Текст книги "Жена Гоголя и другие истории"
Автор книги: Томмазо Ландольфи
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 47 страниц)
ТАРАКАНЬЕ МОРЕ
Чудесным весенним днем адвокат Коракальина возвращался домой в прекрасном расположении духа. Таким бодрым и веселым его не припомнил бы даже сын. Адвокату было лет шестьдесят, а сын у него был изрядный шалопут и недотепа, доставлявший отцу немало забот. День выдался на редкость теплый, пронизанный лучами воспаленного солнца. Адвокат шагал уверенной походкой, вызывающе поглядывая на хорошеньких девушек (несмотря на то, что он имел уже взрослого сына, взгляд его не утерял былой остроты). Неожиданно адвоката окликнули.
Из залитой солнцем цирюльни навстречу ему выбежал сын. Он был без пиджака, один рукав рубашки закатан выше локтя.
– Папа, ты только посмотри, какой разрез!
Сын вытянул руку и показал глубокую рану повыше запястья – длинный аккуратный след от бритвы. Из руки хлестала кровь, но юноша радостно улыбался. Отца охватил ужас. Он и сказать ничего не успел, а сын уже ловко раздвинул края раны другой рукой, пошарил внутри и стал извлекать оттуда разные предметы. Достал длинный обрывок шпагата, макаронину с дырочкой и протянул их отцу. Тогда и отец решился заглянуть внутрь.
Порез оказался гораздо шире и глубже, чем можно было предположить. Меж бледных краев виднелась кровавая мякоть, в которой застряла всякая всячина: сапожный гвоздик, охотничьи дробинки, рисовые зернышки. Оттуда же молодой человек вынул муху со слипшимися крылышками и голубого прозрачного червячка. Впрочем, он тут же брезгливо отбросил их в сторону. Упрямый червячок попробовал взобраться на лакированный ботинок адвоката, но вновь был сброшен в пыль носком сыновнего башмака.
– Ах, ты так?! – возмущенно взвизгнул червяк.
– Чтоб тебя! – отвечал юноша без тени удивления. – Ты-то откуда взялся? А теперь – в путь! – обратился он к отцу. – Держи, не потеряй.
Он передал ему все, что достал из раны, и нетерпеливо потянул отца за рукав. Адвокат побрел за ним, спотыкаясь и не зная, куда девать этот окровавленный мусор.
В порту дул свежий ветер, мешавший приготовлениям к отплытию.
– Стой тут! – крикнул сын, всучив отцу конец толстенного каната. – Тяни сильней.
Кое-как адвокат зажал всю эту мелочовку в кулаке, крепче ухватился свободной рукой за канат и потянул что было сил. На землю упали первые крупные капли дождя. Вздымавшиеся волны бились о нос корабля, нацеленного в открытое море. Адвокат весь промок от брызг. Скрипели мачты, полубак и киль; канат дергало и рвало из рук. Подняв глаза, адвокат увидел надутый ветром парус. Силы его были на исходе.
– Эй, постойте! – кричал он, когда мимо него проходили, но никто не обращал внимания.
Если бы он мог помочь себе другой рукой... Но тогда придется бросить все, что он зажал в кулаке. В конце концов к адвокату подошел человек на деревянной ноге.
– Они у вас, дружище? – спросил он угрожающе.
Судя по одежде – важная птица. Возможно, капитан.
– Я... я... – попытался объяснить адвокат.
– Ладно, сейчас не время для болтовни. Приступим. Чей шпагат? – заорал он.
К ним подскочил кривой, по пояс голый матрос. Капитан взял у адвоката обрезок шпагата и передал матросу. Тот принял его без особого восторга и, ворча, отошел в сторону.
– А, черт! – пробурчал он отчетливо и принялся раздраженно теребить бечевку.
– У кого гвоздь?
Откликнулся другой матрос. За ним еще двое. Получивший рисовые зерна собрался засунуть их за пазуху.
– Смотри у меня, сукин сын! – взрычал капитан, схватившись за хлыст, а другой рукой поглаживая рукоять пистолета.
Дождь перешел в настоящий ливень. Адвокат вцепился в канат двумя руками. Ему казалось, что он сдерживает все серое небо, которое вот-вот сорвется и улетит прочь. Мощно выдыхая воздух всей грудью, адвокат надежно намотал канат на руку: теперь он удержит парус до конца путешествия, хоть до самого острова.
