Текст книги "Иголка в стоге сена (СИ)"

Автор книги: Владимир Зарвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Глава 54

Впервые за последнюю неделю Руперт фон Велль смог вздохнуть с облегчением. Миссия его была спасена, и, оглядываясь назад, рыцарь убеждался в том, что сделал свое дело безупречно.

Особенно удачной Командору казалась мысль передать Волкичу московские гривны из своих дорожных запасов. Русское серебро ходило по всей Европе, и доберись тать до Ливонии, ему бы не составило труда обменять его на немецкие или датские деньги.

Но если бы Волкич на полпути был бы пойман или убит польской стражей, найденные при нем гривны доказали бы всем, что он действовал в пользу Московской Державы.

Замысел тевтонца получил даже лучшее исполнение, чем он изначально рассчитывал, поскольку беглый тать скончался на постоялом дворе, а кошель с гривнами попал в руки Самборского Владыки.

Фон Велль ни на миг не сомневался в том, что Кшиштоф обвинит в пособничестве татю Бутурлина, и что тот не сможет оправдаться перед ним. Но Руперт недооценил Воеводу. Он собирался покинуть гостиный двор, когда его отряд окружили польские стражники.

– Что все это значит? – холодно вопросил он воинов, преградивших ему путь.

– Куда-то собрался, Командор? – с улыбкой выступил вперед Кшиштоф. – Извини, но я не могу тебя отпустить, восвояси. Ты убил важного свидетеля и посему должен будешь дать необходимые показания перед судом Польского Государя!

– У тебя, Воевода, нет права, задерживать иноземных послов! – парировал фон Велль.

– Ошибаешься, Командор, – покачал головой старый поляк, – на вверенных мне землях у меня такое право есть! Так что, придется тебе отложить свои дела и следовать за нами в Самбор.

– И вот еще, что. Ты и твои люди на время отдадите мне клинки. Московита я разоружил, теперь очередь за вами. Не хочу тебя обидеть, Командор, но и ты меня пойми: я не желаю, чтобы между вами в дороге вспыхнула ссора. Не отдашь меч по-доброму – пеняй на себя!

Тон, которым были произнесены эти слова, не оставлял сомнений в том, что Воевода не шутит. Зная, что ссора с Самборским Владыкой не в его интересах, Руперт решил отступить.

– Хорошо, мы отдадим оружие, – кивнул он в знак согласия, – но смотри, Воевода, как бы потом это не вышло тебе боком!

– Может быть, и выйдет, Командор, – развел руками старый шляхтич, – только это уже моя забота!..

– Пан Воевода, двор горит! – донесся до Кшиштофа чей-то изумленный возглас.

Он обернулся на голос и замер. Над кровлей гостиного дома вился сизый дым, на двух других строениях постоялого двора занимались огнем соломенные крыши. Казалось, какая-то неведомая сила подожгла его с разных концов в попытке замести следы ночной трагедии. Из конюшни раздалось испуганное ржание. Похоже, там тоже начинался пожар.

– Что вы стоите, олухи?! – загремел на подчиненных Воевода. – Немедля выводите лошадей из конюшни! Сейчас здесь все будет в огне!

Он не ошибся. Едва жолнежи вывели из конюшни последних коней, она превратилась в гигантский костер. Почти в тот же миг пламя взметнулось и над гостиным домом, охватило кровлю, хищными щупальцами вырвавшись из окон.

– А, дьявол! – хрипло вскричал Кшиштоф, заслоняясь локтем от брызнувшего в лицо жара. – Уходим живее из сего проклятого места! Похоже, сам Сатана свил здесь свое гнездо!

Будто в подтверждение его слов, пылающая кровля гостиного дома провалилась вовнутрь с оглушительным треском, выбросив из окон снопы искр. Следом рухнула конюшня.

Прежде чем покинуть пылающие руины, Дмитрий обронил последний взгляд на место, где упокоился старый Тур. По странному капризу судьбы, оно стало могилой для трех таких разных людей: отъявленного злодея Волкича, жадного труса Чуприны и вольного храбреца Тура, преградившего дорогу злу.

