Текст книги "Игра теней"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 59 страниц)

Зал содрогнулся от вопля, одновременно вырвавшегося из тысячи глоток, и Вэш всерьез испугался, что расписные плиты потолка не выдержат такого сотрясения и обрушатся.

Автарк повернулся к Вэшу и что-то сказал, однако слова его потонули в шуме. Тогда автарк воздел руки, требуя тишины, которая наступила незамедлительно.

– В наше отсутствие все попечения о вашем благе возьмет на себя верховный хранитель доспехов Музирен Чах, – вымолвил автарк. – Он будет заботиться о моих подданных, как заботился о них я, как отец заботится о своих детях, а пастух – о своем стаде. Всем вам следует неукоснительно повиноваться ему, или по возвращении я обрушу на ваши головы всю силу моего гнева.

Придворным и жрецам оставалось лишь покорно потупиться, всем своим видом давая понять, что сама мысль о неповиновении кажется им невозможной. Вэшу стоило немалых усилий сохранить на лице непроницаемое выражение. Неужели автарк доверит бразды правления Музирену, спрашивал он себя. Этому простаку, никоим образом не предназначенному для такой ответственной роли? Номинально временным главой империи должен был стать Прусас, убогий скотарк, от лица которого правил бы верховный министр Вэш. Что подтолкнуло автарка к столь неожиданному решению? Возможно, выбор пал на Музирена лишь потому, что недалекий юнец не питает честолюбивых амбиций и, без сомнений, не предпримет попытки захватить трон. Это предположение было не лишено смысла, но министр никак не мог поверить, что Сулепис, непоколебимо уверенный в своем божественном происхождении, боится соперничества. Неужели он полагает, что власть его пошатнется лишь потому, что он покинет столицу и отправится завоевывать новые владения?

Музирен Чах благоговейно принял из рук Сулеписа золотой браслет, символ регентства, упал перед автарком ниц и облобызал его ноги. Бесценный сделал толпе знак удалиться, однако все словно приросли к месту (каждый из собравшихся знал, что покидать тронный зал прежде самого повелителя – непозволительная дерзость). Автарк повернулся к верховному министру.

– Нас ждут корабли, – изрек он. – В воздухе пахнет кровью. И… чем-то еще.

Пиннимон Вэш понятия не имел, что имеет в виду Сулепис.

– Но… как поступить с Прусасом, бесценный? – пробормотал он.

– Прусас отправится вместе со мной, – последовал ответ. – Несомненно, наш обожаемый скотарк заслуживает того, чтобы ему показали мир. Ты согласен со мной, старина Вэш?

– Всецело, бесценный. Но скотарку никогда не приходилось путешествовать, и он, может статься…

– Довольно разговоров. Нам необходим министр, облеченный особым доверием. Ты готов следовать за нами?

– Разумеется, повелитель Поднебесья. Я готов незамедлительно отправиться в путь и, как всегда, полон желания исполнять любые твои приказания.

– Вот и отлично. Нас ожидает захватывающее приключение.

Автарк опустился на носилки – в тяжелых доспехах он не мог передвигаться самостоятельно. Носилки должны были доставить его прямо на корабль, а это означало, что нога бесценного более не коснется земли Ксиса. Мускулистые рабы подхватили носилки и направились к дверям тронного зала, оставив Вэша в полной растерянности. Опытный министр сознавал, что привычный ход вещей изменился, но не мог понять новых правил игры.

Глава 27
Бродячие актеры

Тревожась за безопасность своей новой невесты Сайи, Нушаш отвел ее в Лунный Бивень, жилище своего брата Ксоша. То была неприступная крепость из слоновой кости, дарованной Луной (да будет вам известно, дети мои, Луна каждый месяц превращается в слоновую кость и падает с небес). Но внимайте моим речам! Аргал, Ксергал и Эфигал узнали от Шошема Хитреца, где скрывается Сайя. Они собрали огромную армию и двинулись войной на крепость Лунный Бивень.

Откровения Нушаша, книга первая

Она снова одна. Она снова не знает, куда идти. И снова вокруг – ни единой живой души.

Бриони смахнула ладонью слезы, струившиеся по щекам.

