Текст книги "Восхождение тени"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц)

– Сомневаюсь.

Автарк безмятежно, довольно хмыкнул.

– Вы знаете историю Меларха, короля-героя древнего Джурра? Уверен, вы её слышали. Его жена была проклята злыми богинями Судьбы, и потому не могла подарить ему сына. Однажды он спас сокола от огромной змеи, и в благодарность сокол отнёс его на Небеса, где Меларх похитил Семя Рождения у самих богов.

Олин поднял голову и выражение лица его было столь странно, что Вэш не смог понять, о чём король думает.

– Я слышал нечто подобное, но только о великом герое Гилиометесе.

– А, вот вы приводите наглядный пример моей точки зрения. Ныне большинство из тех, кто слышит эту историю, верят, что это правдивый рассказ. «Вот что Меларх – или Гилиометес, если они слышали историю в таком переложении – вот что сделал этот великий герой», – на миг рука короля-бога поднялась опять, и напальчники засверкали огнём в лучах заходящего солнца. – Но так, конечно, мыслят простаки из простаков. Более умные люди – клерики и другие мудрецы, вожди простого народа, рассудят так: «Конечно, Меларх, может, и не летал на соколе к Небесам и не похищал Семени Рождения, но притча учит нас тому, что секреты богов могут быть раскрыты храбрецами, что смертные могут изменять свои судьбы». А умы безумнейшие, самые одинокие философы, живущие вдалеке от чужих неодобрений, могут даже подумать: «Поскольку не существует сокола, способного поднять в небо взрослого мужчину, возможно, сказание о Мелархе, поднявшемся к небесам, есть ложь. И если это сказание ложно, то, наверное, и все остальные. А раз сказания есть неправда, то и все истории, о которых они повествуют, также неправда. Возможно, что и самих богов не существует в природе!» Но от такой ереси даже мудрейшие отрекаются в ужасе, ибо они знают, что подобные мысли могут низвергнуть сами небеса и оставить смертных одних в пустоте.

Тон автарка изменился, становясь мягче, проникновеннее, и Вэш, проклиная свои старые уши, вынужденно приник к настилу так близко, что спина его, итак уже затёкшая, начала немилосердно ныть. Кроме того, он боялся, что доски скрипнут под его немалым весом, выдав присутствие шпиона.

– Но вот что скажу я им всем: и глупым, и пытливым, и храбрым, – продолжал автарк, – все они правы! И в то же время все они ошибаются. Только я понимаю, где правда. Только я из всех живущих могу заставить богов склониться пред моей волей.

У Вэша перехватило дух. Такого разгула безумия ему прежде видывать не приходилось – а ведь он был свидетелем множества дичайших и самых жестоких выходок автарка.

– Я не… я не понимаю вас, – голос Олина теперь звучал слабо и болезненно.

– О, думаю, понимаете. Ну, или, по крайней мере, уловили ход моих мыслей – потому что и сами задумывались о подобном. Признайте, Олин, вы удивились, услышав подобные рассуждения – замыслы более грандиозные, но всё же не столь далёкие от ваших собственных догадок – исходящими от кого-то, кого вы представляете совершенно от себя отличным. И вы правы – я отличаюсь от вас. Потому что пока вы открывали для себя эти секреты и думали эти думы, погрузившись во тьму отчаяния и пытаясь дознаться, за что же вы и ваш род несёте столь тяжкое проклятие, я выступил вперёд и сказал так: «Вот тайны, которых искал я, и буду я не наковальней, но молотом. Я буду тем, кто придаёт форму», – автарк снова ликующе рассмеялся. – Видишь ли, я знаю, что скрыто под твоим замком, Олин из Южного Предела. Я знаю, что за проклятие терзало членов твоей семьи поколениями, и мне известно, что стало тому причиной. Но в отличие от тебя, Олин, я силой своей воли придам этой мощи форму. В отличие от тебя я не позволю Небесам управлять мною с помощью старых сказок и ребяческих угроз! Могущество богов будет принадлежать мне – и тогда я сам покараю Небеса за то, что они пытались отвергнуть меня!

