Текст книги "Сотворение мира.Книга третья"
Автор книги: Виталий Закруткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)
Филя – Полтора Километра, когда понял, о чем говорит Ежевикин, почесал затылок:
– Черт его знает, чего решать! Фрицы у нас на шее висят. Заявятся и перервут нам глотки. А у меня, по правде сказать, не дюже большое желание помереть за наших коров да овечек. Давайте кинем их здесь.
– Как это кинем? – возмутился однорукий чабан Горюшкин. – То-то нам дома спасибо за это скажут. Выходит, мы для немцев скотину выращивали? Не, брат, так дело не пойдет. Ты, Филя, как хошь, а я свою отару не брошу.
Наташа с нескрываемой грустью смотрела на несчастных животных. Совсем обессиленные, они лежали на берегу незнакомой реки, не прикасаясь ни к воде, ни к траве.
– Я тоже от коров никуда не уйду, – сказала она решительно. – Да и вам, дядя Егор, не след уходить. Надо тут постоять, пока можно, травы кругом вон сколько, вода под боком, пусть скот попасется, отдохнет, встанет на ноги.
На том и порешили. Мужики тотчас нарубили кольев, достали уложенные по телегам брезенты, соорудили большую палатку. Мальчишки кинулись к реке ловить рыбу. Началась лагерная жизнь, хоть и не такая трудная, как в движении, но не менее тревожная.
Мимо их стоянки с утра до вечера, а то и ночами шли и ехали в сторону Каспия толпы беженцев. Неподалеку саперы строили дзоты, сооружали блиндажи.
– Тут немец не должен пройти, – рассуждал, глядя на них, Егор Иванович. – Капитально в землю зарываются…
Нежданно в тихий августовский вечер к лагерю дятловцев спустились с горы два крепких старика грузина. Остановились возле палатки, опираясь на длинные черлыги, степенно поздоровались. Стали расспрашивать Егора Ивановича: откуда он родом, чей скот пасет, куда путь держит? Выслушав ответ, долго вздыхали, покачивали головами, потом один из них сказал:
– Отсюда надо уходить, дорогой. Герман близко, беда будет. Мы вот соли немного возьмем и утром – в горы. И тебе туда же надо. Слышишь, как стреляют? Это германы.
Второй старик, подумав, добавил:
– Сам ты перевал не пройдешь, погубишь людей и скот. Если хочешь, пойдем завтра с нами. У нас в горах хороший кош есть, в нем зимовать можно. Председатель нашего колхоза – человек добрый, сам на войне был, недавно пришел, инвалидом его германы сделали.
– Ну что ж, – согласился Егор Иванович, – спасибо вам за приглашение. Вы народ здешний, горы вам – дом родной, надо вас слушаться. А насчет соли не тревожьтесь, у нас ее на целый полк хватит, вон три мешка на телеге лежат.
Старики почмокали губами, усмехнулись в бороды.
– Телеги, дорогой, через перевал не пройдут. Надо вьюки делать. Иначе ничего не получится…
Пока Егор Иванович с помощью чабанов кроил брезент и шил вьюки, пролетели два дня. Грузины не ушли, терпеливо дожидались дятловцев. А вот мальчишки дятловские куда-то запропастились. Начали поиск и обнаружили записку, приколотую к стволу дерева: «Не ищите нас. Мы ушли на фронт бить проклятых фашистов. Если погибнем, считайте нас комсомольцами. С приветом Алексей, Константин, Семен».
Егор Иванович крыл беглецов последними словами, кричал, что их надо считать не комсомольцами, а дезертирами. Другие гуртоправы тоже злились, полагая, что за мальчишек придется отвечать перед их родителями. Только девушки помалкивали, про себя одобряя поступок ребят…
С обжитого места тронулись с восходом солнца. Впереди шли со своей отарой грузины. За ними пустили дятловских овец. Потом следовало стадо коров с телятами. А замыкали караван навьюченные коровы и лошади. Двигались медленно. По пути, пока была трава, пасли животных. Километров за восемь до перевала трава исчезла, труднее стало дышать, повеяло холодом.
