Текст книги "Игра теней"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 59 страниц)

«Как видно, правитель надеется, что общество шута отвлечет его от угощения и убережет от обжорства», – решил про себя Тинрайт.

Разумеется, он не стал делиться своей догадкой с Пазлом. Стремительное возвышение старого шута позволило тому воспрянуть духом и сделало невыносимо хвастливым. В отличие от своего друга, Мэтт Тинрайт пока не удостоился благосклонности властей, и это обстоятельство мешало ему искренне радоваться успехам Пазла.

– В записке ничего не говорится обо мне? – тщательно скрывая волнение, осведомился поэт.

– Увы, нет, – покачал головой Пазл. – Но, полагаю, мой юный друг, ты можешь отправиться со мной. Я исполню милорду одну из ваших песен, и, возможно…

Тинрайт невольно вспомнил, какой унизительный прием он встретил в прошлый раз, когда потащился за Пазлом. А еще он вспомнил то, что старался выбросить из головы: Хендон Толли был ему крайне неприятен. Для человека, ищущего успеха при дворе, это неизбежно станет досадной помехой. Но Мэтт Тинрайт не мог приказывать собственному сердцу. Нынешний правитель Южного Предела внушал ему неприязнь, более того – ужас и отвращение.

– Не беспокойся обо мне, мой добрый Пазл, – сказал он. – На празднике наверняка не будет недостатка в юных красавицах, в обществе которых мне не придется скучать! Надеюсь, ты не менее весело проведешь время за столом правителя. Но прошу тебя, будь осторожен с Хавмором, – не удержался от совета Тинрайт, ибо друг его, опьяненный собственным успехом, утратил всякую осмотрительность. – Жестокость этого человека не знает границ, и ему не нужно особого повода, чтобы проявить ее.

– Да нет, на свой лад он славный малый, – заявил Пазл, готовый защищать любого из тех, кто обладал богатством и властью. – Когда у тебя будет случай познакомиться с Хавмором поближе, ты убедишься, что слухи о его жестокости сильно преувеличены.

– Надеюсь, мне не представится случая познакомиться с ним поближе, – едва слышно пробормотал Мэтт Тинрайт.

Если Толли был обычным хищником, Тирнан Хавмор по праву мог считаться настоящим стервятником, жадно набрасывавшимся на падаль.

– Желаю хорошо повеселиться, дядюшка, – произнес он вслух.

Помахав рукой Пазлу, удалившемуся из комнаты бодрой, совсем не стариковской походкой, Тинрайт спохватился: он позабыл спросить, застёгнут ли его костюм на все пуговицы на спине. Туалетного столика с зеркалом у него, разумеется, не было – такую роскошь мог позволить себе лишь богатый человек или поэт, который пишет вирши по заказу сильных мира сего.

«Ах, где ты, моя обожаемая принцесса Бриони, – вздохнул Тинрайт. – Твой поэт так о тебе тоскует. Ты умела ценить мой дар, как никто другой. А ныне, увы, он никому не нужен».

От бесчисленного множества светильников замок сверкал, как огромный фонарь. В каждом углу были установлены алтари в честь Мади Суразем. Алтари украшали зеленые гирлянды, цветы и белые благоуханные свечи. Сейчас, посреди зимы, люди пытались умилостивить Мать Сырую Землю в надежде, что грядущим летом она ниспошлет им богатый урожай.

«Вот только доживем ли мы до лета? – размышлял Тинрайт. – И кто будет убирать этот урожай? Все наши земли на западе и на севере захвачены армией волшебного народа».

Поймав себя на этой мысли, поэт невольно удивился. Когда-то отец назвал его самым ленивым и самовлюбленным из всех юнцов, живущих по обе стороны залива Бренна. Тинрайт сознавал, что вполне заслужил это звание. Сейчас он наблюдал за разряженными придворными в масках и казался себе мудрым родителем, неодобрительно взирающим на беззаботную суету отпрысков. Он глядел на пеструю толпу гостей, снующих по саду, не обращая внимания на дождь, прислушивался к болтовне и взрывам смеха и все более убеждался в глубине своего поэтического замысла: мертвецам нечего терять, и они веселятся в самых трагических обстоятельствах. Впрочем, эти люди скорее напоминали неразумных детей, которые веселятся и играют под шатким валуном, готовым свалиться им на головы.