Сердце московита тоскливо сжалось, в груди. Ах, как ему хотелось вернуться в то мгновение, где еще можно было отвести от Тура роковой удар! Но в прошлое возврата не было. Дмитрию оставалось лишь скорбеть об утраченном друге и молить Господа, о милосердии к суровой, но честной казачьей душе.

В белесом январском небе догорали последние звезды.

Занимался новый день.

Часть шестая. ИГОЛКА В СТОГЕ СЕНА

Глава 55

Уже третьи сутки Эвелина не находила себе покоя. Тяжелые предчувствия терзали душу девушки, лишая ее сна и аппетита. Воображение рисовало ей страшные картины пленения Дмитрия Воеводой, и княжна денно и нощно молила Матерь Божью уберечь любимого от встречи с Самборским Владыкой.

Каждое утро она выходила на крепостную стену и подолгу глядела в сторону, куда польское воинство отправилось ловить беглецов.

Известия о Бутурлине могли прийти лишь с Воеводой, и Эвелина ждала его возвращения, как манны небесной, и боялась, как Страшного Суда.

Новости не всегда бывают приятными. Известие о гибели Дмитрия девушка не перенесла бы, посему, когда на третий день ожидания вдали показался самборский отряд, ее сердце бешено забилось в груди.

Замирая от душевной тревоги, она пыталась разглядеть среди конных жолнежей своего возлюбленного. Полусотня неспешно двигалась по снежной целине, вздымая конскими копытами пушистые буруны. День выдался на удивление тихим и солнечным, и хотя мороз немилосердно щипал девушке щеки, она твердо решила, что не уйдет с замковой стены, пока не узнает о судьбе Дмитрия.

Преодолев пустошь, отделявшую крепость от леса, отряд вступил на замковый мост. Как всегда, впереди на рослом сером коне выступал Воевода, рядом с ним ехал Флориан, придерживая у седла древко свернутой самборской хоругви.

Эвелину насторожило выражение их лиц. Сердито сдвинутые к переносице брови Кшиштофа и болезненная бледность Флориана не могли быть лишь следствием усталости. За ними скрывалось нечто большее, и это «нечто» пугало княжну, рождая в ее душе догадки о событиях минувшей ночи.

Из груди девушки вырвался облегченный вздох, когда она увидела живого и невредимого Бутурлина, но радость ее сменилась новой тревогой. Дмитрий был безоружен, и его со всех сторон, точно преступника, обступали воеводины ратники.

Лицо боярина казалось отрешенным и грустным, словно он возвращался с похорон, не больше радости читалось в глазах у Газды, трусившего рядом с ним на рослой, явно чужой, лошади.

На поясе у него, как и у Бутурлина, отсутствовала сабля, зато правая рука, перетянутая выше локтя лоскутом, висела на перевязи. Похоже, он был ранен.

«Господи, да их захватили с боем! – пронеслось в голове, у Эвелины. – Что же теперь с ними будет?»

Прежде чем отряд миновал замковые ворота, девушка сбежала вниз по каменным ступеням в надежде увидить Дмитрия вблизи и перемолвиться с ним хотя бы парой слов.

Но Воевода, зорко следивший за всем происходящим вокруг, помешал их встрече.

– Куда это ты так спешишь, княжна? – пророкотал он, преграждая Эвелине конем дорогу к возлюбленному. – Хочешь обнять своего детского друга Флориана?

– Я хотела… – под пристальным, суровым взглядом старого рыцаря княжна растеряла все слова и залилась краской смущения, – …спросить…

– Догадываюсь, о чем! – холодно усмехнулся Кшиштоф. – Вернее, о ком! Что ж, я готов удовлетворить твое любопытство. Но не здесь и не сейчас. Скажу лишь одно: твой паладин попал в скверную историю, и покамест тебе лучше держаться от него подальше!

– Но я должна увидеться с ним! – упрямо сжала кулачки Эвелина.

– Когда придет время, увидишься! – свесившись с коня, вперил в нее суровый взор Воевода. – А пока будет лучше, если ты вернешься в свою светелку. Нынче надворе изрядный мороз. Я бы не хотел, чтобы ты застудилась!..