Далеко внизу светило жаркое августовское солнце, а здесь до костей пробирал пронизывающий ветер, проплывали темно-серые клочья тумана. Животные шагали осторожно, косились на темневшую сбоку пропасть, тревожно храпели. Четверо телят не удержались на узкой тропе и исчезли в темной бездне бесследно.
У Наташи стала кружиться голова. Она испуганно замерла, почувствовала противный приступ тошноты. И тут же услышала сердитый окрик Егора Ивановича:
– Кто там стал? Давай шагай смелее, не задерживай!
Перемогаясь, пошла дальше.
Еще больше потемнело. Начал сыпаться снег. Ветер дул порывами, выл, тонко высвистывал. Неуверенно переставляя ноги, Наташа видела перед собой только светлый круп самой смирной в стаде коровы. Сейчас эта любимая Наташина корова, казалось, не шла, а плыла в густом сером тумане и тащила за собой Наташу на каком-то незримом буксире…
Никто из дятловцев не заметил, как они достигли перевала и начали спускаться. Может быть, потому, что спуск оказался еще более трудным, чем подъем. Восемь километров – таких коротких на равнине – здесь, на перевале, показались бесконечными.
Люди, да и животные, тоже стали приходить в себя только после того, как густой туман и холод вдруг остались где-то за спиной, а впереди опять открылись залитые солнцем горные луга, лес. Еще ниже, сливаясь с горизонтом, засияло расплавленным золотом никогда не виденное Наташей беспредельное море.
2
Уподобляя кровавые войны спортивным состязаниям, Адольф Гитлер цинично назвал земной шар «переходящим призом» и заверил, что очень скоро этот «приз» будет на тысячу лет вручен Германии. Не желая Обидеть этим своих союзников, он посулил кое-что и им: румынскому «кондукэтурулу» Йону Антонеску – Советскую Молдавию и часть Украины, финскому диктатору барону Карлу Маннергейму – Ленинград, итальянскому дуче Бенито Муссолини – все Средиземное море, японскому императору и его воинственным генералам – чуть ли не все страны Азии. И те из кожи лезли вон, чтобы угодить фюреру: все они так или иначе помогали ему в войне против Советского Союза.
Наиболее хитро действовала Япония. Формально на советско-германском фронте не было ни одной японской дивизии. Япония выжидала. Но ее выжидание по сути своей тоже было участием в войне на стороне Германии. Японские генералы все время держали близ советских границ огромную Квантунскую армию, готовую немедленно оккупировать советский Дальний Восток и Сибирь в случае захвата Гитлером Москвы или выхода немецких войск к границам Турции и Ирана. А это отвлекало часть сил Красной Армии – и притом немалую – от решающих сражений с гитлеровскими захватчиками.
Летом 1942 года, когда войска фельдмаршала Листа устремились на Кавказ, премьер-министр Японии Хидэки Тодзио сообщил Гитлеру, что Квантунская армия готовит удар по Благовещенску и Владивостоку, а также вторжение в Читинскую область. Японский военный атташе в Германии поспешил в захваченный гитлеровцами Ростов и сфотографировался там рядом с немецким генерал-полковником Руоффом на одном из пролетов взорванного железнодорожного моста. При этом Руофф, коснувшись перчаткой начищенного эфеса самурайской сабли, проговорил торжественно:
– Путь на Кавказ открыт. Скоро, господин генерал, войска фюрера соединятся с войсками вашего императора в Индии…
Однако ни Руофф, ни другие немецкие генералы и фельдмаршалы не могли пока выполнить один из самых важных пунктов директивы Гитлера: окружить и уничтожить за Доном обороняющиеся советские армии. Не прекращая тяжелых арьергардных боев, войска маршала Тимошенко отходили все дальше на юг…
Среди советских генералов, организовавших оборону Кавказа, существовало мнение, даже убежденность, что немецкие дивизии с их громоздкой боевой техникой не в состоянии преодолеть высокогорные перевалы Главного Кавказского хребта, тем более осенью, когда в горах идут дожди, начинают бушевать метели. Видимо, поэтому основное внимание уделялось Терской долине с ее выходами на Грозный, Махачкалу, Баку и обороне морского побережья от Новороссийска до Поти – последней базы Черноморского флота.
