Текст книги "Восхождение тени"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

Часть вторая. Накидка

Глава 15
Хищная голубка

«Руотташемм, Дом Холодных фаэри и их воинственной королевы Джитсаммес, как говорили, находился на дальнем краю Сталланволледа, великого тёмного леса, покрывавшего большую часть земель Старого Вутланда».

из «Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда»

Фейвал, одетый в новый, с иголочки, щегольской наряд, махал руками из-за спины принца, отчаянно делая ей какие-то знаки. «Он напоминает, что пора бы вернуться к делу», – сообразила Бриони.

– Расскажите ещё раз о том, как вы вели своих людей обратно с юга, – попросила она Энеаса.

– Да, расскажите нам ещё разок! – взмолилась вслед за ней Ивгения.

– Уверен, леди, эта история уже успела вам наскучить, – к его чести, королевский сын выглядел смущённым. – Я повторял её всякий раз, как приходил с визитом. И конец останется неизменен, сколько ни рассказывай.

– Но как раз конец особенно хорош, ваше высочество! – было совершенно очевидно, что Ивви с одинаковой радостью внимала бы любым речам Энеаса – хотя бы и на непонятном ей языке.

– И там так много говорится о сражениях! – запротестовал принц. – Без сомнений, высокородные леди вроде вас предпочли бы послушать историю более благопристойную.

– Только не я, – заявила Бриони с некоторым оттенком гордости. – Я росла с братьями и вместе с ними обучалась искусству боя у Шасо из Туана, как вы, возможно, помните.

Энеас улыбнулся.

– Я помню – и молюсь, чтобы в один прекрасный день вы позволили мне расспросить вас о его тактических приёмах и методах обучения. Я завидую тому, какой блестящий, знаменитый учитель у вас был.

– Боюсь, в моём случае это великолепное обучение пропало даром: мне никогда не позволялось практиковаться во владении оружием ни с кем из мужчин, кроме брата, и за всю мою жизнь Южный предел ни с кем не воевал – по крайней мере, на своей территории.

– Но более это не так, принцесса, – люди Южного предела недавно выдержали несколько сражений с армией фаэри.

– Сражений, чей исход не был удачен, – она позволила голосу дрогнуть – лишь отчасти нарочно. – Сражений, которые унесли жизни достойнейших наших мужей… и разделили меня и моего возлюбленного брата… возможно, навсегда, – Бриони мужественно улыбнулась. – Тем радостнее слышать об успехах более выдающихся – таких, как ваши. Это даёт мне надежду. Прошу, принц Энеас, расскажите же ещё раз вашу историю.

Всё так же стоя за спиной принца, Фейвал энергично выразил жестами своё одобрение – он сам же и научил принцессу этой храброй и отчаянной улыбке.

Энеас рассмеялся и, конечно, уступил. Его легко было полюбить, этого принца: едва ли какой мужчина на его месте не был бы рад порисоваться перед дамами и вновь и вновь пересказывать истории о своих славных подвигах принцессе, её фрейлинам и Ивгении. Гейлон Толли, герцог Саммерфилдский, пусть он и оказался лучшим человеком, чем о нём думала Бриони (хотя бы по сравнению со своим братом-убийцей), делался чрезмерно словоохотлив, когда речь заходила о его приключениях на охоте или конной прогулке, всякий раз представляя дело так, что каждый прыжок через канаву превращался чуть ли не в победу над Керниосом Собирателем Душ.

– Наша армия пересекла границу и остановилась у дальних рубежей иеросольских гарнизонов, – начал принц. – Целью этого похода под командованием маркиза Ристо Омарантского было не столько принять участие в сражении на стороне Иеросоля, сколько разведать обстановку и отправить рекомендацию моему отцу – вот почему король избрал для этой миссии Ристо, человека проницательного и осторожного. Но никто и предположить не мог, что автарк нанесёт удар так скоро и с таким многочисленным войском. Бросив огромную армаду на стены Иеросоля со стороны моря, одновременно под покровом ночи он послал меньшую армию в Куллоанский пролив: вёсла кораблей были обмотаны ветошью, а паруса – зарифлены. Через самую опасную часть подводных скал их провёл предатель из Иеросоля – лоцман, продавший свою страну за горсть золота, – тут Энеас с искренним недоумением покачал головой. – Как может человек сотворить такое?

