Текст книги "Восхождение тени"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Скарн спорхнул с дерева, и, хлопая крыльями, уселся на землю у ног Баррика.

– Четверо, – выдохнул он. – Ох, крылья, держите меня крепче, мы так быстро летели, чтоб сообщить! Четверо, и тащат сеть.

– Я видел их, – тихо сообщил Баррик, указывая большим пальцем, где. – Вон там.

– Там? Не, эти вона, впереди. Если и ты видал кого-то, это уж будут другие.

Вскакивая на ноги, Баррик сотворил знак Тригона.

– Ублюдочные твари! Они пытаются нас окружить! – на принца нахлынула та же леденящая беспомощность, какую он чувствовал на краю леса у Колканова поля, в тот момент, когда он и его соратники поняли, что фаэри их обманули – что Народ Сумерек не обратился в бегство, но удвоенным числом атакует их со всех сторон. Крики ужаса, исторгнутые людьми Баррика, когда они в один миг из охотников превратились в добычу, будут звучать у него в ушах до конца жизни. – Бежим!

Он понёсся вперёд, уходя в сторону как от того места, где, по словам ворона, ждали четыре шелкина с сетью, так и от того, где сам видел их. Мгновением позже его обогнал Скарн.

– Позади их тьмища! – прокричал он.

Баррик оглянулся. С полдюжины замотанных в шёлк существ перескакивали по веткам или мчались по земле странными прыжками, одновременно напоминая движениями и больших обезьян, и насекомых.

Обратно вперёд он повернулся как раз вовремя, чтобы заметить ещё двоих, выступивших из теней меж двух шишковатых стволов и раскручивавших нечто похожее на рыболовную сеть. Баррик едва успел метнуться в сторону – и почувствовал, как на миг его руки вскользь коснулся липкий кончик одной из нитей. Скарну пришлось резко взмыть вверх, чтобы избежать сетей, и он исчез среди веток.

Ещё больше бледных фигур заскользило к Баррику, сжимая круг. Почва была предательски каменистой, так что юноше всё время приходилось следить за тем, куда он наступает, но даже бросив мельком взгляд на преследователей, Баррик, как ему показалось, насчитал не меньше дюжины – если не больше. Твари пытались создать перед ним живую стену, отступая по бокам медленнее, чем впереди – ещё чуть-чуть, и он будет окружён.

– Нет! – заорал Баррик и резко затормозил, ухватившись за ветку, чтобы не упасть. На миг его ноги в самом деле оторвались от земли, и больную руку, на которой он повис всей тяжестью, от локтя до плеча и шеи словно пронзила раскалённая молния. Четверо или пятеро новых шелкинов, которых он даже не заметил, сползали вниз по стволам – ещё десяток шагов, и принц бы просто врезался в них.

– Назад, птица! – крикнул Баррик, надеясь, что ворон его услышит, потом развернулся и бросился бежать обратно откуда пришёл – вверх по склону. Тот оказался круче, чем помнилось юноше, так что бежать было особенно некуда – пора было подумать о том, чтобы защищаться.

«Если у тебя нет выбора, – твердил ему Шасо, – пусть хотя бы решение о том, где принять бой, останется за тобою. Не позволяй врагу диктовать тебе условия.»

Шасо. На мгновение Барриком овладели печаль и горечь потери, и даже ужас – не столько от мысли, что он умрёт в лесу, сколько от осознания того, как много вещей он никогда не узнает, никогда не разгадает и не поймёт.

Может, когда умираешь, то узнаёшь всё. А может – и ничего.

– Не туда! – Скарн летел рядом, изо всех сил стараясь ни во что не врезаться на лету. – В той стороне Проклятый Холм! Вспомни, что говорили феи!

Баррик споткнулся о корень, но быстро выровнялся и продолжил лезть вверх. Что ж, почему бы и нет? Разве ворон не сказал, что даже шелкины туда не суются? И если уж придётся держать оборону, места лучше ему не найти – на открытом пространстве, со скалами, прикрывающими ему спину.

– Хозяин! – в отчаянии воззвал Скарн, видя, что Баррик стал карабкаться ещё упорнее. Ворон спланировал на камень прямо перед ним. – Хозяин, на том холме ждёт верная смерть!