Появление так называемых альпийских стрелков в полосе советской 46-й армии, обороняющей высокогорные перевалы, для многих оказалось неожиданностью. Об этом немедленно было доложено в Ставку Верховного Главнокомандования.
Ставка ответила директивой, в которой подчеркивалось:
«Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами. Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить всем, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легкопроходимы».
Ставка требовала наряду с прочной обороной Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог прикрыть подступы к перевалам Геби-Вцек, Донгуз-Орун, Клухор, Марухский, Цагеркер, Псеашхаша, завалить взорванной породой свыше двадцати других перевалов, горных проходов и два наиболее опасных при наступлении немцев ущелья.
Однако командир 49-го горнострелкового корпуса немцев генерал Рудольф Конрад не стал медлить. 18 августа отряды 1-й альпийской дивизии «Эдельвейс» захватили на эльбрусском направлении перевалы Хотю-Тау и Чипер-Азау, туристские базы «Кругозор» и «Приют одиннадцати», ворвались на Клухорский перевал. 21 августа группа гауптмана Карла Грота водрузила имперский флаг на вершине Эльбруса. 25 августа немцы овладели наиболее близким к Гагре перевалом Санчаро, а через неделю ворвались на перевал Умпырский.
Между Эльбрусом и горой Ушба, в верховьях реки Ингури неподалеку от перевала Донгуз-Орун-Баши, с незапамятных времен существуют тропы, проложенные охотниками и пастухами-сванами. Тропы эти изменчивы, бывают, погребет их под собой камнепад, обрушится тысячетонная лавина вечных, никогда не тающих снегов или медлительно наползет ледник, и тогда неугомонные обитатели гор ищут новые проходы, прокладывают новые тропы, столь необходимые для их нелегкой жизни.
Одну из таких высокогорных троп приказали оборонять небольшому отряду под командованием лейтенанта Андрея Ставрова. Новое звание Андрей получил досрочно, прочных командирских навыков он еще не приобрел, побаивался ответственности за выполнение этого боевого задания, да ведь на войне ни от каких заданий отказываться нельзя – за труса посчитают!
Отряд состоял из девятнадцати человек. Все они бывали в горах, но только двое – студент-филолог Тбилисского университета Гурам Кобиашвили и учитель из Киргизии Сергей Синицын – считались опытными альпинистами-спортсменами. Проводником отряда назначили молчаливого свана дядю Григола – так его звали все бойцы. На сборы командир полка майор Бердзенишвили, тот самый, что был начальником горнострелковых курсов, на которых учился Андрей, дал всего два дня.
Выступили в назначенный срок. Пока было возможно, уложенные в легкие арбы боеприпасы, провиант и горное снаряжение везли на лошадях; силы низкорослых смирных ишаков берегли для самых трудных переходов. Вначале шли берегом реки Ингури, наслаждаясь теплым августовским днем, перебрасываясь веселыми шутками. Кто-то даже песню запел. Здесь, в этой неширокой речной долине, все было таким тихим и мирным, что никто не хотел задумываться, каково будет там, на высокогорных тропах, среди скал и ущелий, куда двигался маленький отряд.
Чем выше поднимались, тем заметнее суживалась долина, скалы ближе подступали к берегам сверкавшей кипенно-белой пеной реки. Дважды останавливались на короткие привалы. Заночевали в лесу, где уже почти не встречались раскидистые буки и дубы. На крутом склоне преобладали сосны, остро пахло хвоей.
Посасывая у костра короткую свою трубку, проводник-сван обронил:
– Кони дальше не пройдут. Надо, командир, вьючить ишаков.
– Хорошо, дядя Григол, – согласился Андрей, – утром коней отпустим…
Костер пришлось поддерживать всю ночь, потому что откуда-то наползали влажные, холодные туманы, тянуло сыростью. Люди мерзли, жались к костру.
На рассвете к Андрею, лежавшему под сосной, подполз, боязливо помахивая хвостом, довольно большой щенок с темной короткой шерстью. Андрей повернулся к нему, поманил рукой, заговорил вполголоса:
– Ты откуда взялся? Замерз, что ли?.. Чей же ты будешь? Ничей? Голодный небось? Ну иди, братец, сюда, под шинель, погрейся малость. Иди, иди, не бойся. Я тебя не обижу.
