Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

Глава 44

Руперт фон Велль немало рисковал, появивившись на постоялом дворе, поскольку не знал, чего ждать от Волкича. В надежде на спасение тать мог рассказать Воеводе и о его участии в убийсте Корибута, и о том, какие цели это убийство преследовало.

Едва ли он выторгует подобным образом жизнь у Самборского Владыки, а вот Орденскому Делу изрядно навредит. Руперт знал, что должен остановить разбойника, но как? И что делать, если Волкич уже успел выдать его Воеводе? Ведь если тому известно об их связи с убийцей, на постоялом дворе Командора ждет западня…

…Подъезжая к заведению Харальда, рыцарь истово молил о помощи Пречистую Деву и внутренне готовился к предательству вчерашнего подручного. Но Волкич его не выдал. Слова, произнесенные им на латыни, дали понять тевтонцу, что пленный тать хранит молчание и ждет от него помощи.

Нельзя сказать, что Руперт ему поверил, но разговор с Воеводой уверил рыцаря в том, что Волкич его не обманывает.

Старый поляк не умел притворяться, едва бы он стал беседовать о вине и бабах с тем, кого считал причастным к смерти друга. Нет! Возникни у него подозрение в связи фон Велля с пленником, он бы тут же велел своим людям взять Командора и его солдат под стражу.

Иное дело – Бутурлин. Похоже, он видел фон Велля краем глаза на лесной заставе. Руперт хорошо запомнил взгляд, коим одаривал его весь вечер московит. Такой взгляд нельзя объяснить одной неприязнью. За ним всегда стоит нечто большее. Командор знал, едва он покинет трапезную, боярин бросится убеждать Воеводу в том, что тевтонский рыцарь и есть ночной гость Волкича.

«Ну и что с того? – мрачновато усмехнулся своим мыслям фон Велль. – Даже если он видел меня в лицо, ему не удастся доказать это ни Воеводе, ни Королю. Я буду отрицать все его обвинения, а если потребуется, поклянусь, что в ту роковую ночь меня не было на заставе.

Мое слово будет весить столько же, сколько и его. У боярина будет лишь одна возможность доказать свою правоту – вызвать меня на божий суд. Струсит он, откажется от поединка – его обвинения будут признаны клеветой, примет бой – его смерть докажет мою невиновность!»

О том, что схватка может завершиться победой московита, Руперт не помышлял. Будучи одним из лучших бойцов Ордена, он был уверен, что одолеет московского коротышку.

И все же Бутурлин был опасен. Если он посеет в сердце Воеводы сомнение в непричастности фон Велля к ночной резне, тот приставит к нему часовых, а это сильно осложнит Руперту исполнение его замысла.

Замысел этот возник в голове Командора за то короткое время, пока Харальд вел его к месту ночлега. И именно датчанину предстояло сыграть важную роль в хитром плане главы Орденской Разведки…

…Искалеченный пират, некогда добывавший золото для Тевтонского Братства, усилиями Руперта превратился в успешного содержателя придорожной гостиницы. Ясное дело, что без денег Ордена он никогда бы не смог преобразовать былую хибару в процветающее странноприимное заведение.

Но средства, вложенные в дело Харальда фон Веллем, окупились сполна. Гостиница стояла у перекрестка двух оживленных дорог, по которым проезжали польские и иноземные послы, направляющиеся к королевскому двору или возвращающиеся в родные пределы.

Оставаясь на ночлег в заведении Харальда, они требовали вина, а напившись, выбалтывали лишнее. Зачастую, чтобы разговорить гостей, датчанин добавлял им в еду и питье особое снадобье, развязывающее языки у самых отъявленных молчунов.

Сведения, добытые таким образом, он отправлял через доверенных людей фон Веллю. Как ни странно, тому удавалось выловить немало ценного из пьяных разговоров проезжих. Даже обрывки фраз и случайно оброненные слова давали пищу для пытливого ума Командора. Поэтому он велел Харальду тщательно запоминать все, услышанное от постояльцев.

Зелье, которое датчанин подливал им в вино, обладало еще одним ценным свойством: наутро проезжие начисто забывали подробности минувшего вечера и покидали гостиницу в уверенности, что все их тайны остались при них. Никому и в голову не могло прийти, что радушный хозяин постоялого двора – лазутчик Тевтонского Ордена, действующий под носом у Самборского Воеводы.