После того, как автарк вернулся в свою каюту, король Олин остался стоять у леера, молча глядя на воду. Пиннимон Вэш, чьи колени теперь тоже дрожали, не осмелился сдвинуться с места из опасений, что северный король заметит его. В конце концов Олин отвернулся и позволил охране увести себя обратно в его маленькую каюту. На мгновение министр ясно увидел его лицо: кожа настолько дряблая и такая призрачно-бледная, словно чужеземный король уже был мёртв. В самом деле, Олин выглядел так, будто увидел не только собственную смерть, но и гибель всего, что было им любимо.

И Пиннимон Вэш, который никогда не испытывал ни к кому ни капли жалости, подумал о бескровном лице Олина – и поймал себя на мысли, что в душе желает, чтобы боги смилостивились и этой ночью послали северному монарху лёгкую смерть во сне.

Глава 5
Капелька покоя

«В годы Великого Мора большая часть фаэри была изгнана с земель людей, обвинённая в зарождении и распространении той ужасной чумы. Но Фаяллос и другие утверждают, что селения фаэри, такие как пещерный город близ Фалопетриса в Улосе, были найдены пустыми – за исключением тел мёртвых кваров, погубленных оспой прежде, чем кто-либо из людей приблизился к ним».

из «Трактата о волшебном народе Эйона и Ксанда»

– Нет! – барменша швырнула монету на мокрый засаленный прилавок и удалилась.

Мэтт Тинрайт хотел, чтобы женщина взяла её, но не мог не признать некоторой двойственности своих чувств. Это были его последние деньги, единственный серебряный осётр, и то взятый взаймы (вместе с тремя другими, которые он уже истратил за прошедшие две недели) у старого Пазла – ценою героического умасливания: подвига лести, искусного превозношения и откровенного нытья, коий будут воспевать в веках все профессиональные попрошайки. Не то чтобы Тинрайт уж очень преувеличивал, описывая Пазлу причины, должные заставить того вынуть монеты из вонючего мешочка, который шут хранил в башмаке: поэт действительно нуждался в деньгах, и это был действительно вопрос жизни и смерти.

– Пожалуйста, Бриджид, – взмолился он негромко, когда барменша вновь прошествовала мимо. В это время дня в «Колыбели поэта» людей было немного, а те, кто всё же сидел здесь, без сомнений, ни за что бы не отличили голосов извне от голосов внутри головы, но вопрос был не из тех, что следовало обсуждать во всеуслышание. – Пожалуйста. Мне больше некому помочь.

– А мне плевать, – женщина остановилась перед поэтом, уперев руки в боки и наклонившись вперёд, так что лицо её оказалось всего на расстоянии ладони от его лица. При других обстоятельствах Мэтт непременно бы отвлёкся на грудь, изрядно обнажившуюся в этой позе, но даже самые сильные его инстинкты увяли под гнётом страха перед грандиозной ответственностью. – Мои братья помогли тебе вытащить её из комнат, а я помогла тебе доставить её на новое место – я даже несла эту чванливую корову, когда ты сбежал, обмочив панталоны.

– Абсолютная ложь, – запротестовал он и понизил голос, – мне пришлось уйти и отвлечь тех людей. Это же были священники-клерики из замковой счётной палаты. Они – люди здравомыслящие и сразу бы учуяли неладное.

Тинрайт вспомнил тот жуткий миг, когда услышал их, идущих по проулку, в то время как он и подавальщица перетаскивали оглушённую, босую Элан м'Кори в арендованную и приготовленную им для неё комнату близ Лагуны скиммеров. Это было даже страшнее, чем в тот раз, когда он решил, что Авин Броун намерен его казнить: тогда поэт не понимал, в чём его вина, но сейчас Тинрайт помогал молодой аристократке отравиться – хоть и не позволил ей в самом деле достичь своей цели. А теперь ему приходилось прятать выздоравливающую Элан от Хендона Толли и остальных. За чем его почти поймали с поличным – и по правде говоря, хотя он бы ни за что не признался в этом Бриджид, его одежда почти дошла до описанного состояния.