– Чего ждем? – рявкнул боцман с полубака.
– Лукрецию, – послышалось с разных сторон.
Ветер порывисто налетал с моря. Парусник ревел и дыбился: ему не терпелось пуститься по волнам, но адвокат держал его мертвой хваткой.
Наконец появилась и Лукреция. Ее подталкивали двое крепышей в треуголках. Лукреция была наполовину обнажена; одна грудь торчала наружу, и при каждом толчке из соска лилось молоко.
– Сюда, сюда! – призвал капитан, расчищая дорогу в кают-компанию.
– Стойте! Стойте! – вопила Лукреция. – Да остановитесь же! Мне кой-куда нужно!
Ее отпустили. Свесившись с борта и сжимая пальцами соски, она принялась орошать море длинными молочными струями – сначала из одной груди, потом из другой.
– Не хило для девицы! – прогундосил чей-то развязный голос.
Сгущались сумерки. Якорь был поднят, трап убран. К неизъяснимому стыду адвоката, парус вдруг опал и даже слегка прогнулся в противоположную сторону. Мощный шквал вытолкнул корабль в открытое море; прибрежные огни поблекли в вечерней дымке. Кто-то подошел и закрепил канат на крюке. Адвокат, предоставленный теперь самому себе, мог наконец осмотреться и повнимательнее разглядеть тех, кто его окружал.
В кают-компании собрались все, кроме адвокатского сына.
– Говорю вам: это фрегат, – настаивал капитан.
– Нет, шхуна! Нет, бригантина! – возражали в один голос боцман и моряк со шпагатом.
– Не лезьте не в свое дело! – свирепо одернул их капитан и, повернувшись к матросу, добавил: – Лучше вспомни, чья сейчас вахта.
Матрос вышел, хлопнув дверью.
– Охотничья Дробь, к штурвалу! – приказал капитан.
Названный матрос поднялся и тоже вышел. У каждого в левой руке была зажата его метка.
– Итак, фрегат.
– Слушаюсь, капитан! – отчеканил боцман.
Тут только адвокат заметил, что в углу, связанная по рукам и ногам, лежит Лукреция. Молоко продолжало вытекать из обнаженных грудей; на полу уже образовались целая молочная лужа и тонкий ручеек.
– Вы дорого за это заплатите, – грозила Лукреция. – Мой отец – сенатор Льювотто. Он все равно освободит свою дочь. Развяжите меня, негодяи!
– Это молочная дева. Молоко у нее, понятно, не настоящее. Анисовый сок, – объяснил капитан, и все покатились со смеху. – Сейчас, дорогуша, явится Гровио – вот и разбирайся с ним сама. Мы тут ни при чем.
– Сделайте же хоть что-нибудь. Не видите, сколько молока пролилось? – И дева забилась в истерике.
На палубе бодро заиграл горн. Все, кто были в каюте, вскочили; на лицах изобразились неподдельные страх и уважение. Послышался ропот:
– Идет. Идет.
Девица испуганно смолкла. Горн продолжал выдувать приветственный военный сигнал. На самом верху лестницы распахнулась дверь, и, сопровождаемый ликующими звуками, вошел человек с непроницаемым, властным лицом. Это был сын адвоката. Вошедший на мгновение замер, оглядел собравшихся и решительным шагом спустился по лестнице. На нем были высокие, с раструбами и большущей серебряной пряжкой сапоги из блестящей кожи, доходившие ему почти до паха. Между штаниной и голенищем виднелись обнаженные ляжки. На плечи наброшена тончайшая шелковая туника с глубоким вырезом. Руки до плеч открыты. Талию стягивал золоченый ремень, за который были заткнуты кинжал и пара пистолетов. С правого запястья свисал хлыст.
Как же он изменился! Адвокат не узнавал сына. Ни эти сильные руки, ни тем более маленькие закрученные усики... Не говоря уж о золотых кольцах в ушах и вьющейся шевелюре.
– Грозный Гровио, – проговорил, склонившись, капитан, – вот девица...
– Я, кажется, просил величать меня моим титулом, – угрожающе тихо и с ледяной вежливостью процедил юноша. – Разве вы сами не чувствуете, как неудачно это звучит?
– Большой Варяг, – поправился капитан, – простите великодушно мое невежество... Девица тут...