«Хватить скулить. Вставай, глупая девчонка! – приказала она себе. – Жалеть себя и оплакивать свою несчастливую судьбу – самое бесполезное занятие, какое только можно придумать. Пока ты будешь хныкать, чего доброго, настанет ночь, и сюда явятся волки. От них ты вряд ли дождешься утешения!»

Бриони встала, ощущая предательскую слабость в коленях. Быть может, все лишь привиделось ей во сне – древняя старушка Лисийя, величающая себя полубогиней, истории о богах, с которыми та якобы накоротке? Может быть, и то, что обитательница лесной чащи накормила принцессу, тоже приснилось изголодавшейся девушке? Усталые измученные путники часто видят такие сны.

Нет, напомнила себе Бриони, Лисийя кое-что оставила на память о себе. Где же амулет, что она подарила принцессе? Бриони пошарила в кармане своей длинной грязной рубахи. Эта рубаха принадлежала юноше, которого она убила; темные пятна запекшейся крови еще виднелись на грязной ткани.

– Я не могла поступить иначе, – одними губами прошептала Бриони, с содроганием вспоминая события той жуткой ночи. – Я защищала себя от насилия. И мерзавец получил по заслугам.

Бриони напрасно обшаривала карманы – подарок богини исчез бесследно. Сердце принцессы упало подобно камню, брошенному в колодец. С ужасом она осознала, что перестала различать сон и явь.

Неужели она сходит с ума? Она, Бриони Эддон, которая несколько месяцев правила страной, хотя и не была королевой? Принцесса Бриони просыпалась каждое утро и сознавала, что на ней лежит груз ответственности за благоденствие подданных. Та прежняя Бриони, окруженная льстивыми советниками и тайными врагами, привыкла доверять только себе. Она в полной мере унаследовала от своих предков силу духа и привычку не сдаваться в любых обстоятельствах. Значит, она будет бороться и сейчас – одинокая, усталая, несчастная. Бриони решила вернуться назад, и сердце ее вновь болезненно сжалось, когда она увидела на покрытой прелыми листьями земле лишь отпечатки собственных ног. И все же девушка не потеряла надежды отыскать хоть какие-то свидетельства того, что ее загадочная спутница действительно существовала.

Вскоре надежды оправдались: Бриони увидела свой амулет. Зацепившись за ветку, он болтался на длинной белой нити, как крошечная луна. Принцесса осторожно сняла с ветки побелевший от времени череп маленькой птички и вознесла благодарственную молитву Зории. Затем она мысленно обратилась к Лисийи и поблагодарила ее за то, что все оказалось явью. Бриони поднесла амулет к носу и вдохнула причудливый запах сухих цветов, напомнивший ей о горшках со специями, что стояли на полках в кухне замка. Белая нить казалась слишком тонкой и ненадежной, и девушка не стала вешать амулет на шею, но спрятала его в карман.

Сама Лисийя ей не приснилась, но ее рассказы, ее удивительные истории – не было ли это игрой воображения?

Неприятная мысль заставила Бриони содрогнуться. Если Лисийя действительно существовала и вывела ее на опушку, значит, она считала, что дальнейшее пребывание в лесу опасно для принцессы.

Спотыкаясь и скользя на покрытой влажными листьями тропинке, Бриони поспешила назад. Меж тем сумерки сгущались, свет, проникавший сквозь голые ветви деревьев, становился все более слабым и рассеянным.

Наконец деревья расступились, и девушка оказалась на краю тонувшей в полумраке долины. В первые мгновения она ничего не могла рассмотреть. Принцесса так запыхалась, что ей отчаянно хотелось упасть прямо на влажную пожухлую траву и немного отдохнуть. Но прежде чем уступить этому желанию, Бриони окинула долину взором и увидела слева огонек. Качаясь и подпрыгивая, он перемещался в темноте. По всей видимости, это был фонарь, укрепленный на повозке, которая двигалась на юг, по направлению к Сиану, а может быть, и в Иеросоль. Кем бы ни была Лисийя, богиней или лесной ведьмой, она не зря привела Бриони именно сюда. Принцесса побежала за удалявшимся огоньком, молясь, чтобы путешественники не оказались разбойниками. Как объяснить, зачем она бродит в такой глуши в полном одиночестве, девушка даже не думала.