– Знаешь, Мэтти, это забавно, но мне всё ещё нет до тебя никакого дела, – Бриджид отбросила назад вьющиеся волосы. – Мне больше не интересны твои беды. Я нашла себе нового мужчину – и у него есть деньги. Не те скудные гроши, что у тебя и у того жалкого старого сморчка, у которого ты их клянчишь, а хорошее содержание. У него есть дом в Оскасле, и лавка, и справная одежда, и трость с рукоятью из настоящего китового зуба…

– И жена дома? – добавил Тинрайт не слишком приветливо.

– И что с того? Ворчливая старая корова – он сам мне сказал. Он поселит меня в моём собственном доме, и мне больше не придётся жить в этом проклятом месте и позволять Конари лапать меня за сиськи только чтоб заработать на еду.

– Но Бриджид, я влип по уши!

– И кто тебя в это втравил, Мэтт Тинрайт? Ты сам. И кто теперь должен тебя вытаскивать? Тот же самый человек. Усвой этот урок – и ты на полпути к тому, чтобы стать мужчиной, а не мальчишкой и дураком.

Она повернулась и быстро пошла прочь, но через несколько шагов остановилась и обернулась. Её лицо несколько смягчилось.

– Я не желаю тебе зла, Мэтти. У нас с тобой были свои радости, и парень ты, в общем-то, неплохой. Но нельзя построить дом на воде. Тебе нужно место для опоры.

Потом она ушла. После стольких лет, что Мэтт гонялся за поэтической музой, он впервые не нашёл слов.

– О, это вы, – тёмные глаза девушки, казалось, занимали пол-лица. Элан м'Кори была ужасающе худа – она так толком и не поела ни разу с тех пор, как выпила зелье торговки водорослями много дней назад. – Я думала, это та жестокая краснолицая женщина.

Тинрайт вздохнул:

– Бриджид не жестокая.

– Не защищайте её только потому, что у вас с ней свои отношения. Я не ребёнок – я знаю, как делаются дела в этом мире. И она жестокая. Она пыталась влить суп мне в горло и почти утопила.

– Она пыталась заставить вас поесть. Вы должны есть, Элан, – он присел на край кровати. Дешёвая шаткая мебель заскрипела под весом мужчины. – Пожалуйста, моя леди, вы доведёте себя до дурноты.

– До дурноты? А кто меня до этого довёл, я вас спрашиваю? Кто обманул меня, когда я могла бы покончить со всем этим?

Тинрайт опустил голову. Она вела себя так с тех самых пор, как проснулась: то гневная и спорящая, то печальная и молчащая – но всегда несчастная. Понятное дело, что Бриджид в конце концов отказалась приходить. Он не мог винить себя в нежелании видеть, как женщина, которую он любил, лишит себя жизни, но уж точно хотел, чтобы всё сложилось удачнее.

– Я, – вот и всё, что он ответил. Проще было не спорить. И всё же, её причитания ещё долго звучали у Мэтта в голове после того как он ушёл. Уже много дней ему не удавалось сочинить ни строчки – и это как раз в то время, когда он начал думать, что нашёл свой путь.

– Всё, чего я просила у вас – самую малость! – проявить доброту ко мне, – она закрыла глаза и вновь откинулась на подушки. – Вы говорите, что любите меня, и повторяете это день за днём, но дали ли вы мне то, чего я хотела? Капелька душевного покоя – вот и всё, о чём я просила. Это так просто.

– Не так это просто – убить кого-то, – возразил он, – тем более, если вы печётесь о том человеке как я пекусь о вас, леди Элан.

Она открыла глаза, и на мгновение ему показалось, что сейчас девушка закричит на него, но буря эмоций схлынула, и глаза её наполнились слезами.

– Если бы ваши любовь и участие могли спасти меня, Мэтт Тинрайт, я уже была бы спасена. Но я обречена. Я принадлежу Керниосу и его тёмной стране.

– Да нет же! – он уже взмахнул руками, готовый хлопнуть ими о постель, но передумал. – С вами дурно обращался гнусный негодяй. Если бы убить Хендона Толли было в моих силах, я бы это сделал – но я не боец. Я поэт – хотя временами мне кажется, что поэт я тоже неважный.

Если он и надеялся, что она с ним не согласится, то был разочарован.