– Не понял: какая девица? – прервал Варяг (он говорил так тихо, что капитан вынужден был податься вперед, чтобы разобрать его слова).
Капитан указал на Лукрецию. Та взирала на вновь вошедшего с ненавистью зверька, угодившего в капкан.
– А-а, превосходно, – протянул Варяг с дьявольской улыбкой. И обращаясь к Лукреции: – Узнаешь меня?
– Роберто! Роберто Коракальина! Вы! – воскликнула Лукреция. – Боже правый!..
Молоко ручьем хлынуло из девичьей груди, сотрясая все тело. Слабо покашливая, Лукреция упала щекой на пол. Став посреди комнаты со скрещенными на груди руками, Варяг заговорил спокойно и безжалостно:
– Собственной персоной! Тот самый робкий паренек, что тайно боготворил вас, в то время как вы хихикали над ним вместе с подружками. Вы знали, не могли не знать о его чувствах, вас забавляли его страдания. Что ж, теперь все изменилось, и вам придется обуздать свой нрав.
Девица трепетала, не говоря ни слова. Наконец ее прорвало:
– Мой батюшка, сенатор Льювотто...
– Ваш батюшка, сенатор Льювотто, – отрезал Варяг, – находится от вас в данную минуту на расстоянии ровно трехсот восемнадцати миль – по ветру. Поэтому советую быть посговорчивее. Будете умницей – получите все, что ни пожелаете. Так и должно было случиться, – добавил он как бы про себя. И наклонился, чтобы осмотреть соски Лукреции. Та стала извиваться. – Лежите смирно, – приказал Варяг. – Змей сюда, – кивнул он капитану.
Капитан бросился к шкапчику и вынул оттуда небольшую корзину.
– Открывайте. Живо!
Капитан замялся.
– Я сказал: открыть корзину, – повторил Варяг, понизив голос.
Капитан приподнял крышку. Перепуганные матросы кинулись к лестнице.
– А вы куда, бараны?! – взревел Варяг, пригвоздив их свирепым взглядом.
Две сонные змеи выползли из корзины и зашуршали по полу у ног остолбеневшего адвоката. Они покачивали головами влево и вправо, словно выбирая, куда ползти, потом уверенно потянулись к девице. Каждая припала к одному из сосков и принялась пить.
Прошло десять томительных, безмолвных минут. Лукреция тяжело дышала и, казалось, ужасно мучилась или, напротив, испытывала небывалое наслаждение. Под конец она затихла – только побелевшие губы остались приоткрытыми. Потом распахнула глаза, растерянно огляделась, будто очнулась ото сна, глубоко вздохнула – и змеиные хвосты заелозили по полу. Забытье прошло.
– Выкиньте этих тварей! – распорядился Варяг.
Матрос с дырявой макарониной вооружился щипцами и подошел к Лукреции. Но змеи и не думали отрываться. Когда их все-таки оттащили, они отвратительно раздулись, как пиявки.
– За борт их.
Вокруг сосков Лукреции, на нежно-розовом ореоле, отпечатались ярко-красные следы. Правда, молоко течь перестало.
– Теперь лучше? – ласково спросил Варяг, склонившись к ней.
– Любимый! – прошептала женщина.
– Развязать! – зыкнул Варяг. – Развязать ее! Одеть как королеву и отвести в Саргассову каюту!
– Ах, вот оно что! – злобно вскрикнула Лукреция. – Думаете, это я вам сказала? Ошибаетесь, сударь мой. У вас трусливый вид, любезный Роберто, прилизанные волосы, потертые штаны и перхоть на воротнике! Больше мужества, черт возьми! Взгляните хотя бы на того офицера – вон как каблуками стучит. Должна признаться, что Джузеппине вы даже нравились. Вам не мешало бы почаще чистить ногти да забавлять ее всякими смешными историями... – Женщина разразилась истерическим хохотом. Похоже, она бредила.
– Оставьте ее тут. Вернемся к ней позже, когда одумается, – мрачно произнес Варяг и вышел под звуки горна.
Адвокат и прочие последовали за ним. В кают-компании остались на страже только двое в треуголках.
Корабль на всех парусах стремительно несся вперед по уже спокойной водной глади. На носу, в желтом свете фонаря, окруженный своей свитой, сидел на свернутом канате Варяг и отрешенно смотрел вдаль. Из морской пучины медленно выплывала полнотелая луна. Стояла теплая ночь.