За те годы, что Харальд хозяйничал на вверенном ему подворье, он многому научился. Из-за ранения в голову утратив былую силу и ловкость, он освоил искусство составления различных ядов и снадобий.

Кроме дурманящих и отравляющих средств, коими его снабжал фон Велль, Харальд изобрел несколько своих, более действенных и удобных в применении. Иногда ему, по приказу тевтонца, приходилось наливать в кубок кому-нибудь из проезжающих не веселящее зелье, а медленно действующий яд.

Это происходило в тех случаях, когда путник, заночевавший на постоялом дворе, был чем-то опасен для Тевтонского Братства. Испивший отравленного вина умирал спустя неделю или даже месяц, отчего его смерть никому не удавалось мысленно связать с ночевкой под крышей хромого датчанина.

Во всех делах верным помощником Харальда был его сын – рослый немой парень, обладавший быстрым умом и недюжинной силой. Умения обоих внушали Руперту надежду, что ему удастся осуществить задуманное – вызволить Волкича из неволи или отправить его к праотцам.

Но если до сих пор его занимала мысль об уничтожении татя, то теперь рыцарю подумалось, что он сможет вернуться к старым планам Магистра и даровать убийце Корибута свободу.

Этот план имел свои достоинства. Во-первых, Ордену не придется отдавать шведам деньги, заплаченные за беглеца, во-вторых, живой Волкич принесет еще немало вреда Руси. Но главное – после всего, что произойдет на постоялом дворе, Бутурлин никогда не сможет доказать свою непричастность к гибели посла.

То, что Воевода решил шумно отметить поимку Волкича, было весьма кстати. В брагу и вино пирующим можно подсыпать зелье, от которого Самборский Владыка и его люди через час-другой уснут мертвым сном. А когда это случится, освободить Волкича можно будет без труда.

Впрочем, если что-то пойдет не так и тать не сумеет выскользнуть с постоялого двора, его придется убить. Тогда деньги, уплаченные за него Магистру, нужно будет вернуть шведам, но эта неприятность казалась фон Веллю незначительной в сравнении с той, что могла постичь Орден, начни Волкич откровенничать перед судом.

Осталось найти человека, который бы взялся исполнить замысел Командора. Это было сложнее всего. Исполнитель должен не только отпустить на волю пленника, но и бросить тень причастности к побегу на Бутурлина. Ни Харальд, ни его сын для этого не подходили.

С датчанина хватит и того, что он опоит сонным зельем жолнежей. От вина и без снотворного клонит в дрему, особенно, если хлебнешь лишку. Так что, едва ли кому придет в голову, что крепкий сон поляков – дело его рук.

Но если у Воеводы появится малейшее подозрение в том, что содержатель двора помог бежать татю, хромцу не поздоровится. Его начнут допрашивать, и он под пытками выдаст своего куратора. Нет, действовать нужно по-иному…

…Фон Веллю вспомнились чубатые степняки, сопровождавшие Бутурлина. Вот бы кого-нибудь из них привлечь на свою сторону! Тогда вина за освобождение татя всецело ляжет на плечи московита. Но к кому из трех обратиться и как убедить такого молодца послужить делу Ордена? Этого Руперт пока не знал.

Не давала ему покоя и мысль об устранении подручного после того, как он исполнит замысел фон Велля.

Командор не мог марать рук его кровью, это должен был сделать Волкич. Только как отдать татю распоряжение об убийстве, не приближаясь к нему лично?

Изобретательный ум тевтонца подсказал простой, но действенный выход из положения. Когда-то Орденские Братья обучали Волкича чтению и начертанию тайных знаков. Для человека, владеющего этим искусством, зарубка на дверях дома или стволе дерева, условная фраза и даже одно слово могли значить то же, что и грамота Великого Магистра с подробным описанием предстоящих действий.

Волкич старательно усваивал сию науку и, судя по оброненному им латинскому изречению, помнил ее до сих пор. Подумав об этом, фон Велль внутренне рассмеялся. Если один из казачьей троицы согласится ему помочь, Руперт убьет одной стрелой двух зайцев. Степняк, предавший Бутурлина, не только дарует Волкичу свободу, но и сам передаст ему приказ о своем убийстве…

___________________________

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – обратился тевтонец к Харальду, когда они остались наедине. – Пленник Воеводы сей ночью должен обрести свободу, и ты ему посодействуешь в этом.

