Текст книги "Восхождение тени"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

Пламя дрожало и металось на концах факелов, но его свет сейчас почти полностью перекрывали тёмные силуэты приближающихся кваров. Они знали, что у Вансена и его соратников нет стрел, и не боялись стать мишенями.

«Эти твари сейчас просто повалят на нас толпой, надеясь задавить числом, – понял Феррас. – Всё или ничего».

– Вперёд, в бой! За ваш дом! – проревел он, поднимаясь и закрывая собой проход почти до потолка. – За ваш народ и ваш город!

А потом враги попёрли на них, завывая и вопя, и Вансену стало некогда раздумывать.

Феррас стоял, тяжело дыша, и глаза его щипало уже не от кварского яда, а от собственной крови, сочившейся из пореза на лбу. Первая атака врагам удачи не принесла – нападавшим удалось выбить несколько камней из заградительной стенки, но Вансен со стражами убили с полдюжины фаэри, и окровавленные трупы теперь валялись с внешней стороны, затрудняя атакующим продвижение. Однако, когда груда мертвецов под баррикадой хорошенько подрастёт – если защитники продержатся столько, чтобы добавить туда ещё вражьих тел – захватчики просто взберутся на каменную стенку, как по насыпи, по трупам своих же солдат.

– Они опять подходят, капитан, – лицо Молота Яшмы, всё покрытое порезами и грязью, стало похоже на уродливую маску, отчего фандерлинг выглядел ещё гротескнее – ну точно злобный тролль из старых сказок. – Я слышу, как они подбираются.

Вансен отёр кровь с глаз и снова поднял свой топор, жалея, что это не короткий меч или хотя бы не штык. Топор, в общем, годился для того, чтобы удерживать врага на расстоянии вытянутой руки, но от его тяжести солдат быстро уставал. Фандерлинги, пожалуй, были сильнее, чем выглядели: двое стражей тоже сражались такими топорами, хотя Яшма, например, предпочёл две остроконечные кирки для камня, держа по одной в каждой руке.

– Я готов, – Вансен снова стёр кровь с лица и стряхнул её с руки. – Пусть подходят.

– Ты славный парень, капитан, – произнёс Яшма внезапно, глядя при этом во тьму за баррикадой. – Признаюсь, ты мне сперва не понравился. Но ты и сам почти фандерлинг, разве что чутка высоковат. Я вовсе не против умереть с тобой плечом к плечу.

– Как и я, командир стражей, – откликнулся Вансен. Эх, как же ему сейчас хотелось пить! Последние капли из бурдюков с водой они вытянули ещё час назад, и во рту у капитана было сухо, как в ксандианской пустыне. – Но прежде прихватим-ка с собой ещё по парочке этих чудовищных тварей…

Ответ Яшмы заглушил рёв атакующих. Мелкая тёмная фигурка вскочила на преграду – и тут же, дико взвыв, рухнула назад с рассечённым топором одного из стражей брюхом, из которого вывалились кишки. Место упавшего мгновенно заняли ещё двое или трое, и один из нападавших ткнул Молоту Яшме в лицо горящим факелом – тому пришлось отпрянуть, чтоб не обжечься. Вансен рубанул факелоносца, прорвав нечто, похожее по ощущениям на кожаный доспех, и, вроде бы, кожу самого существа, хотя нельзя было сказать наверняка, смертелен оказался удар или нет. И секунду спустя он и ещё один страж уже боролись с другим противником, взобравшимся наверх – дроу с длинным острым ножом, которым он полоснул Вансена по предплечью ниже кольчуги, и уже почти достал и до лица, но капитан сумел схватить его за руку. Сжав что есть сил, Феррас услышал пронзительный взвизг, перекрывший шум сражения – он сломал дроу запястье. Тот выронил нож, но прежде чем Вансен успел притянуть карлика к себе и сломать ему шею, противник вывернулся и упал со стены на сторону защитников.