– Эй, вы, – будто опомнившись, заговорил Варяг. – Ночь прекрасна. У нас есть все: и вино, и звезды. Звездное вино, – снисходительно пошутил он.
– Ну и словечки! – недовольно фыркнул Шпагат.
– Теснее круг – пусть льются песня и вино. Привести ее сюда.
Двое в треуголках вывели Лукрецию и присоединились к честно́й компании. Разлили вино. Лукреция отчаянно вырывалась, рыдая и несвязно бормоча:
– Я ненавижу тебя, Роберто. Ты только взгляни на себя. Чего стоит одна эта мерзкая перхоть на воротнике. К тому же ты не голубой и не прозрачный. Ненавижу тебя. Я люблю лишь его.
Оборотившись к адвокату, Гвоздь пояснил:
– Это она, поди, про червячка.
Побелев от гнева, Варяг вскочил. Все повернулись к нему.
– Девица, – начал он ледяным, бесцветным голосом. – Я мог бы пропустить веревку у тебя меж ног и голую подвесить мою Лукрецию на крестовине фок-мачты. Я мог бы распилить тебя этой веревкой пополам, и на лицо мне капала бы твоя кровь...
Пока Варяг говорил, самообладание вернулось к нему. Лукреция тоже пришла в себя.
– Так сделайте это! – прокричала она. – Я должна была сказать, что ненавижу вас и что люблю только его. Теперь вам все известно.
– Так-так, – отвечал тот. – А я, пожалуй, поболтаю с тобой. По-дружески. Чему вас учили в этом году в пансионе? Географии Франции, вышиванию, фехтованию?
– Напрасно теряете время.
– Не напрасно, потерпи немного. Бьюсь об заклад, ты и не подозреваешь о существовании Тараканьего моря.
– Почему это не подозреваю? – простодушно заметила девица.
– Тогда скажи, что это такое.
– Это море со множеством тараканов, – кратко объяснила Лукреция.
– А где оно?
– Там никто никогда не бывал.
– Ладно. Короче, мы плывем к Тараканьему морю. По-твоему, сенатор Льювотто и туда доберется, чтобы спасти тебя?
– Кто-кто, а он, я уверена, отыщет меня и там.
– Как же! А скажи-ка, тараканы тебе не противны?
– Мне от них ни жарко ни холодно, – заявила Лукреция, и только дрожащий подбородок выдавал ее волнение.
– Вот мы и проверим.
– Послушайте, Роберто...
– Меня зовут Большой Варяг!
– Роберто Коракальина, выслушайте меня. Солнце восходит и садится, небо меркнет и темнеет и сочится дождевою влагой. Но у меня перед глазами – незамутненная небесная лазурь, струящаяся слабым светом. Тело же мое в вашей власти.
Промолвив это, Лукреция сорвала с себя оставшуюся одежду и обнажила стройное, упругое тело.
– Дубье! Истуканы! – взревел Варяг. – Я что сказал? Вина! Песню!
Дырявая Макаронина достал шарманку, откашлялся и сипло затянул:
Жил на свете таракан,
Таракан от детства...
– Заткни пасть, кабысдох! Эй, девица, спой-ка ты нам что-нибудь душещипательное, при лунном свете. Манерам ты, верно, обучена.
– Лучше вырви мне язык.
– Будешь ломаться – придется сказать тебе одну вещь, чтоб знала, как себя вести! – И Варяг шепнул ей что-то на ухо.
– Лжете! – вырвалось у нее.
– Увидишь, я разотру его каблуком.
– Он сам прикончит вас всех до единого.
– Кто? Этот плюгавый червяк?! Отец! Раздевайся.
Двое в треуголках подскочили к адвокату и стащили с него одежду. Оставшись в кальсонах и рубахе, он стыдливо отошел в сторонку.
– Брюки! – приказал Варяг. Он осторожно пошарил в отворотах отцовских брюк и извлек оттуда прозрачного голубого червячка. – Я знал, что ты здесь, – злобно обронил Варяг. – А теперь вот что я тебе скажу, девица: не запоешь – от него одно мокрое место останется. Голыми руками раздавлю.
Червячок, зажатый между большим и указательным пальцами, презрительно отмалчивался, только крошечная головка угрожающе поднялась в сторону врага. Женщина рванулась было ему на помощь.
