Текст книги "Игра теней"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 59 страниц)

Глава 35
Церемония Благословления

Из всех мятежных богов, выживших в битве с Тригоном, немногие сохранили свободу. Одним из них был Купилас, сын Змеоса. Умелец убедил сородичей в том, что впредь будет хранить им верность, и пообещал создать множество прекрасных вещей, кои принесут немалую пользу трем божественным братьям и их небесному городу. Свои обещания он выполнил. Купилас обучил смертных целительству и другим искусствам, в том числе виноделию. С тех пор они могли приносить в жертву богам не только мясо и кровь, но и вино.

«Начало начал» из Книги Тригона

Сестра Утта внимательно разглядывала свое отражение. Видеть себя в зеркале ей доводилось до крайности редко, ибо жрицы Зории не пользовались предметами роскоши и не имели ни желания, ни возможности изучать собственную наружность.

– Ужас, – буркнула себе под нос сестра Утта. – Я похожа на одного из тех лицедеев, что дают представления на улицах в дни праздников.

– Вовсе нет, – возразила Мероланна.

Жрица не могла разглядеть ее из-за целого облака пудры. Юная горничная Эйлис явно переусердствовала в своем желании сделать лицо Утты как можно белее.

– Вы выглядите на редкость привлекательно, – заверила герцогиня. – Настоящий благородный господин.

– Но мне вовсе ни к чему походить на благородного господина, – проворчала сестра Утта. – Насколько я понимаю, цель нашего нелепого маскарада – выдать меня за простого слугу. Впрочем, и за слугу, и за господина меня может принять только слепец. Я пожилая женщина, ваша светлость. И как я согласилась на такую безумную затею?

– Вы должны мне доверять, сестра Утта, – заметила герцогиня, щеточкой стряхивая с лица жрицы Зории излишек пудры.

Юная горничная закашлялась, и Мероланна жестом приказала ей выйти из комнаты.

– Увы, сама я не могу отправиться туда, – продолжала герцогиня, когда они остались в спальне одни. – Я обязана присутствовать на церемонии благословения, которая, судя по всему, будет чрезвычайно пышной. В Южный Предел прибыл сам герцог Карадон. Братья Толли стремятся укрепить свое положение всеми возможными способами и хотят, чтобы мы, Эддоны, содействовали им. Если я откажусь участвовать в церемонии, пусть даже под благовидным предлогом, они не простят мне этого. Вам, моя дорогая, выпала самая ответственная роль.

«Роль, которую я вряд ли сумею сыграть», – про себя добавила сестра Утта.

Вслух она сочла за благо не возражать, лишь взглянула на Мероланну как можно строже. Жрицу Зории все сильнее пугало безрассудство герцогини, проявлявшееся во всем, что касалось ее потерянного сына Мероланна совершенно забыла об осторожности. Ее планы становились все более смелыми и причудливыми, как будто действовать предстояло не в изобилующей опасностями реальности, а в некоей авантюрной пьесе, где клинки сделаны из картона, а вместо крови проливаются потоки краски. Сестре Утте в этой пьесе досталась роль солдата, беспрекословно выполняющего приказы командира.

– Боюсь, ваша светлость, я не вполне понимаю, на что вы рассчитываете… – нерешительно начала жрица.

– Конечно, вы не можете меня понять, – перебила ее герцогиня. – Понять чувства матери, потерявшей свое дитя, может только другая мать. Поэтому делайте то, о чем я прошу, ведь каждый шаг мне подсказывает сердце.

Сестра Утта тяжело вздохнула в ответ.

Наконец переодевание было закончено, все узлы и пряжки непривычного мужского костюма завязаны и застегнуты. Сестра Утта в последний раз бросила сокрушенный взгляд на несуразное создание, в которое она превратилась по милости Мероланны. Из зеркала на нее глянул пожилой невысокий слуга, одетый в длинный коричневый кафтан и бесформенную шляпу. Сестра Утта с содроганием поглядела на свои ноги, обтянутые узкими штанами и выставленные на всеобщее обозрение. Что ж, придется смириться с бесстыдством, сказала она себе, ведь мужчины не видят в этом ничего зазорного.