Эвелина едва не потеряла дар речи от столь бесцеремонного обращения. Кшиштоф разговаривал с ней, как с ребенком, не имеющим права самому решать свою судьбу. Лишь на пару мгновений ей удалось встретиться взглядом с любимым, прежде чем жолнежи увели его и Газду во внутренние покои замка.

В глазах Дмитрия были та же нежнось и забота, только теперь к ним примешивалась странная, щемящая тоска, словно боярин горевал о чем-то, навсегда утерянном.

В ответ она послала ему свой взор, полный того трепетного, искреннего чувства, на которое способны лишь чистые сердца. Но встреча взглядов была недолгой. В следующий миг строй конных ратников разделил их и скрыл Дмитрия от глаз Эвелины.

Первое мгновение ей хотелось разрыдаться от собственного бессилия, но княжна сдержала себя, как в ту страшную ночь, когда ей грозили бесчестие и смерть.

Воевода разговаривает с ней, как с ребенком? Что ж, она докажет всем, что умеет держаться, как подобает взрослой. Отныне ни Кшиштоф, ни Флориан не увидят ее слез и не услышат жалоб!

И еще она поклялась в сердце, что не сложит рук, пока Бутурлин не будет оправдан перед Владыками, пойдет наперекор всем, кто скажет о ее возлюбленном худое слово. Если понадобится, она будет отстаивать невиновность Дмитрия даже перед самим Королем!

Едва Эвелина приняла это решение, слезы в ее глазах высохли и губы сжались в твердую линию. Невзгоды закалили дух хрупкой девушки, и она поверила: нет в мире силы, способной воспрепятствовать ей на пути к спасению возлюбленного из капканов хитрости, коварства и интриг.

____________________________

– Ну, вот мы и дома! – проворчал Газда, вытягиваясь вдоль стены на жесткой лежанке. – Как говорится, с чего начали, тем и завершили!

– Погоди горевать, – попытался приободрить товарища Бутурлин, хотя ему и самому было несладко, – на сей раз Воевода оказал нам больше чести. Не в башне холодной поселил, в натопленной светелке…

…– С решетками на окнах в палец толщиной, – закончил за него с хмурой усмешкой Газда. – Воистину, добр пан Воевода. Глядишь, смилостивится еще и от доброты своей не станет нас четвертовать, а сразу повесит!

– Не посмеет он нас вешать, – возразил ему Дмитрий, – я все еще слуга Великого Князя Московского, а ты – мой дворянин!

– Не шибко нам это помогло в прошлый раз, – горестно вздохнул казак, – боюсь, и нынче не поможет. Невзлюбил нас Самборский Наместник, ох, как невзлюбил! Желал бы он нам честь оказать – не стал бы под замок запирать, яко воров.

Погляди в окошко: тевтонцы разгуливают по Самбору, словно у себя дома. Никто их не стережет. Бродят, где хотят, в саванах своих белых. Впрочем, о саване я зря вспомнил. Примета дурная – как бы самому надевать не пришлось!..

В коридоре за дверью загремели шаги, торопливо заворочался в замочной скважине ключ. Спустя мгновение дверь отворилась, и на пороге светлицы возник Воевода в сопровождении двух жолнежей.

– Как обустроился, боярин? – вопросил он Дмитрия, едва переступив порог. – Удобно ли тебе на новом месте? Завтра в Самбор пожалует Великий Государь Польши, а с ним и ваш Московский Владыка, так что, хлопот у меня будет полон рот.

Вот я и решил, пока еще есть свободное время, наведаться к вам и спросить, не нужно ли чего, нет ли каких пожеланий?

– Что ж, одно пожелание у меня, и впрямь, есть, – признался Бутурлин, – да только боюсь, что ты не захочешь его исполнить!

– И что это за пожелание? – бросил на него настороженный взгляд Кшиштоф.

– Помнится, ты говорил, что в равной мере не доверяешь ни мне, ни Командору? Однако, он и его люди беспрепятственно ходят по замку, а мы пребываем под стражей, словно преступники, чья вина уже доказана.

Так вот, мне хотелось бы, пан Воевода, чтобы ты убрал от нашей двери стражу и перестал запирать нас на ключ.

– Вот оно что! – прищурил глаз рыцарь. – Тебя оскорбляет то, что у Командора и его людей больше свободы, чем у тебя и твоего слуги? На то есть причина!