– Это так… так тяжко – быть живой, – проговорила девушка тихо. – Кошмар, от которого я не могу очнуться. Я думаю иногда, что все мы – слуги Смерти, и она только временно одалживает нас в услужение другим господам.

Мэтт ненавидел, когда она так говорила.

– Но теперь-то вы в безопасности, Элан. Хендон Толли вас даже не ищет.

На лицо женщины вернулась некоторая твёрдость.

– О, Маттиас Тинрайт, вы глупец! Конечно, он ищет меня. Не потому, что ему меня недостаёт, и даже не потому, что он ненавидит меня – это я могла бы пережить, – но потому, что я принадлежала ему, а он не позволит никому у него украсть.

– Вы не…

Элан остановила его, подняв ладонь.

– Пожалуйста. Не стоит говорить о таких вещах – вы ничего не знаете, – выражение её лица изменилось вновь, став более тревожным. Теперь в ней не осталось жёсткости – девушка выглядела абсолютно беззащитной, как мягкотелое существо, с которого сорвали панцирь.

– У него есть зеркало. Он может… там… там внутри что-то есть. Что-то, что… смеётся… и… и говорит. Ему известны ужасные тайны, – её пронзила дрожь, и прижатые к болезненно слабой груди руки затряслись. – Он заставил меня заглянуть туда…

Тинрайт не мог вымолвить ни слова, даже двинуться не мог – тогда как больше всего на свете ему хотелось сжать девушку в объятиях, защитить от жутких воспоминаний, которые причиняли ей столько страданий, но от полнейшей, беспросветной безнадёжности в её голосе его конечности будто тяжелели и от них отливала кровь.

– Он заставил меня заглянуть, – произнесла Элан уже шёпотом, – он привёл меня в подвал и держал мою голову. И оно… оно говорило со мной. Эта штука со мной говорила. Оно знало, кто я! Оно знало обо мне то, что никто не мог знать – не только Хендон Толли, но даже мои отец и мать! Я пыталась убежать, но не могла. Что бы ни жило там, оно удерживало меня и играло со мной, как… как кошка забавляется с мышью – хватает, потом выпускает из когтей, позволяет отбежать, а потом ловит снова… Я… я… – теперь она плакала навзрыд, но даже не подняла руки, чтобы вытереть слёзы, – я не хочу жить в таком мире, как этот, Мэтт Тинрайт. В мире, в котором такие… мерзкие, такие страшные вещи прячутся в каждом зеркале… в каждом отражении…

Тинрайт наконец нашёл слова.

– Это был трюк… Он сотворил такое, чтобы напугать вас…

Леди Элан покачала головой – слёзы всё ещё текли по её щекам.

– Нет. Он и сам боится его. Думаю, именно поэтому он и притащил меня к нему. Оно как зверь в клетке. Он думал держать это как домашнюю зверушку, но оно требует много. Хендон собирался дать ему кормиться мною. И это ещё одна причина, по которой он не расстанется со мной так легко, Мэтт. Моё назначение было в том, чтобы… занимать внимание чудища.

Прошло немало времени, прежде чем Мэтту удалось успокоить Элан м'Кори настолько, чтобы она смогла выпить холодного бульона и уснуть. Видеть её отдыхающей, позабывшей ненадолго свои горести, было большим облегчением, но сколько он сможет сидеть здесь и охранять её? Как долго ещё сможет он тайком убегать по своим делам, прежде чем кто-то из придворных Хендона Толли заметит его отсутствие? Во внутреннем круге полно доносчиков и подхалимов, и все они грызутся за внимание своего господина – а некоторые даже завидуют бедному Мэтту Тинрайту, которому удача, кажется, улыбалась лишь затем, чтобы в конце со смехом посадить его в навозную кучу.