– Думаю, ни один костюм на свете не может сделать женщину по-настоящему похожей на мужчину, – заметила она, покосившись на герцогиню. – Различия в строении лица слишком бросаются в глаза.

Сестра Утта провела пальцем по своему подбородку, слишком круглому и мягко очерченному.

– Ничего, это можно исправить, – заявила Мероланна, обматывая вокруг шеи жрицы Зории длинный шарф, скрывший половину лица. – Сейчас холодно, и никого не удивит, что вы так закутались. Особенно сегодня.

– Вы уверены, что мы поступаем разумно?

Сама Утта дала на этот вопрос отрицательный ответ и теперь разрывалась между здравым смыслом и преданностью Мероланне.

– Честно говоря, сестра Утта, меня совершенно не волнует, разумно мы поступаем или нет, – призналась герцогиня.

Она хлопнула в ладоши, и в спальню вошла маленькая горничная.

– Помоги мне надеть драгоценности, Эйлис, – обратилась к ней герцогиня. – Вам лучше не терять времени, – добавила она, повернувшись к сестре Утте. – Сейчас зима, темнеет рано. У нас есть всего лишь несколько часов.

Сестра Утта сомневалась, надо ли так спешить, но говорить об этом не стала. Мероланна сама признала свой замысел неразумным, и спор о его деталях не имел ни малейшего смысла. К тому же за долгие годы знакомства с герцогиней жрица Зории убедилась в том, что переспорить Мероланну – трудная задача, требующая тщательной подготовки и немалых усилий.

– Хорошо, – кивнула она. – Когда я вернусь, незамедлительно явлюсь к вам, как мы условились.

– Я так признательна вам, моя дорогая, – изрекла Мероланна, не поворачивая головы, ибо горничная застегивала у нее на шее ожерелье, громоздкое, как якорная цепь. – Не представляю, что бы я без вас делала.

* * *

Мэтт Тинрайт позволял себе взглянуть на нее лишь изредка и тут же поспешно отводил глаза. Он боялся, что вожделение и сознание собственной вины сияют в его взоре так же ярко, как свечи, горящие в алтаре.

Только один раз Элан М'Кори повернулась в его сторону, и глаза их встретились в пронизанном светом пространстве храма Тригона. Не менее полусотни шагов отделяло Тинрайта от предмета его страсти, но он почти физически ощутил взгляд Элан и едва сдержал блаженный вздох. Несмотря на торжественную церемонию, на ней было черное платье и вдовья вуаль, правда не такая густая, как обычно. Казалось, из всех жителей Южного Предела она одна по-прежнему скорбит о Гейлоне Толли. Возможно, так и было в действительности. Тинрайт до сих пор не понимал, что привязывало Элан к Гейлону – надежда на удачное замужество или любовь. Но Мэтт давно уяснил, что женское сердце – непостижимая загадка для мужчины, и оставил всякие попытки эту загадку разгадать.

Хендон, младший брат погибшего герцога, стоял рядом с Элан. Его серо-голубой костюм с черной отделкой можно было бы назвать воплощением элегантности, если бы не слишком пышные рукава: в них руки Хендона выглядели слишком толстыми, толще ног. Если взоры Мэтта Тинрайта неодолимо приковывала Элан, то у правителя Южного Предела она не вызвала никакого интереса. Хендон Толли не удостоил ее ни единым взглядом или словом и все время шептался с королевой Аниссой, расположившейся по другую сторону от него. Королева впервые после рождения ребенка вышла из своих покоев. Она была бледна, но выглядела довольной и счастливой. Внимание и любезность правителя Южного Предела, несомненно, находили у нее самый радостный отклик.