– Любимый, я нашла тебя! – вопила она. – Я знаю, ты меня спасешь!..
– Накройте его стаканом, – распорядился Варяг. – Отнесите в мою каюту. И глаз с него не спускать! Итак, девица, черед за тобой.
Лукреция запела. Голос ее сначала дрожал, потом мало-помалу окреп:
Я знаю, где журчит родник
Для тех, кто счастья не достиг,
Березы стройный стан поник
И бледен лунный лик.
– Начало хоть куда! – рявкнул Охотничья Дробь.
Еще я знаю дивный грот,
Русалка там в тиши живет,
Послушай, как она поет,
И грусть-тоска пройдет.
Во глубине безводных стран,
Там, где бессилен океан,
Прохладен ключ: мираж-обман —
Он манит караван.
У сказки той мораль проста,
Сладка, как поцелуй:
У б... главная мечта —
Познать могучий х...
Наступила тишина. Все смотрели на сияющее в лунном свете море...
– Эх, Лукреция, Лукреция! – нежно вздохнул Варяг.
– Напрасно умиляетесь, Роберто Коракальина. Мораль той сказки именно про вас! – насмешливо выкрикнула женщина.
– Вина, вина! Пойте же, черт побери! – снова потребовал Варяг, и все засуетились. – В каюту ее, поближе к возлюбленному! Да смотрите, чтоб не подняла стакан!
Корабль замедлил ход. На горизонте вырисовывались диковинные очертания, похожие на отроги неприступных гор или коралловые острова.
– Бранденбург, – доложил капитан. – Причаливать будем?
– Вы в своем уме? – отвечал Варяг. – Поднять паруса, полный вперед!
– Воля ваша. – Капитан и матросы были явно разочарованы.
Адвокат облокотился о борт. Омытый лунным сиянием, на берегу высился исполинский город; его громадные здания амфитеатром нисходили к самому морю. В этом городе, как и в любом другом, были площади, улицы, башни и дома, но все каких-то неслыханных, пугающих размеров. Торжественные, освещенные бледным светом фасады, а меж ними улицы, черные как деготь, и глубокие площади-колодцы, напоминавшие бездонные омуты. Кругом полное безмолвие: ни одной живой души, ни огонька, ни малейшего признака жизни. Только мерно и холодно журчали пышные фонтаны, расположенные уступами и соединенные приподнятыми над землей желобами. Тишина стояла такая зловещая, что казалось, вот-вот прозвучит громогласный боевой клич. Как величавый часовой, город застыл на страже моря.
Не в силах созерцать эти невиданные пропорции, адвокат почувствовал головокружение и безудержный страх. К нему подошел капитан.
– Это Бранденбург, гигантская морская крепость, – сказал он задумчиво. – Мои парни хотели тут высадиться. И все из-за женщин-броненосцев. В подземельях этого брошенного города, – пояснил он, – обитают необыкновенные женщины: их лоно способно поглотить мужчину целиком. Истинная правда! Представьте себе жирную мокрицу или, скажем, ежа и... муравья. Если мокрица свернется клубочком, то муравей весь исчезнет в ее объятиях. А теперь представьте, что муравей – это мужчина, а мокрица – женщина, то бишь женщина-броненосец. Поверьте, иногда куда как приятно окутаться со всех сторон мягким и горячим женским телом, так что даже и не вздохнуть!.. В молодые годы и я... Бранденбург – последний бастион на пути к Тараканьему морю, – закончил он и снова задумался.
Луна скрылась за облаками, и город растворился в темноте. Пьяные матросы растянулись на палубе; адвокат последовал их примеру, а Варяг исчез в люке. Тишина опустилась на корабль. Лишь маленький фонарь на румпеле освещал мрачное лицо Гвоздя, заступившего на вахту у штурвала.
Лукреция не спала в большой каюте. Под сонным взглядом боцмана она пыталась делать знаки червячку. Он сидел на карте капитана, посреди стола, накрытый стаканом. Вскинув голову, как будто думая о чем-то, он смотрел вдаль, не обращая на нее никакого внимания. Лукреция гладила стакан ладонью, прижималась к нему щекой и роняла слезы на стеклянный колпак. Впрочем, гордое поведение червячка объяснялось легко: любые сношения были невозможны через стенки этой темницы. Даже его звонкий голосок не мог долететь до ушей возлюбленной.