– О, да, просто уму непостижимо! – с жаром закивала Ивви.

– Немыслимо, – эхом отозвался и Фейвал, который частенько вмешивался в разговор больше, чем подобало секретарю. – Отвратительно!

– Не все люди так любят свою страну, как вы и я, – мягко сказала Бриони принцу. – Возможно, потому что занимают в ней не столь устойчивое и привилегированное положение, как мы.

– А может, потому что они просто склонны к предательству по рождению или по крови, – возразила Ивви. – На землях моего отца есть крестьяне, которые не только браконьерствуют в наших лесах, но укрываются от уплаты налогов и лгут управляющим, когда приходит время подсчётов, приписывают себе больше детей, чем есть в действительности, или меньше земли – что угодно, лишь бы не платить моему отцу причитающееся.

Некоторые из присутствующих девушек негромко поахали в знак согласия. Они разделяли распространённую среди знати нелюбовь к людям, которые пахали землю и собирали урожай, хотя, подражая мужчинам своих семей, частенько говорили о них в манере, которую Бриони находила сентиментальной и фальшивой. Она не бралась утверждать, что знает всё о жизни крестьян, но провела достаточно ночей в холодных амбарах и в чистом поле, путешествуя с труппой, чтобы ни за что не поверить, будто кто-нибудь выбрал бы подобную жизнь ради её пасторальной прелести. К тому же Бриони достаточно повидала, как вершится обычно суд и собираются налоги, чтобы понимать – далеко не все грехи следует перекладывать на «злокозненных» крестьян.

И всё же затевать сейчас спор не стоило: здешние придворные итак уже считали её странной, да и принцу это могло испортить настроение – как раз когда Бриони всеми силами старалась завоевать расположение его высочества.

Фейвал опять сурово уставился на неё, и принцесса спохватилась, что снова витает в своих мыслях, напрочь позабыв об Энеасе, который как раз описывал, как вторжение ксиссцев, заставшее сианские войска врасплох, вынудило их искать убежища в иеросольской крепости.

– Но если маркиз Ристо и остальные находились под осадой, как вы узнали об их бедственном положении? – спросила она. – Вы, должно быть, уже упоминали об этом, но, боюсь, я всё позабыла.

Конечно же, она не забыла, но никогда не помешает добавить своему образу лёгкую нотку беспомощности – не переигрывая, как она делала в роли Дочери Мельника в фарсе «История сельского священника», но достаточно, чтобы создать у Энеаса впечатление зависимой от брата сестрёнки, которую нужно опекать.

– Поскольку Ристо выполнял задание моего отца, он взял с собой голубей, чтобы послать сообщение обратно в Тессис. Последних он захватил из нашего приграничного форта в Драймусе – я удачно застал там маркиза, когда его отряд делал в крепости остановку, и решил задержаться в ней со своими людьми ещё на две недели, поскольку мне было интересно послушать его отчёт о положении дел в Иеросоле.

– Как умно, ваше высочество, – восхитилась Ивгения.

Энеас взглянул на девушку с лёгкой укоризной.

– Повторюсь, моя леди, – это была чистая удача. Я и подумать не мог, что Ристо окажется в кольце врагов. Ксис демонстрировал силу Иеросолю уже много лет, но никто из нас на самом деле не верил, что это всё – не пустые угрозы, поскольку ксисским автаркам гораздо проще и выгоднее пощипывать богатые острова у южных берегов. Но как бы то ни было, известие дошло до нас – и я прибыл туда с отрядом готовых к бою солдат. Удача, как я уже сказал, благоволила нам.

– Благословение богов, – пробормотала Бриони.

Энеас кивнул. Всем было известно, что он набожен и, не предавая того огласке, жертвовал нескольким храмам, покуда младшие его братья и сёстры проматывали денежки на земные удовольствия.