Что-то большое воздвиглось теперь перед ним, закрывая свет факелов. Яшма наклонился и тюкнул дроу, лежащего у них под ногами, обухом своей кирки. Вансен почувствовал, как тот обмяк, но почти всё его внимание было приковано к громаде перед ним – эттину. Рокочущий рык твари сотряс его кости. Вансен ахнул топором точно по голове чудища, когда оно потянулось к Яшме, но топор отскочил от покрытой твёрдым панцирем башки, не причинив видимого вреда. Эттин же, не обращая на капитана никакого внимания, сгрёб своими медвежьими лапищами Яшму, поднял в воздух и потащил его в пасть. Вансен вцепился в громадные ручищи, но монстр оттолкнул его – отшвырнул, как ребёнок куклу – мужчина ударился о стену туннеля и беспомощно сполз на пол. Пока он пытался подняться, чтобы помочь Яшме, вспышка света и разошедшийся эхом грохот превратили подземный ход в расколовший череп вдребезги белый день – миг ярчайшего света и резкого, отозвавшегося в теле болью звука, как будто две гигантские ладони хлопнули у него над ухом – и это было последнее, что Феррас Вансен запомнил.

«И тысяче художников не написать подобного кошмара», – думал Мэтт Тинрайт, съёжившись в дверном проёме. И тысяче поэтов, будь каждый хоть в тысячу раз талантливее его самого, не изобразить всего этого ужаса.

Враг напал на Южный Предел.

Множество зданий вокруг Ярмарочной площади полыхали, но никто не пытался потушить их. Со своего места поэт видел не меньше дюжины лежащих тел с торчащими в спинах стрелами. Всё вокруг было в дыму, но он чувствовал в воздухе и другой, незнакомый, запах, сладковатый и тошнотворный, как вонь гниющего мяса. От него жгло глаза, а в горле и груди саднило.

Десятки странных фигур в доспехах продолжали посылать на площадь стрелы с верхушек огромных шипастых чёрных стволов, протянувшихся над водой и стеной. Другие захватчики уже спустились по верёвкам и зарезали множество злополучных жителей, пока Дарстину Кроуэллу и его солдатам не удалось отбросить их назад. На всей площади небольшими группками бились теперь люди и чудовища, разя друг друга в странной, практически полной тишине: даже вопли раненых и умирающих казались едва слышными, будто дым, висящий в воздухе, глушил звуки как вата.

Хендон Толли собственной персоной тоже был там, на площади, и дрался отчаянно, его чёрное сюрко с красным вепрем было хорошо заметно издалека, а чёрный плюмаж на шлеме развевался, сам похожий на струйку дыма. Лорд-протектор замка на мощном боевом коне, привстав на стременах, размахивал мечом и выкрикивал команды своим бойцам, метавшимся вокруг в хаосе битвы.

Они оттеснили большую часть нападающих обратно в тень исполинских колючек, всё удлиняющуюся по мере того, как солнце тонуло за западными стенами, но не могли заставить кваров отступить – а меж тем всё больше воинов-фаэри спешило по шипастым мостам с материка.

Ещё один тонкий вскрик раздался из толпы обитателей замка, которые, как и Тинрайт, стремились убраться подальше от сражения. Кто-то грузный на могучем боевом скакуне примчался, лязгая металлом, на площадь, ведя за собой новый отряд – в карминно-золотых доспехах и чепраках Лэндсендов. Это был Авин Броун, поднявшийся в битву несмотря на болезнь и возраст, – с бородой до середины груди, в своей круглой кирасе чем-то напоминающий чайник. Старик пробивал себе путь старинным двуручным мечом, врываясь со своим отрядом в группу фаэри, окруживших Хэндона Толли, заставляя врагов дрогнуть и разбежаться. Кое-кто из жителей встретил их одобрительными криками.

И всё же, ясно было – потуги защитников отбиться тщетны. Тинрайт понимал, что сейчас должен бы сражаться, но у него не было оружия – да он и не умел управляться с ним. И вообще был напуган донельзя.

«Я поэт! И трус – я ничего не знаю о войнах! Мне вообще не надо было сюда возвращаться!» Но Элан М'Кори и его мать, убегая в безопасный внутренний круг, бросили всё, включая и деньги, которые Мэтт им оставил – деньги, которые Тинрайт не мог позволить себе потерять. «А теперь пропаду, считай, ни за грош – за кошель всего-то с парой морских звёзд! Ну почему я не родился богачом?..»