– Но, господин… – попытался возразить датчанин. – Если меня схватят при попытке освободить его…

– Знаю, знаю! – нетерпеливо перебил его Руперт. – Тебе придется держать ответ перед Воеводой. Но можно повести дело так, что тебя не заподозрят в пособничестве.

– И что от меня требуется?

– Для начала ты всыпешь в питье Воеводы и его людей сонное зелье. Этой ночью ни один из них не должен проснуться. То, что поляки решили бражничать, нам на руку. От обильной выпивки сон крепок сам по себе, и никому не придет в голову, что в вино добавлен дурманящий порошок.

– Что ж, это нетрудно сделать, – кивнул Харальд. – Что еще, господин?

Слово «господин» было произнесено явно не с той почтительностью, на которую рассчитывал фон Велль. Это насторожило Командора. Харальд был покорен воле Руперта, пока испытывал перед ним страх, и крестоносец всеми силами поддерживал это чувство в душе подчиненного.

Как только датчанин перестанет его бояться, он станет неуправляем, и тогда от него жди подвоха. Годы, проведенные на постоялом дворе, не смогли изменить нрав старого пирата. Подобно волку, посаженному на цепь, он временно смирился со своим положением, но ждал подходящего случая, чтобы вырваться на волю.

Он мог однажды собрать свои пожитки и вместе с сыном скрыться в неизвестном направлении. Не особо доверяя датчанину, Руперт приставил к нему нескольких своих людей.

Пока Харальд повинуется приказаниям, они исполняют роль покорных слуг, если же хромой ослушается куратора – мигом превратятся в безжалостных убийц. Впрочем, такому ловкачу, как Харальд, не составит труда отравить своих соглядатаев, если он, и впрямь, решится на побег.

Помня об этом, Руперт при каждом удобном случае напоминал датчанину о том, что Орден найдет его повсюду. Но, видно, напоминаний было недостаточно, чтобы убить в душе Харальда желание избавиться от опеки.

– Когда говорят «господин», опускают глаза, а не пялятся на своего покровителя! – холодно отчеканил фон Велль. – Ты, кажется, забыл об этом, Харальд?

Во взоре датчанина промелькнули злые огоньки, но он тотчас загасил их, потупив глаза в пол.

– Кажется, я сделал для Ордена достаточно, чтобы он не требовал от меня рабской покорности, – произнес он, не поднимая взгляд на тевтонца.

– Да, пожалуй, – усмехнулся фон Велль, – но и Орден сделал для тебя немало! Благодаря его помощи, ты из нищего калеки стал хозяином гостиницы, приносящей немалый доход. Без опеки Ордена ты давно бы умер под забором, а так у тебя есть все, чтобы встретить сытую, обеспеченную старость!

– Так-то оно так, – нехотя согласился датчанин, – да только за всю эту сытость мне приходится рисковать своей шкурой…

– А разве ты не рисковал ею за меньшие барыши? – ухмыльнулся фон Велль. – А ныне ты имеешь все, о чем мечтал на Готланде, и даже больше!

– Имею… – бледное лицо Харальда исказила болезненная гримаса. – Но поверь, господин, будь у меня возможность, я бы бросил все это и удрал, куда глаза глядят!..

– И что ты станешь делать со своей усохшей рукой и хромой ногой? – надменно усмехнулся тевтонец. – Топить корабли, разделывать коровьи туши? Что ж, беги, если тебе чужда благодарность. Только помни: во всем христианском мире не найти державы, чьи суда ты бы не отправлял на дно.

А это значит, что тебя везде ждут петля и плаха! Посему самое разумное для тебя – оставить все, как есть, и продолжать службу во славу Тевтонского Братства! Надеюсь, ты разумеешь меня, Харальд?

– Как не понять… – глухо вздохнул датчанин. – Каковы будут дальнейшие повеления, ГОСПОДИН?

– То-то же! Мне нужно знать все о людях, сопровождающих московита. Расскажи о них подробнее.

– Да я и сам не понял, кто они и откуда… – пожал плечами Харальд. – Похоже, какие-то мятежники с юга, бунтующие против Унии. Я так мыслю, боярин их встретил в лесу, на большой дороге.