– Да, и впрямь благословение. Вы уверены, что желаете опять про это слушать?

– Будьте добры, – попросила Бриони. – Нам так редко удаётся услышать новости из уст очевидца.

Принц хитро взглянул на неё.

– Но вы, я слышал, выбирались посмотреть мир – как по пути сюда, так и по прибытии, принцесса.

На мгновение она смешалась, пока не поняла, что он, должно быть, имеет в виду их с Ивгенией вылазку в город. Но с чего бы это Энеасу интересоваться подобными событиями? Если только он не интересуется ею самой и не выспрашивал о ней… Однако Бриони не могла позволить себе излишней самоуверенности: вполне возможно, например, что ему небезразлична Ивгения – милая и жизнерадостная девушка из хорошей семьи.

– И повсюду меня поджидали одни неприятности, принц Энеас, – ответила она, игнорируя ухмылку Фейвала. – Мне, чтобы снова не попасть в переделку, определённо, стоило бы найти советчика получше. Надеюсь, вы не откажетесь побыть им для меня?

Принц улыбнулся.

– Почту за честь, принцесса. Но из того, что мне довелось услышать, я заключаю, что вы действовали храбро и сами отлично со всем справились.

Он и в самом деле был весьма привлекателен – с этим никто не мог бы поспорить. И потому Бриони терзалась на его счёт разными мыслями. В какой-то мере она чувствовала себя предательницей – настоящей, не то что жители владений отца Ивви, старающиеся выгадать полкорзинки ячменя, чтобы протянуть зиму. Ведь она собиралась использовать этого человека – и не во благо ему или его стране, но ради собственной семьи и, отчасти, чтобы исправить свои ошибки. Однако у этого плана было несколько слабых мест. Во-первых, Энеас мог оказаться слишком умён, чтобы позволить собой управлять, и в этом случае она, напротив, вызвала бы отторжение у того, кто мог стать ей верным другом при здешнем дворе. Во-вторых, принц был не из тех людей, кого она с лёгким сердцем обвела бы вокруг пальца. Все, кроме самого принца (что свидетельствовало о привычке к скромности), сходились в том, что Энеас добр, умён и поразительно храбр. Он любил своего отца, но и не закрывал глаз на несовершенства собственной страны. И, как все вокруг уверяли принцессу, был горячо предан своим друзьям. Да как могла она расставлять перед ним силки так называемых «женских чар», добиваясь своего – тот самый способ воздействия, который она так долго презирала, когда им пользовались Анисса, её мачеха, и другие придворные дамы Южного Предела.

«Но моя нужда велика, потому что дело крайне важно, – сказала она себе. – Жизни моих подданных. Трон моего отца.»

«Да, и месть Толли, – шептал ей тоненький вкрадчивый голосок. – Не притворяйся, что ты этого не хочешь».

Не самый благородный мотив, но зато искренний – Хендон Толли отнял у неё почти всё. Он и его брат Карадон заслуживали смерти, и желательно – после долгих мучений и унижения. Хендон не только украл трон её семьи, он заставил Бриони почувствовать себя беспомощной и слабой, и уже за одно это она желала ему смерти. Иногда Бриони даже казалось, что ей никогда уже не стать вновь сильной – пока Хендон не будет наказан за своё преступление.

– Принцесса?

Смущённая, девушка вскинула руку, прикрыв рот. Сколько она уже просидела так, погружённая в свои мысли? Бриони не осмелилась даже взглянуть на Фейвала, который наверняка был просто вне себя.

– Простите, я… – раз уж выпал шанс, надо его использовать. – Я вдруг вспомнила… кое-что печальное…

– Это моя вина, – и похоже, принц искренне в это поверил. – Я не должен был подшучивать над вашей прогулкой на ярмарку Цветочного луга – жестоко и необдуманно с моей стороны. Я совсем забыл, что именно в этот день умерла ваша юная служанка. Мои глубочайшие извинения, принцесса!