Отряхиваясь и посматривая на Андрея, щенок доверчиво залез под приподнятую полу шипели и свернулся клубком возле теплых колен человека, засопел от удовольствия. «Эх, животина, – думал Андрей, – без людей ты жить не можешь. А ведь не знаешь, что среди обожаемых тобой людей есть фашисты и сколько человеческой крови льется сейчас на земле…»
Над горами зарозовело небо. Один за другим стали подниматься бойцы. Зябко поеживаясь и подергивая плечами, забегали по мокрой поляне. Встал и Андрей. Вскочил сонный щенок, громко, во весь голос, протяжно зевнул.
Кто-то сострил грубовато:
– Глядите, пока мы спали, лейтенант пополнение принял!
– Этот Пусик за главного разведчика у нас будет.
– Он и в боевом охранении не подведет!
Опускаясь на корточки, бойцы поглаживали черного с бронзовым отливом щенка, совали ему куски сахара, сухари, открыли банку с консервами. В этой всеобщей жалостливости бойцов к щенку, заблудившемуся в горах, проявилась доброта, свойственная неиспорченным, неразвращенным людям, и Андрей обрадовался, что судьба подарила ему таких боевых товарищей.
– Ладно, ребята, хватит! – сказал он мягко. – Давайте-ка завтракать да ишаков вьючить. Нам пора в путь…
Завтракали, однако, неторопливо. Отрываясь от еды, посматривали вверх, на залитый солнцем зеленый альпийский луг, где чуть приметными точками белела овечья отара. А еще повыше, за лугом, ослепительно сверкали льды и снега горных вершин.
Щуря зоркие глаза под нависшими седеющими бровями, дядя Григол оповестил:
– Пастухи к нам едут.
Приглядевшись попристальнее, Андрей увидел: по зеленому лугу действительно спускались на низкорослых лошадках два всадника в черных бурках и таких же черных лохматых папахах. Щенок вскочил, настороженно зашевелил длинными ушами и залился звонким лаем.
Бойцы подзадоривали:
– Ай да Пусик!
– Молодец!
– Ты у нас наблюдателем будешь…
Всадники в бурках приближались медленно. Поперек седел у них лежали тушки освежеванных баранов, а по бокам болтались мокрые холщовые мешки. Передний всадник, загорелый горец, приветственно поднял руку и еще издали заговорил гортанно:
– Счастливой вам дороги, товарищи бойцы! Просим вас принять маленький подарок от колхоза «Красная Сванетия»! Вот, пожалуйста, возьмите молодых барашков и овечий сыр.
Тем временем второй всадник, пожилой человек с крючковатым орлиным носом и коротко подстриженными усами, остановил взгляд на Андрее и вдруг, уронив баранью тушку, соскочил с лошади, закричал:
– Митрич! Андрюха! Да родной же ты мой! Гляди, где сустрелись! Ну, здорово, землячок дорогой!
Андрей замер от удивления. Раскинув руки, к нему бежал Егор Иванович Ежевикин. Сбив на затылок лохматую папаху, он обнял Андрея, ткнулся в его щеку острым холодным носом и зачастил скороговоркой:
– У нас тут и племянничка моя родная, Наташка Татаринова, и подружка ейная Ира Панотцова, и однорукий чабан Горюшкин, и Полтора Километра, и Панка Бендерскова. Дятловский скот мы от немцев угнали. По пути натерпелись лиха – не приведи господь: и под бомбежкой раза три были, и через перевал еле-еле перебрались. А вот уже с неделю, как добрые люди пристанище нам дали на своих овчарнях. Там у них каменные сакли для чабанов понастроены. С печами, с окошками, все честь по чести. Колхоз называется «Красная Сванетия»…
Егор Иванович продолжал рассказывать еще что-то, но Андрей уже не слушал. То, что Наташа Татаринова оказалась здесь, несказанно обрадовало его.