Немцы ведут себя смирно, к воротам даже не подходят. А вот ваша прыть мне хорошо известна. Один раз вы уже бежали из-под стражи, и я бы не хотел, чтобы подобное повторилось!

– Не повторится, Воевода. Тогда мы бежали, чтобы изловить Волкича. А какой смысл нам нынче бежать из Самбора?

– Может, и нет смысла, а может быть, и есть, – пожал плечами Кшиштоф. – Кто знает, что у вас обоих на уме? Впрочем, тебе, боярин, я могу сделать послабление. Если поклянешься, что не станешь убегать, я разрешу тебе выходить днем во двор крепости.

– Только мне? – переспросил Дмитрий. – А как насчет Газды?

– А при чем здесь твой вассал? – неподдельно удивился шляхтич. – Я могу довериться слову боярина, но доверять клятвам разбойника не намерен. Ты, если хочешь, выходи на подворье, а он пусть остается…

…– В заложниках? – закончил недосказанную Воеводой мысль Бутурлин.

– Как хочешь, так и понимай! – отрезал Кшиштоф. – Ты не в том положении, чтобы ставить другим условия. Или принимай, как есть, мое милосердие, или же сиди под замком, пока не приедут Владыки. Долго ждать не придется, а чтобы время летело быстрей, я велю принести вам питье и снедь.

– Спасибо на том, – поблагодарил его Дмитрий, – только у меня есть еще одна просьба, Воевода.

– Какая?

– Помоги мне свидеться с Княжной.

– Зачем тебе это? – нахмурился старый рыцарь. – Она носит траур по отцу, молится за упокой его души. К чему отвлекать бедняжку от молитв, бередить ей сердце?..

– Ты, и впрямь, мыслишь, что наша встреча принесет Эве страдания? – усомнился в словах шляхтича Бутурлин. – Да после всего, что с нами сталось, едва ли найдутся души, более близкие, чем мы с княжной! Для меня нет никого дороже ее. Смогу ли я, даже невольно, причинить ей боль?

– Не все ли тебе равно, как я мыслю? – вперил в Дмитрия угрюмый взор Воевода. – Но если желаешь говорить открыто – изволь…

Он жестом велел своим людям удалиться и, затворив за ними дверь, присел на скамью у стены.

…– Не знаю, зачем Господу понадобилась сводить вас с княжной, – издалека начал старый рыцарь, – но для Эвы сия встреча обернулась тяжким испытанием…

– Не возьму в толк, о чем ты говоришь, – не понял Воеводу Дмитрий. – Почему наша встреча с Эвой обернулась для нее испытанием?

– Почему? Да потому, что она влюбилась в человека, не способного сделать ее счастливой! И дело не в том, что ты – не Князь, и даже не в том, что другой веры. Но в глазах Эвы ты ее спаситель, герой…

…Скажи, каково ей будет, когда правда выплывет наружу, и Эва узнает, что ты – не тот благородный рыцарь, коим она тебя мнит? Когда твою вину докажут и тебя казнят, что станется с ее душой, сердцем? Да оно просто разорвется от тоски и боли!

Она, как и ее покойная мать, из породы однолюбов и едва ли сможет найти счастье с другим мужем. Все, что ей останется после твоей смерти, – это идти в монастырь…

Вот и думай, боярин, на какую будущность ты ее обрекаешь!

Кшиштоф тряхнул головой, словно отгоняя от себя назойливую муху. В горнице повисла напряженная тишина.

…– Я люблю ее, как дочь, и не могу смотреть на ее страдания, – произнес он, помолчав какое-то время, – день твоей смерти станет днем ее конца. А твоя вина будет доказана, даже не сомневайся в том!

– И что ты предлагаешь мне делать? – подался вперед Бутурлин.

– То, что я предложу, тебе может показаться дивным, – хриплым, плохо повинующимся голосом продолжил Самборский Владыка. – Я знаю, что совершаю тяжкий грех перед Богом, перед Королем и перед памятью Жигмонта…

…Сей же ночью ты покинешь Самбор. Я помогу тебе уйти из замка по подземному ходу. Скроешься в каких-нибудь дальних землях и, быть может, сохранишь свою жизнь…

– Вот это да! – прервал его изумленным возгласом Газда. – Воистину удивил, пан Воевода!..