О чём это они сейчас говорили – о ярмарке? Бриони совершенно потеряла нить беседы. Одна только мысль о лисьей ухмылке Хендона Толли, хвастливо вещающего о том, как он украл её трон…

– Нет-нет, – произнесла она вслух, возвращаясь в реальность. – Это не ваша вина, сир. Прошу вас – вы не закончили рассказ об осаде.

– Вы уверены, что желаете дослушать мой сухой отчёт?

– По мне, он вовсе не сух, принц Энеас. Напротив, он как живительный глоток влаги для истерзанного жаждой горла. Продолжайте же.

И он продолжил, а Бриони, Ивгения и другие девушки внимали, и даже Фейвал постоянно забывал притворяться, что занят работой. Оттого ли, что все они были восхищены тем, как принц вывел из-под осады иеросольский гарнизон и сумел вернуться к границе Сиана вместе с маркизом Ристо и его людьми, или потому что принц Энеас сам по себе был привлекателен, – и, к тому же, обладал привлекательнейшим в мире положением, – но слушатели ловили каждое его слово.

Закончив рассказ, принц встал, поклонился и испросил у Бриони разрешения покинуть её общество – эта особенность южного дворцового этикета забавляла принцессу: как будто присутствие благородной дамы удерживало гостя как водоворот – незадачливого пловца, которому уже не спастись из смертельной хватки – разве что случится чудо и движение воды само выплеснет беднягу подальше.

«А что, если я сказала бы „нет“? – раздумывала Бриони и тогда, когда принц уже целовал ей руку и кланялся остальным дамам. – Что, если б я повелела ему остаться? Он бы остался? Что за глупость этот этикет!»

То, что когда-то, без сомнения, было призвано удержать мужчин от убийств и насилия – хотя бы изредка – стало настолько довлеющим, что могло иногда привести к самым несуразным конфузам.

Едва только Энеас переступил порог, Ивгения поспешила высказаться:

– Кажется, ты ему не безразлична, принцесса Бриони. Это третий раз за неделю, когда он тебя навестил!

– Я тут забавная диковинка, – ответила она, отметая предположение, и фыркнула. – Принцесса, которая странствовала переодетой. Я прямо как персонаж из детской сказки. Думаю, мне ещё стоит сказать спасибо за то, что я не попала в страшную – такую, в какой дитя бросают в лесу или его сживает со свету злобная мачеха.

Смех её быстро оборвался. Обе сказки были не так уж далеки от истины.

– Ты слишком часто отнекиваешься, – пожурила Ивгения. – Ведь правда, а, дамы?

Остальные – камеристки и фрейлины – согласно закивали.

– Он действительно питает к тебе нежные чувства, ваше высочество. Возможно, это могло бы перерасти в нечто большее, не будь ты столь упряма!

– Упряма? – Бриони казалось, что она делает всё – разве что на шею Энеасу не бросается, чтобы удержать его внимание и добиться расположения. – Это когда это я была упряма?

– Сама прекрасно знаешь, – обличительно заявила подруга. – Ты не общаешься ни с кем при дворе, кроме как за столом. Они думают, что в тебе больно много спеси. Некоторые говорят – это потому, что тебе пришлось пережить такие невзгоды, но другие поговаривают… прости меня, Бриони, но я это скажу ради твоего же блага… другие поговаривают, что ты считаешь себя лучше всех других, кто живёт при дворе.

– Лучше! – Бриони была потрясена. Только подумать: эти расфуфыренные, изнеженные придворные считают, будто она задирает нос – да такого она даже вообразить не могла! – Я вовсе не считаю себя лучше кого бы то ни было, а уж тем более – сих достойных лордов и леди. Я потому лишь сторонюсь их, что утратила свои манеры, а совсем не потому, что мне они не по нраву.

– Вот! – победно возгласила Ивгения. – Именно так я им и сказала: что ты чувствуешь себя немного не в своей тарелке, а вовсе не заносишься. Но Бриони, тебе правда стоит проводить больше времени среди здешних благородных господ. Они любят посплетничать, а Дженкин Кроуэлл за твоей спиной вовсе тебя не хвалит.

Услышав имя посланника Толли, Бриони вздрогнула, будто её окатили ледяной водой. Уже несколько дней принцесса избегала этого человека, и он, казалось, делает то же самое.