– Делай, что хочешь, – ответил он птице, – но я иду туда.

– Не хотим бросать тебя, но там мы точнёхонько сгинем!

Вскоре уклон стал таким крутым, что Баррику пришлось почти встать на четвереньки, и чтобы подтянуться, он ухватился за низко висящие ветки. Принц слышал, как шелкины продираются сквозь листву позади и всё громче бубнят свою странную охотничью песню.

– Давай! Улетай, бестолковая птица! – выдохнул он. – Если пришёл мой час, я хочу хотя бы умереть на просторе.

– Кар-р! – раздражённо прокаркал ворон, – Неужто все, кто живёт под солнцем, такие… такие упрямые, пустоголовые идиоты?

Но ответа он ждать не стал. Вместо этого Скарн расправил крылья, взмыл в небо и исчез.

Глава 7
Королевский стол

«Кирос Сотерианский приводит цитаты – как дополнительное доказательство святотатственной природы верований фаэри, – того, как близко их версия Теомахии следует Ксандианской Ереси, изображающей Тригон врагами человечества, а побеждённых Змеоса Белое Пламя и его братьев-богов – благодетелями рода людского…»

из «Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда»

– Гнев и печаль овладели мною, когда я получил известие об этом ужасном событии, ваше высочество, – сказал Финн Теодорос, – об убийстве вашей служанки! Даже в темнице, где меня держат, все только о том и говорят.

– Для семьи Талии, погибшей малышки, это намного больнее, – Бриони грустно улыбнулась ему. – «Высочество» – так странно слышать это от тебя, Финн.

– Ну, наверняка тебе было ещё непривычнее, когда во время путешествия с нами к тебе обращались «парень» или «Тим», – он рассмеялся, – и впрямь Зория в бегах!

Она вздохнула.

– Честно сказать, я скучаю по тем временам. Пусть Тима кормили не так роскошно, как особу королевской крови, зато и отравить его никто не пытался.

– Но это и в самом деле кошмарный случай, ваше высочество. Есть у вас предположения, кто бы мог сотворить такое?

Бриони взглянула на дверь комнаты Теодороса, которую Эразмиус Джино нарочно оставил приоткрытой. В щель ей была видна цветная накидка одного из стражей. Глупо будет сболтнуть что-нибудь, не предназначенное для чужих ушей.

– Яд, от которого погибла девочка, предназначался мне – вот всё, что я знаю. Лорд Джино пообещал, что найдёт преступника.

– Лорд Джино? – Финн Теодорос горько усмехнулся. – Знаю его – настойчивый парень. Иногда прямо до ужаса. Уверен, он до чего-нибудь да докопается.

– Ох, Финн, они плохо обращались с тобой? – Бриони очень хотелось обнять его поникшие плечи, но девушка подавила в себе это желание: она ведь снова стала принцессой, а принцессам так себя вести не подобает. – Я говорила им, что ты хороший человек.

– Тогда похоже – простите, ваше высочество, – что они не доверяют и вашим словам.

Девушка бросила на дверь быстрый взгляд, а затем встала и тихо её затворила – если уж так жаждут подслушать, ну, пусть тогда открывают снова.

– Расскажи мне теперь, – попросила она, понизив голос, – у нас, пожалуй, не так много времени – что Броун хотел, чтобы ты сделал здесь, в Тессисе?

Лицо у драматурга стало совсем несчастным.

– Пожалуйста, ваше высочество, не карайте меня за то, что я вмешиваюсь в дела вашей семьи. Я делал лишь то, что лорд Броун приказывал мне делать – клянусь, я никогда не стал бы служить ему, если бы думал, что он замышляет дурное.

– Сомневаюсь, что предоставленный им выбор был столь лёгким, – ответила Бриони с кислой ухмылкой. – Скорее предположу, что он пообещал наградить тебя за хлопоты, но и припугнуть не забыл – на случай, если ты окажешься несговорчив.

Теодорос уныло кивнул:

– Он сказал, что никогда больше не даст нам разрешения выступать в Южном пределе.