Не знаю, что за разговор между ними вышел, но они не только сохранили московиту жизнь, но и подались к нему в услужение. С их помощью он изловил татя, убившего посла…

…За сей подвиг Воевода пообещал боярину, что не станет преследовать его подручных, если тот заберет их в Московию. Это все, что я сумел понять из беседы московита с Воеводой, господин… – Харальд покорно опустил очи долу.

– Немного! – покачал головой фон Велль. – А что скажешь о них самих? Что они за люди? Что влечет их, страшит?

– Прости, господин, сего я не успел разузнать… – удрученно вздохнул датчанин. – При мне они особо не откровенничали, да и пробыл я возле них недолго. Лишь когда вел их к месту ночлега, слышал обрывки речей…

– И что было в этих обрывках? – продолжал допытываться тевтонец.

– Да так, сущая мелочь… один из троицы, тот, что меньше ростом, стал причитать, что все их беды из-за того, что они пошли на поводу у московита. Второй, со шрамом, обозвал его трусом и базарной бабой. Коротышка огрызнулся, что если бы они послушались пленного татя, у них были бы и деньги, и свобода…

– Это не мелочь, Харальд, это совсем не мелочь, – задумчиво проронил рыцарь, теребя свою светлую бородку, – я должен переговорить с сим достойным мужем. Устрой нам тайную встречу!

– Встречу? Тайную? Здесь? – от изумления датчанин забыл о подобающих слуге манерах. – Не шутишь ли, господин?

Фон Велль не шутил. Харальд понял это, встретившись с ним взглядом. Глаза тевтонца горели хищным огнем, как у ястреба, завидевшего добычу. Упрямое выражение лица делало рыцаря страшным.

– Устрой мне встречу с ним! – зло прошипел Командор. – Не мне тебя учить, как это делается. Ты подашь московиту и его людям питье, от которого они крепко заснут. Все, кроме степняка, о коем ты мне поведал, – тевтонец холодно усмехнулся, – вот ему-то этой ночью должно быть не до сна!

– Хорошо, сделаю, – облизал тонкие губы Харальд. – Что еще, господин?

– Подлей в кубок московита яд. Из тех медленно действующих зелий, что убивают через пару дней. Боярин должен умереть в Самборе, тогда ни у кого не возникнет подозрения, что его отравили на постоялом дворе. Убийцу начнут искать в крепости, а ты выйдешь сухим из воды!

Харальд судорожно сглотнул слюну. В душе его шла борьба. С одной стороны, он не мог противиться воле грозного куратора, с другой – ему хотелось хоть чем-то досадить фон Веллю.

Он знал, тевтонец не оставит его в покое, пока будет жив. Даже если Харальд с сыном убегут отсюда, Командор отыщет их, как когда-то уже отыскал в минувшем.

В зачерствевшей душе Харальда нежданно родилась потребность уберечь московита от смерти. Причиной тому едва ли было его сердечное расположение к Бутурлину. Но, судя по желанию фон Велля извести боярина, тот был для него опасен, а раз так – Дмитрию стоило помочь.

Впервые за годы безропотного повиновения Харальд пошел наперекор тевтонцу.

– Извини, господин, но этого я не могу сделать, – тихо, но твердо произнес он.

– Это почему же? – от ледяных ноток, звучащих в голосе Командора, по спине датчанина пробежал колючий холодок.

– Иные снадобья плохо сочетаются, – пояснил сказанное Харальд, – если их смешать, одно из них сведет на нет действие другого. Так, яды нельзя давать жертве одновременно с сонным зельем.

Человек, испивший такой смеси, не только выживет, но и долго не сможет заснуть. Напротив, он будет веселиться до утра, досаждая всем своей неуместной бодростью.

Так что, ты сам решай, господин, что тебе нужнее: чтобы московит через пару дней скончался в Самборе или, не тревожа тебя, мирно проспал эту ночь?

За то время, что Харальд служил Ордену под надзором фон Велля, он научился не только составлять яды, но и искусно лгать. И он знал, если Руперт поверит его словам о несовместимости яда и снотворного, то предпочтет оставить московита в живых.