Сумеречные воины продолжали сыпаться с громадных чёрных стволов, будто жуки из подгнившего бревна. Мгновение казалось, что всё прибывающие квары задавят две жалких сотни защитников Южного Предела числом, но в чём бы ни обвиняли Хендона Толли, а трусом он не был: вместе с несколькими своими людьми он сдерживал нападавших, пока лорд-констебль Беркан Худ собрал оставшихся солдат в некое подобие отряда и возглавил организованное отступление через площадь – они шли, подняв щиты, так что стрелы фаэри отскакивали, не причиняя вреда.

– Отходим! – донёсся приглушённый голос Броуна. – Отходим к Врановым воротам!

Кое-кто из жителей, которых битва застала на Ярмарочной площади, сообразил, к чему идёт дело, и бросился бежать по окаймляющим её галереям, побуждая всех, кто там прятался, припустить за ними: скорее – к мосту на Торговой улице, а затем и во внутреннюю крепость, прежде чем стража захлопнет и запрёт ворота.

«Да возможно ли? – сердце у Тинрайта сделалось тяжёлым, как кусок свинца. – Они сдают весь внешний круг?»

Спустя ещё секунду до него дошло, что если он не поторопится, то его сдадут врагу вместе с этим самым кругом. Колоннада с его стороны площади была забита брошенными телегами и прочим барахлом, позабытым в панике бегства, подхлёстнутой начавшимся боем; у Тинрайта не оставалось иного выхода, кроме как закрыть голову руками и мчаться со всех ног по открытой мостовой, каждый миг ожидая злого укуса смертоносной стрелы.

Несколько их, промахнувшись, щёлкнули по камням совсем рядом, но поэт уже нырнул в толпу у моста под прикрытие повозки, которую какой-то дурак пытался втащить за собой – а солдаты с руганью пихали обратно. Ненадолго защищённый её тряпичной громоздкой тушей, Мэтт Тинрайт вместе с ошалелой толпой стал продавливать себе дорогу на мост на Торговой улице – и на холм, к воротам в замок, – так плотно зажатый телами со всех сторон, что мог почувствовать резкий, отвратительный запах человеческого страха.

Глава 25
В Сон

«Говорят, что фаэри, именуемые Бессонными, выходят в мир только по ночам, и что они крадут сны смертных, поелику собственных не имеют. Говорят также ещё, что Бессонные держат призраки смертных, отошедших без молитвы тригоната, вместо своры псов и выезжают с ними на охоту».

из «Трактата о Волшебном народе Эйона и Ксанда»

Тёмное облако заглотило уже приличный кус неба над рекой, когда Баррик увидел первые мосты через Блёклую – признаки приближения к городу. Сперва он даже не понял, что эти бесформенные груды – мосты, поскольку более всего они напоминали обломки скал, обтёсанные одной лишь природой и шлифованные водой да ветром. Изучив город подольше, принц пришёл к выводу, что Бессонные возвели их такими по некой своей прихоти: и самые упорядоченные строения в городе выглядели будто случайные нагромождения, в каких и одну прямую линию отыщешь едва ли.

На Блёклой движение тоже оживилось, хотя все лодки и корабли, виденные ими, и маленькие, и большие, управляемые серокожими Бессонными или безголовыми блемми – такими же, как тот, который ворочал веслами на их собственном судне, – проскальзывали мимо в гробовой тишине. Однако не вызывало сомнений, что пассажиры других судов замечали Баррика и Пика: даже самые последние оборванцы из рыбаков глядели на Живущих-под-солнцем так, словно в жизни не встречали ничего диковиннее и отвратнее.

– Почему они так на нас смотрят? – шёпотом спросил принц. – Будто они нас ненавидят?

Пик пожал плечами и потянулся за борт – зачерпнуть чашей воды для своего хозяина.

– Ну да, они не любят таких, как мы.

– Но ты же говорил, что много наших тут держат как слуг.

– Это верно. У хозяина таких много. И не все из них виммуаи. Некоторые родились в солнечных землях, как ты и я.

– Тогда почему Бессонные так на нас пялятся?