– Далеко до вашей овчарни? – взволнованно спросил Андрей. – Хотелось бы повидаться с Наташей… со всеми…
Егор Иванович гостеприимно раскинул руки:
– Да тут, Андрей Митрич, совсем рядом, километров шесть – не больше. Я зараз смотаюсь туда и через часок вернусь…
Не дожидаясь ответа, он вскочил на коня и умчался.
Под строгим надзором Кобиашвили бойцы стали вьючить смирных, выносливых ишаков. Андрей молча ходил по поляне, думал о Наташе, о колхозных овчарнях, где можно будет организовать основную базу отряда – держать там резервные боеприпасы и провиант, эвакуировать туда раненых.
Перевалка грузов с двухколесных арб на ишачьи спины была почти уже закончена, когда Андрей заметил трех всадников, галопом мчавшихся к отряду. В одном из них он узнал Наташу и, помимо своей воли, кинулся ей навстречу. В наброшенной на плечи белой бурке и такой же белой папахе Наташа скакала, склонясь к шее лошади. Поравнявшись с Андреем, рывком натянула повод, свалилась на землю. Попыталась встать, но запуталась в полах бурки. Андрей подхватил ее и, целуя, спросил:
– Не убилась?
У Наташи ныла рука, боль пронизывала ушибленное колено, но она улыбнулась, заговорила бодро.:
– Все хорошо. Это бурка виновата. Мне там, на овчарнях, бурку и шапку подарил один старый грузин, славный такой человек, потому что я с вами решила идти. Ира и дядя Егор тоже.
Андрей опешил:
– Как с нами?.. И кто вас отпустил?.. А как же дятловский скот?
– За скотом будут присматривать дядя Филя, дядя Горюшкин и Паночка Бендерскова. Там народа хватит. И грузины из колхоза помогут – они люди добрые.
– Ты уж, Андрей Митрич, племянничку мою не обижай, – вмешался Егор Иванович, – раз такое решение принято, надо его сполнять. Да, по правде сказать, у вас мы будем нужнее. Девчата санитарные курсы прошли, и по этому самому радио их трошки обучали, они вам пользу принесут. Ну, а я, как тебе, Митрич, известно, еще в ту войну в горах воевал и к тому же снайпер.
– О тебе, старый казак, разговор особый, – сказал Андрей. – А зачем же девчат тянуть за собой? Под пули?
Но Егор Ежевикин стоял на своем:
– Тебя, товарищ лейтенант, никто не заставляет посылать девок в огонь. Они нехай тыловую службу несут: борщечок солдатикам варят, бельишко стирают. Комсомолки ж они, Митрич, это надо учесть.
– Мы все равно пойдем за вами следом, – сказала светлоглазая спокойная Ира.
– Вы же сами знаете, Андрей Дмитриевич, что мы еще в Дятловской учились стрелять, – добавила Наташа. – Чего же нам прятаться где-то в овчарне, когда на фронте каждый стрелок дорог? А если уж идти на фронт, так лучше с вами, чем с людьми, которых мы не знаем.
Гурам Кобиашвили пошептался с другими бойцами и тоже стал уговаривать Андрея:
– Очень хорошие девушки, товарищ лейтенант. Пусть идут с нами. Они не будут в тягость. Все ребята просят вас зачислить их в отряд.
Андрей заколебался. Он понимал состояние Наташи, был рад тому, что она оказалась рядом. Сейчас, после неожиданной этой встречи, ему самому было трудно расстаться с ней. И в то же время он испытывал какую-то неловкость. Ведь не на вечеринку к шефам, а на выполнение боевого задания идет отряд. Может ли в таком случае, вправе ли командир отряда прихватить с собой людей, в сущности посторонних, тем более девчат?
Отозвал в сторону Егора Ивановича, перемолвился с ним.
– Да нешто мы тебе посторонние? – осерчал Ежевикин. – И о каких ты, Митрич, правах толкуешь? И у тебя, и у меня, и у девчонок этих есть единое для всех нас право: колошматить оккупантов где придется, как придется и когда придется.
– Убедил, – сдался Андрей. – Пусть будет по-вашему.