Какой прок Командору в том, что боярин умрет на днях, если этой ночью он может разрушить его планы? Осторожность и здравый смысл, заставят фон Велля отказаться от убийства Бутурлина…

…Многолетняя служба в разведке Ордена научила Руперта не доверять никому, а особенно тем, кто служит из-под палки. Харальд не был исключением из правил, но рыцарь не мог удостовериться в его неправдивости.

Обладавший провизорскими навыками, фон Велль хорошо разбирался в ядах, но Харальд совершенствовал рецептуры по своему усмотрению, и свойства многих его зелий тевтонцу были неизвестны.

Вполне могло статься, что он говорил правду. Тогда попытка угостить боярина смесью яда и снотворного могла привести к катастрофе. Но доверять хромцу Руперт не спешил. Он всегда был готов к предательству подчиненных.

Харальд знал, насколько рискует. Будь у фон Велля больше времени, он проверил бы его честность, скормив яд и снотворное какому-нибудь бедолаге. Тогда бы ложь содержателя гостиницы выплыла наружу, и он живо бы обратился в хладный труп. Но времени на проверку слов Харальда у тевтонца не было. Это вселяло в датчанина надежду, что Командор проглотит уготовленную ему наживку.

Фон Велль ответил не сразу. Какое-то время он обдумывал слова подручного, ища в них подвох, затем впился в Харальда глазами:

– Если ты солгал, тебе не сносить головы! – произнес он, сверля датчанина своим ястребиным взором. – Ну-ка посмотри на меня, я хочу заглянуть тебе в душу!

Харальд многое бы отдал, чтобы не встречаться взглядом со своим куратором. Но выбора у него не было. Собрав все свое мужество, он поднял глаза на тевтонца.

Несколько мгновений, показавшихся датчанину вечностью, фон Велль смотрел ему в глаза. Харальд знал: дрогни он хотя бы на миг, тевтонец прикончит его, как приканчивал всех, кого когда-либо подозревал в предательстве.

– Ты прости меня, господин, – хриплым, с трудом повинующимся голосом произнес Харальд, – мне тебя трудно понять. То запрещаешь поднимать взор, то сам велишь в глаза смотреть… впору растеряться…

Злая гримаса исказила лицо тевтонского Командора, но спустя мгновение оно вновь стало непроницаемым и холодным.

– Что ж, если для дела лучше, чтобы московит спал, пусть спит, – произнес он своим обычным, бесцветным голосом, – на тот свет мы отправим его позднее!..

Произнеся эти слова, он знаком велел подручному удалиться. Испытание завершилось.

Глава 45

Харальд не солгал своему куратору, говоря, что осуществить задуманное им непросто. Одно дело – подлить сонное зелье в общий бурдюк, другое – сделать так, чтобы снотворный порошок получили, наслаждаясь вином, лишь трое из четверых гостей.

Другой счел бы такую задачу невыполнимой, но опыт и смекалка подсказали датчанину выход. В прошлом ему уже приходилось совершать подобное. Когда нужно было отравить одного из пирующих за общим столом постояльцев, Харальд подавал ему кружку, смазанную изнутри ядом.

Обходя гостей, датчанин наливал всем вина из одного меха. Те, в чьих кружках яда не было, оставались невредимы. Несчастный же, пивший из отравленной посуды, через пару дней отправлялся в лучший мир. Поскольку питье было общим, никому из постояльцев не могло прийти в голову, что причиной смерти, постигшей их собутыльника, могла стать цикута.

Темно-бурый осадок на дне посудины был незаметен в полумраке трапезной. Если кто за обедом и умудрялся его разглядеть, то, чаще всего, принимал за следы приправы, коей сдабривали вино именитые господа. Тем более, что для вящей убедительности зелье смешивали с настоящим имбирным перцем, заглушавшим привкус и запах снадобья.

Такая же приправа добавлялась в вино остальным трапезничающим, дабы усыпить их подозрения. Но бывало, какой-нибудь особо бдительный гость велел содержателю двора самому пить из поднесенной ему посуды. Отказ от такого требования был равносилен самоубийству, и Харальду приходилось глотать свое питье, даже если оно содержало отраву.

Большинство ядов датчанина медленно всасывались в кровь, и он успевал после принять противоядие. Но как-то раз чересчур осторожный магнат, заставив Харальда угоститься собственной брагой, слишком долго не отпускал его от себя.