Два фургона, стоявшие по обе стороны от костра, выглядели внушительно – как небольшое селение. На несколько мгновений Бриони даже почудилось, что она вновь очутилась в цивилизованной местности. Человек, заговоривший с ней, явно имел возможность приобщиться к благам этой самой цивилизации, о чем свидетельствовала и его благообразная наружность, и его речь, правильная и гладкая. Принцесса даже слышала о нем когда-то: он назвался Финном Теодоросом, и это имя было ей смутно знакомо. Бриони возблагодарила небо за то, что никогда не встречалась с ним лично. Теодорос был поэтом и драматургом, в течение многих лет выполнял заказы Броуна и других вельмож, написал несколько весьма удачных речей для празднеств в День всех сирот и для церемоний, посвященных Перину. Его спутники, судя по их разговорам, были бродячими актерами. Из тех же разговоров следовало, что они всю зиму переезжали из одного провинциального города в другой, давая представления. Сидя у огня, они с любопытством прислушивались к разговору Бриони и Теодороса, однако в большинстве своем куда сильнее интересовались едой. Среди тех, кто поспешно поглощал скудный ужин и накачивался вином, был некто по имени Невин Хьюни – о нем Бриони тоже слышала. Этот пожилой господин, как и Теодорос, носил звание поэта и отличался полным отсутствием моральных устоев. Так утверждали ее фрейлины, леди Роза и леди Мойна. Они вспоминали о Хьюни со странной смесью ужаса и восторга.

– Значит, юноша, твое имя Тимойд? – осведомился Теодорос. Незатейливый маскарад Бриони, похоже, убедил его. – Это имя представляется мне слишком звучным для деревенского парнишки с волосами цвета соломы. Думаю, мы будем звать тебя попросту Тим.

Бриони, назвавшая себя именем верховного жреца, лишь молча кивнула в ответ.

– Как же ты здесь очутился? – продолжал свои расспросы Теодорос. – Ты выглядишь как потерпевший кораблекрушение, но, насколько мне известно, никакая буря не может занести судно на опушку Уайтвуда. И говоришь ты совсем не так, как уроженец Коннора.

– Я заблудился и брожу по лесу уже много дней, а может, и недель, милорд. – Принцесса старалась, чтобы ее голос звучал по-мальчишески резко и по-крестьянски грубо. – Сам не знаю, как это произошло. Я отстал от своих спутников и не нашел дорогу. А говорю так, потому что родился не в здешних краях, а в Южном Пределе.

Перед тем как подойти к путешественникам, Бриони решила выдать себя за странствующего ремесленника. Она никак не ожидала, что придется иметь дело не с простодушным купцом или фермером, а с въедливым и проницательным литератором.

– Хватит мучить парня расспросами, – вмешался один из актеров, здоровяк по имени Доуэн.

Он был так высок ростом, что макушка Бриони не доставала ему до плеча, хотя дочь Олина Эддона не отличалась миниатюрностью.

– Ты что, не видишь? Мальчишка с ног валится от усталости. Он наверняка зверски проголодался.

– И разумеется, не прочь набить утробу за наш счет, – подала голос женщина, которую все называли Эстир.

В ее темных волосах тускло поблескивала седина, а лицо, хоть и поблекшее, было бы миловидным, если бы не застывшее на нем недовольное выражение. Судя по всему, она была из тех, кто не забывает ни одной обиды, даже самой мелкой.

– По-моему, еще одна пара рук нам не помешает, – заявил статный смуглый парень, на вид ровесник Бриони.

Говорил он лениво, словно не был уверен, что окружающие достойны внимать его речам. Бриони предположила, что он состоит в близком родстве с хозяином труппы. Финн Теодорос уже успел сообщить ей, что труппа носит не слишком оригинальное название «Театр Мейквелла». Вероятно, самоуверенный юнец приходится Мейквеллу сыном, решила принцесса. Если только он не сам Мейквелл.

– Можешь не волноваться, Эстир, сегодня парень нас не объест. За ужином ему достанется моя доля. У меня болит желудок и нет никакого аппетита. Спать он будет в моем фургоне – это моя собственность, и я волен распоряжаться ею по своему усмотрению.