Кто-то бесцеремонно толкнул его, так что поэт пошатнулся и едва не упал.

– Спой нам песню, менестрель! – раздался пьяный голос.

Перед ним, покачиваясь, стоял Дарстин Кроуэл, один из ближайших приспешников Хендона Толли. Маска с невероятно длинным носом и костюм служанки из таверны никого не могли обмануть: Кроуэл выделялся впечатляющими габаритами. Этому кабану куда больше пристало бы лежать на блюде в центре стола с пучком зелени, торчащим изо рта, усмехнулся Тинрайт. За спиной у Кроуэла маячило четверо его друзей. Все они насквозь пропитались влагой снаружи и изнутри – от дождя и от усиленных возлияний.

– Давай же, пой! – потребовал Кроуэл, наставив на поэта трясущийся палец. – Спой нам что-нибудь позабористее!

Его приятели встретили просьбу дружным смехом. По тону Кроуэла они поняли, что тот замышляет потеху и песней дело не ограничится.

– Ты оглох, менестрель? – крикнул один из них. – Развлекать нас – твоя обязанность.

– Менестрель – это всего лишь маскарадный костюм, – попятившись, пробормотал Тинрайт.

Благодаря бородатой маске придворные не узнали поэта, что его немало порадовало. Иногда лучше не привлекать к себе внимания сильных мира сего.

– Хоть сегодня и маскарад, кинжал у меня настоящий, – сообщил Кроуэл и вытащил из-за корсажа длинный отточенный клинок. – Сам понимаешь, скромной служанке приходится защищать свою драгоценную девственность. – Он помолчал, давая приятелям возможность оценить шутку и разразиться новым взрывом хохота. – Так что, менестрель, хочешь ты или нет, тебе придется спеть.

Тинрайт понял, что у него нет другого выхода, кроме как подчиниться этой пьяной своре. Лучше спеть какую-нибудь грустную песенку и принять на себя град издевательств, чем получить удар кинжалом. Он знал, что Кроуэл оправдывает свою скверную репутацию: за короткое время своего пребывания во дворце этот подонок уже успел убить одного слугу и покалечить другого.

«Только почему я решил, что этот мерзавец оставит меня в живых, если я спою? – вдруг подумал Мэтт. – Вполне возможно, что мой голос приведет его в бешенство».

– Милостивый государь, я буду счастлив спеть для вас, – произнес он, преклонив колено. – Но в другой раз!

С этими словами Тинрайт вскочил, выбежал в сад и, прежде чем Кроуэл и его приятели опомнились, скрылся за пеленой дождевых струй.

«Такого оборота я не предусмотрел», – признал Тинрайт, пытаясь укрыться под высокой садовой изгородью.

Холодный ветер, острый как бритва, продувал насквозь промокшую одежду, и поэту казалось, что его кожа покрывается коркой льда. Тем не менее он понимал, что возвращаться в жарко натопленный зал нельзя. К счастью, Кроуэл не узнал его под маской, и сейчас надо держаться подальше от распоясавшегося бузотера. Разумнее всего тихонько пробраться в комнату, которую Мэтт делил с Пазлом, однако идти туда не через главные залы, а в обход слишком долго. Гулять в такую непогоду у поэта не было желания.

«Лучше подождать, пока эти горлопаны перепьются и улягутся спать», – решил он, притулившись к изгороди.

Когда голоса в саду смолкли и разноцветные силуэты перестали мелькать на дорожках, поэт проникся горькой жалостью к собственной персоне.

«Что ж, если меня никто не хватился, я хотя бы могу отыскать более теплое и уютное место», – вздохнул поэт, поглубже надвигая на уши шапочку менестреля и запахиваясь в тонкий плащ.

Костюм совершенно не защищал от холода и ненастья, и Тинрайту оставалось лишь сожалеть о том, что он выбрал столь легкомысленный наряд.