– Так чего он от тебя хотел?

Теодорос вынул из рукава платок и промокнул блестящий от пота лоб. Он немного похудел за время заключения под стражей в Сиане, но всё ещё оставался весьма грузен.

– Я доставлял письма к здешнему королевскому двору, как вам уже известно, но я понятия не имею, о чём в них говорилось. Мне также было приказано оставить сообщение для Давета дан-Фаара в определённой таверне – что я и сделал. В сообщении говорилось, что мы будем ждать его в «Притворщице» – что у меня есть для него новости из Южного предела. Но мне так и не удалось поговорить с ним. Не представляю, как он смог ускользнуть от тех солдат…

– Полагаю, они дали ему уйти, – сказала Бриони. – Тогда я несколько растерялась, но всё это дело выглядит как… – она поднесла палец к носу, – молчаливое согласие между Даветом и стражниками.

Девушка покачала головой: шпионаж – безумная, опасная трясина.

– И что же ты должен был сообщить Давету при встрече?

– Мне было велено передать, что… что сделка всё ещё может состояться, но Дракава не только должен вернуть Олина, но и послать с ним вооружённый отряд, чтобы предотвратить предательство Толли, которые пытаются узурпировать трон.

Бриони была потрясена.

– Сделка? Он имеет в виду сто тысяч золотых дельфинов или мои руку и сердце? Броун что, предлагал меня Дракаве? Сделал то, чего не сделали мои отец и брат?

Финн Теодорос пожал плечами.

– Я и раньше выполнял поручения Авина Броуна. Я получаю от него не более необходимого – обычно это запечатанное письмо. В случае с дан-Фааром он не доверился бумаге и сказал мне лишь то, что нужно передать.

Бриони откинулась назад, жаркая кровь прилила к её лицу.

– Вот, значит, как? Возможно, у графа Лендсендского есть собственные планы – или скорее даже тайны!

Драматург явно чувствовал себя неуютно.

– Я… Я… Я не знаю больше ничего о том, что он хотел от туанца Давета, клянусь. Пожалуйста, не гневайтесь на меня, ваше высочество.

Бриони поняла, что напугала Теодороса, одного из немногих людей, которые отнеслись к ней как к другу, хоть и не были ничем ей обязаны: сочинитель пьес весь дрожал, и на лбу у него крупными каплями выступила испарина.

«Я и вправду снова стала одной из Эддонов. Как и отец, я часто хочу, чтобы люди относились ко мне так, как если бы я была кем угодно, но только не особой королевской крови, но при этом забываю, что мой гнев может заставить людей опасаться за свою жизнь…»

– Не волнуйся, Финн, – она расслабилась, – ты не сделал ничего такого, что навредило бы мне или моей семье.

Теодорос по-прежнему выглядел явно удручённым, но всё же сумел выдавить:

– Спасибо, ваше высочество.

– Но твоя служба Южному пределу не окончена – у меня ещё есть для тебя поручения. Мне нужен секретарь. Я не могу доверять никому из сианцев, но мне нужен человек, который легко может влиться в общество придворных – кто-то, у кого есть слух… и вкус… к сплетням.

Финн Теодорос поднял к ней лицо, на котором смешались облегчение и растерянность.

– Вы ведь не меня имеете в виду, ваше высочество?

Бриони рассмеялась:

– Вообще-то, я имела в виду Фейвала, если честно. Ему случалось играть придворных обоих полов, так почему бы не сыграть разок и для меня? Нет, на тебя у меня другие планы, Финн. Я хочу, чтобы ты и остальные люди Мейквелла стали моими глазами и ушами здесь, в Тессисе. Разузнайте, что здешние жители думают обо всём, но особенно – о Южном Пределе. Меня интересуют любые новости о войне и узурпаторе Толли, – она встала. – Я не могу принимать решения, не владея информацией. Не имея своих источников, я услышу только то, что король Энандер и его прихлебатели позволят мне услышать.

– Как вам угодно, принцесса, но только как мне выполнить ваш приказ – я ведь сижу в тюрьме!

– Ненадолго. Я займусь этим. Храбрись, друг Финн. Теперь ты мой поверенный, и я позабочусь о тебе.