Женщина по имени Эстир нахмурилась, но возражать не стала. Она лишь махнула рукой, всем своим видом показывая, что ее мало волнует, получит ли бродяга кров и пищу.

– Что ж, добро пожаловать, блудный Тим, – изрек Теодорос и тяжело поднялся со ступенек фургона.

Бриони прикинула, что этот человек никак не старше ее отца: волосы его были лишь слегка посеребрены сединой. Но двигался поэт как глубокий старик, медленно и с усилием.

– Когда утолишь голод, мы вернемся к нашему разговору, – пообещал он. – Уверен, в путешествии ты не будешь обузой. Я придумаю, каким образом ты сможешь приносить нам пользу.

– Да, по части выдумок ты великий мастер! – заявил один из актеров, сидевших у костра. – Тебе не придется долго ломать голову над тем, как использовать смазливого мальчишку.

Судя по тому, как заплетался его язык, этот человек успел влить в себя изрядную порцию вина. Бриони отметила, что у него очень красивое лицо под копной темных волос, хотя это впечатление несколько портила тяжелая нижняя челюсть.

– Спасибо за лестный отзыв, Педдир, – откликнулся Теодорос, и в голосе его послышалось плохо скрытое раздражение. – Эстир, сделай милость, позаботься о том, чтобы твой брат побольше ел и поменьше пил. Если он снова… захворает, постановку «Ксарпедона» ждет неминуемый провал. Ведь Хьюни, как это ни печально, не способен выучить слова.

– Зачем мне учить слова, когда я сам написал пьесу! – рявкнул Хьюни.

Это был лысый бородатый мужчина, похожий на престарелого вельможу, чье излюбленное занятие – предаваться воспоминаниям о славных днях молодости.

– Написать монолог и произнести его со сцены – это далеко не одно и то же, дружище Невин, – наставительно изрек Финн Теодорос. – Забирайся в фургон, юный Тим. Мы поговорим, пока ты будешь есть.

Внутри тесного фургона поэт опустился на узкую постель и указал на прикрытую крышкой миску, стоявшую на полке. Судя по многочисленным свиткам пергамента, перьям и банкам с чернилами, полка служила также и письменным столом.

– Я не захватил для тебя ложку, так что есть придется руками, – спохватился поэт. – Можешь ополоснуть их вон там, в тазике.

Пока Бриони поглощала чуть теплое тушеное мясо, Теодорос наблюдал за ней со снисходительной улыбкой.

– Знаешь, ты вполне годишься для ролей молодых девушек, – сказал он. – В труппе у нас был юноша для таких ролей, да только в Сильверсайде он решил с нами расстаться. На беду, влюбился в какую-то местную девицу. Для бродячих трупп вроде наших подобная пылкость чувств – настоящий бич. Теперь нам очень не хватает актеров, способных играть юных красавиц. Фейвал не в силах взять на себя все женские роли, а Пилни слишком уродлив. Он может играть только вдов, служанок и кормилиц. А чтобы нанять нового актера, требуются деньги, которых у нас нет.

– Но я… не могу быть актером, – судорожно сглотнув, пробормотала Бриони. – Нет, нет, милорд, у меня ничего не получится. Я никогда в жизни не выходил на сцену.

– Полагаю, ты себя недооцениваешь, – насмешливо вскинув бровь, изрек Теодорос. – Девочка, решившая притвориться мальчиком, просто создана для сцены. Остается, так сказать, добавить еще один виток: ты станешь девочкой, которая притворяется мальчиком, который, в свою очередь, притворяется девочкой.

– Вы… догадались, – выдохнула Бриони.

– Это нетрудно, дитя мое, – рассмеялся Теодорос. – На этот раз ты переоценила свои способности. Настоящего актера не провести – по крайней мере, такого стреляного воробья, как я. Ты еще не появилась на свет, а я уже затягивал мальчишек в корсеты и румянил им щеки. Что касается сцены, это не то место, куда тащат насильно. Тебе решать, хочешь ли ты участвовать в представлениях. Если нет, я подыщу для тебя какую-нибудь другую работу. Спать ты будешь здесь, со мной, так что разоблачения можешь не опасаться…

Очередной кусок тушеного мяса чуть не застрял у Бриони в глотке. До сей поры она общалась с поэтами не слишком близко, однако была наслышана об их вольных нравах.