Как назло, в брагу был подлит один из сильнейших ядов, и содержателю постоялого двора пришлось вступить в игру со смертью. Прими он чуть позже порошок, сводящий на нет действия отравы, сам Господь Бог не мог бы удержать его дух в бренном теле.

Впрочем, судьба была милостива к хромцу. Почти неделю он мучился от нестерпимой боли в желудке и ломоты суставов, но выжил. С тех пор, угощая зельем своих гостей, Харальд всегда загодя выпивал средство, защищающее внутренности от действия цикуты.

Со временем он понял, каким страшным оружием владеет. Наука тихого, не вызывающего подозрения убийства открывала возможности, о которых он в былые годы не мог даже помыслить.

Знал это и фон Велль. Сознавая, что датчанину не за что его любить, тевтонец не подпускал Харальда к своим съестным припасам и не принимал от него угощений. Харальд внутренне усмехнулся, вспомнив, с какой неохотой пил поданное им вино фон Велль во время беседы с Воеводой, как стоически отказывался от ужина…

«Наверняка принял противоядие перед тем, как сесть за мой стол, – с чувством неприязни подумал он о своем кураторе. – Да, хорошо будет, если московит свернет ему шею!..»

Харальд еще раз прикинул в уме, не допустил ли он ошибки, солгав фон Веллю о несовместимости яда и вызывающего сон порошка?

Вернувшись в Кенигсберг, тевтонец спросит тамошних провизоров, не обманул ли его бывший ученик? Правда, яд замедленного действия, коим пользовался Харальд, был сварен не по орденским рецептам, и едва ли кто-нибудь из крестоносных аптекарей сможет сказать, потеряет ли он силу, смешавшись с сонным зельем.

Но слова датчанина можно проверить, и тогда Харальду придется приложить немало сил, чтобы скрыть обман. И если бывшему пирату это не удастся, ему позавидует лишь безумец. Почему же Харальд все-таки решил соврать куратору?

…Он давно искал способ вырваться из-под опеки Фон Велля, но не находил его. Втайне от ищеек Командора ему удалось накопить денежные средства, достаточные, чтобы обеспечить им с сыном сытую жизнь вдали от Тевтонского Братства. Еще им удалось прорыть подземный ход, по которому Харальд рассчитывал однажды ночью уйти с постоялого двора.

Но хромому калеке не под силу одолеть десятки верст заснеженного леса. Люди Фон Велля догонят их с сыном, и тогда…

Скрип двери вывел Харальда из состояния задумчивости. В избу, где он варил снадобья, вошел Олаф. В руках юноша держал мешочки с толчеными кореньями, коим предстояло стать основой, для сонного зелья. Вода в казанке, подвешенном над огнем на треноге, уже закипала, самое время было добавить в нее ингредиенты.

Взяв нужный мешочек, Харальд развязал его горловину и, высыпав в воду содержимое, стал помешивать варево.

Время от времени он поглядывал на сына. Олаф сегодня выглядел обеспокоенным, казалось, его терзала какая-то неотступная мысль. Датчанин догадывался, о чем именно.

Наследник Харальда был свидетелем его разговора с фон Веллем, и, похоже, Олафа пугало то, что отец пошел наперекор тевтонцу. До сих пор Харальд беспрекословно исполнял его наказы. Если он решил нарушить волю куратора, на то есть веская причина, и юноша надеялся получить от отца объяснения.

– Знаю, о чем ты хочешь меня спросить, – обратился, наконец, Харальд к сыну, – тебя удивляет, что я уберег московита от смерти?

Олаф утвердительно кивнул.

– Ты помнишь, чтобы фон Велль страшился кого-либо? – задал ему вопрос датчанин.

Юноша отрицательно покачал головой.

– Вот и я не припоминаю. Убивать он мне приказывал многих, но при этом я ни разу не встречал в его глазах страха. А сей московит явно страшит Командора. Более того, тевтонец ненавидет боярина, это легко прочесть в его взоре. Похоже, московит, и впрямь, опасен для Ордена…

…Когда-то на Готланде ходила поговорка: «Враги моих врагов – мои друзья».

Вот я и подумал: не стоит ли спасти человека, чьей смерти жаждет твой тюремщик?