Рядом с королевой стояла няня, державшая на руках новорожденного принца. Посмотрев на крошечное розовое личико под кружевной оборкой чепчика, Мэтт Тинрайт невольно задумался о том, какая странная судьба у этого малютки. Если бы Олин Алессандрос появился на свет несколько месяцев назад, он стал бы младшим ребенком в большой семье, счастливым отпрыском могущественного и мудрого монарха, в чьем королевстве парят мир и благоденствие. Будущее не сулило бы ему никаких забот и тревог, за исключением тех, что неизменно выпадают на долю сильных мира сего. А сейчас младенец остался на свете почти без защиты: один его брат погиб, другой бесследно исчез, та же участь постигла сестру. Отец, ни разу не видевший сына, томился в плену. Прежде Мэтт Тинрайт и не думал, что можно сочувствовать грудному младенцу, не способному осознать всей тяжести своего положения, но маленький принц Олин пробудил в его душе чувство, весьма похожее на жалость. Воистину это было удивительно. Особенно если учесть, что младенец с рождения обладал всеми благами, о каких Тинрайт страстно мечтал.

Точнее сказать, принц Олин обладал почти всеми благами. Даже отпрыску королевской семьи не дано владеть тем… тем, чего Тинрайт желал сильнее всего. Мысль о том, что его желание никогда не исполнится, пронзила сердце поэта, и он пошатнулся. Сегодня ночью он лишится последней надежды.

Тинрайт украдкой взглянул на Элан. Щеки ее по-прежнему были бледны, глаза потуплены. О, если бы она могла ответить на его чувство! Но, увы, любовь поэта не вызвала в ее душе никакого отклика. Элан М'Кори впустила в свое сердце смерть, а для любви там не осталось места.

Иерарх Сисел завершил молитву, обращенную к Мади Суразем, поблагодарил богиню за то, что она оберегала младенца и его мать во время родов. Тинрайт отметил, что иерарх выглядит усталым и встревоженным, – впрочем, кто из жителей Южного Предела сейчас выглядел иначе? Тень грядущего нашествия сумеречного племени висела над замком подобно грозовой туче, внушая страх даже тем, кто считал своим долгом изображать беззаботность и веселье. Мрачные предчувствия были не единственной причиной царившего в замке уныния. Многие жители уже начали ощущать нехватку съестных припасов, поскольку корабли заходили в гавань чрезвычайно редко, а беженцы, хлынувшие под защиту крепостных стен из окрестных городов и деревень, изрядно увеличили количество голодных ртов. Тинрайт, как положено поэту, мало беспокоился о хлебе насущном, но даже он сознавал, что весной в Южном Пределе может начаться настоящий голод.

Иерарх Сисел подошел к маленькому алтарю, возведенному специально для церемонии благословения. На большом каменном престоле горел священный огонь. Языки пламени вздымались вверх, от них под сводами храма вились струйки дыма.

– Кто принес этого ребенка, дабы вверить его милости богов? – задал вопрос иерарх.

– Я, – едва слышно ответила Анисса.

Иерарх кивнул.

– Неси его сюда, женщина.

К немалому удивлению Тинрайта, королева не понесла сама младенца к алтарю, а сделала знак няне следовать за собой. Когда они встали перед алтарем, Сисел раскрыл одеяльце, в которое был завернут новорожденный принц.

– Да пребудет с тобой плодородная земля Керниоса! – произнес он и помазал пятки младенца землей, стоявшей на маленьком алтаре в золотом сосуде.

– Да пребудет с тобой могучая рука Перина! – С этими словами иерарх поднял с алтаря большой крест, называемый Молотом, и коснулся им головы ребенка.

– Да пребудут с тобой глубокие воды Эривора, покровителя твоих предков, хранителя твоей семьи!

Сисел окунул пальцы в чашу с водой и окропил макушку ребенка. Младенец нашел это не слишком приятным и разразился плачем. На лице Сисела мелькнула едва заметная гримаса недовольства, но тут же исчезла, сменившись обычным непроницаемым выражением.

– Живи во славу всемогущих братьев и всех прочих богов, обитающих на небесах! – провозгласил он, сотворив знак Тригона. – Уповаю на то, что милость богов пребудет с тобой от первого до последнего вздоха, и нарекаю тебя именем Олин Алессандрос Бенедиктос Эддон.

Иерарх обвел глазами собравшихся.

– Кто заменит отсутствующего отца ребенка?