– Я буду спать… с вами… – растерянно пробормотала она.

Теодорос протянул руку и похлопал ее по колену. Бриони сморщилась и едва не уронила миску.

– Глупое дитя, – вздохнул поэт. – Окажись ты и в самом деле мальчиком, у тебя были бы основания меня опасаться. Но девочки меня не волнуют, так что можешь спать спокойно. Педдир Мейквелл тоже не станет досаждать тебе своими домогательствами, поскольку считает, что ты моя добыча. Педдир охоч до пригожих мальчиков, но перечить он не посмеет. Хотя наша труппа носит его имя, мы держимся на плаву лишь благодаря моим связям в Тессисе.

– В Тессисе? Значит, вы направляетесь в Сиан?

От радости у Бриони голова пошла кругом, и она едва не свалилась с шаткой табуретки.

«Благодарю тебя, добрая Лисийя, – проговорила она про себя. – И тебя, милостивая Зория».

– Да, именно эта благословенная страна является конечной целью нашего путешествия, – кивнул поэт. – Но до приезда в Тессис мы дадим несколько представлений в провинциальных городах. Мы еще ни разу не играли на публике трагедию «Похищение Зории». Да будет тебе известно, спектакль необходимо обкатать, прежде чем представить его на суд взыскательных столичных зрителей.

– «Похищение Зории»? Я не совсем поняла…

– Это новая пьеса, ее сочинил твой покорный слуга. Как ты можешь догадаться по названию, в центре сюжета – похищение Зории коварным соблазнителем Хорсом. Он заточил непорочную деву в своей башне, тем самым положив начало великой войне богов. Не представляешь, какое эффектное будет представление! Тут тебе и гром, и молния, и наводящие трепет голоса богов, раздающиеся откуда-то сверху. И все, как говорится, сделано на медные гроши! – Теодорос довольно улыбнулся. – Честно признаюсь, эта трагедия – предмет моей особой гордости. Уверен, публика в Сиане оценит ее по достоинству.

– Но вы… вы ведь родом из королевств Пределов. Почему же вы решили отправиться так далеко, в Сиан? Чем вам не угодили зрители Южного Предела?

– Сразу видно, что ты не имеешь ни малейшего понятия о нашем ремесле и о том, как мы зависим от прихотей сильных мира сего, – сказал Теодорос, и его улыбка погасла, – Наша труппа прежде принадлежала графу Рорику, она перешла к нему по наследству от отца. Во всем Южном Пределе мы не знали себе равных и пользовались заслуженной славой. Если тебе доводилось слышать, будто труппа лорда-кастеляна могла сравниться с нашей, знай – это полная чушь. Сначала мы играли в театре «Небесный свод». Когда он сгорел, два лучших театра, «Сокровищница» и «Одейон», расположенный за стенами замка, боролись за честь предоставить нам свои подмостки. Но ты, наверное, знаешь, что молодой граф Рорик погиб.

– Погиб? Рорик Лонгаррен?

Лишь после того, как слова слетели с губ, Бриони осознала: то, что она знает полное имя графа, может показаться странным ее наблюдательному собеседнику.

– Увы, это так, – кивнул Теодорос. – Судя по слухам, граф был убит в сражении с сумеречным воинством на поле Колкан. Наследников у него не осталось, и мы потеряли покровителя. Лорд Толли, взявший в свои руки бразды правления, не слишком жалует актеров. По крайней мере, тех, кто стяжал славу при прежнем короле. Нас он лишил всякой поддержки, зато осыпал милостями весьма заурядную труппу. Впрочем, этот сброд уместнее назвать шайкой! Бьюсь об заклад, прежде они промышляли воровством и разбоем. Возглавил эту шайку некий барон Кроуэл – молодой человек, мягко говоря, весьма скромных умственных способностей. А перед нами встал выбор: умереть с голоду или двинуться в путь. Мы выбрали второе. Как говорится, умереть мы всегда успеем, – завершил драматург с грустной усмешкой.