К полудню его пополнившийся тремя новыми бойцами отряд миновал зону лугов. Впереди громоздились величественные в своей первозданной дикости отроги Главного хребта. Меж ними проплывали облака, то заслоняя отвесные островерхие скалы, то, будто наливаясь влажной тяжестью, опускались в бездонные пропасти, и тогда серые, коричневые, розоватые скалы вновь возникали на фоне неба волшебным миражем.
Гурам Кобиашвили, выполнявший обязанности инструктора, приказал приготовить веревки, горные палки с острыми штырями и раздал всем защитные очки. Наташу с Ирой он поставил между собой и Сергеем Синицыным, предварительно подобрав для них ботинки с двойной подошвой, подбитой гвоздями-триконями.
Ишаков опекали пять горцев-вьюковожатых. Покорные их воле, смирные животные осторожно двинулись по узкой каменистой тропе.
Сам Андрей шел впереди отряда за спиной невозмутимого свана дяди Григола. Черная барашковая шапка проводника мерно покачивалась перед глазами.
Часа через три дядя Григол вывел отряд на довольно просторную, совершенно голую площадку, вытер шапкой потное лицо и сказал Андрею:
– Тут, лейтенант-начальник, отдыхать надо. Пускай ишаки и люди покушают, ночь поспят. И мы с тобой покушаем и поспим, а утром пойдем вперед без них. До того места, которое тебе нужно, осталось немного. Там ты сам все проверишь, а потом вернемся сюда за людьми и вьюками. Правильно я говорю?
– Правильно, дядя Григол, – согласился усталый Андрей. – Только в завтрашний поход прихватим, пожалуй, хоть одного бойца. Ну, скажем, Сеида Тагиева. Он азербайджанец, по горам хаживал.
Быстро поставили две палатки. Развьючили ишаков. На примусе вскипятили чай. Пока все шло хорошо. Даже дятловские девушки чувствовали себя сносно.
Выпив по кружке горячего чая с сухарями, все уснули как убитые. Бодрствовали лишь двое часовых.
Утром Андрей и два его спутника уложили в рюкзаки трехдневный запас продовольствия и патроны, взяли с собой веревки, ледорубы, скальные крючья, легкие четырехзубые кошки для ботинок и, попрощавшись с отрядом, двинулись в путь.
Перед крутым поворотом тропы Андрей оглянулся. Весь отряд стоял у палаток. У ног Наташи рвался с поводка неугомонный Пусик. Наташа еле заметно взмахнула рукой.
Шел редкий снежок. Узкая тропа петляла, поднимаясь все выше и выше. Временами ее совсем закрывали лениво плывущие серые облака. В горах стояла тишина. Шелестящий гул сорвавшихся в пропасть камней да редкие порывы ветра не столько нарушали, сколько подчеркивали ее.
– Надо, лейтенант-начальник, надеть кошки, – сказал дядя Григол. – Сейчас будет совсем мало тропы, потом пойдем по леднику.
Осторожно двигались еще часа три. Перебрались через испещренный трещинами ледник. Наконец дядя Григол остановился, кивнул вправо:
– Посмотри туда, начальник. Высокую скалу видишь? Там, в пещере, когда-то мой дед спасался от бури и овец своих спасал. Пятьдесят голов овец. Теперь в пещере можно сложить запасы патронов, сухари, муку. И людей можно укрыть.
– Пойдем поглядим, какова она, – откликнулся Андрей.
Пещера оказалась довольно вместительной. Под лучом электрического фонарика низкие ее своды и влажные стены искрились вкраплениями шпата. На полу сохранились остатки угля и пепла, несколько полуистлевших овечьих шкур.
– Отличное убежище, – одобрил Андрей. – Но если на головы бойцов обрушится эта скала, пещера станет братской могилой.
Дядя Григол усмехнулся:
– Не бойся, лейтенант-начальник. Скала стоит тысячу тысяч лет. Никакие бомбы ее не возьмут…
Пока проводник с Тагиевым занимались приборкой пещеры и кипятили на спиртовке чай, Андрей решил подняться повыше, осмотреться, выбрать место для боевого охранения. Страхуя себя крючьями и веревкой, он вскарабкался на вершину скалы и прилег здесь в изнеможении. Для того чтобы отдышаться, ему потребовалось несколько минут. Только после этого он поднес к глазам бинокль.
