – Только на востоке, более – нигде!

Обернувшись, рыцарь увидел Бутурлина, который, прислонившись спиной к дверному косяку, слушал его разговор с Воеводой.

– Кто ты и что хочешь сказать? – по-польски произнес фон Велль, впившись глазами в московита. – Кто бы ты ни был, мне твоя речь не знакома!

– Хорошо, будем толковать на знакомом тебе языке, – легко перешел на польскую речь Дмитрий, – я сносно изъясняюсь и по-немецки, но говорить на языке, коим не все владеют, значит, невежливо обойтись с паном Воеводой. Посему, господин Командор, тебе придется довольствоваться польской речью.

Ты так настойчиво твердишь, что угроза Польше исходит с востока, что мне подумалось: не для того ли, чтобы отвлечь других от того, что творится на западе?

– И что же там происходит? – ледяным тоном вопросил крестоносец.

– Да много чего! Ливонцы, к примеру, отливают пушки, сносящие выстрелом до десяти человек, ладят камнеметы, стенобитные орудия. Это что же, для обороны? Шведы свое войско укрепляют, большие корабли строят. Не для мирной ли торговли?

Ты молвишь, что готов защищать Польшу от московитов и сарацин. А как поступишь, если на польскую землю ступит ливонский или шведский сапог? Ведь шведы с ливонцами – не схизматики, не сарацины. Они – добрые католики, как и вы!

И хотят одного с вами: прибрать к рукам чужую землю, а местный люд обратить в рабов! Скажи, станет ли Орден воевать с ними, если они явятся сюда оружно?

Можно не верить в миролюбие Москвы, но ты, Командор, должен знать, что Руси хватает своих врагов. С севера и с юга грозят, не говоря уже о востоке! Может ли Москва при таком соседстве затевать ссору еще с Польшей?

Швеция с Ливонией, – те могут! Им недруг в спину не дышит, нашествием не грозит. Они к войне загодя готовятся, силы копят, запасаются оружием. Так скажи, Командор, кто из нас скорее пойдет на Унию войной?

– Кто бы на нее ни пошел, я встречу его мечом! – ответил рыцарь, грозно сверкнув глазами. – Только вот кто ты такой, чтобы сомневаться в моей преданности вассальной клятве?

– Боярин Бутурлин! – со смехом ответил за Дмитрия Воевода. – Москвич, ты ведь, кажется, собирался почивать! Или передумал?

– Я, и впрямь, хотел отойти ко сну, – согласился Дмитрий с Самборским Владыкой, – но, услышав ваш разговор, решил повременить с отдыхом. Господин Командор такие речи ведет – заслушаться можно!

– Забыл тебя предупредить, рыцарь, – вмешался в их разговор Кшиштоф, не давая словесной перепалке между боярином и тевтонцем перерасти в ссору, – так уж получилось, что нынче под одной крышей с нами ночуют два московита. Один из них – сей храбрый муж, другой – пленный тать Волкич, подло убивший Князя Корибута.

– Убийца Князя здесь? – изумленно приподнял одну бровь Командор. – Не шутишь ли? Проезжая по вашим землям, я слышал о гибели королевского посла, но не думал, что преступника удастся так быстро изловить. Прими мои поздравления, господин Воевода!

– Если хочешь поздравить кого-то, рыцарь, поздравь вон его, – Кшиштоф бросил сердитый взгляд на Бутурлина. – Если бы не боярин, злодей Волкич давно бы попивал винцо где-нибудь в Ливонии, потешаясь над нашей нерасторопностью!

– Вот как? – холодно усмехнулся тевтонец. – Впервые вижу, чтобы московит пленил другого московита. Нет ли здесь какого подвоха?

– Какой уж тут подвох! – досадливо поморщился Воевода. – Привел татя на аркане, и все тут!

– И я могу увидеть пленного?

– Можешь, конечно, хотя зачем он тебе? С виду в нем нет ничего примечательного! Впрочем, погляди на него. Может, когда и приходилось встречаться!

Два дюжих жолнежа вытащили Волкича из темного угла и поставили его пред очами Воеводы. Командор взял с подставки факел и приблизил к лицу пленника, силясь рассмотреть его черты в полумраке трапезной.

Волкич молчал, вперив в тевтонца угрюмый и настороженный взор, словно ожидая удара. Рыцарь же разглядывал его с тем интересом, с коим лекарь изучает гнойную язву или врожденное уродство больного. Закончив осмотр, он отдал факел одному их жолнежей и вернулся к столу.

– Я узнал сего человека, – равнодушно сообщил он Воеводе, – мне он известен как шляхтич Крушевич, Каштелян приграничной заставы. Мы с ним как-то встречались на дороге, ведущей в Самбор.