Пока фон Велль жив, он не даст нам покоя. Даже если мы сбежим отсюда, он отыщет нас, как отыскал семь лет назад в Швеции. Но в те годы я не был калекой, и тевтонец мог использовать меня для своих дел. Ныне же он просто убьет нас обоих…

А так есть надежда, что боярин прикончит тевтонского стервятника и вырвет нас из его когтей…

Олаф смотрел на отца с немым уважением, но уходить не спешил. Видно, он все же не до конца понял ход его мыслей.

– Догадываюсь, что тебя тревожит, – продолжил рассуждения Харальд. – Ты, верно, думаешь, что не стоило вызывать у тевтонца подозрения ложью, будто сонный порошок несовместим с цикутой? Что проще было бы согласиться с приказом убить боярина, но не дать ему яда?

Да, можно было и так поступить, но тогда бы ложь вскрылась через пару дней, и нам бы пришлось второпях бежать от гнева Командора.

Однако, ты и сам ведаешь, Олаф, зима – не лучшее время для бегства. Метель и стужа убьют нас прежде, чем мы дойдем до безопасных земель.

Посему нам нужно продержаться на постоялом дворе до весны. И вести себя мы должны так, чтобы тевтонец не заподозрил нас в измене.

Фон Велль хитер, как дьявол. И наверняка он решит проверить мои слова, скормив какому-нибудь бедняку смесь сонного порошка и яда.

Только я незаметно подмешаю к зелью противоядие, и человек, отравленный тевтонцем, останется жив. Командор убедится в моей честности, и мы сможем перезимовать на постоялом дворе…

…А там, глядишь, московит найдет способ отправить фон Велля в Ад!..

Олаф одарил отца восторженным взором. Он знал, что Харальд умеет выпутываться из самых опасных передряг, но вновь и вновь убеждался в его безграничной находчивости.

Однако, старый датчанин чувствовалал: расслабляться ему рано. Его тихий отказ убить московита вовсе не означал, что он не станет исполнять прочие наказы тевтонца.

Напротив, чтобы уверить куратора в своей преданности, он должен освободить пленного татя. И свершить это так, чтобы ни одна живая душа не догадалась о его участии в сем деле.

Когда варево в казанке закипело, приняв бурый оттенок, Харальд снял его с огня. Основа для зелья была готова, оставалось лишь добавить компоненты, определяющие его свойства.

Олаф подал отцу четыре пивных кружки и два мешочка с невзрачным серым порошком. На одном мешочке шнурок был засаленный, почти черный, на другом – новый, еще не утративший изначального желтого цвета. Для Харальда эти цвета значили, что в первом мешочке хранится средство от бессонницы, а во втором – слабительное.

Если первое снадобье датчанин составил по рецептам Орденских аптекарей из корней белладонны, пустырника, и сон-травы, то второе он изобрел сам.

Еще в юности он слышал, что древесный лишайник способен исцелять от запора. Знахари соскребали его со стволов, сушили и толкли в ступах, а затем продавали, как чудодейственное средство.

Поселившись в Литве, Харальд обнаружил, что стволы местных деревьев покрыты почти такой же плесенью, какая встречалась ему в родных краях. По виду она несколько отличалась от датского лишайника, но, попробовав приготовленное из нее зелье, Харальд убедился, что на запор она действует точно так же.

До сих пор он применял свое изобретение лишь в лечебных целях, но когда тевтонец потребовал, чтобы в эту ночь одному из подручных московита, было не до сна, Харальд сразу сообразил, как это устроить.

Развязав мешочки, он высыпал их содержимое в две разные миски и перемешал с бурым суслом, сваренным в казанке. Когда порошок без следа растворился, он смазал изнутри стенки трех кружек сонной смесью, а четвертую – слабительной.

Много снадобья ему не потребовалось: оба средства были достаточно сильными, да и в случае со слабительным датчанин опасался переборщить, ибо тогда рыжему степняку ночью будет не до разговоров с тевтонцем.

На предназначенной ему кружке Харальд оставил ножом зарубку, чтобы не спутать ее с другими, и велел сыну принести мех с франконским.

«Хорошо, что Воевода празднует поимку татя, – подумал он, прислушиваясь к пьяным крикам, долетающим из трапезной, – не придется придумывать повод для угощения!..»

Но перед тем, как отправиться с дарами к московиту, он вспомнил еще об одном поручении, данном ему тевтонцем. Неизвестно зачем фон Веллю понадобился кухонный нож.