– Молчи и слушай! – зашипел на него Кшиштоф. – Тебя, степняк, это тоже касается. Раз уж ты защищал жизнь Эвы, я и тебя пощажу. Ты уйдешь на волю вместе с московитом!

– Скажи, тебе все это зачем? – спросил его Дмитрий, насилу придя в себя от столь нежданного предложения.

– Как зачем? – поднял вверх седые брови поляк. – Я ведь тебе только что все растолковал! Твоя гибель убьет Эву, а так у нее останется вера, что ты где-то жив. От сей мысли ей будет легче на душе. И как знать, может, она когда-нибудь и совладает со своей страстью…

– Не слушай его, брат, – холодно усмехнулся Газда, – я уразумел, чего хочет пан Воевода. Ему нужно любой ценой доказать своему Королю, а заодно и княжне, что ты замешан в убийстве Корибута.

Видно, ему недостает улик, чтобы обвинить тебя, так он ждет твоей помощи. Поверишь Воеводе, убежишь из замка, он и скажет, что ты – скрытый враг. Невиновный не станет бегать от суда – так ведь, пан Кшиштоф?

Да и едва ли нам дадут уйти на волю. Знаешь, как кошка отпускает из когтей мышь, чтобы вновь схватить ее? То же будет и с нами. Скорее всего, мы погибнем во время побега, а мертвый, Дмитрий, ты уже не докажешь свою невиновность!

– Собачья кровь! – взревел Воевода, в ярости хватаясь за саблю. – Как ты смеешь, чертово отродье, обвинять меня в коварстве!!!

Если бы он успел выхватить оружие из ножен, последствия для Газды могли быть, самыми плачевными. Но казак, метнувшись навстречу щляхтичу с ловкостью рыси, здоровой рукой перехватил его кисть, не дав обнажить клинок.

Первым желанием Кшиштофа было кликнуть своих солдат и устроить Газде, а заодно и московиту, кровавую баню. Но шляхетская гордость помешала ему прибегнуть к помощи жолнежей, и он попытался одолеть казака собственными силами.

Превозмогая усилия Газды, рыцарь умудрился вытащить клинок из ножен. на ширину ладони, но тут в схватку вмешался Бутурлин. Втиснувшись между противниками, он изо всей силы толкнул их в разные стороны.

Этот воинский прием не раз приносил боярину победу на Москве во время кулачных боев. Не подвел он его и на сей раз. От неожиданного толчка драчуны разлетелись в стороны.

Газду отбросило к стене, более массивный Воевода попятился назад и, споткнувшись о лавку, рухнул на спину. За миг до этого он успел обнажить саблю, но, падая, ударился запястьем о край скамьи и выронил оружие.

Воспользовавшись его заминкой, Газда попытался дотянуться до сабли, но Дмитрий опередил друга, отбросив ее ногой вглубь светелки.

– Зачем, брат? – изумленно прошептал казак.

– Затем, что здесь не прольется ничья кровь! – грозно сверкнул глазами Бутурлин.

– Поднимайся, пан Воевода, негоже наместнику Самбора лежать, долу! – протянул он руку Кшиштофу.

Старый шляхтич отверг его помощь и, возмущенно сопя, сам встал на ноги. Лицо его было покрыто багровыми пятнами, веко на глазу часто подергивалось.

– Извини, Воевода, но я не могу принять твое предложение, – без тени гнева в голосе произнес Бутурлин. – Не знаю, хочешь ли ты меня выставить татем перед Королем или искренне желаешь спасти, но я не стану убегать и прятаться.

Ты уверил себя в том, что я враг, а враг, по твоему разумению, должен искать способ избежать кары. Но моей вины нет ни в смерти Корибута, ни в побеге Волкича, посему я смело предстану перед Владыками. Верю, Господь не даст свершиться неправому суду и поможет найти истинных убийц Князя!

Что до княжны Эвы, то едва ли я буду достоин ее любви, если трусливо сбегу от суда. Не знаю, пан Воевода, как тебя убедить в моей невиновности, но мне очень хочется, чтобы ты мне верил!..