– Я, ваше преосвященство, – откликнулся Хендон Толли.

Анисса устремила на него сияющий взгляд, полный признательности. Глядя на нее, можно было подумать, что Хендон действительно является отцом младенца. В этот момент Тинрайт отчетливо осознал, что Элан – слишком мелкая добыча для Хендона Толли. Его притязания простираются гораздо дальше. Если король Олин не вернется в родной дом, его молодой жене понадобится покровитель и защитник. А кто подходит для этой роли лучше, чем молодой красивый лорд, уже взваливший на себя тяжкое бремя управления королевством?

Хендон Толли взял младенца из рук няньки и медленно обошел вокруг алтаря, словно представляя юного принца его будущим подданным, собравшимся в храме. Остальные семьи, даже самые богатые, проводили церемонию благословения у себя дома. До нынешнего дня всех детей, родившихся в семье Эддонов, вверяли милости богов в маленькой часовне Эривора. Огромный храм Тригона использовали для церемонии впервые. Любопытно, кому пришла в голову мысль провести ритуал с такой помпой, размышлял Тинрайт. Прежде он полагал, что обряд назначили, не дожидаясь приезда герцога Карадона, потому что близилась Кернейя, а давать ребенку имя в первые дни празднеств в честь повелителя Земли считалось дурной приметой. Теперь поэт не сомневался – Хендон Толли не стал ждать старшего брата, ибо хотел, чтобы все внимание было обращено на него одного.

Хендон Толли вторично обошел вокруг алтаря, подняв младенца над головой. Толпа, наблюдавшая за обрядом в благоговейном молчании, разразилась приветственными возгласами и аплодисментами. Особенно усердствовали Дарстин Кроуэл и прочие приспешники Толли. Правда, оглядываясь по сторонам, Тинрайт заметил на некоторых лицах – весьма немногочисленных – выражение с трудом скрываемого отвращения. Авина Броуна и кое-кого из старых придворных в храме не было; как видно, они сумели придумать благовидные предлоги для своего отсутствия. Тинрайт подивился их смелости; будь он знатным вельможей, он не стал бы сердить Хендона Толли.

Несколько мгновений спустя, когда иерарх Сисел произносил заключительную молитву, Тинрайт понял нелепость своих рассуждений. Он думает о том, как опрометчиво пропускать церемонию благословения, а сам при этом снабжает ядом любовницу Хендона Толли!

«Верно говорят, любовь это болезнь, лишающая человека рассудка», – вздохнул поэт, наблюдая за пришедшей в движение толпой.

Одни направились к выходу из храма, другие стремились подойти к королеве Аниссе и представителям высшей знати. Так бывало множество раз в конце разных обрядов и церемоний, однако сейчас все собравшиеся в храме знали, что за проливом в жутком безмолвии притаился могущественный и беспощадный враг.

«Нынешний праздник – настоящий пир во время чумы, – сказал себе Тинрайт. – Удивительно, как ловко эти люди умеют скрывать свои истинные чувства. Впрочем, это к лучшему. Дай мы себе волю, замок превратится в сумасшедший дом».

К ужасу Тинрайта, Хендон Толли заметил его, когда Мэтт попытался проскользнуть мимо.

– А, да это, кажется, поэт, – бросил правитель Южного Предела, устремив на Тинрайта насмешливый взгляд.

Ради того, чтобы удостоить стихотворца парой слов, Хендон прервал беседу с Тирнаном Хавмором. Элан, стоявшая рядом, старалась не смотреть на Тинрайта.

– Вы хотели лишить нас своего блистательного общества, сэр, – с саркастической ухмылкой заметил Толли. – В чем дело? Неужели поэма для завтрашнего праздника не готова и вы боитесь в этом признаться? Или вы вдруг поняли, что поэтические достоинства вашего творения оставляют желать лучшего?

– Завтра поэма непременно будет закончена, милорд, – пробормотал Тинрайт.

Последние десять дней он засиживался за столом далеко за полночь, переводя пропасть свечей и лампового масла, – к неудовольствию Пазла, который был по-стариковски бережлив и имел привычку укладываться в постель сразу после заката.