– Ах, да… ты, без сомнения, права. Спасибо за участие, Ивви, но теперь я устала и хочу прилечь.

– О, Бриони, дорогая! – Ивгения, как видно, расстроилась. – Я обидела тебя, принцесса?

– Вовсе нет, кисонька, – я просто устала, говорю тебе. Леди, вы тоже можете идти. Фейвал, задержись на минутку, нам с тобой надо кое-что обсудить.

Когда остальные ушли, или по крайней мере удалились за пределы слышимости, она повернулась к актёру:

– Кроуэлл меня вовсе не хвалит? Что она имела в виду?

Фейвал Улиан нахмурился.

– Ты должна знать, Бриони. Он – правая рука твоего врага. Как ты думаешь, что он делает? Да вредит тебе где только может!

– И как же? – злость бурлила в ней – злость и страх. Тессис не был ей домом. Бриони здесь окружали незнакомцы, и кое-кто явно желал её смерти. Девушка отбросила шитьё – бестолковое, раздражающее занятие, которым и в лучшие времена занималась только потому, что так было принято. – Что он делает?

– У меня нет никаких надёжных сведений о том, что именно он проделывает, – Фейвал отвернулся, чтобы полюбоваться своим отражением в настенном зеркале – привычка, которая приводила Бриони в бешенство, особенно если разговор шёл серьёзный. – Но он на тебя наговаривает – осторожно, и не в широком кругу, разумеется. Шепнёт словечко там, словно невзначай намекнёт здесь… ты знаешь, как это делается.

Бриони усилием воли подавила приступ гнева – дай она ему выплеснуться, ничего хорошего из этого не вышло бы.

– И что за клевету распространяет Дженкин Кроуэлл? – разговаривать со спиной уже стало просто невыносимо. – Клянусь масками Зосима, Фейвал, повернись ко мне и отвечай!

Он обернулся, удивлённый и, кажется, даже слегка рассерженный:

– Он много чего болтает, как я, во всяком случае, слышал от других – он не такой дурак, чтобы возводить на тебя напраслину при мне! – Фейвал бросил на неё сердитый взгляд, как надувшийся ребёнок. – Большей частью это мелкие оскорбления – что ты бой-девка, что любишь рядиться в мужское платье – и не только для маскировки, что у тебя тяжёлый характер и что ты – сущая мегера…

– Это больше правда, чем ложь, – заметила Бриони с мрачной усмешкой.

– Но самое гадкое он никогда не скажет прямо, только намёками. Он как-то обмолвился, что поначалу все думали, будто южанин Шасто похитил тебя…

– Шасо. Его звали Шасо.

– …но теперь все в Южном Пределе считают, что ты покинула страну вовсе не против воли. Что это была часть придуманного тобой плана по захвату отцовского трона, и что только Хендон Толли помешал вам двоим успешно провернуть это дело, – парень слегка покраснел. – Вот это и есть, я полагаю, самое худшее.

– Нам двоим? Моему брату Баррику и мне?

– Судя по его намёкам, твой брат-близнец – тоже всего лишь жертва: ты обрекла его на верную смерть, отправив сражаться с фаэри. Твоим сообщником, заявляет Кроуэлл, стал тот самый командующий-южанин, Шаст… Шасо – человек, убивший другого твоего брата. И что он… больше, чем просто сообщник…

Жгучая ярость захлестнула Бриони так внезапно и с такой силой, что на мгновение у неё потемнело в глазах и она решила, что умирает.

– Он осмеливается говорить такое? Что я… – во рту у неё словно набрался яд, и ей захотелось сплюнуть. – Кто убил даже собственного брата – так это его хозяин, Хендон! Вот чем, уверена, он сейчас озабочен! Он рассказывает людям, что Шасо и я были любовниками? – девушка порывисто вскочила. Ей с огромным трудом удалось подавить желание схватить свою вышивку и помчаться к Дженкину Кроуэллу, чтобы воткнуть иглу ему в глаз. – Мерзкий… боров! Уже одно то, что он смеет порочить честное имя моего старого друга, который погиб, пытаясь спасти меня, отвратительно, но предположить, что я… могла причинить зло собственным любимым братьям! – Принцесса начала всхлипывать и никак не могла выровнять дыхание. – Как он может так врать про меня? И как остальные могут такому верить?