«Если Бриджид не будет приходить, я должен найти кого-нибудь ещё, чтобы помогать мне ухаживать за Элан, – но кому я могу доверять? И, что не менее важно – кого я смогу себе позволить?» Он взглянул на серебряный осётр, который ему, если только не произойдёт чуда онира Диотродоса с кувшинами пива, предстояло растянуть на две недели. Это казалось невозможным. Любой нищеброд из тех, какие только и согласятся на такую плату, сумеет определить статус Элан и пронюхав, что Тинрайту необходимо скрывать её, тут же запишет его первым в список кандидатур для шантажа. Ему нужен был человек безденежный и не слишком совестливый, но который не отступится мгновенно от слова и не ударит в спину – ну, или хотя бы сделает это не сразу.

На первый взгляд задача казалась неразрешимой. Однако, Тинрайт, увы, знал ответ.

«Во всём Южном Пределе есть только один такой человек, – признался он себе с тяжёлым сердцем. – Моя мать».

Но прежде чем нанять, её требовалось найти.

Несмотря на жизнь среди удобств и великолепия сианского королевского двора, время для Бриони тянулось невыносимо медленно. У принцессы не было причин жаловаться на то, как с ней обходились – ей были отведены покои согласно её положению: череда комнат в длинном восточном крыле Бродхолла, с окнами, выходящими на реку. Ей также были предоставлены в услужение горничные и фрейлины, и сундуки, наполненные драгоценностями и одеждой, – всё, как ей рассказали, было отобрано лично фавориткой короля, леди Ананкой. Бриони выросла на нянюшкиных сказках о завистливых ведьмах и злобных фаэри, и прежде чем надеть ту или иную вещь, тщательно осматривала их на предмет отравленных булавок.

Придворные, завидя её, выказывали своё почтение, однако же на деле принцесса поначалу редко покидала свои комнаты. Её смущал этот странный мир, где всё было не то и не так, и в котором, как Бриони обнаружила, она не была ни настоящей принцессой, ни комедианткой среди комедиантов (хотя временами у неё возникало сильное ощущение, что она опять играет роль): было трудно обмениваться любезностями с изнеженными, разодетыми в пух и прах обитателями блестящего Энандерова двора и не чувствовать, что поступая так, выжидая время, она некоторым образом предаёт свою семью и свой народ. Но при чужом дворе, без верных друзей, она могла только жадно прислушиваться к тем крупицам новостей о доме, которые сюда доходили.

Город, выяснила Бриони, всё ещё находился под осадой, но с тех пор, как в последние месяцы фаэри стали вести себя более мирно, сианцы вспоминали Южный предел всё реже и реже. Толли всё ещё правил, как номинальный регент самого младшего сына короля, Алессандроса. Судьба же Бриони для Южного Предела по-прежнему оставалась загадкой – кое-кто полагал, будто она похищена, и, может быть, даже автарком Ксиса. До недавнего времени самые расхожие слухи в Тессисе были о том, что принцессу убили, а её тело спрятали, но появление Бриони во дворце Бродхолла поумерило пыл сторонников этой версии.

Четыре юные девицы, присланные королевской любовницей Ананкой прислуживать ей (а больше того – шпионить, как была уверена Бриони), казались довольно милыми, но принцессе было трудно и просто разговаривать с ними – не то, что доверять, – даже с самой младшей, малюткой Талией, которой не исполнилось ещё и двенадцати. Она так томилась одиночеством в первые недели после смерти Шасо и своего побега из Лендерз-порта, что только и мечтала, что о разных домашних радостях: чтобы её причесали, чтобы было, с кем поболтать о том и о сём, – но то ли эти девушки были намного глупее её любимых камеристок, Розы и Мойны, то ли Бриони утратила вкус к подобным беседам. Возбуждённое обсуждение честолюбивого придворного или какого-нибудь романа, острые замечания о тех, кто метил слишком высоко, и бесконечные теории вокруг принца Энеаса, его амурных дел и приключений не слишком-то её интересовали. Конечно, при встрече принц произвёл на Бриони впечатление, но всё, чего она хотела – это помощи её подданным и трону семьи; и вот, она никак не могла придумать достойного повода даже подойти к нему, не то что попросить о помощи. Что же до визита к самому королю – ну, Ананка уже ясно дала ей понять, что считает короля Энандера своей собственной, личной территорией.

Покинутая в своих комнатах, словно матрос на необитаемом острове, Бриони вдруг поняла, что страстно желает услышать что-то более осмысленное, чем болтовня сианских придворных, и жаждет лучшей компании, нежели та, какую могут предложить ей сианские леди.