«Лучше бы я нарядился монахом, надел бы толстую сутану с капюшоном, – сетовал он. – А еще лучше – грабителем с большой дороги. Они, кажется, носят шерстяные плащи, отороченные мехом. Так нет, я решил покрасоваться перед дамами и изобразить какого-то дурацкого менестреля!»

Поблуждав по мокрому саду, поэт наконец нашел беседку, более-менее защищавшую от дождя. Но стоило ему с тяжким вздохом опуститься на скамью, как он заметил, что в беседке уже кто-то есть.

– О… прощу прощения, сударыня…

Женщина в темном платье подняла голову. Судя по ее покрасневшим глазам, она укрылась в беседке, чтобы вволю поплакать. Маска цвета слоновой кости лежала у нее на коленях, как храмовая чаша для подношений. На несколько мгновений Тинрайт лишился дара речи. С бешено бьющимся сердцем он вскочил, отвесил низкий поклон и только после этого догадался сорвать с себя маску.

– Мастер Тинрайт, – проронила дама, осушив платком глаза. Голос ее звучал холодно, почти сурово. – Вы следили за мной, сэр?

– Нет, леди Элан, клянусь, я никогда не решился бы на подобную дерзость. Я всего лишь…

– Прогуливались по саду, наслаждаясь прекрасной погодой?

– Нет-нет! – ответил Тинрайт с натужным смехом. – Я не любитель прогулок под дождем. Дело в том… что ж, буду откровенен. Барон Грейлок и его приятели вбили себе в головы, что я должен развлечь их пением. Но я сильно сомневаюсь, что за мое вокальное искусство они меня наградят, поэтому и развлекаюсь игрой в прятки.

– Барон Грейлок? – переспросила Элан, и суровые нотки в ее голосе зазвучали еще отчетливее. – А, вы имеете в виду Дарстина Кроуэла. Что ж, если он всего лишь попросил вас спеть, это можно считать любезностью с его стороны. Едва явившись в замок, он заявил Хендону, что хочет получить меня. «Я объезжу для тебя эту норовистую лошадку» – таковы были его слова. Мне их не замедлили передать.

– Вы хотите сказать, он выразил желание вступить с вами в брак?

Элан взглянула ему прямо в глаза, и на лице ее мелькнуло выражение горького изумления.

– Клянусь сердцем Керниоса, от брачных намерений он был весьма далек, – бросила она с усмешкой. – Он всего лишь хотел переспать со мной.

Ее лицо вновь изменилось – оно стало гневным.

– Этот негодяй не знал, что у Хендона иные планы на мой счет. Но довольно обо мне, – произнесла она, и взгляд, только что метавший молнии, потух. – Вы бесцеремонно нарушили мое уединение, мастер Тинрайт, но я не сержусь на вас. Более того, я предоставляю эту беседку в ваше полное распоряжение и обещаю сохранить место вашего пребывания в тайне. Мне пора вернуться в замок. Мой господин и повелитель наверняка уже ищет меня.

Элан М'Кори поднялась и собиралась надеть маску, когда Тинрайт обрел наконец дар речи.

– Какие у него… планы на ваш счет? – пробормотал он, не думая о том, что этот вопрос можно счесть бесцеремонным.

– Вы имеете в виду Хендона Толли? – В голосе ее прозвучало неподдельное изумление. – Он осуществил свои планы, и это всем известно. Он хотел меня получить, и он меня получил.

– Но, насколько я знаю, пока что вы ему не жена. Вы всего лишь его невестка. Он собирается вступить с вами в брак?

– В этом нет ни малейшей необходимости. Зачем покупать корову, если молоко и так твое?

Слова эти причинили Тинрайту такую острую боль, что у него потемнело в глазах. Он с трудом перевел дух и спросил, стараясь говорить как можно спокойнее:

– Надеюсь, миледи, он хорошо с вами обращается?

Элан рассмеялась фальшивым неприятным смехом и надела маску, сделавшую ее похожей на покойницу или привидение.

– О, не беспокойтесь, мой господин и повелитель очень внимателен… Увы, я должна идти, – добавила она, отворачиваясь.