– Бриони… принцесса, пожалуйста, успокойся! – актёр, похоже, сам пребывал в ужасе от того, во что вылились его откровения.

– Что говорит Финн? И что болтают люди на улицах и в тавернах?

– Вне дворца это почти не обсуждают: Толли здесь не особенно популярны – но в людях эта история пробуждает любопытство. Тем не менее, короля здесь любят, а ты – его гость. И большинство сианцев полагает, что ему виднее.

– Но не при дворе, как я понимаю.

Теперь Фейвал пытался её успокоить.

– Придворные, за редким исключением, знают тебя не лучше, чем безмозглые пьянчуги в кабаках. И всё потому, что ты заперлась здесь, словно отшельница.

– Так ты пытаешься сказать… – она остановилась, чтобы перевести дух и немного унять стук сердца. – Ты пытаешься сказать, что я должна чаще выходить в свет и вращаться в обществе Бродхолла? Что мне следует проводить больше времени с людьми, подобными Дженкину Кроуэллу, обмениваясь уколами и распространяя ложь?

Фейвал вдохнул побольше воздуха и выпрямился – истинно как человек, безвинно страдавший.

– Для твоего же блага – да, принцесса! Ты должна быть на виду. Одним своим присутствием ты должна показывать, что тебе нечего скрывать. Тем самым ты опровергнешь ложь Кроуэлла.

– Возможно, ты прав, – Бриони начала остывать, но ярость никуда не делась – только стала холодной. – Да, ты прав. Так или иначе, я должна действовать, чтобы остановить распространение этих ужасных, кошмарных слухов. И я их остановлю.

В храме Онира Плессоса не нашлось достаточно постелей, чтобы разместить всех вновь прибывших, но пилигримы не жаловались на судьбу, радуясь уже тому, что им хотя бы есть, где укрыться от дождей нынешней холодной весны. Настоятель храма разрешил им расстелить свои одеяла в общем зале – после того, как закончится ужин.

– Не помешаем ли мы другим гостям или же братьям? – спросил глава паломников, плотно сбитый добродушный на вид мужчина, для которого сопровождение путешественников по святым местам и кающихся грешников спустя годы стало скорее способом заработать, нежели религиозным подвижничеством. – Вы всегда были ко мне добры, господин, и я не хотел бы оставить здесь дурную память о себе.

Настоятель улыбнулся.

– Ты всегда приводишь к нам странников весьма достойных, мой добрый Терон. Без таких путников нашему храму пришлось бы давать приют и пропитание истинно нуждающимся, – он понизил голос. – Примером тех, к кому я питаю симпатию значительно меньшую, может служить вон тот тип – видишь его? Калеку? Он здесь уже несколько десятиц.

Настоятель указал на закутанную в плащ фигуру, сидящую в чахлом садике, и пристроившуюся рядом фигурку поменьше – мальчишку лет девяти-десяти.

– Готов признать, я надеялся, что когда потеплеет, он уберётся отсюда – от него не только страшно смердит, но он странный и сам не разговаривает с нами, за него говорит мальчишка… или во всяком случае передаёт его слова, обычно загадочные и пророчащие светопреставление.

Терону стало интересно. Ослабление его собственной веры – или, по крайней мере, религиозного пыла, – не уменьшило в нём тяги к сильной вере других – даже увеличило, если уж на то пошло, поскольку именно этой верой он зарабатывал на хлеб насущный.

– Может, этот ваш калека – пророк?

Но отец-настоятель не нашёл такое предположение забавным.

– Не учи священника молиться, мастер-караванщик. Этот тип болтает не о чём-то божественном, а об… ну, это трудно объяснить, пока ты сам его не услышишь – или что говорит за него мальчишка.