Как-то утром Агнес, одна из фрейлин, прибежала к Бриони: её юное миловидное личико просто светилось от возбуждения:

– Ваше высочество, вы ни за что не догадаетесь, кто здесь!

– Здесь – это где? – уточнила Бриони, садясь прямее. Может, это принц, пришедший навестить её по собственному почину? Если так, то как бы это вывести разговор на Южный предел и его нужды?

– Здесь, во дворце, – пояснила девушка. – Он прискакал только прошедшей ночью – весь разодетый в меха, как глава вуттских купцов!

– Даже не представляю, – значит, это точно не принц, поскольку тот уже находится в резиденции. Должно быть, это какой-то из тех аристократов, известных всему Сиану и бывших постоянными объектами дворцовых сплетен. «Да если бы и сам Перин спустился на землю, помахивая священным молотом, – подумала вдруг Бриони, – всё, что стали бы обсуждать эти люди – его башмаки. Ну и, возможно, соответствуют ли сезону цвета его одежд. Милостивая Зория, и это мы с братом считали, что аристократы Южного предела – пустышки?..»

Агнес чуть ли не подпрыгивала от волнения:

– О, ну вы должны догадаться, ваше высочество! Он же ваш соотечественник!

– Что? – на мгновение её сердце ёкнуло: «Баррик!», затем мысли перескочили к Шасо и даже к Феррасу Вансену – все трое пропали по-разному, но пропали – совершенно точно. Внезапно Бриони охватила такая глубокая грусть, что на мгновение она испугалась, что сейчас расплачется, и минутку посидела, восстанавливая дыхание. – Не томи, говори скорее. Кто это?

– Его зовут Дженкин Кроуэл! – девушка сцепила ладони перед затянутой в корсаж грудью, едва сдерживая эмоции. – Вы знаете его?

В первый миг это имя ничего не сказало Бриони – так давно в последний раз думала она о ком-либо из этих людей и мире, который с ними делила… но затем вспомнила, и грусть сменилась раздражением.

– О, да, знаю. Брат Дарстина Кроуэла, барона Грейлока – хотя, я уверена, нынче он больше, чем барон, раз уж он столько времени числился среди первых лизоблюдов Хендона Толли, – одна мысль о Кроуэлах пробудила в ней желание хорошенько что-нибудь пнуть. – Зачем он приехал?

– Он – новый посланник в Бродхолле от имени вашего брата Алессандроса.

Бриони фыркнула:

– Алессандросу меньше полугода. Полагаю, ты имеешь в виду: «посланник от запятнавшего себя кровью узурпатора Хендона Толли»?

Глаза молодой леди расширились.

– Конечно, ваше высочество, как скажете.

Бриони изо всех сил постаралась держать чувства в узде. Эта девушка не виновата в предательстве Толли, даже если она – одна из шпионок Ананки.

– Спасибо, что рассказала мне, Агнес.

– Но как вы поступите, ваше высочество? Он испросил позволения увидеться с вами.

– Что, правда? Клянусь всеми богами, у этих людей наглость – второе счастье… – принцесса оборвала себя. Использовать речь, уместную среди бродячих актёров, означало только добавить масла в огонь тех слухов, что ходят о ней в Сиане. Если до того ей скрутило живот от досады, то теперь всё внутри засвербело от ужаса – но в то же время девушку окатило мощной волной жгучей ярости. – Ну что ж, прекрасно. Конечно, я с ним увижусь. Если он человек Толли, нам найдётся, о чём поговорить, мне и ему. Но сначала мне требуется сделать кое-какие приготовления.

В конечном счёте, она выучила всё, что следовало знать о надёжности хозяина этого Кроуэла. Если она будет говорить с ним, то пусть солдаты короля Энандера стоят внутри и снаружи комнаты.

Тот, кто не знал их обоих, подумал бы, что это Дженкин Кроуэл оказывает любезность, а Бриони – с благодарностью её принимает. Он привёл с собой двух собственных стражей и тщедушного кислолицего клерика, одетого в чёрное, как будто здесь должны были состояться переговоры.