Потом Теодорос вышел из фургона, дабы присоединиться к сидевшим у костра товарищам. Бриони свернулась калачиком на полу и накрылась толстым дорожным плащом хозяина. Устраиваться на кровати она не стала – во-первых, ложе было слишком узким, а во-вторых, несмотря на особые вкусы Теодороса, ей не хотелось ввергать его в искушение. Она думала о кузене Рорике, погибшем в битве с сумеречным воинством. Бриони никогда не питала к Рорику Лонгаррену особой привязанности, но осознавать, что его больше нет в живых, было грустно. Он пал в том же сражении, из которого не вернулся Баррик. Принцесса опустила отяжелевшие веки. Голоса и пение, доносившиеся из-за стен фургона, сливались в одну успокоительную мелодию. Томительному одиночеству пришел конец. Ее вновь окружали люди, пусть не слишком любезные и воспитанные. Сладкая дрема быстро овладела девушкой. Если ей и снились какие-то сны, утром она не могла их вспомнить.

* * *

Бывший придворный лекарь устроился на новом месте со всеми возможными удобствами. Помимо кровати и кресла правление гильдии каменотесов предоставило в его распоряжение стол и, похоже, все без исключения книги, какие нашлись в библиотеке ратуши. Одна мысль о том, что человек способен прочитать такую гору книг, вызывала у Чета головную боль. С тех пор как он был посвящен в таинства, он ни разу не открыл ни единой книги. Чет Голубой Кварц отнюдь не был воинствующим невеждой и питал к науке глубочайшее уважение. Но чтение не относилось к числу его излюбленных занятий.

– Я должен был попасть сюда много лет назад! – заявил Чавен, едва взглянув на Чета. – Не могу простить себе собственной глупости! О, знал бы я, что здесь таятся такие сокровища…

– Сокровища? – переспросил удивленный Чет.

Чавен благоговейно взял в руки одну из книг.

– Фундаментальный труд Бистородоса, посвященный происхождению кристаллов! Мои коллеги во всем Эоне полагают, что книга эта безвозвратно утрачена после первого падения Иеросоля. О, если бы кто-нибудь помог мне перевести ее с языка фандерлингов! Представляю, какие драгоценные знания собраны здесь твоими предками…

– Чавен, я…

– Чет, я прекрасно понимаю, что тебе недосуг заниматься переводом, но, может статься, кто-нибудь из метаморфных братьев возьмет на себя этот труд? – не слушая его, продолжал Чавен. – Уверен, среди членов ордена найдется немало ученых, готовых мне помочь…

Мысль о том, что метаморфные братья, известные своей приверженностью старым традициям, согласятся переводить древнюю книгу фандерлингов на язык больших людей, сама по себе была нелепа. Чет даже не допускал, что обратится к ним с подобной просьбой. В любом случае он намеревался обсудить с Чавеном куда более важные вопросы.

– Чавен, послушай, – попытался он овладеть вниманием друга.

– Конечно, я понимаю, что должен сам решать собственные проблемы, – перебил его Чавен. – Мое пребывание здесь и так доставило слишком много хлопот и тебе, и другим фандерлингам. Я оказался на редкость обременительным гостем.

Лекарь покаянно склонил голову. В следующее мгновение он перевел взгляд на книги, и в глазах его вспыхнул восхищенный огонь.

– Но находиться рядом со всем этим и не иметь возможности… – вновь заговорил он о своем.

– Чавен, выслушай меня наконец! – потеряв терпение, рявкнул Чет.

– Да в чем дело, дружище? – изумленно взглянул на него лекарь.

– Я битый час пытаюсь с тобой поговорить, но ты, как заведенный, твердишь об этих книгах. Кое-что произошло. И у нас есть повод… тревожиться.

– Но что случилось? Надеюсь, ваш Кремень пребывает в добром здравии?

– Здоровым его не назовешь, но хуже ему не стало, – ответил Чет – Пожалуй, наметились даже кое-какие изменения к лучшему.

После сеанса с зеркалами, который провел Чавен, память к мальчику так и не вернулась. Однако Кремень стряхнул с себя сонное оцепенение – взгляд его стал осмысленным, он больше двигался, отвечал на вопросы приемных родителей и порой даже заговаривал с ними сам. Опал не могла нарадоваться, глядя на него; давно уже Чет не видел жену такой счастливой.

– За мальчика я тебе очень признателен. Но сейчас я пришел поговорить не о нем. Мы получили письмо из замка.