Пик полез под навес на палубе и потому ответил не сразу:

– Я уверен, они так глазеют на нашу лодку потому, что она принадлежит Кью'арусу. Может, гадают, отчего его не видно – многие в городе знают хозяина.

После того человек в лоскутной одежде занялся своим умирающим господином и больше на вопросы не отвечал.

Вскоре путники достигли первых мгламп – сигнальных огней, установленных наверху круто изогнутого моста, – оказавшихся котлами, источавшими непроглядную тьму – не облаком, как поднимается дым, но тоньше, эфемернее, чернильным пятном, расползающимся по серости дня. Оно накрыло путников, как тень, когда лодка подплыла к мосту, а затем скользнула под него. Сердце Баррика испуганно сжалось.

По мере того как лабиринт улиц города ширился вокруг них, мрак становился всё гуще. Они миновали ещё множество мгламп, укреплённых на пролётах мостов или сочащихся тьмой с подвесов на шероховатых стенах. Мир становился всё темнее и темнее, словно ночь наконец пала на томящиеся в сумерках земли – ночь особого сорта, растекающаяся лужами от фонарей тьмы вместо того, чтобы равномерно ложиться всюду: ещё долго тусклый свет плыл у них над головами, серое небо, казавшееся ясным, как полуденное, проглядывало временами меж кляксами мглистого мрака. Вскоре, однако, эти разрывы исчезли, а вместе с ними исчезло и сияние сумерек, укрытое теперь занавесью чернильной ночи.

С полной тьмой появились и сами Бессонные, повыползали наружу, как термиты из расколотого бревна, хотя сначала Баррику не удавалось рассмотреть ничего, кроме неясных теней, движущихся по улицам Сна по обоим берегам реки, переходящих мосты над их головами – серых расплывчатых фигур-призраков. Когда глаза принца попривыкли к темноте, он смог разглядеть их получше. Кожа у всех была, похоже, одного цвета, но сами Бессонные различались между собой не меньше тех кваров, которых Баррик видел на Колкановом поле: одни легко могли бы сойти за людей, но другие были так нелепо скроены, что принц возблагодарил богов за то, что Бессонные одеты в длинные хламиды. Ещё у него никак не получалось отделаться от ощущения, что жители города – все до единого – наблюдают за ним.

Река Блёклая раздалась в стороны и потекла по широкому, закованному в каменные берега каналу, вдоль которого теснились доки для судов и дома, подчас такие высокие, что Баррик не видел крыш в наведённом фонарями тьмы мраке. Чем дальше в город скользили они в ладье, которую неутомимый блемми всё подгонял вперёд, тем сильнее Баррику казалось, будто он проглочен неведомым существом.

Постепенно река стала расходиться каналами поменьше. Блемми направил лодку в первый из них, потом в другой, как будто точно знал, куда плыть. Чем уже становились протоки, тем меньше встречалось им прохожих, пока единственным подвижным объектом в этой части унылого каменного города не осталась для Баррика только собственная их лодка.

Они доплыли до места, где стояли молчаливые мраморные дома, почти растворявшиеся в темноте. Раскидистые ивы выстроились вдоль берега канала, ветви их легко колыхались под ветерком, но в остальном место выглядело безжизненным, как мавзолей. Блемми придержал лодку, а затем провёл в затейливо украшенный док, на несколько ярдов выступающий в воду. Пока Баррик сидел на корточках на корме, озадаченный таким внезапным окончанием их путешествия, толпа фигур-теней выплыла из тьмы и приблизилась к ним, ступая не шумнее кошек – около дюжины мужчин и женщин Бессонных, одетых в чёрное. Затем последняя фигура, женщина в длинной мантии, спустилась в док, и остальные расступились перед ней. У края пирса она остановилась – руки её были вытянуты вперёд, как будто она бродила во сне. Пик откинул полог навеса. Женщина перевела взгляд на Кью’аруса, лежащего на дне лодки. Сначала Баррик подумал, что Бессонная носит какой-то клобук, но позже понял, что её безволосая голова покрыта твёрдой пластиной, как у жука. Черты её были тонки и подвижны – лицо очень походило на человеческое, разве что мертвенно бледное, – но виднеющиеся из-под одежды участки тела почти везде покрывал костяной панцирь… Из-за её странных глаз принц не мог быть уверен в том до конца, но ему показалось, что женщина плачет.