Бриони подошла к двери и резко её распахнула.

– Актёры! Ох, как же я рада, что отделалась от них! – заявила она громко, чтобы слышала стража. – Отведите его обратно в камеру! Я устала от общества профессиональных лжецов!

Войдя, он поклонился.

– Доброе утро, моя госпожа. Вы убьёте меня сегодня?

– А что, Кайин? У тебя были другие планы?

Эта фраза стала их обычным приветствием. Шуткой – с долей правды. Глаза леди Ясаммез были закрыты. Мысли её блуждали далеко и только сейчас возвратились к ней, в это чуждое место, город Живущих-под-солнцем на берегу океана – того же самого океана, которому принадлежало и чёрное, бессолнечное море, бьющееся о скалы под Кул-на-Кваром, – но всё же совершенно иного и по виду, и по ощущению. Да, Мантия изменила ход вещей всего за несколько коротких столетий – великий покров, создать который для защиты научил их Горбун, – но только ли Мантия стала причиной перемен? Не изменилось ли что-то с тех пор в сердцах самого народа кваров – её народа, – разлюбившего солнце? Она задумалась о Кайине, стоящем перед ней со странной печальной улыбкой на губах. Кто из кваров когда-либо выглядел так, на чьём лице появлялось это выражение страха, вины и смирения, свойственное лишь смертным? «Они отличаются от нас не так сильно, как тебе может показаться», – так сказал ей Кайин однажды. Тогда Ясаммез сочла это очередной попыткой вывести её из себя, вынудить убить его, оборвать его неестественную полужизнь. Затем, позднее, она много размышляла над его словами. Что, если это правда? И теперь, внезапно, когда в сознании её ожил образ прибоя, непрестанно перекатывающегося под стенами Кул-на-Квара, другая мысль пришла ей в голову: что если Живущие-под-солнцем, смертные насекомые, которых она веками мечтала раздавить и на чьих мечах с радостью умерла бы, сперва заставив врагов заплатить за то великой кровью… что если смертные не просто похожи на её народ – но лучше, совершеннее его? Как долго существо может жить, согнув спину, прежде чем потеряет способность выпрямляться обратно? Как долго пещерные животные продолжают существовать такими, будто завтра вернутся к свету дня, прежде чем глаза их в конце концов угаснут и кожа станет мертвенно-бледной? Как долго можно пресмыкаться подобно жалкой твари, прежде чем действительно станешь жалкой тварью?

– Вы так и не начали сражение, моя леди, – наконец сказал Кайин, нарушив молчание.

– Сражение?

– Всего несколько дней назад вы поклялись разрушить лежащий перед нами город смертных. Вы помните? Тогда, когда вы взяли в заложницы двух женщин из осажденного Южного Предела. Вы производили тогда глубочайшее впечатление, моя леди – сам ужас во плоти. «Вопли вашего племени прозвучат музыкой для моих ушей», – сказали вы им. Однако я не могу не заметить, что вот, вы сидите здесь, а воплей так и не слышно. Может ли статься, что вы, обдумав всё снова, решили отказаться от своей беспричинной ненависти?

– Беспричинной? – раздражённая, Ясаммез повернулась к нахалу.

Её раздражало уже само собственное раздражение – Кайин жил лишь для того, чтобы приводить её в бешенство, и она ненавидела доставлять ему это удовольствие. Но то, что он говорил сейчас, казалось неожиданным, почти злонамеренным.

– Их хранит в живых лишь неколебимое благоразумие. Только глупец не раздумывая совершает то, чего уже не воротишь – а мои планы насчёт смертных именно такого рода. Когда умрёт бог, смертные тоже умрут, – Ясаммез взглянула на собеседника, позволив себе на миг – и только на миг – выказать лёгкое удивление. – Ты действительно желаешь, чтобы я напала на них сегодня, Кайин? Хочешь ускорить их кончину? Мне казалось, ты сблизился с ними.

– Я хочу, госпожа, чтобы вы понимали, чего желаете вы сами. Многое, сдаётся мне, будет зависеть от этого.

– Что за вздор ты несёшь?