– Письмо?

– От брата Окроса. Он просит гильдию каменотесов о помощи.

– Низкий предатель! – презрительно сдвинув брови, бросил Чавен. – Чего он хочет?

Вместо ответа Чет протянул лекарю письмо. Тот нашарил в кармане очки и водрузил их на нос. С явной неохотой отодвинув книгу, лекарь принялся за чтение письма.

«О многоуважаемые старейшины гильдии каменотесов, вас приветствует смиренный Окрос Диокетиан, личный лекарь Олина Алессандроса, принца-регента Южного Предела и всех королевств Пределов, а также его матери, королевы Аниссы».

Пробежав глазами эти строки, Чавен пришел в такую ярость, что едва не разорвал письмо в клочья.

– Негодяй! Подумать только, он осмелился поставить собственное имя перед именем королевского сына и его матери! И при этом имеет наглость назвать себя смиренным!

Чавену потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоиться и продолжать чтение.

«Надеюсь, ваша почтенная гильдия не откажется содействовать мне в разрешении небольшого вопроса, порожденного моими научными занятиями. И я, и королева Анисса, мать и опекунша новорожденного принца-регента, заранее выражаем вам свою благодарность. Благодарность эта будет поистине беспредельна, если вы соблаговолите прислать в замок человека, сведущего по части зеркал, их изготовления, починки, а также их свойств и отличительных особенностей.

Надеюсь, моя скромная просьба не покажется вам чрезмерной. Убедительно прошу не обсуждать ее за пределами вашей почтенной гильдии. Королева Анисса выражает настойчивое желание сохранять мои научные занятия в тайне, ибо они могут вызвать множество нежелательных слухов среди исполненных предрассудков и невежественных людей».

– Далее подпись и печать, – ледяным голосом проронил Чавен. – Что ж, как говорится, залетела ворона в высокие хоромы.

– Но что ты думаешь об этом? Как нам поступить?

– Как поступить? Разумеется, исполнить его просьбу – прислать ему кого-нибудь. Думаю, лучше всего для этой роли подойдешь ты, старина.

– Я? Но я ничего не смыслю в зеркалах!

– Если ты прочитаешь Бистродоса, станешь настоящим знатоком по части зеркал, – Чавен вновь приподнял толстую книгу и благоговейно опустил ее на стол. – Я помогу тебе, чем сумею. Можешь не сомневаться, на брата Окроса ты произведешь впечатление человека, весьма искушенного в каптромантии.

Предложение Чавена так ошеломило Чета, что он не находил аргументов для спора.

– Зачем это тебе? – только и мог спросить он.

– Окрос Диокетиан рассчитывает проникнуть в мои секреты, а вместо этого мы раскроем его грязные намерения, – пояснил Чавен.

Внезапно лицо его залила смертельная бледность.

– Мы должны это сделать, Чет! – воскликнул он. – Ты – единственный, кому я доверяю. Ты не представляешь, сколько бед могут натворить зеркала в руках этого мерзавца Окроса!

Фандерлинг задумчиво покачал головой. Он не сомневался, что Чавен сумеет настоять на своем. Чет тяжело вздохнул и представил, в какую ярость впадет Опал, узнав, что муж ввязался в такую опасную авантюру.

* * *

Несмотря на то что Лисийя исцелила ее от кашля и лихорадки, Бриони чувствовала себя не совсем здоровой. Голод и лишения, перенесенные за время долгих скитаний, давали о себе знать. Но если физическое состояние принцессы оставляло желать лучшего, в душе она чувствовала себя как никогда бодрой и жизнерадостной. В компании тяготы пути переносить гораздо легче; колеся вместе с актерами по пустынным равнинам, где редко встречались селения, а тем более города, Бриони уставала куда меньше, чем в одиночестве. Она почти не говорила со своими спутниками, опасаясь, что ее обман раскроется. Впрочем, предосторожности оказались тщетными: прозорливостью отличался не только Теодорос. Уже на второй вечер Эстир Мейквелл подсела к принцессе, гревшейся у костра, и прошипела ей на ухо:

– Я не против того, чтобы ты притворялась мальчишкой. Но смотри, девочка, если ты навлечешь на меня или на нашу труппу какие-то неприятности, тебе не поздоровится. Так и знай, я волосок за волоском вырву твои соломенные патлы.