Тинрайт, окончательно позабыв о приличиях, вцепился в рукав ее бархатного платья. Элан дернулась, попыталась вырваться, ткань затрещала. Несколько мгновений оба стояли молча, стараясь не смотреть друг на друга.

– Если он сделает вас несчастной, я его убью, – пробормотал поэт, с удивлением сознавая, что ничуть не кривит душой.

– Помоги нам боги, не произносите таких слов! – прошептала Элан, опуская маску. – Старайтесь держаться от него как можно дальше. Он… вы не знаете, что это за человек. Боюсь, вы даже не догадываетесь, сколько зла он способен причинить.

– Будь вы моей, я был бы счастлив, леди Элан, – выпалил Тинрайт, по-прежнему не выпуская ее рукав. – Я… любил бы вас. И сейчас… я думаю о вас дни и ночи напролет.

– Вы еще совсем мальчик, мастер Тинрайт, – едва слышно произнесла она и низко опустила голову, скрывая выступившие на глаза слёзы.

– О, я уже не так молод!

– Годами. Но сердцем вы чисты и невинны, я это чувствую. Когда-то и я была такой, но ныне безвозвратно утратила чистоту. И я не хочу пачкать вас грязью, в которую меня толкнули…

– Умоляю, не говорите так! Вы лучше всех на свете!

– Я должна идти, – повторила она, мягко высвобождая свой рукав. – Вы добры, мастер Тинрайт, вы очень добры. Но заклинаю вас, забудьте обо мне. На моей совести и так много грехов, и я не хочу погубить еще одну душу.

Прежде чем Элан успела повернуться и убежать, он привлек ее к себе и обнял за плечи.

«Неужели эта женщина питает ко мне какие-то чувства?» – спрашивал себя Мэтт, ощущая, как она дрожит.

Она выглядела испуганной, словно ожидала удара. Он не решился поцеловать ее в губы, хотя мечтал об этом сильнее, чем о богатстве и славе. Вместо этого он сжал ее руки и осыпал торопливыми поцелуями ее холодные тонкие пальцы.

– Я люблю вас, леди Элан, – выдохнул он. – Смотреть на вас и знать, что вы несчастны, – невыносимая мука для меня.

Слезы ползли по ее щекам, а глаза светились испугом и радостью.

– Этого не может быть, мастер Тинрайт.

– Мэттиас. Меня зовут Мэттиас.

Он посмотрела на него долгим взглядом, потом поднесла к губам его руки и поцеловала их.

– Вы действительно хотите мне помочь? Это правда?

Мэтт промок насквозь, однако ее слезы жгли ему руки, как капли раскаленного свинца.

– Клянусь богами, ради вас я готов на все. Только попросите.

Она отвернулась и уставилась в темноту. Когда она вновь взглянула на Тинрайта, лицо ее выражало отчаянную решимость.

– Тогда принесите мне яд. Какое-нибудь надежное средство, вызывающее мгновенную смерть.

У Тинрайта перехватило дыхание.

– Вы… хотите убить Хендона Толли?

– Это было бы непростительным безрассудством, – вздохнула она, выпуская его руки и вытирая глаза рукавом. – Вы забыли, что моя сестра замужем за его братом Карадоном. Убив Хендона, я обрекла бы на смерть и ее. А также своих престарелых родителей. Что касается нашей несчастной страны, смерть Хендона Толли не будет ей во благо. Умри он завтра, власть перейдет к своре жадных псов, подобных Кроуэлу и Хавмору. Они могут соперничать с Хендоном в жестокости, однако не обладают его умом и дальновидностью. Не пройдет и полгода, как они утопят королевства Пределов в крови. – Элан помолчала, потупив взор, и произнесла с тяжелым вздохом: – Яд нужен для меня самой.

Она нагнулась, подняла маску и, закрыв ею лицо, вновь превратилась в привидение.

– Если вы действительно любите меня, Мэттиас, вы не откажетесь выполнить мою просьбу. Яд – единственный подарок, который я согласна от вас принять.

С этими словами она выбежала из беседки под проливной дождь.