– Вздор, который что-то нашептало мне прежде, чем я вновь вспомнил, кто я, – Кайин помолчал минутку, будто подыскивая слова. – Это не имеет значения. Может, вы и не поверите мне, но я боюсь за наш народ, о мать моя, и боюсь ваших решений. Потому я и задаю вопросы, полагаю. Как и непослушное дитя, ожидающее возвращения родителей, наказание страшит меня меньше, чем ожидание.

– Это потому, что ты и есть дитя, Кайин, в сравнении со мной. Когда я решу нанести удар, он будет скор, жесток и смертелен. Я обрушу свою мощь на место сие, и уничтожу всё живое, даже птиц в поднебесье и кротов в подземельях.

Впервые сквозь маску удивления на лице её сына проступило нечто, похожее на страх.

– Что? Что вы сделаете с ними?

– Тебе незачем знать об этом, жалкий предатель. Но поскольку разрушение будет столь полным, я не начну, пока не буду совершенно уверена.

– Так вы признаёте, что у вас есть сомнения?

– Сомнения? Ха! – она взяла Белый Огонь, лежавший у неё на коленях, и встала, разминая свои длинные ноги, а затем положила меч на стол для совещаний.

Большой зал, в котором раньше заседало городское правление, покинули даже привидения. Её охрана ожидала снаружи. Подобно Кайину, они все пребывали в нетерпении и горячились из-за долгой паузы, наступившей в уже, казалось, почти выигранной войне. В отличие же от Кайина они были солдатами, и воинская дисциплина требовала от них держать свои чувства при себе.

– Рассказать тебе одну историю?

– Правдивую?

– Ты сердишь меня меньше, чем сам думаешь, но всё же больше, чем позволяют правила вежливости. Твоему отцу было бы стыдно за тебя – он был созданием, исполненным глубокого достоинства.

– Эту историю вы хотели поведать мне? О моём отце?

– Я расскажу тебе о Битве в Содрогающейся долине. Твой отец тогда ещё не родился, но один из твоих предков, твой пра-пра-прадед Айям, был там. Это была одна из последних битв между кланами Дуновения и Влаги – и их смертными союзниками. Мы сражались на стороне Белого Пламени против троих его единокровных братьев-предателей, которых эти болваны-смертные почитают. Я была одним из трёх военачальников короля Нуманнина – Нуманнина Осторожного, как его прозвали. Мы схватились с полубогами и армиями смертных, и долгие дни бились бок о бок с великим богом, и силы наши истощились. Ночь почти наступила, и воины мечтали лишь о том, чтобы разбить лагерь прежде, чем на землю опустится тьма. Брат Белого Пламени, Господин Луны, был убит, и луна окрасилась в красный и почти угасла в небесах – боги могли сражаться и без света, но для нас это было намного труднее. Нуманнин, однако, взял с собою провидицу, и она сообщила королю, что под покровом тьмы некто бежит с поля в сопровождении охраны из нескольких сотен смертных воинов.

«Должно быть, это какое-то важное лицо, – сказал Нуманнин. – Один из королей смертных, дезертирующий с поля боя, или, возможно, посланец от людей к богам Ксандоса. Мы дожны схватить его».

«Ваши солдаты измотаны», – возразил ему один из военачальников.

Тогда я не смела оспаривать королевскую волю, но всё же была обеспокоена. От моих воинов итак уже потребовали очень много, и следующий день ещё грозил стать самым кровопролитным. Даже свирепейшие из нашего племени нуждаются в отдыхе.

«Что-то в этом кажется мне недобрым знамением, – заговорил третий полководец. – Не отправить ли нам Элементалей полететь туда и поближе взглянуть на этого беглеца? Я чую ловушку».

«Если никто из моих командиров не берётся исполнить сие для меня, – разгневался Нуманнин, – я возьму отряд и отправлюсь сам!»