Бриони поняла, что на так называемую «женскую солидарность» рассчитывать не приходится. Впрочем, у нее в любом случае не было намерения завязать с Эстир дружбу.

Принцесса надеялась, что вместе с бродячими актерами сумеет добраться до Сиана. Но что ждет ее потом? Она была благодарна своим спутникам за компанию, но понимала: в Тессисе они вряд ли смогут ей чем-нибудь помочь. Финн Теодорос, человек с гладкой речью и острым взглядом, пользовался в труппе непререкаемым авторитетом, однако хозяином считался брат Эстир – Педдир Мейквелл, рослый красавчик, питавший пагубную страсть к вину и, если слова поэта не были поклепом, смазливым мальчикам. Актеры решили назвать труппу именем Мейквелла, поскольку он пользовался некоторой известностью. Педдир неизменно играл главные роли и обладал поистине громовым голосом, обращавшим на себя внимание публики. Впрочем, как признавал Теодорос, зычный бас был далеко не единственным достоинством Педдира, порой достигавшего на сцене захватывающих трагических глубин.

– Видел бы ты, дружище Тим, как эффектно он умирает в последнем акте «Ксарпедона», – рассказывал поэт девушке. – Зрители неизменно проливают слезы, когда пронзенный стрелой Педдир на пороге смерти шепчет свои последние слова.

Невин Хьюни был не менее знаменит, чем Мейквелл, но прославился он не игрой. По утверждению Теодороса, он был посредственным актером и все усилия направлял к единственной цели: привлечь внимание прекрасного пола. На поприще драматурга Хьюни не стяжал особой славы, хотя некоторые его пьесы, например «Опустошительный пожар», вызвали немало толков – прежде всего, благодаря богохульным выпадам автора. Однако главной страстью Невина Хьюни была поэзия, и он предавался стихотворству с неизменным пылом. Даже Бриони помнила наизусть несколько строк из его поэмы «Смерть Карала». Придворный лекарь Чавен частенько декламировал их, заявляя, что этот шедевр примирил его с поэзией, прежде казавшейся ему уделом напыщенных глупцов.

– Когда на Хьюни находит вдохновение, слова рвутся из него, как петарды во время фейерверка, – заметил Теодорос, указывая глазами на вышеупомянутого стихотворца. Тот плелся в отдалении, явно страдая от похмелья и проклиная свою вчерашнюю несдержанность. – Когда я впервые увидел на сцене «Призрак Девониса», я осознал, что поэтическое слово способно увести душу в неведомый мир, вытеснив все насущные тревоги и заботы. Но в ту пору старина Невин был молод. Увы, с годами его талант не развился, а засох под воздействием хмельных паров и скверного характера. Мне самому приходится писать большую часть пьес, – Теодорос задумчиво покачал головой. – Думаю, боги сокрушаются, когда поэтический дар, столь редко даруемый смертным, так бессмысленно расточается.

Эстир, сестра Педдира Мейквелла, была, как уже упоминалось, единственной женщиной в труппе. На сцену она не выходила, но выполняла множество важных обязанностей. На ней лежала забота обо всех театральных костюмах, она собственноручно шила, стирала и гладила их. К тому же Эстир собирала деньги во время представлений и вела расчетные книги. Доуэн Бирч, гигант свирепого вида с густой гривой и постоянно насупленными бровями, вопреки грозной наружности обладал на редкость добродушным нравом. В отличие от товарищей, он избегал крепких словечек. Теодорос порой сравнивал его с огромной бочкой, в которой растворен глоток «истинного джентльменства». На сцене Бирчу доставались исключительно роли чудовищ и демонов, и добряк исполнял их не слишком убедительно. Еще одним ведущим актером был красивый молодой человек по имени Фейвал. Теодорос и Мейквелл постоянно домогались его, но Фейвал обращался с ними пренебрежительно, как с одержимыми похотью стариками. Никаких преимуществ из своего положения он не извлекал, и Бриони прониклась к юноше симпатией, приглядевшись к нему поближе. Он чем-то напоминал ей Баррика – быть может, нарочитой беззаботностью или резкостью, с какой отвечал всем, кто имел несчастье его задеть.