Глава 21
Обитель обречённых на смерть

Отважный Нушаш мчался на своем скакуне и встретил Сайю, именуемую Цветком Рассвета, прекрасную дочь Аргала. Увидев ее, он понял, что девушка должна принадлежать ему. Он остановил коня и протянул к ней руки. В то же мгновение она воспылала к нему ответной любовью. Когда сердца говорят громче разума, даже боги прислушиваются к их голосам. Она отдалась во власть бога Огня, он посадил ее в седло и умчал прочь.

Откровения Нушаша, книга первая

Феррас Вансен лежал лицом вниз, по-прежнему содрогаясь всем телом. Ноги отказывались его держать, и он был не уверен, что хочет подняться. Ужасающий голос, громом прогремевший в его голове, раздался вновь, и на этот раз Вансен не мог понять, звучит этот голос внутри его черепа или вовне.

– Мои слова причинили тебе боль? – спросил голос. – Или тебе не нравится, как я говорю?

Не в силах сдержаться, капитан гвардейцев тихонько заскулил. Он чувствовал себя так, словно мощная океанская волна подхватила его и несет прямо на скалы. Громовой голос в мозгу причинял ему такие муки, что Вансен был готов разбить голову о каменные плиты, лишь бы избавиться от этой пытки.

Голос, заполнивший все его существо, умолк на несколько мгновений. Потом он раздался вновь, уже не так оглушительно. Теперь в нем слышалась откровенная насмешка, и капитану больше не казалось, что голова его вот-вот разлетится на части.

– Что ж, ради дорогих гостей я готов говорить потише. Иногда я забываю, что смертным трудно вынести голос бога…

– Полубога, – поправил другой голос.

Вансен не слышал его никогда прежде, однако он казался до странности знакомым. Второй голос тоже звучал прямо в его голове, но, в отличие от рева одноглазого монстра, не причинял страданий.

– Ты наполовину бог, наполовину чудовище.

– А разве между богом и чудовищем есть разница?

– Зачем мы тебе понадобились, Древний? – оставив вопрос без ответа, спросил второй голос. – У нас много неотложных дел.

– А я хочу, чтобы вы помогли мне в неотложных делах, – прогремел одноглазый монстр. – Но прежде скажи, какая надобность привела одного из племени Изначальных к границам моих владений? Те самые неотложные дела, о которых ты говорил?

– Мы возвращались домой, когда твои слуги напали на нас. Ты так и не сказал, зачем мы тебе понадобились.

Голос Джека Чейна более не разрывал ему мозг, и Феррас Вансен медленно поднимался с пола. Все его тело болело, как после жестоких побоев. Но если его ожидала неминуемая смерть, он хотел встретить ее стоя, как положено солдату. Заметив на каменных плитах красные пятна, он поднес руку к лицу – из носа у него шла кровь.

– Зачем вы мне понадобились? – издевательски переспросил Джек Чейн. – Ты сам знаешь, презренный гоблин, что вы незаконно проникли в мои владения. И после этого ты смеешь возмущаться тем, что мои люди вас схватили?

Одноглазое чудовище качнулось на своем троне. Его гигантские ноги напоминали колонны, голова не уступала размерами соборному колоколу. Джикуйин насмешливо уставился на маленькую фигурку, стоявшую у подножия трона. По сравнению с ним Джаир Штормовой Фонарь казался букашкой. Тем не менее голос его звучал спокойно и уверенно.

– Я выполнял поручение короля, – произнес Джаир.

«Клянусь Тригоном, я начинаю понимать нашего безносого приятеля! – поразился Вансен. Пожалуй, это потрясло его больше, чем все случившееся. – Я слышу его голос так же отчетливо, как прежде его слышал принц!»

Капитан гвардейцев повернулся к Баррику и собирался сообщить ему новость, как вдруг с ужасом увидел, что юноша лежит ничком, а из его носа и ушей хлещет кровь. Сделав отчаянное усилие, Вансен подполз к нему поближе и с облегчением убедился, что грудь принца вздымается.

– Ему совсем плохо! – крикнул капитан во всю глотку. – Эй ты, бог или кто ты там, помоги ему! Ты чуть не убил его своим ревом!

Джикуйин в ответ засмеялся заливистым смехом, который отдавался в голове капитана, как грохот бочек, раскатившихся по трюму корабля в шторм.