– Надеюсь, скромные достоинства моего творения не разочаруют вас, милорд, – пролепетал поэт.

– Я тоже на это надеюсь, Тинрайт. – Хендон Толли довольно осклабился, как лиса, обнаружившая птичье гнездо. – Очень надеюсь.

Правитель Южного Предела вновь повернулся к Хавмору, вполголоса сказал ему несколько слов и направился к выходу, увлекая за собой Элан М'Кори так небрежно, словно она была собакой или плащом. Когда Хендону показалось, что Элан идет недостаточно быстро, он резко повернулся и ущипнул ее за плечо. Она лишь поморщилась и тихо застонала.

– Если я приказал тебе идти быстрее, потаскуха, ты должна лететь как птица, – сказал Хендон ровным спокойным голосом. – А если вздумаешь показать свой строптивый нрав в присутствии моего брата, пеняй на себя. Хоть ты и неуклюжая корова, придется тебе сплясать нам на потеху.

Хавмор и прочие свидетели этой безобразной сцены сделали вид, что ничего не заметили. В какой-то момент Тинрайту показалось, что все это – плод его разыгравшегося воображения. Элан, потупившись, безропотно последовала за Хендоном, и на ее белоснежном плече багровело пятно.

* * *

Когда длинное платье не сковывает движений, это странное и непривычное ощущение. Сестра Утта была чуть жива от смущения – свои голые ноги она видела лишь тогда, когда принимала ванну или готовилась ко сну. Еще вчера жрица Зории и думать не могла, что ей доведется разгуливать по улицам в бесстыдно обтянутых узких штанах.

Она была достаточно умна и не ругала принцессу Бриони, когда та захотела носить мальчишескую одежду. Однако в глубине души жрица Зории сознавала, что с девочкой творится что-то неладное. Возможно, причиной сумасбродных выходок Бриони была печаль, пропитавшая атмосферу замка. Но теперь сестра Утта отчасти поняла свою воспитанницу, без конца твердившую о том, что «по-настоящему свободной можно быть только в мужских штанах». Возможно, разговоры о том, что боги создали женщин слабыми, не имеют под собой ни малейших оснований, и если бы женщины одевались так, как одеваются мужчины, они бы сравнялись с ними в силе и ловкости?

«Нет, вряд ли, – сама себе возразила сестра Утта. – Мужчины сложены иначе, и это дает им определенные преимущества. Даже если женщина ростом выше мужчины, ей ни ля что с ним не справиться».

Но физическая сила отнюдь не является залогом превосходства, продолжала рассуждать сестра Утта. Иначе империями правили бы могучие львы и тяжеловесные быки. Этим миром владеют люди, они подчинили себе быков и хлещут их кнутами, заставляя тащить нагруженные повозки. Неужели принцесса Бриони права и женщинам приходится довольствоваться участью бессловесной скотины?

«А может быть, мы сами выбираем подобную участь? Но в чем причина нашей безропотности? Покорность свойственна прирожденным рабам. Власть хозяев не была бы такой прочной, если бы рабы не признавали ее… Пожалуй, меня слишком занесло, – спохватилась сестра Утта. – Все-таки приравнять женщин к рабам, а мужчин к хозяевам не вполне справедливо. Среди женщин есть немало таких, кто вертит мужчинами как хочет. Лучше мне оставить бесплодные умствования и думать о том, куда я иду. А то, чего доброго, забреду прямо в лагуну и утону!»

Сестра Утта огляделась по сторонам. До лагуны было еще довольно далеко – жрица лишь наполовину прошла Оловянную улицу и находилась около храма Онир Кима, то есть за пределами квартала скиммеров. Увидев башню храма и знакомые здания, сестра Утта с облегчением поняла, что не заблудилась. Никогда прежде ей не доводилось уходить так далеко от замка, за исключением тех случаев, когда она вместе с другими жрицами Зории пересекала дамбу, направляясь на весеннюю ярмарку.