– Боюсь, у нас не будет времени, – коротко ответил Терон, немного задетый отповедью священника. – Мы должны выйти завтра рано утром. В этом году на Белолесье ещё как минимум однажды обрушится снегопад, и мне не хотелось бы под него попасть. На севере нынче и без того творится много непонятного, чтоб ещё и тащиться сквозь бурю. Я скучаю по тем тёплым вёснам, что мы встречали здесь, в Саммерфилде, когда король восседал на своём троне в Южном Пределе.

– Я скучаю о многом из тех дней, – откликнулся настоятель, и на эту безопасную тему разговор продолжился до тех пор, пока между мужчинами не восстановилась прежняя дружба.

Дрова в очаге в общем зале почти прогорели, и большинство пилигримов уснули, утомлённые, после долгого дня ходьбы по холоду. Глава паломников негромко беседовал со своим возничим, когда блаженный – кем Терон, во всяком случае, был склонен его считать – медленно проковылял в зал, опираясь на чумазого угрюмого темнокожего мальчишку. Паренёк усадил калеку у очага, поближе к тлеющим угольям, а затем принял из рук оборванца чашку и понёс к ведру, чтобы наполнить.

Терон отослал возничего закончить с делами перед сном и немножко понаблюдал за немощным святым. Выяснить что-нибудь о нём таким образом было трудно: лицо скрыто глубоко надвинутым капюшоном грязного изодранного плаща, кисти рук обмотаны замусоленными тряпками. Странный человек сидел неподвижно, словно каменный, и лишь едва заметно дрожал. Пока караванщик разглядывал нищего, им овладел не благоговейный трепет, но внезапно нахлынувший ужас. Не то чтобы сам калека выглядел уж очень пугающе, но было в нём что-то такое, что заставило Терона вспомнить старые истории – не о святых пилигримах, но о неупокоенных духах и мертвецах, которым не лежится в могилах.

Паломник перебрал в пальцах связку покачивающихся и позвякивающих амулетов, которые носил на шее – какие-то он собрал сам в юные годы в путешествиях по святым местам, другие были поднесены ему в дар (или в частичную оплату за услуги) пилигримами, которыми он водительствовал. На мгновение рука его задержалась на деревянной голубке, любимом обереге, за долгое время отполированном пальцами до блеска. Это была память об одном из его первых паломничеств – к знаменитому храму Зории в Акарисе, и мысли о Белой Дщери особенно успокаивали Терона в дни тревог.

Почувствовав, что кто-то стоит у него за плечом, глава паломников обернулся. Это был отец-настоятель, что удивило мужчину – не в привычке старика было спускаться в общий зал после вечерней молитвы.

– Вы оказываете мне честь, господин, – сказал он. – Не откажетесь выпить со мною стаканчик вина?

Настоятель кивнул.

– Не откажусь. Мне нужно было спросить у тебя кое-что, а ты ведь говорил, что вы покинете нас рано утром.

Терон немного устыдился при напоминании – он ведь сказал так со злости. Налив вина из своего кувшина в чашу, он протянул её другу.

– Конечно, господин. Чем я могу услужить вам?

– Один из твоих паломников рассказал мне, что дочь короля Олина находится в Тессисе – что её нашли живой. Так ли это?

– Да, насколько я могу сказать – она объявилась там прямо перед нашим уходом, по крайней мере, ходили такие слухи. В последние дни, что мы провели в нём, весь Сиан гудел от этой новости.

– И знает кто-нибудь, что принесло… как бишь её зовут? Бегония?

– Бриони. Принцесса Бриони.

– А, ну конечно – позор на мои седины. До нас тут доходит не так много вестей о том, что делается при дворе, а я с возрастом становлюсь забывчив. Бриони. Так знает кто-нибудь, почему она объявилась в Сиане и что это значит?

Караванщик заметил, что сидящий у огня бродяга под капюшоном поднял голову, будто прислушиваясь, и подумал, не стоит ли понизить голос, но потом решил, что это будет глупо: то, о чём он говорил, вовсе не являлось секретом, и скоро эта новость будет у всех на устах. Однако упоминать о Толли в их собственном герцогстве верхом мудрости не назовёшь…

– Кое-кто утверждает, что она спасалась от… своих врагов… и бежала из Южного предела. А другие говорят: нет, она улепетнула после того, как ей помешали захватить трон с помощью южанина – чернокожего служаки, с которым когда-то дружил Олин.