Дмитрий поднял с пола саблю и, держа за клинок, протянул ее Самборскому Владыке. Это было довольно рискованно с его стороны, но Кшиштоф уже совладал со своим гневом.

– Поступай, как знаешь, – проворчал он, вогнав оружие в ножны, – твоя доля меня мало заботит, я беспокоюсь об Эве!

– Я благодарен тебе за твою заботу, – в знак почтения склонил пред ним голову Бутурлин.

Сердито фыркнув, Воевода скрылся за дверью. Беседа была окончена.

Глава 56

Извилистая речушка с названием Безыменная надвое рассекала пустошь, служившую границей между землями Московии и Литвы.

Безыменную питали водами горячие ключи, и посему она редко замерзала даже зимой. Лишь в самые суровые морозы ее стягивало предательски хрупким льдом, опасным для проезжающих.

Зная коварный нрав речушки, безвестные зодчие выстроили мост, надежно связавший ее топкие, глинистые берега. Уже три века служил он королевским посланникам, воинам и купцам, уже и не представлявшим Безыменную без каменной переправы.

Сегодня мост должен был стать местом встречи Владык, чьи души потрясла гибель Князя Корибута. Солнце едва успело взойти над верхушками Старого Бора, к берегам речки стали стекаться вооруженные отряды.

Первыми с запада подошли конные рыцари под стягами Польши и Литвы, затем с востока показалась другая рать, чьи знамена и снаряжение выдавали в ней московитов.

Кутаясь в меховой плащ, Ян Альбрехт издали следил за приближением московского отряда. Москвичей было не больше сотни, но все они были хорошо вооружены и наверняка обучены воевать по-татарски.

Об этом свидетельствовали их восточные доспехи, короткие стремена и вычурно изогнутые луки в привешенных к седлам саадаках.

Глядя на них, Король невольно вспомнил картины последней войны Унии с Москвой. Польские рыцари носились по полю боя на бронированных жеребцах, пытаясь достать копьями юрких московских конников, те же увертывались от их атак, осыпая поляков градом стрел.

Та битва закончилась вничью: полякам не удавалось настичь московитов, а тем – пробить стрелами польскую броню. Но Ян Альбрехт знал, что новые наконечники русских стрел уже пробивают латы, а вот догнать московитов на резвых татарских скакунах рыцарям по-прежнему не под силу.

«Нам бы учиться у них, а не воевать с ними, – с горечью подумал Король, – глядишь, и овладели бы искусством отражать турецкие набеги!»

Со своего берега Московский Князь тоже видел отряд своего порубежника. Короля окружал цвет польского рыцарства, прославленные воины в сверкающих доспехах. Вид у них был настолько внушительный, что Князю невольно подумалось о том, сколь великой опасности он себя подвергает.

Ему хорошо была известна чудовищная сила, с коей обрушивались на врага польские латники. Если Ян Альбрехт не поверит в искренность Ивана, едва ли что-нибудь помешает конным рыцарям втоптать в землю и самого Князя, и его отряд.

В какой-то мере Ивана успокаивала мысль о московских лучниках, готовых обрушить на врага ливень стрел, но Князь не был уверен, что стрелы сдержат польскую атаку.

Неожиданно на ум Князю пришла мысль, как развеять подозрения венценосного соседа в его причастности к смерти Корибута. Одним движением он расстегнул пояс с мечом и кинжалом и отдал его Воротынскому.

– Что ты задумал, Княже? – насторожился бдительный боярин.

– Сейчас увидишь, – Иван расцепил фибулу мехового плаща и сбросил его на руки отрока. – Я хочу побеседовать с нашим царственным братом по душам!

– Риск велик, Княже, – сдвинул брови к переносице Воротынский, – стоит ли совать голову в пасть зверя?

– Помнится, присягая мне на верность, ты обещал не перечить своему Князю!

– Обещал, – шумно вздохнул боярин, – да только…

– Вот и не перечь! – оборвал его Князь. – А коли хочешь мне помочь, вели своим людям быть наготове. Если поляки возжелают убить меня или взять в плен, вы пустите им навстречу железный дождь. Это задержит их на время и даст мне возможность отступить.

– Уразумел! – глаза Воротынского решительно сверкнули. – Исполним все, Княже, слово в слово!