Навстречу ей двигалось несколько мужчин, заполнивших почти весь тротуар. Подойдя ближе, Утта убедилась, что они не принадлежат к племени скиммеров. Судя по грубым небритым лицам и поношенной грязной одежде, то были простые работники. К немалому удивлению жрицы, они и не подумали уступить ей дорогу. Напротив, они уставились на нее с мрачным интересом.

«Я забыла, что теперь никто не видит во мне женщину, а тем более жрицу Зории, – напомнила себе сестра Утта. – Нечего ждать, что прохожие будут почтительно расступаться при моем приближении. Неужели эти люди ведут себя так бесцеремонно лишь потому, что считают меня мужчиной? Или они преградили мне путь по какой-то другой причине?»

– Эй, ты! – окликнул ее самый низкорослый из незнакомцев. Его ленивый самоуверенный тон свидетельствовал о том, что, несмотря на рост, коротышка имеет влияние на товарищей.

– За какой надобностью тебя занесло к нам, коротышка?

Столь пренебрежительное обращение задело сестру Утту, тем более что она сочла его совершенно незаслуженным. Для женщины она была довольно высокой и по росту не уступала обидчику, хотя была уже его в плечах.

– У меня здесь дела, – буркнула она, стараясь говорить низким голосом. – Прошу, дайте мне пройти.

– Дела в квартале скиммеров? – переспросил забияка, возвысив голос, словно желал довести до сведения всех остальных этот непристойный ответ. – И какие же, позволь узнать? Наверняка хочешь отыскать покладистую девку с рыбьими глазами?

От неожиданности сестра Утта на несколько мгновений лишилась дара речи.

– Вовсе нет. Я же сказал, у меня дела, – пробормотала она и тут же испугалась, что ее слова могут прозвучать слишком надменно. – Хозяин послал меня с поручением, – поспешно добавила она.

– Вот как? – изрек докучливый незнакомец. – Тебя, значит, послал хозяин. А твой хозяин какие делишки обделывает в квартале скиммеров? Бьюсь об заклад, хочет нанять рыбаков за бесценок и тем самым лишить бедных людей работы. Ох, парни, поглядите на этого красавчика! – воскликнул коротышка и зашелся лающим смехом. Сделав шаг вперед, он с ног до головы окинул сестру Утту взглядом – Мягкий и дряблый, как говяжий студень. Похоже, ты из тех, кому девки без надобности.

– Прошу вас, позвольте мне пройти.

Сестра Утта прилагала отчаянные усилия, чтобы скрыть дрожь в голосе, однако это ей не удалось.

– По-твоему, мы должны отпустить тебя подобру-поздорову? – усмехнулся коротышка, подходя к ней вплотную. От него так разило вином и потом, что у жрицы Зории закружилась голова. – И ты думаешь, мы так и сделаем?

– Сделаете, – раздался незнакомый голос. – Пропустите его.

И сестра Утта, и низкорослый забияка с удивлением обернулись и увидели совершенно лысого человека, вышедшего, должно быть, из какого-то бокового переулка. Лицо его пересекал шрам, из-за чего одно веко было опущено. Приглядевшись получше, сестра Утта поняла, что это скиммер. От компании рабочих, преградивших ей путь, покатилась волна ненависти, и сестра Утта ощутила это почти физически.

– Привет, рыбья морда, – процедил вожак. – Зачем же ты выбрался из своего пруда? К твоему сведению, эта часть города принадлежит людям с чистой кровью.

На лице скиммера не дрогнул ни один мускул. Для представителя своего племени он был довольно высок ростом и отличался крепким сложением, однако вряд ли мог дать отпор целой шайке врагов. Рабочие приблизились к нему, так что он оказался в плотном кольце. Скиммер улыбнулся – при этом его изувеченное лицо перекосилось, – вскинул голову и издал звук, напоминающий кваканье лягушки. Тут же на улицу высыпало не менее десятка молодых скиммеров, вооруженных чем попало. Кто-то сжимал в кулаке багор, кто-то, зловеще усмехаясь, поигрывал дубинкой.

– Помоги нам, милостивая Зория, – едва слышно выдохнула сестра Утта. – Кажется, эти люди собираются устроить настоящую бойню.