Когда она заговорила, голос её оказался мягок, хотя сам язык был груб. О смысле Баррику приходилось судить лишь по звучанию, и эти отрывистые слова равно могли быть и благословением, и проклятием.

Пик взглянул на неё с каким-то странным удовлетворением.

– Я привёз его домой, госпожа.

Мгновение женщина молча стояла, затем развернулась и пошла обратно вглубь дока; тонкое чёрное одеяние обвивало её лодыжки, как язычки тумана. Несколько её сопровождающих с помощью Пика подняли Кью’аруса из лодки и понесли вслед за Бессонной, вверх по ступеням, к тому, что, как Баррик теперь видел, было огромным тёмным особняком.

– Быстрее заходи внутрь, – шепнул Пик. – Скоро наступит Затишь, и в город выйдут криксы.

Дав это невнятное предостережение, парень поспешил за телом своего господина. Другой слуга, с кожей, так изрезанной морщинами, что она походила на ячеистую стенку осиного гнезда, обвязал блемми бечевой поперёк талии и повёл его между ив, за угол приземистого каменного дома. Баррик посмотрел туда, где лежал Кью’арус, и впервые заметил, что Бессонный покоился на сложенном сером шерстяном плаще – без сомнений, это Пик подложил его под спину хозяину, чтобы тому было удобнее на жёстких досках. Принц поднял накидку, и что-то выпало из неё, громко лязгнув о палубу. Баррик со страхом огляделся, но в доке он остался один. Выпавший предмет оказался коротким мечом в простых, без украшений, чёрных ножнах. Вынув клинок, принц с удовлетворением отметил, что края его остры как бритва – такого оружия он не держал в руках с той самой битвы, когда они с Тайном Олдриджем сражались против фаэри. Он завернул меч обратно в плащ и огляделся в поисках подходящего места для тайника. Вдруг что-то зашуршало позади него, заставив подпрыгнуть – от испуга Баррик чуть не уронил вещи в воду.

– Нейдёшь туда, мы чаем, – хрипло прокаркал Скарн, складывая крылья. – Не в дом Ночного человека.

– А что же мне ещё, по-твоему, делать? По крайней мере, может, там я узнаю что-нибудь о том, где найти Зал Горбуна. А может, мне даже перепадёт какая-то еда – не столь многоногая.

– Ну, как хочете, – ворон вспрыгнул на борт легонько покачивающейся лодки и повернулся к Баррику спиной. – А мы останемся тут, снаружи, вот так, да. Эт не для нас, такое гадкое путаное место.

Как и многое прочее из того, что Баррик видел в Сне, дом Кью’аруса оказался возведён весьма замысловато, а по сложности устройства внутри схож с витой раковиной: череда залов почти без окон, каменные стены – то грубые, то гладкие, – и бесконечная сырость. К серым стенам лип мох, а по углам кое-где капала на пол вода, утекавшая по неглубоким желобам – но мох рос и на белых мраморных статуях необычайно тонкой работы, а вода журчала по залам в шаге от роскошных ковров с запутанными, но прекрасными узорами, всегда только чёрно-белыми. Всё это Баррик смог разглядеть единственно благодаря маленьким жемчужно опалесцирующим зелёным полусферам, сидящим низко в стенах комнат и у пола вдоль некоторых коридоров; поначалу он принял их за какие-то светящиеся камни, но вскоре понял, что на самом деле это грибы.

Слуг, нёсших тело Кью’аруса, принц нагнал у главного коридора. Дом вызывал неприязнь, его почти абсолютная тишина тревожила, а темнота давила на сердце. Если бы не перемены, произошедшие в юноше благодаря странным действиям Спящих, он бы давно потерял голову от дурных предчувствий – дом ему не нравился, и ничто не могло заставить его изменить это мнение: проведя внутри лишь несколько мгновений, Баррик уже отчаянно стремился вырваться наружу. Но он по-прежнему почти ничего не знал ни о городе вне стен этого жилища, ни куда ему надлежит идти. Как там ему говорили Спящие?