Сам Кроуэл был крупен, но не толст, с румяным лицом, выступающим носом и ямочкой на подбородке. Одет он был в то, что сам, очевидно, полагал писком сианской моды: когда мужчина старательно раскланялся, его узкие панталоны и обильно отделанные рюшами, чрезмерно объёмные рукава зашуршали и заскрипели.

– Ваше высочество, какой приятный и неожиданнейший сюрприз! Я едва смог поверить, когда мне сказали. Ваши люди будут счастливы узнать, что вы живы и в добром здравии. Как вы попали сюда? Я немедля пошлю домой весть о вашем спасении, что наполнит радостью сердца горюющих подданных!

Бриони взглянула на своих фрейлин. Те прилежно уткнулись в шитьё. В сравнении с этим идиотом капризно инфантильные и утончённо жестокие обитатели сианского королевского двора вдруг показались ей меньшим из зол. И тем не менее: если Кроуэл затеял с ней игру, что ж, у неё, Бриони, тоже есть любимые забавы.

– Ах, да, – согласилась она, – я так скучаю по дому, лорд Кроуэл. Расскажите же, как поживает мой юный брат Алессандрос? И моя мачеха, Анисса? И, конечно же, мой дорогой кузен Хендон, который так хорошо о них всех заботится?

Мужчина помедлил.

– Разве наместник… Хендон Толли действительно ваш кузен? Я… о, я не думал, что между вами такие тесные семейные связи.

Бриони легко отмахнулась.

– О, но Толли всегда были мне ближе, чем семья. Вот почему я зову Хендона «кузеном». Знаете, в ночь, когда я покинула Южный Предел, у нас состоялся очень откровенный разговор. Хендон поведал мне обо всех своих планах относительно меня, моей семьи и трона. Я была тронута тем, что он так много думал о нас и потратил на нас столько сил – о, да, тронута. В самом деле, меня так страшно – просто не могу выразить, как сильно – огорчает тот факт, что я всё ещё не отплатила ему сторицей. Но я тщательно прослежу за тем, чтобы и лорд Толли, и его сподвижники получили по заслугам, можете быть уверены! Да, я много размышляла над этим, и, полагаю, придумала несколько воздаяний столь необычных, что даже Хендон не сможет угадать, что это будет.

Кроуэл таращился на неё, открыв рот.

– А, – вымолвил он наконец, – а, да, конечно, ваше высочество.

– Так что когда будете писать дражайшему Хендону, не забудьте упомянуть об этом. Как вы вскоре обнаружите, у меня много друзей здесь, в Сиане, много влиятельных друзей, и все они согласны, что столь благородное, верное управление должно быть вознаграждено как полагается.

Среди сотен мужчин и женщин, живущих при дворе короля Энандера, лишь очень немногие отвлекались от своих дел, чтобы поговорить с Бриони, или искали чего-то большего, нежели поверхностное знакомство. Одной из таких была Ивгения и'Дорсос, юная дочь виконта Териона – небольшого, но значимого владения в центральной части Сиана, к югу от столицы. То, что девушка сама искала внимания принцессы, для Бриони означало, что ей нельзя доверять – слишком велика была вероятность, что она действовала по приказу любовницы короля, – но принцесса обнаружила, что общество Ивгении ей всё же приятно.

Познакомились они на одном из тех неуютных пиров в главном зале, где были расставлены дюжины столов, между которых сновали сотни слуг, а от гула голосов дрожали стены. Ивгению усадили напротив Бриони, сидевшей, в свою очередь, рядом с пожилым дворянином, который пил слишком много вина и всё пытался заглянуть девушке в корсаж. В разгар ужина он хлопнулся со стула на пол, и слугам пришлось поднимать его. Когда барон поплёлся спать, темноволосая девушка перегнулась к Бриони через стол и с совершенно серьёзной миной заявила: «Нам, провинциалам, следует ещё столько перенять у сих просвещённых тессианцев». Бриони так хохотала, что едва не подавилась кусочком хлеба – и так в тот вечер началась их дружба.