– Вот и ладно! – шлепнув коня по крупу кнутовищем плети, Великий Князь двинулся к мосту.

Ян Альбрехт со своего берега удивленно взирал на Ивана, одиноко шествующего ему навстречу. В поступке Московского Владыки, оставившего оружие и свиту, было нечто доверчивое, даже жертвенное.

Так мог вести себя человек, свято верящий в свою невинность и полагающийся на Бога. Ян Альбрехт, окруженный одетым в сталь рыцарством, почувствовал себя неуютно.

Ответить недоверием на добрый жест соседа в присутствии наследника и свиты он не мог. Посему Король отдал свой пояс с мечом оруженосцу и сделал знак рыцарям, чтобы те не следовали за ним.

– Опомнитесь, отец! – воскликнул принц Казимир, видя, что Ян Альбрехт собирается спускаться к реке. – Стоит ли так рисковать?

– Я рискую не больше, чем князь Иван, – ответил тот, трогая коня шпорами, – Владыка Московии безоружен так же, как и я.

– Но с ним сотня лучников! – не унимался наследник трона. – Их луки запросто добивают до середины реки!

– Какой им прок от стрельбы, если они попадут в собственного Князя? – урезонил юношу мудрый Сапега. – Уйми сердце, Королевич, Государь знает, что делает!

Пока он говорил это, польский Монарх миновал глинистый берег и двинулся к переправе навстречу порубежнику. Они остановились на середине моста, под порывами леденящего ветра.

Серые глаза Короля смотрели испытующе, но их взгляд не заставил Князя Московии опустить свои.

– Ты, я вижу, постарел, – первым разорвал молчание Иван, – как тебе время седины прибавило! Видать, нелегко жилось все эти годы?

– Зато тебя оно пощадило! – хмуро усмехнулся Ян Альбрехт. – Как был варваром, так и остался! Небойсь, и недели не выдержал с бритым лицом? И что вы, московиты, так дорожите своими бородами?

– Привычки бывают порой сильнее нас, – ответил Иван, касаясь ладонью молодой поросли на подбородке, – ну, да не о них речь. Ты звал меня, мой венценосный брат, и я пришел. Ведь нам есть о чем толковать?

– Толковать нам, и впрямь, есть о чем. Князь Жигмонт был моей правой рукой, не только советником, но и другом. Его гибель – невосполнимая потеря для меня и для всей Унии!

– Скорблю вместе с тобой, брат. Князь не был мне другом. Но он ратовал за мир меж нашими державами, посему его гибель отозвалась болью и в моем сердце. Таких, как он, и впрямь, немного сыщется среди державных мужей…

– Тогда, может, ты объяснишь, брат мой, как сталось, что Князя убил один из твоих подданных? – в голосе Яна Альбрехта звучали боль и досада.

– Один из бывших подданных, – поправил его Князь. – На Москве сего татя не ждало ничего, кроме плахи. Вот он и перебежал на земли Унии. А кто ему отдал наказ убить твоего посланника, мне неведомо, как и тебе.

У Польши, брат, врагов не меньше, чем у Москвы, к тому же, многие из них числятся в твоих слугах, едят с твоего стола…

Не они ли напели тебе песнь о том, что Московский Князь причастен к смерти Корибута?

– Ты говоришь об Ордене? – поднял бровь Ян Альбрехт. – С чего ты взял, что убийство Князя – их затея?

– Издыхающая змея еще способна кусаться, – пожал плечами Иван, – тем паче, что ты не вырвал ей зубы. Можно лишь гадать, кого еще из твоей родни ей захочется ужалить…

Конечно же, кроме тевтонцев у тебя есть и иные недруги, но я бы советовал искать врагов поближе!

– Что ж, я поищу, – кивнул головой Король. – Не согласишься ли ты, Княже, поискать их вместе со мной?

Иван тяжко вздохнул. Настал миг, коего так опасался Воротынский. Но отступать было поздно, к тому же, Князь не хотел оскорблять порубежника недоверием.

– Изволь, – произнес он, стараясь не выдавать голосом своих чувств. – С чего начнем поиски?

– Как водится, с начала, – приподнял уголки губ Король. – У меня появился свидетель убийства Корибута!