– Тебе не следовало заходить дальше Барочной улицы, – заявил ей коротышка.

При этом он не сводил глаз с первого скиммера, тоже сверлившего его взглядом. Оба лениво переступали с ноги на ногу, словно хищники перед схваткой.

– Здесь тебе нечего делать. Заруби себе на носу, это наша территория.

Низкорослый вожак говорил медленно, как будто нехотя. Сестра Утта поняла, что он разжигает в себе ярость для драки – тщательно, как жрец разжигает священный огонь. Противники, постепенно достигавшие боевой готовности, неодолимо притягивали ее взор. По спине у сестры Утты бежали мурашки, ноги словно приросли к земле.

– Убирайся, пока цел, – раздался у нее над ухом голос одного из скиммеров.

Она ощутила, как сильные руки схватили ее, отодвинули в сторону и дали напутственный толчок в спину. Сделав несколько неуверенных шагов, сестра Утта поскользнулась и упала в грязь. Она испуганно оглянулась, ожидая, что недавние обидчики пустятся за ней в погоню, однако никто не обратил внимания ни на ее бегство, ни на ее падение. Противники были слишком поглощены друг другом и утратили всякий интерес к незнакомцу. Вожак рабочих и лысый скиммер вытащили ножи и исполняли друг против друга некий замысловатый, почти изысканный танец. Товарищи в молчании наблюдали за ними, ожидая первого удара, как сигнала к началу схватки.

Сестра Утта с трудом поднялась, кое-как отряхнула одежду и поспешила прочь. Крик боли и ярости ударил ей в спину. За ним последовал еще один, грубые голоса слились в злобный возбужденный хор. Жители ближайших домов выглядывали на улицу и, ничуть не удивленные кровавым зрелищем, равнодушно закрывали окна.

Ребенок, открывший овальную дверь, отличался очень малым ростом и невероятных размеров глазами. Глядя на него, сестра Утта почти поверила, что скиммеры и в самом деле не принадлежат к человеческому роду. Жрица Зории по-прежнему дрожала всем телом, и не только потому, что все еще не пришла в себя после стычки с уличными забияками. Все, что окружало ее в квартале скиммеров, включая запахи и звуки, казалось ей до крайности странным; самые привычные вещи, даже окна и двери, принимали диковинные формы и обличья. Кто бы мог подумать, что ей придется дойти до самой лагуны и стоять у шаткого трапа, ожидая, пока ее впустят в плавучий дом? Какие неожиданные повороты готовит нам жизнь!

В пору детства Утты Форнсдодир на Вуттских островах уже не осталось скиммеров, но о них ходило множество легенд и сказаний. Таинственные герои этих историй мало походили на жителей лагуны. Впрочем, местные скиммеры тоже были загадочными созданиями – достаточно взглянуть на их внешний вид. Сестра Утта осознала, что за двадцать лет жизни в замке ни разу не удосужилась перемолвиться со скиммерами хотя бы словом, не говоря уж о том, чтобы познакомиться с ними поближе.

– 3-здравствуй, – выдавила она из себя, обращаясь к маленькому скиммеру. – Я хочу поговорить с Рафом.

Ребенок внимательно смотрел на нее. Бровей у него не было, лицо под гладко зачесанными назад волосами (по обыкновению как женщин, так и мужчин этого племени) сохраняло детскую округлость. Сестра Утта никак не могла понять, мальчик перед ней или девочка. Наконец маленький скиммер повернулся и вприпрыжку побежал в дом, оставив дверь открытой. Сестра Утта догадалась, что это можно расценивать как приглашение войти, и с трепетом вступила на палубу, где возвышалась дощатая хижина.