«Только одним путём можешь ты добраться до Дома нашего Народа и слепого короля, прежде чем станет слишком поздно. Ты должен отыскать дороги Горбуна, чтобы сложить тропу, словно ленту, и перешагнуть стены между мирами. В Сне ты должен найти зал, названный в его честь».

Пик не слышал о таком месте, как Зал Горбуна, но возможно, кто-то из других слуг что-нибудь о нём знал. Ну, во всяком случае принц на это надеялся – Баррик не мог представить себе, как нарушает траур внешне бесстрастной хозяйки особняка, чтобы спросить дорогу. Прошлый он уже впал бы в отчаянье, но сейчас в своей увечной руке юноша черпал новую силу – в том, как движения больше не отзывались болью.

«Возможно всё, что угодно, – вот как он думал. – Я теперь история, как Англин Островитянин, и никто не сможет сказать, каким будет окончание – даже эти неспящие чудовища…»

– Идём со мной! – Пик свернул в сторону от процессии и потянул Баррика за предплечье. – В помещения для слуг. Там ты будешь не так заметен.

– Не так заметен? Я думал, они тут привыкли к Живущим-под-солнцем.

Пик поспешил вниз по спиральному коридору, постоянно поторапливая Баррика.

– Здесь всё… странно. Иначе, чем я ожидал.

– Хозяин дома мёртв. Что ты думал здесь увидеть, праздник?

Вдвоём они спускались виток за витком и по пути миновали сад, заросший бледными папоротниками – их тут была целая поляна, и вид они имели такой, будто росли на дне ручья. Возможно, дело было в свечении, испускаемом грибами, но всё в доме выглядело совершенно лишённым красок.

– Сюда, – позвал Пик, открывая тяжёлую деревянную дверь и поскорее проталкивая Баррика в огромную комнату с низким потолком. Там явственно воняло какой-то кислятиной, но впервые за всё время, что он пробыл в Сне, принц попал в более-менее нормально освещённое место – привычными красными и жёлтыми отблесками большого костра, горевшего посредине широкой каменной плиты, окружённой чем-то вроде пустой канавы. Отгороженные этой ямой, на плите восседали на кучках булыжников и возлежали на деревянных колодах около дюжины – а то и больше – чёрных ящериц, каждая размером с гончую.

– Клянусь Тремя братьями, мне показалось, ты сказал «помещения для слуг»!

Пик снова потянул его за рукав.

– Мы делим с ними костёр. Бессонные не особенно нуждаются в тепле и свете. Видишь?

У дальней стены широкой комнаты в тени кто-то сидел – кажется, люди, прижавшиеся друг к другу, около десятка. Как и Барриков проводник, все они носили одежду, пошитую из тряпья и разнообразных лоскутов, и юноша наконец понял, что Пик одевался так не по собственному желанию: слугам-людям, очевидно, бросали разную ветошь из домашнего обихода, из которой они и мастерили себе, что сумеют. Несмотря на вонючую духоту, царившую в этом помещении, принца пробрал холодок.

– По-моему, ты говорил, что Кью’арус дорожит своими слугами из солнечных земель?

– Так и есть! Никакой другой Бессонный не стал бы и держать их.

Баррик резко обернулся к оборванцу.

– Ты сказал, что в этих местах привыкли к таким, как мы.

Пик, похоже, испугался:

– Да, в доме Кью’аруса.

– Ты наврал мне.

– Я… я не сказал тебе всей правды. Я боялся возвращаться в одиночку, – он понизил голос. – Пожалуйста, не сердись на меня, друг.

Баррик только вытаращился на него в изумлении. Ему захотелось ударить эту жалкую тварь, но он напомнил себе, что всё могло сложиться куда как хуже: по крайней мере, ему удалось попасть в, быть может, единственный во всём Сне дом, за вторжение в который его не убили на месте.

Одна из фигур у стены пошевелилась.

– Кто это там с тобой, Бек?

Баррик вскинул бровь.

– Бек? То есть, ты мне даже имени своего настоящего не назвал?

– Хозяин произносит это как «Пик» – и так он зовёт меня. Я не солгал.