– Так и есть, – кивнул Кшиштоф, – под личиной Крушевича он заманил к себе на заставу Князя со свитой, чтобы всех их перебить! Чудом удалось спастись лишь княжеской дочери да вот этому московскому боярину!

Только подумай, целый год сей тать притворялся верным королевским слугой, ожидая случая, чтобы свершить злодейство!

– Но какой ему прок в смерти Корибута? – пожал плечами тевтонец.

– Князь Корибут был другом и правой рукой нашего Государя. Его смерть – удар в спину Унии, Польши и Литвы!

– Пожалуй, – согласился с Воеводой тевтонец, – чтобы свершить подобное зло, нужно крепко ненавидеть вашу державу!..

– За что татю ее ненавидеть? – отмахнулся от слов Командора старый поляк. – Он от Польской Короны видел лишь добро да милость!

Тут не в неприязни дело. Да и не верю я в то, что Волкич сам умудрился выдать себя за Крушевича. Не так это просто – добыть чужие родовые грамоты, разузнать в точности о жизни того, чьим именем ты решил прикрыться!

Нет! Волкичу помогли, и помогли ему те, кому была выгодна смерть Корибута!

– Что же это за силы? – полюбопытствовал фон Велль. – Ты не пытался расспросить о них самого татя?

– Пытался! – скрипнул зубами Воевода. – Да только сей изверг молчит, словно язык откусил! Ну-ка скажи, мерзавец, по чьему велению ты убил Князя?!

– Тура, перъюра, секретум продере ноли! – злобно сверкнув уцелевшим глазом, прошипел пленник.

– Что это он такое сказал? – спросил, грозно поднимаясь из-за стола, Воевода. – Если ты, душегуб, решил притвориться безумцем, знай: со мной такие шутки не проходят! Кто-нибудь знает, что наболтал сей висельник?

– Это изречение по-латыни, – пояснил смысл сказанного Бутурлин, – дословно значит: «клянись и лжесвидетельствуй, но тайны не выдавай».

– Он прав, – подтвердил его слова тевтонец, – не знаю, московит, где ты выучился латыни, но перевод точный!

– Латынь, говоришь? – нахмурился Кшиштоф, сам помнивший на древнем языке лишь слова основных молитв. – Что ж, похоже на то! Ладно, пусть молчит, в Самборе найдутся люди, способные его разговорить!

– А к чему мне выдавать своих покровителей? – неожиданно вступил в разговор пленный тать. – Разве Король за это смягчит мою участь?

– Ты что, решил торговаться с Государем? – презрительно хмыкнул Воевода. – Твоя дерзость не знает границ!

– За то, что ты натворил, Король, и впрямь, тебя не помилует, – заметил Бутурлин, – но есть Владыка выше мирских князей. Подумай, с чем ты предстанешь перед судом Господним, – с грузом нераскаянных грехов или со смирением в сердце?

– Вот уж, что меня меньше всего заботит, так это Божий Суд! – презрительно рассмеялся тать. – Господь отвернулся от меня, дав татарской смоле изувечить мне лицо. С тех пор я не служу Господу, и смирения от меня он пусть не ждет!

– Господь послал тебе испытание, а ты не выдержал его, – вздохнул Дмитрий, – однако, еще не поздно покаяться…

– Покаяться?! – резко прервал его Волкич. – Вот уж нет! Я лучше найду себе иных Богов, тех, кому по вкусу моя неутоленная жажда крови!

– О ком это ты? – обеспокоенно воззрился на пленника Кшиштоф. – Уж не о враге ли Рода Людского и его свите?

– Если и так, что с того? – ухмыльнулся тать. – Демоны Тьмы не обещают мне райских кущей на том свете, они оберегают меня в сем мире и пока еще ни разу не подводили!

– Как же не подводили? – изумился Бутурлин. – А то, что ты нынче сидишь связанный в ожидании суда, не говорит о том, что они тебя покинули?

– Покинули, говоришь? – переспросил его Волкич. – Я мыслю по-иному. Ты что-то рек о божьем испытании? А я чую, меня испытывают мои нынешние покровители. Проявлю слабость, паду перед Богом на колени – они, и впрямь, от меня отступят, буду тверд в своем служении Тьме – даруют милость, спасут от смерти!

– Даже, если так, ты все равно когда-нибудь умрешь, предстанешь перед Господом, и тебе придется отвечать за свои грехи, – не сдавался Дмитрий. – Неужели хочешь вечно гореть в аду?

– Я так много грешил, что покаяние не спасет меня от ада. Но если верно служить Тьме, ее Владыка отблагодарит своего слугу, и в аду он будет благоденствовать так же, как ваши праведники в раю!

Так что, тебе, Бутурлин, меня не переубедить. Встав на путь Зла, я пройду его до конца!