– Ты мне нравишься, маленький смертный червячок! – заявил он. – С тобой, я вижу, не соскучишься. Разве не забавно, что ты решил мне приказывать – как муха, которая сидит на загривке у лошади и воображает, будто правит ею. Все вы, смертные, слишком много о себе воображаете, в этом главная ваша беда. – Монстр устремил свой единственный глаз на Джаира. – Что до тебя, раб Огненного Цветка, я никак не могу взять в толк, как один из племени Изначальных позволил захватить себя в плен, да еще каким-то жалким длинноголовым!

Исполин пренебрежительно фыркнул, и несколько пленников, находившихся в комнате, принужденно засмеялись, как видно, желая угодить грозному хозяину.

– Но каковы бы ни были причины твоей трусости, они меня не занимают! – продолжал Джикуйин. – Ты и твои спутники здесь, и вы сослужите мне службу.

Монстр вновь осклабился, обнажив кошмарные обломки зубов. Когда он шевелился, висевшие у него на груди цепи приходили в движение и отрубленные головы покачивались.

– А если вы не поможете мне в осуществлении моих намерений, я украшу себя вашими головами! – заключил Джикуйин.

С этими словами он поднялся. Увидев великана в полный рост, Феррас Вансен, уже вдоволь насмотревшийся на всякие диковины, невольно зажмурился. Джикуйин был так огромен, что его голова парила в сумраке, как ущербная луна.

– Уведите их прочь, – приказал монстр.

Незамедлительно из темных углов огромной пещеры выскользнули какие-то тени. То были стражники-преследователи. Размерами они значительно превосходили длинноголовых – каждый достигал человеческого роста. Из свалявшихся шкур торчали острые кости, маленькие свинячьи глазки посверкивали, как горящие угольки.

– Отведите их к сероликому и скажите, чтоб сберег их в целости и сохранности, – распорядился Джикуйин. – Вскоре они мне понадобятся.

Джаир сосредоточенно наблюдал, как красноглазые существа окружают его, и явно готовился дать им отпор. Но одно из обезьяноподобных созданий предвосхитило намерения воина сумеречного племени, незаметно подкралось к нему сзади и нанесло сокрушительный удар по затылку. Джаир Штормовой Фонарь упал навзничь, и стражники уволокли его прочь.

Вансен был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Все, что он мог сделать, – крепко вцепиться в руку Баррика, который по-прежнему лежал без сознания. Отвратительно смердящие стражники вытащили их из пещеры и понесли по бесконечным темным туннелям. Закованные в кандалы руки плохо слушались капитана, но он прилагал отчаянные усилия, чтобы не выпустить руку принца. Так мать, подхваченная бурным речным потоком, крепко прижимает к себе ребенка даже после того, как оба они захлебнутся.

* * *

Даже в своем собственном жилище – неприступной крепости, дарованной его семье самим богом, – слепой король Иннир дин'ат-сен Кин, повелитель Огненных Цветов, господин ветров и мыслей, не мог просто так отправиться в обитель обреченных на смерть. Прежде хранители стихий испрашивали позволения исполнить свои воинственные ритуалы в его честь и в честь тех, кого они оберегали, и отказать хранителям было нельзя. Ритуалы неизменно включали в себя Приветствие костяного ножа, Песню совиного глаза (к счастью, она стала значительно короче благодаря указу, изданному дедом Иннира, но прежде длилась целый день) и Подсчет стрел. Лишь после того, как все обряды были исполнены, командир стражи поднимал шлем в знак приветствия – слепой король безошибочно угадывал, когда наступал этот долгожданный момент, – и процессия приходила в движение.

Служители Матери Ночи не совершали торжественных ритуалов, однако им было дозволено разбить лагерь скорби около обители обреченных на смерть. Воздух здесь содрогался от стонов и сочился болью, вдыхать его было мучительно, как отравленный воздух пожарища. Даже Бледная Дева не испытывала таких страданий, когда покидала дом своего возлюбленного с ребенком в утробе.