Все мы были пристыжены. Как самая молодая и единственная, кто не возразил вслух, я почувствовала, что обязана принять это задание на себя. Я созвала своих верных соратников, Вызывающих Слёзы, мы вскочили в сёдла и выступили. С врагами мы столкнулись на переправе через реку Среброследную, вьющуюся у подножия холмов, кольцом охватывающих огромный заиндевевший луг. Как и говорила провидица: около сотни смертных воинов мчались во весь опор. Они были сильны и хорошо вооружены, но казалось, что единственной их целью было защитить одинокий паланкин, несомый полуголыми рабами. Когда мы окликнули их и предложили сдаться, всадники развернулись и бросились в бой, конечно – другого мы и не ждали: если тот, кого защищают воины, достаточно богат или важен, чтобы обзавестись столь многочисленной охраной, то так просто они его не отдадут. Но несмотря на всю их доблесть и воинское искусство, это были всего лишь смертные, едва ли превосходившие нас числом – и драться с ними для нас было все равно что драться с сильными, но неуклюжими детьми. Когда мы разбили отряд, рабы бросили паланкин и обратились в бегство. Смертный, выбравшийся наружу, был невысок и темноволос. Я не узнала его в лицо, однако что-то в нём всё же казалось знакомым.

«Не причиняйте мне вреда, – взмолился он испуганно. – Отпустите меня, и я сделаю вас всех богачами».

«Да что ты можешь дать нам? – закричали мои воины, смеясь. – Золото? Скот? Мы – Народ, истинный Народ. Ты не можешь дать нам ничего такого, чего бы мы ещё раньше не дали вам, каменные обезьяны! – глумились они. – Довольно разговоров! Ты нужен нашему королю, так что ты пойдешь с нами».

И они грубо забросили мужчину на спину лошади, связав ему руки за спиной.

Представ перед королём, пленник заговорил вновь, но хотя в голосе его всё ещё звучала мольба, появились в нём и странные нотки.

«Прошу, о король Нуманнин, Господин кваров, Повелитель Ветров и Мыслей, пожалуйста, отпусти меня и я одарю тебя. Я не желаю навредить ни себе, ни тебе».

Король холодно улыбнулся – и это испугало меня, хоть я и не знаю, почему – но я почувствовала нечто подобное тому, что ощущаешь, когда громадный камень сдвигается с места и катится вниз по склону. Что-то происходило, но что именно, я не понимала, и ещё мгновение – и этого будет не остановить.

«Тебе нечего предложить мне кроме того, что тебе известно, – отрезал Нуманнин. – А уж это ты выложишь, хочешь сам того или нет. Теперь ты принадлежишь мне. Кто ты и куда направлялся?»

Смертный долго стоял, потупив глаза, как если б он стыдился или был напуган, но когда он поднял взгляд, ни одно из этих чувств не отражалось на его лице: глаза сияли ярко, а улыбка была столь же холодной и жёсткой, как у самого Нуманнина.

«Ну что ж, королёк. Я только надеялся улизнуть отсюда, от этих непрестанных сражений, для которых я не подхожу никоим образом, и вернуться в свой дом на вершине Ксандоса. Но ты помешал мне и стал допрашивать. Ты решил захватить меня в плен. Ну что ж, – мужчина поднял руки. Стражники рядом с ним обнажили мечи, но незнакомец больше не двигался. – Ты хочешь знать моё имя? Слуги мои зовут меня Зосимом, но тебе я больше известен как первый и величайший Ловкач».

Это действительно был бог собственной персоной в обличье смертного мужа – и он ещё даже не закончил говорить, но уже начал обретать свою настоящую божественную форму. Он вырастал всё больше и больше, глаза его сверкали, а над головой плясали молнии. Я была молода и не так сильна, как теперь – мне невозможно было даже прямо взглянуть на принимающего истинный облик бога, столь ужасен был его вид. И ведь Зосим был одним из наименее воинственных богов!

Мы поймали его удирающим с поля битвы! Но теперь он собирался сражаться, теперь он собирался карать. Кожа его стала чернее воронова крыла, а глаза пылали красным, как горящие уголья. Броня его, красно-голубого металла, нарастала прямо на нём, как мох на камне, пока не покрыла тело с головы до ног. Все мы, приближённые короля, взирали на божество, открыв рты, как пташки, заворожённые змеёй. Он взмахнул одной рукой – и в ней возник огненный хлыст; протянул другую – и в ней оказался хрустальный жезл. И тогда он начал наносить удар за ударом – и даже песнь, что он пел, была жуткой.