– Боцман, – просила девица, – позвольте поднять стакан, позвольте освободить его, и вы получите от меня все, что захотите!
С этими словами она приподняла рукой грудь, на которой еще алел красный ободок от змеиных зубов. Но боцман, старый гриб, не поддавался соблазну.
Утро встало над гладким, маслянистым морем. На поверхности колыхались длинные волокна водорослей. Воздух был кристально чист. Надвигалась удушливая жара. Вода была такой прозрачной, что сквозь зеленую толщу, где-то далеко внизу, просматривалось бугристое дно. Корабль несся над морской бездной, словно парил в воздухе. Адвокат разглядел светящуюся точку: она оторвалась от дна и стала подниматься вертикально вверх; на полпути к поверхности точка превратилась в огромную медузу. Подобравшись к самой глади, медуза растянулась, убаюканная волной. Ни в море, ни в небе не видно было никаких признаков жизни.
Ближе к полудню установилась невыносимая жара. Внезапно на горизонте показалась узкая полоска земли, небольшой островок.
– Подходим. Приготовиться, – пробасил Варяг, стоявший на носу корабля.
– Этот остров – врата Тараканьего моря, – снова пояснил адвокату услужливый капитан. – Сейчас сами увидите.
Отделившись от острова, к кораблю направилась большая разукрашенная лодка, переполненная голыми людьми. Кожа их даже в такую тропическую жару поражала ослепительной белизной. Бескровные, тщедушные, с дряблыми, хилыми мышцами, они казались тяжелобольными. Один из них, с виду вождь, поднялся на корабль по веревочной лестнице и сделал несколько шагов нетвердой походкой. Все его облачение состояло из белого чепца, вроде тех, какие обыкновенно носят горничные. Потное лицо было изжелта-бледным; гладкие волосы слиплись на висках и рассыпались по плечам густой бахромой. От печальных, потухших глаз вдоль щек пролегли две черные складки.
– Отдайте ему свое добро, – велел Варяг.
Матросы стали подходить по одному, и каждый передавал гостю свой предмет: обрывок шпагата, сапожный гвоздь, дырявую макаронину... После очередного подношения дикарь воздевал руки к небу и бормотал нечто невразумительное, должно быть благодарения своему дикарскому богу. Получив все, что ему причиталось, вождь низко поклонился и сделал широкий жест в сторону моря: давал понять, что путь свободен. Подойдя к борту, он прокричал что-то своим соплеменникам; в ответ они разразились ликующими воплями. Когда вождь спустился в лодку, дикари жадно бросились смотреть и трогать заветные предметы. Все они бурно выражали свою радость. Некоторые попрыгали в море и, голося, вплавь сопровождали лодку, направлявшуюся к берегу.
– Дело сделано. Поднять паруса! – скомандовал Варяг.
В ожидании попутного ветерка корабль нацелился обогнуть крайнюю оконечность острова.
– По местам стоять! – гикнул Варяг.
Капитан во все горло повторил приказ.
– Ухо держать востро: мы в Тараканьем море, – объявил Варяг. – Девицу и червячка – на палубу!
Зорко следя за маневром корабля, капитан раскурил длинную трубку и повернулся к адвокату. Тот имел жалкий, неприкаянный вид, слоняясь по палубе в одних кальсонах среди сильных, обнаженных по пояс матросов, занятых своим делом.
Может, именно поэтому он вызывал сочувствие у видавшего виды морского волка.
– Ну, как вам перхотяне?
– Что-что?
– Дикари из племени перхотян. В этом племени одни мужчины – вы понимаете... Только не поймите превратно: за всякий такой грешок у них смертная казнь. Тут другое... В общем, вам ясно. Раз в тридцать лет они похищают с материка женщину. Правда, от них до ближайшего берега шесть дней плыть. Женщину они выбирают не старше тринадцати лет и всячески ее почитают. Но после того, как она родит сорок сыновей, с ней зверски расправляются. Впрочем, рано или поздно они все равно вымрут. Тем более что в последний раз им попалась бесплодная. Теперь ей уже семьдесят, а они все еще держат ее и надеются оплодотворить. – Капитану показалось, что он вдается в излишние подробности, и он поспешил оговориться: – Во всяком случае, такая о них молва. Это племя охраняет вход в Тараканье море. Кто хочет туда попасть, должен с ними договариваться. Есть тут еще одна хитрость... – капитан понизил голос, – перхотяне знают секрет, как опаивать тараканов. Выливают в море настой из трав, и те просто сатанеют.