– Святые угодники, что он несет! – вскричал в ярости Воевода. – Сей тать – дьяволопоклонник!

– Сдается мне, этот человек, и впрямь, безумен, – холодно проронил тевтонец, – не думаю, что он расскажет вам правду об убийстве Корибута.

– Поглядим… – проворчал Кшиштоф, передернув левым веком. – А сейчас уберите слугу дьявола с глаз моих! После его откровений мне тошно пребывать с ним рядом!..

Он подал солдатам знак увести пленника, и те снова оттащили Волкича в угол трапезной.

– Где мое вино? – рявкнул Воевода на Харальда, стоящего поодаль. – Неси его сюда, а то у меня от разговоров в горле пересохло! Хочешь еще выпить, Командор?

– Благодарю, – тевтонец отодвинул от себя пустой кубок, – жизнь в Ордене приучила меня к умеренности. Я плохо переношу излишества в еде и питье…

– По-правде говоря, я никогда не мог понять, как крепкие мужи вроде тебя, Командор, выдерживают монастырское житье, – недоуменно пожал плечами Кшиштоф. – Допустим, умеренность в еде и питье идет вам на пользу, но как можно обойтись без женщин?

Я вот, почитай, старик, а как вижу смазливую бабенку, до сих пор сердце в груди трепещет! Как же ты, молодой парень, не урод и не калека, обходишься без того, что дано человеку самим Господом Богом?

Тень неудовольствия пробежала по красивому лицу фон Велля. Похоже, тевтонцу были не по вкусу подобные расспросы, но привитая в Ордене вежливость не позволяла ему прервать неприятный разговор.

– Все просто, господин Воевода, – ответил он равнодушным тоном, – когда жизнь подчинена уставу, молитвы сменяются постами, а посты – воинскими упражнениями, в душе не остается места для греха.

Грех к нам подкрадывается лишь тогда, когда мы пребываем в праздности и не знаем, чем себя занять. Жизнь в Ордене отличается от жизни, к коей привыкли светские господа. При орденском распорядке любовная дурь просто не лезет Братьям в головы…

– Не скажи, – покачал головой Кшиштоф. – Неподалеку от Кременца стоит мужской монастырь. Там тоже есть и устав, и распорядок. Однако года не проходит, чтобы оттуда кого-нибудь не выгоняли за ту или иную мерзость.

Плоть своего требует, а ублажать ее, как того хочет природа, устав не велит. Вот и творят монахи с послушниками дела, не угодные Господу: кто в грех Ира впадает, кто – в грех Онана…

Может, это потому, что их там не обучают воинскому делу?

– Быть может, – надменно усмехнулся тевтонец, – но, скорее, им не хватает иного – силы Веры. В монастыри ведь кто идет, по большей части? Неудачники да лодыри. Лень какому-нибудь мужлану пахать землю или же ума недостает, чтобы ремесло освоить, – он и бежит в монастырь, надеясь, что там его ждет сытая, праздная жизнь.

А в Ордене все по-другому. Туда за здорово живешь не принимают. Чтобы получит белый плащ с крестом, нужно пройти не одно испытание. И на силу Веры, и на крепость духа. Потому-то среди орденских Братьев и нет случайных людей, что каждый из них знает, зачем он пришел в Орден и что Орден потребует от него!

– Вот оно как! – тряхнул вихрастой головой Кшиштоф. – Тебя послушать, Командор, ваши Орденские Братья все до единого – рыцари без страха и упрека!

– Так оно и есть, Воевода, – заявил крестоносец, – и я готов биться с каждым, кто подвергнет сомнению честь и благородство воинов Братства!

Последние слова Командора явно относились к Бутурлину. Боярин вызвал у него неприязнь, напомнив о военных приготовлениях шведов и ливонцев, и Владыке Самбора подумалось, что, не будь здесь его с отрядом солдат, между тевтонцем и московитом уже бы вспыхнула драка.

Подобный оборот событий его никак не устраивал, поскольку в обязанности Воеводы входило не допускать на вверенных ему землях ссор между посланниками сопредельных держав. Кшиштоф решил прервать затянувшуюся беседу, прежде чем она перерастет в поединок.

– Да будет так! – согласился он с Командором. – Я привык верить слову благородных рыцарей. Но время ныне позднее, все мы изрядно утомлены. Если ты, господин Командор, и твои люди сыты, я не смею вас больше задерживать! Надеюсь, хозяин уже убрал для вас опочивальню. Да и тебе, москвич, тоже стоит отоспаться. На рассвете мы выступаем в путь!

Учтиво поклонившись Воеводе, тевтонец покинул трапезную. За ним последовали его люди, во всем покорные воле своего господина.