Ты никогда не видел бога, Кайин. Божество в боевом облачении – самое кошмарное, что только можно себе вообразить. Надеюсь, моя долгая жизнь окончится прежде, чем я вновь увижу что-либо подобное. На самом деле в случае с божеством, подобным Ловкачу, хозяину причуд и загадок, именно внешность отчасти делала его столь пугающим – наш собственный ужас придавал ему величия. Но не пойми меня превратно – сила Зосима была более чем настоящей.

Одни говорят, что боги слеплены из того же теста, что и мы – что изначально они вышли из тех же, что и мы, семени и праха, но отличие их было в том, чем они могли становиться и чем были способны управлять. Другие утверждают, что боги – суть совершенно иные создания. Я не знаю, Кайин. Я лишь солдат, и хоть я стара, боги состарились куда раньше, чем я пришла в этот мир. Но если даже они и приходятся нам братьями, или праотцами, или предшественниками, никогда не совершай этой ошибки: не думай, будто бы они похожи на нас, ибо это не так.

Король Нуманнин был убит одним из первых, разрубленный гудящим оружием Ловкача пополам, как полено, расколотое для растопки очага. Двое других полководцев погибли, защищая его, как погибло и множество их солдат – и умирая, они вопили, словно самые зелёные новобранцы смертных. Если бы собственная охрана Ловкача не сбежала, подвывая от ужаса, когда он принял свой истинный вид, они могли бы уничтожить половину нашей армии – так страшен был урон, нанесёный разгневанным божеством.

Но бог сказал правду: он не любил воевать. Когда первый порыв ярости угас, Ловкач отвернулся и зашагал прочь, сжимаясь, как кусок пергамента в пламени свечи, пока не осталась лишь его смертная оболочка-маска. Никто из выживших и не двинулся в его сторону – я сомневаюсь даже, что кому-нибудь это вообще пришло в голову. В первые же мгновения меня сбил с ног случайный удар божественной руки в латной перчатке, я пролетела через всё поле, а щит мой был расколот на пылающие куски хлыстом Ловкача. Я лежала без чувств очень долго, и очнулась лишь тогда, когда твой пра-пра-пра-дед Айям нёс меня обратно к моему войску.

Он служил ординарцем у одного из других полководцев и был ранен, защищая своего господина. Айям был верным воином и, наверное, пошёл за мной потому, что чувствовал, будто подвёл своего командира и своего короля.

Как бы то ни было, мы стали друзьями, а спустя время – и больше, чем друзьями, но мы никогда не говорили о той ночи, в которую встретились. Она легла на нашу память, перечеркнув её, словно шрам от ужасного ожога.

Ясаммез смолкла, и будто бы собралась произнести что-то ещё, но время шло, а она продолжала молчать.

– Так почему вы рассказали мне эту историю? – наконец решился спросить Кайин. – Должен ли я извлечь некий урок из преданности моего прадеда?

Она медленно подняла на него взгляд, словно уже успела забыть о его присутствии.

– Нет, нет. Ты спросил меня, почему я не уничтожила смертных, прежде поклявшись в этом перед всем миром. Мой возлюбленный слуга Джаир погиб, и Стеклянный договор обратился в ничто, как я и опасалась. И я разрушу замок смертных, разберу по камушку, если придётся, чтобы получить то, что мне нужно. Но это вовсе не значит, что я буду действовать с поспешностью – пусть и вопреки твоему нетерпению… и даже своему.

Кайин чуть подался вперед, готовый слушать.

– Ибо то, что спит и мучается своим тяжким сном под этим замком, есть бог, глупое ты дитя. Он также и мой отец, но это важно лишь для меня, – лицо Ясаммез было бледно и страшно, как небо в ожидании грозы. – Ты разве так ничего и не понял из той истории, что я рассказала тебе? Боги не такие, как мы – они превосходят нас так же, как мы превосходим божьих коровок, копошащихся на листе. Только дурак спешит потревожить то, что не в силах понять и чем управлять неспособен. Теперь ты понимаешь меня? Это будет предсмертная песня нашего народа. И я хочу быть уверена, что как бы она ни завершилась, это будет та мелодия, которую мы выберем сами.