– А вы... вы... – пролепетал адвокат, – вы уже бывали в Тараканьем море?
– Э-э, сударь, не раз!
– Оно... оно... очень страшное?
– Только не для меня.
При этих словах капитан выпучил глаза и судорожно глотнул, будто пытаясь подавить рвотный позыв, да так и остался стоять с широко раскрытыми глазами, не отрывая взгляда от бурлящей под килем воды.
– Смотрите! Смотрите туда!..
Покачиваясь на разбегающихся волнах, по воде скользило несколько здоровенных, неповоротливых тараканов. Дальше к открытому морю их становилось больше, они чернели сплошной массой в ярких лучах полуденного тропического солнца.
Капитан и адвокат в волнении перебегали от одного борта к другому: корабль почти полностью окружали тараканы. Когда же мужчины очутились в носовой части, их взорам предстало необыкновенное зрелище: перед ними, под перевернутой, раскаленной небесной чашей, без единого островка до самого горизонта расстилалось безбрежное море. Оно было чернильно-черного цвета и угрюмо поблескивало, сплошь покрытое густой, с редкими прогалинами, пеленой тараканов. В тишине отчетливо слышался звук, с которым их шуршащие бока наталкивались на обшивку. Судно медленно и с трудом прокладывало себе путь, а тараканье месиво сразу же смыкалось за кормой.
Капитан сломя голову кинулся на нижнюю палубу, чтобы рассмотреть насекомых поближе.
– Сюда, сюда! – кричал он всем и каждому. – Смотрите, смотрите на этих тварей! Надо всех их передавить!..
Тараканы были обычных размеров, одни побольше, другие поменьше. Они мало чем отличались от земных. На задней части туловища, довольно хрупкой, виднелись мелкие бороздки. Длинные усики покачивались в такт колыханию волн. Капитан снова взбежал на верхнюю палубу с криком:
– Чертово отродье! Говорю я вам: надо что-то делать. Надо перебить их всех...
Варяг схватил его за руки.
– Ах ты, пес паршивый, пустобрех! – прорычал он. – Где твоя хваленая смелость?
Сбежались остальные матросы. У некоторых от страха зуб на зуб не попадал.
– Если вы думаете, что мы поплывем с вами по этой поганой луже... – начал, хорохорясь, один из них.
– Бездельники! Вам бы только даром чужой хлеб есть! Собрались на остров, а сами трясетесь перед горсткой жалких тварей?
– Давайте по крайней мере отгоним их, – предложил кто-то.
– Тоже мне, умники! Дождетесь, что они освирепеют, нападут на нас и передушат всех своими мерзкими животами.
– Мы... мы... – зароптали матросы в один голос, – мы хотим обратно! Пропади он пропадом, этот остров! Пора отсюда сматываться. Любой ценой... даже через ваш труп.
Они угрожающе придвинулись. За штурвалом никого не осталось; корабль швыряло из стороны в сторону. Тараканье племя слегка взбудоражилось.
– Ах, вот оно что? – рыкнул Варяг и выхватил из-за пояса оба пистолета. – Мы держим курс на остров, и я доведу вас до цели, хотите вы этого или нет. По местам! И не трепыхаться, коли шкура дорога! Теперь что вперед, что назад – все одно.
И точно: в кильватере море было столь же густым и черным, как и прямо по курсу, до самого горизонта.
Неожиданно на корме послышались крики и топот. Подбежал запыхавшийся матрос в треуголке.
– Большой Варяг, червяк исчез!
Под стаканом червячка и впрямь не оказалось. Наверное, он воспользовался суматохой и уполз сквозь щель в палубных досках.
Варяг бросился на корму вместе со всей командой. Беглеца и след простыл. Но вот его заметили: он полз по палубе, спеша укрыться в люке. Все ринулись наперерез. Червячок, почуяв погоню, обернулся и гордо поднял крошечную головку. Матросы непроизвольно остановились на некотором расстоянии, обступив обоих соперников, сошедшихся лицом к лицу.
Варяг смерил презрительным взглядом крошечное существо у себя под ногами. В свою очередь червячок внимательно следил за неприятелем-великаном. Все молчали. Наконец червячок заговорил.