– Кого это ты привёл? – снова спросил мужчина из угла. – Подойди туда, откуда мы сможем тебя разглядеть.

Человек, которого, как оказалось, зовут «Бек», подошёл к остальным. Глядя, как они шепчутся между собой, Баррик покачал головой и тоже приблизился. Люди сидели на соломе, которую они просто сгребли в кучу, устроив что-то наподобие гнезда. Все они, кроме того, что заговорил с Беком, будто бы пребывали в полусне: пустые глаза, пустые лица; некоторые без следа любопытства проследили, как Баррик идёт к ним, прочие же и вовсе не подняли глаз.

– А, смотрю, воды теперь оскудели, – проговорил бородач, сидевший рядом с тем местом, где стоял Бек. Он оглядел Баррика сверху донизу из-под кустистых спутанных бровей. – И птицы летают дальше.

– И что это должно означать? – требовательно вопросил Баррик, усаживаясь на солому.

Бородёнка у незнакомца была длинная, жидкая и седая, а морщины – так глубоки, будто кто-то вырезал их ножом в мягкой древесине.

– Что боги всё видят, – старик коротко кивнул. – А что они видят, то и будет.

– Финлай когда-то был священником, – пояснил Бек. – Он много чего знает.

– Я слишком много знаю, – вставил Финлай. – Потому-то боги и всадили мне в мозг стрелу, чтобы сжечь мои мысли. Поелику видел я их делишки насквозь и рассказывал людям о том. Я предупреждал их. Но они смеялись и швыряли в меня камни и кости. Камни и кости!

Баррик покачал головой. Неудивительно, что Бек соврал, чтобы притащить его сюда – должно быть, компания этого чокнутого старикашки успела ему порядком надоесть. Принц поглядел на других слуг – или рабов, если называть вещи своими именами, – и признаков особенного разума в их глазах не обнаружил. Если их разводили – как рассказал Бек, – подобно скоту, то заводчик вполне справлялся со своим делом. Они выглядели такими же мирными и тупыми, как дойные коровы в любом хлеву.

– Где Марвин? – поинтересовался Бек.

Финлай мотнул головой.

– Таскает горшки и кувшины из погреба. Госпожа весь день стенала, но слышал это один только я. А теперь они готовят трапезу. Чтобы слезами и дымом проводить душу хозяина на другую сторону, – он обернулся и вперился в Баррика странно яркими глазами. – Ты сонным бродил по Межмирью. Он бессонным отправится за край мира.

Баррик откинулся к стене и сомкнул веки. Всё, чего он хотел – отдохнуть, возможно, поспать пару часов, а потом оставить это логово безумцев позади. Никто ему здесь не поможет – уж точно не Бек или этот помешанный старикан, назвавшийся Финлаем.

Он едва выпутался из мрака сна, почувствовав чьё-то прикосновение на лице, – а его рука, его увечная рука, уже рванулась и схватила. Кто-то – «Бек, – понял он, – Я схватил Бека», – заскулил от боли.

– От… отпусти меня.

– Зачем ты меня трогал?

– Я… я знаю тебя.

Баррик открыл глаза пошире. Бек съёжился на соломе. Старый Финлай спал.

– Что ты хочешь сказать? Конечно, ты знаешь меня – я же приплыл сюда вместе с тобой.

– Я знал тебя… раньше. Как тебя зовут?

Принц подозрительно прищурился.

– С чего это я должен тебе говорить?

– Я знаю тебя! Я видел тебя прежде. Мы… мне кажется, мы встречались. В… когда-то раньше.

Баррик осознал, что всё ещё сжимает пальцы Бека в своих, и довольно крепко – парень сморщился от боли, – и отпустил его.

– Когда-то раньше? Ты имеешь в виду – до того, как ты попал сюда?

Вообще, это было вполне возможно. Не то чтобы в мире по ту сторону Границы Тени его совсем уж никто не знал. И что за беда, если сейчас он ему откроется?

– Меня зовут Баррик. Баррик Эддон. Ну как, ты всё ещё думаешь, что знаешь меня?

Парень посмотрел на него с глубочайшей признательностью – не меньше.

– Боги небесные, да! Я вспомнил! Ты же… вы – принц! Клянусь Тремя братьями, вы – принц!