Ивгения была послана ко двору, чтобы получить образование, и чему она действительно научилась – так это обращать внимание на всё, что происходит вокруг: она становилась первоисточником слухов и забавных наблюдений, лишённая чувства такта почти так же, как Баррик. Ивгения сама была одиночкой – не из-за происхождения (с которым-то уж всё было в порядке), но из-за её ума – добродетели, не слишком ценимой сианцами в девушках – во всяком случае, в тех из них, которые были достаточно молоды и прелестны, чтобы в нём не нуждаться. Разум, как говорилось в народе, есть оружие честолюбивых мужчин и уродливых женщин.

Сиан в некотором смысле был местом более свободных нравов – женщины больше обнажали тело, а мужчины – ноги, чем это было принято при дворе в Южном Пределе, но в других вопросах придерживался взглядов более консервативных, что, возможно, объяснялось сильной местной позицией религии Тригоната. Сам знаменитый храм тригонарха возвышался на каменистом холме в сердце Тессиса, и башни его возносились даже выше шпилей дворца Бродхолл, и влияние церкви ощущалось повсюду. Все без исключения носили трискелион, и чуть ли не каждый день был отмечен каким-то религиозным праздником. И как по левую руку от короля Энандера всегда находилась леди Ананка, так по правую его всегда сопровождал самый влиятельный священник тригонарха, иерарх Фимон, о котором шла молва, что быстрее его слов до ушей тригонарха долетают лишь слова самих троих братьев-богов.

– Если ты, ваше высочество, хочешь чего-то здесь добиться, – сказала однажды Ивгения, когда они сидели с Бриони в её покоях, – тебе непременно нужно склонить на свою сторону иерарха. Говорят, что тригонарх обычно делает всё, о чём тот попросит. Может быть, он поможет тебе вернуть королевство!

Ивгения, как и все в Бродхолле, хоть немного, да знала о положении дел Бриони: не каждый день встретишь принцессу, бежавшую из собственной страны, – даже в таком большом и значимом городе, как Тессис.

Бриони пробрал холодок – ею что, пытаются управлять? Не побежит ли сразу Ивгения докладывать её ответ Ананке?

– Я уверена, что у иерарха Фимона полно своих забот, – осторожно ответила она. – Я же подожду решения короля Энандера о том, что он собирается сделать для Южного предела. Я уверена, он поступит мудро.

Ивгения пожала плечами.

– Возможно и так, ваше высочество, тем более раз уж ты не из тех, кто может заинтересовать иерарха. Говорят, что Фимона привлекают лишь три типа людей: юные мальчики с мелодичными голосами, престарелые дамы с объёмными тугими кошельками – и тригонархи.

– Но Ивви, тригонарх может быть только один, – смеясь, возразила Бриони.

– О, да, что сильно сокращает третью категорию, – согласилась Ивгения, – и ты не мальчик, хотя, как я слышала, и пыталась выдать себя за такового. Так что лучше бы тебе наскрести побольше монет, бабуля.

– Ах, ты! – Бриони запустила в компаньонку подушкой. Если девушка и была предательницей, то чертовски ловкой – но иметь пусть даже фальшивого, но такого интересного друга, как Ивгения, было лучше, чем жить в изоляции. И всё же, с каждой новой ночью, что Бриони Эддон проводила в роскошной спальне в Тессисе вдали от украденной родины, заснуть ей оказывалось всё труднее.

– Сегодня я опять слышала, что несколько человек упомянули в разговоре калликанов, – вспомнила она. – Кто такие калликаны?

Несколько фрейлин тихо испуганно заохали, но не Ивгения.

– Хочешь их увидеть? Уверена, ты найдёшь их весьма занятными.

Они покидали Цветочный луг, самый большой рынок Тессиса, и Бриони была переполнена впечатлениями. Раскинувшийся широко базар поразил её: казалось, что здесь сегодня толкалось между прилавками и ковриками торговцев больше народа, чем можно было насчитать жителей во всех Королевствах Пределов, а сказочное разнообразие товаров, выставленных на продажу, заставляло Бриони почувствовать себя не только бедной, но и невежественной: она никогда прежде и не слыхивала о половине из них, как и о половине мест, откуда их привезли.