Был час предвечерья. Уже скатившееся к горизонту солнце озаряло горные хребты. Ослепительно сверкали чистые снега их вершин, устремленных к лазурному небу. Гигантскими змеями извивались по склонам гор ледники, золотые сверху, бледно-лиловые снизу. Над бездонными пропастями серыми клочьями клубились туманы. В этом диком величественном мире тишины и холода не было ни деревьев, ни птиц, ни людей. Казалось, он был навсегда отделен от земных страстей, от страданий, от смерти; ничто порочное, кратковременное, злое не оскверняло нетленную его чистоту.
Очарованный этой величественной панорамой, Андрей подумал, что не только он сам, но и все люди с их радостью и горем, любовью и ненавистью, встречами и разлуками, судьбы целых народов – всего лишь призрачный миг в бесконечности пространства и в таком же бесконечном времени. И ему стало жаль себя, жаль всех людей на земле, которые постоянно стремятся к счастью, а все никак не удается им создать на всей земле мир, достойный человека…
Задумавшись, он привстал, и в ту же секунду горное эхо перекатами подхватило хлопки автоматной очереди. Над головой Андрея просвистали пули, отсекая от скалы каменные осколки. Он быстро лег, укрылся за обточенным ледниками огромным валуном. В мыслях лихорадочно пронеслось: «Вот они… Явились и сюда, на эту боковую, ни на каких картах не помеченную тропу. Надо во что бы то ни стало задержать их, именно в этом заключается наша задача. Но откуда они стреляли? Как я не заметил их, а они меня заметили?.. Теперь пусть считают, что я убит. Надо выждать, надо выследить их…»
Между двумя валунами, за которыми лежал Андрей, оставалась щель. Сквозь нее хорошо было видно продолжение тропы на север. На изгибе, делавшем тропу похожей сверху на огромный вопросительный знак, подозрительно выглядело нагромождение камней, судя по всему – уложенных людьми. «Стреляли, гады, оттуда», – решил Андрей и осторожно просунул в щель ствол карабина.
Над каменной кладкой что-то сверкнуло. У Андрея забилось сердце. «Это ж линзы немецкой стереотрубы. Нащупывают Тагиева», – догадался он.
Опять раздался грохот автоматной очереди. Андрей открыл ответную стрельбу. Выстрелил раз, второй, третий. Торопливо отполз за выступ скалы и столкнулся там с живым, невредимым Тагиевым. На его немой вопрос ответил вопросом:
– Понял, что здесь происходит?
– Понять-то понял, товарищ лейтенант, – тяжело сопя, сказал Тагиев, – только не определил, откуда они стреляли.
– Давай-ка, Сеид, спускаться, – распорядился Андрей. – Где они засели, я тебе объясню. Надо их обстрелять хорошенько, чтобы знали – тропа охраняется…
Обойдя пещеру стороной, они укрылись за каменной осыпью и вели оттуда огонь вплоть до сумерек, по возможности экономя патроны. К пещере, где их дожидался дядя Григол, вернулись уже затемно. Невозмутимый их проводник сидел на корточках, посасывая трубку.
– С рассветом, дядя Григол, тебе придется идти к отряду и быстро вести его сюда, – сказал Андрей. – Я черкну записку Кобиашвили. Мы с Тагиевым останемся здесь. Тропу покидать нельзя.
Только вернувшись в пещеру, Андрей почувствовал смертельную усталость. Выпил кружку горячего чая, закурил и, уже засыпая, добавил:
– Не забудьте, пожалуйста, собаку… щенка этого… Пусика.
Отряд явился в полном составе. Опасный подъем удалось осилить без потерь. Даже грузы были доставлены в целости и сохранности.
Андрей выставил трех бойцов в боевое охранение, показал им, где укрываются немцы, и строго-настрого приказал ограничиваться наблюдением, без нужды не стрелять.
После полудня распрощались с дядей Григолом. Уходя сам, он увел с собой и всех вьюковожатых.