Кайин склонил голову. Мгновение спустя то же самое сделала и Ясаммез. Чужак, случайно заглянувший сюда, решил бы, что это молятся двое смертных.

– Вы действительно собираетесь надеть на встречу с принцем именно это, ваше высочество? – неодобрительно спросил Фейвал. Ему страшно нравилась его новая роль – даже чересчур, как думала Бриони: он придирался к её внешнему виду по каждой мелочи, больше, чем тётушка Мероланна, Роза и Мойна вместе взятые.

– Да ты, ваше высочество, верно, шутишь, – пожурила её Ивгения. – Почему же ты мне ничего не сказала? Он и правда придет сюда – принц Энеас?

Бриони не могла не улыбнуться, наблюдая за реакцией девушки. Энеас был всего только сыном короля, таким же, как и собственные братья Бриони – хотя, надо заметить, являлся он принцем намного более пышного двора гораздо более могущественной страны, но казалось, каждая женщина в Бродхолле боготворит его.

– Да, он придёт, – принцесса обернулась к другим девушкам. – И не вздумайте глазеть на него, когда он будет здесь, ясно вам? Продолжайте вышивать, – только произнеся это, Бриони тут же пожалела о сказанном: сегодня впервые за много дней с тех пор, как жуткая смерть настигла малышку Талию, они хоть к чему-то проявили интерес. – Ну, или хотя бы сделайте вид, пожалуйста. Иначе вы его отпугнёте.

Она смутно подозревала, что Энеас, как и её брат Баррик, не любит, когда перед ним лебезят, разве что, может, у него на то совсем иные причины.

Вошедший принц явил собою образец похвального отсутствия показной пышности: без телохранителей и свиты, в одежде, какую при дворе в Тессисе могли бы назвать исключительно неформальной – простые, хотя чистые и добротно сшитые камзол и дублет, модные нынче широкие мешковатые бриджи до колен, дорожный плащ, испачканный в дороге, и широкополая плоская шляпа, которая тоже выглядела так, будто долгое время её трепала непогода.

Бриони заметила, что Фейвал впечатлён тем, как хорош собою принц, но и разочарован – тем, как просто он одет.

– У него гардеробные, должно быть, размером с Оскасл, – прошептал молодой актёр ей на ухо, – и всё же совершенно очевидно, что он в них никогда не заглядывает.

«Похоже, Энеас единственный человек во всём королевском дворе, не влюблённый в своё отражение», – подумала принцесса.

Всё в сочетании придавало Энеасу в глазах Бриони вид деловой и привлекательный – насколько она вообще давала себе труд об этом задуматься: он представлялся человеком, облачившимся в чистый и опрятный костюм для визита к даме, но которого, однако, ждали и другие дела – так что к прочей одежде добавились повседневные плащ и шляпа.

– Принцесса Бриони, – принц поклонился, – как и остальные, я пришёл в ужас, когда узнал о том, что произошло с вами здесь, в самом сердце отцовского королевства.

– По счастливой случайности, принц Энеас, со мной ничего не случилось, – мягко ответила она. – Однако к бедной Талии, моей горничной, удача повернулась другой стороной.

Принц очаровательно покраснел.

– Конечно, – согласился он. – Простите, я могу лишь предполагать, как горько будет её семье получить это известие. Для всех нас это был кошмарный день.

Бриони кивнула. Энеас снял шляпу, открыв тёмные, цвета сушёной гвоздики волосы – довольно ухоженные, хотя и заметно было, что расчёска их давно не касалась.

– Пожалуйста, присаживайтесь, ваше высочество, – девушка указала на сиденье с подушкой. – Вы, конечно, знакомы с леди Ивгенией и-Дорсос, дочерью виконта Териона.

Принц с серьёзным видом кивнул девушке.

– Конечно, – ответил он, но Бриони усомнилась, что принц помнит виконтессу, даже несмотря на то, что Ивгения была весьма хороша собой.