– Не так громко! Да, я принц.

Но что странно: принцем он себя, в общем-то, не чувствовал. В прошлом, несмотря на все свои горести, Баррик никогда не усомнился бы в том, что он – сын короля. Сейчас же ему казалось, что это была чья-то чужая жизнь, историю о которой он слышал, но которой сам не проживал.

– Вы и ваша сестра… – Бек от избытка чувств хлопнул в ладоши. – Вы беседовали со мной. Задавали вопросы. После того как я в первый раз… – он сник, – после того как я в первый раз увидел Сумеречный народ.

– Ну, раз ты так говоришь… – Баррик совершенно не помнил этого человека.

– Вы совсем меня не узнаёте? Меня зовут… – он запнулся и скосил взгляд в сторону. Очевидно, ему давно не случалось называть своё имя. – Меня зовут Раймон Бек.

Имя не показалось юноше хоть сколько-нибудь знакомым, но Баррик счёл, что это и к лучшему: ему не хотелось больше возвращаться к прошлому. Его ум хранил достаточно многое из того, что Бек называл «раньше» – имена, лица – но воспоминания казались далёкими и странно тусклыми, почти не вызывающими эмоций, как утихшая боль в старой ране. Даже мысли о сестре, которые, казалось бы, должны были значить для него больше, чем всё прочее, вдруг стали напоминать еду, потерявшую всякий вкус от чересчур долгого хранения. И Баррика сложившееся положение вещей полностью устраивало.

– Что это за твари? – спросил он неожиданно, указав на чёрных ящериц, собравшихся вокруг пламени в центре своей ямы, как рабы Керниоса в его подземных владениях. – Зачем они здесь?

– Это саламандры – огненные ящерицы. Питомцы хозяина. Он любит… любил их кормить.

«И держу пари, кормил их лучше, чем тебя», – подумал юноша, но вслух этого не сказал.

Раймону Беку очень хотелось расспросить принца о том, как же он оказался за Границей Тени, но Баррик не желал болтать, и наконец парень отстал; вскоре единственными звуками, нарушавшими тишину, остались потрескивание огня да тонкое посапывание старика Финлая.

Ему снился сон – юноша точно знал, что это сон, хотя и не помнил, как заснул, – и во сне глаза ящерицы светились столь же ярко, как и языки огня. Закованная в чёрную броню тварь сидела не у костра, но прямо посреди него, устроившись в трещине обугленного полена, тёмного пятна в глубине сияющего пламени.

– Кто ты, что приходит сюда без Изразца или же Омута? – вопросила она мелодичным голосом.

– Я принц, сын короля, – ответствовал он.

– Нет, ты муравей, сын муравья, – лениво растягивая слова, поправила саламандра. – Насекомое, наделённое капелькой могущества, что течёт в твоих венах, и тем не менее всего лишь насекомое. Носишься туда-сюда, суетишься, а жизнь твоя коротка. Хотя, возможно, ты станешь свидетелем моего возвращения. Это будет мой триумф, и величие этого момента, быть может, придаст толику смысла твоему жалкому существованию.

Ему захотелось осыпать проклятьями это жестокое, надменное существо, но пристальный взгляд ящерицы словно сковал его, сделав беспомощным, будто он и в самом деле был просто мелкой козявкой, как она и сказала.

Принц похолодел.

– Что ты такое?

– Я есть и всегда был. Имена ничего не значат для таких, как я. Мы знаем, кто мы. Это только ваш род, чьи чувства притуплены, а жизнь быстротечна, по своей воле живёт под гнётом имён. Но, что бы ни думали о том ваши мудрецы, нельзя обрести власть над чем-либо, просто дав этому имя.

– Если мы столь ничтожны, зачем тогда ты говоришь со мной?

– Потому что ты занятная игрушка, и хотя ждать мне осталось уже недолго, я принуждён был бездействовать слишком много времени – куда больше, чем мне хотелось бы. Меня одолевает скука, и развлечением может послужить даже ползающий муравей.

Ящерица слегка повиливала хвостом, высекая снопы искр. Треск огня становился всё громче – Баррик едва расслышал последние слова саламандры.