Король чувствовал облегчение, когда оставлял эти покои позади и оказывался в тишине последнего коридора. Здесь его встречал Зан-сан-сис, древний вождь потомков Изумрудного Огня. Зан-сан-сис только что поднялся из подземного водоема, где проводил все больше времени, поскольку достиг преклонного возраста. Лишь обрушившаяся на королевство череда бедствий вынудила его стать главным охранником обители обреченных на смерть. Он поставил в карауле у Зеркального зала одного из своих юных племянников.

– Лунное сияние и солнечный свет, – изрек король.

– Пусть дни великого поражения перейдут в глубокий сон времени, – откликнулся главный охранник, завершая церемониальное приветствие. – Добро пожаловать, ваше величество.

Зан-сан-сис говорил отрывисто и резко. Свечение, исходившее из-под его церемониального одеяния, сегодня было совсем тусклым, а маска почти полностью скрылась под низко опущенным капюшоном. Королю никогда не удавалось понять, в каком расположении духа пребывает Зан-сан-сис, – этому препятствовали слепота Иннира и серебряная маска, под которой вождь потомков Изумрудного Огня прятал лицо. Потомки Изумрудного огня долго поддерживали сторону королевы, хотя их старый предводитель стремился к всеобщему примирению. В прошлом Иннир нередко задавался вопросом: какие причины вынудили Зан-сан-сиса погрузиться на дно водоема и не появляться на поверхности даже в тот день, когда он один мог повести за собой свое племя? Но это уже не имело значения.

– Как она сегодня? – осведомился король.

– Я не заходил к ней, ваше величество. Я едва чувствую ее – лишь слабое дыхание, как шепот, долетевший с холма Безмолвия.

Слова и мысли главного охранника – для короля неотделимые друг от друга – были затуманены печалью и покорностью судьбе.

– Даже если мы одержим победу, ваше величество, она не сможет отправиться в путь, – сообщил он. – Она умрет раньше, чем мы покинем наши земли.

Иннир широко растопырил пальцы и прижал ладонь к груди. На языке жестов это означало, что он намерен сказать нечто важное.

– О Старейший, нам остается одно: запастись терпением и ждать, хотя это трудное занятие, – проговорил король. – Многие нити до сих пор не порваны.

– Да, нам остается лишь ждать и терпеть, – склонив голову, произнес Зан-сан-сис. – Но надо собирать разбитое вдребезги, это неблагодарная задача. А сознание того, что потомки моих потомков окончат свои дни в омуте, лишенные света, порой кажется невыносимым.

– Все мы делаем то, что в наших силах, – покачал головой король. – И ты, Старейший, сделал гораздо больше, чем все остальные. Године поражений настанет конец, когда настанет время – но этот час не известен никому из нас.

– Кто может сказать с уверенностью, какие испытания готовит нам будущее?

– Я не могу, – мягко произнес Иннир, и голос его был полон надежды на весну и обновление, возможные даже после смерти. – Тебе это тоже неизвестно, Старейший. Делай то, что делал всегда, и жди. Мы смело встретим предстоящие испытания, и как знать? Возможно, наше терпение будет вознаграждено.

Свечение, исходившее от Зан-сан-сиса, на мгновение потускнело, а потом вдруг вспыхнуло с новой силой.

– Ты мудрее, чем твой отец и отец твоего отца, – произнес он.

– Я сам свой отец и отец своего отца, – ответил король. – Но все равно, благодарю тебя.

Иннир не стал пожимать руку старого вождя – прикасаться к потомку Изумрудного Огня было бы крайне опрометчиво даже для короля. Он лишь кивнул, но так медленно, что кивок походил на поклон. Оставив главного охранника, застывшего в изумленной позе, король вошел в обитель обреченных на смерть.

Стоило ему войти, как сидевшие на стенах жуки загудели и пришли в движение; от колебаний их радужных крыльев по стенам пробежали переливы цвета. Несколько мгновений спустя жуки успокоились, вспышки голубого и зеленого слились в ровную зеркальную поверхность, прекрасно отражавшую неяркие отблески заката за открытым окном. Иннир, потерявший зрение много столетий назад, обладал необычайно тонким обаянием. Он ощущал запах моря так отчетливо, словно плыл по его волнам, и надеялся, что сестра-супруга тоже чувствует этот аромат и он служит ей утешением в сгущавшемся мраке.