– Кто же это, не Волкич ли?

– Нет, княже, твой вассал Бутурлин.

– Дмитрий? – изумился Иван. – Помнится, Король, твой гонец сообщил мне, что боярин бежал из Самбора и теперь обретается где-то в лесах с недругами Польской Державы. Или я его неверно понял?

– Ты все верно понял, брат мой. Боярин Бутурлин, и вправду, шесть дней скитался по лесам. Но вчера он вернулся в Самбор, где и пребывает под присмотром местного Воеводы.

– Ты уже допрашивал его? – осторожно поинтересовался Князь.

– Эту честь я хочу разделить с тобой! – улыбнулся Король. – Если хочешь узнать правду из первых рук, поезжай с нами в Самбор. Там нас ждут добрая брага и оленина, так что, есть чем и обогреться, и подкрепиться. А отобедав, приступим к допросу твоего молодца. Что скажешь, Князь?

Впервые за время беседы Иван не знал, что ответить. Принять предложение Короля означало отдаться на его милость. Великий Князь не раз был свидетелем того, как, доверившись гостеприимству соседа, тот или иной властитель становился его пленником.

Ныне Ян Альбрехт вел себя, как добрый сосед, но кто знает, не придет ли он в ярость, выслушав показания Бутурлина?

В том, что Дмитрий не станет выгораживая себя, клеветать на других, Иван не сомневался. Но удастся ли ему доказать свою невиновность, и как поступит Король, если сочтет доводы Бутурлина неубедительными?

Может статься, что тогда он велит бросить в темницу не только боярина, но и самого Князя. Такая будущность едва ли улыбалась Московскому Владыке. Ивану нужно было время, чтобы обдумать предложение порубежника, но именно времени Ян Альбрехт ему не оставлял. Иван разумел, что если он замешкается с ответом, Король расценит сие как доказательство его неискренности.

Мороз крепчал, студеный ветер гнал по небу рваные облака. В пустом, насквозь промерзшем мире было холодно и неуютно. Столь же пасмурное настроение владело душой Московского Князя.

«Господи, пошли хоть какое-нибудь знамение того, что верно поступаю!» – обратился он к Богу.

Как и многие другие, обращавшиеся к Вседержителю с подобной просьбой, Иван не услышал ответ. Похоже, высшие силы были безразличны к судьбам держав и их Владык.

Князь застыл в нерешительности. Он уже мысленно искал повод для отказа на предложение порубежника, но тут случилось то, чего он не мог ожидать.

Неистовый порыв ветра вдруг разорвал пелену туч, и в облачную прореху выглянуло яркое, не по-зимнему приветливое солнце. Широким снопом его лучи хлынули к земле, озарив клочок суши, на котором стояли в ожидании своего Князя московские отряды.

В тот же миг ветер взметнул поникшее было московское знамя, и солнечные лучи заиграли, искрясь, на золотом и серебряном шитье. В самой середине алого полотнища был вышит двуглавый орел, веками украшавший знамена Византии.

Этим символом императорской власти Иван повелел расшить свои хоругви в день, когда взял в жены Зою Палеолог, дочь последнего Царьградского Базилевса, и тем самым заявил, что отныне Русь станет оплотом православного мира.

Двуглавый орел манил Князя, навевая мысли о величии и незыблемости Московской державы. Ни ворчание собственных бояр, ни нарекания чужих владык, считавших, что Иван не имеет право на византийский герб, не могли его заставить отказаться от образа дивной птицы.

И когда Князь увидел, как ярко переливаются солнечные лучи на вышитом символе могущества, как гордо трепещет на ветру державный стяг, его душу наполнила уверенность.

– Так что ты решил, брат? – вновь услышал он голос Яна Альбрехта. – Ты принимаешь мое приглашение или тебя что-то тревожит?

– Да так, безделица! – усмехнулся Московский Владыка. – Смекаю, стоит ли мне брать в Самбор дружину или нет. Ведь с тобой и твоим войском я буду под защитой лучших витязей христианского мира!

– Отчего же, непременно бери своих ратников с собой, – не захотел уступать ему в благородстве Король, – мыслимое ли дело, чтобы великий Государь отправлялся в гости без свиты!