Отец-настоятель удивлённо покачал головой:

– Будто вернулись старые времена – дурные времена правления Келлика Второго, когда шпионы и заговоры были повсюду.

– Вы это помните? – слегка удивлённый, поинтересовался его собеседник.

– Балда! – хохотнул глава храма. – Это ж было полтора века назад! Неужто я выгляжу таким древним?

Терон тоже посмеялся над тем, как его посадила в лужу собственная слабая память: деяния королей, история никогда не были его сильной стороной.

– Я забыл почти всё, что выучил из книг.

Он вздрогнул, когда кто-то встал у него за плечом, и оглянувшись, увидел оборванца в капюшоне, маячившего над проводником, как тень самой Смерти. Несмотря на согбенную спину и подкашивающиеся ноги, он оставался равным по росту Терону, и, наверное, был когда-то могучим человеком. Перевязанные кисти рук поднялись, и из тьмы под капюшоном прозвучал сухой скрежещущий шёпот. Мужчина в страхе отпрянул, но человек просто молча застыл на месте.

– Где мальчишка? – раздражённо вопросил священник. – Ах, вон он! Мальчик, пойди сюда и скажи нам, чего хочет твой господин.

Мальчик, который, по всей видимости, клянчил еду на храмовой кухне, послушно подошёл, всё ещё дожёвывая кусок теста. Теперь, когда Терон посмотрел на черноволосого паренька внимательнее, он заметил, что лицо его тёмное не только от грязи и загара, и что во внешности его есть что-то от южанина – и такой оттенок кожи встречается обычно только на побережье Оскасла или Лендерз-порта.

«Да, – подумал он, – так и есть: парнишка выглядит в точности как один из беспризорников, которые кишат в гавани, как крысы, добывая пропитание лишь собственной ловкостью и сообразительностью».

– Что говорит калека? – потребовал от него ответа настоятель.

Мальчишка поднёс ухо к капюшону. За треском пламени было невозможно расслышать слова нищего, но в конце концов мальчик выпрямился.

– Он говорит, что Смерть на сей раз сжалилась над ней.

Настоятель недовольно покачал головой.

– Сжалилась над кем? Над принцессой? Вели ему идти в свою постель и не вмешиваться в разговоры тех, кто превосходит его разумом.

Но мгновением позже выражение его лица изменилось.

– Нет, нехорошо мне так говорить. Боги и онири не велят нам так обращаться с убогими.

Мальчик опять приник к тёмному капюшону.

– Он говорит, что знает смерть – что он сам долгое время жил в её доме. Но затем был вновь отпущен.

– Что? Он утверждает, что жил в доме Керниоса?

Настоятелю явно не нравилось, что разговор принял столь нечестивый оборот.

Мальчик снова пододвинулся к скрытой плащом фигуре.

– И ещё он говорит, что раз Бриони удалось бежать, он должен отыскать её.

– Что за чушь! – рассердился глава храма. – Уведи этого нищего в конюшню, мальчик. Я не пошлю бедного дурака мёрзнуть на холод, но пусть он найдёт себе сегодня для сна такое место, где не будет досаждать нашим гостям.

Священник подождал, пока мальчик прошепчет эти слова нищему, но тот ничего не ответил. Терону было одновременно и любопытно и неспокойно.

– Ты испытываешь наше милосердие, – пригрозил настоятель, но и это не произвело видимого эффекта. – Отлично, тогда пойду-ка я позову братьев, пусть они помогут мне препроводить его на ночлег к лошадям и ослам, – воскликнул он и быстро зашагал через зал.

Оборванец вновь зашептал что-то своему юному помощнику.

– Он хочет знать, не идёте ли вы на север, – обратился парнишка к оставшемуся сидеть мужчине.

Проводник пилигримов был озадачен: зачем старому калеке понадобилось это узнать?