Он подошел к постели и посмотрел на нее, бледную и недвижную. С тех пор как она в последний раз восседала в Зеркальном зале, прошло много времени. Король почти радовался тому, что прежняя томительная пора миновала и королева глубоко погрузилась в себя.

Молча созерцая ее, король не замечал ни малейших признаков жизни. Охваченный тревогой, он устремил незрячий взор на губы королевы – бледные, почти белые. Сердце слепого короля сжалось от тревожного предчувствия. Прежде, даже в самую худшую пору, она приветствовала его раньше, чем он начинал говорить. Но не сегодня…

– Моя королева, – позвал он громко и отчетливо. Собственные слова казались ему камнями, падающими в бездонный омут и исчезающими бесследно. – Ты слышишь меня, моя супруга? Моя единоутробная сестра?

Они пережили немало плохого и немало хорошего, но, несмотря на все это, сердце короля Иннира едва не выскочило из груди, когда он услышал ее голос – такой тихий, словно он доносился из-под толщи воды.

– Мой супруг?

– Я здесь, рядом с тобой. Как ты чувствуешь себя сегодня?

– Еще слабее, чем прежде. Я… едва слышу тебя. Я… вступила в разговор с Ясаммез.

Мысленно она произнесла не одно имя, но целый букет имен и званий – прекрасная сестра Праматери Огня, повелительница Окровавленного Терновника, обладательница Пламенного Взора.

– Мне не следовало этого делать, – продолжала королева, словно извинялась. – Я слишком… слаба… И все же я попыталась…

Король боялся, что она растратит последние силы, и поспешил закончить ее мысль:

– Ты хотела узнать, добилась ли она успеха. И она ответила тебе, что добилась.

– Да. Она преуспела… в выполнении твоего плана. Выполнила Стеклянный договор. Но это вовсе не то… чего желала я.

– Исполнение твоего желания не принесло бы тебе ни малейшей пользы. Прошу тебя, верь мне, моя супруга, моя сестра. Многое произошло между нами за эти годы, но мы с тобой никогда не лгали друг другу. Возможно, мой рискованный план осуществится и принесет плоды, как иссохшее дерево, оживающее неожиданно для всех.

– Но какое это имеет значение? – услышал он в ответ. – Уже ничего не изменить. Все, что мы любим, неминуемо должно погибнуть.

Ее мысли были так тяжелы, что пригибали его к земле. Иннир невольно встряхнул головой, пытаясь избавиться от их власти, – так человек, бредущий по горной тропе в окружении туч, пытается развести их руками.

– Ты не права. – Король выпрямится, вновь обретая самообладание. – Надежда, вот единственное, что нам осталось. И я не собираюсь терять надежду.

– На что мне надеяться? Ты сам знаешь, что не на что. А у тебя есть надежда? – В ее словах король почувствовал насмешку – странный горьковатый привкус, столетиями проникавший в его кровь, как медленная отрава. – На что ты надеешься, Иннир?

– Надеюсь, судьба не готовит мне непосильных испытаний, – ответил король. – Мне известно, что Ясаммез доверила стекло самому верному и храброму из своих служителей, Джаиру.

– Воину из племени Изначальных? Но он так молод.

– Это не помешает ему доставить стекло. Он знает, как это важно, и его не остановят никакие препятствия. Не отчаивайся, моя королева. Не позволяй сумраку завладеть твоими помыслами. Все еще может измениться.

– Да, все еще может измениться, – откликнулась она. – Такова природа вещей.

Мысли королевы становились все более слабыми и размытыми, ее вновь влекла темнота беспробудного сна. Напрягая все силы, король уловил последний всплеск ее сознания.

– В этом мире все меняется к худшему. И мы ничего не можем с этим поделать.

Потом мысли ее растворились в темноте. Перед слепым королем вновь была лишь ее оболочка, безмолвная и недвижимая. Жуки, сидевшие на стенах, снова пришли в движение, переливы радужных крыльев окрасили комнату в разные цвета. Несколько мгновений спустя жуки тоже замерли и погрузились в сон.