– А тебе что, боярин, особое приглашение нужно? – обратился Кшиштоф к Бутурлину, не спешившему уходить.

– Нам нужно потолковать, Воевода!

– Догадываюсь, о чем. О тевтонском Командоре, не так ли?

– О нем самом.

– Что ж, сего следовало ожидать, – кивнул Самборский Владыка, – пока немец здесь не появился, тебя в сон клонило, а как вошел – усталость как рукой сняло!

Видел я, как ты встрепенулся при встрече с ним, как глядел на него неотступно весь вечер. Так смотрят либо на друга, с коим десять лет не встречались, либо на врага, коего боятся упустить. А когда ты вмешался в наш разговор, мне стало ясно: между вами что-то есть. То ли общее дело, то ли старая вражда!

– Ни то, ни другое. Просто я узнал его. Это он приезжал к Волкичу на заставу в ночь убийства Корибута!

– Человек в сером плаще? – недоверчиво усмехнулся Воевода. – И ты вот так, сходу, узнал его? Знаешь, боярин, я не меньше твоего хочу найти виновников смерти Князя, но, по-моему, ты перебдел. Чем докажешь, что именно фон Велль приезжал тогда на заставу?

– Говорю тебе, Воевода, это был он! – упрямо сверкнул глазами Дмитрий. – Те же рост, телосложение, плащ дорожный…

– По миру бродит немало рослых, плечистых людей, а тех, что носят дорожные плащи, – и того больше. Лица того чужеземца ты не видел, а значит, не можешь подтвердить под присягой, что это был Командор.

– Лица его я, и впрямь, не приметил, – согласился Дмитрий, – зато слышал голос. Пока тевтонец молчал, у меня еще были сомнения, но едва он заговорил, я признал его. Тот же самый, что и у ночного гостя Волкича, – глухой, с хрипотцой.

И манера изъясняться та же, и выговор немецкий… Я сей голос нескоро забуду!

– Хриплый голос бывает у всякого, кто горло застудил, – возразил Кшиштоф, – а при нынешней погоде таковых хоть отбавляй! И выговор немецкий – тоже не примета. По землям Унии шляется много всякого сброда с германским говором – и немцев, и датчан!

– Выходит, ты мне не веришь? – нахмурился Бутурлин.

– Отчего же, у меня нет сомнений в твоей искренности, – пожал плечами Кшиштоф, – да только того, что ты здесь наговорил, маловато, чтобы я мог взять Командора под стражу.

Скажи, к примеру, откуда он мог знать о том, что ты изловил татя, что искать нас нужно на постоялом дворе у хромого датчанина? Ни одна живая душа не могла ему о том поведать!

– Как знать… – устало вздохнул Дмитрий. – Может, он шел за нами следом…

– Следом? – поморщился Воевода. – Да нет, боярин, едва ли…

…Поверь, мне и самому не по нраву сей тевтонец, но чтобы засадить кого-либо в острог, нужна веская причина, а я таковой пока не вижу.

Я ведь тоже непрост, москвич. Я помню твой рассказ о ночном госте Волкича, равно, как и о немецкой подкове, найденной на заставе Флорианом. И когда фон Велль появился здесь, я подумал о том же, что и ты.

Потому-то я и подвел татя к немцу. Думал, если есть меж ними какая связь, авось да проявится. Да только просчитался – ни тот, ни другой не выдали знакомства! Командору, положим, нет смысла обнажать их связи, а вот Волкич, спасая свою шкуру, вполне мог его продать. А он даже вида не подал, что они знакомы!

– Что бы это дало Волкичу? Предав фон Велля, он лишь отрежет себе путь к спасению. Тот открестится от него и не станет вызволять из плена. Если же тать будет молчать, тевтонец попытается выручить его из беды.

Наверняка меж ними есть уговор о чем-то подобном. Если бы фон Велль не был уверен, что Волкич не выдаст его, он бы не рискнул появиться здесь. Остерегайся его, Воевода! Чую, он пришел сюда, чтобы освободить Волка!

– Хотел бы я поглядеть, как ему это удастся! – криво ухмыльнулся Кшиштоф. – Одолеть с горсткой кнехтов пятьдесят жолнежей, не считая нас с тобой и Флориана!

– Не знаю, Воевода, но мне что-то тревожно. Так же, как было накануне убийства Корибута. Да и слова, сказанные Волкичем на латыни, не идут у меня из головы. Наверняка они что-то значат на тайном языке Ордена…

– Что бы они ни значили, татя у меня немец не отобьет! – хватил кулаком по столу Воевода. – А попытается – выдаст себя с головой!

Только сдается мне, боярин, завтра мы оба посмеемся над твоими опасениями. Иди-ка ты лучше спать, а Волка пускай сторожат мои люди!