– Роберто Коракальина, – сказал он без тени волнения хриплым голоском, – если ты раздавишь меня, то докажешь этим, что ты всего-навсего жалкий трус. Но даже если не раздавишь, ты все равно трус, ибо не делаешь этого потому, что боишься меня. Так что наш поединок никогда не закончится. Однако я предлагаю тебе договор, как это принято у честных соперников. Слушай. Пусть Лукреция сама выберет, с кем ей быть. Кто из нас двоих лучше сумеет ее любить, тому она и достанется. Согласен?
– Дрянной червячишка! – послышался не менее спокойный ответ. – Я не принимаю всерьез ни твои оскорбления, ни твои предложения. Эй, вы, накройте-ка его стаканом. А еще лучше – засуньте в спичечный коробок. Оттуда он не сбежит.
Варяг заставил матросов разойтись, угрожая им пистолетом. Их недовольство объяснялось теперь не только тараканами. Авторитет вожака был сильно подорван тем, что он не принял вызов. К тому же запихнуть соперника в спичечный коробок показалось этим матерым прохвостам верхом неблагородства.
Скоро, впрочем, волнение стихло само собой. Путь назад был отрезан; приходилось любой ценой двигаться вперед, вклиниваясь в кишащую гущу плавучих тараканов. Сложные маневры и крайнее напряжение всей команды исчерпали последние силы.
В последующие сутки на долю мореплавателей выпали самые тяжкие испытания. Стояла удушающая жара; плотный воздух был неподвижен; солнце палило немилосердно прямо над головой. Запасы питьевой воды подходили к концу; был введен строгий рацион. Полуголые матросы вяло передвигались по палубе (находиться в каютах было и вовсе невозможно), спасаясь где придется в хилой тени.
Что бы там ни говорила Лукреция, а тараканы были ей до крайности омерзительны. Впервые завидев водоплавающих тварей, она от брезгливости упала в обморок. Очнувшись, Лукреция с трудом взяла себя в руки и теперь лежала на корме, прикрыв глаза ладонями. Ее подбородок сильно дрожал, а сжатые губы, казалось, едва удерживали остатки жизни, теплящейся в распростертом под жгучими лучами теле. То и дело члены ее, будто в лихорадке, сводила судорога. Варяг подошел к ней и спросил:
– Ну что, девица, как тебе тараканчики?
– Милашки, – собравшись с духом, ответила Лукреция и сверкнула глазами.
Время от времени какой-нибудь не слишком сонный таракан взбирался по борту и преспокойно разгуливал вдоль палубы. Матросы относились к посетителям с уважением, боясь разгневать их товарищей. Варяг осторожно подобрал одного таракана, ползавшего неподалеку, и направился с ним к Лукреции. Та сначала побагровела, затем покрылась мертвенной бледностью, но закусила губу и не проронила ни слова. Варяг поднес ей таракана к самому лицу, а потом бережно опустил на палубу.
– Зря ста-раетесь... все рав-но... ничего... не добь-етесь, – еле выговорила девица, стуча зубами. – Мало того что у вас перхоть, так вы еще и трус, Роберто Коракальина. Я слышала, как он бросил вам вызов, а вы... вы... – Больше она ничего не смогла сказать.
Лоснящийся от пота, раздетый до пояса капитан пытался подобраться к бочонку с водой. Варяг его заметил.
– Вы уже получили свою порцию, убирайтесь!
– Большой Варяг, у меня все нутро горит. Я отдам концы, если не...
– Прочь, прочь отсюда! – повторил Варяг, замахнувшись хлыстом.
– В вашей власти прикончить меня. Но я все равно скажу... Девчонка права! Да-да, вы не приняли вызов червяка, и я... и мы больше вам не верим. Мы все... все ненавидят вас, и я тоже... – Капитан упал как подкошенный, сотрясаясь всем телом.
– Пес! – процедил Варяг и пнул ногой бесчувственное тело. (Капитан не выказывал признаков жизни.) – Пес шелудивый, – накинулся Варяг на бездыханного капитана, – сунься еще раз не в свое дело... – Потом в замешательстве обернулся к девице. – Я отказался из-за тебя, Лукреция. Если хочешь, я согласен. Я принимаю вызов. Сейчас же. Немедленно.