Хозяйственные заботы в отряде взяли на себя Егор Иванович Ежевикин, Наташа и Ира. В глубине пещеры аккуратно сложили мешки с мукой и сухарями, подаренные грузинскими колхозниками бурдюки с вином, бидоны с бараньим жиром. Вдоль стен расстелили кошмы и спальные мешки. Ящики с патронами и гранатами расположили у входа, прикрыв их плотным брезентом.
– Погляди, Андрей Митрич, у нас прямо тебе санаторий, – похвалился Егор Иванович. – Я полагаю, что тут воевать можно весело, потому что, мил человек, для солдата самое наиглавнейшее – теплый закуток да харч…
Однако надежды его на веселую войну не сбылись. Поначалу бойцы из отряда Ставрова и впрямь чувствовали себя вроде как на тактических учениях. Не зная, какими силами обороняется тропа, немцы лишь изредка постреливали из автоматов. Временами с их позиций в пещеру доносились печальные звуки флейты. Горное эхо стократно умножало протяжную мелодию, она плыла над покрытыми снегом вершинами и замирала где-то вдали.
– Красиво играет, подлец, – одобрительно говорили бойцы.
Хотя в воздухе время от времени порхал снежок, а по ночам наступало резкое похолодание, на погоду пока никто не жаловался. Уединенную жизнь в горах в какой-то мере скрашивал батарейный радиоприемник: вечерами и рано утром можно было послушать сводки Совинформбюро.
Но уже через несколько дней у половины бойцов начались приступы горной болезни: появились острые головные боли, шум в ушах, тошнота. Особенно мучились двое костромичей – Геннадий Петряев и Вячеслав Шипицын. Бледные, обессиленные непрерывной рвотой, они лежали как раздавленные, на них жалко было смотреть.
Больных с трудом отвели в чабанский домик, откуда пастухи-грузины переправили их в Зугдиди. Остальным после того стало вроде бы лучше.
Затем нагрянула другая беда, куда более грозная. В одну из ночей все проснулись от дикого рева. Оглушительно хлопал натянутый у входа крепкий брезент, а за ним бесновалась, выла, высвистывала снежная метель. Казалось, что в горах грызутся тысячи, осатанелых зверей, голосят, заходятся в рыдании плакальщицы-кликуши и в этом дьявольском шабаше содрогаются скалы. Ураганный ветер намел в пещеру огромный сугроб снега. Бойцы дрожали от холода, жались друг к другу.
Одиннадцать суток свирепствовала метель, не переставая шли снега, неумолчно гудел ураганный ветер. Ни одного выстрела не было слышно в горах. Противник укрылся в убежищах.
Андрея больше всего беспокоило то, что остаются невыясненными силы немцев, противостоящие его отряду. Сколько их? Чем они вооружены? Каковы их планы? Обойти отряд немцы могли только с правого фланга, по скалам. Слева, по глубокому ущелью с высоченными стенами, никакой дурак не сунется. Но знать это – ох как мало!
Гурам Кобиашвили и Сергей Синицын обещали:
– Как только уймется метель, непременно добудем «языка».
Однако метель не унималась. Снег тяжелыми карнизами скапливался на скалах, грозными лавинами срывался вниз. В пещере трудно стало дышать. Метель задерживала очередной приход сванов, доставлявших в пещеру боеприпасы и провиант. Между тем продукты в отряде подходили к концу. Андрей приказал Ежевикину, исполнявшему обязанности старшины-каптенармуса, сократить норму питания бойцов сначала вдвое, а через несколько дней втрое. Начался голод.
На исходе одиннадцатых суток ветер наконец утих.
И снегопад прекратился. Рано утром, осторожно переступая через спящих бойцов, Андрей приоткрыл заиндевелый, твердый, как жесть, брезент и вышел из пещеры. Стоял крепкий мороз. Было слышно, как где-то звеняще потрескивает лед. Перед Андреем, осиянный неяркой голубизной, повитый серебристой дымкой, трепетно светился поднятый высоко над землей суровый, таинственный мир. В этом странном, устремленном ввысь мире все было не таким, как там, внизу. Объятый целомудренным холодом, прикрытый чистым покрывалом вечных снегов, оберегаемый царственным молчанием, мир горных вершин равнодушно взирал на то, что много веков творили люди в теплых далеких долинах.