Жрица вошла в хижину и едва не ударилась головой о притолоку. Потолок был такой низкий, что ей пришлось согнуться в три погибели. Она увидела лестницу и поняла; этот дом больше, чем казалось снаружи. В нем было не меньше трех этажей, узкие лестницы – сестра Утта с трудом умещалась на них – вели вверх и вниз. Здесь обитало множество детей: с полдюжины большеглазых мордашек выглянули из углов и закутков, не проявляя ни страха, ни радости по поводу появления незваного гостя. Старшие дети обходились минимумом одежды, а младшие разгуливали нагишом, хотя холод стоял слишком сильный даже для димена, а плавучее жилище не отапливалось. Один из малышей держал за ногу потрепанную куклу. Судя по длинным золотистым локонам, эту игрушку сделали не скиммеры – сестре Утте никогда не доводилось встречать светловолосых скиммеров, хотя кожа у них порой бывала очень светлая, как у жителей северных островов.

Вслед за своим юным провожатым сестра Утта поднялась по ступенькам, прошла по тесному коридору, потом по такой же узкой лестнице спустилась вниз. Теперь она оказалась на палубе, откуда открывался вид на лагуну. Маленький скиммер привел ее сюда самым длинным и запутанным путем.

Молодой мужчина, который сращивал концы тросов, оторвался от своего занятия и поднял голову. Ребенок, явно довольный тем, что может избавиться от общества незнакомого гостя, нырнул в дверь и исчез. Мужчина глянул на сестру Утту и вернулся к своим тросам.

– Кто вы? – осведомился он низким грудным голосом, обычным для скиммеров.

– Утта… сестра Утта. А вы Раф? Я должна кое-что передать вам.

Он кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от тросов.

– Сестра Утта? То-то, едва взглянув на вас, я сразу решил, что для мужика видок у вас жидковатый. Даже для бездельника из теплого места.

Сестра Утта догадалась, что молодой скиммер имеет в виду замок. Он говорил с таким отвращением, словно речь шла о притоне, где собираются мошенники и продажные женщины.

– С чего это вы вздумали вырядиться мужиком? Или вам сказали, что нам сгодится любая женщина, даже старуха?

Сестра Утта вздрогнула от обиды.

«Я и есть старуха, – напомнила она сама себе. – Не на что обижаться».

Жрица Зории устремила на своего собеседника изучающий взгляд. Раф сосредоточенно возился с тросами, словно позабыл о ее присутствии. Он был очень молод, едва ли не моложе тех скиммеров, которых она видела на Оловянной улице. Руки его были слишком длинными даже по меркам его племени, чуть выдвинутая вперед челюсть свидетельствовала о решительном характере, а тонкие ловкие пальцы – о том, что он поднаторел во многих ремеслах.

– Меня послала герцогиня Мероланна, – сообщила сестра Утта. – Ей назвали ваше имя и заверили, что на вас можно положиться. Нам нужен гребец.

– Назвали мое имя? – Молодой скиммер недоуменно вскинул безволосую бровь. – Я никого не просил болтать обо мне в замке. Кто это такой разговорчивый?

– Если вам так важно, герцогиня узнала о вас от Турли Длинные Пальцы.

– Понятно, – фыркнул Раф. – Этот хитрец спит и видит, как бы отправить меня на погибель. Он знает, что нынешней весной, когда Эна станет совсем взрослой, мы с ней поженимся, а он останется с носом. – Раф поднял голову, и в его взгляде впервые мелькнуло нечто вроде любопытства. – Значит, вашей герцогине нужен гребец. Я так понимаю, она готова хорошо заплатить?

– Думаю, вы останетесь довольны. Герцогиню еще никто не упрекал в скупости.

– Тогда, женщина с Вуттских островов, расскажите мне подробно, чего она от меня хочет и когда намерена расплатиться.

– Откуда вы знаете? – изумленно выдохнула жрица Зории.

– Что вы с Вуттских островов? – со смехом спросил он. – Догадаться нетрудно. У жителей этих островов особый запах, от которого они никогда не смогут отделаться. Запах, кстати, довольно приятный, куда лучше вони сианцев или уроженцев Джеллона. Тех я вообще различаю за милю. Вы пахнете морской пеной и весенней травой, а от людей с Джеллона разит свиным навозом. Они не едят рыбу, зато пожирают свинину. Ну ладно, хватит об этом. Давайте поговорим о более занятных вещах. Например, о серебряных монетах. Они ничем не пахнут, но очень приятно звенят.